Монахи Киево-Печерского монастыря как особый социокультурный элемент древнерусского общества

В Житии Феодосия Печерского находим упоминание о том, как «се бо пакы бысть пакость творящемъ бесомъ въ храмъ, идее же хлебы братия творяху: овогда муку расыпающе, овогда же положенный квасъ на съетроение хлебомъ разливааху и ину мъногу пакость творящее беша». Житие Феодосия Печерского. С. 336. Мы считаем, что здесь сквозь выдумку автора угадываются явные человеческие черты, реальные человеческие отношения. Сопоставляя разрозненные фрагменты источников, мы можем сделать вывод о том, что большая часть братии с пренебрежением относилась к больным, к нищим и тем, кто прежде был богат, но дошел до нищеты. Очевидно, что такие люди не находили поддержки и не пользовались уважением среди других, пребывавших в монастыре. Монахи проявляли свое милосердие по отношению друг к другу, если при этом учитывались их интересы, если этот душевный порыв будет вознагражден.

В этой связи уместно вспомнить уже приводимый выше фрагмент из Киево-Печерского патерика о том, что богатым всякий старается послужить как в жизни, так и при смерти, чтобы получить что-нибудь в наследство. Киево-Печерский патерик. С. 496. В этом как раз и проявлялась монашеское корыстолюбие, которое так не соотносится с нормами христианской морали.

Говоря о взаимоотношениях внутри братии, следует подчеркнуть их постоянную изменчивость: от любви, покорности и почтительности друг к другу, до открытой вражды, пренебрежения, сквернословия и ненависти. Таким образом, несмотря на принятие Студийского общежительского устава, в Киево-Печерском монастыре общежитие, каким первоначально виделся Феодосию монастырь, как таковое не существовало, ибо рядом уживались богатство и бедность, искреннее подвижничество и отнюдь не христианская алчность.

Великие подвиги одних совершались на фоне слабости и своеволия других, многие из которых «нерадением жите, в всяком небрежении и бещинно дьни своа проводи». Там же. С. 508. Б. А. Романов считал, что «трудности в монастыре возникали из-за сложного социального состава и окружения монастыря». Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI-XII вв. М., 1966. С. 157. На наш взгляд, подтверждением вышеприведенного суждения является небольшой фрагмент из Киево-Печерского патерика из «Слова» о Лаврентии-затворнике, согласно которому некий бесноватый при приближении к монастырю стал вопить, что «в манастыри же триидесятих едеинх боюся, съ прочими же борюся… Бе бо тогда всех черноризець в печере 100 и 80». Киево-Печерский патерик. С. 520. Таким образом, в конце XI - начале XII в., то есть в игуменство Никона или его преемника Иоанна, только тридцать монахов из братии вели истинно монашеский образ жизни, остальные же подражали ему, будучи подвержены различным слабостям, постоянно находились во власти искушения.

Поп Тит жил в ненависти и вражде с диаконом Евагрием, хотя они были «два брата по духу… Имяста любовъ велику и нелицемерну межди собою… Но, однажды диаволъ сътвори има вражду и ненависть». Там же. С. 512. Феофил, поддавшись гневу, не заслужил смерти без покаяния. Еразм, отдавший все свое имущество на церковь, стал «жите в всяком небрежении и бещинно». Там же. С. 508. Инок Арефа «бе скупь и немилосердъ, и никогда же подаде ни единое цяты убогому». Там же. С. 510. Федор, соблазненный сребролюбием, хотел «въземши злато и отьити на ину страну». Там же. С. 574. Они не могли согласиться со строгой жизнью в нищете и скудости, и в монастыре продолжали заниматься обычными мирскими делами.

