Значение работ Н. Бердяева в контексте изучения менталитета русской культуры

Отказавшись, как и Бердяев от «ложного монизма» в изображении русского характера, Федотов идет своим путем. Он не просто выстраивает ряд, состоящий из противоречий русского характера, как это делает Н. Бердяев, но предлагает нам модель, которая «хорошо объясняет природу исторического движения, драму расколов, кризисов и самую возможность развития». Модель эта представляет собой эллипсис, двоецентрие которого образует то напряжение, которое только и делает возможным жизнь и движение непрерывно изменяющегося соборного организма.

Так, несмотря на кажущееся сходство позиций Бердяева и Федотова, мы видим, что они не идентичны. Главное отличие позиций философов сформулировал в своей статье «Образы русской культуры: К проблеме объективного осмысления национального ценностного мира» профессор Щученко В.А.. По его мнению, оно состоит в том, что Бердяев «Фиксирует одни дуалистические разрывы… и по сути мало верит в возможность их рациоанльного преодоления», Федотов избегает дуализма, ставя акцент на миростроительных, созидательных интенциях русской культуры, что не мешает ему четко осознавать, что любой национальный характер и любая национальная культура противоречивы. Подводя итог анализу метода антиномичности, предложенного Н.А. Бердяевым, нужно отметить его слабые и сильные стороны. Несомненная заслуга Бердяева в том, что он обозначил проблему дуализмов русского характера и их пагубного влияния на историческую судьбу народа. Слабой же стороной можно посчитать недостаточную проработку возможных решений данной проблемы, не предложенную Бердяевым, видимо, вследствие глубокой веры его в то, что антиномичность эта является нашей исконной и неистребимой чертой. По словам уже упомянутого В.А. Щученко «Дуалистически-гностический образ русской культуры возникает на страницах сочинений Н.А. Бердяева», более того, автор утверждает, что Бердяева с «полным правом можно назвать типичным творцом мифа об извечных антиномиях русской культуры. Более того, Н.А. Бердяев зачастую едва ли не наслаждается изображением антиномий русской культуры, вскользь и невнятно говоря о спасительных путях преодоления кризисов, смут, «бесовского кружения». Как сказал И.В. Кондаков: «Не раз в дальнейшем Бердяев обращался к размышлениям относительно двойственности русской натуры, противоречивости русской души, поляризированности русской культуры и самой России, но ни разу не брался он предложить рецепт преодоления этой раздвоенности». В этом и заключается слабость метода Н.Бердяева, которая, правда, не делает менее ценным его исследование, посвященное русскому национальному характеру.

Современные размышления над противоречивым двойственным характером русской культуры в рамках исследования менталитета русской культуры дают нам точно понять, что любая попытка представить российский народ и российскую цивилизацию в виде целостного исторически непрерывного развивающегося явления, обладающего своей логикой и выраженным национальным своеобразием наталкивается на большие внутренние сложности и противоречия. Подобная стабильная противоречивость русского характера и русского менталитета, порождающая, с одной стороны, повышенный динамизм внутреннего, духовного саморазвития, с другой стороны, - периодически обостряющая конфликтность, внутренне присущую не только отдельной личности, но и всему русскому народу, составляет его органическое своеобразие, типологическую особенность и называется в современной гуманитарной наукие - бинарностью.

1.3 Основные Типологические черты русского национального характера в трудах Н.А. Бердяева

Рассматривая принцип антиномичности, как основной метод, который Бердяев использовал при описании русского национального характера, так или иначе затрагивали основные черты характера, которые выделял Н. Бердяев у русского человека. Перед тем как преступить к рассмотрению этих черт, стоит отметить, что все они в своей основе имеют религиозные корни, ведь Н. Бердяев сам определяя русский народ говорил, что он «религиозный по своей направленности».

В данном разделе будут рассмотрены следующие черты русского характера, которые Бердяев выделял на разных этапах своего творчества и в разных трудах: склонность к идеализму, мессианское мироощущение, соборность (коммюнотарность), тоталитаризм и максимализм мышления, разрушительная апокалиптичность.

Начнем рассмотрение со склонности русских людей к идеализму. Этому вопросу, в творчестве Н. Бердяева посвящена целая статья «О новом русском идеализме» вошедшая в сборник «Sub specie aeternitatis. Опыты философские социальные и литературные», на основании которой и будет рассмотренна данная черта русского характера. Н. Бердяев говорит, что «идеализм в высшей степени национален», но он отличается от идеализма западного. Прежде всего, Бердяев подчеркивает, что «у нас нет определенного, ясного и цельного идеалистического мировоззрения» и «идеалистов объединяет не столько определенное и единообразное положительное мировоззрение и верование, сколько искание и отрицательное отношение к ограниченности позитивизма, недовольство познающего духа». В связи с этим философ критикует рационалистический идеализм и позитивизм запада и доказывает, что именно «самобытной русской философской мысли, которую мы еще не научились достаточно ценить, принадлежит самая глубокая и самая блестящая критика гегельянства и всякого вообще рационализма; вся она тяготеет к метафизическому реализму, к конкретному спиритуализму, к восстановлению того целостного опыта, в котором непосредственно дано сущее».

