Внешняя политика США глазами консерватора: сенатор Р. Тафт и его взгляды (1939–1945 гг.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Внешняя политика США глазами консерватора: сенатор Р. Тафт и его взгляды (1939-1945 гг.)

Личность сенатора-республиканца от штата Огайо Роберта Альфонсо Тафта (1889-1953 гг.), очевидно, не входит в число крупнейших персонажей американской истории, таких, как Д. Вашингтон, А. Линкольн, Ф. Рузвельт. Однако именно такие фигуры «второго эшелона», как Тафт, не принадлежащие к мейнстриму американского политического процесса, являются носителями альтернативных идей и концепций, без которых невозможно представить историю Соединённых Штатов на любом её этапе.

В советской историографии Тафт рассматривался как закоренелый консерватор, изоляционист и антикоммунист. Традиционно его имя ассоциировалось (и ассоциируется до сих пор) с антистачечным законом Тафта-Хартли 1947 г. [1] Американские историки, не отрицая консервативной природы внутри- и внешнеполитических взглядов сына 27-го президента США У. Тафта, смещали акценты в сторону идейно-политической перестройки Республиканской партии в тот период, когда Тафт-младший возглавлял в Сенате консервативную коалицию республиканцев и южан-демократов [2]. На современном этапе

В течение своей сенатской карьеры (январь 1939 июль 1953 г.) Тафт имел репутацию «домашнего» политика. Он был мало причастен к рутинным законодательным процедурам при рассмотрении вопросов внешней политики, никогда не был членом профильного сенатского комитета или других сенатских структур, тесно связанных с внешнеполитической деятельностью. Сам сенатор никогда не скрывал, что вопросы налогообложения, кредитно-финансовой политики, трудовых отношений ему ближе, чем проблемы мировой политики. В тесном кругу Тафт даже позволял себе иронизировать над теми сенаторами, которые приобрели известность исключительно за счёт выступлений по международной тематике [4].

Тем не менее, сказанное выше ничуть не умаляет значимости взглядов сенатора на внешнюю политику Соединённых Штатов. Во-первых, историческое время, в котором жил Тафт, никому не позволяло игнорировать проблемы международных отношений. В публичных выступлениях и частных письмах он с показательной регулярностью затрагивал эти вопросы. Во-вторых, сенатор удивительно быстро снискал уважение и авторитет среди коллег не столько из-за громкой фамилии, сколько благодаря своему ораторскому таланту, несгибаемой принципиальности и крайне дотошному подходу к любой проблеме, рассматриваемой законодателями. Журналист

А. Друри в конце 1943 г. отмечал в своём дневнике, что Тафт «принадлежит к числу трёх-четырёх наиболее влиятельных людей в Сенате Соединённых Штатов» [5]. Демократ Т. Коннэлли, которого сложно было заподозрить в особых симпатиях к «великой старой партии», признавал, что Тафт «точнее, чем кто-либо ещё в его время, выражал взгляды республиканцев в Сенате» [6].

С первых дней своего появления на Капитолийском холме Тафт сразу же обозначил свое негативное отношение к внешнеполитическому курсу президента Ф. Рузвельта, а также к тому, что этот курс реализуется без оглядки на мнение парламентариев [7]. Изоляционизм Тафта был в значительной степени продиктован соображениями внутриполитического характера. По мнению сенатора, втягивание Америки в европейскую войну было чревато нарушением конституционных свобод американцев, узурпацией власти президентом и «установлением социалистической диктатуры, ликвидировать которую после окончания войны будет уже невозможно» [8].

Тафт критически относился к европейской политике с её непрекращающимися территориальными спорами и войнами, с постоянно заключаемыми и разрываемыми военными союзами. Эти европейские «болезни» он считал неизлечимыми: «Европейские склоки бесконечны. Там, где смешение народов столь беспорядочно, невозможно провести границы, не создав меньшинства, которые будут постоянным источником разногласий» [9]. Полагая, что задача Соединённых Штатов в условиях надвигающейся войны укреплять свою собственную оборону, которая на протяжении десятилетий базировалась на географической отдаленности и изолированности от Европы, сенатор призывал не «уподобляться Дон Кихоту», защищая идеалы демократии в других странах от «ветряных мельниц фашизма» [10].

