Сущностные характеристики и особенности "мультикультурализма"

В этом смысле «плавильный котел» выглядит более гуманной, демократичной и справедливой формой интеграции, нежели ассимиляция, так как здесь все этносы - хотя бы теоретически - должны одинаково подвергаться «переплавке», постепенно создавая единый народ. И еще более гуманной и справедливой и, в то же время «мягкой», выглядит политика «мультикультурализма» («Салатной миски») с ее идеалом «единства в многообразии». Однако реальность, стоящая за этими красивыми названиями, оказывается весьма сложной и неоднозначной. Поэтому обратимся к более подробному рассмотрению ситуации в трех выделенных выше регионах.

2.1 Миграционные страны

Как уже выше отмечалось, впервые идеи «мультикультурализма» - вместе с соответствующим термином -- появились и стали осуществляться на практике в Канаде. Официально он был признан в 1971 г., став, тем самым, своеобразным актом признания государственными институтами бесплодности и неэффективности проводимой ранее политики ассимиляции, направленной на гомогенизацию культурно разнообразного населения страны. Введение соответствующей политики было вызвано опасностью квебекского сепаратизма. Провозглашая основной целью своего правления построение мультикультурного общества, власти стремились, с одной стороны, нейтрализовать идеологию франкоязычного и франко-ориентированного Квебека, а с другой - успокоить англоязычное большинство относительно национально-государственной целостности страны.

Один из первых исследователей данного явления -- С. Бенхабиб -- предложила для обозначения ситуации культурного плюрализма термин «радикальный, или мозаичный «мультикультурализм», где под последним понимается единое политического образование (государство), но состоящее из четко дифференцированных общностей, сохраняющих свою идентичность и границы, подобно элементам в мозаике. «Мозаичный «мультикультурализм» представляет собой некий набор механизмов, способный обеспечить его стабильное функционирование. К ним, прежде всего, относятся: эгалитарная взаимность, добровольное самопричисление, свобода выхода и ассоциации. Как считает С. Бенхабиб, данные социальные регуляторы могут сделать эту модель культуры вполне жизнеспособной, если сами культуры и субкультуры, создающие «мозаичное поле», не являются застывшими, а содержат программу роста и изменений.

В Австралии ситуация была несколько иной: к началу 70-х годов XX века резко сократился поток эмигрантов, что грозило неблагоприятными последствиями и для экономики, и для демографии страны. Официальное введение «мультикультурализма» в 1980-е годы должно было (по мнению властей) сделать страну более привлекательной для иностранцев.

Иная ситуация сложилась в США: приток эмигрантов в эту страну на протяжении всего XX века не уменьшался, а только увеличивался. Из-за чего власти уже давно вынуждены были регулировать этот поток, устанавливая определенные квоты и всячески борясь с нелегальной эмиграцией.

Как справедливо отметил Б. Межуев, анализируя ситуацию в США: «если по вопросам социально-экономической политики достигнуто более менее ясное распределение ролей (отражением которого является т.н. двухпартийная политическая модель), то проблема иммиграции не получила пока соответствующего политического оформления. С одной стороны, по вопросам политики натурализации нет единства в обоих лагерях -- правом и левом. На либеральном фланге в США защитникам прав человека и гражданских свобод в Америке противостоят сторонники сохранения высокой нормы заработной платы для трудящихся (чему, естественно, противоречит найм низкооплачиваемых иммигрантов из бедных стран). В консервативном лагере так называемым нативистам (nativists), адептам самобытности Америки и противникам усиления этнокультурного разнообразия, противостоят защитники прав предпринимателей в плане свободного найма на работу иностранцев».

Однако этот экономический аспект массовой иммиграции мало обсуждается в современной американской публицистической и аналитической литературе, теряясь в общих рассуждениях о культурных различиях.

В государственной идеологии США вплоть до 60-70 гг. XX века господствовала идея «плавильного котла» (означавшую, по сути дела, ассимиляцию), пройдя через который эмигранты станут просто «американцами» -- гражданами США и носителями единой американской культуры - вне зависимости от своих этнических корней. Считалось, что в либеральной стране, в которой существуют равные возможности для всех - независимо от этничности, расы, религии и т.п., переплавляя иммиграционные группы, создавалась единая американская идентичность, единая американская нация, единая американская культура. Эта идея была по сути дела заложена уже в Конституции США 1787 г., где использовано выражение «единый народ Соединенных Штатов».

Общим идеалом для всех американцев стала «американская мечта», а воплощенным символом последней -- статуя Свободы. Само выражение «американская мечта» впервые появилось в книге Джемса Адамса «Эпика Америки» («The Epic of America», 1931), и в ней имелась в виду мечта эмигрантов о стране, где каждый человек будет свободен, жизнь его станет лучше и богаче, где каждый имеет возможность получить то, чего он заслуживает. Со времен Адамса данное выражение превратилось в клише, затертое от частого употребления, а смысл стал весьма расплывчатым. Чаще всего оно употребляется для обозначения высокого жизненного стандарта (собственный дом, высокооплачиваемая работа, слава, переход в более высокий социальный класс). Обычно, при употреблении данного выражения подчеркивается, что американская мечта базируется на свободе личности и свободном предпринимательстве. Тесно связано оно и с понятием «self-made man» (букв. - «человек, который сам себя сделал»), то есть человека, который самостоятельно упорным трудом добился успеха в жизни, и известным лозунгом: «Каждый чистильщик сапог может стать миллионером!».

Высокой значимостью эта мечта обладала для эмигрантов, прибывающих в США из Европы, где в большинстве стран вплоть до XX века господствовала монархия, с характерным для нее сословным делением. Поэтому, прибыв в США, такие эмигранты сразу обретали политическую свободу.

