шкуры, натянутые на плетеные кузова повозок, производя этим страшный шум» (Strab., VII, II, 3). Между тем в кельтской мифологии Эпона играла важную роль, чьей принадлежностью и воплощением являлась кобыла.

Поскольку речь зашла о кельтской мифологии, то хотелось бы сказать пару слов о том, что значила лошадь у древних кельтов.

В первую очередь стоит упомянуть о том, что Галлия славилась производством лошадей, и почти постоянное присутствие благородного животного на находившихся в обращении монетах напоминало всему миру о престиже ее кавалерии и о богатстве ее пастбищ.

Кроме того, в древних мифологиях лошадь играла важную символическую роль. Образ лошади был включен в символику солнца. Солнце является не только подателем света и тепла, но также быстрым и неутомимым путешественником, который каждый день обходит мир вокруг. Быстрота движения солнца и его длительные и регулярные путешествия производили глубокое впечатление на людей архаических культур. Поскольку лошадь была самым быстрым из земных путешественников, солнце охотно рассматривали как небесного скакуна. Эти представления бытовали и в кельтской традиции. Так, в Галлии одним из имен божества, идентифицировавшегося с богом солнца Аполлоном, было имя Атепомарос, означающее нечто вроде «обладающий большой лошадью» или просто

«большая лошадь».

В то же самое время солнечная символика лошади не мешала ей играть одновременно и мифологическую роль демона, связанного с загробным миром. Скакун может вызывать представление о путешествии в потусторонний мир и фигурировать как проводник душ в царство мертвых. Также лошадь связана с волнами моря, которых она не боится, которые скачут, как она. Об амбивалентности символа лошади в кельтской традиции свидетельствует изображение лошади вместе с лодкой, которое встречается на некоторых галльских монетах, поскольку лодка может изображать солнечную ладью, а может - и корабль мертвых.

В религиозно-мифологических представлениях древних кельтов лошадь обычно соотносится с идеей верховной власти, возможно, одной из самых древних и фундаментальных идей древних религиозно- мифологических традиций.

По археологическим источникам лошадь не является значимым животным в пшеворской культуре. В этой культуре есть очень немного символических изображений. Равным образом не известны и погребения с лошадьми в предримский период. Не представлены они и среди погребального инвентаря. Напротив, в латенской культуре и в сообщениях Страбона не представляется возможным уточнить символические связи между женщинами и лошадьми в германском мире.

Итак, зооморфные застежки, происходящие из погребения 5 в Щвиркувьец (Њwierkуwiec) и в некрополе Вшедзьень (Wszedzieс), представляют собой нетипичные находки для пшеворской культуры. Как полагает В. Крута, в кельтской культуре женские металлические пояса нужно рассматривать как маркеры особой функции умершего. Э. Дюма, повторяя то же самое мнение, подчеркивает, что бронзовые пояса с зооморфными застежками свидетельствуют об особом статусе их обладателей307. Как можно убедиться, только две зооморфные застежки, обнаруженные на Куявах в северной Польше, находились вне кельтской зоны. Это наблюдение подкрепляет мнение, высказанное В. Крутой о том, что женские металлические пояса надо рассматривать как маркеры особых функций умершего (религиозные или жреческие). В этом отношении выглядит вполне справедливым замечание М.Б. Щукина о том, что «в лице кельтов мы вообще имеем дело с неким теократическим обществом, объединяющим всю или почти всю Кельтику. Если допустить, что мастера, производившие украшения, оружие и керамику (а для мистически настроенного общества сакрализованность их изготовления вполне вероятна), тоже входили в друидическую организацию (хотя прямых указаний на этот счет и нет), то станет понятной и удивительная монолитность латенской культуры кельтов».

Такие предметы, следовательно, не могут выступать в качестве объектов коммерции или торговли, особенно на дальние расстояния и в интеркультурном масштабе.

Не свидетельствуют ли находки проанализированных зооморфных застежек в пользу присутствия непосредственных представителей из кельтской среды, в первую очередь, женщин-жриц? По всей видимости, такое обстоятельство не исключено. Не лишним будет напомнить, что в архаических обществах традиционный женский костюм в целом не являлся предметом торговли или дарения, если речь не шла о престижных

«княжеских» украшениях и одеждах. В то же самое время металлические детали традиционного костюма, по всей видимости, производились мастерами не «для рынка», а «на заказ», для конкретных людей и согласно определенной моде (в нашем случае, это будет кельтская или латенская мода). Однако за пределы определенной цивилизации элементы женского костюма, как правило, попадали вместе с их носительницами вследствие межэтнических браков или каких-то экстраординарных событий, нарушавших ход жизни древних коллективов (захват воинской добычи, кража, угон пленниц, депортация отдельных групп населения и т.п.). Такого рода контакты могли связывать даже общины, территориально удаленные друг от друга.

В качестве предметов, редко выходящих за пределы собственной кельтской территории, следует отнести находки монет, обнаруженные в Куявии (входит в состав Куявско-Поморского воеводства, расположенного на севере Польши).

Стоит отметить, что необычайный рост кельтского могущества в период наибольшего экономического расцвета и развития торговли вызвал необходимость чеканки собственной монеты, первой "варварской" монеты в Галлии и в Средней Европе. Еще в IV веке кельтские военные отряды во время своих набегов на Грецию и Италию могли убедиться в том, как удобны деньги, а кельтские наемники на иностранной службе получали свое вознаграждение в монете. Пока кельты с успехом совершали военные походы, в собственной монете не было необходимости. Но постепенно, начиная с III века, когда их экономической базой становится их собственное производство, выпускавшее продукции больше, чем было необходимо для удовлетворения местных потребностей, собственная кельтская монета сделалась предпосылкой дальнейшего развития.

В кельтском мире существовали две монетных системы: серебряные монеты и монеты, чеканенные из золота; значительно реже монеты чеканились из иного металла, из меди - бронзы или потина (бронзового сплава со значительным содержанием олова).

Самые старые кельтские монеты появляются во II веке, главным образом с его середины, и являются подражанием македонско-греческим образцам. Таким образцом служил статер Александра III Македонского с головой Афины Паллады с высоким коринфским шлемом на аверсе (лицевой стороне) и крылатой богиней победы Нике с лавровым венком в правой руке на реверсе (оборотной стороне). Такие золотые монеты первоначально имели греческую надпись (легенду), весили около 8,4 г и их диаметр достигал 18 - 20 мм (целые статеры). В последующее время чеканка этого типа становится грубее, отходя от первоначального образца.