Свою позицию Тафт обосновывал и с точки зрения экономических выгод. Тезис об угрозе торговым интересам США в Европе в случае победы Гитлера он считал крайне неубедительным. Война между Англией и Германией рано или поздно закончится и тогда, по мнению расчётливого представителя Огайо, США смогут осуществлять торговые операции и с теми и с другими. Возможные потери американской торговли от европейской войны в размере 500 млн долларов в глазах Тафта не стоили вмешательства в чужой конфликт [11].

После начала войны в Европе рационализм Тафта обусловил поддержку им движения в пользу пересмотра законодательства о нейтралитете. Он открыто поддерживал отмену эмбарго на поставки оружия при строжайшем соблюдении принципа «плати и вези». Господство английских и французских кораблей в Атлантике Тафта нисколько не смущало. Поставки вооружений на чисто коммерческой основе без вовлечения граждан США в процесс транспортировки формально не нарушали американский нейтралитет. «Если мы не обеспечим поставки оружия [Англии и Франции], то это сделает кто-то другой», цинично заметил сенатор в своем выступлении в Миннеаполисе 6 сентября 1939 г. [12]

В течение первых месяцев войны сенатор поддерживал мероприятия администрации, направленные на укрепление американских вооружённых сил. При его участии Сенат одобрил Закон о национальной обороне, Билль о «флоте двух океанов», санкционировал увеличение численности регулярной армии и Национальной гвардии [13]. В вопросе о способах увеличения численности вооружённых сил позиции Тафта и администрации разошлись. Тафт полагал, что введение обязательной воинской повинности нецелесообразно в условиях, когда США не являются воюющей стороной, и что для обеспечения национальной обороны ставку следует делать не на большую сухопутную армию, а на мощный флот, который на тот момент комплектовался только из добровольцев [14]. Однако доводы Тафта не были услышаны большинством.

В конце 1940 г. перед американским руководством встал вопрос о расширении помощи Великобритании, которая к тому моменту в одиночку вела борьбу против Гитлера. Тафт принципиально не возражал против оказания помощи Лондону «в той степени, которая не вовлечёт нас в войну» [15]. Однако предложенный Белым домом проект ленд-лиза сенатор посчитал неприемлемым ни с военной, ни с политической точек зрения. Во-первых, он противоречил положениям Закона о нейтралитете 1939 г., запрещавшим применение американских судов для транспортировки оружия, и создавал условия для провокаций со стороны немецких субмарин. Во-вторых, Тафта настораживал чрезмерно широкий объем полномочий президента, который позволял Рузвельту «сдавать в аренду, одалживать, продавать или просто отдать весь военно-морской флот за исключением личного состава». Сама мысль о передаче оружия в аренду с последующим возвратом в его представлении была абсурдом. «Передача взаймы вооружений подобна одалживанию жевательной резинки», с нескрываемым сарказмом отмечал он. В-третьих, с введением ленд-лиза Рузвельт де-факто получал право в обход Конституции объявлять войну без согласия Конгресса [16].

Экономическая сторона проекта администрации также была подвергнута Тафтом критике. Крайне неопределённые условия возврата ленд-лиза создавали все предпосылки к тому, чтобы «превратить Дядюшку Сэма в самого лучшего и самого большого Санта-Клауса, которого когда-либо видел мир». Предоставление британцам крупных долгосрочных кредитов для приобретения американского оружия практичный и осторожный сенатор считал более эффективным и намного более безопасным способом оказания помощи союзникам Америки [17].

Несмотря на отчаянное сопротивление оппозиции в обеих палатах Конгресса, проект закона о ленд-лизе с минимальными поправками был принят Конгрессом и вступил в силу после подписания его Рузвельтом 11 марта 1941 г. [18] Принципиально новое содержание борьба вокруг ленд-лиза приобрела после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. Выступление Тафта в эфире CBS 25 июня под общим заголовком «Россия и четыре свободы» стало своеобразной квинтэссенцией изоляционистского подхода как к сотрудничеству с Советским Союзом, так и к американской внешней политике в целом.

