Мода и современность

А как обстояло дело в античных обществах? Идея прогресса им почти неведома. Напротив, известно, что мировоззрение древних греков было пронизано идеей регресса. Так, поэт Гесиод (VIII-VII вв. до н. э) представил эту идею в виде последовательной смены веков: золотого, серебряного, медного, героического, железного. Вот почему воспевает он "светлое прошлое", на которое необходимо равняться:

В прежнее время людей племена на земле обитали,

Горестей тяжких не зная, не зная ни трудной работы,

Ни вредоносных болезней, погибель несущих для смертных.

(Труды и дни, 90-92. Пер.В. В. Вересаева)

Эта особенность эллинского мировоззрения обусловила канонический характер ремесла и искусства древних греков. В общем аналогичную картину мы обнаруживаем в Древнем Риме.

У Горация читаем:

Чего не портит пагубный бег времен?

Ведь хуже дедов наши родители,

Мы хуже их, а наши будут

Дети и внуки еще порочней.

(Гораций. Оды. III.6, 46-49.

Пер.Н. Шатерникова)

Подводя итог рассмотрению подобных представлений древних, историк Г.С. Кнабе подчеркивает, что в античности, и в частности, в Древнем Риме, развитие "выражалось главным образом не в росте производства, а в росте обмена и денег, общество же, в основе своей живущее землей и ее плодами, не могло поглотить эти деньги, обратить их на усложнение производства, на промышленность, науку и технику, на саморазвитие. В глубинах оно оставалось тем же примитивным аграрным организмом, выше всего ценившим свою неизменность и свое прошлое, на них ориентировавшим свои нормы и ценности…" [34, с.23].

Очевидно, что в таких условиях ни в античности, ни тем более в первобытных обществах о моде как таковой говорить не приходится. Так же обстояло дело и в средневековой Европе, где власть обычая распространялась на методы изготовления ремесленных изделий, на способы обработки земли, на взаимоотношения сеньора и вассала, мастера и подмастерья, на религиозную практику, отдых и т.д. "…Обычай казался предосудительным главным образом тогда, когда он был достаточно молод. Идет ли речь о какой-нибудь реформе церкви или процессе между сеньорами-соседями, авторитет прошлого мог быть поколеблен, только если ему противопоставляли еще более почтенное прошлое", - писал известный французский историк М. Блок [5, с.174].

Труд ремесленника был направлен в конечном счете на точное, часто виртуозное, копирование традиционного канонического эталона, которому приписывалось божественное происхождение. "…Множество различных, но однотипных вещей являют собой как бы пирамиду; на ее вершине - вещь, имеющая образцовую форму, которая совпадает с божественной идеей. Задача мастера - максимально точно воспроизвести божественный первообразец, степенью приближения к нему и определяется его мастерство" [59, с.35].

Одежда в средневековой Европе почти не изменялась на протяжении столетий. До XII века европейский костюм оставался, по существу, галло-римским: хитоны до пят у женщин и до колен у мужчин [7, с.338-339]. Естественно, абсолютной неподвижности быть не могло, поэтому какие-то незначительные изменения в костюме, в конце концов, все же происходили, например, удлинение мужской одежды в XII веке. В этом случае они вызывали резкую критику на уровне идеологии и возмущение на уровне психологии. В известном смысле критика моды возникла раньше самой моды. Так, нормандский хронист Ордерик Виталий (1075-1142) сокрушался по поводу "безумств моды" в его время: "Старый обычай почти полностью потрясен новыми выдумками" [7, с.339].

Дальнейшая очень медленная эволюция европейского костюма, в сущности единого в своих базовых чертах, состояла в постепенном формировании национальных, точнее, региональных костюмов. Это относительное и неподвижное разнообразие европейского костюма сохранялось в целом до XIX века. Оно, правда, нарушалось, особенно начиная с XVIII века, постоянными заимствованиями и изменениями в одежде высших слоев: знати и богатеющей буржуазии, ибо одежда последних все в большей степени выходила из-под контроля обычая и попадала под власть моды. Но эти слои составляли незначительное меньшинство, которому основная масса не имела ни возможности, ни желания подражать. Подавляющее большинство населения продолжало жить и одеваться так, как завещали предки, т.е. по обычаю. От старших поколений наследовались не только стиль, материал, методы создания одежды, но и сама одежда, служившая потомкам до полного физического износа и не знавшая износа морального. Этим подавляющим большинством, составляющим еще в XVIII веке в некоторых странах до 90% населения, было крестьянство - класс, жизнедеятельность которого базируется на обычае.

Еще в большей мере, чем на одежду, власть обычая распространялась на домашнюю утварь и, конечно, на сам дом. И здесь тоже дело обстояло так вплоть до XIX века (речь идет, конечно, не столько о выдающихся архитектурных творениях, сколько о "массовой жилой застройке" того времени, которая с точки зрения повседневности, "быта" важнее шедевров). По словам Ф. Броделя, "всякий дом строился и перестраивался по традиционным образцам. Здесь сила прецедента ощущалась более, чем где бы то ни было" [7, с.286].

Но если мода в начале нового времени начинает влиять на некоторые фрагменты и высшие слои европейских обществ, то страны Востока и в это время продолжают целиком жить под властью обычая. Так было в Индии, Японии, Китае, Турции и во многих других странах Азии и Африки. Одежда, не говоря уже о более консервативных элементах культуры, подчинена обычаю и свободна от влияния моды. Дипломат и востоковед Мураджа д'Оссон (1740-1807) в своей "Общей картине Оттоманской империи" свидетельствовал: "Моды, кои суть тиран европейских женщин, почти не волнуют сей пол на Востоке: там почти всегда одна и та же прическа, тот же покрой одежды, тот же вид ткани" [7, с.334].