В монастыре были случаи воровства. Предпосылки для этого во многом создавались социальной неоднородностью братии. И. У. Будовниц отмечал, что «одни монахи сохраняли при себе свое имущество, другие, не имея у себя никаких средств, подвергались сильному искушению присвоить в некотором смысле стяжания других. Некоторые просто занимались воровством». Будовниц И. У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIV-XVI вв. М., 1966. С. 108-109. Причем, они воровали не только друг у друга, но и обкрадывали монастырь. Несколько упоминаний об этом есть в Киево-Печерском патерике. Одно из них гласит, что «некто бо от братиа в тайне украд хлебъ» Киево-Печерский патерик. С. 556. у черноризца Прохора, который тот приготавливал из лебеды. Другой случай воровства, описанный в Киево-Печерском патерике, происходил с ведома игумена, который «повеле иному брату се сътворити: въ тайне хлебъ взяти». Там же. Еще одно упоминание говорит уже о черноризцах, обкрадывавших монастырь. Замечу, что подобные деяния не оставались безнаказанными, а, черноризцы, «обличена бывша, и от всех вещей отпадоша, и изгнание быста от манастыря Печеръскаго». Там же. С. 594.

Таким образом, за исключением немногих личностей, которым дано было свыше достичь высшего монашеского идеала, кроме бедняков, слабых духом и телом, неспособных к труду в обществе - монастырь был наполнен, в основном, людьми, представлявшими о себе то, чего не было на самом деле. Так можно охарактеризовать практически всю монастырскую братию, состоявшую из ста восьмидесяти человек, кроме тех тридцати монахов, которые все же вели истинно монашеский образ жизни.

Вообще монашество, как социальная группа, несла в себе тысячи знаковых символов, отражавших главное в их жизни - идеал бедности, смирения, покорности. Кроме молитв, церковных служб и послушаний, не менее существенными особенностями повседневности и монашеского быта выступали одежда и пища. Простому обывателю внешний облик монаха, должно быть, казался очень странным.

По выражению Г. Г. Прошина, «одежда, конечно же, не делает монахом, но одеяния монашества, как всякая форменная одежда, призваны демонстрировать миру и воспитывать в самом иноке определенные жизненные ценности, определенное мироощущение». Прошин Г. Г. Черное воинство. Русский православный монастырь: Легенда и быль. М., 1988. С. 254. В монастыре, как правило, все носили одинаковую и самую простую одежду. Все необходимое для жизни иноки получали из общих средств монастыря. Полный православный богословский словарь. М., 1992. Т. 2. С. 252.

В источниках есть упоминание о разных фрагментах монашеского костюма. Эти разрозненные описания дают нам возможность составить определенное представление об особенностях монашеской одежды. Такие церковные историки, как Макарий и М. В. Толстой, отмечали, что «братия обители делилась на четыре «класса». Одни еще не были пострижены и ходили в мирской одежде; другие, хотя и не были пострижены, но ходили в монашеской одежде; третьи были уже пострижены и носили мантию; четвертые были облачены в великую схиму. Это были как бы четыре степени иноческой жизни». Макарий. История русской церкви: В 3-х кн. М., 1995. Кн. 2. С. 157. См. также: Толстой М. В. Рассказы по истории русской церкви. М., 1991. С. 250.

Указание на подобное деление братии на четыре «класса» находим в Житии Феодосия Печерского. Из него следует, что если кто приходил к Феодосию, желая стать монахом, то он «не ту абие постригаши его, но повелеваше ему в своей одежи ходити, дондеже извыкняли весь устой монастырьскый. Таче по сихъ обличашети и в мьнишьскую одежю и тако паки в всех служьбах искушашети и , ти тьгда остриг, и облочашети и в мантию (малая схима - Н. В.). Дондеже пакы будяше чьрньц искусьн житием чистьмь си ти тъгда сподобешети и приятии святую схиму (обычно через четыре года - Н. В.)». Житие Феодосия Печерского. С. 334.

Этот фрагмент из Жития Феодосия Печерского позволяет нам составить представление о правилах приема в монастырь и о самом обряде пострига. Замечу, что вся церемония пострижения была очень символичной. Во-первых, при пострижении инок облачался в специальные одежды, предусмотренные в подобном случае. В Киево-Печерском патерике, в «Слове» о пострижении Пимена, упоминаются такие ее атрибуты, как «свита, мантия и куколь». Киево-Печерский патерик. С. 598. Во-вторых, другим непременным атрибутом пострижения было «Еуангелие». Там же. И, в-третьих, во время самой церемонии пострижения иноку задавались приличествующие данному случаю вопросы, характер которых говорит о стремлении постригавших убедиться в твердости желания инока стать монахом. Согласно Киево-Печерскому патерику, во время обряда пострижения Пимена «начаша въпросы творити: «Что прииде, брате, припадаа къ святому жерьтвеннику сему и къ святей дружине сей? Желааши ли сподобиться мнишескому великому ангельскому образу?» И проча вся по ряду сътвориша, яко же есть писано, так же въ великый образъ постригоша его». Там же. С. 600.