В американском обществе первоначально были сомнения относительно успеха работы «плавильного котла», ибо эта «переплавка» означала отказ от культурного наследия своего народа, своих исторических корней. Это связанно с тем, что культурные различия, из всех имеющихся, представлялись наиболее безусловными, ибо с ними индивиды и группы связывали свою идентичность. Но, как утверждают многие исследователи, историческая практика опровергла взгляды скептиков, и в XX веке в общественном мнении утвердилось представление об успешной работе американского «плавильного котла».

Однако более внимательное и углубленное изучение ситуации показывает, что наряду с этой официальной точкой зрения на протяжении столетий в США прочно сохранялась неофициальная, но не менее значимая идея различного социального статуса разных этнических, этнолингвистических, расовых, религиозных, тендерных, возрастных и т.п. групп. Так, главным носителем американской культуры и ее героем (во всяком случае в XIX - первой половине XX веков) считался белый мужчина протестантского вероисповедания в «расцвете сил», т.е. примерно 30-40 лет. Рассмотрим этот вопрос подробнее, начиная с этнических параметров.

Верхнее место в этой неофициальной шкале занимали люди белой расы - выходцы из Европы англосаксонского происхождения, на втором месте стояли немцы, скандинавы, французы и прочие западноевропейцы, еще ниже на этой шкале находились итальянцы и славяне, а в самом низу - негры, индейцы, выходцы из Азии, Центральной и Южной Америки. И эта «этническая стратификация», пусть и неофициальная, оказывала значительное влияние на рынке труда и образования, в политической и социальной жизни (в частности, она ярко высвечивается при рассмотрении политической верхушки общества - списка президентов США, сенаторов, губернаторов, членов Верховного суда и т.д.). Причем, если европейские эмигранты (хотя бы во втором-третьем поколении) обычно интегрировались в общество, оказываясь просто «белыми американцами» с теми или иными этническими корнями, то для представителей последней группы такая интеграция была значительно затруднена, в частности, потому, что их внешность позволяла их сразу идентифицировать как «небелых» («цветных»), а браки (и даже любовные связи) между «белыми» и «цветными» не только не приветствовались, но и часто осуждались в американском обществе (особенно «белых» женщин с «цветными» мужчинами). Еще в 60-е годы XX века во многих штатах США имели место существенные проявления расовой дискриминации, например, отдельные места в транспорте, отдельные кафе и рестораны «только для белых» и «только для негров (цветных)». Показательна в этом отношении и продукция киноиндустрии, поскольку кино -- самое массовое из искусств, доступное самым широким массам, с том числе - малообразованным людям: с одной стороны, она отражает господствующие в обществе идеалы и установки, а с другой - сама формирует и закрепляет их в общественном сознании. И в этом плане существенно, что вплоть до 1970-1980-х гг. в кино - самом массовом из искусств - негры и другие представители «цветного» населения выступали либо в роли отрицательных персонажей, либо, в лучшем случае, где-то на вторых-третьих ролях положительных, тогда как положительные герои первого плана всегда были белыми. Не находим мы в фильмах того периода и позитивного освещения межрасовых браков или даже любовных связей.

Отметим также, что хотя на первый взгляд идея «плавильного котла» выглядит глубоко демократичной: все этносы одинаково подвергаются «переплавке» и в результате получается совершенно новая нация «американский народ», но в действительности ситуация несколько иная и, прежде всего, потому, что в любой стране существует государственный язык (или языки), и в США - в отличие от, например, Канады - таким языком является только один английский. А это означает не только то, что все официальные документы составляются на этом языке, не только то, что он оказывается языком межнационального общения, политики, юриспруденции, торговли, образования, но и то, что он незаметно для своих пользователей и носителей задает определенную картину мира, систему ценностей и культурных установок. Да и полноценным гражданином считается только тот, кто говорит на английском языке. Так, вспомним, например, что Луизиана, бывшая колония Франции, была принята в США как штат лишь после того, как перешла полностью на английский язык.

Не менее важным оказывается и образование, особенно получаемое в начальной и средней школе, причем здесь особенно существенны программы и содержание гуманитарных дисциплин, а среди них - истории и литературы. Так, литература изучалась в основном англоязычная, а история имела явно выраженный европо-американоцентристский характер. Тем самым школьник из обычной школы получал весьма искаженное представление о мировой истории. Таким образом, даже при «переплавке» различных этносов, полученная масса заливалась в «определенные формы», релятивные, прежде всего, культуре доминировавшего англосаксонского этноса. Таким образом, данная «переплавка» оказывается всего лишь несколько смягченной и ограниченной формой ассимиляции этнических меньшинств с доминирующим государствообразующим этносом (о полной ассимиляции можно говорить лишь относительно людей белой расы).

Но к концу XX века существенно изменилась демографическая ситуация в стране. Впервые за все время существования США белое население, все еще сохраняя ведущие позиции в экономике и политике, перестало доминировать в количественном отношении: к 1980 г. уже 51% составляли небелые граждане. А, учитывая всеобщее избирательное право, это требовало изменения и традиционной идеологии - как государственной, так и негосударственной.

В этих условиях идеи «мультикультурализма» и толерантность как его имманентная составляющая оказались весьма востребованными, а их применение - хорошим выходом из создавшегося положения. Как замечает Малахов «В Соединенных Штатах широкое распространение муль-тикультуралистской риторики связано с такой особенностью американского публичного дискурса как невнимание к социально-классовой стратификации, тенденция сводить общественные противоречия к противоречиям «ментальностей»; отсюда преувеличенное значение, придаваемое гармонизации, консенсусу, лучшему взаимопониманию и т.д.».

И, начиная с середины 70-х гг. на место «плавильного котла» постепенно выдвигается «салатная миска». Важную роль при этом сыграли некоторые принятые государственные документы и, прежде всего: «Акт о гражданских правах» 1964 г., в некоторой степени ослабивший доминирующее положение англосаксонского этноса в США, и «Иммиграционный Акт» 1965 г., благодаря которому в США начался массовый приток иммигрантов из стран «третьего мира».