Итак, ведущая роль обычая как механизма социальной регуляции неразрывно связана с монотонностью социальной жизни, стабильностью ее внешних и внутренних условий, неразвитостью контактов с другими культурами. В результате ряда социально-экономических, политических и культурных процессов, отчасти рассмотренных выше, господство обычая в европейских обществах XIX-XX вв. оказалось в значительной мере подорванным. Речь идет о таких процессах, как резкий сдвиг в производительных силах, технологические новшества, революционные изменения в общественных отношениях, усиление социальной мобильности, расширение контактов между различными культурами, секуляризация социальной жизни, развитие и распространение научных знаний. В этих условиях обычай из функционального превращается в дисфункциональный элемент культуры.

Обычай и мода в современных обществах.

На смену обычаю в качестве регулятора многих сторон повседневной жизнедеятельности приходит мода. Очевидно, однако, что для выполнения функций, жизненно важных для социального организма, моды отнюдь не достаточно. Необходим гораздо более мощный, чем мода, регулятивный механизм, способный обеспечивать целостность, преемственность и изменения в современных социальных системах. И в то же время он должен быть более гибким, подвижным и универсальным, чем обычай. Таким механизмом является социальный институт. Именно он в современных обществах выступает в качестве главного заменителя обычая.

Правда, социальные институты, подобно моде, исторически также возникают из обычая, и многие из них носят традиционный характер. Этнографы нередко сами обычаи рассматривают как социальные институты, например, институты родства, наследования и т.п. К тому же существует множество переходных форм между обычаями и институтами, к примеру, нормы так называемого обычного права: обычаи, юридически оформленные, кодифицированные и систематизированные (скажем, индийские "Законы Ману", "Салическая правда" у древних германцев или "Русская правда" у древних славян).

И, тем не менее, социальный институт в развитой форме существенно отличается от обычая. В отличие от обычая, детально регламентирующего поведение, институт содержит лишь общие социальные рамки поведения индивидов, затрагивает только главные его элементы. Если обычай - это способ поведения, то институт - скорее его условие. Институциональные нормы в значительной мере формализованы, объективированы, воплощены в культуре особыми средствами, тогда как обычай опирается только на практическое воспроизведение и существует лишь постольку, поскольку ему следуют в обществе или группе (так происходит, например, в фольклоре, основанном на устной традиции). Институты возникают и функционируют тогда, когда происходит дифференциация социальной жизни на отдельные сферы (экономику, политику, образование и т.п.), а родовые связи отступают на второй план. Важное значение в процессе перехода к регуляции социальными институтами имеет автономизация личности, ее выделение из первобытного коллектива, из сословия или касты. Социальные институты нередко связаны с функционированием больших организаций.

В моде институциональные аспекты подчинены стихийно формирующимся тенденциям социокультурной инновации и массового отбора соперничающих культурных образцов. Самоорганизация в целом доминирует над организацией, подчиняет ее себе. Отдельные подсистемы моды могут институционализироваться и организовываться, однако вся она в целом ускользает из-под власти каждой из них.

Хотя мода теснейшим образом переплетается с экономическими институтами, она все же автономна по отношению к ним, и многочисленные попытки подчинить ее, не подчиняясь ей, заканчивались провалом. То же самое еще в большей мере относится к институтам власти: даже самые деспотичные и свирепые правители, объявлявшие войну моде, не могли одержать над ней победу, если в обществе существовали хотя бы минимальные условия для ее существования.

Социальные институты - экономические, политические, нравственные, образовательные и прочие - играют в современном обществе главенствующую роль. Именно они определяют сходства и различия между обществами. Они же определяют и содержание "внешних" ценностей моды. Значения модных стандартов, их интерпретация и реальное воздействие зависят от того, на какую институциональную почву они попадут.

А как же обычай в эпоху господства социальных институтов, социальных движений и моды? Можно ли считать, что сегодня обычаи канули в небытие? На последний вопрос следует ответить отрицательно.

С одной стороны, обычаи смещаются с базового ценностно-нормативного уровня культуры на инструментальный уровень, реализуя те предписания, которые исходят из институтов, социальных движений и моды, иногда включаясь в них непосредственно. Поэтому одни и те же обычаи могут быть и орудием революционных изменений, и средством сохранения и реставрации отживших социальных форм в зависимости от того, в какую систему институтов они включены.

В то же время нередко имеет место и обратный процесс, когда под маской современного института и новомодной социальной символики скрывается архаический обычай. Подобные факты встречаются в ХХ в. очень часто в самых различных районах земного шара. К ним относятся, например, факты кастового деления под видом профсоюзов в Индии, родоплеменные образования в форме государственно-политических в Африке, конфуцианские установления под социалистической оболочкой в маоцзедуновском Китае, родовые связи, обычаи, взятки под маской партийно-государственных и экономических отношений в бывшем СССР в период "застоя".