По мнению Тафта, вступление России в войну наглядно показало абсурдность утверждений о том, что мировая война является войной демократий против тоталитаризма. Противостояние идеологий «лживая пропаганда, которой кормят американский народ», поскольку с идеологической точки зрения между коммунизмом и нацизмом нет разницы. «Из полной неразберихи, которая сейчас творится в Европе, американцы могут сделать только один вывод: эти столкновения исключительно европейские, от которых нам следует держаться подальше», утверждал Тафт. Теоретически он допускал возможность военного столкновения Америки и гитлеровского режима через несколько лет, но особо подчеркивал, что в этом случае нацистский режим должен быть сломлен исключительно американскими силами [19].

Тафт не ограничился традиционными изоляционистскими рецептами. Специфика его подхода заключалась в том, что одновременно он считал достаточно реальным установление скорого мира в Европе путём переговоров. Факт вторжения немецких войск в Россию, по мнению сенатора, свидетельствовал о том, что Гитлер оставил мысль завоевать Британские острова и связывает отныне будущее Германии только с континентальной Европой, но не с господством на морях. А это, в свою очередь, создавало условия для мирного соглашения между ведущей морской державой (т.е. Великобританией) и главной силой на континенте Третьим рейхом. Тафт призывал не подталкивать Англию к миру на условиях, выгодных Германии, но и не препятствовать соглашению между двумя государствами, если в Лондоне пожелают пойти на такую сделку [20].

Схема, предложенная Тафтом, непроизвольно вызывает аналогии с Мюнхенскими соглашениями 1938 г., не столько содержанием, сколько своей философией компромисс двух сторон за счёт третьей. В данном случае Англия и Германия разделили бы между собой господство над Восточным полушарием при молчаливом участии Соединённых Штатов, контролирующих Западное полушарие. Сохранение СССР как великой державы такой план, очевидно, не предусматривал. «Прожект» Тафта совершенно не учитывал последствия предполагаемого полного военного разгрома Советского Союза. Ни Тафт, ни другие противники оказания военной помощи Советскому Союзу не могли хотя бы с маленькой толикой уверенности спрогнозировать действия Гитлера в том случае, если к нему в руки попадут материальные и человеческие ресурсы советского государства.

Осенью 1941 г. среди большинства коллег Тафта возобладал рационализм иного толка. По своим политическим и экономическим стандартам Советская Россия оставалась для сенаторов и конгрессменов чуждой страной, но в то же время единственной, способной вести успешную борьбу с Гитлером. В октябре 1941 г. Конгресс выделил ассигнования на финансирование поставок грузов ленд-лиза в Россию. В ноябре законодатели отменили положения Закона о нейтралитете 1939 г. В обоих случаях Тафт голосовал против, и в обеих же случаях он и его единомышленники оказывались в меньшинстве [21].

Философия невмешательства, которой придерживались Тафт, А. Ванденберг, Д. Най, Б. Уиллер и другие известные сенаторы, потерпела полный крах 7 декабря 1941 г., когда японские ВВС атаковали Пёрл-Харбор. Однако можно ли считать это концом американского изоляционизма? Нам представляется, что ответ на данный вопрос должен быть отрицательным, поскольку термины «изоляционизм» и «нейтралитет» (пусть даже в чисто военном понимании) не являются тождественными. Парадигма, подразумевающая примат американских военных, политических и экономических интересов при минимально возможном уровне обязательств США и максимальной свободе рук на международной арене, формировалась десятилетиями и не могла исчезнуть в одночасье. После Пёрл-Харбора встал иной вопрос: как эта парадигма интегрируется в реалии послевоенного времени?

Для республиканцев поиски ответа на этот вопрос были сопряжены с решением другой важной задачи идейно-политической самоидентификации партии. Для таких известных апологетов политики невмешательства, как Тафт, Ванденберг, Ч. Макнери и некоторых других, афиширование своих изоляционистских взглядов теперь было равносильно политическому самоубийству. Но в то же время резкая смена позиции давала бы повод оппонентам для обвинений в беспринципности и приспособленчестве [22]. У лидеров «великой старой партии» оставался только один вариант действий продвижение идеи сотрудничества партий в условиях войны. 11 декабря Макнери на заседании Сената огласил резолюцию общего собрания членов фракции республиканцев, автором проекта которой был Тафт [23]. Резолюция обещала президенту «единогласную поддержку решительного и эффективного ведения войны» и была с одобрением встречена лидером демократов А. Баркли [24].

