Рихард Вагнер в политической культуре Германии

Бывший в молодости активным революционером, Вагнер в зрелом возрасте отрекается от революции. Теперь его рецепт преодоления тенет буржуазного государства сводится к высокой оценке единовластия и в признании его непротиворечия началам народовластия (в широком смысле последнего термина). А. Лиштанберже писал о Вагнере: «Он не был ни республиканцем, ни демократом, потому что, оставаясь верным одному из древнейших инстинктов германской расы, желал иметь во главе свободного народа сильного могущественного короля, облеченного доверием своих подданных, видимого представителя нации и расы. Он весьма горячо осуждал самый принцип конституционной монархии, где короля контролирует и парализует народное представительство, тем самым уничтожая его монаршее и человеческое достоинство». И далее: «Королевство и монархия -- не синонимы. Постоянный враг демократии -- это монарх, так как, стоя во главе горсти аристократов, он претендует на то, чтобы ему пользоваться личной властью к выгоде меньшинства и держать под опекой своих подданных; между монархией и республикой существует неизбежный антагонизм, который необходимо кончится поражением монархии. Но между республикой и королевством нет такой противоположности. Во главе свободного народа, думается, можно было бы иметь государя-короля, который являлся бы первым гражданином нации, был бы выбираем на этот высокий пост по согласию и любви всех свободных граждан, и который сам смотрел бы на себя не как на господина, повелевающего своими подданными, а как на представителя нации, как на первого гражданина в государстве».

Немаловажно, что Вагнер в этом вопросе -- не кабинетный доктринер, а активный деятель социального реформирования. Используя свое духовное влияние на молодого короля Людвига II, Вагнер много практических сил приложил для того, чтобы сделать Людвига «первым республиканцем», чтобы в Баварии было сформировано либеральное правительство, чтобы были разрешены оппозиционные газеты, введена многопартийность и ограничен милитаризм. Разумеется, результат этих попыток был несовместим с масштабами вагнеровских замыслов. Слабые реформы Людвига провалились, либеральное правительство продемонстрировало свою полную беспомощность, придворные не откликнулись на призыв отказаться от праздности и эгоизма... В конечном счете Вагнер разочаровался в Людвиге, подобно тому как в свое время Платон разочаровался в Дионисии, а Вольтер -- во Фридрихе. Идет ли, однако, речь о полном провале? По крайней мере, из уважения к Вагнеру Людвиг Баварский много сделал для организации его театра фестивалей и для постановки его музыкальных драм в прочих театрах. Далеко не всегда деятелям искусства удавалось извлечь из расположения власть имущих столько практической пользы, хотя бы для сообщества артистов!

Король у Вагнера -- это, конечно, более Fuhrer, чем Kaiser. Его задача -- быть выше буржуазной пошлости. Он -- как и в старину -- первый из рыцарей, аристократ, который должен обуздать буржуазную пошлость и подготовить явление «артистического человека». Монархия, таким образом, не самоцель. Король лишь союзник «артистического человека» в его фатальной борьбе с Индустрией.

Не правы те, кто называет Вагнера монархистом. Королевство, сильная государственная власть для него -- только идеал переходного периода. Это подобно тому, как большевики, не считая себя сторонниками государственной диктатуры, идеалом переходного периода, были вынуждены провозгласить диктатуру пролетариата. Благосуществование Левиафана не слишком заботило Вагнера, ибо сам момент происхождения государства он, кажется, оценивал без особого восторга. В течение жизни Вагнер придерживался нескольких «теорий» происхождения государства. Первая (государство как орудие национального самоутверждения эстетической общественности) нам уже известна. Другая концепция изложена в художественной форме в неоконченной драме «Иисус из Назарета». Поскольку это сочинение практически неизвестно отечественному читателю, мы считаем уместным привести здесь выдержку из исследования А. Лиштанберже, в которой он излагает политический смысл этой вагнеровской драмы: «Вагнер допускает, что Бог и человек вначале составляли одно, что первые люди жили поэтому бессознательно невинными по божественному закону, или, что то же самое, по закону природы. Мало-помалу к ним пришло сознание, они стали различать полезное от вредного и назвали полезное добром, вредное злом. Тогда они противоположили добро злу; они уверовали, что от Бога исходит одно добро, что зло происходит от несовершенства человеческой природы, и вместо того, чтобы следовать божественному закону, который бы вел их непрерывными переменами шаг за шагом вплоть до самого высокого блаженства, они основали человеческие законы, по которым точно захотели определить добро и зло, справедливое и несправедливое; они создали государство, которое бы следило за соблюдением среди них этих законов. Но эти законы, неполные и несовершенные, при всей своей строгости сделались причиной горчайших скорбей человечества, ибо ослабили в людях сознание божественного закона, с которым часто шли вразрез...».1

Политическая мысль Вагнера к концу его жизни претерпела некоторые изменения, однако пессимистическое отношение к государству он, в той или иной мере, сохранял всегда. Для позднего Вагнера характерен вариант договорной теории происхождения государства в ее почти «просвещенческой» редакции. Страх перед фактическим ограничением свободы при ее формальной неограниченности в естественном состоянии заставляет людей отказываться от некоторой части своих индивидуальных естественных прав и создавать политическое сообщество, которое, таким образом, именно в силу особенностей своего происхождения является порождением страха. Ясно, что в этом смысле политическое сообщество стоит несколько ниже по своему нравственному значению, нежели, к примеру, религиозное сообщество, могущее быть основанным на любви, или корпорация деятелей искусства, объединенная благородным влечением свободной интуиции. Не слишком возвышенна и цель государства, которую Вагнер видел в обеспечении индивидуальных интересов его членов. Невозможность реализовать эту цель в полной мере очевидна. Отсюда следует необходимое разделение населения государства на лиц довольных (чьи индивидуальные интересы реализуются в максимально возможной степени) и недовольных (чьи интересы государство вольно или невольно игнорирует). Это в свою очередь влечет необходимость устойчивой централизованной власти, которая по предпочтению должна быть монархической и обязана поддерживать равновесие между различными партиями населения. Государство есть, таким образом, царство необходимости. Это организация, которая по определению не может быть совершенной и к тому же склонная в преувеличенной форме отражать пороки составляющих ее индивидов и ассоциаций. Никакая форма политической организации не в состоянии исправить пороков цивилизации в целом и отдельных людей.