Было бы ошибочным думать, что в современных обществах, где господствуют социальные институты и мода, обычай исчез и перестал выполнять свои функции. Он продолжает выполнять отмеченные выше пять социальных функций на инструментальном уровне культуры. Но помимо этого он занимает нередко ведущее место в тех секторах социальной жизнедеятельности, которые, так или иначе, воплощают в себе традиционное общество. В наиболее чистом виде обычаи в современных обществах функционируют в некоторых важных сферах быта и морали (нравы). Этому регулятору в большой степени подчинены гражданские праздники и ритуалы, дипломатический протокол и, конечно, сфера семейно-родственных отношений. Питание, хотя и подвергается воздействию моды, тем не менее, в значительной мере остается во власти обычая. Ряд конвенциональных норм поведения также выступает в роли обычаев; к ним относятся, в частности, устойчивые формулы вежливости, этикет, регулирование дорожного движения (дорожные знаки и т.п.).

Даже в одежде, которую мы привыкли, и не без основания, считать царством моды, обычай занимает все же немаловажное место (кстати, слово "костюм" происходит от латинского consuetudo - обычай). Базовые культурные образцы в одежде, по существу, выступают в роли обычаев. К примеру, фасоны брюк изменяются под влиянием моды, но само по себе ношение брюк как таковых - это обычай.

Некоторые социальные системы, подсистемы и социальные группы представляют собой своего рода острова или архипелаги традиционного общества внутри современного. Обычай для них - единственно приемлемый, а мода, как правило, неприемлемый, решительно отвергаемый способ социальной регуляции. Как уже отмечалось, крестьянство жило, прежде всего, согласно обычаю. Вплоть до ХХ века домашняя утварь, одежда крестьянства в самых различных странах в значительной мере традиционны. Известно, что даже в наше время, несмотря на урбанизацию и разрушения, которые пришлось испытать деревне, влияние обычаев в ней гораздо сильнее, чем в городе, а влияние моды слабее. Неудивительно, что некоторые писатели-"деревенщики" в нашей стране, обосновывающие превосходство деревенского образа жизни и крестьянской культуры (сами живущие, однако, в городе), осуждают моду как таковую и связанные с ней бытовые вещи, музыку, танцы и т.п.

В мотивах идеологии крестьянского традиционализма смешалось многое. Здесь и естественная боль, вызванная жестоким и бессмысленным уничтожением крестьянского жизненного уклада во время коллективизации и позднее, и реакция на длительное и высокомерное третирование "деревенщины" как чего-то неполноценного и ущербного (комплекс превосходства в данном случае, как это часто бывает, - обратная сторона комплекса неполноценности), и идеализация патриархальной крестьянской культуры, выдвигаемой как здоровая альтернатива "порочной" и "беспочвенной" городской цивилизации, лишенной "корней". Вместе с разоблачением моды и воспеванием обычая в этой идеологии прослеживаются и уже знакомые нам черты управляемых обычаем традиционных обществ: отрицательное или настороженное отношение ко всяким нововведениям и "чужакам" (ксенофобия), постоянное стремление делить мир на "мы" и "они", "свои" и "чужие" и т.п.

Или возьмем, например, армию. Взаимоотношения в ней в большой мере строятся как на зафиксированных в уставе, так и на "внеуставных" обычаях. Военная униформа, военные ритуалы, включая словесные формулы и жесты, - все это регулируется обычаем. Мода здесь считается в общем неуместной и нежелательной, идет ли речь об одежде, о прическе или о других явлениях повседневности. Особый род ценностей и связанных с ними социальных форм, основанных на обычае, составляют сакральные, или священные, ценности. Эти ценности являются объектом интенсивного почитания, они неизменны и неприкосновенны, а нарушение их неприкосновенности вызывает жесткие негативные санкции в обществе или группе, где они исповедуются. Священное - результат исторического процесса сакрализации, "освящения".

Предписания обычая священны как в позитивном плане, предписывая, что нужно, так и в негативном, предписывая, чего нельзя (табу). Позитивному священному, условно говоря, - царству бога, часто противостоит тесно связанное с ним негативное священное, царство дьявола (анти-бога). Последнее так же священно, как и первое, хотя и со знаком "минус"; по выражению французского социолога Э. Дюркгейма, анти-бог - тоже бог.

Священные объекты могут существовать реально или только в воображении людей. Ими могут становиться идеи, материальные объекты, люди, жесты, цвета и т.д. Атрибутами священности в истории наделялись и наделяются явления неживой природы, растения, животные, предки, политические вожди и т.п.

Область священного в социальной жизни - это, конечно, прежде всего, религия. Она же - царство обычая. Отсюда традиционный и архаичный характер церковного одеяния, языка, музыки. Отсюда и традиционное неприятие моды в различных религиях, в том числе в православии. Еще в середине XIX века известный церковный деятель архиепископ Амвросий (А.И. Ключарев) писал: "…Горько становится и больно сердцу, когда посмотришь, какие нравственные опустошения производит у нас мода, какие ложные понятия она поддерживает, какие пороки питает и плодит" [33, с.23].

Но и светские культы разного рода в принципе враждебны моде. Это относится главным образом к тоталитарным политическим режимам, в которых осуществляется сакрализация единого "народа" и его "врагов" ("мы" и "они"), насаждается культ власти и вождей, выступающих от имени "народа". В период третьего рейха в Германии и сталинского террора в СССР всякие проявления моды, будь то одежда или изобразительное искусство, оказывались под подозрением. Широкое распространение в то время получили разного рода униформы, что еще раз подтвердило справедливость утверждения А.И. Герцена: "Мундир и однообразие - страсть деспотизма" [12, с.234].