Однако идиллия сотрудничества, порождённая шоком Пёрл-Харбора, просуществовала недолго. Уже 19 декабря Тафт в публичной речи сформулировал концепцию «ответственной критики» президента со стороны оппозиции в условиях войны. Избрав умеренно-атакующий стиль, сенатор потребовал допустить профильные комитеты Конгресса к расследованию катастрофы Пёрл-Харбора и в то же время настаивал на том, что дискуссия между изоляционистами и их оппонентами должна быть отложена, а прошлые различия забыты [25].

Как бы то ни было, взаимные нападки республиканцев и демократов не приобрели ожесточённого характера. Лидеры республиканцев переключились на выработку единого подхода к проблемам послевоенного мира. В условиях войны Тафт стал более лоялен идее международного сотрудничества и одобрял участие США в некоем аналоге Лиги Наций, однако любые конкретные обязательства считал преждевременными. Особо он подчёркивал, что американская ответственность не должна распространяться на поддержание порядка в послевоенной Европе [26].

Схема «сотрудничество без обязательств» была положена Тафтом в основу проекта резолюции о послевоенном мире на съезде Национального комитета республиканцев в Чикаго в апреле 1942 г. Умеренно-консервативный проект сенатора из Огайо конкурировал с резолюцией У. Уилки, предусматривавшей полномасштабное международное сотрудничество, и краткой сентенцией сенатора У. Брукса, призывавшей к войне до победного конца и незыблемости двухпартийной системы. НК принял компромиссное решение: итоговое постановление содержало туманное обещание, что «ответственность нации не будет ограничиваться территорией Соединённых Штатов» [27].

В ходе начавшихся весной 1943 г. в Конгрессе дискуссий о послевоенном мире Тафт конкретизировал свои взгляды на международное сотрудничество. 7 апреля он выступил по радио с большой речью, посвящённой резолюции группы B₂-H₂ [28]. Лидер консервативного крыла Конгресса поддержал подход президента Рузвельта, который ратовал за урегулирование территориальных вопросов только после достижения полной победы над врагом. Более того, Тафт полагал, что создавать международную организацию по поддержанию безопасности следует после справедливого решения экономических и территориальных проблем, а на время переходного периода, который, по расчётам сенатора, мог продлиться до 5 лет, Большая тройка приняла бы на себя ответственность за поддержание мира. Функционирование новой «лиги» должно было осуществляться на принципах регионализма только такая схема обеспечивала столь желанное для Тафта минимальное вмешательство Соединённых Штатов в европейские дела [29].

Особо Тафт подчёркивал необходимость реалистичного подхода к международным проблемам, то есть того, чего, по его мнению, так не хватало Америке в годы Первой мировой войны. Соединённым Штатам не следует уподобляться крестоносцу, с войной несущему в другие государства идеалы демократии, в противном случае

США должны признать право Советского Союза на аналогичный «крестовый поход по навязыванию коммунизма остальному миру». «Единственный эффективный способ, которым мы можем распространить «четыре свободы» по миру это сила нашего собственного примера», убеждал слушателей сенатор [30].

Тафтовский реализм, по его собственному убеждению, не имел ничего общего с концепцией У. Липпмана, который в основе нового мироустройства видел постоянный военный союз США, Великобритании и, возможно, СССР [31]. Схема Липпмана базировалась на подавляющем военном доминировании трёх великих держав над остальным миром. Тафт предлагал поставить во главу угла доминирование принципов международного права, которые во всех спорных ситуациях трактовал бы международный суд, и уже потом применялись бы военные санкции. Именно благодаря сенатору из Огайо в сентябре 1943 г. в резолюции съезда республиканцев на

о. Макинак, одобрявшей «ответственное участие Соединённых Штатов в послевоенной организации сотрудничества», вместо упоминания системы коллективной безопасности появилась ссылка на «организованное правосудие» [32].

Двойственность подхода Тафта к проблеме международного сотрудничества наглядно проявилась в ходе дебатов по резолюции Коннэлли [33] осенью 1943 г. Раскритиковав предложенную Уилки концепцию мирового федеративного государства за идеализм и нежизнеспособность, а также подход Липпмана за империализм, сенатор с готовностью поддержал резолюцию за то, что та выражала идею международной организации, но не содержала в себе ровно никакой конкретики [34]. 5 ноября 1943 г. за резолюцию вместе с Тафтом проголосовали такие известные приверженцы изоляционизма, как Б. Кларк, Д. Най, Ч. Макнери [35].