Судя по немногочисленным описаниям источников, одежда монахов была очень проста, лишена всякой внешней привлекательности, украшений, нарядности. Она изготавливалась из самых простых и дешевых тканей.

В Киево-Печерском патерике и Житии Феодосия Печерского неоднократно подчеркивается бедность и ветхость монашеского одеяния. Патерик упоминает о том, что монахи ходили «в сих исплатанных рубищах». Там же. С. 505. Житие Феодосия Печерского содержит упоминание о том, что одежда игумена «была бе худа и сплатана,… и бытии он яко единь от убогых», Житие Феодосия Печерского. С. 300. и многие неразумные «о сей одежи худей ругахуся ему, укоряющее его». Там же. С. 344.

Как видим, в источниках всячески подчеркивается ветхость и бедность монашеского одеяния. На наш взгляд, это является вполне закономерным явлением, так как, уйдя в монастырь, человек отрекался от всех мирских благ, помышляя только о спасении своей души, а для этого необязательно «ризами красными украшашися», Киево-Печерский патерик. С. 506. чтобы не впасть в искушение.

Интересную точку зрения по поводу непритязательности монашеского одеяния высказывал В. Н. Топоров. Он «сравнивал «заплатанные рубища» монахов и «худые ризы Иисуса Христа - как символ отказа от социально престижного, как символ смирения и «убожения». Именно «одежда худа», по мнению В. Н. Топорова, становится знаком духовного выбора, новой нравственности». Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М., 1995. С. 656-657. В. В. Долгов также указывал на то, что «костюм для средневекового человека имел большое значение, и был непосредственно связан с социальным статусом человека. Облачение послушника при пострижении в специальные одежды символизировало отречение от своего прежнего состояния и указывало на изменение его социального статуса». Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI-XIII вв. Ижевск, 1999. С. 119.

Помимо многочисленных упоминаний о бедности монашеского одеяния, в источниках довольно часто упоминаются «чернеческие черныя ризы». Киево-Печерский патерик. С. 504. Очевидно, их можно рассматривать как своеобразный мистический аналог воинской формы, ибо монашество - это воинство христово. Судя по данным Киево-Печерского патерика, облачение в черные ризы должно было избавить монаха от мук, от желания творить недуховное, от мыслей о земном и окончательно укрепить его на пути духовного совершенствования. После того, как послушник принимал постриг, давая обеты монашеской жизни, он облачался в одежды иного рода, свидетельствующие об этом. Помимо уже перечисленных атрибутов монашеского костюма, следует также назвать «свиту из грубой ткани» и «власяницу». Замечу, что власяница не являлась обязательным атрибутом монашеской одежды, и монахи носили ее по собственному желанию, хотя в Киево-Печерском патерике довольно часто встречаются упоминания о том, что тот или иной монах облекся во власяницу. Судя по Житию Феодосия Печерского, власяница изготавливалась из «колючей шерсти» и одевалась на голое тело. Поверх власяницы носили либо «свиту волотняну», Повесть временных лет. С. 208. либо «свиту тесну». Киево-Печерский патерик. С. 610. На голове монахи носили либо клобук, который в источниках упоминается как «шлем спасения», Житие Феодосия Печерского. С. 326. либо куколь - остроконечный капюшон, глухо закрывающий голову и плечи. Обут монах был в сандалии или башмаки.