Противопоставление позитивной и интуитивной нравственности, выраженной в «Иисусе из Назарета», фактически становится главной темой ваг- неровского музыкально-драматического творчества. Все главные герои «опер» Вагнера бросают вызов позитивной нравственности во имя свободной интуиции. Сента в «Летучем Голландце» разрывает тихий круг своей обыденной жизни во имя безумной любви к загадочному моряку-скитальцу, жертвуя собой ради его спасения. Мятежный Тангейзер своим интуитивно- свободным отречением от Венеры во имя безнадежной любви к умершей Елизавете спасает свою душу и оказывается выше позитивной нравственности Римского Папы, отказавшего ему в отпущении грехов. Трагедия Эльзы в «Лоэнгрине» заключается в том, что она не смогла стать выше позитивного предписания -- закона имени -- в то время как Лоэнгрин требовал от нее только любви и веры. Простец Парсифаль в одноименной драме побеждает злобного волшебника, против которого оказался бессильным весь мистический опыт мудрых рыцарей Грааля. Наконец, в грандиознейшем творении Вагнера -- тетралогии «Кольцо Нибелунга» самым очевидным, постоянно бросающимся в глаза является противопоставление двух мотивов. Первый -- тяжелый нисходящий мотив, символизирующий копье верховного бога Вотана, его «священные руны», его позитивный закон, тяжесть которого оказывается невыносимой для самого законодателя. Второй мотив -- восходящий и фанфарно яркий. Это -- меч Зигфрида, «светлого отрока», ничем не благодарного богам и свободного от условностей их позитивной нравственности. Об этот меч разобьется копье Вотана. В финале Зигфрид и его возлюбленная гибнут, но гибнут победителями: племя богов находит свой конец в огне мирового пожара, мир свободен от их бесполезных законов.

Будущее общество, триумф «артистической общественности» Вагнер связывал именно с победой интуитивной нравственности над нравственностью позитивной. Нам остается выяснить, каким образом мыслитель представлял себе организацию будущей общественности.

Уже у «раннего» Вагнера возникла идея о корпорации художников как прообразе любой корпорации: «Искусство и его учреждения... могут... сделаться предвестниками и моделью будущих коммунальных учреждений: идея, объединяющая корпорацию художников для достижения своей истинной цели, может быть применена и во всяком другом социальном объединении, которое поставит перед собой определенную цель, достойную человечества; ибо вся наша будущая социальная организация, если мы достигнем истинной цели, будет и не сможет не носить художественный характер, который только и соответствует благодатным задаткам человеческой природы».

Сообщества будущего, построенные по принципу корпораций деятелей искусства, будут выгодно отличаться от государства тем, что в их основе будет лежать не внешняя необходимость, которая только и цементирует политическое общение, а внутренняя необходимость. Это та самая внутренняя потребность в художественном общении, которая сплачивает публику вокруг художника ради понимания его эстетического дара. «В общественном единении людей будущего, -- пишет Вагнер, -- единственно определяющее значение будут иметь законы внутренней необходимости. Естественное ненасильственное объединение большего или меньшего числа людей сможет состояться только благодаря общей всем этим людям потребности. Удовлетворение этой потребности является единственной целью общих усилий. И эта цель определяет сама собой законы общего поведения. Естественные объединения поэтому существуют естественно лишь до тех пор, пока лежащая в их основе потребность продолжает оставаться всеобщей и не получила еще удовлетворения. Когда же цель достигнута, то это объединение вместе с вызвавшей его потребностью распадается; лишь с появлением новых потребностей возникают новые объединения тех, для кого эти новые потребности являются общими. Наши современные государства являются потому противоестественными объединениями людей, что они, возникнув в результате внешнего произвола. раз и навсегда впрягают в одну упряжку известное число людей ради целей, не соответствующих их общим потребностям.». Универсальная потребность, присущая всем людям, -- стремление к счастливой жизни -- именно в силу своей универсальности не предполагает разделение человечества на государства, народы и сословия. Основой партикулярных объединений могут быть только особые потребности, которые как таковые не могут рассматриваться в качестве универсальных и потому не требуют для своего удовлетворения создания общественных институтов, которым бы косность традиции сулила вековую незыблемость, подобно тому, как она сулит ее современному государству. Из этого следует, что партикулярные сообщества будущего, не грозящие универсальному единству человечества, могут быть только временными и свободными сообществами. Очевидно, что в современном мире только в союзах художников можно увидеть деятельный прообраз таких объединений. Только свободное братство художников, будучи скрепляемо общей целью, не нуждается в насилии для поддержания своего существования, изначально не планируемое на вековую перспективу.

Таким образом, политическая мысль Вагнера приобретает форму поэтического анархизма. В этом анархизме находит свое выражение своеобразный и опять же поэтический вариант разумного индивидуализма, находящийся в резком противоречии с механистическим коллективизмом, присущим многим из этатистских концепций. Вместе с тем этот несомненно разрушительный для политической организации анархический индивидуализм содержит в себе зерно созидательного и опять-таки поэтического коллективизма, проецируемого на общественный идеал будущего и направленного уже не на цель чисто механического, насильственного объединения, а на понимаемую как неизбежную перспективу инстинктивного и чувственного объединения людей на началах, стоящих несравнимо выше начал чисто политических. Знаменательно одно из высказываний Вагнера, сделанных как раз в этом ключе: «Наш фатум -- это политическое государство, в котором свободная индивидуальность познала свою отрицающую судьбу. Но сущность политического государства -- произвол, а сущность свободной индивидуальности -- необходимость. Организовать общество индивидуалистов, которых мы должны признать правыми в тысячелетней борьбе против политического государства, -- вот задача будущего, ставшая нам ясной. Организовать общество в этом смысле -- это значит основать его на свободном самоопределении индивидуума, этом вечном неисчерпаемом источнике. Но сделать бессознательное человеческой природы сознательным в обществе и в этом сознании иметь в виду только общую необходимость свободного самоопределения личности для всех членов общества -- это значит уничтожить государство, ибо государство при помощи общества идет к отрицанию свободного самоопределения личности; оно живет ее смертью».

