В другой раз (в 1909 г.) киевские универсанты вступили с Л.В. Собиновым в торг, не желая делиться доходом от предстоящего благотворительного концерта с курсистками. По свидетельству очевидца, они даже допустили тон, «граничивший с угрозами отказаться от всякого его содействия». Но твердое заявление артиста, что в таком случае он будет петь только в пользу курсисток, заставили молодых людей извиниться. Участившиеся рецидивы такого паразитически-деляческого отношения благотворимых к артистам-благотворителям свидетельствовали, в частности, о том, что в значительных кругах студенчества крепло убеждение: институт благотворительности, якобы унижающий достоинство молодой интеллигенции незаработанными ею деньгами, исчерпал себя. Ему на смену, считали адепты такой точки зрения, должна прийти доходная коммерческая предприимчивость в виде студенческой кооперации (столовые, потребительские лавочки, издательства, книготорговля и проч.), более соответствующая требованиям времени.

Театрально-драматические и музыкальные увлечения студентов раскрывались и в их художественно-самодеятельном творчестве в составе любительских трупп, оркестров, ансамблей, хоров, действовавших во многих, если не во всех, высших учебных заведениях России. Непременной составляющей студенческой субкультуры являлись оркестры и хоры. В 1884 г. Совет Петербургского университета благосклонно удовлетворил ходатайство группы универсантов о создании студенческого симфонического оркестра при тогда же созданном Музыкальном комитете с участием профессоров НА Меншуткина, НА Гезехуса, инспектора студентов М.Ф. Цивильникова, дирижера Г.О. Дютша. Оркестр просуществовал до 1903 г. В 1890 г. к нему присоединился оркестр духовых инструментов. К 1902 г. в обоих коллективах состояло до 250 чел. Тогда же в университете возник студенческий хор. В 1897 -1902 гг. число его членов составляло от 380 до 250 чел.

В1904 г. утверждается устав нового Музыкального кружка Петербургского университета под бессменным (до 1917 г.) руководством Н.А. Сасс-Тисовского, тогда студента, который, получив диплом юриста, окончил Петербургскую консерваторию по классам композиции у Н.А. Римского-Корсакова и рояля у Ф.Ф. Черни. Постепенно кружок приобрел организационные формы музыкального учебного заведения с классами сольного пения - профессора М. Джирольдони, скрипки - Я.В. Костржева, теории музыки - Н.А. Сасс-Тисовского, камерной музыки; с 1916 г. открылись классы виолончели, контрабаса, медных духовых инструментов, с 1913 г. - фортепьянный класс. Приват-доцент А.Ф. Каль читал в университете лекционный курс и вел семинары по истории музыки с приглашением в качестве «иллюстраторов» участников музыкального кружка. С1909 г. в него стали принимать в качестве членов только по результатам испытаний в специальной комиссии. В первом таком конкурсе участвовало 122 чел. В 1915 г. в работе оркестра принимали участие 65 слушательниц высших женских учебных заведений Петербурга.

Одновременно при кружке действовал руководимый Н.А. Сасс-Тисовским мужской студенческий хор. В1906 г. в нем состояло 125 чел. Кружок избирал также почетных членов из числа композиторов и музыкантов, содействовавших его работе.

В 1908 г. Музыкальный кружок с симфоническим оркестром и хором при нем образовался в Петербургском политехническом институте. В 1909 г. в Кружке состояло 70 чел. Их музыкальными занятиями руководил Н.А. Сасс-Тисовский. Дважды в месяц кружок проводил вечера с пением, мелодекламацией, фортепьянной и скрипичной музыкой. Уже в апреле 1909 г. кружковцы дали первый оперный спектакль: «Евгений Онегин» (три картины) и «Русалка» (одна картина). В ноябре того же года в актовом зале политехникума состоялся первый симфонический концерт студенческого оркестра. Правда, на партии инструментов, непопулярных среди студентов (гобой, фагот, труба, валторна) приглашались «ученики» консерватории. В ноябрьско-декабрьских концертах того же года исполнялись произведения П.И. Чайковского, А.С. Аренского, В.С. Калинникова. Оба концерта прошли при полном зале (700 чел.) и дали 400 руб. сбора. Кружок получал дотацию от администрации института в 625 руб.

В 1914 г. был создан сводный симфонический оркестр cтyдентов Петербурга из 130 чел., который дал успешные концерты в Дворянском собрании в феврале и в Михайловском театре - в ноябре.

В 1897 г. студенческий симфонический оркестр появился и в Московском университете. В.Д. Зернов, бывший студент- естественник (1897-1900 гг.), профессор, ректор Саратовского университета, вспоминал:

«В оркестре я был концертмейстером первых скрипок. Мы сразу начали готовить концертную программу: проходили первую симфонию Бетховена и марш Мендельсона... Оркестр давал концерт 5 марта 1898. Зал был полон».

Этот премьерный концерт состоялся в популярном среди московских театралов зале Охотничьего клуба.

В 1903 г. при Московском университете возникло Общество искусств и изящной литературы. По мере надобности оно могло иметь секции: драматическую, музыкальную, вокальную и пр. Для «преподавания» в последних приглашались руководители из студентов и «посторонних лиц». Общество устраивало спектакли, концерты (дважды в год обязательно в пользу «недостаточных» студентов), литературно-музыкальные вечера, выставки в помещениях не только университета, но и вне его. Общество имело право издавать сборники трудов своих членов и периодические издания, но лишь по постановлению Совета профессоров. Имело оно и специальную библиотеку.Членами Общества состояли студенты, профессора и преподаватели. Финансирование его велось суммами, слагаемыми из членских взносов, в размере установленном Советом университета, благотворительных накоплений и субсидий от университета. Можно предположить его типологическую идентичность рассмотренному выше Кружку литературы и искусства при Петербургском университете». В 1908 г. в Юрьевском университете образовался Кружок любителей русской музыки, имевший целью способствовать «художественному развитию» своих членов посредством «возможно полного ознакомления с различными течениями в русском музыкальном искусстве (светском и духовном)».

Основными формами музыкально-просветительской деятельности кружка были концерты, тематические чтения, лекции, рефераты, доклады, издание на собственные средства нотных и музыкально-теоретических произведений, составление нотно-музыкальной библиотеки. В 1912 г. в кружке состояло 23 действительных и почетных члена. С началом Первой мировой войны кружок свернул свою деятельность.