Кельтские монеты, обнаруженные на севере Польши, были выполнены в различных культурных традициях. Наиболее интересными выступают следующие традиции, отразившиеся в их чеканке:

1. Бойская (юго-западная Словакия) - к примеру, бойские статеры типа Нике (Nike);

2. Кельто-дакская (особенно примечательна небольшая территория в долине реки Муреш, Румыния)

3. Галло-бельгийская (ныне юго-восточная Бельгия, Люксембург и окрестности Трира в Западной Германии) - стартеры типа Маслув (Masіow);

4. Гельветская (часть Швейцарии - восточный берег озера Невшатель) - стартеры типа Фрайбург (Freiburg).

Кто же имел право в кельтском мире чеканить монету? По мнению многих исследователей, монеты выпускали главным образом крупные представители знати, князья и вожди (легенды некоторых монет подкрепляют это мнение), определенные типы монет считают племенными или предполагают, что право чеканки их принадлежало оппидумам, которые также часто считаются местопребыванием князей.

Как отмечают М. Рудницкий и С. Милек, правом на чеканку монет обладала, по всей видимости, аристократия.

Итак, на территории некельтской Европы отмечается наличие уникальных предметов, относящихся непосредственно к кельтской культуре. Каким образом эти предметы попали в эти области можно только предполагать. К примеру, котел из Гундеструпа связывается обычно с походами кимвров (113-101 годы до н.э.). Однако не исключено и непосредственное проникновение в эти области носителей латенской культуры, причем не обязательно именно в лице кельтов. Но об этом будет сказано дальше.

2.3 Носители латенской культуры на южном побережье Балтийского моря

Чем же был обусловлен такой живой интерес кельтов к южному побережью Балтийского моря? На этот вопрос постарался ответить в своей последней статье уже неоднократно упоминавшийся Т. Бошнак. Во- первых, он предполагает, что для доримского (в западной литературе -«предримского») периода носители латенской культуры организовали обменный путь, связывающий побережье Балтийского моря с Caput Adriae. Й. Веловейский в ходе анализа явлений, связанных с функционированием Янтарного пути, неоднократно подчеркивал роль и стремление кельтов в сфере организации своеобразного «Куявского пути».

Заслуживает внимания один интересный сюжет, связанный с янтарным производством на территории Польши. В исторической области Куявии (Kujawy) в северной части польских земель были обнаружены следы существования ремесленных мастерских, занимавшихся обработкой и изготовлением изделий из янтаря (к примеру, бисер). Янтарные мастерские в этой области располагались в Яцево (Jacewo) и Лойево (Јojewo). Они являлись частью более обширного поселения, расположенного у Разрушенного Замка (Krusza Zamkowa) в Куявско-Поморском воеводстве

(ему принадлежала центральная роль в Куявии). Их активная фаза деятельности относится к раннему периоду римского влияния.

Между тем исследования пшеворской культуры в Куявии показало, что она формировалась под сильным культурным влиянием со стороны кельтов, Римской империи и круга карпатской культуры. Вблизи поселения у Разрушенного Замка было обнаружено биритуальное захоронение мужчины и женщины, содержащее характерные для латенской культуры предметы (ножи, браслеты).

Как полагает А. Кофта-Броньевская, янтарные продукты специалистов- ремесленников могли быть востребованы в основном кланами (family) или племенными старейшинами, а также, вполне возможно, создавали предметы для обмена в межплеменной торговле.

В этот период, благодаря влиянию кельтов, которые были не только главными организаторами янтарной торговли в Европе, но также инициировали изготовление предметов из этого привлекательного

«северного золота» в сочетании с редкими материалами. Период особой интенсивности этой торговли приходится на первое столетие до н.э., т.е. на время частых контактов польских земель с Римской империей. В это же самое время племенные социумы Куявии выступали не только как транспортировщики самбийского янтаря через польскую часть янтарного пути, но и развивали также и их собственную обработку этого редкого материала. Примечательно, но, как отмечает польская исследовательница А. Журавская, проанализировавшая янтарные находки в культуре западнобалтских курганов, в период римского влияния наибольшую выгоду от функционирования янтарного пути получили не только группы аселения, непосредственно не участвующие в сборе и эксплуатации янтарных залежей, но также и многие посредники.

Вполне возможно, что обработка янтаря была связана с распространением в Куявии обычая носить янтарные ожерелья, возникшему благодаря италийскому влиянию.

В этой связи очень верным представляется мнение К.К. Марченко, правда, на примере взаимоотношений греков и варваров в Северном Причерноморье в скифскую эпоху, о том, что «сила культурной радиации в древних обществах, как правило, обратно пропорциональна расстоянию от своего основного источника». Итак, по всей видимости, основной источник распространения характерных кельтских/латенских культурных традиций находился на территории, занятой пшеворской культурой, ставшей своего рода «метрополией» для территорий, расположенных дальше на север. Также кельтов интересовали, как уже неоднократно указывалось, янтарь (который являлся не только драгоценным минералом, но и обладал как магическими, так и целебными свойствами), соляные залежи (собственно, соль), рабы, а также меха и кожа. Некоторые исследователи предполагают, что жители Янтарного берега торговали не только кожей, мехами, но и невольниками (рабами).

Я не буду здесь специально останавливаться на детальном описании сказанного. Этому сюжету следует посвятить отдельную статью. Вероятно, в качестве равноценных предметов обмена кельты могли предложить племенам, населявшим к тому моменту южное побережье Балтийского моря, свои модные и престижные изделия (фибулы, мечи и т.д.). Последние, очевидно, должны были соприкасаться или иметь определенные контакты (морские или сухопутные) с носителями латенской культуры (в качестве таковых могли выступать не только кельты, но и сильно кельтизированные или кельтоидные группы населения, а также население «между кельтами и германцами»). Можно предположить, что находки кельтских монет являются именно отражением торговых отношений местного населения с носителями латенской культуры.

По поводу пребывания кельтов на польских землях некоторые свои соображения выразила и польская исследовательница Я. Розен- Пшеворская.

Обычно считается, что кельтские предметы, обнаруженные на польских территориях, обусловлены торговыми отношениями или заимствованиями.

Значительное увеличение кельтских древностей, происходящих не только с территории Силезии и Малой Польши, но и на территории средней Польши, а также в Куявии, по всей видимости, свидетельствуют о мощной экспансии кельтской культуры во II в. до н.э. на территории, замыкающиеся в левом бассейне реки Вислы.

Я. Розен-Пшеворская вовсе не исключает того факта, что раннелатенские древности, главным образом украшения, найденные в пределах Малой Польши и Куявии, не говоря уже о Силезии, являются следами товарообмена, связанного, скорее всего, с торговлей куявской солью, балтийским янтарем, зерном, пушниной, медом, полотном и т.п.

