Феномен анонимности в истории культуры и его место в эпоху новых медиа

Тем не менее, «развлекательный» контроль вовсе не является единственной формой авторитарной политики. Наивный киберутопизм снова и снова воспроизводит мысль о том, что необходимость в цензуре загоняет авторитарные режимы в угол, так как они страдают от экономический последствий, по причине несовместимости цензуры с глобализацией, либо не используют ее и рискуют получить революцию. Очередная иллюзия рисует образ каждый раз недалекого будущего, в котором авторитарные правительства не могут существовать без информационных технологий, причем они все равно падут, потому что граждане выйдут на улицу требовать честные выборы: но проблема заключается в том, что кроме КНДР не существует ни одного авторитарного государства, которые не приняли Интернет. Подобная «дилемма диктатора» кажется привлекательной по причине вездесущего ригидного мышления и склонности к переживанию иллюзий, так как допускается невозможность тонкой фильтрации, поощряюшей деятельность в сети, способствующую экономическому росту, и одновременно пресекающую политическую деятельность, хотя такая фильтрация не является чем-то невероятно сложным. Технологии web 2.0 и переход к новым медиа запускают механизмы настройки, с течением времени становящиеся все более тонкими и незаметными. Самый наглядный пример - контекстная реклама, использующая технологии формирования облака ключевых слов, особенно любит сейчас этим заниматься Google: их почтовый робот самостоятельно сканирует переписку, выявляет в ней ключевые слова и затем формирует рекламные блоки, рассчитанные на каждого пользователя в отдельности. Facebook поступает еще более изозщренно, пытаясь эксплуатировать присущий современному человеку нарциссизм - он анализирует «лайки», поставленные его друзьями. Теперь точно так же можно представить системы цензуры, индивидуально подогнанные в соответствии с их семантическими портретами.

Еще одной причиной незаметности контроля и цензуры может являться то, что их осуществляют не правительства. В большинстве случаев достаточно лишь заблокировать доступ к какой-то конкретной записи в блоге, но гораздо проще ее удалить, а поскольку у правительств таких полномочий формально нет, это могут делать компании, владеющие веб-платформой. Контроль сети в соответствии с заранее разработанным набором рекомендации - мечта любого правительства; компании прекрасно знают поля, на которых трудятся, они успешнее справятся с искоренением нежелательного и, что крайне важно, ни один пользователь не может приказать таким компаниям, апелляции к свободе здесь не имеют смысла. Правда, в данном случае транснациональные корпорации выглядят немного лучше, чем компании, работающие в авторитарных странах, но все равно сама структура сети содержит слишком много узлов, и чем больше посредников при распространении информации, тем больше возникает моментов, когда эту информацию можно исказить.

Посещение Интернета не было безопасным никогда, стремительное распространение социальных медиа только ухудшает ситуацию, потому что теперь практически вся производимая нами информация теряется в ее непрерывно растущих объемах. Такое положение все-таки можно назвать безопасностью - но лишь безопасностью благодаря безвестности. Все, что попадает в сеть остается, там навсегда, как гласит знаменитый отчасти шуточный, но от этого не менее глубокий тезис. Любой человек оставляет за собой след, к тому же, само устройство новых медиа редко пытается скрыть информацию участников от всех прочих, дабы не возводить много коммуникативных барьеров. Все большее число видов человеческой деятельности пропускается через медиа, вливаясь в цифровой мир. Отсюда следует, как уже было отмечено, что возможность регистрации поведения огромных контингентов населения легко может быть зарегистрировано и обработано тем или иным способом. Современные методы анализа аккаунтов социальных сетей позволяют с высокой долей достоверности определять возможных преступников; по этому причине в настоящее время маньяки, вопреки распространенному мнению, стараются избегать социальных сетей, но в то же время человек, у которого нет аккаунта, точно так же попадет под подозрение более внушительных масштабов. С помощью метода «группового отпечатка» полиция будет в состоянии просто посмотреть журнал посещений и идентифицировать человека, даже не спрашивая паспорт. Разумеется, можно всячески соблюдать меры предосторожности, но многие следы, которые каждый оставляет за собой, просто не видны невооруженным взглядом, зато вооружением обладает Google, который перекраивает сеть с каждой реконфигурацией поисковых запросов пользователей.