ГЛАВА III. ИДЕЙНОЕ НАСЛЕДИЕ ВАГНЕРА И ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

3.1 Влияние идей Вагнера на политическую культуру XIX века

Несмотря на гигантские усилия реформировать оперу Вагнер всё чаще приходил к мысли об их тщете. Он чувствовал себя изолированным в окружении, враждебном или индиферентном к его новациям. Понимал он, что причины неудачи коренились не в интенданте королевского театра, не в клеветниках-журналистах, а в социальных нравах. Культ денег убил не только любовь к искусству, но всякое бескорыстное чувство, современная жизнь испорчена в самом основании, растущее расслоение общества, когда одни утопают в роскоши и умирают от скуки, а другие влачат жизнь вьючного животного и умирают от непосильного труда и голода, просто исключает какие-либо перспективы для развития искусства. Вагнер, как его младший современник Ницше, был борцом за «природу» против утончённой и развращённой цивилизации. Он возлагает надежды на всеобщий социальный переворот, на всемирную Революцию. Пришествие «социалистической республики» кажется ему неизбежным.

Однако увлечённость буржуазной революцией 1848 г. и её понимание было у Вагнера чисто романтическим. Одержимость средневековыми сюжетами выдаёт глубинную связь Вагнера с романтиками. Его революционный порыв - не более чем дань романтике. Для него революция была Идеей, а не политическим действием. Он был артистом, поэтом, но не политиком. Никакой продуманной идеологии у него не было, его вела легко возбудимая, экспансивная натура. В статье «Революция», написанной накануне майских событий в апреле 1849-го, Вагнер сравнил революцию с неземным существом: «Она приближается на крыльях бурь, с высоко поднятым челом, озарённым молниями, карающими и холодными очами, и всё же какой жар чистейшей любви, какая полнота счастья сияет в них для того, кто дерзает смелым взглядом посмотреть в эти тёмные очи! ... Она рушит то, что в суетном безумии было построено на тысячелетия, ... там, где, уничтожая, касалась её нога, зацветают благоухающие цветы, и там, где ещё недавно воздух содрогался от шума битвы, мы слышим ликующие голоса освобождённого человечества!»

Почти век спустя русский философ Бердяев в работе 1939 г. «О свободе и рабстве человека» (глава «Прельщение и рабство революции. Двойной образ революции») напишет: «Человек имеет непреодолимую потребность персонифицировать разные силы и качества. Революция тоже персонифицируется, представляется существом. Революция тоже сакрализируется». Вряд ли ему был известен гимн Вагнера революции, статья в своё время осталась незамеченной, её позже ввели в оборот дотошные исследователи эстетики Вагнера, но пишет Бердяев так, точно комментирует вагнеровский революционный этюд. Да, Вагнер мечтал о «свободном объединённом человечестве», вырвавшемся из «тисков промышленной спекуляции», неподвластном «индустрии и капиталу», которых он идентифицировал с еврейством и люто ненавидел, но дальше романтического пафоса он не пошёл.

Знакомство с известным анархистом Михаилом Бакуниным, мечтавшим о ниспровержении европейских тронов и открыто грозившим тиранам, произвело на Вагнера впечатление, но его увлекли не столько расплывчато-абстрактные идеи этого русского бунтаря, сколько сама его личность. Синеглазый бородатый богатырь вызвал горячую симпатию молодого композитора. Неудивительно, что 3-9 мая 1849 г. он последовал за Бакуниным на баррикады во время народного восстания в Дрездене. Король бежал, восторг был неописуем. Но прусские войска без труда разгромили восставших. Временное правительство во главе с Бакуниным было арестовано, а Вагнеру удалось скрыться. С помощью Листа по подложным документам он покинул Германию и оказался в Швейцарии. В мироощущении Вагнера эти несколько майских дней 1849 г. ничего не изменили, но карьеру они сломали. «Политическому смутьяну» пришлось более десяти лет провести в изгнании, но нет худа без добра: творчески эти годы были очень плодотворны.

В 1990-х гг. среди российских радикалов вновь сделалось популярным имя давно забытого мыслителя конца XIX - начала XX вв. Хьюстона Чемберлена (1855-1927). Редактор неонацистского журнала «Атака» С. Жариков даже переиздал на русском языке его книгу «Арийское миросозерцание» (М., 1995. Оригинальное издание вышло в 1905 г.) в серии с эпатирующим названием «Пламенные реакционеры XX в.». Еще большую популярность получили расовые представления Чемберлена о древних арийцах, причем популяризаторы этих взглядов нередко даже не знают, кому они обязаны своими идеями и своей псевдонаучной риторикой. Немало авторов- дилетантов активно пользуются методическими приемами, впервые примененными когда-то Чемберленом. Между тем, в свое время Хьюстон Чемберлен был известной фигурой, а его концепция стала одним из краеугольных камней официальной нацистской идеологии. Не случайно такой видный нацист, как А.Розенберг называл Чемберлена человеком, заложившим основы германского будущего. Сын английского адмирала, ставший немцем, друг кайзера Вильгельма II, чью главную книгу «Основания девятнадцатого века» тот называл «гимном германству», наконец, зять и поклонник Рихарда Вагнера, Хьюстон Чемберлен прожил долгую и незаурядную жизнь. Его книга оказала значительное влияние на читающую публику и сыграла далеко не последнюю роль в подъеме немецкого шовинизма накануне Первой мировой войны. Создав псевдонаучную базу для популярных тогда расовых представлений, Чемберлен убеждал немцев в неизбежности расовой войны, и один критик даже назвал его книгу «Илиадой конфликта между германцами и семита- ми». Получив университетское образование, но так и не став специалистом ни в одной из наук, Чемберлен по-своему синтезировал научные данные, придав им доступную для широких читающих масс форму, заставлявшую людей думать, что они имеют дело с глубоко обоснованным научным трудом. Книга Чемберлена стала образцом для многих эпигонов, пропагандировавших вслед за ним социо- дарвинистские концепции и готовивших идейный климат для 64 мировых войн и геноцида