Много внимания Бердяев уделяет отображению наших идеалистических наклонностей в русской литературе. По мнению философа, корни идеализма «лежат в глубине русского национального духа и их ясно можно видеть в великой русской литературе». Показательно здесь, по мнению философа, творчество Достоевского. Бердяев рассматривает так же идеалистические тенденции в «природе русского интеллигента». Философской по преимуществу Бердяев называет эпоху 40-х, где среди настоящих, самобытных философов он выделяет: А.С. Хомякова, В.С. Соловьева, отмечает философские и публицистические тенденции А.И. Герцена и В. Г. Белинского, в которых «философский идеализм провел глубокую борозду». С тезисом Бердяева о философском национальном духе русских многие могут не согласится, указывая на достаточно низкий уровень развития у нас философской культуры, в сравнении, например, с французской философской традицией изобилующей великими именами или еще более глубокой философской традицией Германии. Бердяев же не видит в этом противоречий, говоря, что действительно, «у нас не было философов, которых можно было бы сравнить с великими классиками европейской философии», и дает этому свое объяснение: «при всей глубине наших философских исканий у нас очень низкая философская культура и тяжелые препятствия стоят на пути ее развития». Какие именно это препятствия, Бердяев не уточняет. Остается только предположить, что те же, что вызвали в русском характере такие качества, как неумение строить культуру, систематизировать знания и достижения, русский максимализм (который будет рассмотрен далее) и др. Несмотря на это, Бердяев называет русскую философию стоящей «качественно даже выше европейской» именно благодаря ее самобытности. По его мнению в русской философии есть задатки более здорового и правильного развития философской мысли «у нас в большей степени охраняются великие философские традиции прошлого». Бердяев называет русскую философию - философией будущего, основу же этой философии должен составить новейший русский идеализм. Именно на это движение возлагает свои надежды Н. Бердяев, так как «оно пытается решить на почве традиций, завещанных нам историей философской мысли».

Анализируя идеалистические тенденции, наблюдающиеся в русском характере, посредствам русской философской традиции, Бердяев выделяет и положительные и отрицательные стороны этого явления. К отрицательным сторонам можно отнести некоторую мечтательность и пассивность, выразителями которых были «русские мальчики» Достоевского, рассуждающие о переделке мира по новому штату, но неспособные к реальным действиям, направленным на преображение окружающей малопривлекательной действительности (имея ввиду преображение путем собственного духовного совершенствования, но не революционным путем). Положительной стороной русского идеализма является несомненная самобытность русской философии. И в связи с этим Бердяев возлагает на русский идеализм большие надежды в отношении реализации миссии России в мире.

Эта характеристика, данная Н. Бердяевым по поводу назначения русской философии, предваряет следующую черту русского характера - такую как - мессианство. «С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, непохожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России». С этих слов практически начинается его книга «Душа России». «Осуществление мировых задач России не может быть предоставлено произволу стихийных сил истории. Необходимы творческие усилия национального разума и национальной воли». Таким словами, Бердяев призывал видеть в существовании России особую миссию, а сущность этой мисси он определял - как «жажду всеобщего спасения». Этой черте русского характера посвящены работы автора относящиеся к периоду первой мировой войны. В статье 1915 года «Религия и воскрешение», посвященной Г.П. Федотову, он пишет, что по истине характерная черта русского духа - «искать всеобщего спасения, нести в себе ответственность за всех».

Жажда всеобщего спасения, как одна из центральных направленностей русского характера, нашла свое воплощение, по Бердяеву, в мессианской идее, заключающейся в восприятии своего народа как богоизбранного, исключительного, через который мир должен быть спасен. Такую богоизбранность русского народа Бердяев объясняет самой его историей: «… Мессианская идея, заложеная в сердце русского народа, была плодом страдальческой судьбы русского народа, его взысканий Града Грядущего». Мессианская идея органически заложена в русском характере и сознании. По мнению Н. Бердяева, она как бы априорно присутствовала в русском народе на всех этапах его развития. В предыдущей главе мы уже касались темы мессианства и рассматривали критику этого положения идей Н. Бердяева, данную ему Е.Н. Трубецким в статье «Старый и новый мессианизм». Но необходимо различать два положения, одно касающееся мессианского призвания русского народа, которое мы и рассматривали в предыдущей главе и второе - о мессианской черте русского характера, которое мы сейчас рассматриваем. Эта черта русского характера сыграла роковую роль и в судьбе России. Как показывает Бердяев, эта идея легла в основу коммунистической революции, «которая была мессианизмом универсальным», так как «хотела принести всему миру благо и освобождение от угнетения». Говоря о воплощении идей мессианства в практике большевиков, необходимо выделить большую роль В. Ленина и его соратников, которые, будто учитывая особенности склада русской души и сознания, развивали не научную, а мессианскую, миротворческую сторону марксизма, выдвигающую на первый план роль пролетариата. «Ленин… совершал революцию во имя Маркса, но не по Марксу. Коммунистическая революция в России совершалась во имя тоталитарного марксизма, марксизма как религии пролетариата… и это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа». Таким образом, такой эффект популярности и притягательности у нас коммунистической идеологии, исходя из положений Бердяева, можно объяснить «отождествлением русского мессианизма и пролетарского мессианизма».

В связи с этим Н. Бердяев указывает на связь между русским коммунизмом и учением Филофея Псковского о «Москве Третьем Риме». Исходя из рассуждений философа, доктрина о Москве как Третьем Риме, стала идеологическим базисом образования московского царства. Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи. Но русский народ не осуществил тогда своей мессианской идеи. Религиозный раскол XVII века обнаружил, что московское царство не есть третий Рим, менее всего, по мнению Бердяева, петербургская империя была осуществлением идеи Третьего Рима, в ней произошло окончательное раздвоение. Мессианская идея в русском народе приобрела или апокалиптическую форму или революционную. И вот произошло изумительное событие, вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на третий интернационал перешли многие черты третьего Рима. Третий интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. Это есть трансформация русского мессианизма.

Таким образом, проанализировав такое явление русского духа, как мессианизм, Бердяев приходит к выводу, что «большевизм есть не внешнее а внутреннее для русского народа явление, органический недуг русского народа».