Роскошные украшения, оружие, дорогую посуду из бронзы и изготовленные на гончарном круге сосуды можно признать лишь импортными товарами, предназначавшимися на покрытие спроса со стороны более зажиточной группы, возникшей в среде местного населения. Наряду с этими предметами роскоши выступает также обильное количество предметов широкого потребления, таких как орудия и инструменты из железа, обыкновенное неорнаментированное оружие, застежки, являющиеся по своему характеру предметами обихода, а не украшениями, - которые часто встречаются в погребениях местного населения и к тому же не только в Малой Польше, но также и в Великопольше и Куявии. Это является свидетельством оживления и укрепления связей, но не только торговых, между кельтами и местным полиэтничным населением. В пользу этого предположения мог бы говорить факт выступания могил с исключительно кельтским инвентарем. Нельзя исключать того обстоятельства, что вслед за купцами на эти земли могли в среднелатенский период проникать также и кельтские ремесленники (литейщики, кузнецы, гончары), известные как производители изделий высшего качества, которые здесь оседали, смешиваясь с коренным населением.

Заключая по более поздним исследованиям, самые интересные находки относятся к позднелатенскому периоду. Наряду с многочисленными железными изделиями, орудиями труда, оружием и украшениями на многих стоянках выступает изготовленная на гончарном круге графитная и расписная кельтская керамика, также как и подражания ей, лепленные вручную.

Землянки и гончарные печи с содержащейся в них кельтской керамикой, следы каменных защитных валов являются элементами, которые можно связывать с поселенческим движением. Нельзя отрицать и того, что кельты могли использовать защитные сооружения, построенные местным населением.

По мнению М. Андравояц и М. Андравояц, «катализатором» оседания кельтов на территории современной Польши были, прежде всего, сражения последних с Буребистой (царь Дакии в 82 г. до н. э. - 44 г. до н. э.) и Юлием Цезарем. Не последнюю роль в этом процессе сыграла и Галльская война (58- 50 гг. до н.э.). Одним из организаторов лугийского союза на его северных и

западных краях (Куявы, Нижняя Силезия) среди прочих, имевший большой политический и военный опыт, известный по письменным источникам, был, по всей видимости, представитель галло-бельгийской знати - Амбиорикс (Ambiorix) - соправитель племени эбуронов, прославившийся своим сопротивлением Юлию Цезарю, римский полководец сам увековечил имя варвара в своих «Записках о Галльской войне».

В своей работе, правда, посвященной женскому костюму Северного Кавказа в эпоху переселения народов, А.В. Мастыкова как нельзя лучше отобразила смысл моды в варварских обществах. Он сводится к следующему. Как правило, мода интернационального характера была изначально аристократической, т.е. отражала культуру наиболее мобильной, полиэтничной и подверженной внешним влияниям социальной группы (собственно, элиты). В таком стратуме мода играла престижную роль маркера правящей группы, она способствовала подчеркиванию особого положения ее носителей, их политическую и культурную ориентацию, их связи с другими престижными кланами и правящими фамилиями. Аристократическая или «княжеская» мода рано или поздно начинает копироваться другими слоями населения (так называемая «демократизация» модных тенденций в определенный период времени). На этой стадии распространения моды инородное происхождение тех или иных элементов в костюме очень часто уже не осознается.

Итак, престижная «княжеская» мода играла важную роль. Ее суть сводилась к позиционированию местной элитой своего престижа (это могло выражаться в ношении соответствующей военной экипировки, использовании фибул и т.д.), а также привилегированного положения. Приведу один из таких примеров. В ходе продолжительных Митридатовых войн I в. до н.э. сарматские племена, соприкасавшиеся непосредственно или косвенно с кельтами во II в. до н.э. в Северном Причерноморье (пусть и на короткое время), позаимствовали у последних характерные шлемы типа Ново Место (возможно, в виде трофеев или статусных даров). Можно предположить, что для сарматов рассматриваемые шлемы выступали в качестве престижного и модного элемента военной экипировки337. Именно поэтому и в нашем случае, латенские «ноу-хау» как нельзя лучше отвечали потребностям предполагаемой южнобалтийской элиты.

Проанализированный археологический материал позволяет сделать определенные выводы по проблеме сильного латенского фона на юном побережье Балтийского моря. Во-первых, одну из ведущих ролей в процессе передачи латенских традиций играл, по всей видимости, Янтарный путь, благодаря которому происходил двухсторонний обмен. Во-вторых, кельтское влияние могло протекать и благодаря гипотетическому морскому пути. В- третьих, возможно, присутствие самих носителей латенской культуры. Эти три основных фактора могли обусловливать наличие сильного кельтского культурного влияния на южном побережье Балтийского моря.

В свете всего вышесказанного наиболее правильным представляется мнение С.П. Пачковой, согласно которому «для того, чтобы воспринимать какие-то элементы чужой культуры, совсем не обязательно жить бок о бок в течение столетий. Ведь каждое поколение воспринимает культуру сегодняшнего, а не вчерашнего дня». Представленный и проанализированный археологический материал в этой главе полностью подтверждает высказанную мысль.

Заключение

Проанализировав имевшийся на сегодняшний день многочисленный археологический материал южного побережья Балтийского моря, проблема резкого перехода от культуры западнобалтских курганов к самбийско- натангийской культуре предстает в следующем виде.

К настоящему времени в археологической литературе сложились следующие точки зрения (гипотезы) по затронутой проблеме:

1. самбийско-натангийская культура не связана генетическими связями с культурой западнобалтских курганов, т.е. это социальное и культурное новообразование к моменту своего возникновения (фазы B1-B2) не сохраняло в себе черты предыдущего местного населения (Л. Окулич, К.Н. Скворцов, О.А. Хомякова);

2. самбийско-натангийская культура представляет собой новое социально-культурное образование, сохраняющее однако и некоторые черты предыдущей культуры западнобалтских курганов (В.И. Кулаков, В. Новаковский, Е.А. Тюрин, М.Б. Щукин).

В целом, нет никаких оснований отрицать того факта, что самбийско- натангийская культура в социальном и культурном отношении представляет собой совершенно новое образование. Археологический материал убедительно свидетельствует в пользу этого утверждения. Можно предположить, что присущая с самого начала этой культуре гетерогенность, была связана, прежде всего, с гетерогенностью ее социально привилегированной части населения. Привилегированная верхушка рассматриваемого социума, так сказать в этническом отношении, включала в себя, по всей видимости, не только представителей германского мира, но и выходцев из обширного кельтского мира (кельты, кельтизированные или «кельтоидные» группы населения, племена «между кельтами и германцами»).