Складывается впечатление, что в сформировавшемся обществе анонимность в ракурсе конфиденциальности и безопасности просто не нужна. Степень насыщения общества информационными технологиями и развитие коммуникационного бизнеса просто не оставляет места для анонимности. У абсолютного большинства пользователей слишком мало возможностей для обеспечения своей анонимности, и, опять же, безвестность выступает в виде достаточно хлипкого, но гаранта. Кроме этого, для многих пользователей анонимность так или иначе является ограничителем повседневного комфорта. Параллельно технологиям контроля развиваются и технологии противодействия, скрытые силы анонимности сопротивляются растущему давлению. К концу XX в. набирает силу движение криптоанархистов, основной тезис которых гласит, что совершенствование технологий и расширение интернет-коммуникаций открывает огромные возможности для компьютерной слежки за людьми, поэтому защитой от такого явления может быть разработка и использование криптографии; среди прочего, криптоанархисты создают обособленные виртуальные сообщества, каждый участник которых остается анонимным до тех пор, пока сам не пожелает себя раскрыть. В своих поисках способов создания и развертывания информационной инфраструктуры, которая не могла бы быть подвержена авторитарному вмешательству, криптоанархизм подстегнул развитие технологий в этом направлении. В результате появились такие феномены, как криптовалюта и даркнет («темная, теневая сеть»). Криптовалюта - это электронный механизм обмена, эмиссия и учет которого децентрализован, функционирование такой денежной системы происходит в рамках компьютерной сети; с распространением технологии криптовалют развивается анонимная торговля. Следует отметить, правда, что полной анонимности эта технология не гарантирует, поскольку даже однократное нарушение мер безопасности может повлечь за собой раскрытие личности, но это, так или иначе, серьезный шаг вперед. Что касается даркнета, он представляет собой частную сеть между доверенными узлами с использованием нестандартных протоколов передачи информации. Конгломерат таких сетей образует специфическую структуру дарквеб («темный, теневой Интернет»). Само собой, развитие технологий подобного рода не может не привлекать внимание со стороны криминальных структур. Как следствие этого внимания, в совокупности с государственной пропагандой создается социальный миф об исключительной незаконности дарквеба как такового, а также всего, что происходит в его границах: сюда относятся торговля наркотиками, оружием, крадеными кредитными картами и т.д. Несмотря на привлекательность дарквеба для подобной деятельности, в этом сегменте можно встретить самых разных людей, объединяет их исходная вера в возможность защиты от авторитарного контроля. Итак, как следует из анализа характера сетевых коммуникаций, в Интернете действует мнимая анонимность, поскольку с одной стороны каждый пользователь обладает возможностью не называть себя, оставаясь анонимным для остальных пользователей, с которыми он коммуницирует в пределах сети, а с другой стороны существуют и постоянно совершенствуются развитые технологии контроля и наблюдения, которые позволяют государственной власти совершенно четко идентифицировать пользователей. Интернет возможно использовать в качестве кластера ускользания, но основная проблема заключается именно в изначальной иллюзии о том, что эти кластеры станут не нужны - по причине якобы демократичной и глобальной сети, выводящей коммуникацию на качественно новый уровень и действительно объединяющей, ломающей механизмы власти. В общем и целом, проект Интернета как «доброй» коммуникативной утопии потерпел сокрушительное поражение, при этом продолжая до сих пор витать в культурном пространстве в качестве соблазнительной, но отравляющей иллюзии. Кроме того, есть еще один аспект, касающийся иллюзии, но о нем следует продолжить уже в следующей главе.

2.3 Реальность тотальной слежки

Необходимость разработки и применения систем слежения обычно мотивируется государственными интересами. Находящиеся в распоряжении государства спецслужбы отслеживают ситуацию как внутри государства, так и за его рубежом; усугубляет ситуацию террористический фактор, которому тяжело противостоять без оперативной и достоверной информации. Социолог Э. Гидденс уже в 1985 г. констатирует, что «слежка достигла масксимальных масштабов в современных государствах» Giddens A. The Nation-State and Violence. Vol. 2: of A Contemporary Critique of Historical Materialism. - Cambridge: Polity Press, 1985. - 399 p.. Как уже было отмечено, наблюдение осуществляется не только государственными структурами, но и крупными корпорациями - это эффективная стратегия мендежмента и маркетинга. Современный топос города позволяет собрать о человеке огромное количество информации; несмотря на возможность избавиться от контактов со знакомыми, человек все равно оказывается под наблюдением полиции, налоговой службы, страховых организаций и т.д. Рост информационных технологий открывает путь к возможности сбора информации, носящей сугубо личностный характер - от данных о кредитах до ассортимента покупок в какой-либо из дней недели. Руководители фирм получают возможность следить за действиями своих сотрудников на рабочих местах, читать электронную почту, полностью или выборочно блокировать доступ в Интернет.

К началу XXI в. по миру прокатилась волна сооружений пунктов слежения, фиксирующих перед собой все, любой человек может попасть в зону видимости независимо от своего желания. По плотности размещения таких камер лидирует Лондон, в среднем его житель ежедневно попадает под прицел трех сотен камер. Продажи цифровых камер растут, основная доля рынка ориентирована на средние организации, устанавливающие системы наблюдения за сотрудниками. В США в практику входят следящие системы, по сути представляющие собой пеленгаторы - с их помощью можно как наблюдать за своим ребенком, играющим во дворе, так и отслеживать пребывание собаки. Существует прогноз, который утверждает способность государства к 2023 г. осуществить фиксацию на видео каждого из более чем трехсот миллионов жителей; в этом случае фрагментарный мониторинг оборачивается тотальным.

В использовании технологий слежки заинтересованы все: государство, бизнес, частные лица. Естественно, беспокойство по этому растет все сильнее, но шествие технологии остановить невозможно; объемы информации будут расти все быстрее, в результате чего люди начнут еще быстрее терять контроль над информацией о себе. Неупорядоченное вмешательство в приватную жизнь человека обострило этический вопрос: какая информация необходима, а какая нет, на каком этапе происходит покушение на суверенность личности? Этическая сторона проблема остается «повисшей в воздухе»; так что ввиду отсутствия правовой базы относительно свободно себя чувствует бизнес-среда, где проблемы этики носят малозначительный характер. Свобода информации, вывернутая наизнанку - это шпионы, хакеры и пираты. Несмотря на развитие технологий сбора и анализа данных о клиентах, промышленный шпионаж все еще остается эффективным способом для победы над конкурентами. Ради получения информации в ход идет абсолютно все - снимается фиксация исключительно на технологической стороне вопроса, широко начинает использоваться социальная инженерия, а в крупных компаниях создаются свои варианты спецслужб, занимающихся как обеспечением внутренней безопасности, так и шпионажем.

С появлением совершенных информационных технологий развивается космическая разведка. Космические корабли, спутники-шпионы, беспилотные скауты - все это оснащается разнообразной аппаратурой. Информацию, полученную в результате их активности, обычно предполагают использовать в научных и военных целях. В США создаются информационные системы наблюдения, такие как GIG, которые должны будут формировать тотальный информационный контроль и перехват глобального информационного траффика. В скором времени нас, судя по всему, ожидает всеобщий мониторинг планеты и ситуация параноидального психоза в качестве стандартной повседневной практики. Вероятно, не стоит радикально демонизировать Интернет, но значительная часть исследований в области информационной безопасности последних сорока лет инспирирована именно им и его пафосом глобальности, превзошедшим все прочие медиа, существовавшие до него.