Просвещение в области национальной музыкальной традиции входило в программу Музыкально-драматического общества студентов-малороссов Юрьевского университета, созданного в 1916 г. Основной формой его деятельности были рефераты и доклады по таким, например, темам, как

«Кобзарь и Лысенко», «Современные малороссийские композиторы». В обществе состояло всего 12 чел.

Эстетические запросы студенчества были очень разными, в большом городе легко было найти ответы на все запросы. Театр помогал студентам в формировании идеалов и убеждений, помогал познавать себя и выбрать свой путь. Литература формировала мировоззрение учащихся. Студенты критично относились к театральным постановкам, анализировали их, отдавали предпочтение тем или иным актерам и актрисам. Последние могли стать и предметом платонической любви. Театр формировал эстетические вкусы, повышал уровень культуры студентов.

2.2 Студенческие праздники

«Вечеринки» и прочие будничные развлечения являлись самым популярным и доступным видом коллективного досуга студентов, правительственных и негосударственных (общественных и частных) высших учебных заведений. Они проводились в вечернее, после занятий, время. Отсюда и название - «вечеринки». Устроителями вечеринок были общества (кассы) взаимопомощи студентов (с разрешения администрации), но намного чаще - землячества. Последние, будучи с 1871 по 1907 гг. запрещенными, действовали нелегально, точнее, полулегально, поскольку учебное начальство смотрело на их существование сквозь пальцы, как на неизбежную данность студенческого социума. Естественно, полулегальными были и земляческие вечеринки. Они созывались тем чаще, чем больше в конкретном высшем учебном заведении было землячеств. Думать так позволяет, в частности, такое свидетельство академика М.А. Алексеева, в 1898-1902 гг. студента восточного факультета Петербургского университета: «Землячества устраивали вечера буквально ежедневно...» Популярны вечеринки были и у студентов нестоличных учебных заведений. Бывший студент Томского технологического института вспоминал: «Скучно, однообразно плелась жизнь сибирского студенчества, а потому всякий бал или вечеринка встречались не только как обычное развлечение, но и как событие».

В период нелегальности землячеств (1871-1907 гг.), организуемые ими вечеринки проводились как вольные собрания, без каких бы то ни было официальных полицейско-охранительных регламентаций, с соблюдением определенной конспиративности, а потому остро политизированные.

С 1907 г., согласно «Положению» Совета министров от 11 июня, землячества были вновь, после З6-летней нелегитимности, разрешены, соответственно легализовались и организуемые ими вечеринки. Но теперь каждый раз непременно по прошению устроителей на имя ректора; тот - через попечителя учебным округом обращался к градоначальнику. И только с санкции последнего вечеринка могла состояться и об этом можно было сообщить студентам специальным объявлением.

Законом 11 июня 1907 г. вечеринкам был придан статус чисто развлекательного мероприятия с благотворительным акцентом. Контроль за их политической «безопасностью» возлагался на городскую полицию148. Полицейскому цензурованию подлежали даже программы вечериночных концертов. Как явствует из воспоминаний выпускника Томского технологического института Ал. Матвеева о чем-то памятной ему вечеринке Вятского землячества (состоялась где-то после 1910 г.), местный полицмейстер вычеркнул из ее концертной программы стихотворение студента Судейкина в исполнении автора, видимо, показавшееся ему неблагонамеренным по содержанию.

Сама вечеринка проходила в присутствии чинов полиции; у подъезда дома, где собирались студенты, дежурил городовой, в прихожей находился околоточный надзиратель, «любезно» развлекаемый студентами-«распорядителями». «Пожевывая бутерброды, околоточный делает вид любезного слушателя и провожает глазами каждого вошедшего».

Как и все земляческие вечеринки, эта преследовала не только и не столько цели развлекательно-досуговые, но и благотворительные в пользу нуждавшихся студентов. Источником таких денежных поступлений был буфет. В импровизированной «буфетной» комнате, традиционно именуемой «мертвецкой» (на двери в нее висел устрашающий «плакат» с изображением черепа с перекрещенными костями под ним), гостям предлагались с наценкой напитки: водка («водочка», «водченка») - пятачок - четверть стакана, гривенник - половина, пятиалтынный - три четверти; в ассортименте были также непременное пиво («пирамидой стояли ящики с пивными бутылками») и сельтерская. Плата за выпитое и сдача с нее осуществлялись посредством двух глубоких тарелок - «касс» с мелкой серебряной и медной монетой, стоявших подле каждого студента- «буфетчика». Закуски же предлагались бесплатные. Тарелки с нарезанным мясом, солеными огурцами, бутербродами были расставлены на сдвинутых столах, вся сервировка которых состояла... из стаканов и вилок.

Естественно, благотворительными были и вечеринки, устраиваемые обществами взаимопомощи. Член такого общества в бытность свою студентом Петербургского горного института (1880-1885 гг.) академик М.А. Павлов вспоминал: «От устройства их касса получала некоторые доходы. Правда, со временем они становились все менее обильными, и нередко дело кончалось тем, что расход равнялся доходу. На вечеринках продавались бутерброды и пиво, а внизу, в комнате, называемой «мертвецкой», пили водку. Все это расценивалось, конечно, по повышенной ставке. Бутылка пива, стоившая восемь копеек, продавалась за пятнадцать. От продажи пива, водки, бутербродов и составлялись наши доходы».

Большая часть полученной от буфетных наценок выручки поглощалась выплатами за наем помещения, услуги тапера или оркестрантов, гардеробщиков, тратами на покупку горячительных и освежающих напитков, съестных припасов. И только остаток коммерческой выручки, чаще всего незначительный, пополнял благотворительные суммы касс взаимопомощи и землячеств.

Доходность вечеринок напрямую зависела от числа участвовавших в них. Для этого устроителям приходилось «усиленно рекламировать каждую предстоящую студенческую вечеринку»: в период нелегальности землячеств - посредством устной студенческой «почты»; после - в виде официальных объявлений, вывешиваемых в помещениях учебных заведений. Образец такого объявления находим в воспоминаниях бывшего томского «технолога» Ал. Матвеева: «Вечеринка Вятского землячества, с концертным отделением, танцами, конфетти и собственным буфетом - в пользу недостаточных товарищей-вятичей». В виде «разрисованного плаката» оно было вывешено в чертежной за две недели до события.