Правда, следует иметь в виду, что священные ценности как таковые необходимы для нормального функционирования общества, социальных групп и индивидов. Они составляют то ценностное ядро, которое способствует преемственности и самотождественности социального и индивидуального Я и вокруг которого располагается ценностная периферия. Существуют ценности, священные для всего человечества; они зафиксированы, в частности, во Всеобщей Декларации прав человека, принятой в 1948 г. Генеральной Ассамблеей ООН. Кроме того, каждое общество обладает своим набором священных для него ценностей, которые носят чрезвычайно устойчивый характер и с трудом поддаются изменениям. Такие же ценности присущи социальным группам и индивидам. Отступление от них, стремление заменить их другими ценностями часто воспринимаются как угроза целостности социального организма, оскорбление или предательство. Поэтому вторжение моды в эту область наталкивается на сильное противодействие. То, что по-настоящему дорого человеку как индивиду и социальному существу, не сменяется, подобно модным стандартам, и не может базироваться на таких внутренних ценностях моды, как, скажем, игра или демонстративность.

В самом деле, если бы ежегодно или даже раз в столетие обновлялись фундаментальные представления общечеловеческих нормах нравственности, о ценности человеческой личности, о справедливости, милосердии и других результатах социального опыта человечества, то человеческая жизнь была бы невозможна. Она и становилась невозможной, когда подлинно священные ценности начинали подвергаться лихорадочной ломке. Правда, совершалось это не под влиянием моды, но под воздействием разного рода утопий, также апеллировавших к священным ценностям и призывавших к решительному пересмотру всего и вся и требовавших заставить "неразумное" человечество или "несознательный" народ сразу стать счастливыми.

Совсем иное дело - распространение священности как таковой на все социальные ценности и институты, на все аспекты поведения, на все человеческое существование. Такая тотальная сакрализация вызывает окостенение социальных систем и делает их нежизнеспособными в изменяющемся мире. Тотальная сакрализация имеет такие же плачевные результаты, как и тотальный нигилизм в отношении священного. И, конечно же, важно то, какие именно ценности сакрализуются, направлены ли они на благо человека и общества, не формируют ли образ врага ("дьявола", "нечистой силы" и т.п.).

Сфера моды резко ограничивается и в больших социальных организациях, базирующихся на принципах формальной рациональности, полезности и эффективности. К ним относятся, в частности, мощные промышленные и торговые предприятия, фирмы и т.п. Значительная часть деятельности этих организаций нередко базируется на обычае. Вырабатывается определенный фирменный стиль, возвеличивается история организации и личности ее основателей, внедряются особого рода ритуалы и праздники, униформа, гимн и т.д. Даже в одежде влияние моды ограничивается или осуждается. В известной книге американца Джона Моллоя "Одежда для успеха", содержащей практические советы в области деловой одежды, специальный раздел "Почему опасны дизайнеры моды", посвящен отрицательному влиянию моды на одежду делового человека" [66, с.4-5]. Согласно Моллою, модная одежда нужна только для досуга, но не для работы. С его точки зрения, причины "опасности" модного дизайна одежды состоят, во-первых, в римском происхождении многих дизайнеров, переносящих на американскую почву чужие стандарты, во-вторых, в привязке интересов дизайнеров к интересам производителей одежды, стремящихся выколотить из потребителя побольше денег.

Обычай - антипод моды, но это не значит, что сам он, как это уже отмечалось выше, не может наделяться модными значениями, иначе говоря, оказываться во власти моды. Это относится и к собственно архаическим, и к современным его разновидностям. Даже религия, в принципе противоположная моде, может вовлекаться в орбиту модного поведения. В наше время мода на религию - явление не такое уж редкое, хотя, разумеется, распространение религиозности связано с более глубокими процессами. Конечно, религия не мода. Но мода способна наделять своими значениями самые различные ценности, в том числе и религиозные. Разумеется, мотивация религиозного поведения в этом случае существенно отлична от той, где мода не присутствует.

Теперь мы можем в общем виде ответить на вопрос о том, когда в истории возникает мода, хотя частичные ответы выше уже давались. Предшествующее изложение подводит нас к выводу о том, что мода существовала не всегда и не везде: она представляет собой продукт исторического развития. Конечно, инновации и заимствования в культурных образцах не могли не иметь место, так как человеческая, и в особенности социальная, реальность открыта к изменениям и обменам по самой своей природе, динамичной и живой. Конечно, во всех обществах так или иначе культивировались присущие моде ценности игры и демонстративности. Конечно, всегда и всюду находились чудаки и маньяки, честолюбцы и завистники, творческие личности и революционеры, отступники и преступники, вносившие те или иные изменения в господствующие образцы, диктуемые обычаем. Но не они "делали погоду". На протяжении веков и на Западе, и на Востоке господствовал "нормальный" социальный тип, управляемый обычаем, который для данного типа представлялся, в свою очередь, не только "нормальным", но и единственно возможным.

Правда, историки писали о расцвете моды и в императорском Риме, при бургундском дворе XV века, в кругах европейской знати XVIII века и т.д.. [1, с.77]. Бессмысленно утверждать, что они неправильно использовали понятие моды применительно к этим обществам, но можно уточнить, какая реальность в действительности скрывалась за употребляемым в данном случае понятием. Во-первых, речь идет о незначительных в количественном отношении, чрезвычайно малых островках изменчивости в море неподвижности. Эта изменчивость касалась очень узких секторов культуры, социального поведения и социальных слоев (знати). Во-вторых, это были лишь зачаточные формы, эмбрионы того явления, которое впоследствии развилось в то, что мы сегодня называем модой. Очевидно, не всякое изменение в культурных образцах, в том числе в области одежды, вызвано модой.