Однако не стоит думать, что с появлением на территории Самбийского полуострова новых групп населения (основной интерес которых к этому региону был связан с залежами янтаря) прежнее местное население полностью перестало здесь существовать. Напротив, можно предполагать, что часть носителей культуры западнобалтских курганов продолжала существовать на территории Самбии, поскольку она являлась одной из локальных групп обширной культуры западнобалтских курганов.

Именно поэтому в качестве рабочей гипотезы или основы для предварительного объяснения резкого перехода от одной культуры к другой, представляется заманчивой и перспективной концепция о характере взаимоотношений «центра» и «периферии».

В этом отношении весьма показательным проявлением выдвинутой концепции выступает период завоевания Галлии Римом после серии войн, известных как «Галльская война» (58-50 гг. до н.э.). После присоединения Галлии в качестве очередной провинции в состав обширной римской Республики, здесь начался активный процесс романизации, затронувший, прежде всего, местную кельтскую элиту. В то же самое время большинство населения по-прежнему жило в деревнях, было более прочно привязано к земле. Процесс романизации протекал в сельской местности значительно медленнее. Именно по этой причине сельскому населению удалось сохранить язык, старый быт, старые права и обычаи, а порой с помощью мятежов пыталось пресечь процесс колонизации и романизации. Кроме того широким кругам с его собственной продукцией позволяло сохранять также в неприкосновенности свои старые технические знания и производственные методы, лишь приспосабливая их к изменявшимся требованиям, так что галльские мастерские продолжали работать и в римскую эпоху и в дальнейшем даже стали основой всего провинциально-римского производства. То же самое имело место быть во II-III вв., когда в галльско-римской среде наступает «ренессанс» кельтской культуры, носителем которого выступало, главным образом, местное население. Как известно по многочисленными историческим примерам, местное население, в отличие от элиты, было довольно консервативным, благодаря чему «эталонные» элементы культуры конкретного социума могли сохраняться довольно длительное время в их среде.

Относительно носителей самбийско-натангийской культуры, часто именуемых как «эстии», то на самом раннем этапе не стоит видеть в них балтов. Совершенно прав польский исследователь В. Новаковский, говоря о том, что эстии представляют собой многоплеменной союз, который мог включать в себя различные в этническом отношении племена. В данном случае уже приводившееся мнение О.А. Хомяковой о том, что «концепция линейного «этногенеза балто-славянских племен» исчерпала себя, представляется вполне оправданным.

Что касается присутствия на южном побережье Балтийского моря так называемого «латенского фона», т.е. проявления сильного культурного воздействия со стороны латенской культуры в лице ее носителей, то на этот счет имеются следующие соображения.

Процесс кельтизации (латенизации) того или иного региона Барбарикума сводится к следующим важным аспектам или, если так можно выразиться, условным моделям. Как уже говорилось, возникновение различных культурных явлений или традиций (в нашем случае, кельтских/латенских) на самом раннем этапе не могло происходить без непосредственного участия самих носителей этих традиций, т.е. должна была иметь место непосредственная миграция кельтов (в лице представителей знати, женщин, ремесленников и купцов, но, возможно, и более широких групп древнего населения) с последующей фазой их интеграции в структуру и состав любого местного населения (дакиийского, германского и т.д.). На данном этапе, как мне представляется, могло происходить собственно расширение латенской культуры и присущих только ей культурных традиций за пределы своего первоначально занимаемого (исконного) ареала.

По всему в Центральной и Восточной Европе латенизация могла являться одним из результатов деятельности варварских социальных элит. Именно поэтому возможно предполагать присутствие немногочисленной, но довольно мобильной и привилегированной группы кельтов, такой как военная аристократия. Деятельность такой элитной в социальном отношении группы могла сводиться к контролю важных торговых путей как первоочередного источника богатства и престижа, присутствии в среде элиты чужеродного или пришлого правителя - князя, благодаря которому мог происходить «культурный патронаж», наличии династических матримониальных связей. Если предположить, что такие связи имели место, то кельтская женщина играла роль транслятора латенской культуры.

Немалую роль в этой среде играл феномен моды, как средства позиционирования своего привилегированного положения и отождествления себя с определенной социальной группой (элитой). Нельзя исключать и того, что «разносчиками» латенской моды были целые племена, имеющие отношение как к кельтам, так и к германцам, а точнее к народам «между кельтами и германцами», такие как кимвры и тевтоны.

В дальнейшем, в результате длительного сосуществования пришлых (кельтских и культурно им родственных) и местных групп населения, по всей видимости, происходил взаимный процесс как ассимиляции (к примеру, в результате смешанных браков, метисации), так и аккультурации (т.е. усвоением чужого языка, традиций, обычаев и т.д.). Можно предположить, что именно смешанные или аккультурованные группы населения выступали потомками и носителями латенских традиций в позднелатенское время.

Таким образом, процесс латенизации и «кельтская вуаль», в целом, представляют собой схожие (если не однотипные) явления, общим для которых являлось не только наличие в среде различного местного населения носителей латенских традиций, но могло выражаться и в тесном соприкосновении с ними (в течение короткого или длительного промежутка времени). Некоторое различие, по всей видимости, заключалось в том, что в роли этих самых носителей в первом случае могли выступать непосредственно сами кельты, во втором - кельтизированные или «кельтоидные» группы.

Однако не стоит упускать из виду и тот факт, что в рассматриваемое время еще продолжали существовать и группы «настоящих» кельтов как непосредственных носителей латенских традиций, поскольку для I в. до н.э. - I в. н.э. еще уместно говорить об их некотором доминировании на различных территориях современной Европы.

Также важную роль играла и деятельность ремесленников, которые являлись важной составляющей привилегированной прослойки варварского общества, т.к. благодаря их мастерству у элиты имелась возможность пользоваться престижными вещами и тем самым позиционировать себя в «нужном свете» перед остальными членами общества. Стоит упомянуть и такие факторы как возможность наличия общих культов и культовых центров, а также и межплеменных центров (в них могли осуществляться различные торговые операции или операции по обмену) и к которым тяготели разные по своему происхождению племена, совместное участие разноплеменных варваров в войнах, и, как следствие, формирование общей надплеменной воинской культуры. Латенизация могла быть довольно быстрым процессом.

Не последнюю роль в процессе передачи кельтских культурных традиций играл знаменитый в эпоху Античности торговый путь - Янатарный путь.

Что же касается населения юго-восточной Прибалтики в рассматриваемый хронологический период (условно, I в. до н.э. - I в. н.э.), то оно представляется довольно полиэтничным. Здесь могли проживать не только выходцы из германского мира, но и различные носители латенской культуры.