Делая выводы, необходимо понимать, что Бердяев не воспринимает коммунизм как воплощение истинной мессианской идеи, а всячески предостерегает даже от отдаленного подобного восприятия, говоря, что это было «извращением мессианской идеи», ведь вместо того, чтобы принести всему миру ожидаемое освобождение от угнетения, коммунизм создал самое большее и уничтожил всякую свободу.

Необходимо отметить, что видный исследователь творчества Н.Бердяева Н.П. Полторацкий подверг жесткой критике его взгляды на преемственность между мессианизмом и коммунизмом: «В мессианизме Бердяева заключается новый духовный провал его учения о русской идее» - пишет он, в завершении назвае Бердяевское восприятие характера и призвания русского народа субъективным и произвольным.

Другая, очень важная черта русского характера, которую отмечают почти все исследователи, - это соборность русских людей. В творчестве Н.А. Бердяева эта характеристика русского народа была определена словом коммюнатарность, и рассматривал он ее в непосредственной связи с идеей о предназначении русского народа. Как замечает А.И. Селиванов: «русская идея, идея России - есть комплексное понятие для обозначения характера русского народа и описания его состояний. Она представляет собой целостность, которая включает в себя идею-дух, идею-смысл и идею-цель». Базовые принципы организации русского народа, русской идеи духа известны и нет оснований для их пересмотра: коллективизм, братство, в сфере духа - соборность. Эти принципы существуют как система, отличающая русский дух, принципы организации русской культуры и цивилизации от других мировых культур и цивилизаций.

Основанием социализации русского духа является коммюнотарность, которую блестящий гений Бердяева открыл как коренное свойство русского народа, как сущность коллективистского сознания, любви и справедливости, как свойство, противостоящее индивидуализму и буржуазности духа. Являясь противоположной по своему характеру германской идее господства, преобладания, могущества, русская идея «есть идея коммюнотарности и братства людей и народов», желающая братства со всеми, в том числе с совершенно отличным по духу германским народом. «Русский народ самый коммюнотарный в мире народ, таковы русский быт, русские нравы. Русское гостеприимство есть черта коммюнотарности», - совершенно справедливо писал Бердяев. Энтузиазм, часто охватывающий русский народ, есть не что иное как экстаз коммюнотарности. Общение, реализация коммюнотарности заряжает на созидание; община, команда - основы энтузиазма, основа поиска все нового духовного общения, сопровождаемая усталостью от каждой старой формы общения, стремлением к странствованию духа по пространствам, культура, душам людей. Коммюнотарность как основа русского «персоналистического коллективизма» и есть основание русского пути развития, личности, общества, культуры. По мысли Бердяева, коллективизм духовный, духовная соборность - это высокий тип братства людей. За таким коллективизмом будущее. «Коммюнотарность - толкатель русской души» - заключает Н. Бердяев. Необходимо коснуться и социально-бытового аспекта коммюнотарности который, так же выделяется Н.А. Бердяевым в своих работах. Говоря о самых обычных контактах между людьми, философ замечает, что русские люди более социабельны, более склонны и более способны к общению, чем люди западной цивилизации. У русских нет условностей в общении, у них есть потребность видеть не только друзей, но и хороших знакомых, «делиться с ними мыслями, переживаниями, спорить». Ведь в развитии русского характера большое значение имеет и традиционно-бытовое начало. Рассматривая такое свойство русского характера как соборность, необходимо рассмотреть и то отрицательное, что порождает эта черта в русском человеке, по мнению Н. Бердяева. Есть другого типа соборность, другого типа коллективизм. Это так называемый «родовой, природный коллективизм», который диктует человеку необходимость «быть как все». Это «безответственная коммюнотарность». Русский человек, считал Бердяев, утопает в безответственном коллективизме, он чувствует себя погруженным в коллектив. Отсюда недостаток личного достоинства. «Русскому человеку труднее всего почувствовать, что он сам - кузнец своей судьбы».

Затронув в предыдущем аспекте проблему коммунистических идей, и взгляды на эту проблему Н. Бердяева, необходимо коснуться проблемы тоталитарности как немаловажной черты, при определении русского характера. Освещению данных особенностей русского характера Бердяев посвящает многие свои труды. В «Русской идее» он говорит: «Очень важно отметить, что русское мышление имеет склонность к тоталитарным мышлениям и тоталитарным миросозерцаниям. Только такого рода учения и имели у нас успех. В этом сказывается религиозный склад русского народа. Русская интеллигенция всегда стремилась выработать себе тоталитарное целостное мировоззрение, в котором правда-истина будет соединена с правдой справедливостью. Через тоталитарное мышление она искала совершенной жизни, а не только совершенных произведений философии, науки и искусства».

Эта же мысль звучит и в книге «Истоки и смысл русского коммунизма»: «Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей», - утверждает Бердяев. Подкрепляя эти положения примерами из русской истории, Бердяев показывает, как данные свойства русского характера реализовались в свое время в распространении у нас тех или иных учений. Так, успех все той же коммунистической теории в России объясняется, по Н. Бердяеву, выше назваными особенностями русского духа. Русский человек любые идеи воспринимает с волевым императивом религиозного откровения, с присущим русскому характеру максимализмом. «Русские коммунисты-атеисты утверждают целостность, тоталитарность не менее православных славянофилов. Психологическая русская ортодоксальность и есть целостность и тоталитарность», - говорит философ. Увлечение наших мыслящих людей социалистическими и коммунистическими идеями он объясняет «русской» способностью к беззаветному увлечению социальными идеями. В революционерах-марксистах очень естественно, по мнению Бердяева, воплотились все свойства русской души. Он дает такое толкование понятиям «революционер» и «революционность», при котором они, вне всякого сомнения, относятся к русским людям. «Революционность есть тотальность, целостность в отношении ко всякому акту жизни. Революционер тот, кто в каждом совершаемом им акте относит его к целому, ко всему обществу, подчиняет его центральной и целостной идеи. Революционер имеет интегральное миросозерцание, в котором теория и практика органически слиты. Тоталитарность во всем - основной признак революционного отношения к жизни». Этим, по Бердяеву, объясняется то, что социализм как целостная доктрина, сам стал религией, поэтому он не мог терпеть рядом с собой ни каких других религиозных верований. «Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фантастически враждебен всякой религии и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни… как религиозное верование, коммунизм эксклюзивен», - как писал философ.