2.4 Клиповое мышление

Традиционно носителем информации в западной культуре были книги, большинство из которых подчинялось внутренней структуре. Главы, следующие друг за другом и подчиненные генеральной идее, становились логическими звеньями, а в заключительной части выдвигались выводы. Технология книгопечатания позволила транслировать свои идеи в гораздо более широких масштабах, чем в предыдущую эпоху. Как отмечал М. Маклюэн, «печатный текст научил людей организовывать все остальные виды собственной деятельности на основе принципа систематической линейности». Если в эпоху Нового времени жизнь действительно была похожа на книгу, где одна глава следовала за другой, то современная жизнь естественным образом похожа на гипертекст, в котором детерминированность исчезает.

Феномен клипового мышления был отмечен еще в 1973 г. французским социологом А. Молем, который он обозначил как мозаичный. В этой теории культура предоставляет человеку экран понятий, с которым тот сопоставляет свое восприятие мира. Рациональная система понятий строится на классической системе образования, сейчас же распространение средств массовой информации провоцирует интенсификацию потоков информации, в результате чего влияние образования на когнитивный стиль снижается, а способность индивидов к системному мышлению начинает постепенно разрушаться. Э. Тоффлер в «Третьей волне» описал клиповое мышление как основную форму восприятия, считая его естественной реакцией на обилие информации. Спустя десятилетия после этих работ можно вновь восхититься степенью точности предсказаний гуманитарного знания.

Решающее влияние на закрепление клипового мышления в культуре оказали сетевые цифровые коммуникации. В условиях гипертекстовой структуры критическая оценка получаемой информации становится не нужна (либо носители клипового мышления не способны ее осуществить), поэтому основной установкой становится «наблюдение вместо рассуждения». Чаще всего клиповым мышлением обладают школьники и студенты; отмечаются фундаментальные изменения в режиме восприятия информации - у школьников атрофируется способность самоанализа, падает интерес к учебе, им становится все сложнее читать длинные книги. Акцент смещается в сторону поверхностных признаков, внутренние аспекты игнорируются. Серьезное влияние оказывают новые медиа - в первую очередь социальные сети, где информационная среда оказывается насыщенной до такой степени, что приходится взаимодействовать с ней непрерывно; при этом требуется определенная скорость реакции - с этим, что интересно, у детей проблем не возникает. При этом заядлые пользователи новых медиа редко оказываются в состоянии написать что-либо длиннее, чем сто сорок знаков 140 знаков - ограничение на длину поста в микроблог-сервисе Twitter.

Как ни странно, существует точка зрения о том, что клиповое мышление ведет вовсе не к деградации, а к благотворной адаптации к условиям информационного общества. Необходимо перерабатывать слишком большие объемы информации, с которыми человек «старого стиля» просто не справится. Современный член информационного общества должен уметь ориентироваться в потоке информации. Занятно, что, как и в случае с феноменом массовой и тотальной слежки, положительные оценки клиповое мышление получает со стороны бизнес-сферы; предполагается, что успех не требует обладания системным мышлением, достаточно лишь уметь выхватывать из картины важные фрагменты. Звучит это сомнительно, потому что клиповое мышление просто не позволит совершить такую операцию, поскольку момент критичности отсутствует.

О противопоставлении двух групп говорил У. Эко, отправляя в одну из них людей, смотрящих телевизор и получающих готовые визуальные образы, а в другую - использующих текстовые источники в Сети, в результате чего готовых к критическому осмыслению. В конечном итоге, как он заявляет, что «пролетарское большинство пользуется только зрительной коммуникацией, а планируется эта коммуникация компьютерной литературной элитой» , хоть и концентрируя снобистский пафос, но все же высказывая действительно важную мысль - вербальное сообщение можно осмыслить критически, а невербальное - нельзя либо очень тяжело. Как впоследствии будет видно из анализа медиареальности, Эко был прав во всем, кроме одного нюанса - получающие информацию с помощью компьютера люди точно так же оказались в большинстве своем неспособными критически мыслить. Вероятно, если бы развитие сети остановилось в конце XX в., прекратилось наращивание пропускной способности каналов связи и развитие видеотехнологий, о «компьютерной литературной элите» можно было бы говорить, но в настоящее время противопоставления вообще потеряли смысл, поскольку клиповое мышление, судя по всему, стало массовой и повсеместной характеристикой современности, пропитанной тотальностью цифровых коммуникаций.

2.5 Ж. Делез об обществе контроля

Главу о скрытых интенциях и иллюзиях Интернета наиболее логичным видится завершить концепцией Ж. Делеза об обществе контроля. Он проводится на основе и в сопоставлении с концепцией общества дисциплины М. Фуко. Делез предполагает, что Фуко знал о кратковременности модели дисциплинарного общества, но дальнейшее развитие показано не было - в результате мы находимся в стадии кризиса изоляционных пространств. Реформировать институты семьи, завода, тюрьмы и других не имеет смысла, поскольку они в любом случае обречены, речь идет лишь о способе управлять агонией людей, пока они ждут новых структурирующих сил. В качестве этих сил Делез вводит понятие общества контроля, заранее предупреждая, что требуется искать новое оружие, вскользь касаясь принципа анонимности при утверждении тенденций как порабощения, так и освобождения в структуре общества контроля. Возвращаясь к дисциплинарному обществу, Делез обозначает механизмы контроля как вариации одной и той же структуры, называя ее модуляцией, в то же время выделяя в качестве модулей пространства изоляции, где модуляция деформирует их. Основное отличие дисциплинарных обществ от обществ контроля в том, что в первых человек вынужден постоянно «обнуляться», начинать сначала, тогда как в обществах контроля ничего никогда не заканчивается.