В виду всего сказанного выдвинутое мной предположение остается пока что на уровне гипотезы, требующее своего подтверждения или опровержения на более обширном археологическом материале. Однако это уже задача последующей работы.

Список использованных источников и литературы

Источники:

1. Житие святого Северина / Пер. с латинского яз. А.И.Донченко. СПб.: Алетейя, 1998. 267 с.

2. Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии // Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Т. I. СПб.: Издательство «Наука», 1993.

3. Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. Т. II. М.: Наука, 1994. 674 с.

4. Страбон. География в 17 книгах. М.: Издательство «Наука», 1964. 944 с.

Литература:

1. Анисимов В.В. Западные кельты, южная Прибалтика и морские коммуникации на рубеже эр: состояние исследований // Вестник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология. 2016. № 1. С. 28-32.

2. Анисимов В.В. Кельты Центральной Европы, Янтарный путь и южная Прибалтика на рубеже эр: состояние исследований // Научные ведомости БелГУ. История. Политология. 2016. Вып. 40. № 22(243). С. 26-34.

3. Анисимов В.В. О способах распространения моды в варварских обществах: социальные элиты, ремесленники и мобильность (на примере кельтов эпохи латена) // Stratum plus. 2017. № 4 (в печати).

4. Большая российская энциклопедия. Том 1. М., 2005. 766 с.

5. Большая российская энциклопедия. Том 14. М., 2009. 751 с.

6. Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. Готы и их соседи до V века. Санкт-Петербург: Типография Императорской Академии Наук, 1899. 392 с.

7. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973.

8. Брюно Ж.-Л. Галлы. М.: Вече, 2011. 400 с.

9. Брюсов А.Я. Археологические культуры и этнические общности // СА. 1956. № XXVI. С. 5-28.

10.Брюсов А.Я. К вопросу о теории диффузии // СА. 1957. № 1. С. 7-13. 11.Брюсов А.Я. О характере и влиянии на общественный строй обмена и

торговли в доклассовом обществе // СА. 1957. № XXVII. С. 14-29.

12 Буданова В.П. Варвары и варварство в антропологии цивилизаций // Цивилизация и варварство: трансформация понятий и региональный опыт / Отв. ред. В.П. Буданова, О.В. Воробьева. М.: ИВИ РАН, 2012. С. 10-47.

13 Вознюк Е.Б. Диалог как фактор развития культуры // Известия АГУ. Серия: философия, социология и культурология. 2011. Вып. № 2-2.

14 Востриков А.В. Взаимодействие русской и французской культур в российской городской среде: 1701-1796 гг.: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Тольятти, 2009. 23 с.

15 Генинг В.Ф. Проблема соотношения археологической культуры и этноса // Вопросы этнографии Удмуртии. Ижевск, 1976. С. 3-39.

16 Генинг В.Ф. Этнический процесс в первобытности. Свердловск, 1970.

126 с.

17 .Глебов В.П., Дедюлькин А.В., Гордин И.А. Шлемы восточнокельтского типа в погребальных и ритуальных комплексах на территории Сарматии // Сарматы и внешний мир: Материалы VIII Всероссийской (с международным участием) научной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории», Уфа, ИИЯЛ УНЦ РАН, 12-15 мая 2014 г. / Отв. ред. Л.Т. Яблонский, Н.С. Савельев (УАВ. Вып. 14). Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, Центр «Наследие», 2014. С. 77-83.

18 Гусаков М.Г. История римского центуриона, побывавшего на Балтике (к вопросу о степени доверия к письменным источникам) // КСИА. 2006. № 220. С. 194-205.

19 Диллон М., Чедвик Н.К. История кельтских королевств. М.: Вече; СПб.: Евразия, 2006. 512 с.

20 Донцов А.И., Стефаненко Т.Г., Уталиева Ж.Т. Язык как фактор этнической идентичности // Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75-86.

21 Еременко В.Е. «Кельтская вуаль» и зарубинецкая культура. СПб., 1997.

232 с.

22 .Еременко В.Е., Щукин М.Б. К проблеме кимвров, тевтонов и кельтоскифов: три загадки // АСГЭ. 1999. № 34. С. 134-160.

23 .Иванова С.В. Исторические реконструкции и археологические реалии (ямная культурно-историческая область) // Наукові праці історичного факультету Запорізького національного університету. 2004. Вип. XVIII. С. 330-356.

24 .Иванова С.В. Природные ресурсы и экономика древних обществ // Stratum plus. 2010. № 2. С. 49-97.

25 .Казакевич Г.М. Культурные контакты в балтийско-причерноморском регионе и проблема Гундеструпского котла // Миусские античные посиделки - V: Кельты и античный мир: от Ирландии до Малой Азии. М., 2013.

26 .Казакевич Г.М. Східні кельти: культури, ідентичності, історіографічні конструкції. Київ - Вінниця, 2015.

27 .Калинина И.В. Цикличность археологических культур и технологические традиции // Цикличность: динамика культуры и сохранение традиции: [сборник научных трудов семинара «Теория и методология архаики»]. Вып. 6. СПб.: МАЭ РАН, 2013. С. 35-43.

28 .Каспарова К.В. Об одном из возможных компонентов зарубинецкого погребального обряда // СА. 1988. № 1. С. 53-72.

29 Клейн Л. С. Миграция, археологические признаки // Stratum plus. 1999.

№ 1. С. 52-71.

30 Ковпаненко Г.Т. Сарматское погребение І в. н. э. на Южном Буге. Киев, 1986.

31 Колосовская Ю.К. Кельты, иллирийцы, фракийцы на Дунае в V-I вв. // История Европы. Т. 1. Древняя Европа. М.: Издательство «Наука», 1988. С. 504-512.

32 Коллис Д. Кельты: истоки, история, миф / Д. Коллис. М.: Вече, 2007.

288 с.

33 Колобов A.B. Римское военное снаряжение дальней варварской периферии. Проблемы интерпретации // Античность и средневековье Европы. Пермь, 1996. С. 56-69.

34 Колосовская Ю.К. Рим и мир племен на Дунае I-IV вв. н.э. М.: Издательство «Наука», 2000. 288 с.

35 Кулаков В.И. Археологические критерии социальной истории янтарного берега в I-XI вв. н.э. // Stratum Plus (2003-2004). 2005. № 4. С. 278-382.

36 .Кулаков В.И. Всадники на Янтарном берегу в I-IV вв. н.э. // Балто- славянские исследования. 2002. Том XV. С. 467-494.

37 .Кулаков В.И. Грунайки: воссоздание утраченных комплексов // Исторический формат. 2016. № 3. С. 62-81.

38 .Кулаков В.И. Доллькайм-Коврово. Исследования 1879 гг. Минск: Институт истории НАН Беларуси, 2007. 135 с.