Изменения, скажем, в античной или средневековой одежде, нередко обозначаемые как "мода", далеко не всегда базировались на таких важнейших первичных ценностях моды, как современность и универсальность. Чаще всего это были своего рода униформы, одновременно и часто сменяемые знатью, подражавшей монарху, его фаворитам или фавориткам с целью выразить свою преданность, а иногда просто подчинявшейся монаршей воле. Такие первичные ценности моды, как игра и демонстративность, присутствовали в этих изменениях, но в очень ограниченных рамках социокультурного пространства и времени. В общем, о моде в античности можно говорить как о метафоре, как о зародыше и прообразе будущего развитого социального явления, так же как некоторые историки говорили о капитализме в древности.

Понятно, что возникновение моды, как и любого масштабного социального явления, невозможно и не нужно датировать так же точно, как исторические события, даже очень важные и длительные. Возникновение и социальное утверждение моды - не событие, а процесс, причем длительный, постепенно развивающийся внутри и из старых социальных форм.

Некоторые из этих форм составляют постоянный социокультурный фон, на котором мода может возникнуть, а может и не возникнуть. К ним относятся те же ценности игры и демонстративности, присутствующие всегда и везде. Другие формы, предшествующие возникновению собственно моды, составляют результат исторического развития.

Первые слабые ростки моды в собственном смысле принесло с собой европейское Возрождение. Затем в XVIII веке мода стала влиять на поведение узких кругов знати, нарушавших национальную и региональную замкнутость. Но только в XIX веке сформировалось породившее ее созвездие факторов: промышленная революция, технические нововведения, политические революции, ломка сословных, межнациональных и межрегиональных барьеров, урбанизация, массовизация социально-экономической и культурной жизни. Именно поэтому у нас есть основания утверждать, что в социально значимом масштабе мода возникает в европейском обществе в XIX веке. Если ранее существовали элементы моды в отдельных элементах социальной системы, то начиная с этого времени существует система моды в социальной системе. А в ХХ столетии мода становится одним из социальных регуляторов поведения широких слоев населения индустриально развитых и, в определенной степени, развивающихся стран. В известном смысле она становится явлением планетарного масштаба.

1.2.1 Инновации в системе моды

Вследствие своей временнуй удаленности актуализированные традиционные формы могут обозначать ценность современности, иными словами, могут восприниматься в качестве "новых" с различными положительными ассоциациями ("красивые", "удобные" и т.д.).

Воздействие степени временнуй удаленности или близости объекта на его восприятие и оценку можно проиллюстрировать следующей, хотя и не строгой, но достаточно показательной схемой английского исследователя истории костюма Д. Лэйвера [65, с. 202].

Один и тот же костюм будет:

Непристойным - за 10 лет до своего времени

Неприличным - за 5 лет до своего времени

Экстравагантным - за 1 год до своего времени

Изящным - в свое время

Безвкусным - 1 год спустя (после своего времени)

Отвратительным - 10 лет

Забавным - 30 лет

Причудливым - 50 лет

Очаровательным - 70 лет

Романтичным - 100 лет

Прекрасным - 150 лет

Другой путь модной инновации - заимствование из других культур или из других областей культуры (например, заимствование в одежде стилевых особенностей из станковой живописи или архитектуры, перенесение "приборного" стиля из сферы производства в область бытовых изделий и т.д.). Этот вид инновации - инновация посредством заимствования - занимает важное место в изменениях стандартов и объектов в связи с важной ролью универсальности в атрибутивных ценностях моды. Стандарты и объекты в данном случае заимствуются либо непосредственно вместе с их модными значениями (т.е. заимствуются "моды" как таковые), либо затем переосмысливаются в данной культуре или культурной области, наделяются модными значениями, становятся "модами". Примером последнего вида заимствования может служить распространившаяся в западных странах мода на традиционные русские сапоги для женщин; примером же первого вида заимствования является возвращение этих сапог в Россию уже в качестве модных стандартов.

Очевидно, что оба названных вида инновации являются инновациями лишь в определенном социокультурном контексте; "новое" в них - это новое для конкретных социумов и культур в данный момент времени по отношению к определенным культурным образцам ("старомодным"). Только третий способ и соответствующий вид модной инновации - изобретение - представляет собой инновацию в собственном смысле: внедрение подлинно новых в истории элементов или новых комбинаций старых элементов в сфере стандартов и объектов. Этот вид инновации - явление весьма редкое в структуре моды. Во-первых, сами по себе изобретения в различных областях культуры случаются нечасто. Во-вторых, они далеко не всегда наделяются модными значениями. Иными словами, не всякая инновация становится модной, хотя, разумеется, разного рода изобретения (научные или технические открытия, создание новых материалов, новые явления в формообразовании и т.д.) составляют мощный фактор модных инноваций. Даже научные открытия в области древних культур могут стимулировать модные инновации. Так, знаменитые археологические раскопки гробницы египетского фараона Тутанхамона в 20-х годах существенно повлияли на модные инновации в одежде, украшениях, интерьере в различных странах Европы.