Важны два полюса дисциплинарных обществ: личная подпись и регистрационный номер. В обществах контроля важен только шифр. Делез полагает язык общества контроля цифровым, который либо допускает к информации, либо нет. Дисциплинарные общества управлялись лозунгами, на смену которым приходят пароли. Особое внимание следует уделить деньгам, на примере которых разбирается различие - дисциплинарное общество связано с монетой, содержащей в себе золото как количественный эталон, общество контроля же ссылается на модуляцию и плавающий курс обмена. В типах машин Делез тоже легко находит соответствия, так как уверен в том, что они выражают социальные формы, использующие их. Так, старые общества суверенитета использовали часы и рычаги, дисциплинарные сообщества в качестве основных сделали машины, использующие энергию и подразумевающие опасность саботажа, общество контроля имеет дело с компьютерами и кибернетическими машинами, пассивная опасность которых - зависание, а активная - пиратство и заражение вирусами. Отсюда же выводится и принцип мутации капитализма, который в XIX в. был капитализмом концентрации ради производства и собственности; сейчас же он занимается не производством, а сверхпроизводством - не нужно покупать сырье и продавать товар, такой капитализм покупает готовый товар или собирает его из мелких частей. В таких условиях завод также исчезает со сцены, уступая место корпорации. Все остальные институты становятся шифрованными фигурами и инкорпорируются в циркуляцию банков. Создание дисциплинарных пространств более неактуально, поэтому завоевание рынков происходит через захват контроля, а центром корпорации становится маркетинг. Нас учат, что у корпорации есть душа - тот самый маркетинг, теперь он становится инструментом контроля. Меняется характер сделок, осуществляемых теперь молниеносно, приносящих такие же молниеносные прибыли, в то время как дисциплинарные общества были нацелены на долгосрочные и периодические проекты. Статус человека меняется с заключенного на должника.

Достаточно просто вообразить себе механизм контроля, который давал бы возможность получать информацию о месте каждого элемента в пространстве. Допустим, есть электронная карта, открывающая соответствующие двери, но в один прекрасный день она может не сработать: важен не барьер, а оператор, осуществляющий глобальную модуляцию. Делез пытается представить различные механизмы контроля в разных пространствах: для тюрем вводятся электронные ошейники, школам достанутся корпорации на всех уровнях обучения, больница исключит из своего поля как врачей, так и больных, оставляя потенциального больного наедине с самим собой. Все это незначительные примеры, но основной момент в том, что когда речь идет о кризисе институтов, то в первую очередь подразумевается фрагментарное становление нового режима власти.

ГЛАВА III. АНОНИМНОСТЬ В УСЛОВИЯХ МЕДИАРЕАЛЬНОСТИ

3.1 От средств коммуникации к медиа

Ситуация современности характеризуется особым местом и значением феномена медиа. Обычно понимание медиа связано в первую очередь с некоторыми экранными технологиями, электронными СМИ, в общем, любым техническим посредником. Но медиа не сводятся лишь к средству, тезис М. Маклюэна «средство коммуникации есть средство сообщения» Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека / [пер. с англ. В. Николаева] - М.; Жуковский: «Канон-пресс-Ц», «Кучково поле», 2003. - С. 6 прямо указывает на то, что аспект посредничества явно недостаточен для определения медиа, необходимо рассматривать их также и в качестве чего-то, ценного не только в контексте выполняемой функции, но и в качестве самостоятельного феномена, сообщения или символического жеста. В этом смысле следует отделить средства коммуникации от собственно медиа, так как средства коммуникации занимаются опосредованием общения, а природа медиа раскрывается в производстве новой реальности; по выражению В. Савчука, «средства коммуникации - вне нас, а медиа - внутри нас». Череда «поворотов» в философии XX в. в конечном итоге приводит нас к медиальному повороту, фиксирующему осознание за любым способом и условием восприятия свойства медиальности. М. Мерло-Понти замечает: «Если бы я захотел точно выразить перцептивный опыт, мне следовало бы сказать, что некто во мне воспринимает, но не я воспринимаю», фиксируя момент деперсонализации в восприятии, ощущения активности чего-то еще.

Неимоверная скорость расползания компьютерных технологий приводит к расползанию сети, становящейся средой жизни, жизнь же, в свою очередь, трансформируется в поток информации, заключенной в цифровых образах. Природа медиа заключается именно в конституировании реальности, в конструировании ее путем вытеснения людей из сферы непосредственных отношений. Парадокс современности заключается в том, что средства коммуникации, имеющие в своей сущности функцию сообщения и соединения, на самом деле приводят к разобщению людей, но социальность не исчезает, напротив, медиареальность можно понимать как новый этап генезиса социального; К. Вульф считает правомерным использовать три элемента генезиса социального (мимезис, перформативность и ритуал) по отношению к медиареальности.

В конечном итоге конфигурацию медиареальности можно обозначить максимой «все есть медиа», фиксируя тотальность принципа медиации. Она конструируется в рамках полюсов производства и потребления, зависимых друг от друга - в этом смысле медиареальность «игнорирует оппозиции классической рациональности и, в первую очередь, четкость деления на субъективную и объективную реальность, на идеальное и материальное, на реальность и вымысел» Савчук В.В. О предмете медиафилософии // Международный журнал исследований культуры: Культурная история медиа. - 2011. - № 3(4) URL: http://www.culturalresearch.ru/ru/archives/69-2011media [дата обращения: 29.05.16], а конфигурация субъекта меняется на такую, принципиальной чертой которой становится децентрация. Учитывая, что децентрация - изначальный и ключевой принцип структуры Интернета, можно предположить влияние этой структуры на структуру субъекта, а если влияние идет от медиареальности, то в данном исследовании предполагается правомерным дальнейшее использование понятия сети как синонимичного понятию медиареальности; при этом подразумевается не только и не сколько Интернет, сколько структурный принцип соединения цифровых медиа как таковых с человеком и друг с другом.