39 .Кулаков В.И. Доллькайм-Коврово. Исследования 1992-2002 гг. Минск: Институт истории НАН Беларуси, 2007. 335 с.

40 .Кулаков В.И. 2000. Интерпретация «курганных» погребений эстиев I- III

41 .вв. н.э. // Балто-славянские исследования 1998-1999. XIV. 2000. С. 372- 390.

42 Кулаков В.И. История Пруссии до 1283 года. М.: Индрик, 2003. 402 с. 43.Кулаков В.И. «Княжеские» захоронения в Балтии фаз B1-C1 // КСИА.

2005. № 218. С. 48-65.

44 Кулаков В.И. Контакты населения юга и севера Европы в раннеримскую эпоху: гривны типа Havor // На пороге цивилизации и государственности (по археологическим и иным источникам). Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. М., 2014. С. 41-44.

45 Кулаков В.И. Об «Истории римского центуриона, побывавшего…» // КСИА. 2006. № 220. С. 205-210.

46 Кулаков В.И. Провинциально-римские и германские фибулы в материальной культуре населения Янтарного берега I в. н.э. - IV в. до н.э. Калининград, 2014. 134 с.

47 Кулаков В.И. Самбийские пояса и их прототипы // Слово.ру: Балтийский акцент. 2016. № 1. С. 65-78.

48 .Кулаков В.И. Сосуды с налепами в древностях эстиев (на материале могильника Lauth/Б. Исаково) // Slavia Antiqua. 2013. T. LIV. S. 119-143. 49.Куликова Ю.В. «Галльская империя» от Постума до Тетриков. СПб.: Алетейя, 2012. 272 с.

50 Кухаренко Ю.В. Археология Польши. М., 1969. 240 с.

51 Кухаренко Ю.В. Распространение латенских вещей в Восточной Европе // СА. 1959. № 1. С. 31-52.

52 Мачинский Д.А. Кельты на землях к востоку от Карпат // АСГЭ. 1973. № 15. С. 52-65.

53 Мирзоев Е.Б. Мотив жертвенного котла в германской и кельтской мифологии // Грани культуры: актуальные проблемы истории и современности. Материалы VII-VIII межрегиональных межвузовских научных конференций. М., 2014.

54 .Михайлова Т.А. Котел из Гундеструпа как пример "визуального фольклора" // Stephanos -- мультиязычный научный журнал. 2015. № 14(6). С. 170-187.

55 .Михельбертас М.М. Римские металлические предметы в Литве // СА. 1965. № 3. С. 163-178.

56 .Новаковский В. Земли над нижним Неманом и Самбийский полуостров в римскую эпоху // Vakarш baltai: etnogenezл ir etninл istorija. 1997. Vol. V. S. 99-106.

57 .Новаковский В. Мазурско-надровская альтернатива - янтарный путь в эпоху Августа и Тиберия // Калининградские архивы. 2008. № 8. С. 40- 52.

58 .Новаковский В. Проблема присутствия славян на землях в бассейнах Одера и Вислы в римский период и в эпоху переселения народов (на основании письменных источников и археологических находок) // Germania - Sarmatia. Том II. Калининград-Курск, 2010. С. 33-42.

59 .Пачкова С.П. Зарубинецкая культура и латенизированные культуры Европы. Киев, 2006. 328 с.

60 .Погребальный обряд племен Северной и Средней Европы в I тысячелетии до н.э. - 1000 н.э. М.: Издательство «Наука», 1974. 225с.

61 Розен-Пшеворская Я. К вопросу о кельто-скифских отношениях // СА. 1963. № 3. С. 67-79.

62 Пронин Г.Н. Два типа погребений в земле ятвягов // Vakarш baltш archeologija ir istorija. 1989. С. 59-70.

63 Русанова И.П. Этнический состав носителей пшеворской культуры // Раннеславянский мир: материалы и исследования / Отв. ред. И.П. Русанова, С.А. Плетнева. М., 1990. С. 119-151.

64 Савинов Д.Г. К определению понятия «цикличность» в культурогенезе // Цикличность: динамика культуры и сохранение традиции: [сборник научных трудов семинара «Теория и методология архаики»]. Вып. 6. СПб.: МАЭ РАН, 2013. С. 132-140.

65 Савкевич С.С. Янтарь. Л.: Издательство «Недра», 1970. 192 с.

66 Скворцов К.Н. Западные балты и их соседи на Вислинском заливе в римское время // Археология Балтийского региона. М. - СПб.: Нестор- История, 2013. С. 36-49.

67 .Тюрин Е.А. Вооружение всадников самбийско-натангийской и прусской культур I-VI вв. н.э.

68 .Филип Я. Кельтская цивилизация и ее наследие. Прага: Издательство Чехословацкой АН и Артия, 1961.

69 .Флиер А.Я. Культурные индустрии в истории и современности: типы и технологии // Флиер А.Я. Культурология 20 - 11. Авторский сборник эссе и статей. М.: Согласие, 2011. С. 302-330.

70 .Флиер А.Я. Культурология для культурологов. М.: Академический Проект, 2000. 496 с.

71 .Хеннинг Р. Открытие Балтийского моря // Хенинг Р. Неведомые земли: в 4 т. Том I. М.: Изд-во иностранной литературы. 1961. С. 364-373.

72 .Хомякова О.А. Вопросы социальной интерпретации погребений с «самбийскими» поясами римского времени из ареала культуры Доллькайм-Коврово // КСИА. 2016. № 243. С. 33-46.

73 .Хомякова О.А. Гривны с конусовидными окончаниями (тип "Хавор") самбийско-натангийской культурной группы: вопросы генезиса и хронологии // Петербургский Апокриф. Послание от Марка (Stratum библиотека). СПб-Кишинев, 2011. С. 295-314.

74 .Хомякова О.А. Западнобалтская культура I тыс. н.э.: подходы к определению археологической общности и смена концепций // Развитие взглядов на интерпретацию археологического источника. Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. М.: Институт археологии РАН, 2016. С. 74-76.

75 .Хомякова О.А. Культура Доллькайм-Коврово (самбийско- натангинская): подходы к дефинициям общности // РА. 2014. № 1. С. 163-172.

76 .Хомякова О.А. Стиль ажурной орнаментики римского времени в юго- восточной Прибалтике // Лесная и лесостепная зоны Восточной Европы в эпохи римских влияний и Великого переселения народов. Конференция 4. Часть 1 / Ред. А.М. Воронцова, И.О. Гавритухина. Тула: Гос. музей-заповедник «Куликово поле», 2015. С. 190-231.

77 .Широкова Н.С. Анималистические мотивы кельтской мифологии // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. 2003. № 2. С. 307-321.