К процессу разработки и кулуарного обсуждения американских планов создания ООН, которые активно шли в 1944 начале 1945 г., Тафт по понятным причинам привлечён не был. Результаты этого планирования, равно как и отношения держав Большой тройки, вызывали у него серьёзные нарекания. В июне 1944 г. в ходе очередного радиовыступления сенатор подверг серьёзной критике внешнюю политику Рузвельта за потворствование империалистическим планам Великобритании и, особенно, Советского Союза. Тафт полагал, что решение конкретных проблем (польский вопрос, судьба Прибалтики, Голландской Ост-Индии, Гонконга) намного важнее теоретических рассуждений о новой международной организации. Урегулирование этих вопросов методами Сталина и Черчилля превратило бы деятельность этой новой организации в фикцию.

Он осудил практику безоговорочной помощи Москве на фоне нарастающего кома проблем в Европе: «Наша внешняя политика основана на идеалистическом убеждении, что мистер Сталин превратится в ангела и добровольно сделает все то, на чём мы должны были настаивать с самого начала, прежде чем посылать грузы ленд-лиза» [36].

Тафт не прекращал поддерживать идею американского участия в организации безопасности, что демонстрировал не только в личных письмах, но и в СМИ [37]. Однако некоторые основополагающие элементы будущей ООН, ставшие известными после конференции в Думбартон-Оксе, он с трудом мог вписать в своё видение послевоенного мира. Право вето великих держав, по его мнению, «девальвировало само предназначение «Лиги»». В течение 20 лет после окончания войны расклад сил в мире будет таков, что начать агрессию сможет только кто-то из 4 великих держав. Но поскольку СССР, США, Великобритания и Китай смогут заблокировать применение санкций против себя, предотвращение агрессии будет невозможно [38]. Использование Соединёнными Штатами права вето для того, чтобы не дать втянуть себя в реализацию империалистических планов Советского Союза, оставалось единственным фактором, примирявшим сенатора со спорным положением [39].

Устав ООН был ратифицирован Сенатом 28 июля 1945 г. с редкостным для этого органа единодушием. В числе 89 сенаторов, подавших голоса в пользу ратификации, был и Тафт [40]. Важнейший вопрос о порядке контроля за деятельностью американского представителя в ООН был вынесен за рамки ратификации. Проблему надлежало решить отдельным законом, который Конгресс рассмотрел в конце 1945 г. Парламентский контроль за работой американского представителя был едва ли не последним шансом для изоляционистов минимизировать объём внешнеполитических обязательств США. По мнению Тафта, проблема отпала бы сама собой, если бы ООН базировалась на верховенстве права, а не на вооружённой силе. В сложившихся условиях Тафт упорно требовал максимально ограничить свободу действий американского делегата. Но в итоге был принят проект администрации, не предусматривавший контроля Конгресса, что сказалось уже летом 1950 г., когда разразилась полномасштабная война, и по решению Г. Трумэна американские войска были направлены на помощь южанам [41].

Воззрения Тафта на экономические аспекты планирования послевоенного мира представляют особый интерес, поскольку данная сфера была ему особенно близка и здесь он вполне мог чувствовать себя экспертом.

Ориентируясь на опыт межвоенного периода, лидер республиканцев полагал, что без «справедливого экономического базиса», обеспечивающего государствам равный доступ к сырьевым ресурсам и рынкам товаров, все политические конструкции по поддержанию мира будут несостоятельны. На Версальской конференции 1919 г. экономические факторы были отброшены в сторону во имя абстрактного идеала национального самоопределения. Возникшие в Восточной Европе государства оказались экономически слабы, что и породило постоянные трения между ними. Вслед за Г. Гувером и Х. Гибсоном Тафт видел решение проблемы в установлении государственных границ в соответствии с «естественными экономическими зонами», что обеспечило бы экономическую самодостаточность и политическую стабильность государств Европы. Другим важным компонентом экономической интеграции он считал минимизацию торговых барьеров путем создания таможенных союзов между государствами-победителями, чьи экономики были тесно связаны друг с другом [42].