В наше время огромное влияние на модные инновации в области бытовых изделий приобретает технология, в особенности экологически чистая, ресурсо- и энергосберегающая. Возможности технологии существенно расширяют или сужают диапазон возможных дизайнерских решений и творческих поисков. Отсюда и понятие "технологической эстетики" как характерной черты современной модной одежды, предложенное известным специалистом в области дизайна одежды И.А. Андреевой, которая справедливо подчеркнула, что технология сегодня не просто тиражирует, она сама продолжает "моды" в одежде: "Промышленная технология стала неотъемлемой частью творческого процесса современного художника-модельера и условием, все более обязательным для создания массовой моды" [3, с.10].

Параллельно во всем мире возрождается интерес к ручному, ремесленному производству предметов интерьера, одежды, украшений и т.д.

Следует подчеркнуть, что в глазах основной массы участников моды различия между указанными тремя видами инновации не очень существенны в том смысле, что они воспринимаются как одинаково радикальные, независимо от того, насколько "новый" стандарт или объект действительно нов. В чем же здесь дело? Если, как отмечалось, а) за меняющимися стандартами и объектами стоят одни и те же "внутренние" ценности моды, б) изменения стандартов и объектов, как правило, представляют собой лишь вариации основных культурных образцов и не выходят за их рамки и, наконец, в) модные инновации осуществляются чаще всего через посредство традиции и заимствования, то почему мы всегда воспринимаем модные стандарты и объекты как непрерывно и радикально изменяющиеся? В каких отношениях они действительно изменяются непрерывно и радикально?

В процессе функционирования моды собственно модный стандарт (объект) всегда сосуществует с непосредственно предшествующим, "вышедшим из моды". Они сосуществуют реально и одновременно, так как вытеснение одного другим и приобщение различных категорий участников моды к "новомодному" стандарту (объекту) происходит не сразу, не одновременно, а постепенно. Кроме того, образ "старомодного" незримо присутствует в массовом сознании как антипод "модного". Таким образом, "новомодное" и "старомодное" образуют одну систему, функционально обусловливают друг друга. Их следует рассматривать как две части одного регулятивного механизма в области стандартов.

Учитывая это обстоятельство, мы можем теперь сформулировать, в чем состоит основной смысл модных инноваций. Во-первых, социальное внимание фиксируется и акцентируется на любых изменениях, даже на незначительных нюансах, отличающих "новомодное" от "старомодного", т.е. непосредственно предшествующего. Во-вторых, и это главное, независимо от того, насколько радикальны изменения в стиле, функциях, материале и т.д., с одной стороны, и независимо от реальной временнуй принадлежности стандартов и объектов - с другой, "новомодное и "старомодное" резко противопоставляются друг другу во временнум отношении: первое помещается в "настоящее", второе - в "прошлое", хотя реально новомодное вполне может быть старее старомодного. Это радикальное ценностно-временнуе противопоставление оказывает воздействие на восприятие самых различных сторон модных стандартов и объектов, заставляя зачастую переоценивать степень их реальной новизны по отношению к предшествующим.

Указанное противопоставление непосредственно базируется на ценности современности в структуре моды. На ней же основаны и противоположные ценностные установки в отношении помещаемых в разные времена стандартов и объектов. Таким образом, модному сознанию неотъемлемо присущ презентизм в истолковании и оценке культурных образцов: модным в нем признается только то, что модно сейчас.

Сказанное, разумеется, не означает, что модные инновации не могут сопровождаться коренными стилевыми, техническими и прочими инновациями. Последние выступают либо в качестве элементов (третий из выделенных выше видов инновации), либо в качестве факторов изменений в модных стандартах и объектах; в свою очередь, "отбрасывание" различных образцов в "прошлое", присущее собственно модным инновациям, стимулирует реальное изменение этих образцов. Речь идет лишь о том, что модные и внемодные инновации взаимно автономны, далеко не всегда совпадают друг с другом во времени и различны по существу.

Модные инновации теснейшим образом связаны с широко известным явлением морального устаревания. В сущности, моральное устаревание в моде и модная инновация - это две стороны одной медали; до своего физического износа изделия устаревают в неразрывной связи с уже состоявшимися или потенциальными инновациями в модных стандартах и объектах. Следует подчеркнуть, что модное устаревание - лишь одна из разновидностей морального устаревания, которое нередко сопровождает внемодные (технические, стилевые и прочие) инновации.

Что касается инноваций в области товаров массового потребления, то определить "реальную" новизну нового товара вообще не так просто, как кажется на первый взгляд. В самом деле, можно ли считать новым изделие, которое отличается от предыдущей модели лишь окраской, размером или стилевым нюансом? Или: является ли новым изделие с новой конструкцией, но с прежними потребительскими свойствами, если потребитель об этой новизне даже не подозревает и никак не ощущает ее в процессе потребления?

Существует немало попыток решения проблемы новизны в общем виде, классификации ее видов и степеней. Американский специалист в области маркетинга Ч. Уоссон в свое время попытался осуществить весьма обширную классификацию видов новизны изделий. В статье, озаглавоенной "Что является "новым" в новом продукте?", он подчеркивал, что в любом изделии новое составляет "набор заключенных в нем услуг, воспринимаемых потребителем" [69, с.54-55]. Исходя из этого, автор выделил 13 вариантов новизны изделия.

А. Шесть новых характеристик, позитивных в том смысле, что способствуют продвижению изделия на рынке:

новая цена, если она более низкая;

новые условия использования - большее удобство;

новая, более высокая производительность, если в нее верят;

новая (бульшая) доступность в отношении места и (или) времени года;

статусно-символические возможности;

легкость завоевания доверия к предполагаемым выгодам.