Таким образом, проанализировав такие важные черты русского характера, как потребность в целостных учениях, тоталитарность и максимализм в их восприятии и, выявив их религиозные корни, Бердяев показал, как эти качества отобразились в событиях ХХ века. В частности, философ объясняет успешное укоренение у нас коммунистических идей. Но некоторые исследователи, такие, например, как Н.П. Полторацкий, Кизеветтер А.А., отмечают излишнюю увлеченность примерами коммунистической идеи при даче характеристики русскому народу. И, в рамках рассматриваемого аспекта, это вполне ощутимо. Бердяев практически не дает характеристики других эпох тоталитарного (или близкого к нему) режима в нашей истории, хотя сравнения, возможно, напрашиваются. Более того, совершенно несомненно сегодня, что самый «социалистический выбор» России, как и склонность русского народа к коммюнотарности, общности, соборности, и другим разновидностям коллективистского общественного строя и массового целостного умонастроения, во многом предопределены именно менталитетом русского народа с характерными для него тоталитарностью (нерасчлененной целостностью мировосприятия), максимализмом, устремлений (часто оборачивающимся социальным, религиозным, нравственным и эстетическим радикализмом), эсхатологизмом и неизбывным утопизмом социокультурых проектов. Таким образом, объяснение исторического пути и судьбы русского народа, преемственных друг другу цивилизаций древней Руси - России - Советского Союза, неразрывно связано с осмыслением и анализом менталитета русской культуры, которое явилось ценностно-смысловым фундаментом - предпосылкой и одновременно важнейшим итогом, результатом социокультурной истории России, накапливавшимся и усиливавшимся на протяжении веков.

Неоднократно, в своих трудах, посвященных теме русского национального характера, в качестве характерной черты русского народного типа Бердяев выделяет апокалиптичность и радикализм. «Русские люди, - пишет он, - когда они наиболее выражают своеобразные черты своего народа, апокалиптики или нигилисты. Это значит, что они не могут пребывать в середине душевной жизни, в середине культуры, что дух их устремлен к конечному и предельному. Это - два полюса: положительный и отрицательный, выражающие одну и туже устремленность к концу… Русский душевный строй - самый трудный для творчества культуры, для исторического пути народа. Народ с такой душой вряд ли может быть счастлив в своей истории». (В данном случае Бердяев сам выступает как законченный фаталист и апокалиптик) Более того, Бердяев пишет, что «в духовном складе русского народа есть черты, которые делают его народом апокалиптическим в высших проявлениях духовной жизни». Апокалиптичность проявляется у нас в расколе и сектантстве. Апокалиптическую настроенность отмечает Бердяев в таком русском национальном гении как Достоевский. Подчеркивая мысль о том, что максимализм является характерной чертой русского народа, Бердяев говорит: «Русские - максималисты, и именно то, что представляется утопией, в России наиболее реалистично».

С мнением Бердяева о наличие в русском характере апокалиптических склонностей спорить сложно. Но, в то же время, трудно согласится с его тезисом о неспособности русских к культурному творчеству. В связи с такими качествами русского национального характера, как устремленность к крайнему и предельному, радикализм, максимализм и др., часто звучит у философа мысль о враждебности русских всякой культуре. «Подлинно есть в русском духе устремленность к крайнему и предельному. А путь культуры - средний путь». Или: «для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном…», - такими выводами изобилует работа Бердяева «Судьба России».

Такой вывод, даже приговор, Бердяева о неспособности русских к культурному творчеству не мог не вызвать справедливых возмущений знатоков и ценителей богатой русской культуры. Среди оппонентов этого тезиса, был историк А.А. Кизиветтер. Он писал: «…Н.А. Бердяев хочет изобразить русский народ народом-незадачником в области строительства земной общественности; народом, дух которого всецело устремлен к «концу вещей», к «абсолютным духовным ценностям потустороннего бытия» и совершенно не способен к созиданию относительных ценностей земной культуры; народом, не умеющим жить, а умеющим лишь грезить о том, как лучше помереть; немогущим создавать ни чего общественно ценного, а умеющим лишь разрушать в порыве буйственного экстаза, - тогда Н.А. Бердяеву нельзя не поставить на вид того, что с такой характеристикой можно согласится лишь в том случае, если мы зачеркнем всю историю русского народа и закроем глаза на всю громадную созидательную культурную работу, этим народом в течении его истории проделанную». Из современных нам исследователей, справедливость утверждения Бердяева о том, что русские не способны к культурному творчеству, оспаривает и О.Д. Волкогонова. «Тезис Бердяева о неспособности к культурному творчеству отчасти опровергается историей России, - ее культурой, прежде всего. Сам философ называл, например, русскую литературу XIX века «великой», считал, что она входит в лучшее, что было создано человечеством. Но разве создание великой литературы - не творчество культуры?», - задается вопросом автор.