Как отмечают исследователи: «В мультикультурной политике США отчетливо читается тенденция приобщения иммигрантов к ценностям американского общества. В то же время принятие политики «мультикультурализма» свидетельствует об отсутствии искомой этнокультурной гомогенности американского общества, о формировании дополнительных механизмов сдерживания этнического и расового экстремизма».

Н. Глейзер - один из первых исследователей «мультикультурализма» в США - в своих работах неоднократно отмечал, что главной проблемой в создании единой американской нации являются американцы африканского происхождения, а точнее «исторические корни сложных взаимоотношений между чернокожими и белыми американцами, вызвавшие к жизни политику «мультикультурализма», «интеграции без ассимиляции».

В этих условиях, в частности, стало культивироваться и «чувство вины» по отношению к этническим меньшинствам, пострадавшим ранее от белого населения: прежде всего, остаткам автохтонного населения завоеванных европейцами территорий - аборигены Австралии и индейцы США и Канады, большая часть которых была истреблена в процессе колонизации, а оставшиеся - загнанные в резервации, а для США это еще и негры - потомки рабов, завезенных в Америку. Даже после Гражданской войны и отмены рабства в США, негры, тем не менее, оставались расой, подвергаемой значительной дискриминации. Для большинства из них имел место очень низкий уровень жизни, они были заняты на тяжелой, грязной и малооплачиваемой работе, почти не имели доступа к высшему образованию и т.п.

Попытки изменить ситуацию - «восстановить справедливость» -вызвали на практике утверждение принципа толерантности, выразившееся, в частности, в замене прежнего, имеющего в американской культуре негативную окраску, названия «негр» на «афроамериканец», появление негров в ролях положительных героев в кино, в том числе - уже и главных героев, и т.д. (Но интересно отметить при этом, что межрасовые браки так и не получили в продукции «фабрики грёз» - Голливуда -- положительного освещения.)

Одним из ярких проявлений идеологии «мультикультурализма» стала так называемая «стратегия культурной защиты», применяемая в судах при рассмотрении преступлений, совершенных новыми эмигрантами, лишь недавно проживающими в США: их действия оправдываются тем, что они вели себя в соответствии с традициями и нормами, существовавшими в родной для них культуре.

Особенно важным шагом в развитии «мультикультурализма» было введение в 1980 гг. так называемой политики «утвердительного действия» (affirmative action) или «позитивной дискриминации», состоявшей в появлении этнических и расовых квот при приеме в вузы и при занятии определенных престижных должностей. Эти акции, проводимые в рамках общей политики «мультикультурализма», первоначально считались временными, направленными на выправлении дисбаланса в распределении ресурсов и власти. Идеалы при этом оставались либеральные, основанные на идее формального равенства всех людей перед законом - вне зависимости от их расовой или этнической принадлежности. Предполагалось, что по мере ликвидации соответствующего дисбаланса будет происходить постепенная интеграция данных меньшинств в единое политическое сообщество, и тогда эти временные меры могут отменены.

Однако после двух десятилетий такого рода практики выяснилось, что отказ от нее в настоящее время не возможен. Этнические меньшинства, для которых позитивная дискриминация обернулась значительным выигрышем на рынке образования и труда, резко воспротивились свертыванию данной программы. Таким образом, она не только не привела к достижению желаемой цели - интеграции этнических меньшинств в единое политическое сообщество, но даже, как ни парадоксально - усилила сегрегацию по расовым, этническим и этнолингвистическим признакам. Причем данная сегрегация стала добровольной и значительно увеличилась в масштабах: теперь уже не только негры и индейцы, но и выходцы из Азии, Латинской Америки и т.п. требуют для себя особых прав и привилегий. «Скандальные проявления этого процесса активно обсуждались в прессе и академической литературе: общежития только для выходцев из Азии, места в студенческих столовых только для чернокожих, радикальный пересмотр гуманитарных учебных программ в университетах, в результате которого культуре «европейцев» полагается количество часов, пропорциональное культуре «индейцев» и других этнических групп».

Результатом случившегося стало еще одно парадоксальное явление: бывшие противники мулькультурализма из лагеря «белых» неоконсерваторов превратились в его сторонников, защитников и пропагандистов. Сохраняя приверженность старым идеям о доминировании «белой» расы и необходимости сегрегации, они сошлись во взглядах с «цветными» активистами (защитниками этнических и расовых меньшинств) в своем отрицательном отношении к традиционному идеалу гражданского общества, провозглашающему равенство перед законом всех граждан вне зависимости от расовых и этнических различий.

Таким образом, на место «плавильного котла» пришел новый идеал «салатной миски».

Но этническими проблемами нынешняя ситуация не исчерпывается. Как мы выше уже отмечали, многие реальные проблемы современного общества связаны и с другими социально-культурными факторами, борьбой за свои права самых различные социальных групп и меньшинств, ранее подвергавшихся дискриминации в той или иной степени, поэтому обратимся и к их рассмотрению. При этом, не претендуя на полноту охвата, выделим их них несколько, на наш взгляд наиболее существенных.

На первое место здесь необходимо поставить религиозный. Вообще-то религиозная и конфессиональная принадлежность является важнейшим фактором самоидентификации личности и различных социальных групп, и позднее, при рассмотрении ситуации в европейских странах, мы будем уделять ему особое внимание. Однако как раз в США - в силу исторических особенностей - она приобрела специфический несколько «смягченный» характер. На протяжении XVI-XIX веков основную волну европейских эмигрантов в Северную Америку составляли протестанты различного толка (принадлежавшие к десяткам сект и направлений протестантизма), часто спасавшиеся от религиозных преследований и религиозных войн у себя на родине. Именно религиозные войны в Европе (XVI-XVII веков) и гонения на протестантов, плюс разнообразие самих протестантских течений, породили известный лозунг Реформации «cuius regio, eius religio» (гражданство прежде религии), утвердившийся в Новое время. В результате во многих европейских странах религия стала лишь частью национальной идентичности, а в США -изначально весьма «пестрой» в религиозном плане стране - с самого начала утвердилась веротерпимость.