По свидетельству другого мемуариста, заблаговременная информация о каждой из вечеринок предназначалась преимущественно тем, кто очень нуждался в них - «больше и чаще всех» их посещавшим, - первокурсникам. Особенно иногородним, которым еще только предстояло приспособиться к совершенно новым условиям студенческой повседневности. Приехав из «теплой провинции», они после кратковременной эйфории, свойственной студентам-неофитам, вскоре осознавали, что находятся в чужом городе, без опеки родителей, один на один с множеством психологических, материально- бытовых и академических проблем, опыт разрешения которых предстояло только обрести. Все это на первых порах порождало в них чувства растерянности, заброшенности, тоскливого одиночества.

Чтобы избавиться от этого тревожащего неокрепшую юную душу чувства, нужно было врасти в новую академическую среду обитания с ее системой ценностей, нерушимыми правилами поведения, способами выживания, нередко в экстремальных обстоятельствах. И первые «душеспасительные» уроки студенческого общежития можно было получить, участвуя в земляческих благотворительных вечеринках с их духом корпоративного товарищества, «семейным» характером общения, «воссозданным миром своей родины»156. Здесь первокурсник знакомился с земляками, учившимися на разных курсах и факультетах, постигал азы студенческого досуга - с винопитием, танцами, хоровым пением излюбленных учащейся молодежью песен, жаркими спорами на модные общественные темы; приобщался к женскому обществу из приглашаемых курсисток, проникавших на вечеринки «контрабандно» гимназисток старших классов и просто «модных дам, интересовавшихся студенческой жизнью». Словом, вечеринки способствовали психологической реабилитации начинающих студентов и их адаптации к новым условиям академического быта. Точно такой же адаптационный период переживали и курсистки- первокурсницы. Слушательница Московских высших женских курсов писала в 1912 г.: «Приехала я на курсы из далекой Сибири. Ни родных, ни знакомых. Была очень несчастна. Открылись собрания моего землячества и я ожила».

В известной степени студенческие вечеринки напоминали клубные собрания, проводимые по традиционно установившемуся ритуалу: концерт, танцы, хоровое пение и скрываемая за «ширмой» этих увеселений неофициальная, не предназначенная для административно-полицейского ока и слуха общественно-политическая часть - в виде реферата или спонтанной дискуссии.

Вечеринки студентов государственных высших учебных заведений проходили только в специально нанятых помещениях (в учебных они категорически воспрещались), достаточно вместительных, с концертно- танцевальной залой, с отдельной комнатой для буфета. В пространстве неправительственных учебных заведений, например, высших женских курсов, вечеринки допускались, но, конечно, с согласия администрации. Правда, на женские вечеринки не приглашались посторонние гости мужского пола (администрация не разрешала). Единственный «мужской элемент» представляли профессора. Поэтому и программа таких вечеринок была элементарной: концерт, чаепитие в столовой, танцы.

Любая вечеринка - кассы взаимопомощи или земляческая - начиналась «общепринятым и установленным традицией студенческим концертом».

Часто с участием студенческого хора, иногда со вставными номерами профессиональных артистов. В качестве примера обратимся к описанию такого концерта студентом Казанского университета (в близком к оригиналу изложении). К восьми часам вечера комнаты набиты битком. Выступает хор в десять человек. Грянул песню о Стеньке Разине. Публика буквально «неистовствовала в знаках одобрения». Хор на бис «рванул» «В полном разгаре страда деревенская». Красивые и мелодичные песни «кружили восторженные головы». Затем «некий» студент-медик, распахнув окно, запел на всю улицу студенческую песню про курган под Плевной, где зарыты солдатские кости, а хор дружно отвечал ему. «Эй, дубинушка, ухнем!» Другой студент продекламировал стихи А.Н. Апухтина «Сумасшедший». Оказался «недюжинным артистом». Умело, «без излишней утрировки» передал сцену сумасшествия. Сорвал бурные аплодисменты. Затем перед публикой показался студент-скрипач «бетховенской наружности». Что-то жалобно попиликал и скрылся. Чтобы не омрачать вечеринки, ему также дружно отхлопали. Когда же тот появился вновь и раскланялся, зал, «неудержимо хохоча», буквально взорвался овацией.

По завершении концерта наступала так называемая «импровизационная часть» вечеринки. До первой русской революции ее «гвоздем» было слушание и обсуждение рефератов на философские, экономические, общественно- политические темы. Студент Казанского университета той поры живо описал, с каким нетерпением участники вечеринки Пензенского землячества предвкушали наступление этого «момента истины». Они гадали: какая тема реферата их ждет? Одни слышали, что о Ф. Лассале, другие утверждали, что о К. Марксе.

«Лассальянцы» следующим образом мотивировали свое предпочтение: «...К. Маркс на три четверти был только философ, а Лассаль с головы до ног - практик. Чего не говори, а Лассаль играл более значительную роль в рабочем движении, чем Маркс». Весть о том, что анонсированный реферат «по уважительной причине» не состоится, вызвала у ожидавших его «негодование». «Большинство, - свидетельствовал мемуарист, - пришло только ради реферата, чтобы принять участие в прениях и выяснении преимущества своей партийной программы». Многие тут же покинули вечеринку. Остались только те, кто пришел не только ради спора о политике, но и чтобы предаться молодому веселью. Тем более, что и «политика» никуда не делась. В то время как в буфете захлопали пробки пивных бутылок, в соседней комнате на табурет вскочил студент, взмахнул руками и затянул: «Сбейте оковы, дайте мне волю». Наэлектризованный зал подхватил грустную мелодию. Это была музыкальная прелюдия к летучему митингу. Затем слово взял студент Б. - «краса и гордость студенческих сходок». Из его уст «полилась пламенная речь». Было много негодования, страсти... «Слушали как бы зачарованные... А ораторы продолжали сменять друг друга. Спор разгорался во всю...»