Суть «Байрейтской идеи» Чемберлен объяснял следующим образом. Он доказывал, что на заре человеческой истории не было ни- каких противоречий между человеком и общиной, в которой царили свобода и гармония. Затем началась деградация, достигшая низшей отметки в современном обществе. Следовательно, возвращение гармонии требовало восстановления исконного состояния. Тем самым Чемберлен предвосхитил идеи Генона и современных традиционалистов. Правда, в отличие от них он видел в авангарде движения назад не политика, а художника, и настаивал на духовном совершенствовании, а не революции. Вслед за Вагнером, деятели Байрейта мечтали об арийском христианстве, однако, кроме самой общей идеи, они плохо его себе представляли. В римском католицизме они видели «семитизированную религию» и призывали протестантов полностью покончить со всеми оставшимися католическими догмами. Но дальше призывов дело не шло. Вольцоген и Козима оставались ревностными протестантами, Чемберлену импонировала личная внеконфессиональная религия, а некоторые другие предлагали включить элементы индуизма, мистики и теософии. Некоторые «арийские христиане» двигались к оккультизму и неоязычеству. Но фактически германское христианство, руководствовавшееся биологическим детерминизмом, подменяло идею Бога расой, и Вольцоген с Чемберленом это отчетливо сознавали. Впрочем, они верили в совместимость расизма с христианством, представляя их взаимоотношения в мистическом ореоле. «Байрейтская идея» имела две стороны. С одной стороны, ри- совался идеальный образ германца с его лояльностью и религиозно- 76 стью, внутренней глубиной и близостью к природе, консерватизмом и глубоким чувством идентичности. С другой, - изображались вра- ги, в качестве которых Вагнер первоначально рассматривал деньги, а затем - иноземцев и расовое смешение. После смерти Вагнера роль расы в культе Байрейта усилилась, и он стал одним из главных идеологических центров немецкого антисемитизма. Здесь царила атмосфера подозрительности в отношении «врагов нации», которых чаще всего идентифицировали с евреями. Деятели Байрейта не уставали подчеркивать слабость немецкого характера - ведь немцы падки на лесть, и враги успешно использовали их невинность и наивность. Критиковались материализм и оторванность от почвы, будто бы способные сделать немцев беспомощными жертвами их «заклятых врагов». Однако склонность Вагнера к вегетарианству не нашла последователей. По словам Козимы, «лишь когда мы признаем, что животные такие же живые существа, как мы сами, можно будет говорить о новой религии, а именно о связи между нами и всей природой». Постепенно в Байрейте слова «германцы» и «арийцы» стали синонимами. Для доказательства их тождества понадобился новый исторический синтез, и именно выполнение этой задачи взял на себя Чемберлен. Вместе с тем, культивируя расовую идею, вагнерианцы никогда не пытались четко определить понятие «раса». Иногда они понимали под «расой» биологическую группу с четкими физичекими и духовными особенностями, но иногда - идеи, ценности, стиль поведения, вовсе не обязательно связанные с биологией. Так, «евреем» там могли считать члена культурной, исторической, религиозной группы, но порой и нееврея, разделявшего «еврейские идеи». Все это было свойственно и работам Чемберлена. Тем не менее, вагнерианство упорно ковало язык, символику и мифологию германского национализма. Этот язык был со временем подхвачен журналистами и политиками, а позднее его с большим успехом использовали нацисты.

3.2 Идеи Вагнера в теории и практике национал-социалистов

Вопрос о месте наследия Рихарда Вагнера в идеологии и культуре Третьего рейха остается открытым и болезненным в течение уже весьма длительного времени; единой точки зрения на этот счет до сих пор не существует. В самом деле, то, что наследие Вагнера широко использовалось нацистами, является общеизвестным фактом; но правомерно ли в связи с этим определять творческое наследие композитора как в прямом смысле предопределяющее немецкие нацистские воззрения? Данное исследование посвящено поиску ответа на этот вопрос, для чего было изучены особенности творчества Вагнера и сопоставлены с основными положениями идеологии и культуры германского фашизма.

Идеология и культура Третьего рейха возникли на почве, прежде всего немецкой истории и немецкой культуры и вне их контекста не могут быть поняты и проинтерпретированы. Исторические основания гитлеровского рейха корнями уходят во времена римской империи - именно Священная Римская империя считалась первым рейхом; вторым - империя, созданная Бисмарком в 1871 г. после победы Пруссии над Францией. Оба рейха прославили Германию; третий рейх должен был стать их достойным преемником.

Здание империи Третьего рейха, помимо исторического фундамента, имело основания идеологические и культурные. Обратившись к ряду канонических текстов нацистской Г ермании, мы увидим, что последователи фюрера и сам он создали свое учение на основе взглядов И. Фихте, Г. Гегеля, Р. Вагнера и Ф. Ницше. Безусловно, во многом идеология и культурная практика Третьего рейха опирались на учение Рихарда Вагнера, изложенное в ряде его теоретических работ, а также на ту интерпретацию германской мифологии, которую он предложил в своем оперном творчестве. Уильям Ширер в работе «Взлет и падение Третьего рейха» подчеркивает, что «не политические сочинения Вагнера, а его романтические оперы, столь ярко оживившие прошлое Германии, ее героические мифы, схватки языческих богов с героями, демонами и драконами, сцены кровной мести и первобытные обычаи, ощущение предопределенности судьбы, величие любви и жизни и благородство смерти, - все это питало легенды о совершенной Германии и легло в основу мировоззрения, которое Гитлер и нацисты, имея для этого веские основания, восприняли как свое собственное». Также представляется необходимым подчеркнуть, что литературные тексты Вагнера, особенно наиболее шовинистические, широко использовались нацистами как материал, прекрасно вписывающийся в идеологию Третьего рейха. Это, прежде всего, знаменитая провокационная статья композитора под названием «Еврейство в музыке», отдельные идеи из текстов «Опера и драма» и «Искусство будущего» , из сочинения под названием «Вибелунги: Всемирная история на основании сказания»], из небольших работ «Немецкое искусство и немецкая политика», «Что такое немецкое?», а также ряд в прямом смысле слова скандальных статей, написанных композитором для «Байройтского рупора» в последние годы жизни (имеются в виду статьи «Религия и искусство», «Познай самого себя», «Чем полезно это познание?», «Героизм и христианство»).