Так, знаменитый «Билль об установлении религиозной свободы» Т. Джефферсона гласил: «...мы, Генеральная ассамблея Вирджинии, утверждаем закон, согласно которому никого нельзя заставить регулярно посещать или поддерживать какое-либо религиозное богослужение, место [культа] или священнослужителя, а также нельзя принуждать, ограничивать, досаждать или причинять ущерб его личности или имуществу или заставлять его как-то иначе страдать по причине его религиозных воззрений или убеждений; закон, согласно которому все люди свободны в исповедании веры и вольны отстаивать с помощью доводов свои взгляды в вопросах религии, и что это не должно ни в коем случае уменьшать или увеличивать их гражданскую правоспособность или как-то влиять на нее...».

Отметим здесь, что это была лишь веротерпимость, но не свобода совести в широком смысле, включающая и право быть атеистом, впервые провозглашенная во время Французской революции, а затем - во время Октябрьской революции в России. Такое положение сохраняется в США до сегодняшнего дня, в результате атеисты оказывается в некотором смысле ограниченными даже в своих гражданских правах, например, в ряде штатов из-за того, что они не могу приносить религиозную присягу, их показания не рассматриваются в суде и т.д.

Но и веротерпимость, утвердившаяся на официальном уровне, и безусловно ставшая важным шагом на пути секуляризации современной общества, на неофициальном тоже давала некоторый «сбой», так, опять-таки в силу вышеназванных исторических причин: во-первых, доминирование англосаксонской культуры сопровождалось и доминированием протестантизма (в Англии еще в XVII в. он утвердился в форме англиканства и получили распространение его другие направления - квакеры, баптисты и т.д.); во-вторых, среди коренного индейского населения США и среди негров, завезенных из Африки, в основном работали протестантские миссионеры, обращая их в свою веру и, тем самым, расширяя ареал этих верований; и, в-третьих, отношение к католикам у основной массы протестантского населения было несколько негативным. Чтобы убедиться в последнем, достаточно обратиться к списку президентов США - мы почти не находим там католиков (одним из немногих исключений стал Дж. Кеннеди). Из нехристианских религий в США имел место иудаизм, но он оставался национальной религией евреев, а процент мусульман, буддистов, конфуцианцев и представителей других религий вплоть до XX века был весьма низким в силу незначительной эмиграции из стран, где эти религии доминировали.

Отсутствие государственной религии в США не только способствовало расцвету в конце XX века новых, в том числе - нетрадиционных религий (Иисус-революция, кришнаизм, унифицированная церковь Му-на, неошаманизм и т.д.), но и сохранению этнической самобытности национальных меньшинств, привозящих с собой в США свои религиозные верования. И с ростом количества таких эмигрантов - выходцев из мусульманских стран и буддийских, конфуцианских и т.п. регионов Юго-Восточной Азии - проблема религиозных противоречий несколько обострилась, особенно, если учесть современное противостояние США (и Европы) мусульманским странам Ближнего Востока. А, значит, ситуация скорее работала на «салатную миску», нежели на «плавильный котел».

Следующая проблема, на которой необходимо остановиться, рассматривая процессы, происходящие в высокоразвитых странах в конце XX века, связана с изменением роли женщин в общественной жизни. В результате начавшего еще в XIX веке и значительно усилившегося в XX веке феминистского движения против дискриминации по половому признаку, женщины завоевали равные политические и экономические права с мужчинами и начали успешное внедрение в мир политики и бизнеса, что породило новое противостояние мускулинного / феминного в социальной жизни, вызвало широкие исследования в области тендерных проблем, и т.д. Интересно отметить, что одной сфер, где активность современных феминисток особенно велика, стала сфера языка. В английском языке, в отличие от русского, нет общего термина «человек», охватывающего и мужчин, и женщин, а есть только два отдельных слова «мужчина» (a man) и женщина (a woman), причем последнее является явно производным от первого²¹. Феминистки считают это унизительным для женщин результатом сохраняющейся дискриминации, и требуют замены данного термина латинским по происхождению словом «фемина» (аналогично тому, как негры были переименованы в афроамериканцев). Возмущает феминисток и то, что большинство названий профессий имеет в английской грамматике мужской род, часто включая в свою структуру слово «мужчина» (бизнесмен - a businessman, полицейский - a policeman и т.д.), и одним из своих важнейших завоеваний они считают укоренение в современном языке таких слов, как «бизнес-леди», «бизнес-вумен» (a businesswoman).

Еще одной существенной новацией конца XX века (примерно с середины 60-х годов) стало появление различных молодежных течений и организаций, различного рода «бунтов» и «революций», приведших к консолидации и самоидентификации по возрастному признаку (18-25 лет - так сказать, «студенческого возраста»), что сопровождалось становлением определенных молодежных субкультур, противопоставляющих себя доминировавшей ранее в обществе культуре старшего поколения. По ряду причин, которых мы пока не будем касаться, несколько позднее произошло еще выделение отдельной субкультуры подростков -тинейджеров (14-18 лет).

На волне усиливающейся в обществе либерализации, связанной с апологией прав личности и различных меньшинств, стали требовать общественного признания и особых прав сексуальные меньшинства (гомосексуалисты, лесбиянки, трансвеститы) и другие социальные группы, считающие себя объектами дискриминации.

Таким образом, в современном обществе в целом сложилась ситуация, когда речь пошла уже не об этнических проблемах как таковых, а действительно о конфликте самых различных социальных групп - носителей той или иной культуры/субкультуры, разрешить которые был призван «мультикультурализм».