Трудно не согласится со справедливыми возражениями А.А. Кизиветтера и О.Д. Волкогоновой, тем более, сегодня, когда труды русской культуры уже давно являются достижениями мировой общественности. Но в то же время, наверное, и Бердяева нелепо обвинять в слепоте к достижениям собственного народа, если только в излишней критичности к нему. Конечно, он был ценителем русской культуры и прекрасно знал, сколькими именами и шедеврами обогатила наша страна мировую культуру. Тогда как же понимать его слова о бездарности русских в области культуры? Попробуем найти ответ на страницах других произведений философа.

Прежде всего, необходимо разобраться в том, что же понимал Бердяев под культурным творчеством народа и культурой вообще. В книге «Философия неравенства» Бердяев пишет о том, что «культура произошла от культа», а именно получила от него «поддержание священной связи времен». «Культура, - пишет он дальше, - по-своему стремится утвердить вечность. В культуре всегда есть начало консервативное, сохраняющее и продолжающее былое, и без него культура немыслима». Как мы видим, здесь мысли Бердяева не так радикальны: здесь он не утверждает, что способность к культурному творчеству вообще не свойственна русскому человеку, не говорит о враждебности культуре, преобладающей на тот момент в русских характерах революционной настроенности.

Таким образом, можно сделать вывод, что тезис Бердяева о неспособности русских к культурному творчеству связан лишь с тезисом о преобладании в русском характере черт апокалиптических, радикальных и революционных. О революционном сознании русских как препятствии в созидании культуры, идет речь и в труде «Истоки и смысл русского коммунизма». Именно тем фактом, что «революционное сознание не несет в себе самостоятельного творческого принципа», является «рабским сознанием», объясняется разрыв «между творчеством культуры и деятельностью вовлеченной в политическую борьбу передовой интеллигенции», некультурность и варварство которой «должны поражать человека, который любит культуру, ценит творческую мысль и красоту».

Подытоживая мысли Бердяева о таких чертах русского характера, как апокалиптичность и радикализм, можно отметить, что мыслитель, подчеркивал их негативную роль в судьбе русского народа. Не отрицая достижений русской культуры, философ говорит, что в некоторые периоды отечественной истории им препятствовали радикализм и апокалиптичность, присущие революционному сознанию русских. Отсюда вывод Бердяева о необходимости искоренения в русском характере разрушительных черт, несовместимых с творческим началом, с высшими ценностями культуры.

Завершая анализ основных черт русского характера, проведенный по произведениям Н.А. Бердяева, важно отметить, что мыслитель не просто дает нам описание своих субъективных представлений о характере русского народа (хотя субъективная оценка всегда сильна в произведениях Н.Бердяева), но, что более важно представляет на суд читателю свое панорамное видение народного характера, показывает, каким образом это нашло воплощение в тех или иных событиях русской истории.

Несмотря на то, что работы Бердяева, посвященные теме национального характера, полны его субъективных суждений, зачастую фактически неподкрепленных никакими доказательствами, они представляют огромный интерес при изучении менталитета русской культуры, так как выражают стремления к осознанию русского национального характера и русской истории через специфику русских идейных, религиозных, политических, культурных традиций.

2. Значение работ Н. Бердяева в контексте изучения менталитета русской культуры

2.1 Теоретически продуктивное и устаревшее в подходе Н. Бердяева к изучению русского характера

Творческое наследие Н.Бердяева, начиная с его современников и заканчивая новейшими исследователями всегда подвергалось неоднозначной оценке. И если кому-то суждения Н.Бердяева о русском национальном характере представляются очевидно лживыми, то все его творчество сразу же объявляется белибердяевщиной. Для нас же важно в данном случае «различить духов лжи и стяжать духа истины». В этой главе будут рассмотрены варианты продуктивных и устаревших моментов в подходе Н. Бердяева к трактовке русского характера и русской души.

Одним из основных предметов рассмотрения будет являться методология подхода Бердяева. Необходимо понимать, что в начале XX века русский национальный характер рассматривался преимущественно в рамках гуманитарного и философского методов в изучении культуры. Данный подход эвристичен, нередко поражает глубиной интуитивного понимания ключевых характеристик отечественной культуры. Такой подход, по способу мышления является исследовательской спекуляцией. Бердяев, как отмечает Н. Полторацкий в своей книге «Бердяев и Россия», считал, что научное определение характера русского народа и смысла русского исторического процесса невозможно. Необходим иной подход: «Для постижения Росси нужно применить теологальные добродетели веры, надежды, любви». Для синтетического мышления Бердяева принятый им метод познания России вполне оправдан, он всегда идет от общего и целого к частному и единичному. Методология изучения России в современной ситуации изменилась. Подбор фактов либо подтверждающих, либо опровергающих априорные построения ведется давно: спор западников и славянофилов о судьбе России здесь - лучшее подтверждение. Если для серебряного века спекулятивный метод органичен, то для исследования культуры конца ХХ века он недостаточен. Открещиваясь от познавательных поворотов в гуманитарном знании, воспринимая их как не только чужие, но и чуждые, исследователи культуры ограничивают свои возможности. Современный исследователь И.В. Кондаков определяет, что «русская духовность мыслится, исследователям начала века, как полумистическое состояние, отличное от материальности западной культуры, состояние, которое невозможно измерить социологическим инструментарием. Отечественные исследования русской культуры и русского национального характера того времени чрезмерно теоретичны, что зачастую оборачивается отвлеченностью и метафизичностью их». Современные исследования в этой области теперь носят более аналитический и критический характер. Качественный сдвиг произошел благодаря появлению такой научной категории как менталитет и исследованиям в области ментальности. (Это понятие и направление исторической науки, зародившееся в ХХ веке, было подробно рассмотрено в первой главе.) Ученые, занимающиеся менталитетом, в большей степени идут от частного к общему - лишь вскрыв имплицитные черты русского национального характера и проанализировав эксплицитные - проводят их критический анализ и на полученном основании пытаются дать общую характеристику особенностям национального характера. «Антипозитивизм» Бердяева объясним не только философскими истоками, но и реалиями существования науки того времени как социального института. Основной тип отечественного ученого начала века - это исследователь, все сведения черпающий в библиотеке, читающий, переосмысливающий, пишущий, но работающий с текстами, а не фактами, практикующий гуманитарный подход в исследовании культуры и национального характера.