3.2 Свобода, маска, децентрация

Как уже было сказано, феномен анонимности в рамках киберкультуры обычно рассматривается через призму категорий свободы и приватности. Анонимность часто понимается как возможность формирования альтернативных идентичностей, противопоставляя обезличенности живую энергию творческого акта; происходит своего рода обнуление реальной идентичности, на базе которого становится возможным конструирование множества новых идентичностей, которые, в свою очередь, предполагают возникновение новых социальных общностей. В таком контексте анонимность наиболее емко выражается метафорой маски: предполагается постоянное перевоплощение субъекта за счет смены идентичностей, при этом маска выступает не только в качестве продукта свободного творчества, но и как защита, гарантия безопасности. Однако, такое понимание анонимности, во-первых, упрощено и поверхностно, а во-вторых, следует из устаревшего концепта виртуальной реальности как чего-то противостоящего «настоящей» реальности: данный концепт в рамках медиафилософии нежизнеспособен, поскольку, как мы уже выяснили, медиареальность объемлет собой все («все есть медиа), в том числе сеть, коей она и является, по сути.

Тем не менее, здесь присутствует важная мысль - это метафора маски. Существует множество подходов к анализу маски, поскольку она представляет собой очень сложный, комплексный феномен, ведущий свою историю с глубокой архаики. Первоначально маска использовалась в качестве элемента ритуала, в частности, для того, чтобы «присвоить себе коллективное лицо: это не индивид, а коллектив взывает к богам, не индивид, а коллектив производит жертвоприношение». Впрочем, присвоение можно трактовать в обратном смысле - это отчуждение насилия, будто бы его производит Другой. В этой связи стоит взглянуть в сторону психоанализа. С. Жижек также отмечает децентрацию субъекта, преломляя идеи Ж. Лакана через призму киберпространства. Децентрация здесь означает «шаткость в определении того, что есть мое реальное «я» или моя внешняя маска», она означает проблему идентификации. Жижек предполагает существование множества точек самоидентификации, множества «я», становящихся «тем, чем я хочу быть» - процесс скольжения между этими точками предполагает наличие незаполненного пространства, пустоты; она выступает медиумом в данном случае и, как заключает Жижек, эта медиальная пустота и есть субъект. Современная сеть - максимально удобная область для продуцирования образов «того, кем я хочу быть», повсеместным явлением становится ситуация, когда избранный человеком образ, презентующий его в пространстве социальной сети, со временем становится в той или иной степени присущим этому же человеку вне ее. Сама конфигурация медиареальности навязывает человеку это скольжение между образами, поскольку сама активно занимается разработкой этих образов; место анонимности видится здесь совпадающим с местом субъекта - это медиальная пустота и тот фундаментальный принцип, без которого невозможен не только переход между вариантами идентификации, но и сама идентификация.

3.3 Мем-теория и «бедный образ»

Из цифровых коммуникационных процессов создается специфическая форма символической среды, и в этом случае все же можно говорить о виртуальности, если обратиться к постмодернистской аналитике симулякра, согласно которой знаки порывают с реальными вещами и обретают автономию. Р. Докинз в книге «Эгоистичный ген» выдвигает идею мемов - репликаторов, подобно генам копирующих себя для размножения. Они способны размножаться помимо воли своего носителя, а успешность воспроизводства зависит от окружающей культурной среды; мемы способны комбинироваться и разделяться, чтобы создавать новые мемы или комплексы мемов, они борются друг с другом за ресурсы и подвержены естественному отбору. Массовое распространение Интернета рождает специфическую форму - интернет-мем, на западе иногда называемый internet phenomenon; он представляет собой информацию в какой-либо форме (обычно в виде визуального образа), зачастую носящую иронический характер и спонтанно приобретшую высокую популярность в интернет-среде. Если рассмотреть мем именно в таком смысле, то его вполне можно обозначить как симулякр - он возникает на основе какого-либо культурного явления (самого, возможно, уже являющегося симулякром) и за счет действия механизма иронии постепенно теряет с ним связь, превращаясь в автономно действующую структуру. Сюда же примыкает концепция «бедного образа» современной художницы и медиафилософа Х. Штейрель, фиксирующая состояние цифровой среды. Бедный имеется в виду разрешение (resolution) цифрового изображения образ представляет собой сжатое, низкокачественное изображение или видеоролик, «люмпен-пролетарат в классовом обществе визуального, расположенного согласно его качеству» Steyerl H. In Defense of the Poor Image // e-flux journal. - 2009. - №10. URL: http://www.e-flux.com/journal/in-defense-of-the-poor-image/ [дата обращения: 02.05.16]. Его можно загружать, скачивать, делиться им и редактировать, он распространяется преимущественно через социальные сети и пиратские сайты. Множество бедных образов стремится к бесконечности именно за счет атрибута бедности, визуальный хаос становится невозможно расчленить и дифференцировать, становится все тяжелее установить, когда и кем был впервые использован тот или иной образ, какие интенции он содержал в себе изначально; это вообще не имеет значения. В целом подобного рода «виртуальность» предстает в виде специфического дискурса, для которого характерно сведение языка коммуникации к бессодержательному цифровому кодированию, чистой функциональности операций и пустоте интеракций.

Складывается «энтропийная» культурная ситуация, напрямую связанная с возрастанием количества информации и современный человек вынужден постоянно искать устойчивые ориентиры. Мем, с одной стороны, может «приручать» медиаполе и ограничивать информационные потоки, так как представляет собой устойчивую структуру, отсылающую к чему-то уже виденному. С другой же стороны, мемы и бедные образы, оторванные от изначальных референтов, оказываются элементами этого цифрового дискурса и подвергаются непрерывной комбинаторике, увеличивая энтропию. Человек необходим мему только в качестве носителя; он распространяется подобно вирусу, при этом постоянно мутируется, дробится или сливается с другими себе подобными, оставаясь, тем не менее, распознаваемой структурой. Совершенно немыслимая для людей XX в., но типичная ситуация современности - редукция общения до перебрасывания мемами. Особенно заметно это в популярных виртуальных сообществах внутри социальных сетей, где можно увидеть ветки обсуждений вплоть до нескольких сотен комментариев, состоящих исключительно из обмена бедными образами и мемами с минимальными или вообще отсутствующими элементами прямой речи. Что характерно, подобный тип «общения» свойственен в значительной степени тем, кто родился на рубеже XX-XXI вв., современные исследования показывают, что дети и подростки в возрасте от 8 до 18 лет в среднем проводят семь с половиной часов ежедневно, используя различные медиа, то есть, более пятидесяти часов в неделю - приблизительно столько же времени большая часть взрослых проводит на работе.