Помимо письменных источников, определенные представления об одеяниях монахов нам дает икона Богоматерь Свенская (Печерская). На иконе, кроме Богоматери с младенцем Христом, изображены основатели Киево-Печерского монастыря Антоний и Феодосий. Икону долгое время датировали концом XIII века. В 80-90-е годы XX в. появились исследования, в которых икона довольно убедительно датируется концом XII века. Овчинников А. Н. «Пантелеймон» из ГМИИ и «Богоматерь Печерская» из ГТГ в свете реставрационного исследования // Русское искусство XI-XIII вв. Сб. ст. М., 1986. С. 46-60. См. также: Розанова Н. В. Некоторые итоги исследования физическими методами древнейших русских икон // Там же. С. 166-178. Данное иконографическое изображение представляет для нас большую ценность, поскольку позволяет сделать определенные выводы о внешнем облике монахов, основанные не только на предположениях автора и кратких характеристиках письменных источников. Внимательно изучив икону, мы еще раз убедились в том, что монахи действительно были облачены в «черные ризы», очень простые и недорогие. Кроме того, из анализа изображений Антония и Феодосия мы можем заключить, что одежда не была одинаковой для всех монахов. Это обстоятельство, в свою очередь, может указывать на существование в монастыре своеобразных ступеней монашеской жизни: от простого послушника до великосхимника. О том, что Антоний был облачен в великую схиму, свидетельствуют такие атрибуты его монашеского одеяния, как рубаха, мантия, куколь. Что касается Феодосия, то он был, скорее всего, малосхимным монахом, так как, судя по изображению, был пострижен и облачен в мантию.

Все элементы монашеского костюма глубоко символичны. Например, мантия - плащ без рукавов, закрывающий всю фигуру - символ того, что инок отделен от мира. Другой пример - власяница. Е. В. Романенко называет власяницу «тягчайшим оружием в битве духовной». По своему внешнему виду она напоминала кольчугу, связанную из колючей шерсти. Надевали власяницу прямо на голое тело, под свитку, для укрощения плоти. Романенко Е. В. Повседневная жизнь русского средневекового монастыря. С. 285. Л. П. Карсавин отмечал, что «власяницу делали из козлиной шерсти. В сознании средневекового человека козел символизировал сладострастие, следовательно, власяница вполне соответствовала своему назначению, являясь гомеопатическим средством смирения плоти». Карсавин Л. П. Монашество в средние века. М., 1992. С. 165.

Даже черный цвет монашеского одеяния был знаком смирения и печали, знаком отречения от мира. Облачаясь в черные ризы, монах словно умирал для мира, ради спасения души и служения богу. Одежда отличалась своей необыденностью, некоторой мрачностью, подчеркивая тем самым «инаковость» монашеской жизни. Для простого обывателя по-особому одетый человек был почему-то особенным, не от мира сего. Поэтому вид монаха, одетого с ног до головы во все черное, мог внушать ему определенный суеверный страх, о чем упоминается в Повести временных лет, и уже приводилось нами выше. Надо признать, что облаченный в черные убогие одежды, с небрежным видом, печальным и потупленным в землю взором, монах выглядел своеобразно.

Очень простой была и монастырская еда. Еще когда монахи жили в пещере, то есть до 1062 г., «ядь ихь бе ръжанъ хлебь тъкмо, ти вода. Въ субботу же ти въ неделю сочивава вкушахуть; многажьды же и въ та дьни не обретъшюся сочиву, зелие съваривъше едино и то ядяху». Житие Феодосия Печерского С. 330. Со временем пища стала более разнообразной. Хотя монашеская еда, по уставу, должна была быть простой и недорогой. Пища была довольно разнообразной и максимально полезной. Причем обязательно учитывалось, что не все могут есть одно и то же, потому что «ови бо бяху постницы,… инии ядяхуть хлеб с водою, инии же зелие варено, друзии же сурово». Киево-Печерский патерик. С. 468. Например, «Дамианъ презвитер яко разве хлеба и воды ничтоже ядяще до дьне смерти своея». Там же. С. 470.

Судя по многочисленным упоминаниям источников, основу монашеского ежедневного рациона составляли «суровое зелие и сухый хлеб», Там же. С. 500. «укруха хлеба и сочиву». Там же. С. 476. Прохор-черноризец «николи же хлеба въкуси, разве просфоры, ни овощи никакова же, ни питна, точию лободу и воду». Там же. С. 555. Подобное можно рассматривать как особый вид подвижничества. Даже сам Феодосий «еда хлебъ сухъ и зелие варено без масла и воду пия - се же ядь его бе вьсегда». Житие Феодосия Печерского С. 362.