После первой русской революции рефераты вышли из обихода вечеринок, оказавшихся под надзором полиции. Но политика их не покинула. Как явствует из воспоминаний томского «технолога» Ал. Матвеева, она проявлялась в виде всполохов, «спровоцированных» дискуссией на политические темы, нередко в «мертвецкой», превращавшейся вдруг в политический клуб. И не случайно один из старшекурсников, присутствовавших на вечеринке Вятского землячества заверилземляков: «По установившемуся обычаю полиция не имеет права входить в мертвецкую». И дискуссия покатилась по своим рельсам...

Когда же митинговый задор поумерился, «мертвецкая» превратилась «во внушительный хор» наэлектризованных политикой гостей. «Пение, особенно хоровое, было неотъемлемым атрибутом в моменты общего подъема, не только сибирского, но и всего русского студенчества», - мимоходом заметил мемуарист.

Стоя на каком-нибудь возвышении, дирижировал хором и запевал очередную песню поднаторевший в этом искусстве студент (иначе пение превращалось «во всеобщее орание»). Судя по репертуару сменявших одна другую песен, это была своеобразная политическая демонстрация. А чем иначе назовешь исполнение «Отречемся от старого мира...», «Укажи мне такую обитель...», «Дубинушка»? С особым энтузиазмом публика подхватила мелодию похоронного марша «Вы жертвою пали...», певшегося как «революционный марш» с акцентом на слова, с которыми был связан «пыл и дух революционности». Пели демонстративно, во весь голос, невзирая на то, что «распорядители» вечеринки, «бегая между поющими, старались удержать только их форто: «Пьяно, пьянисимо, тише, тише - пристав еще не ушел».

Но студенты являлись на вечеринку не только ради политического самовыражения, но и для развлечений. Поэтому песни революционные перемежались народными («Не осенний мелкий дождичек», «Ах вы сени, мои сени») и фольклорно-студенческими.

А в это время в зале начинались танцы - «основная приманка вечеринок», по утверждению мемуариста. Иногда даже вспыхивали конфликты между теми участниками вечеринки, которые желали танцевать, и теми, кто пришел ради участия в политической дискуссии. Чаще всего последние уединялись в «мертвецкой».

Во все времена интеллигентная молодежь охотно танцевала. Танцы были, пользуясь современным языком, «сексуальным десертом» вечеринок, поскольку давали возможность студентам побыть в женском обществе, в котором они нуждались и которого в повседневной жизни были фактически лишены. Каждый раз «это был какой-то пир беспечной юности». Нежно «щебетали парочки», завязывались романтические знакомства.

Танцевали под аккомпанемент пианино или даже духового оркестра. Бывший петербургский универсант-восточник (1898-1902 гг.) академик В.М. Алексеев вспоминал: «Хорошо танцующая женщина была редкостью. Вошли в моду (с 1893 г.) "новые танцы" (падекатр, шоконь, падепатинер, падеспань, краковяк, падезефир и т.д.), которые начали вытеснять традиционную кадриль... Редко кто умел танцевать мазурку и под ее именем шел дикий кавардак». Непременно танцевали вальс, полонез, помпадур.

Судя по программе студенческого танцевального вечера от 13 ноября 1906 г. в Казанском университете, в моду вошли также франко-русский танец, венгерка, чардаш, коханочка, лезгинка бальная. Гвоздем каждого танцевального бала был котильон - танец французского происхождения, состоявший из сочетания вальса, мазурки, полонеза и проч. в произвольном порядке.

От танцующих требовалось плавно, вслед за музыкой, не ошибаясь перестраиваться от танца к танцу. «Дирижером» танцевальной феерии был «распорядитель» с голубым бантом («какой-нибудь студент-крикун на французско-нижегородском диалекте», объявлявший танец за танцем). В танцевальном зале традиционно происходил «бой конфетти», танцующие «опутывались» серпантином, «работала» летучая почта.

Словом, студенты старательно подражали танцевальной культуре светского общества. Но, чтобы быть на ее уровне, многим не хватало домашнего воспитания, того, что давалось в семьях со стародворянскими традициями. Ведь большинство из них были выходцами из сословно- демократической среды. Родившийся в семье простого казака академик М.А. Павлов, вспоминая студенческие вечеринки, признался: «...Танцевать с девушками я не умел, потому что никто меня танцам не учил. Мне и в голову не приходило, что этому следует учиться».

Были, разумеется, и другие развлечения. Их разнообразие определялось, во-первых, степенью вовлеченности студента в учебный процесс, увлеченности наукой и, конечно же, уровнем материального благосостояния. Тем, для кого учеба и наука имели первостепенную цель, достижение которой впрямую зависела от дополнительных заработков, помимо чтения, обычно нечастых посещений театра и художественных выставок и тому подобных высоко интеллектуальных отвлечений от напряженной учебной повседневности, попросту не хватало времени да нередко и свободных средств на более «легкомысленное» времяпрепровождение, необходимое, хоть изредка, в молодости. Об этом можно судить, например, по студенческой переписке М.С. Гершензона с братом и по опубликованным фрагментам дневника Н.М. Дружинина за 1908-1910 гг., в которых тема развлечений не выходит за пределы чтения, театральных и выставочных посещений.

Труднее всех с будничными развлечениями приходилось, особенно в первый год студенчества, иногородней молодежи в Москве и Петербурге. В 1884 г. петербургский студент-филолог В. Смидович (В. Вересаев) записывает в дневник: «Развлечений нет никаких, так как нет денег. В театр можно ходить самое большее раз в месяц. Уже начинаешь жить только надеждой на Рождество... Особенно именно по субботам меня брала тоска». Правда, по прошествии времени все встало на свои места: образовался круг друзей со сходными культурно-общественными интересами и жизнь заиграла совсем не мрачными красками. Решили устроить кружок.

«...Я был в восторге, - вспоминал В. Вересаев. - Наконец-то будет то, без чего студенческой жизни и представить невозможно, без чего позорно студенту...».

Только во время рождественских зимних и летних вакаций можно было развеяться: пожить в родительском доме, насладиться общением со «старыми» гимназическими друзьями, тоже студентами, походить по гостям, всласть натанцеваться со знакомыми барышнями, поиграть в дружной компании в карты, лото, зимоq молодой гурьбой отправиться на загородный пикник... Если были деньги, то можно было пуститься дружной компанией в дальнее странствие по излюбленному студентами маршруту Волга - Кавказ - Крым, где поездом, где пароходом, где пешком с проводником, где в конной повозке...