Современная наука реализовала традицию позитивистского восприятия и прагматического использования действительности. Если отечественное изучение культуры представляло собой тип философско-гуманитарного знания, то ментальные исследования и социальная антропология близки, в первую очередь, к социологической традиции. Вместо философской спекуляции о национальном характере, предлагается сбор фактов, их интерпретация, возможность рекомендаций, исследуется конкретная культура, неотъемлемым атрибутом такого исследования является пребывание в ней.

Вторым моментом, явно устаревшим, в подходе Н. Бердяева является попытка определения национального характера во многом опираясь на так называемую «историю идей». В чем здесь суть: выдвигая свое учение о русской идее, Бердяев производит выбор не только века и наиболее характерных, по его мнению, русских национальных черт, но и исторического материала. Выбрав для исследования ХIХ век Бердяев указывает, что его «интересует не история России XIX века, а история русской мысли, в которой отразилась русская идея». В источниках Бердяева, по мнению автора и заключается основная методологическая слабость всех его построений, т.к. они построены не на русской истории, а на русской литературе и русской религиозно-социальной и философской мысли. А русская же мысль в своих преобладающих течениях, по определению самого Бердяева, находилась, «в глубоком конфликте с русской историей». Анализ этого положения позволяет говорить, что Бердяев в определении национального характера выбирает и акцентирует то, что он сам любит, вочто он сам верит, и на что он сам надеется. Если бы в литературно-философском наследии Бердяева была бы одна только «Русская идея» и не было бы «Судьбы России», то возможно было бы сказать, что Бердяев прав: во всякой индивидуальности «всегда есть, что-то непостижимое до конца, до последней глубины». При чтении «Русской идеи» остается впечатление, что в русской народной индивидуальности и в ее истории для Бердяева многое осталось до конца непостижимым. В этом смысле очень убедительным кажется критическое высказывание Н. Полторацкого: «О понимании Бердяева национального типа, русской истории и русской идеи, можно было бы повторить то, что сам Бердяев сказал как-то о славянофилах: вся эта концепция - неисторична, это есть типология, характеристика духовных типов, а не характеристика действительной истории». А культура должна являть собой историческую реальность. «Культура исторична в самом точном значении этого слова и наследие - важнейшая предпосылка самого исторического существования культуры». Вести разговор о культуре - значит неизбежно «натыкаться» на вопрос о теоретических путях изучения исторического процесса, в котором участвует человек - его труд и воля, разум и ценностное, иерархически выстроенное отношение к бесконечному миру предметов и процессов. «Культура - «родимая» часть истории, ибо история - это и духовная история людей, оценивающих и переоценивающих, принимающих условия свое жизни (социально-экономические, политические и духовные) или отвергающих их, преобразующих действительность в соответствии со своими ценностными ориентациями - со своими верованиями, своей волей и своей свободой».

Повторим, что, объектом ментальных исследований, а следовательно и национального характера является, не идеология, не художественное творчество как таковое, но коллективные представления, социально-психологические формы (эмоции, темперамент, восприимчивость, чувствительность и т.д.), истоки которых восходят к психогенетической природе исторически определенных общностей, коллективов, какими они были выкованы природно-географической средой (климат, ландшафт, природные предпосылки хозяйствования и др.), экономической и политической историей, неожиданными поворотами исторической судьбы - всем тем, что в конечном итоге стереотипизирует поведение и существование на его основе типологически своеобразных ментальных форм.

Из-за того, что Бердяев пытается осмыслить русский национальный характер в рамках определенного периода, возникает еще один существенный недостаток, определяемый автором как необъективность, который Киззеветтер охарактеризовал тем, что Бердяев «изображает душу русского народа в ракурсе определенного идейного течения, к которому сам примыкает, а не во всей совокупности ее действительных духовных богатств. Душа русского народа шире, богаче, разнообразнее, многоцветнее изображения Н.А. Бердяева. И рисовать ее одной краской, суживать подлинную сложность ее содержания…» Такая ошибка достаточно распространена для исследователей национального характера, виднейший отечественный исследователь в области менталитета А.Я. Гуревич назвал это в одной из своих работ проблемой «модернизации». Остановимся на этом подробнее. Все проблемы, которые встают перед историком, связанные с анализом истории ментальностей А.Я. Гуревич условно делит на четыре группы: 1. сложность проникновения в ментальность человека; 2. специфика самопозновательной ситуации при изучении ментальности; 3. сложность проникновения в жизнь других эпох и культур; 4. воздействие ментальности аналитика на процесс исследования. Две последние группы А.Я. Гуревич объединяет под чертой одной проблем, которую он назвал «проблема модернизации». При изучении социальной структуры прошлого необходимо сочетать взгляд извне (с позиций современного наблюдателя) с попыткой восстановить систему мыслей и представлений людей изучаемой эпохи; «чтобы избежать модернизации, переноса в прошлое чуждых ему представлений». Из этого вытекает, что постановка вопроса о социально-культурных представлениях людей другого времени и есть центральная задача истории ментальностей. Из анализа творчества А.Я. Гуревича, такая задача сосредотачивает свое внимание не на настроениях, конъюнктурных, легко изменчивых состояниях психики, а на константах основных представлениях людей, заложенных в их сознании культурой, языком, религией, воспитанием, социальным общением. Этим объясняется заостренность внимания Бердяева на определенном круге проблем, кроме того, очерченных конкретным историческим периодом. В этой связи необходимо указать, что верность его исследований этим никак не умаляется, просто философ искусственно сужает область рассмотрения черт русского характера и поле для их исторических примеров и подтверждений.(В частности, возможно это касается его зацикленности на рассмотрении коммунистической эпохи).