Необходимо отметить вслед за автором одной из наиболее подробных и объективных биографий композитора Г. Г реем, что в спорах по поводу первой из упомянутых статей в центре внимания оказывались не столько весьма аргументированные рассуждения автора о том месте, какое занимают в обществе художники еврейской национальности, сколько личная озлобленность композитора в отношении евреев в театральном мире (особенно тех, кто добился успеха) и та лепта, которую это произведение внесло в позорную традицию антисемитизма в немецкой философской мысли и литературе, - традицию, которая неизбежно должна была привести страну к Третьему рейху и Холокосту.

Между тем, вслед за Анри Лихтенберже, автором работы, исследующей теоретические сочинения Вагнера, представляется справедливым отметить, что вагнеровскую точку зрения совсем не должно смешивать с точкой зрения большинства антисемитов и антисемитизмом в его традиционном понимании как одной из форм национальной и религиозной нетерпимости, выражающейся во враждебном отношении к евреям. По Лихтенберже, Вагнер вовсе не объявляет евреев в первую очередь недобросовестными конкурентами в экономической области; он подчеркивает скорее их обладание «в превосходной степени инстинктом эгоистической борьбы за существование, тем инстинктом, который он считал пагубным и который он желал бы искоренить в человеческом сердце». Лихтенберже подчеркивает, что Вагнер «не нападает на евреев, как индивидуумов, но нападает на еврейский инстинкт - разумея под ним то, несомненно, вечно человеческое стремление, которое заставляет человека эгоистично желать для себя материальных благ не ради удовлетворения непосредственных нужд, а ради удовольствия обладать и быть сильным. Вот почему он не приходит, как антисемит, к необходимости крестового похода против иудаизма. Чтобы стать "человеком», еврей должен уничтожить в себе "еврея»; другими словами - нужно, чтобы он смог победить в себе главный инстинкт своей расы». Более того, Вагнер никогда не призывал к традиционной для антисемитизма сегрегации - запрещению браков евреев и христиан, ограничению бытового общения между ними, для чего евреев заставляли носить особую одежду или отличительные знаки на ней, жить в особых кварталах, получивших позднее название гетто. Точка зрения, выраженная Вагнером в статье «Еврейство в музыке», безусловно, несколько отличается от традиционных антисемитских взглядов; вместе с тем, его более поздние тексты, как мы увидим далее, содержат более ярко выраженные антисемитские позиции.

Статья «Еврейство в музыке» не является единственным текстом Вагнера, который в той или иной степени затрагивает идеи расовой дискриминации. Ряд его статей носит явно шовинистский характер, указывая на превосходство немецкого народа и немецкого искусства над прочими. Такова написанная в 1867 г. работа Вагнера «Немецкое искусство и немецкая политика»; линию, обозначенную в этом тексте, продолжает работа под названием «Что такое немецкое?», написанная еще в 1865 г. и дополненная в 1878 г.. Содержание этого публицистического произведения С. Маркус, который посвятил анализу музыкально-эстетических взглядов Вагнера целую главу в своей монографии «История музыкальной эстетики», определил как «хвастливые националистические заверения об исключительности немца, который сумел "показать себе и миру, кто такой Шекспир... открыл миру, что такое античность» и т.п.». В этой статье Маркус усматривает влияние учения Артура Шопенгауэра - философа, влияние которого на взгляды композитора было столь явным и очевидным; вместе с тем, Вагнер не принимал философию Шопенгауэра в неизменном виде, он внес ряд определенных поправок к системе взглядов философа, в результате чего возникла некая причудливая смесь этой системы и «элементов расизма и вегетарианства». Именно эта часть вагнеровского учения вызывала особый интерес нацистов и стала, по выражению Маркуса, «"теоретической» основой и "юридическим оправданием» зверств гитлеровцев и их продолжателей - современных расистов».

Наиболее яркое отражение эти идеи получают в ряде статей, написанных Вагнером в поздний период творчества для «Байрейтского рупора»: это работа под названиями «Религия и искусство» и дополняющие ее тексты «Познай самого себя», «Чем полезно это познание?» и «Героизм и христианство», опубликованные в 1880-1881 гг. В них изложена вагнеровская теория регенерации, которую систематизировал и изложил в своей монографии о композиторе его зять Х. С. Чемберлен.

Человечество, по Вагнеру, находится в состоянии упадка; наглядными тому примерами являются, в частности, современное государство и церковь. Осознание причин упадка приводит к идее возможности регенерации. Этими причинами являются: деньги и собственность и их использование государством, влияние еврейства, отказ от «естественной» растительной пищи (которую якобы употребляли первобытные люди, отказываясь от поедания мяса), способствующий «вырождению человеческого рода», несоблюдение чистоты крови и ее порча за счет смешения неравных рас - идея, которую Вагнер почерпнул у своего друга, французского социолога и писателя Жозефа Артура де Гобино, автора «Очерка о неравенстве рас». При этом из всех упомянутых причин наиболее важными Вагнеру кажутся две - отказ от растительной пищи и смешение рас. Вагнер допускает, что человечество состоит из некоторого числа совершенно неравных рас: более высокие расы могут господствовать над низшими; только, смешиваясь с последними, они не поднимают на свой уровень низшие расы, а, напротив, дряхлеют и, соединяясь с ними, теряют свое благородство. Таким образом, вся история европейской культуры есть не что иное, как история «вырождения высших рас».