Не таким потерянным чувствовал себя начинающий студент из «теплой» провинции в провинциальном университетском центре. Здесь его внеучебный досуг протекал оживленнее, чем в столицах. Возьмем, к примеру, Томск. В этом сибирском гостеприимном городе, вспоминал универсант 1882-1893 гг., были рады каждому новому человеку, а «студенту особенно». «Недостатка в приглашениях на вечера не было; так как молодежи в Томске было мало, то студентов везде охотно принимали. В общественных и коммерческих собраниях студенты пользовались бесплатным входом на танцевальные вечера и маскарады, устраивавшиеся почти каждое воскресенье; среди танцующих всегда бросался в глаза десяток, а то и более студенческих форменных сюртуков».

Пожалуй, самым доступным повседневным развлечением для многих студентов становилось посещение студенческой столовой, нередко превращавшейся в своеобразный клуб. Как, например, «комитетская» столовая Петербургского университета на рубеже веков. В ней не только качественно и относительно дешево питались универсанты, но «происходили всякие встречи, разговоры, споры, читали газеты, играли в шахматы, даже пели». И все, не отходя от обеденного стола. А когда случались лишние деньги, студент мог воспользоваться услугами платного буфета с пивом и сладостями. Некоторые, свидетельствовал мемуарист, «просиживали там ежедневно добрую половину дня».

Другим популярным местом студенческих каждодневных встреч была «курительная». С 70-х годов XIX в. «в ней проходили интеллектуальные споры, заседания студенческого суда, чтение и обсуждение литературных новинок, политических событий, совершались «сговоры» студентов против администрации». В курительной комнате студентам, в большинстве жившим в неподобающих условиях наемных квартир, было куда уютнее, чем «дома». Здесь же находили прибежище студенты, пропускавшие лекции, по их мнению, плохо читаемые профессорами. Так, например, поступал студент 1880-1885 гг. Петербургского горного института М.А. Павлов, просиживая часами в курилке за чтением свежих газет и журналов, бесплатно поставляемых петербургскими редакциями.

Но самые приятные часы свободного времяпрепровождения протекали в дружеском окружении. «Мы впятером, - вспоминал бывший студент Московского технического училища Н.М. Щапов, - составили тесную компанию - зимой по игре в винт поочередно друг у друга со скромной закуской и очень умеренной выпивкой, а весной и осенью - по велосипедным прогулкам. Зимой много ходили на лыжах с Куприяновым. Выезжали с утра на одну железнодорожную станцию, приходили к вечеру на другую. Ходить обязательно по полю, по целинному снегу, наслаждаться не скоростью, а видами, воздухом, движением. Питание - черный хлеб с маслом». В теплую пору в моде были длинные пешие походы, верховая езда.

Эта категория студентов - ревнителей здорового отдыхасоставляла благоприятную среду интеллигентной молодежи, увлекавшейся спортом. В 1914 г. студенческие спортивные ассоциации были зафиксированы в 40 высших учебных заведениях. Их участники на досуге занимались тяжелой и легкой атлетикой, гимнастикой, футболом, лаун-теннисом, стрельбой, фехтованием, велосипедом, кеглями, водными видами спорта (плавание, гребля, яхты), лыжами, коньками, городками, лаптой, шашками, шахматами и проч.

Следует, однако, иметь в виду: спорт не успел еще завоевать прочной позиции в студенческой субкультуре. Скорее, наоборот.в студенческой прессе стали расхожими иронические реминисценции по поводу «футбольных настроений» студентов. Студенческий спорт втягивал в свою сферу относительно незначительное число любителей физического самосовершенствования. В этот круг входила в основном состоятельная молодежь, не обремененная неизбывной заботой о дополнительном заработке, имевшая свободные средства на недешевую спортивную экипировку. Существовала прямая зависимость между количеством состоятельных студентов и числом спортсменов в учебном заведении: чем больше было первых, тем шире оказывался круг вторых. В конечном счете, самым «спортивным» стал наиболее буржуазный Петербургский политехникум. Из 994 респондентов проведенной там в 1909 г. Студенческой «самопереписи» «О социально-экономических и духовно-физиологических условиях быта студентов-политехников» 484 или 49 % заявили себя занимающимися спортом.

Были среди студентов и завсегдатаи клубов. В каждом из таких заведений непременно наличествовала газетно-журнальная читальня, но не она привлекала любителей клубных развлечений, а рискованный шанс выиграть в карты или лото, чтобы можно было выпить относительно недорогого пива и вина в клубном буфете, а если сумма выигрыша оказывалась достаточной, то и отужинать в ресторане, правда, азартные игры отнюдь не всегда оправдывали вожделения любителей «шальных денег», особенно преферанс, поскольку можно было пасть жертвой профессионалов- виртуозов, что «живо обчистят как липку». Но могло и повезти, если довериться свидетельству некоего студента Казанского университета: «В прошлом году выиграл в макао (карточная игра. -А.И.) в один вечер 60 руб., а вчера какой-то студент выиграл в лото около 100 руб., подряд взял пять игр». Или такому откровению студента: «Пришли с 5 рублями в кармане. Сергей сел играть и проиграл три с полтиной. Что делать? Заказали себе сгоряча графинчик водочки. Я и говорю Сергею: "Сколько у тебя осталось? 30, говорит, копеек". Ступай, садись за лото... авось фортуна улыбнется.

Пошел, сел за игру. Через полчаса приносит с собой выигрыш 9 руб. Сейчас же заказали себе ужин, как следует, с девицами. Хорошо вечер провели». Даже городские маскарады подобные «прожигатели жизни» посещали не только для того, чтобы «побаловаться с девочками», но и с расчетом выиграть какой-нибудь даровой приз.