Консерватизм Тафта очень ярко проявился именно в сфере кредитно-финансовых отношений. В июле 1944 г. участниками антигитлеровской коалиции в Бреттон-Вудсе были подписаны соглашения о создании Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития. Так были заложены основы финансовой системы послевоенного мира. Уставный капитал фонда размером 8,8 млрд долларов планировалось использовать для стабилизации обменных курсов национальных валют. В задачи банка, уставный капитал которого составил 9,1 млрд долларов, входило долгосрочное кредитование государств-членов и выдача банковских гарантий для частных инвестиций [43].

Участие Соединённых Штатов в международных финансовых институтах сенатор допускал только для консультаций и обсуждения проблем. При решении вопросов кредитования и валютных курсов Америке следовало во что бы то ни стало обеспечить свободу рук. Предложенная в Бреттон-Вудсе схема по своей неэффективности напоминала консервативному сенатору «сливание денег в канализационную трубу», столь характерное для внутренних проектов «нового курса», с той лишь разницей, что участие в международных финансовых институтах, с его точки зрения, вообще не несло никакой выгоды американцам [44].

Тафт настаивал на том, что стабилизации валют тех стран, чья экономика была разрушена войной, должно предшествовать восстановление нормального функционирования промышленности и торговли. Для этих целей наиболее оптимальным вариантом он считал прямые американские кредиты на «приемлемых для нас условиях». Отправной же точкой стабилизации обменных курсов должно было стать двухстороннее американо-британское соглашение, устанавливающее курсы доллара и фунта, а вовсе не создание МВФ. Практику подобных двухсторонних соглашений Тафт предлагал распространить на весь остальной мир [45].

Возврат американских денег, выделенных по линии МБРР на нужды восстановления, представлялся ему маловероятным. Дальнейшие перспективы виделись Тафту мрачными: отказ иностранных заёмщиков от выплаты по долгам приведёт к падению американского производства, ориентированного на экспорт, это вызовет рост безработицы, новый виток промышленного спада и вполне сможет спровоцировать глубокий кризис [46]. Усиленная же работа печатного станка, направленная на спасение иностранных валют, не породит ничего, кроме инфляции в самих Соединённых Штатах [47].

В июле 1945 г. в ходе дебатов по Бреттон-Вудским соглашениям Тафт пустил в ход весь свой арсенал аргументов: неэффективность расходования средств, отсутствие прямых американских выгод, узурпация полномочий Конгресса по ассигнованию денежных средств, подрыв стимулов иностранных государств к самостоятельной нормализации экономической жизни. Поправки, снижающие объём американских финансовых обязательств, следовали одна за другой [48]. Однако экономический национализм Тафта объективно не соответствовал реалиям послевоенной экономики, которую уже немыслимо было представить без определяющей роли Соединённых Штатов. Вопреки мнению неисправимого экономического националиста, и фонд и банк обладали механизмами, обеспечивающими доминирующую позицию США и препятствующими неэффективному расходованию денежных средств [49]. 19 июля Сенат с ощутимым перевесом (61 голос против 16) ратифицировал Бреттон-Вудские соглашения без серьёзных поправок. Тафт не терял оптимизма, полагая, что в не столь отдалённом будущем американцам надоест тратить миллиарды долларов на зарубежную помощь [50].

Подытоживая развитие взглядов лидера консервативного крыла Конгресса на мировую политику и экономику в критические годы Второй мировой войны, отметим красноречивый факт. В годы торжества интернационалистских идей Тафт продолжал активно отстаивать свои изоляционистские взгляды, однако не потерял место среди высшей политической элиты США (что случилось с Д. Наем, Б. Кларком, Г. Фишем после поражения на выборах 1944 г.) и не был оттеснён на обочину политической жизни (что произошло с Р. Ла Фоллетом-младшим) [51]. Более того, уже после своей смерти Тафт был признан специальной сенатской комиссией под руководством Д. Кеннеди одним из пяти наиболее выдающихся сенаторов Америки, и его парадный портрет украсил Зал приёмов американского Сената [52].