В обществе произошла принципиальная смена идеала, что нашло свое отражение в публицистике: «Традиционный дискурс, носителем которого был белый мужчина сорока лет, основательно вычищен из масс-медиа объединенными усилиями «иного», данного в трех ипостасях: женщин, цветных и молодежных субкультур. Дабы преодолеть закрепленное в языке доминирование мужчин, безличное Man наделили полом и сопроводили обязательным контрагентом Frau. Неопределенный subject уточнили по роду - теперь, заменяя данное существительное местоимением, употребляют не нейтральное it, а указывающее на род she (иногда на замену выходит пара he/she). В целях борьбы с неявным расизмом табуизировали лексику, прежде считавшуюся (а у нас и до сих

пор считающуюся) безобидной: «негр» вместе с прилагательными «негритянский» и «черный» канули в Лету, уступив место «африканцу» и «афроамериканцу», - справедливо замечает В.Малахов.

Главная предпосылка появления мультикультурной парадигмы -- стремление приспособиться к нарастанию культурных отличий в обществе, сформированном как государство. Во второй половине XX в. инициативность этничности отмечается в целом ряде многонациональных государств, помимо Соединенных Штатов Америки. Но, разбираясь в общемировых тенденциях, молено сказать, что центральную роль в развитии мультикультурных процессов все же по-прежнему играют США. Как полагает ряд исследователей, расовый конфликт относится к самой трудной социальной ноше, которую США забрали с собой в XXI век.

2.2 Национальные государства

В последней четверти XX в. «мультикультурализм» стал обретать актуальность и для европейский стран, а также для тех стран Востока, где во второй половине XX в. началось бурное развитие промышленности, т.е., прежде всего, таких высокоразвитых стран, как Япония и Южная Корея. Как и в традиционных миграционных странах, здесь, кроме этнических проблем, во весь рост встали и проблемы эмансипации женщин, и становление особых молодежных субкультур, и религиозных и прочих меньшинств. Однако наиболее острой для европейских стран была проблема эмиграции, приобретающая ранее невиданную остроту и принципиально новый характер.

В силу исторического развития к XX в. на территории Европы сформировались национальные государства, характеризующиеся высоким уровнем монокультурности, что было достигнуто за счет многовекового процесса интеграции различных этнических групп (племен, родов, национальностей и т.п.). Этот процесс, который в целом шел на протяжении всей истории соответствующих государств, т.е. для европейских - примерно последнюю тысячу лет, значительно ускорился с начала Нового времени (с XVII в.), приведя к возникновению наций.

Далеко не всегда и не везде он полностью завершился. Если современные гасконцы, пикардийцы, бургунцы и т.п., прежде всего, считают себя французами, а баварцы и тирольцы - немцами, «вспоминая» о своих этнических корнях по преимуществу в дни местных праздников и фольклорных фестивалей, то, например, ирландцы, не смотря на то, что Ирландия уже несколько столетий существует в составе Великобритании, так и не идентифицируют себя с англичанами (а только с британцами), что ведет к непрекращающейся борьбе за независимость Ирландии, сопровождающейся не только политическими, но и вооруженными конфликтами, многочисленными террористическими актами и т.п. Аналогичная ситуация имеет место для басков в Испании, для курдов в Турции и Иране и т.д.

Идея национального государства на этнической основе и сегодня обладает значительной привлекательностью для ряда народов, что вызывает различного рода кризисы, движения сепаратизма на этнической, религиозной или региональной основе, в ряде случаев приводящие к расколу прежних государств на новые национальные, как это произошло, например, после Первой мировой войны с Австро-Венгрией, распавшейся на Австрию, Венгрию и Чехословакию, а в конце XX века с Югославией и Чехословакией, в еще большем масштабе этот процесс протекал во время распада СССР (но об этом мы подробнее будем говорить позднее - в связи с ситуацией в России). С другой стороны, конец XX в. дал и противоположные примеры: объединение ФРГ и ГДР в единое германское государство и единую нацию, в которую ныне входит и целый ряд этнических меньшинств: российские немцы, сербы, турки, хорваты и др. И во многих работах политологов, социологов, философов и т.д. уже звучит идея о том, что ныне Европа (а точнее - Европейский союз) представляет собой новую полиэтническую общность людей.

Обращаясь к историко-культурным аспектам данной проблемы, прежде всего, отметим, что для большинства европейских стран к началу Нового времени как их территориальные границы в самой Европе, так и состав населения, в целом уже определился и стабилизировался, и в период Нового времени активно протекал процесс становления соответствующих наций из имеющихся этносов. Причем данные этносы находились примерно на одинаковом уровне развития, относясь к культуре единого типа (индустриальной) и исповедуя одну религию - христианство (в форме католицизма, протестантизма или православия). Все это облегчало интеграцию различных этносов в составе государства в единую нацию, хотя, напомним, далеко не всегда этот процесс происходил безболезненно и часто сопровождался насильственными мерами, проводимыми правительством (введение государственного языка и запрет на использование в официальной сфере иных языков, в том числе - на изучение их в школе, особое содержание школьных программ, политика дискриминации по отношению к этническим меньшинствам, и т.д.). В основном данный процесс носил характер ассимиляции этнических меньшинств с «титульным» этносом. В результате политики ассимиляции, например, в Германии, где она проводилась особенно активно, в начале XX в. оказалось только 3% населения, являющегося не немцами. Говоря о причинах такой радикальной и ускоренной ассимиляции, нельзя не отметить тот исторический факт, что окончательное объединение Германии (Западной и Восточной) произошло только в середине XIX в.