3.4 Философия техники: предостережения и интуиции

Сделаем небольшое отступление перед следующим важнейшим для данного исследования вопросом и рассмотрим некоторые положения, сформулированные в рамках философии техники. Л. Мамфорд противопоставлял политехнике монотехнику. Первую он полагал находящейся в гармонии с многообразными потребностями и устремлениями, при работе с человеческими интенциями работающей в «демократической» манере. Монотехника, напротив, «авторитарная» и ориентирована на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство, то есть, на власть. Истоки авторитарного характера такой техники Мамфорд видит в «мегамашине» - строгой иерархической социальной организации, включающей в себя выполнение работы со сложной коллективной организацией, методами коллективного принуждения и уничтожения. «Энергия, ставшая доступной благодаря машине царской власти, значительно расширила пространственно-временные измерения: те операции, на завершение которых прежде ушли бы столетия, теперь выполнялись за несколько десятилетий» - пишет Мамфорд, отмечая колоссальное увеличение материальных благ при использовании мегамашины. Однако ценой этого становится ограничение возможностей сфер человеческой деятельности, что ведет к дегуманизации; тем не менее, рождается миф об исключительной полезности техники, которая направлена именно в русло превосходств; Мамфорд же уверен, что в конечном итоге будет создана всеохватывающая структура, которая превратит человека в пассивное животное, а присущие ему функции будут поглощены машиной. Э. Тоффлер тоже выражает определенное беспокойство: «Технореволюционеры ставят вопрос так: или мы будем контролировать технологию, или она будет контролировать нас» Тоффлер Э. Третья волна [пер. с англ.] - М.: АСТ, 2004. - С. 258.

Ф.Г. Юнгер рассматривает человека как хищника, эксплуатирующего ресурсы природы, без которых она немыслима, и это не может продолжаться до бесконечности. Все расчеты запасов, имеющихся в месторождениях - это сомнительные показатели, поскольку такие расчеты потребления ресурсов техническим прогрессом не учитывают, что человек сам принадлежит к этим ресурсам. Юнгер не видит «такого изобретения, которое отменяло бы взаимосвязь между техническим прогрессом и соответствующим ему регрессу». Человек пользуется насильственно укрощенными силами, поэтому рано или поздно следует ожидать, что они обратят на него свою разрушительную энергию. По сути, человек пробудил духов стихий, спровоцировав месть, и в дальнейшем регресс будет только расти. По мнению Ж. Эллюля, место капитала господствующую силу в обществе занимает техника, определяемая им как власть, тотальность методов, рационально направленную на абсолютную эффективность во всех областях человеческой деятельности. Он различает технические операции и собственно Технику (феномен техники), которая «состоит в чисто современном способе изготовления и использования артефактов, заключающем в себе тенденцию доминирования над всеми видами человеческой деятельности и объединения их в себе». Эллюль последовательно показывает, как феномен техники проявляет себя в социальных сегментах, преобразуя их, становясь постепенно девизом современности.

3.5 Иллюзия Интернета: девять параграфов спустя

Как мы видим, проблема технологического развития не раз поднималась философией, причем преобладали именно пессимистические взгляды - но предсказания и опасения не вызвали хоть сколько-то серьезного резонанса. Лавинообразный рост технологий ведет к наступлению технологической сингулярности, гипотетическому моменту, после которого технический прогресс станет настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным для понимания. В современных условиях информация продуцирует сама себя, используя человека лишь в качестве хранилища, жесткого диска, как можно заметить при рассмотрении ситуации обмена мемами (становящейся «общением между мемами»). Если радикализировать данный тезис, то можно вообще отказаться от термина «общение» в данном контексте, как и от термина «интеракция», поскольку на самом деле происходит лишь рост информации как таковой. У Н. Лумана можно найти сходную идею о том, что коммуникация коммуницирует сама с собой: «Коммуникация - не есть способ трансляции чего-то, а способ создания новой структуры». Мы постепенно теряем контроль над ситуацией, реальность сама реконфигурируется в сложную систему кластеров. Сеть использует ее в качестве подручного средства или инструмента, она глубоко враждебна человеку. Именно в непонимании или отрицании данного факта заключается истинная «иллюзия Интернета» - попытка создать максимально глобальное средство коммуникации привела к возникновению медиареальности. Рассматривая непосредственно информацию, можно заметить, что эпоха ее массового потребления стала возможна именно в данной среде, созданной с помощью цифровых медиа.