Когорта любителей азартных игр составлялась в основном из студентов со средствами. Они не играли в лото, во всяком случае, специально ради легкого выигрыша. Их стихией были «светские» развлечения: карточные игры, бильярд. По свидетельству мемуариста, таких азартных игроков было немало, например, среди первых постояльцев открытого в 1898 г. общежития (коллегии) при Петербургском университете. Там по первоначалу обосновалась преимущественно состоятельная публика. В том числе «виртуозный игрок в бильярд». Он был «беден (конечно, относительно, если мог проживать в платном общежитии. -А.И.), но одет элегантно». Или другой подобный персонаж: «Студенческая жизнь, бильярд и 100 руб. в месяц, которые он получал из дома, видимо, шли ему на пользу, и он был здоров и свеж, как хорошо откормленный поросенок». Встречались среди типов этой немногочисленной группы учащихся похожие наглавного героя романа А.И. Куприна «Яма» «старого студента» Лахонина: «...По убеждениям он был анархист-теоретик, а по призванию - страстный игрок на бильярде, на бегах и в карты, - игрок с очень широким, фатальным размахом. Только накануне он выиграл в купеческом клубе около тысячи рублей, и эти деньги жгли ему руки».

Азартные игроки на деньги были столь типичной категорией студенческого социума, что попали даже в «объектив» социологических исследований как специфическая социокультурная группа. Например, «Первой переписи студентов Московского сельскохозяйственного института», проведенной в 1904 г. Среди ее респондентов (190 чел.) оказалось 5,3 % (7 чел.) игроков на бегах и скачках и 42,4 % (56 чел.) тех, кто не избегал карточной игры.37,5 % (373) респондента из 994-х анкеты 1909 г. «О социально-экономических и духовно-физиологических условиях быта студентов-политехников» (Петербург) отнесли себя к категории играющих ради денег в карты, на бильярде, на бегах, скачках и т.п.

Не думая о денежных тратах и завтрашнем дне, веселились те, кто демонстративно позиционировался «белоподкладочниками». Один из таковых, некий К. Грюнвальд, поступивший в 1899 г. в Петербургский университет, где сошелся с «многочисленными» потомками русской родовой знати, вспоминал: «Мы жили вольной, беззаботной и в достаточной мере праздной жизнью: в университете собирались к 11,12 часам, чтобы прослушать хоть одну лекцию и, главным образом, чтобы условиться с товарищами о дальнейшем времяпрепровождении. Мы ездили друг к другу в гости, завтракали то у одного, то у другого, много разъезжали по балам, часто посещали воскресные балетные спектакли в Мариинском театре. После театра ехали ужинать. Нашим любимым развлечением было, однако, цыганское пение. Сколько ночей пришлось мне провести в студенческие годы в загородных ресторанах Петербурга, слушая "от зари до зари" Грушу Панкову, Лизу Шишкину и др.»

Эта университетская «аристократия» свысока относилась к «моветонам» - «многочисленным завсегдатаям Невского проспекта, покорителям сердец портнишек». Имелись в виду состоятельные «сынки купчишек» из категории «золотой молодежи», которые, действительно, любили по вечерам бесцельно фланировать по Невскому и Большой Морской. Во время гулянья «останавливались перед витринами, заходили в Пассаж и любовались бриллиантами... Спорили о встречающихся женщинах, о вещах в магазинах... Пили много, но никто никогда не напивался». Вечер завершали в ресторанах Альказарм или Аквариум, если не отправлялись «на какой-нибудь вечер, где можно было найти женщин».

Для любителей подобного рода праздного времяпрепровождения коллеги, отдававшие основное время занятиям, были какими-то чудаками: «Ты не видал на праздниках Митю Гусева?... - Видел! Какой-то он странный... Никуда не выходит, все время сидит над книгой... Странный студент!»

Основная масса демократического, средне- и малообеспеченного студенчества свободное от учебных занятий и работы ради дополнительного заработка время, помимо чтения, театра, искусства (нередко взамен них), не чужда была и товарищеского застолья с винопитием, под которым в последней четверти XIX - начале XX в. подразумевалось употребление пива и водки, самых доступных тощему студенческому кошельку горячительных напитков. По мнению известного историка Казанского университета Е.Л. Вишленковой, эта вакхическая традиция студенческой субкультуры восходит к 30-50-м годам XIX в., когда «вино и водка не только сопровождали праздник, но подчас заменяли его в повседневной жизни».

Эпизодические встречи в неофициальной обстановке с друзьями- коллегами по учебе в какой-то степени были психологической компенсацией за долгое отчуждение от тепла родного дома, за повседневные тяготы неустроенного холостяцкого быта. Поводы к такому семейно- корпоративному времяпрепровождению находились легко: сдача экзаменов (или их провал), дни рождения коллег, встречи земляков, праздники (Рождество, Пасха, Масленица и проч.).

С 60-70-х годов XIX в., по мере политизации умонастроений учащейся молодежи, постепенно менялись смысл и ритуальные формы студенческого застолья. Оно нередко приобретало форму собрания ради коллективного обсуждения «проклятых вопросов» русской жизни. «Место Бахуса, - пишет Е.А. Вишленкова, - на пьедестале студенческого сознания заняли Политика и Наука. Трапезы сопровождались выяснением политических и мировоззренческих вопросов, обсуждением прочитанных статей, книг, громким чтением газет». При этом она пришла к оригинальному выводу: общественно-политическая доминанта многих дружеских застолий предопределяла и перемену в спиртных предпочтениях студентов в пользу располагавших к «долгому питью» слабоалкогольных напитков - пива и вина.

Дружеские встречи, сопровождаемые винопитием, могли проходить в домашних условиях, на съемной квартире, если хозяева не возражали, в меблированных комнатах дешевых гостиниц, но чаще всего в излюбленных студенческой вольницей пивных, чайных, кофейнях, дешевых ресторанах. Об одном из таких популярных пристанищ московских студентов - закрытой в начале XX в. пивной «Седан» читаем в книге П. Иванова: «...Стеклянная двойная дверь ежеминутно распахивается, впуская новых посетителей. Струя холодного воздуха, врываясь в помещение пивной, растворяется в атмосфере пивных испарений, сырости, табачного дыма и человеческого дыхания... Крики, визг женщин, песни, пьяный говор. Какой-то хаос. Словно все здесь одурманено невыносимой атмосферой. Самая скверная брань застыла в воздухе. Невыносимая грязь всюду. На "мраморных" столиках, на полу, на стульях - разлитое пиво...». Это и есть легендарный «Седан», который долгие годы был «главным питомником студенческого алкоголизма и чем-то вроде студенческого клуба».