Проблемам неравенства рас посвящены также статьи «Чем полезно это познание?» и «Героизм и христианство». Здесь вновь можно встретить в том числе и антисемитские высказывания, причем в еще более непримиримом тоне, чем в текстах, написанных композитором ранее. По Вагнеру, представители арийской и семитской расы радикально отличаются друг от друга в своих духовных представлениях. Ариец по природе идеалист, что проявляется в созданных им религиях - в браманизме и христианстве. Основная специфическая черта этих конфессий - верование, что настоящая жизнь есть зло и что человек должен научиться отрекаться от мира. Поэтому ариец чистой расы, в силу своих могущественнейших инстинктов, стремится к победоносной борьбе с падением, к отречению от эгоистической воли. Но он смешивается с окружающими его расами, и это скрещивание тяжело отзывается на его физическом и моральном состоянии. Из двух великих европейских цивилизаций - латинской и германской - одна, латинская, является на самом деле едва арийской. Раса, наложившая свой отпечаток на эту сложную цивилизацию, - раса семитская, к которой принадлежат также и евреи. Особенно ярко это семитское влияние, по Вагнеру, проявилось у французов. В уже упоминавшейся работе «Немецкое искусство и немецкая политика» Вагнер обвиняет французов в «кровожадности» и в том, что им присуща «природа обезьян». Причина таких несправедливых обвинений кроется в биографии композитора; достаточно, например, вспомнить эпизод провала парижской постановки «Тангейзера» 13 марта 1861 г., сорванной группой зрителей - завсегдатаев Жокей-клуба.

Спасение человечества, по Вагнеру, возможно при осуществлении «большой регенерации», которая произойдет, если удастся преодолеть две основные причины его упадка: при возвращении к вегетарианскому режиму питания; для устранения второй причины композитор предлагает путь, связанный с религиозными понятиями: он задается вопросом, что следует понимать под кровью Христа и под ее очищающей, искупительной сущностью. Он пишет, что христианство не есть религия привилегированной расы, хотя и возникла она как детище арийцев; по мнению композитора, христианская вера - вера для всех народов. «Божественная кровь Христа... есть превосходное противоядие, благодаря которому весь род человеческий может избегнуть закона вырождения рас и очистить свою испорченную кровь». Итак, предпосылкой регенерации, по Вагнеру, становится христианство как некая «подлинная религия»; таким образом, в учении композитора происходит выход к религиозному мистицизму.

Чемберлен - и это само по себе характеризовало его собственные убеждения - называл вагнеровское учение о регенерации гениальным, выделяя две стороны вагнеровской теории - отрицающую и утверждающую (регенерация). Отмечая в этой теории различные аспекты - философский, практический и религиозный, - Чемберлен признавал трудность ее изложения. По мнению Маркуса, этим Чемберлен прикрывает беспомощно- фантастическую смесь идей, составляющих реакционную, антинаучную теорию Вагнера. Оценка Маркусом воззрений Вагнера представляется довольно резкой, но оправданной. В самом деле, Вагнер ни в коей мере не является антропологом, и его учение о возрождении высшей расы, будучи внушенным личными впечатлениями и обстоятельствами жизни композитора, не может считаться самостоятельным и оригинальным. Оно основано, по большей части, на наблюдениях двух авторов, которых Вагнер точно и неоднократно цитирует, считая взгляды достаточным научным основанием своих теорий, - Глейцеса, поддерживающего вегетарианство, и Гобино. Безусловно, теория регенерации Рихарда Вагнера научной ценности не имеет и представляет интерес лишь с точки рения интерпретации и использования ее идеологами Третьего рейха.

Куда более интересны религиозно-мистические воззрения композитора, которые также использовались как основа нацистской доктрины. Мифология стала важной составляющей идеологии и культурной практики Третьего рейха; в ее основу легла интерпретация Вагнером как понятия мифа, так и непосредственно германского эпоса. Для того чтобы иметь возможность сопоставить нацистский миф с учением композитора, обратимся к постулатам этого учения, выраженным в его теоретических работах («Опера и драма», «Произведение искусства будущего» и «Вибелунги: Всемирная история на основании сказания») и оперных произведениях.

Когда Вагнер работал над созданием «Лоэнгрина» во время своего пребывания в Дрездене, его внимание привлекли два сюжета: один из них был связан с образом Зигфрида, а другой - с фигурой Фридриха Барбароссы. Легендарный герой и исторический персонаж в его сознании оказались связанными между собой, и на свет появилась небольшая работа под названием «Вибелунги: Всемирная история на основании сказания». Ее содержание Лихтенберже характеризует как «главные черты... философии всеобщей истории, объясняемой посредством мифа». Этот текст представляет интерес не с точки зрения истории или филологии, а скорее как некое художественно-поэтическое сочинение, проясняющее корни тех образов, что легли в основу мифологии Третьего рейха.

Текст, созданный Вагнером, причудливым образом соединяет исторические факты и легенды о Нибелунгах и святом Граале. Героями этого текста становятся монархи, происходившие из королевского рода Франков - древней династии; легенда, по Вагнеру, сохранила нам ее наиболее древнее название - название Нибелунгов. Идея той всемирной монархии, которую Франки, или Нибелунги считали себя призванными осуществить на земле, встречается в символической форме в народной легенде о их роде, в мифе о Зигфриде и Нибелунгах.

Мифические Нибелунги - духи ночи и смерти, жители недр земли, усердные работники, беспрестанно занятые собиранием скрытых в недрах земли сокровищ, литьем украшений и выковыванием оружия. Вагнер же полагает, что Нибелунгами (Вибелунгами) именовали себя представители франкской королевской династии; более того, он считает возможным отождествлять Вибелунгов и гибеллинов - участников религиозно- политической борьбы в Италии в XII-XV вв., подчеркивая сходство немецких слов Wibeiungen (гибеллины) и Nibeiungen (нибелунги). Между тем, известно, что наименование «гибеллины» происходит от названия замка Вайблинген - цитадели рода Гогенштауфенов (Штауфенов), бывших сторонниками императора и дворянства в противовес гфельфам, поддерживавшим римского папу.