3.6 Принцип анонимности и коллективное тело медиа

Одно из важнейших свойств информации - ее избыточность и фрагментарность, что означает не просто возможность оперировать ей в отрыве от контекста, появляется фактор скорости. Фрагментарность также означает свойство самосохранения и саморепликации путем включения информационных звеньев в системы знаний. В своем пределе информация стремится быть безучастной к переживаниям ее носителей, по сути - это стерилизованное знание, которое требует не только изоляции от контекста, но и разрыва с личным опытом. Как замечает П. Слотердайк, «для сознания, позволяющего отовсюду себя информировать, все становится проблематичным или безразличным» Слотердайк П. Критика цинического разума / [пер. с нем. А.Перцева; испр. изд-е] - Екатеринбург: У-Фактория, М.: АСТ Москва, 2009. С. 559. Тотальность медиареальности удерживает архивную память, «разрушая память архаическую, опирающуюся на опыт боли, отчаяния, радости, встречи с сакральным». Реальность растворяется в гиперреальности, происходит тотальный сплав передающего и получающего информацию; человек замыкается в мире вторичных изображений, бедных образов. Интенсивность информационных потоков приводит к неизбежному появлению огромного количества мусора (подобно тому, как в операционной системе компьютера неизбежно растет количество обрывков файлов, представляющих нулевую ценность); мусор последовательно забивает место, которое больше не сможет занять ценная информация - так возникает мнимый парадокс о том, что чем больше информации становится, тем острее информационный голод (мнимый потому, что мусор включен в объем), а затем и информационная зависимость; человек в итоге сам становится средой, которая, как говорил С. Жижек, на самом деле есть пустота. Эта среда деперсонализирована и процесс затягивает, поскольку для выполнения операций с ней не нужно никаких усилий. Информация нуждается в гарантии точной передачи и сохранения, которой и становится человек. Медиареальность в качестве новой формы власти поглощает (как и форма власти Нового времени, описанная М. Фуко) старые стратегии ускользания, осваивая их в качестве репрессивных, так что теперь анонимность отмечена дуализмом исконного принципа, предполагающего возможность ускользнуть, и новой стратегии растворения, обезличивания. Человек может оставаться пассивным элементом сети, лишь перераспределяя потоки, либо попытаться совершить бегство. В обоих случаях принцип анонимности является ключевым: в качестве хранилища мемов человек превращается в безликого коммуниканта, при выходе из цифровой стерильности он движется к переживанию искренности и подлинности. Что интересно, оба варианта можно проиллюстрировать примерами из культового фильма «Матрица»: высятся огромные сооружения, в которых люди мирно спят, будучи подключенными к сети, а глубоко под землей, постоянно находясь в опасности, летают корабли тех, кто предпочел переход в рефлексивное состояние.

Медиа окончательно проявляются, когда обретают форму масс, то есть, когда создается среда тотальной коммуникации и информации. Новые медиа задают новую форму коллективного тела, при этом сами встраиваются в нее; формируется новая фигура, только что упомянутая здесь - фигура коммуниканта. Тело медиареальности состоит из коммуникантов и, что тоже уже прозвучало, использует коммуникантов, причем именно в тот же момент, когда последний считает наоборот, будто это он использует средства коммуникации. Коммуникант транслирует дискурс сети, он транслирует его и является условием его существования и производства. Тело медиума архаики требовало инициации, внимания, подготовки, вхождения в специальный режим восприятия, и только потом становилось готовым к коммуникации; сейчас же человек включается тем эффективнее, чем сильнее он редуцирован к коммуниканту, тому самому атомарному человеку, который отделен от других. Он суммирует повседневное и создает медиареальность. В какой степени медиа выступает лишь в качестве средства, с такой же степенью они внедряются в тело, сознание, опыт, или, если сказать точнее - сами становятся условием всего этого. Анонимность теперь тоже узурпируется, становясь механизмом обезличивания и элиминации присутствия.

3.7 Стерильность, инвалидизация, дефицит

Стерильность информации требует стерильного адресата, что частично компенсируется за счет нагнетания потока информационных событий. Медиареальность характеризуется интенсивностью прожитого времени, о чем К. Вульф говорит как об «уплотненном времени» Вульф К. К генезису социального. Мимезис, перформативность, ритуал / [пер. с нем. Г. Хайдаровой] - СПб.: Интерсоцис, 2009. - С. 107. Тело адресата подвергается расфокусировке за счет попадания в цифровую плоскость, где происходит калейдоскопический коллаж из событий, отчужденных от человека за счет исчезновения глубины экзистенциальной вовлеченности. Скорость также отключает способность эмоциональной реакции, сообщение окончательно утрачивает смысл и глубину сопричастности. Вообще проблема расфокусировки видится одной из наиболее острых при анализе медиареальности. С точки зрения тела как организма, переход к письму и чтению - это уже инвалидизация индивида, само освоение коммуникативных практик дано через институт педагогического насилия, в первую очередь физического: человека заставляют менять свои позы, вырабатывать новые и фиксировать их, заставляя тем самым подчиняться, реагировать на власть и управление. Чтение и письмо понижают степень телесной свободы и уменьшают горизонт телесных событий; переход к сетевым коммуникациям точно так же инвалидизирован с точки зрения традиционных практик чтения и письма, и так же сопровожден появлением новых форм насилия. Тело за монитором компьютера выглядит, как правило, очень странным и деформированным - современный человек использует порой предельно нелепые и вычурные позы, даже те, которые, казалось бы, совершенно неудобны и непригодны для долгого сохранения; человек в качестве перераспределяющего потоки информации роутера впадает в своего рода кататонический ступор. В конечном итоге вся жизненная сила тела перетекает в палец, лежащий на кнопке мыши и становящийся намного «умнее» мозга.

Сегментированная сеть переделывает пользователя на свой манер, он становится информационно мобильным, без усилий управляющегося с фрагментами информации; в результате его жизнь так же разбирается на фрагменты, рекомбинирующиеся случайным образом и теряющие эмоциональные связи. При этом молчание и отсутствие информации понимается теперь как неразвитость, неспособность поддержать коммуникацию - отсюда растет страх потерять источник информации и оказаться в ситуации информационного голода, именно поэтому «цифровое поколение», отмеченное печатью клипового мышления, ни на минуту не расстается со своими смартфонами. Причем, как уже было отмечено, информационный голод изначально возникает из-за «замусоривания» поля ценной информации, но когда человек окончательно встраивается в сеть в качестве коммуниканта, ценность информации заменяется ценностью процесса ее передачи или восприятия. Общество издревле развивалось постольку, поскольку могло собрать, сохранить и передать потомкам знания, но на этапе перехода к письменной культуре сбор и сохранение трансформируются в самоцель. Вообще акцент смещается на способность пропускать через себя куски информации, непрерывные во времени, но рассеченные; способность же цельно проживать дискретные события жизни остается в стороне. Ж. Бодрийяр пишет о том, что знание в современном обществе растерзано на фрагменты мозаичного масштаба и не преодолевает уровня информации, а цифровые медиа одновременно наращивают производство социального и нейтрализуют его. Молчаливые массы теряют способность декодирования, наслаждаясь самой совокупностью знаков, формой и способом передачи; так что вывод делается очень простой - в современном обществе вообще нет информации. Разумеется, информация есть, но принципиально важен именно момент концентрации на самом процессе циркулирования информационных потоков.