Б. Новые характеристики, замедляющие развитие рынка и затрудняющие продвижение товара:

новые, более сложные методы использования;

непривычные способы использования (необходимость овладения новыми привычками для осуществления процесса);

непривычная польза, ее возможное непонимание;

высокая цена (воображаемая или реальная) возможной ошибки при использовании.

В. Три новых свойства с неопределенными последствиями; их влияние на развитие рынка зависит не только собственно от их сущности, но и от культурного климата в данный момент:

новый внешний вид или иное чувственно воспринимаемое различие (например, стиль или фактура);

различные сопутствующие или предполагаемые услуги;

новый рынок, включая новые каналы продажи.

Четырнадцатую возможную характеристику - новую конструкцию изделия - Ч. Уоссон намеренно опускает, считая ее нейтральной, т.е. не имеющей никакого значения для потребителя, кроме случаев, когда она выражается в названных выше свойствах, воспринимаемых потребителем.

Приведенная классификация получила широкое признание в теории и практике маркетинга. Некоторые выделенные характеристики, по существу, совпадают или перекрывают друг друга (например, 7-я и 8-я), другие, по-видимому, неправомерно относить собственно к изделию (например, 13-ю), но в целом она представляет несомненный интерес, в частности, благодаря своей полноте.

Существуют и другие классификации "новизны". Исследователь дизайна Г.Н. Любимова выделяет четыре степени новизны:

1) новое изделие - формирование новой потребности;

2) новое изделие - становление нового способа удовлетворения потребности;

3) обновленное изделие - изменение способа удовлетворения потребности;

4) обновленное изделие - усовершенствование способа удовлетворения потребности (модернизация модели изделия) [40, с.56].

В результате много численных дискуссий по вопросу о новизне товаров среди западных специалистов по маркетингу появилось даже предположение вычеркнуть термин "новое" из словаря маркетинга и заменить его каким-нибудь другим, менее туманным термином [64].

По-видимому, для определения новизны требуется не только уточнить, о каких именно изделиях идет речь, но и выяснить всю совокупность условий создания, продвижения и потребления данного изделия. Во всяком случае, не вызывает сомнений, что существуют различные виды и степени новизны, и единый критерий нового в товарах широкого потребления вряд ли возможен, да и нужен.

Скорость и масштабы массового признания и принятия новых стандартов и объектов весьма различны и, помимо прочего, зависят от некоторых специфических свойств нового, воспринимаемых потребителем. Знание этих свойств может способствовать составлению обоснованных прогнозов в данной области. К числу свойств нового, обусловливающих быстроту и масштабы его распространения, специалисты в проблемной области распространения и принятия инноваций обычно относят следующие:

1) относительное экономическое или социальное преимущество;

2) совместимость с существующими ценностями и прежним опытом потребителей;

3) сложность (или степень) понимания нового;

4)"делимость" (возможность испытания нового в ограниченном масштабе);

5)"коммуникабельность", т.е. свойства нового, способствующие или препятствующие передаче его оценки другим потребителям.

В различных областях социально-экономической и культурной жизни встречаются иногда такие модные инновации, которые, будучи начисто лишены какой бы то ни было регулярности и постепенности, внезапно охватывают своим влиянием широкие массы людей и в то же время воспринимаются даже самими участниками моды как странные и диковинные, неизвестно откуда взявшиеся и непонятно почему распространившиеся. Это разного рода массовые увлечения, поветрия, причуды, даже мании. Каждый человек, имеющий за спиной достаточно длинную жизненную дистанцию, может вспомнить по крайней мере несколько таких увлечений на протяжении своей жизни.

Пока какой-нибудь чудак или небольшая группа чудаков предаются своим чудачествам, это никоим образом нельзя считать модой. Но стоит этому явлению быстро распространиться на множество индивидов и групп, стать массовым, как оно становится социальным фактом по имени "модный бум". Суть его состоит в том, что модный стандарт захватывает максимально широкое социальное пространство за необычайно малый промежуток социального времени, вызывая тем самым массовый энтузиазм, а иногда одновременно и растерянность. Бум можно сравнить с ураганом или наводнением. Однако последствия модного бума, к счастью, чаще всего не столь разрушительны, они нередко имеют и созидательное значение. Бум может создавать или усугублять избыток или дефицит товаров, вызывая недовольство одних и удовлетворение других; в случае усиления дефицита довольны, конечно, те, кто на нем "сидит" и его распределяет, а недовольны потребители. Такой же противоречивый эффект модный бум производит и в области культуры: одни воздают ему хвалу, другие предают его анафеме, что, впрочем, ему ни в коей мере не мешает.

Причина возникновения бума может быть чисто случайной, подобно неосторожно брошенной горящей спичке, вызывающей пожар. Но это явление может порождаться и глубокими социальными причинами. В обоих случаях важнейшую роль здесь играет социально-психическое заражение.

Одним из сравнительно недавних примеров бума, имеющего глубокие причины социально-экономического и культурного порядка, а также не менее глубокие следствия, может служить книжный бум в бывшем СССР. Одни ругали его, указывая на девальвацию духовных ценностей, спекуляцию и престижные мотивы у многих покупателей, не читающих книги, а украшающих ими интерьер и стремящихся прослыть культурными людьми. Другие подчеркивали благотворность этого бума для повышения культурного уровня населения, отмечая, что, даже будучи купленной "для интерьера", книга когда-нибудь все же будет прочитана, если не покупателем, то его детьми или внуками. И те, и другие, вероятно, в какой-то мере были правы.