«Седан» был московской достопримечательностью. Сюда в сопровождении дюжих молодцов наведывались даже дамы «высшего света» - любительницы «сильных впечатлений». И редкий студент хоть раз не посещал его. Он манил учащуюся молодежь - и бедствующую, оставлявшую здесь «последние гроши», и «более или менее» обеспеченную, - тем, что это было «насиженное» студентами за многие годы место, где прочие посетители: мелкие чиновники, писари, проститутки и просто пропойцы - лишь «мелькали» среди студенческих тужурок. Здесь был «свободный легкий дух», здесь весело пилось и пелось под звон пивных кружек, здесь можно было отдохнуть от учебных перегрузок, забыться от одиночества иногородней студенческой жизни. Все седанцы были не просто собутыльниками, а членами корпоративного братства, единой семьи, заменявшей родную. Некоторых студентов «Седан» накрепко захватывал в свои цепкие алкогольные объятия. Войдя в него молодыми жизнерадостными здоровыми, в новеньких тужурках, они покидали его «с обрюзгшими бледными лицами опустившиеся, в засаленном истрепанном платье». Дальнейший их жизненный путь пролегал через кабак «Кисловка» - притон во дворе «Седана», где в небольшой на черном ходу, комнате за грязной стойкой разливалась в грязные стаканы водка, выпиваемая без закуски В конце пути таких ждали психушка или Хитровка. П. Иванов утверждал, что подобных несчастных было несколько десятков.

Свои «седаны» существовали в каждом университетском городе. Например, в историю казанского студенчества 70-х годов XIX в накрепко вошла так называемая «биргалка» - пивная под названием Bier-Haile. где студенты свидетельствовал мемуарист. «сидели целыми вечерами, а иногда и целыми днями пили пиво сами, угощали друг друга вели живые беседы, составляли хоры и незаметно напивались допьяна».

Нередко безудержное застольное веселье студентов выливалось в конфликты с полицией. Об их существе можно судить, к примеру, по документам, хранимым в фонде Инспекторского отдела Казанского университета за сентябрь-октябрь 1895 г.30 сентября 1895 г. пристав 2-й части Казани сообщал инспектору студентов о «непристойном поведении» 3- х студентов IV курса юридического, естественного и медицинского факультетов. Во втором часу ночи они «пели неприличные песни, кричали и вели себя крайне непристойно, нарушая общественный порядок, несмотря на неоднократные предупреждения со стороны полиции». На Успенской ломали деревья и загородки при них, нанесли оскорбление городовым. Были препровождены в полицейскую часть для составления протокола, направленного мировому судье. В результате нарушителей порядка подвергли штрафу (3-5 руб.) и аресту на один день.

Студенческие «шалости», как правило, не влекли за собой серьезных последствий для провинившихся, если иметь в виду реакцию на них учебной администрации. Канули в Лету времена 30-40-х годов XIX в., когда по университетам рассылались грозные «правила» с перечнем кар, применяемых к универсантам за пьянство, азартные игры, мотовство, а владельцев питейных заведений под угрозой закрытия последних обязывали доносить в инспекцию о пьющих студентах, которым нередко грозило за это наказание карцером. С началом массовых студенческих беспорядков второй половины Ш в. отношение учебной администрации к студенческому винопитию, пусть даже буйному, постепенно становилось едва ли не благодушным («Что с них взять - молодежь»). В «Правилах для студентов и сторонних слушателей императорских российских университетов», введенных в действие в 1885 г., нет ни слова на этот счет. По утверждению авторов студенческой листовки 1899 г., учебная администрация крайне подозрительно относилась как раз «ко всякой непьяной компании»; ее внимание не вызывали лишь собрания студентов в «заведениях низшего разбора» (ресторан, пивная, оперетка и проч.)

В России XIX - начала XX в. не было общестуденческогопраздника. Он представляется как бы «раздробленным» между высшими учебными заведениями. Каждое из них только раз в году имело день, когда учащиеся и учащие демонстрировали обществу свое академическое корпоративное единство и предавались по этому поводу веселью: студенты - бесшабашному, профессора - более респектабельному, но тоже не без известных «издержек».

Даты этого праздничного дня, естественно, не совпадали, поскольку в абсолютном большинстве чаще всего определялись календарным числом и годом «высочайшего» подписания устава каждого из университетов и институтов, то есть его законодательного основания. Правда, из этого «правила» бывали исключения. Так, например, в Петербургском горном институте ежегодный праздник проходил не в день законодательного основания 21 октября, а 5 декабря в день покровительницы горняков святой Варвары. До того, как праздничные академические дни получили постоянную привязку к ежегодному календарю, многие из них достаточно. С середины 50- х годов XIX в. ежегодные празднества по поводу открытия Московского университета проходили (12) 25 января (в день великомученицы святой Татьяны) именно по случаю подписания имп. Елизаветой Петровной соответствующего указа.

Проблеме установления каждому высшему учебному заведению знаменательного дня, достойного ежегодного публичного, торжественного празднования в правительственной академической политике придавалась глубоко идеологическая значимость. «Годичный акт» университета или инженерного института для верховной государственной власти был днем демонстрации своей высокой культурной миссии, выражаемой в державном покровительстве науке и просвещению. Для университетов и прочих высших учебных заведений официальный праздник или «годичный акт» был их «выходом к обществу», днем «открытых дверей» и одновременно «днем знания». В день празднования «профессора доказывали собравшейся на торжество многочисленной публике важность просвещения в целом и значение отдельных наук, составлявших университет, в частности». Культурное общество охотно откликалось на эту «демонстрацию» деятелями науки своих ежегодных достижений, воспринимая «годичный акт» как общегородской праздник.

За время проведения университетами, а вслед за ними и прочими высшими учебными заведениями ежегодных презентаций власти и обществу своих успехов за истекший год был выработан, можно сказать, «типовой» ритуал торжеств, в которых участвовало студенчество. Он открывался богослужением в «домовой» церкви. Например, в Московском университете это был Храм святой великомученицы Татьяны. На службе непременно присутствовали высшие чины местной администрации, представители светского общества, деловых кругов, и конечно же облаченные в мундиры с орденами «ученые генералы» - профессора, наконец, студенты.