Впрочем, дефицит информации отметить все-таки можно. «Называя наше общество информационным, мы констатируем гипертрофированность аудиовизуальной информации в современной цивилизации» - пишет В.В Савчук. Вероятно, то, что можно помыслить в качестве постинформационного общества, должно быть не отказом от информации, а радикальной переоценкой ценностей, которая не относится к аудиовизуальному сектору, то есть - вкус, обоняние, тактильность. Чем выше скорость получения информации, тем сильнее ощущается дефицит воли. Как отмечает Ж. Батай, «субъект, утомленный самим собой, почувствовав необходимость дойти до крайности - ищет экстаз, это так, но в нем нет воли к экстазу» Батай Ж. Внутренний опыт / [пер. с франц., послесловие и комментарии С. Л. Фокина] -- СПб.: Аксиома, Мифрил, 1997. - 336 с.. Это чувство сейчас крайне редко встречается. Все поле культуры теперь тотально обескровлено, превратившись в «пустыню стерильного». Отняв у принципа анонимности способность ускользания, сеть вынуждает индивида ускользнуть отовсюду, рассеявшись в потоках информации и размыв по дискурсивным практикам. Поиск точки опоры наталкивается на безразличие и индифферентность окружающего мира; без страстей жить невозможно, поэтому мы оказываемся лицом к лицу со смертельной скукой. Если раньше апатия считалась необходимым условием мысли разума, то теперь она радикально препятствует мысли тела. По своей природе человек - существо ранимое и ранящее, как было установлено при анализе ситуации архаики; жертва - это условие существования культуры, форма существования через боль и праздник, которые уравновешивали насилие надо топосом. Сейчас нам неведома такая ситуация, кровожадность культуры заменяется стерильностью цивилизации. Если культура и будет сопротивляться такому опустошению - то с помощью стратегий искренности и сопричастности.

3.8 Апология анонимности: круг замкнулся

В концепции ризомы Ж. Делеза и Ф. Гваттари концепт сети, которая состоит из узлов и точек, переосмысливается в виде постоянно соприкасающихся и плавающих линий и контуров. Подвижное множество линий, тем не менее, имеет середину - место, где все обретает скорость. Если мы взглянем через призму данного концепта как на предложенный С. Жижеком способ бытия субъекта, так и на конфигурацию медиареальности, то медиальной пустотой окажется именно эта середина, а точки самоидентификации (маски) - это своего рода линии ускользания. Субъект может быть представлен в виде медиальной пустоты, вокруг которой роится множество точек самоидентификации, на самом деле являющихся сетью медиаобразов. Выбор между ними лишь кажется свободным, как писал Ж. Бодрийяр, свобода выбирать таковой не является, поскольку нас скрытно принуждают к самой этой свободе, так что человек попадает в царство тотальной иллюзии. С другой стороны, субъект в качестве средоточия интенций к постоянному становлению в противовес застывшему узлу сети, может схватиться за линию ускользания, что дает возможность показать лицо, оставаясь при этом в маске. Медиареальность упорно соблазняет симулировать жизнь, в обеспечении чего достигла немалых успехов, но бытие культуры указывает на образование мест, где человек способен бороться со стерильностью. Как уже было сказано, тотальность контроля неспособна в полной мере охватить все кластеры, место побега было и есть всегда, даже в самых монструозных дистопиях; похитив способ передачи, сеть не смогла дешифровать послание - медиум не стал сообщением, принцип анонимности ускользает сам. Несмотря на всю последовательную антигуманность медиареальности, возможность ускользнуть - только теперь это не выглядит как ловушка. Контроль и наблюдение, враждебность информации, массовое одиночество и отчуждение, дегуманизация реальности - все это дает возможность предположить, что современный человек остро нуждается в искренности и преодолении тотального отчуждения. Человек не хочет и не может жить в стерильности, у него есть глубочайшая потребность в сильных, насыщенных переживаниях и эмоциях. Вспомним снова фильм «Матрица»: ритуальная архаика Зиона с его характерными ритмами барабанов, грязью и полуобнаженными исступленными танцами гнездится посреди холодного и дегуманизированного мира машин. Зион выступает как стигматизированный сегмент реальности, поскольку предельно чужероден окружающему его миру, но в то же время и как привилегированный. Чем выше контроль, тем сильнее сопротивление; стараясь максимально подавить, власть максимально провоцирует бунт, который человек поднимает, выступая за свои кластеры ускользания. Ради свободы от мучительного принятия решений люди идут к психоаналитику, за ощущением собственного тела идут в мазохистский клуб, ради отключения чувства независимости люди сбиваются в стаи футбольных хулиганов - культивируются стратегии новой искренности. Человек нуждается в периодическом самозабвении, в риске и силе экзистенциального напряжения, поскольку в современном мире он отлучен от боли, физического контакта и психологической зависимости; локальные сообщества предельно акцентируют внимание на межличностных коммуникациях, воспроизводят стратегию формирования коллективного тела, переживаемого как собственное. Именно в этом смысле снова фиксируется смысл анонимности как стремления слиться с коллективным телом, растворившись в потоках подлинных переживаний.