В Новое время новыми территориями европейские государства (Англия, Франция, Испания, Португалия, Голландия, а в XIX в. - еще и Германия) «прирастали» в основном за счет завоеванных неевропейских земель - в Америке, Африке, Азии, Австралии, которые становились колониями данных метрополий. И, если в Европе в это время уже развивалась индустрииальная культура, то для населения колоний характерна принадлежность к культуре более низкого типа -- аграрной (причем в широком диапазоне: от первобытной до, условно говоря, средневековой). Это во многом определяло и отношение к колонизированным народам, в частности, политику расовой дискриминации и сегрегации, доходившей порой до апартеида. И до второй половины, а то и конца XX века ни о какой интеграции и, тем более, ассимиляции колонизированных народов с одной стороны и населения метрополии с другой, речи не шло. Имела место только определенная политическая и экономическая интеграция, в частности, последняя выражалась, прежде всего, в вывозе из колоний ценного сырья, использования местного населения в качестве дешевой рабочей силы и/или «пушечного мяса», а также рынка сбыта промышленных товаров, производимых в метрополии.

Разумеется, при этом имели место и некоторые положительные факторы: например, при необходимости в колониях велось строительство дорог и мостов, отдельных промышленных предприятий, появлялось некоторое количество школ и больниц. Причем обычно последние совмещались с религиозными миссиями (католическими и протестантскими). И именно миссионерская деятельность может считаться одним из немногих факторов в деятельности колонизаторов, действительно работающих на интеграцию. Отметим, что сам факт «язычества» туземного населения и, соответственно, «приобщение» его к «истинной вере» (и «высшей культуре») всегда позиционировался в идеологии колониализма как важнейшее достижение, перевешивающее для колонизированных народов все «минусы» этого деяния: ведь принятие христианства сулило «спасение души», чего «бедные дикари» иначе были бы лишены.

Еще одним фактором той же направленности (но значительно более слабым) можно считать проводимые среди местного населения этнографические, лингвистические, археологические, культурологические и т.п. исследования - как теми же миссионерами, так и специально приезжающими из Европы учеными. В частности, такого рода исследования позволили европейцам в XX веке осознать, что колонизированные народы - это не просто «грязные дикари-язычники», а носители особой, своеобразной и порой весьма высокой культуры, что оказалось весьма значимым в период антиколониальной борьбы.

Таким образом, в интересующем нас аспекте для европейских стран в период Нового времени отмечаются два самостоятельных процесса: интеграция этносов метрополии в единую нацию (в основном -путем ассимиляции с «титульным» народом) и политика сегрегации по отношению к населению завоеванных колоний.

В первой половине XX в. общий процент эмигрантов в высокоразвитые западно-европейские страны можно оценить, в целом, как незначительный, и потому не вызывающий серьезных социальных катаклизмов. Весьма существенно при этом, что в тот период большинство эмигрантов стремилось к интеграции и (особенно, начиная со второго-третьего поколения) достаточно успешно «вписывалось» в господствующую культуру и даже ассимилировалось с местным населением (в том числе и путем межэтнических браков). Одной из существенных причин этого был характер и причины эмиграции. Так, основная масса эмигрантов в западные, наиболее экономически развитые страны Европы, представляла собой выходцев из других европейских же стран (в основном, из Восточной и Южной Европы), и, тем самым, они изначально были носителями культуры того же типа (индустриальной) и принадлежали к той же христианской церкви (хотя и разных ее направлений). Для многих из тех, кто первоначально приезжал лишь на заработки, например, поляков, чехов, словаков, итальянцев и т.д. перспективы постоянной жизни и работы во Франции, Англии, Германии и т.п. перевешивали идею возвращения на родину, так как здесь они обретали постоянную работу и более высокий уровень жизни. При этом некоторые волны эмиграции имели еще дополнительные, весьма серьезные причины для ассимиляции, так, две большие волны эмигрантов составили беженцы из России (после Октябрьской революции и Гражданской войны) и армяне, проживавшие ранее в Турции (после резни, устроенной там турками в 1914 г.). И те, и другие не просто приезжали на заработки: им просто некуда было возвращаться, что, разумеется, играло важную роль в стремлении обрести новую родину и интегрироваться в новое сообщество.

Однако во второй половине XX в. и, особенно, в его последней четверти, явно обозначились новые проблемы: резко уменьшился прирост коренного населения Европы (в некоторых европейских странах он является в настоящее время вообще практически нулевым), что вызвало дефицит рабочей силы (особенно - «дешевой»), и, как результат -- резко возросла эмиграция, причем, прежде всего, из бывших колоний и вообще стран «третьего мира».

Поэтому не случайно, что, например, в Германии первыми пропагандистами «мультикультурализма» стали представители промышленного капитала, озабоченные ситуацией на рынке труда - слабым притоком свежей рабочей силы, особенно, малоквалифицированной. И, если в США этот экономический аспект проблемы чаще всего маскируется за общекультурной риторикой, то в Европе при обсуждении проблемы эмиграции он четко осознается и часто выходит на первый план.

Количество эмигрантов из бывших колоний и в целом слаборазвитых стран в Европе весьма велико. Это явление даже получило в литературе название «колонизации наоборот». Так, в 1990-е годы в странах ЕС и Швейцарии количество мигрантов превысило 18 миллионов человек (не считая уже натурализованных, т.е. получивших статус граждан), а их приток составлял 2 миллиона человек ежегодно.

По разным оценкам в настоящее время в европейских странах проживает от 15 до 20 млн. человек из мусульманских стран. Их доля в структуре населения Европы за последние полвека возросла с 1% до 5%. На фоне углубления демографического кризиса в западноевропейских странах (для государств ЕС характерен нулевой демографический рост, а для ряда стран - близкий к нулевому) число автохтонных европейцев к 2050 г., по оценкам экспертов, может сократиться на 15 %. И, напротив, при демографической активности иммигрантских меньшинств через полвека их число может дойти до одной трети или одной второй части населения европейских стран.