Важной методологической основой теоретических построений Бердяева о русском характере был принцип антиномий, который не раз подвергался резкой критике, по причине отсутствия доказательств и аргументов, конкретных подтверждений выдвинутых тезисов, и был подобно рассмотрен в одной из предыдущих глав. У многих исследователей создается впечатление, что методологический принцип антиномичности для Бердяева является самоцелью, а не средством постижения истины. И не случайно, что Ф.Степун, подметив эту особенность мышления Бердяева, назвал ее «отсутствием логической совести».

Выделим основные критические моменты этого метода. Наиболее конструктивную критику этому разделу творчества Бердяева дал В.А. Щученко в статье «Образы русской культуры: к проблеме объективного осмысления национального ценностного мира». Перед тем как перейти к ее анализу выделим тот факт, что сам Бердяев говорит о дуалистических основаниях своего философствования: «В своей основной тенденции эта философия дуалистическая, хотя речь идет о дуализме особого рода и ни в коей мере не окончательном. Это есть дуализм духа и природы, свободы и детерминации, личности и общего царства Бога и царства Кесаря…»

В.А. Щученко рассматривает концепцию Бердяева в сравнении с исследованиями других видных отечественных исследователей русского характера того же периода Ильина и Федотова. По его мнению, Н.А. Бердяев не видит внутренних импульсов, и более того, не может, оставаясь в пределах своей мировоззренчески-методологической системы, видеть их. «Он «работает» антиномиями, ему чужд монизм, рациональная, упорядочивающая устойчивость и потому, никакой жизнеспособной формы, никакой срединной культуры в русской культуре он не обнаруживает. По большому счету, он не понимает ни «русской души» ни русской культуры. Он ею не живет; он предпочитает играть антиномиями, точнее говоря, переводить противоречия в разряд антиномий. Он фиксирует одни дуалистические разрывы, забывая о противоположной созидательной тенденции, и по сути, мало верит в возможность их рационального преодоления».

В свете подобной точки зрения понятным становится, как гностически романтическое мировоззрение Бердяева вполне сочетается, с дуализмом и антиномизмом его методологических установок - в той, мере, в какой к его произведениям приложим критерий современной научной рациональности и методологического подхода. В России, в русской культуре, дуалистические ценностно-позновательные ориентации проявились особенно резко. Щученко В.А. заключает: «Что в этом контексте суждения Н.А. Бердяева о русской культуре казались правдоподобными, чуть ли не доказанными теоретически. Ведь даже подготовленный читатель не всегда способен отличить действительно острые противоречия от антиномий. Однако Н.А. Бердяев - правдоподобен, но не правдив. Он может быть изящным тонким аналитиком разрушительных тенденций, но созидательных путей он не знает».

Возможно, не стоит видеть в дуалистическом методе определения национального характера и культуры некоей скрытой опасности, на которую, указывает В.А. Щученко. Ведь дуализм исследования России возникает в силу того, что «душа России не покрывается не какими доктринами. Каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры». Совершенно справедливо, что, как только начинаешь рассматривать одну из черт русского характера и обращаешься за примерами к истории, сразу возникает прямая ей противоположность. А это означает, что необходим комплексный характер исследования противоречивого бытия России, и главное, нет необходимости «переводить эти противоречия в разряд антиномий».

Теперь перейдем к теоретически современным и преемственным аспектам исследований Бердяева. Методологически продуктивным видится рассмотрение Бердяевым дискретного характера русской истории и русского характера. На сегодняшний день ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что историю России и неотрывную от нее историю культуры - русской и российской - отличают постоянно воссоздаваемая, неустойчивость, нестабильность общественной системы, несбалансированность социальных реалий и культурных значений, их непрерывная изменчивость, текучесть, а потому непредсказуемость. Можно предположить, социокультурная история России носит преимущественно дискретный характер. Н.А. Бердяев, в своей знаменитой и уже не раз упомянутой работе «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937) писал, что история русского народа развивается через «прерывность» и «изменение типа цивилизации». В русской истории, по его убеждению, не существует «органического единства». Бердяев насчитывал в истории России «пять разных Россий»: Русь Киевскую, Русь монголо-татарскую, Русь московскую, Россию петровскую, Императорскую, и наконец - Советскую. В какой-то степени Н. Бердяев был прав, когда выделял в российской истории несколько резко отличающихся друг от друга периодов чередования «разных Россий», - понимаемых метафорически - как смена разительно отличающихся друг от друга культурно-исторических парадигм или стилей культуры. Но действительно ли это были разные России? К примеру анализ современных исследований дает понять, что если и разделять историю России на несколько «Россий», понимаемых как смену разительно отличающихся друг от друга культурно-исторических парадигм или стилей культуры, то таким образом можно выделить гораздо больше таких «смен». В доказательство этому И.В. Кондаков говорит: «Наряду с советской Россией была и русская эмиграция (русское зарубежье); после «перестройки» и распада СССР, начиная с 1991 года, мы ведем отсчет посттоталитарной истории России; да и эпоха «серебряного века», в том числе и по представлениям самого Бердяева, составляет особый тип культуры, отличный от культуры императорской России». Несомненно, что каждый из пяти перечисленных Бердяевым периодов резко отличается от предыдущего и последующего и характеризуется социокультурным своеобразием и внутренним единством. Переход же от одного замкнутого в себе социокультурного этапа к последующему в большинстве случаев оказывается невозможным как постепенный эволюционный путь: это походит на внезапную «ломку» целостной и единой социокультурной системы или, возможно, назвать это своего рода революционной сменой культурно-исторических парадигм. По существу, вся история России и русской культуры претерпевала многочисленные поворотные пункты, «ломки» социально- и культурно-исторического процесса. Происходившие при этом смены ценностно-смысловых систем и стилевых принципов культуры, - изменения самих типов цивилизации, происходившие толчками и готовившиеся внешне незаметно, подспудно, были по сравнению с иными типами цивилизации особенно резкими и глубокими (что и давало основание Бердяеву говорить об «изменении типа цивилизации»); однако тип российской цивилизации, на самом деле, не менялся, но находился в процессе непрерывного становления, эволюции, а потому не оставался неизменным.