Из храма праздничная процессия направлялась в актовый зал на официальную часть торжества, которой отводилась роль апофеоза и официоза «годичного акта». Чтобы зримо представить себе, как она протекала в Московском университете в Татьянин день, обратимся к живому свидетельству студента М. Гершензона. Из его письма к брату от 15 января 1890 г.: «12- го утром в половине 12 пришел ко мне товарищ мой - филолог и мы вместе отправились в университет на торжественный акт. Актовый зал не велик и не важен. Присутствовали: ген.- губернатор, митрополит, профессора в лентах и галунах, члены археологического съезда, множество публики и студентов. Сначала проф. Шереметевский часа полтора убийственным голосом читал речь о чем-то психологическом, потом был прочитан отчет университета за 1889/90 г. (преподавателей 176, студентов около 14 тысяч); затем выдавались медали за сочинения, представленные на соискание медалей, далее два раза было пропето "Боже царя храни" и 2 раза Gaudeatus. Медали под звуки музыки передавали ген.-губернатор, митрополит, попечитель и др., пожимая руки и поздравляя...»

В целом официальная церемония имела типовой «высокоторжественный, хвалебно-панегирический, верноподданно-монархический» характер. Однако последующий ритуал, когда на праздничную авансцену выходило студенчество, в каждом учебном заведении имел свои особенности и приметы. Судя по многочисленным свидетельствам, запечатленным в литературе, особенно широко и бесшабашно праздновали «Татьяну» студенты Московского университета. Покинув по завершении официальной процедуры актовый зал, студенческая вольница первым делом устремлялась к Никитским воротам и Тверскому бульвару, Страстной площади. Вся Тверская, Никитская заполнялись универсантами, стремившимися в «излюбленные» пивные, кофейни, рестораны. Там-то и начинался длившийся до утра настоящий праздник «безумного, своевольного духа, сбросившего повседневную оболочку».

По словам публициста, девизом праздника было «веселье безумное, беспредельное». Рекой лились «пьяная водка и мутное пиво - два напитка Татьянина дня». «Зарядившись» в пивных, студенчество вновь выплескивалось на улицу. Москва становилась царством студентов.

«Никогда не были так шумны московские улицы, как ежегодно в этот день, - свидетельствовал В.А. Гиляровский. - Толпы студентов до поздней ночи ходили по Москве с песнями, ездили, обнявшись втроем и вчетвером на одном извозчике и горланили. Недаром во всех песенках рифмуется: "спьяна" и "Татьяна"!»

Более или менее состоятельные студенты оседали в ресторанах, в первую очередь «студенческих»: «Новом Петергофе» около университета и «Новой Моравии» на Тверском бульваре. Но центром притяжения для праздновавших с 70-х годов XIX в. был самый роскошный в Москве ресторан «Эрмитаж» на Трубной площади. Его хозяин француз Оливье, видимо, не без выгоды для себя (реклама!) отдавал в этот день свое заведение под студенческое разгулье. В.А. Гиляровский вспоминает: «Традиционно в ночь на 12 января огромный зал "Эрмитажа" преображался. Дорогая шелковая мебель исчезала, пол густо усыпался опилками, вносились простые деревянные столы, табуретки, венские стулья. В буфете и кухне оставлялись только холодные кушанья, водка, пиво и дешевое вино. Это был народный праздник в буржуазном дворце обжорства... "Эрмитаж" был во власти студентов и их гостей - любимых профессоров, писателей, земцев, адвокатов». Словом, ежегодно 12 января в Татьянин день происходило «братание» молодой интеллигентной демократии с респектабельными московскими либералами - бывшими студентами Московского университета. 12 января 1890 г. среди посетителей «Эрмитажа» был и студент М. Гершензон. В письме к брату он писал: «Решил прокутить в этот день 5 руб., которых у меня пока еще не было. Зданович (сокурсник. - А.И.) решил заложить часы, а мои давно "лежат"». Так или иначе деньги были добыты, и друзья отправились «обедать» в «Эрмитаж». Свои приключения в этот праздничный день М. Гершензон живописно изобразил в уже цитированном письме к брату: «...Пообедали, пили рябиновку, пиво, смирновку. Часов в пять уже было очень весело в зале, часам к 7 зала представляла большое разнообразие: здесь кто-то, стоя на столе, силился сказать спич, там дерутся или пускают друг в друга бутылки, в одном углу какой-то пожилой господин казачка отхватывает, в другом - какой-то грузин на четырехугольном столе лезгинку танцует. К тому времени и я порядком нагрузился; пил то у одного стола, то у другого (здесь незнакомых нет), попал в "Кабинет", где какой-то пожилой господин "студент" накачал кларетом (недурное вино в 2 р. бутылка). Под конец, часам к 9 я уже целовался со всяким; между прочим запечатлел нежную безешку на толстых губах кн. Урусова - юриста, который, стоя на столе, спич сказал. - В 9 часов поехали мы громадной компанией в Стрельну (7 верст от Москвы). Здесь студентов было еще больше. Здесь же оказались и цыганки, между которыми было немало истинных красавиц. Попал я и здесь в какой-то кабинет, где было много цыганок и студентов, и при всеобщем одобрении декламировал: "Из кулей рогожных etc." и еще многое из Лермонтова и др. Целовал ручки у красивых цыганок, говорил по-немецки с одной из них, родившейся в Венгрии, но часам к 12 почти совсем отрезвел. Здесь было немало профессоров, большей частью пьяных до положения риз. Поймали студенты Янжула, поставили на стол и требуют речи... Стоит на столе, едва на ногах держится; руки на животе и кротко смотрит на бушующую толпу, "Ну что я вам скажу, - говорит. - Вы пьяны, как истинные студенты, и я пьян, как истинный студент. Что я могу вам сказать, как не речь пьяного?" - Из Стрельны поехали в Яр. Здесь та же картина... Множество студентов, говорили огненно-пьяные речи, провозглашали тосты и т.д. - Уехали мы в половине 3-го домой... В 8 часов проснулся; желудок был немного не в порядке, голова ничего. Весь день занимался, а в 7 час. отправился на филармонический концерт».