В чем же причина политической непотопляемости Тафта? Очевидно, свою роль сыграли те его качества (ораторский талант, принципиальность, смелость, известная фамилия), которые обеспечили быстрое выдвижение Тафта на лидирующие позиции в партии и Конгрессе в 1939-1941 гг. Также следует отметить благоприятную экономическую конъюнктуру военных и послевоенных лет, благодаря которой политическая жизнь США дала значительный «крен» вправо, создав условия для реабилитации идей консерватизма. Наконец, применительно к внешнеполитической сфере крайне важным фактором стала политическая гибкость Тафта, обусловленная эклектичностью воззрений сенатора на внешнюю политику. Как никто другой, он сочетал в своих взглядах расчётливость и даже цинизм в экономических вопросах с идеалистическими, почти вильсонистскими, требованиями доминирования принципов международного права над военной силой, а свободу действий США на международной арене с поддержкой ООН. Однако доминантой его политической деятельности и до войны и после оставался американизм, подразумевавший верховенство экономических и политических интересов Америки по отношению ко всему остальному миру. Временами американизм сенатора мешал ему со всей необходимой адекватностью оценивать происходящие в мире перемены. Однако именно благодаря преданности интересам своей страны имя Роберта Тафта заняло далеко не последнее место в истории Соединённых Штатов.

Литература

тафт сенатор политика война

1. Лан В.И. США в военные и послевоенные годы (1940-1960 гг.). М., 1978. С. 40, 42-44, 107, 243, 252; История США. Т. 3. С. 335; Т. 4. С. 29-32, 103.

2. White W.S. The Taft Story. N.Y., 1954; Patterson J. Mr. Republican: Biography of Robert A. Taft. N.Y., 1972; Darilek R. A Loyal Opposition in Time of War. Westport; L., 1976; Wunderlin C. Robert A. Taft: Ideas, Tradition, and Party in U.S. Foreign Policy. N.Y., 2005; Matthews G. Robert A. Taft, the Constitution and American Foreign Policy, 1939-1945 // Journal of Contemporary History. 1944. Vol. 17. №3. P. 507-522.

3. Юнгблюд В.Т. Внешнеполитическая мысль США 1939-1945 гг. Киров, 1998. С. 215-221.

3. White W. Op. cit. P. 145.

5. Drury A. A Senate Journal. 1943-1945. N.Y., 1963. P. 30.

6. Connally T. My Name Is Tom Connally. N.Y.,P. 311.

7. Congressional Record. Proceedings and Debates of 76^th Congress (далее CR). Vol. 84. P. A1698.

8. Ibid. P. A253.

9. CR. Vol. 86. P. A1218.

10. CR. Vol. 84. P. A253.

11. CR. Vol. 86. P. A2557 2559, A3178.

12. The Papers of Robert A. Taft (далее PRAT) / ed. by C. Wunderlin. Vol. 2. 1939-1944. Kent, 2001. P. 72.

13. Wunderlin C. Op. cit. P. 56.

14. PRAT. Vol. 2. P. 578.

15. Ibid. P. 211.

16. Ibid. P. 226-229.

17. Ibid. P. 227-228.

18. Kimball W. The Most Unsordid Act. Baltomore, 1969. P. 219-220.

19. PRAT. Vol. 2. P. 255-256.

20. Ibid. P. 256.

21. CR. Vol. 87. P. 8200, 8680.

22. О метаморфозах воззрений Ванденберга на внешнюю политику США в условиях войны см.: Ильин Д.В. Эволюция внешнеполитических взглядов сенатора А. Ванденберга в годы Второй мировой войны (1941-1945 гг.) // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2010. №123. С. 39-44.

23. Darilek R. Op. cit. P. 23.

24. CR. Vol. 87. P. 9650.

25. Darilek R. Op. cit. P. 28.

26. PRAT. Vol. 2. P. 364.

27. Darilek R. Op. cit. P. 44-45.

28. Резолюция группы четырёх сенаторов (Д. Болла, Д. Бёртона, К. Хэтча и Л. Хилла), представленная в верхней палате Конгресса в марте 1943 г., предусматривала скорейшее создание международной организации, наделённой широкими полномочиями как в области экономики, так и в сфере безопасности, включая применение вооруженной силы против агрессора (CR. Vol. 89. P. 2030).

Размещено на Allbest.ru