Структура иммигрантских меньшинств в этих странах выглядит следующим образом. Наибольшее число легально проживающих иммигрантов из мусульманских стран живет во Франции, где их почти 6 млн. человек, т.е. 10% населения страны; в Германии - от 2,5 до 4 млн. человек, в Великобритании - 2 млн. человек, в Нидерландах - 1,5 млн., в Швейцарии - 720 000, в Швеции, в Испании и в Бельгии - по 400 000, в Австрии, в Греции и Дании - по 200 000 и т.д.

Эгалитарная модель «мультикультурализма», считает Э.Гидденс, уже стала реальностью в Европейском Союзе, который, по его мнению, можно считать образцом новой космополитической нации. Для нее старые идентичности уже не имеют никакого значения. Как утверждает Э. Гидденс, именно Германия служит наилучшим образцом страны с мультикультурным обществом. Однако, после объединения двух Германий, затяжного экономического кризиса с беспрецедентным ростом безработицы в немецком обществе все острее звучит критика в адрес правительства и ее иммиграционной политики. На официальном уровне (в отличие, например, от Канады) Германия отрицает «мультикультурализм», который в немецком обществе презрительно называют «multi-kulti» и проявляют все меньше оптимизма в отношении будущего мультикультурного немецкого общества.

Эгалитарная концепция «мультикультурализма» видит интеграцию иноэтничных иммигрантских меньшинств не как унифицирующий процесс, а как сохранение культурного многообразия в общей социальной атмосфере взаимной терпимости. Одновременно признаются две области культуры: во-первых, общая политическая, концентрированная вокруг идеи равенства и, во-вторых, ряд различных культур в приватной, коммунальной, общинной сфере, которые, в свою очередь, обладают общими языком и религией, а также общими традициями и родственными отношениями. Критики данной концепции «мультикультурализма» считают, что такая стратегия может быть беспроблемной только до тех пор, пока это касается каких-то периферийных сфер жизни, например, кулинарии. Как кулинарное разнообразие мультикультурность не трудно внедрять в жизнь общества, ведь посещение китайского или индийского ресторана стало уже частью кулинарной культуры большинства западноевропейских стран. То же самое касается и развития общеевропейского выбора товаров и услуг в рамках ЕС. Когда же речь заходит о более важных областях жизни: о рабочих местах и заработной плате, о праве на социальные выплаты и пенсии, о правах и традициях, о религиозных убеждениях и практиках, то от мысли о «мультикультурализме» быстро отказываются (вспомним немецкое multi-kulti). Именно здесь, утверждают критики эгалитарной концепции «мультикультурализма», приходит конец терпимости.

На протяжении длительного времени в глазах и политиков, и основной массы населения европейских стран сохранялась иллюзия, что страна остается этнически однородной, а пребывание эмигрантов - временное явление, они прибыли сюда работать и со временем вернутся к себе домой. Об этом свидетельствуют, например, устоявшиеся названия этих групп населения, скажем, в Германии их называют «иностранцами», «чужеземцами» (Auslander) или «гастарбайтерами» - «временными рабочими» (Gastarbeiter) даже в случае, если они родились в Германии и всю жизнь в ней прожили.

Для анализа рассматриваемой проблемы существенно, что большая часть таких эмигрантов не желает возвращаться, оседая в европейских странах на постоянное жительство. Но еще более важной особенностью этой волны эмигрантов стал отказ от ассимиляции - твердая установка на сохранение своих национальных, этнических, религиозных и т.п. особенностей. И, поскольку процент такого рода эмигрантов в большинстве европейских стран на сегодняшний день достаточно высок, то во весь рост стала проблема сосуществования в едином государственном пространстве различных этнических групп и культур.

Необходимо отметить, что даже в настоящее время во многих европейских странах (особенно во Франции и Германии) и политики, и ученые (социологи, политологи, философы и т.д.) продолжают отстаивать прежний идеал гражданского общества, опирающийся на идею гражданства и, тем самым, требующий интеграции любого нового гражданина в имеющуюся политическую и социальную структуру - вне зависимости от его происхождения и воспитания. В общественно-политических дискуссиях до сих ощущается мощнейшее противодействие самой постановке вопроса о Франции или Германии как культурно плюралистической стране. Одним из следствий данной позиции является сохранение прежнего законодательства - без учета новых жизненных реалий, а это в свою очередь ведет возникновению межэтнических конфликтов, усилению социальной напряженности.

Все эти факторы и вызвали рост интереса к доктрине «мультикультурализма». Бытуют всевозможные, порой полярные точки зрения на роль и перспективы мультикультурализма. Для одних он - необходимое условие мирного межкультурного сосуществования. По мнению других, чрезмерное увлечение идеями «мультикультурализма» может привести к потере самобытности культур. В понимании третьих, настроенных наиболее критично, «мультикультурализм» в современном мире представляет собой новый тип «модернизированного расизма».

Даже в странах, где идеи «мультикультурализма», казалось бы, уже прочно заняли свою нишу в общественной и политической сферах жизни, наблюдаются разногласия в трактовке их роли и значения. Одним из примеров может служить ситуация в нынешней Германии, которая за последние десятилетия (из-за большого количества эмигрантов, проживающих в стране) обернулась в мультикультурное общество с его основными проблемами. Тем не менее, в самой Германии имеются сомнения, действительно ли немецкое общество является мультикультурным.

Полемика вокруг «мультикультурализма» в Германии ведется с различных позиций. «Левые» применяют его идеи в своих выступлениях против требований к мигрантам ассимилироваться в принимающую их культуру. Консерваторам же он служит, прежде всего, для обоснования права и обязанности сохранения «немецкой национальной культуры». И для тех, и для других главным при рассмотрении «мультикультурализма» является «страх перед смешением». Обе стороны настаивают на «узнаваемости различий» культур²⁶. Даже призываемая в этом контексте толерантность по отношению к другим, о которой столько пишется в прессе, означает, в общем, попытку избежать культурной интерференции. Потенциал взаимного воздействия при таком подходе незначителен.