Эти построения Бердяева нашли свое прямое применение в изучении менталитета русской культуры в рамках парадигмы «менталитет -ментальность». Где менталитет русской культуры определяется как самотождественность нашей культуры, точнее, как существо, ядро, основа этой культуры, а ментальность, обозначает «конкретное, историческое качество более широкого понятия - менталитета». В связи с этим популярны в сегодняшней отечественной науке такие направления исследования как ментальность отдельно взятого периода нашей истории. Например: «советская ментальность», «постсоветская ментальность» и др. Менталитет русской культуры исторически закономерно складывался как сложный, дисгармоничный, неустойчивый баланс сил единства и распада, интеграции и дифференциации противоречивых тенденций национально-исторического бытия русского народа. Это социокультурное равновесие (не редко на грани национальной катастрофы) заявляло о себе в наиболее решающие, кризисные моменты истории России и способствовало выживанию русской культуры в предельно трудных для нее, а под час, казалось бы, невозможных общественно-исторических условиях и обыденных обстоятельствах. Осуществлявшееся на каждом историческом этапе становления и развития русской культуры в формах то «единства противоположностей», то «раздвоения единого», это балансирование национального самосознания между целостностью и расколом, между всеобщим и отдельным, между ординарным и исключительным выражало не только имманентно присущую русской культуре дискретность, но - и высокую адаптивность русской культуры, следовательно, наличие единого стержневого типа, заключающего в себе некие неизменные ментальные установки.

Продуктивным видятся и представления о дальнейшем пути развития России. Как же представлял Бердяев дальнейший путь России? Верно ли, что смысл его национальной программы состоял в глубокой и всесторонней «европеизации»? Верно ли, что Россия являлась подсознанием запада? Можно ли говорить, что «русская культурная традиция…понимает саму Россию как подсознание»? Думается, на вопрос о «европеизации» лучше всего ответил сам Бердяев. На закате своих дней он писал: «Я не националист, но русский патриот. Я так же противник самомнения и самоутверждения европеизма и защищаю русский Восток». Значит ли это, что Бердяев отрицал роль европейской культуры и призывал к обособлению России? Никоим образом. Путь мирового развития он видел во взаимной встрече Востока и Запада, во взаимообогащении культур. Не только запад влияет на Россию, «но и духовные силы России могут определять и преображать духовную жизнь Запада». Бердяев признавал «предпоследнюю» правду западничества: сначала Россия должна обратиться, к «долгому труду цивилизации», преодолеть реально существующую отсталость, «выучиться» у Запада, а уж затем говорить о выполнении какой-то своей мисси, «призвания». Поэтому - «то, что обычно называют «европеизацией» России, неизбежно и благостно». Видимо, отрезвляющий взгляд Бердяева на Россию вполне оправдан, и «предпоследняя» необходимость принятия выработанных западноевропейской цивилизацией ценностей очевидна. Комментируя эти высказывания Бердяева, О.Д. Волкогонова считает, что «слишком часто мы принимали свою отсталость за превосходство, верили романтической идеи о преимуществе неразвитости, считали, что сможем учиться лишь на чужих ошибках и «перепрыгнуть» через западный опыт. Прежде всего, Россия нуждается в западной прививке индивидуализма. К сожалению, груз личной вины и ответственности мало знаком русским людям, исторически воспитанным в духе безличного коллективизма, - вечевого ли, общинного, религиозного или коммунистического».

Для Бердяева Россия была не только географическим понятием и даже не только синонимом отечества. Он видел в России, прежде всего духовное явление, которое не могут убить не какие материальные и политические катастрофы. И хотя тема мирового кризиса была поставлена Бердяевым с определенной остротой и глубиной, он пытался увидеть и пути выхода из него, он верил, что Россия несет «новое слово» миру, что она откроет следующую страницу человеческой истории. Бердяев предрекал России великую роль. А также - великую ответственность.

В рамках представления о великом возрождении России Н. Бердяев не малую роль отдавал личности, полагая, что духовное возрождение общества неразрывно связано с изменением отношения личности к самому себе. «Человек волен пойти путем самоподчинения себя высшим божественным началам жизни и на этой почве укрепить свою человеческую личность…» Бердяев писал, что от человека сплошь и рядом требуют отказа от своей личности, отказа от свободы и за это сулят ему облегчение его жизни. Но и кто ни вправе отказываться от своей личности и своей свободы. Таким образом, залог совершенствования национального характера философ видел в том, что личность может «самотвориться», становиться более духовной». Именно здесь Бердяев и говорит пути выхода из представленного им кризиса, заключающегося в отсутствия в России «срединной» культуры.