На протяжении работы Вагнер пытается доказать, что германский народ, имеющий своими прародителями Франков-Нибелунгов, располагает абсолютно естественным правом на мировое господство, которое подтверждается божественным происхождением последних. Автор текста пишет: «В германском народе сохранился древнейший в мире царственный род, имеющий исконное право на мировое владычество: он происходит непосредственно от сына Божия, который своему собственному роду открылся под именем Зигфрида, остальным же народам земли под именем Христа; он совершил ради спасения и блаженства своего рода и происходящих от него народов земли высочайшее деяние и ради этого деяния претерпел смерть. Ближайшими наследниками его деяния и приобретенного благодаря ему могущества являются "Нибелунги», которым во имя и ради счастья всех народов принадлежит мир. Германцы - древнейший народ, их наследственный царь - "Нибелунг» - как стоящий во главе их. имеет право на мировое господство». Представляется интересным то, что Вагнер считает возможным отождествить с Христом также и германского бога Вотана: «Верховному божеству германцев Вотану, благодаря его отвлеченности, не пришлось в сущности уступать место Христу; он мог просто с ним совершенно отождествиться; он утратил только те чувственные признаки, которыми наделили его различные племена в зависимости от своих племенных особенностей. во всем же остальном приписываемые ему универсальные свойства вполне соответствовали качествам, приписываемым Христу или Богу». Значимой в рамках задачи, поставленной в данном исследовании, представляется также следующая вагнеровская мысль: «Родовое божество связано с Христом тем, что оба умерли, были оплаканы и отомщены (подобно тому, как мы и поныне мстим за Христа евреям)». Отметим, что подобная идея религиозной мести евреям за смерть арийского бога Христа совершенно естественно вписывается в идеологический контекст Третьего рейха.

Более того, Вагнер интерпретирует святой Грааль как некую идеальную замену и продолжение сокровища Нибелунгов, которое в ходе исторических событий потеряло свою реальную ценность (под реальной ценностью автор понимает возможность создания германской империи, империи Нибелунгов, которая имела место быть во времена правления Карла Великого, а вовсе не золотой клад, как предполагает легенда) и обрело ценность духовную, «идеальную».

Безусловно, статья Вагнера «Вибелунги: Всемирная история на основании сказания» может расцениваться как провокационная; ряд идей, изложенных в ней, близки основным постулатам идеологии Третьего рейха. Вместе с тем, представляется необходимым отметить, что данная статья задумывалась в первую очередь как художественно-поэтическое произведение, где автор дал волю своей фантазии и одновременно выполнил определенную работу по осмыслению мифологического сюжета, который стал основой его знаменитой оперной тетралогии «Кольцо нибелунгов». Как пишет композитор в одной из наиболее значительных своих теоретических работ «Опера и драма» (1851г.), именно миф может стать сущностью музыкальной драмы как искусства будущего, и именно «родные сказания новых европейских и раньше всего германских народов» имеют значительное влияние на развитие искусства.

А. Ф. Лосев в работе под названием «Исторический смысл эстетического воззрения Рихарда Вагнера» так формулирует этот принцип мифологизма: «Сюжет подлинного художественного произведения должен трактоваться в настолько обобщенной форме, чтобы речь шла не о мелочах бытовой жизни, но о предельном обобщении всей человеческой жизни, взятой целиком. Подлинное произведение искусства всегда есть произведение мифологическое». По Вагнеру, миф о Зигфриде становится именно таким обобщением, которое стало идеальной основой для создания грандиозного «Кольца нибелунгов» как «произведения искусства будущего». Именно этим и обусловлен интерес композитора к данной тематике, именно поэтому на свет и появился такой текст как «Вибелунги». Мифология Третьего рейха имела возможность вобрать в себя воззрения, изложенные в нем, и выдать плод воображения композитора за научно оправданные изыскания, однако мы видим, что сам автор относился к этому тексту именно как к образцу художественной прозы, работа над которым была необходима для дальнейшей творческой деятельности Вагнера.

В заключение разговора об интерпретации Вагнером понятия мифа и собственно мифологической тематики представляется необходимым обратить внимание на сюжет о Святом Граале и Парсифале, который активно использовался идеологами Третьего рейха. Целесообразно рассмотреть, как относился к этому сюжету сам композитор и как изложил его в своей поздней опере «Парсифаль», отдельные аспекты сюжета которой представляются провокационными: только посвященные, принадлежащие к особому братству, сильные и чистые духом, могут созерцать чашу святого Грааля. Вспомним, что эта реликвия, как уже говорилось выше, понималась композитором в качестве духовного аспекта сокровища Нибелунгов, которое должно принадлежать германцам. Только они как потомки Нибелунгов, их божественного верховного предка имеют на него законное право. Артур Штильман в своих работах приводит анализ редких материалов Венского государственного архива - неопубликованных писем Вагнера к его второй жене Козиме (урожденной графине Д'Агу, внебрачной дочери Франца Листа). В этих материалах, по свидетельству Штильмана, содержится информация о некоторых неизвестных чертах первоначального вагнеровского замысла «Парсифаля», жанр которого был определен композитором как христианская мистерия. Приведем некоторые наиболее показательные цитаты из этих писем: «Перед исполнением -Парсифаля» на сцене должна быть разыграна мистерия, в которой тело Христа будет сожжено вместе с другими евреями, как символ избавления от еврейства вообще». И далее: «звуки уничтожения, которые я написал для литавр в соль миноре, олицетворяют гибель всего еврейства, и, поверь, я не написал ничего прекраснее». Кроме того, в клавире «Парсифаля» в 3-м акте, в сцене встречи Кундри и Парсифаля, должен был появиться такой текст: «Чья кровь на твоих руках? - спрашивает она. - Если это еврейская кровь, то добро пожаловать в мой дом»1.