По обыкновению, к обеду в монастыре подавали «хлебъ, сочиво и мало рыбъ». Там же. С. 356. Правда, иногда монахам на трапезу предлагали «съваривъше пьшеницу, ти ту, съмедъмь». Там же. С. 360. Пили монахи, по обыкновению, воду или квас. Медом, хранившимся в монастырских погребах, обычно угощали высокопоставленных гостей, посещавших монастырь: князя и его спутников, Там же. С. 412. монахам он подавался только по большим праздникам. Вино, как правило, было предназначено для совершения церковных служб и божественных литургий. Упоминаний о том, что монахи пьют вино, в источниках нет.

Различные церковные праздники также вносили свои коррективы в привычный монашеский рацион. Согласно Повести временных лет, «постное бо время очищает ум человеку». Повесть временных лет. С. 198. Пост следовало проводить «в молитвахъ нощных и дневных, блюстися от помыслъ скверньных, от бесовьскаго насеянья. И к симъ воздержанье имети от многаго брашна; въ яденьи бо мнозе и питья безмерне». Там же. С. 196. В первую неделю великого поста постились особенно строго. Феодосий не требовал ничего сверх меры, так как «не хощет бо богъ гресь силу поста или труда», Киево-Печерский патерик. С. 500. поэтому в пятницу этой недели, согласно Житию Феодосия Печерского, у него было заведено предлагать братии «хлеби чисти зело, друзии же от нихъ съ медемъ и съ макъмь твореше». Житие Феодосия Печерского С. 364.

Таким образом, мы можем говорить о том, что монастырский быт имел свои особенности. Он характеризовался существованием достаточно суровых порядков. Основными занятиями монахов были церковные службы, молитвы и различные послушания. Все в монастыре должно было совершаться в строго определенное время. Все, что окружало монаха, наполняло его повседневную жизнь, было глубоко символично и отражало главное: бедность и смирение.

ГЛАВА 4. МОНАСТЫРЬ И МИР

Отношения монастыря и мира всегда были непростыми и противоречивыми. Возможно, это зависело от восприятия различных социальных групп домонгольской Руси друг друга. Для монаха внешний мир - это не только общество людей, оставшихся за стенами обители, но и совокупность всех грехов и пороков в человеке. Мир часто ненавидел и гнал монахов, но, в то же время, в определенные моменты нуждался в помощи монастыря. Во многом это объяснялось еще и тем, что монастыри домонгольской Руси, к которым относился и Киево-Печерский монастырь, являлись пригородными. Подобное положение приводило к установлению тесных связей с городом. Поэтому, несмотря на формальную отстраненность от всего мирского, монастырь не только не порывал связей с миром, но укреплял и развивал их. Г. Г. Прошин по этому поводу писал, что «монастырь никогда не имел в виду уход от мира, а, наоборот, вопреки всем громким декларациям о "живых мертвецах", всегда был очень продуманно и активно ориентирован на этот мир, на вмешательство в реальную жизнь, вмешательство, перед которым решительно отступают заботы о потустороннем». Прошин Г. Г. Правда о православных монастырях // Атеистические чтения. Сб. ст. М., 1988. С. 334.

Помимо заботы о монастыре и его обитателях, игумены, в частности, Феодосий Печерский, проявляли заботу и о мирянах. Ибо путь спасения заключался еще и в участии в деятельности, направленной на помощь и сострадание людям. Из Киево-Печерского патерика следует, что Феодосий «иже не точию черноризци единеми, но и мирьскыми печашеся, о душах их, како бы спаслися». Киево-Печерский патерик // Памятники литературы Древней Руси: XII век. М., 1980. С. 446. Из этого мы можем заключить, что Феодосий был милосердным человеком, заступником притесненных и обиженных. Особенно же любил он бедных: «Аще бо видящее нища или убога, въ скърьби сущее и в одожи худе, жаляаше си его ради и вельми тужаше о сем и с плачъм того миловааше». Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы XI - нач. XII в. М., 1978. С. 362.