Причины книжного бума многообразны и мы не будем рассматривать их детально. Выскажем лишь предположения о некоторых из них. Одна из них состоит в действительном повышении среднего уровня культуры основной массы населения, вследствие чего книга приобрела способность обращаться и потребляться в этой массе, становясь потребительским благом. Другая же коренится в общем товарном дефиците, благодаря которому книга как относительно доступный по цене "непродовольственный товар" стала средоточием ценностных ориентаций в сфере потребления. Наконец, неразвитость индустрии досуга также повлияла на то, что книга наряду с телевизором заняла столь солидное место в бюджете времени и пространстве жилища. Поэтому важно точно знать, является ли чтение предметом свободного выбора. Не читали ли люди определенные книги потому, что просто не смогли "достать" других или о других даже не слышали? И не читали ли они вообще только потому, что, к примеру, поиграть в теннис, посидеть в кафе, побывать в театре или подзаработать в свободное время у них просто не было возможности? Ответы на эти вопросы весьма важны для понимания подлинного социального смысла книжного бума. Эти же вопросы уместны и для понимания таких явлений, как, скажем, телемания или пьянство: отсутствие выбора во времяпрепровождении часто буквально "загоняет" людей в подобные занятия.

С потребительской точки зрения обновление само по себе, конечно, не самоцель и отнюдь не всегда приводит к лучшим результатам. Неоднозначность потребительского эффекта инноваций порождает неоднозначность в оценках и их самих, и "новизны" как таковой. Несомненно, модные инновации - не только следствие, но и причина совершенствования промышленной технологии, потребительских свойств товаров, оригинальных дизайнерских решений и т.п. Поэтому установка на обновление ассортимента продукции становится постоянным элементом ассортиментной политики тех производителей, которые претендуют на лидерство в производстве той или иной товарной группы. Установка эта выражается главным образом не в радикальных переворотах в ассортименте продукции, дизайне и т.д. (хотя и такое иногда имеет место), а в регулярных, постепенных небольших изменениях, иногда даже иллюзорных, но громко декларируемых. Концепция "моделей года" была перенесена некоторыми фирмами на Западе из области одежды в конструирование автомобилей и ряда других товаров массового потребления. Еще в 20-30-е годы ХХ века американская компания "Дженерал моторс" в ходе борьбы с компанией "Форд" за рынок автомобилей одержала верх, выдвинув лозунг "Старый образец стоит дешевле, даже если он мало отличается от нового". Известный американский дизайнер Дж. Нельсон обосновывал подобную эксплуатацию "новизны" особенностями американского национального характера: "При нашей любви к изменениям потребители должны получать хотя бы иллюзию их" [46, с.87]. Однако время от времени на Западе раздаются голоса возмущения против иррационального культа новизны как таковой. Французский культуролог и литературовед Р. Барт отмечал существование "неомании в современной капиталистической культуре" [63, с.302].

Централизованная экономика, основанная на директивном планировании, ведомственном монополизме и внеэкономическом принуждении (именно такая система государственно-монополистического социализма господствовала в бывшем СССР и его сателлитах), страдает противоположным изъяном: отсутствием внутренних стимулов к инновациям, а отсюда - и самих инноваций. Более того, эффективно и мощно работают механизмы торможения инноваций. Вот почему разного рода новинки в товарах массового потребления приходят, как правило, извне, и то с большим трудом. В печати приходилось встречать даже сетования руководителей промышленных отраслей на неустойчивость спроса и "неспокойный" характер потребителя, для которого они работают. Такого рода жалобы были призваны оправдать неэффективность, негибкость и апатию экономических институтов. Причины такой антиинновационной ориентации производства среди прочего коренятся в чрезвычайной централизации экономики, отсутствии самостоятельных и взаимосвязанных субъектов экономической деятельности и, наконец, в реальном смещении целевой ориентации этой деятельности с потребления и потребителей на обслуживание совершенно иных институтов и функций.

Вернемся, однако, к модным инновациям. Они - наиболее очевидное явление в моде. Но почему они происходят? Что заставляет людей время от времени без всякой видимой необходимости вносить какие-то новшества в свою повседневную жизнь?

Модная инновация, так же как модное устаревание, есть результат противоречия между ценностями моды, с одной стороны, и средствами их обозначения, воплощенными в определенных ("старомодных") стандартах, - с другой. Это противоречие, в свою очередь, вызывается двумя причинами, действующими либо порознь, либо совместно:

1) инновациями в образцах (научными, техническими, стилевыми и т.д.) той или иной области культуры, причем новшества либо сами становятся модными стандартами и объектами, либо стимулируют их создание;

2) знаковым износом модных стандартов и объектов, своеобразным "стиранием" знаков атрибутивных и денотативных ценностей моды: в то время как ценности продолжают функционировать в обществе, "изношенные" стандарты и объекты перестают служить их знаковым выражением.

Отмеченное противоречие порождает функциональную, с точки зрения структуры моды, потребность в замене знаковых средств. Отсюда поиск и отбор иных, "новых" по сравнению с предыдущими, стандартов и объектов, своего рода "модный знаковый спрос".

В то же время существует и встречное движение в направлении удовлетворения потребности в знаковой фиксации модных ценностей со стороны множества разнообразных и соперничающих между собой культурных образцов, еще не ставших модными, но содержащих в себе будущие, потенциальные "моды". В данном случае имеет место "модное знаковое предложение".