Осознать всю сложность проблем, вставших в настоящее время перед национальными государствами Европы, можно лишь углубившись в конкретную историко-культурную ситуацию, сложившуюся той или иной стране. Возьмем в качестве примера Францию - страну, где еще в эпоху Просвещения были заложены идейные основы либерализма, а со времен Французской революции начаты последовательно воплощаться.

Проблемы мулътикулътурализма во Франции. В XVIII веке количество эмигрантов во Франции было незначительным, в основном это были выходцы из Голландии, Германии, Италии и Испании, существенно, что они приезжали во Францию как нанятые специалисты. В 1851 году количество иностранцев составляло около 1% населения (380 000 чел.), в основном они селились в пограничных регионах, и до 1870 года они вообще не представляли собой группу граждан, выделяемых в особую категорию.

Во второй половине XIX - начале XX веков приток иностранцев значительно увеличивается: иммиграция выросла с 800 000 в 1876 году до 1 200 000 в 1911 г. Как и ранее, это в основном выходцы из соседних европейских государств (85% иммигрантов), но при этом изменился их качественный состав: теперь подавляющее большинство эмигрантов составляли рабочие.

В 1910-1930 годы во Францию иммигрирует множество итальянцев, поляков, бельгийцев, испанцев, чехов и словаков, а также (особенно в 1918-1923 гг.) армян и русских. При этом ассимиляция различных этнических групп происходила по-разному. Так, для итальянцев ситуация упрощалась тем, что благодаря закону 1927 года они могли свободно жениться или выходить замуж за французов, обретая, тем самым, французское гражданство. А вот поляки укреплялись в своем партикуляризме за счет существования польских общин, курсов польского языка в школах, а так же многочисленных культурных центров, поддерживающих их связь с родиной, причем само создание таких центров началось с 1920 года (после волнений среди польских рабочих), и шло при прямом поощрении со стороны правительства Франции. Отметим, что сам факт существования таких центров и возможность изучения родного языка в школах, может быть оценен как неявный, скрытый «мультикультурализм», существовавший задолго до того, как сама эта концепция возникла.

Однако само существование польских общин и способ управления ими, хотя и замедлило интеграцию, но не препятствовало ей кардинально: уже второе поколение эмигрантов довольно успешно начало «переплавляться» в республиканском «котле» Франции, постепенно входя в состав французской нации. Отметим, что одним из факторов, облегчавших интеграцию поляков, была общность религии, поскольку они, как и большинство французов, были католиками.

Аналогичные процессы происходили и с другими народами, даже культурно еще более далекими от французов, например, с армянами. Армянские диаспоры во Франции долгое время изучал М. Хованесян, и на основе проведенных исследований он утверждал факт обретения французского гражданства армянами. Большое количество армян было вынуждено покинуть родину после трагических событий в Турции 24 апреля 1914 года (резни армян турками), а после окончания Первой мировой войны и особенно в 1922 - 1923 множество их обрело новое место жительства во Франции. При этом армяне не растворились среди французов в политическом отношении, образовав свою диаспору и свою субкультуру.

Как считает М. Хованесян, субкультурная идентичность армян складывалась в течение трех поколений. Первое поколение передало своим детям национальные традиции и ценности, а также обучило их своему родному языку, но параллельно, благодаря системе школьного образования, практически все второе поколение освоило французский язык как «второй родной». В первом поколении эмигрантов практически не наблюдались смешанные браки (армян с неармянами), во втором поколении они уже становятся довольно частыми, т.е. если первое поколение еще живет «между двумя культурами», но второе уже начинает ассимилироваться. Но серьезные изменения появились лишь в третьем поколении. Существенную роль при этом сыграли различные социальные институты - образовательные учреждения, армия, политические партии и т.д.

На этом этапе армянская культура была ресурсом, из которого армяне черпали основания собственной идентичности. Однако наиболее мощным фактором -- объединяющим началом для армянской общности - были в этот период не общность обычаев, традиций и ценностей, и даже не религия (большинство армян традиционно принадлежало к самостоятельной ветви христианства - армяно-григорианской церкви), а скорее воспоминания о геноциде, т.е. историческая память. Именно она, как считает М.Хованесян, лежала в основе возникновения диаспоры и продолжала ее цементировать: с 1930 года дата 24 апреля ежегодно собирает армян вместе, являясь мощнейшим фактором, препятствующим полной ассимиляции.

Принципиально новый тип эмиграции и эмигрантов появляется во Франции после Второй мировой войны: начинается массовая иммиграции из Африки, число таких эмигрантов сначала сравнялось с числом европейских иммигрантов, а затем и превзошло его. Эта новая волна эмиграции принесла с собой ислам, свой особый уклад жизни и, в целом, культуру, во многом отличающуюся от европейской. Весьма существенные проблемы, препятствующие ассимиляции новых эмигрантов, создал именно ислам: ведь предшествующие волны эмигрантов были, в основном, христианскими, так что, даже при наличии конфессиональных различий между католиками, составляющими большинство французов, протестантами, православными (в основном, выходцами из России) и армяно-григорианцами, слишком серьезных проблем в социальной жизни не возникало. Тем более что уже в 1905 г. во Франции был принят закон о разделении государства и церкви. Но и до этого, начиная с Французской революции, во Франции был осуществлен ряд мер, способствующих секуляризации общества.

Так, «Декларации прав человека и гражданина», принятая в 1789 году, провозглашала право каждого человека практиковать любую религию, свобода вероисповедания утверждалась и в Конституции 1791 года. Важнейший шаг на этом пути связан с подписанием Конкордата в 1801 году, согласно которому католицизм был объявлен конфессией большинства французов, но не государственной религией Франции. Глава государства получил право назначать церковных чиновников, в 1806 году была разрешена регистрация гражданских браков. Это относилось ко всем религиозным культам, распространенным во Франции, а не только к католицизму.