78 .Широкова Н.С. Кельтская Британия и Рим после походов Цезаря (вторая половина I в. н.э. - первая половина I в. н.э.) // Мнемон: Исследования и публикации по истории античного мира. 2007. № 6. С. 151-174.

79 .Широкова Н.С. Кельтские друиды: интеллектуальная элита античного мира? // Интеллектуальная элита античного мира. Тезисы докладов научной конференции 8 - 9 ноября 1995 г. СПб., 1996.

80 .Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб.: Евразия, 2000. 352 с.

81 .Широкова Н.С. Переселения кельтов (к вопросу о роли миграций и войн в становлении раннеклассового общества) // Город и государство в древних обществах. Л., 1982. С. 44-56.

82 .Шкунаев С.В. Кельты в Западной Европе в V-I вв. // История Европы. Т. 1. Древняя Европа. М.: Издательство «Наука», 1988. С. 492-504.

83 .Шнирельман В.А. Производственные предпосылки разложения первобытного общества // История первобытного общества. Эпоха классообразования /под ред. Ю.В. Бромлей. Москва: Наука, 1988. С. 5- 139.

84 .Шнирельман В.А. Этничность в археологии - реальность или фантом // Этничность в археологии или археология этничности? Материалы Круглого стола / Отв. ред.: В.С. Мосин, Л.Т. Яблонский. Челябинск: ЦИКР Рифей, 2013. С. 49-81.

85 .Шпирт А.М. Венская школа исторической этнографии и проблема этногенеза в эпоху раннего Средневековья (опыт историографического обзора) // Альманах по истории средних веков и раннего Нового времени. 2013. № 3-4. С. 42-52.

86 .Щукин М.Б. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции политических событий III в. до н.э. - I в. н.э. в Восточной и Центральной Европе. СПб.: Фарн, 1994. 324 с.

87 .Щукин М.Б. Черняховская культура и явление кельтского ренессанса // КСИА. 1973. № 133. С.17-23.

88 .Щукин М.Б. Янтарный путь и венеды // Проблемы археологии. 1998. № 4. С. 198-208.

89 .Энциклопедический словарь по культурологии / под общ. ред. д-ра филос. наук, проф. А.А. Радугина. М., 1997.

90 .Ярцев С.В., Масленников А.А. К вопросу об изменении религиозных представлений варваров Северной Европы в римское время // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2012. Вып. 24. С.15- 23.

91. Baray L. Les mercenaires celtes et la culture de La Tиne. Critиres archйologiques et positions sociologiques. Йditions Universitaires de Dijon Collection Art, Archйologie & Patrimoine, Dijon, 2014. 228 P.

92. Barford P. Celts in Central Europe and beyond // Archaeologia Polona.

1991. Vol. 29. P. 79-98.

93. Bliujienл A. Northern Gold: amber in Lithuania (c. 100 to c. 1200). Leiden; Boston: Brill, 2011. 426 p

94. Bochnak T. Agrafes zoomorphes celtiques sur les terres polonaises // Istros.

2014. XX. P. 185-205.

95. Bochnak T. L'ambre, mais quoi d'autre sur la route de l'ambre? Les marchandises recherchйes par les Celtes au nord des Carpates // Istros. 2015.

XXI. P. 343-380.

96. Bochnak T. Pуіnocna droga napіywu importуw celtyckich na ziemie polskie

- zarys problematyki // Rola gіуwnych centrуw kulturowych w ksztaіtowaniu oblicza kulturowego Europy Њrodkowej we wczesnych okresach epoki їelaza. Biskupin - Wrocіaw, 2010. S. 391-411.

97. Bokiniec E. Cmentarzysko z mіodszego okresu przedrzymskiego w Њwierkуwcu, gm. Mogilno // COMHLAN. Studia z archeologii okresu przedrzymskiego i rzymskiego w Europie Њrodkowej dedykowane Teresie D№browskiej w 65. rocznicк urodzin. Warszawa, 1999. S. 283-369.

98. Bokiniec E. Kultura oksywska na ziemi cheіmiсskiej w њwietle materiaіуw sepulkralnych. Toruс, 2008. 442 s.

99. Bьrk B. Keltische und kulturell verwandte Funde in Nordostdeutschland - mit besonderer Berucksichtigung der Mittel- und Spдtlatиnezeit // Ethnographisch-Archдologische Zeitschrift. 1995. H. 36.

100. Иiћбшovб J., Mechurovб Z. (eds.). Peregrinatio Gothica. Jantarovб stezka. Supplementum ad Acta Musei Moraviae Scienitae Sociales LXXXII. Brno: Moravskй Zemskй Muzeum, 1997. 218 s.

101. Cofta-Broniewska A. Amber craft in Kuiavia in the era of Przeworsk Culture // Archaeologia Polona. 1984. Vol. 23. P. 149-165.

102. Cordie-Hackenberg R., Wigg A. Einige Bemerkungen zu spдtlatиne- und rцmerzeitliche handgemachter Keramik des Trieres Landes // Studien zur Archдologie der Kelten, Rцmer und Germanen in Mittel- und Westeuropa. Rahden, 1998. S. 103-117.

103. D№browska T. Mіodszy okres przedrzymski na Mazowszu i zachodnim Podlasiu. Zarys kulturowo-chronologiczny // Materiaіy Staroїytne i Wczesnoњredniowieczne. Vol. 7. 2008.

104. D№browska T. Wczesne fazy kultury przeworskiej. Chronologia- zasiкg-powi№zania. Warszawa, 1988. 339 p.

105. Dehn W. Einige Uberlegungen zum Charakter keltischer Wanderungen // Les mouvements celtiques du V-e au I-e siecle avant notre ere (IX Congres International des sciences prehistoriques et protohistoriques) / Duval P. M. et Kruta V. (eds.). Paris, 1979. P. 15-20.

106. Dobesch G. Zentrum, Peripherie und «Barbaren» in der Urgeschichte und der Alten Geschichte // Zentrum und Peripherie - Gesellschaftliche Phдnomene in der Frьhgeschichte. Materialien des 13. Internationalen Symposiums «Grundprobleme der frьhgeschichtlichen Entwicklung im mittleren Donauraum». Wien, 2004. S. 11-93.

107. Dumas E. Un nouvel йlйment de ceinture fйminine en alliage cuivreux de La Tиne C en Limagne а Lempdes (F, Puy-de-Dфme) // Instrumentum. 2013. Vol. 38.