Рассуждения о степени подлинности этих писем не являются приоритетными в контексте настоящего исследования; как известно, никакие из этих замыслов композитором осуществлены не были, и это показывает, что, даже если подобные мысли и посещали Вагнера и он выражал их в личной переписке, он не предназначал их широкому кругу людей и не счел возможным включить подобные моменты в свое последнее произведение. Безусловно, в последний период творчества антисемитизм Вагнера достиг своего апогея, но у нас нет оснований считать, что композитор стал бы призывать к Холокосту и поддерживать массовое уничтожение евреев.

Работы Вагнера, как композиторские, так и теоретические, прочно легли в основу мифологии Третьего рейха. Сюжеты его музыкальных драм, его исследования, подобные тому, что изложено в работе под названием «Вибелунги», касались германской мифологии и наполняли образы ее героев ярким эмоциональным содержанием и подлинным теплом. Для создания нацистского мифа обращение к образам Лоэнгрина и Парсифаля было весьма актуальным. Вспомним, насколько значимым впоследствии для мифологии Третьего рейха стал поиск святого Грааля и прочих христианских реликвий. В последнем произведении Вагнера - опере «Парсифаль» - Адольф Гитлер усматривал особый смысл; эта мистерия, по его мнению, могла быть понятна лишь «посвященным». О своем понимании вагнеровского «Парсифаля» он говорил Раушнингу: «За безвкусной... внешней фабулой... можно разглядеть истинную суть этой глубочайшей драмы. Здесь освящается... чистая благородная кровь, ради освящения и поддержания чистоты которой собралось братство знающих. Вот король, страдающий неизлечимой болезнью от испорченной крови. И вот незнающий, но чистый человек стоит перед выбором, предаться ли ему в волшебном саду Клингзора страстям и опьянениям прогнившей цивилизации - или присоединиться к рыцарям, хранящим тайну жизни и чистую кровь. Заметьте: сострадание, приводящее к знанию, годится лишь для внутренне испорченной. личности. И это сострадание значит лишь одно действие: позволить больному умереть. Вечной жизни, даруемой Граалем, достойны лишь истинно чистые, лишь благородные».

Надо сказать, что подобная интерпретация содержания вагнеровской оперы представляется не совсем точной; под святыней, охраняемой рыцарями, понималась все-таки чаша Грааля, наполненная кровью Христа, а не чистота крови как понятие. Король Амфортас страдает от раны, нанесенной ему копьем, которым пронзили бок распятого Иисуса; эта рана может восприниматься как наказание за грех кровосмешения (Амфортаса соблазнила Кундри, заколдованная злым волшебником Клингзором), но не как проявление «болезни от испорченной крови». Подобный пример очень характерен: в общих чертах близкая к истине и, вместе с тем, несколько перефразирующая вагнеровский замысел трактовка позволяет предположить, что попытки определить «Парсифаля» как «черную мессу» (А. Штильман, М. Тетельбаум в статье «О Рихарде Вагнере») являются сколько-нибудь оправданными, хотя на самом деле это, конечно же, не так.

Кроме того, произведенные Вагнером в тексте «Вибелунги: Всемирная история на основании сказания» попытки арианизации Христа и отождествления клада нибелунгов и чаши Святого Грааля также получили продолжение в мифологии Третьего рейха. Нацистская пропаганда прилагала большие усилия для арианизации образа Иисуса Христа; для подтверждения арийского происхождения Христа нацисты разыскивали некие документальные свидетельства; активно велись поиски чаши Святого Грааля. Очень характерным в этой связи представляется то, что в 1936 г. в Мюнхене были развешаны цветные плакаты, изображавшие фюрера в серебряных доспехах рыцаря Грааля.

Кроме чисто содержательных моментов «нацистского мифа», Вагнер оказался востребован идеологами Третьего рейха еще по некоторым причинам. Театр и музыкальная драма занимали особое место в контексте немецкой культуры. По Лаку-Лабарту и Нанси, именно «повторение трагедии и трагического празднества гораздо лучше, чем какие-либо другие формы искусства, годятся на то, чтобы запустить процесс идентификации». Вагнер, создавая Байрейт и организовывая Байрейсткие музыкальные фестивали, преследовал и политическую цель, а именно объединение немецкого народа посредством театрального празднества и церемониала (объединение, как отмечают те же авторы, сравнимое с объединением полиса в трагическом ритуале). «Именно в этом основополагающем смысле и следует понимать "всеохватное произведение искусства»... Всеохватность, или тотальность, является не только эстетической - это кивок в сторону политики». «Нацистский миф... является строительством, формированием и производством немецкого народа в произведении искусства - посредством произведения искусства и как произведение искусства».

Отсюда и стремление объявить «великими арийцами античности» древних греков, которые понимали миф как искусство. Однако, помимо вагнеровских рассуждений о произведении искусства будущего, здесь приходится вспомнить как предшественника этого аспекта нацистской мифологии, также и Фридриха Ницше с его известной работой «Рождение трагедии из духа музыки», где автор говорит о единстве жизни и искусства, о том, что подлинная жизнь есть искусство, воплощенное в форме античной трагедии. Ницше подчеркивает, что современная культура с ее ориентацией на науку глубоко враждебна жизни, и констатирует единство немецкой философии и немецкой музыки. Вспомним также, что Рихард Вагнер, рассуждая о «произведении искусства будущего», подчеркивал, что его основой может быть только миф, а идеалом такого произведения искусства становится все та же греческая трагедия. В работе «Опера и драма» он отмечал, что «греческая трагедия есть художественное воспроизведение духа и содержания греческого мифа. общее отношение к сущности явления, которое в мифе из созерцания природы обращается в нравственное наблюдение над человеком, представляется здесь в определеннейшей, яснейшей форме, становится художественным произведением и переходит из области фантазии в жизнь».