108. Duval P.-M. Les dieux de la Gaule. Paris, 1976. 169 p.

109. Ebert M. Truso. Schriften der Kцnigsberger Gelehrten Gesellschaft. Jahr. 3, Heft 1. Berlin, 1926.

110. Eggers H.J. Der rцmische Import im freien Germanien. Atlas der Urgeschichte 1. Hamburg: Hamburgisches Museum fьr Vцlkerkunde und Vorgeschichte, 1951. 128 s.

111. Engel C. Das Samland als altbaltisches Kulturzentrum und seine vorgeschichtlichen Beziehungen zu den Nachbargebieten // AltpreuЯische Beitrage. Festschrift. Kцnigsberg, 1933. S. 182-208.

112. Engel C. Die Ostgermanischen Stдmme in Ostdeutschland, die gotische Ostseeherrschaft und das Gotenreich in Osteuropa // Deutsche Ostforschung. Ergebnisse und Aufgaben seit den ersten Weltkrieg, Bd. 1. Leipzig, 1942.

113. Engel C. Typen ostpreuвischer Hьgelgrдber. Neumьnster, 1962.

114. Falkenstein F. Anmerkungen zur Herkunftsfrage des Gundestrupkessels, Praehistorische Zeitschrift, T. 79. 2004. S. 57-88.

115. Faszcza M.N. Niedoceniany aspekt celtycyzacji wschodniej czкњci Irlandii // Celtica. Studia z dziejуw Celtуw, t. I, red. D. Waszak, Kalisz - Oњwiкcim 2013. S. 35-46.

116. Fernбndez-Gцtz M. Questions d'identitй а l'вge du Fer: rйflexions historiques et regards anthro-pologiques // D. Vitali and C. Goudineau (eds.). Il mondo celtico prima e dopo la conquista romana / Le monde celtique avant et aprиs la conquкte romaine. Mйlanges en l'honneur de Jean- Paul Guillaumet. Bologna/Dijon: Museo Archeologico Luigi Fantini, 2016. P. 19-30.

117. Godіowski К. Kultura przeworska // Prahistoria ziem Polskich. Т. V. Wrocіaw - Warszawa - Krakуw - Gdaсsk, 1981. S. 57-134.

118. Gralak T. Badania osady ludnoњci kultury lateсskiej z Gуrca stan.13, w powiecie strzeliсskim // Њl№skie Sprawozdania Archeologiczne. 2012. Vol. 54. S. 139-160.

119. Hachmann R. Die Gundestrup-Studien. Untersuchungen zu den spдtkeltischen Grundlagen der frьhgermanischen Kunst, Bericht der Rцmisch-Germanischen Kommission. T. 71. 1990. S. 568-903.

120. Hachmann R., Kossack G., Kuhn H. Vцlker zwischen Germanen und Kelten. Schriftquellen, Bodenfunde und Namengute zur Geschichte des nцrdlischen Westdeutschlands um Christi Geburt. Neumunster, 1962.

121. Hеkansdotter L. Vikings as transmigrant people. A new approach to hybrid artifacts // Baltic Worlds. 2013. № 2. P. 24-28.

122. Hauschild M. ЇCelticised? or ЇAssimilated?? In Search of Foreign and Indigenous People at the Time of the Celtic Migrations // Iron Age Communities in the Carpathian Basin. Cluj-Napoca, 2010. P. 171-181.

123. Hawkes C.F.C. Celts and culture: wealth, power, art // Celtic Art in Ancient Europe: Five Protohistoric Centuries. London, 1976. P. 1-27.

124. Hollack E. Erlдuterungen zur vorgeschichtlichen Ьbersichtskarte von Ostpreussen. Glogau-Berlin, 1908. 234 s.

125. Hubert H. The Pise of the Celts. New York, 1988.

126. Jacobsthal P. Imagery in early Celtic art. Unknown Binding, 1942.

127. Jamka R. Cmentarzysko w Kopkach (pow. Nizki) na tle okresu rzymskiego w Maіopolsce Zachodniej // Przegl№d archeologiczny. T. 5. Z. 1. Poznaс, 1933.

128. Jankuhn H. Gьrtelgarnituren der дlteren rцmischen Kaiserzeit im Samlande // Prussia. Zeitschrift fьr Heimatkunde und Heimatschutz. 1933. H. 30 (I). S. 3-62.

129. Jankuhn H. Zur rдumlichen Gliederung der дlteren Kaiserzeit in OstpreuЯen // Archaeologia Geographica. 1950. № 1(4). S. 54-64.

130. Jaskanis J. Obrzаdek pogrzebowy zachodnich baltуw u schyіku staroїytnoњci (I-V w.n.e.). Wrocіaw-Warszawa-Krakуw-Gdaсsk, 1974.

131. Kaczmarek Ј. Miecz obosieczny z okolic Bydgoszczy. Krуtki przyczynek do badaс nad uzbrojeniem w okresie przedrzymskim. (Double- edged sword from the environs of Bydgoszcz. A short contribution to the studies of weaponry in the pre-roman period) // Studia Europaea Gnesnensia. 2012. № 5. S. 157-165.

132. Kaczyсski M. Z problematyki kontaktуw zachodnich baіtow z prowincjami Imperium Romanum // Rocznik Biaіostocki. 1989. T. XVI. S. 157-195.

133. Kaul F. The Gundestrup Cauldron and the Periphery of Hellеnistic World // Centre and Periphery in the Hellenistic World, Studies in Hellinistic Civilization /Eds. Bilde P., Engberg-Pedersen T., Hannestad L., Zahle J. & K. Randsborg. Aarhus, 1993. P. 39-52.

134. Kaul F., Martens J. Southeast European Influences in the Early Iron Age of Southern Scandinavia. Gundestrup and the Cimbri // Acta Archaeologica. 1995. Vol. 66. P. 111-161.

135. Kazakevich G. The Late La Tиne Decorated Scabbard from the Upper Dniester Area: a Far Relative of the Gundestrup Cauldron? // Studia Celto- Slavica 5. Dimensions and Categories of Celticity: Studies in Literature and Culture. Proceedings of the Fourth International Colloquium of Societas Celto-Slavica. Јуdџ, 2010. P. 171-180.

136. Kazanski M. Les Slaves. Les origines (Ier - VIIe siиcle aprиs J. - C.) /

M. Kazanski. Paris, Errance, 1999.

137. Kobyliсska U. Sambian style in the Early Roman period: the problem of origin and development of aesthetic norms // Archaeologia Polona. 1981. vol. 20. P. 123-158.

138. Kokowski A. Udziaі elementуw celtyckich w strukturze cmentarzyska birytualnego w Kruszy Zamkowej, woj. Bydgoszcz, st. 13 (Prуba falsyfikacji pojкcia "grupy kruszaсskiej") // Archeologia Polski. 1991. Vol. 36. S. 115-149.