Отношения монастыря и мира затрагиваются в работах многих исследователей. Согласно современному церковному историку иеромонаху Никону, в XI в. «отношения между обителью и мирским обществом выражались в попечении игумена и рядовых монахов о духовном спасении мирян. Другой обязанностью игуменов было пастырство и учительство». Иеромонах Никон. Монашество и монастыри на Руси X-XI вв. // Вопросы истории. 1991. № 12. С. 29. Люди разного общественного положения приходили к Феодосию исповедоваться в своих грехах, они избирали Феодосия в свои духовные отцы. Если верить Киево-Печерскому патерику, Феодосий заботился «паче же о сыновах своих духовных, утешаа и наказуя приходящаа к нему, иногда же в домы их прихождаше и благословение им подавая… Учаше их о милости къ убогым и о небеснем царствии, еже приати праведным, а грешным муку, и о смертнем часе». Киево-Печерский патерик. С. 446.

Помимо пасторства, монахи Киево-Печерского монастыря вели и миссионерскую деятельность. Например, монах Кукша, проповедовавший христианское вероучение среди вятичей, претерпел мученическую смерть от язычников. Там же. С. 494. Еще одна сторона взаимоотношений монастыря с миром заключалась в заступничестве, пример которого находим в Житии Феодосия Печерского. Из него следует, что «убога въдовица, еже бе от судии обидима, и глагола тому самому блаженому (Феодосию - Н. В.). Блаженный идее къ судии и еже о ней глаголавъ тому, избави ту от насилия того, якоже тому посълавъшю възврати той, имъ же бе обидя ю». Житие Феодосия Печерского. С. 426.

Л. П. Карсавин, подобно иеромонаху Никону, отмечал, что «монахи стремились не только к созерцательной жизни, но и к деятельности “апостольской”. Они принимают на себя заботы о бедных и больных». Карсавин Л. П. Монашество в средние века. М., 1992. С. 42. С этим было связано строительство особого двора при монастыре, на содержание которого отдавалась десятая часть монастырских доходов. Житие Феодосия Печерского упоминает, что «таково бо бе милосьрьдие великаого отьца нашего Феодосия, аще бо видяшее нища или убога, в скърьби сущее и в одожи худе, жаляаше си его ради и вельми тужаше о семь и с плачьм того миловааше. И сего ради сътвори двор близь монастыря своего в цьркевь възгради в немь святааго Стефана, ту же повеле пребывати нищимъ и слепыим и хромыим и трудоватыим, и от монастыря подавааше им же на потребу и от всего сущаго монастырьскааго десятую часть даяше им». Житие Феодосия Печерского. С. 362.

Строительство при монастыре особого богоугодного заведения с церковью говорит о значительной хозяйственной деятельности Киево-Печерского монастыря. Здесь монастырь играет двойственную роль: с одной стороны, он выступает как монашеская община, а с другой - как хозяйственный организм, коллективный землевладелец, который отдает часть своих доходов на богоугодные дела.

Б. А. Романов полагал, что, «монастырское хозяйство на первых порах, возможно, давало и сбои, и не могло полностью удовлетворить монахов». Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI-XII вв. М., 1966. С. 157. Из источников видно, что монастырских ресурсов часто не хватало. Не раз случалось, что монахам не из чего было готовить еду, тогда приходилось идти на рынок. Однако, по мнению И. Я. Фроянова, эти связи с торгом были двоякого рода. Одни из них указывают на более или менее постоянный контакт монастыря с рынком. Другие сведения воспроизводят случай оскудения монастырских сусеков, что также вынуждало идти на торг». Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 74-75. Однажды к Феодосию «въниде икономъ, глаголя блаженному, яко въ утрий день не имамъ купити, еже на ядь братии и на ину потребу». Житие Феодосия Печерского. С. 394. Таким образом, покупать продукты для братии было вполне обычным явлением.

Следует отметить, что монахи не только покупали необходимые продукты, но и брали их у торговцев, так сказать, «в заем на потребу братии». Но к этому монахи прибегали в тех случаях, когда не на что было купить снедь. Иногда недостаток продуктов питания восполнялся за счет приношения богатых людей. Так, в один из дней келарь пришел к блаженному, говоря: «Яко въ сий день не имамъ, что предложити на ядь, се бо ни съварити чьто имам». Там же. С. 404. Монахов выручил боярин Иоанн, который «напълнивъ три возы брашьна: хлебъ, и сыръ, и рыбъ, сочиво же и пьшено, еще же медъ, и то посълалъ блаженному въ манастырь». Там же. С. 406. В Житии Феодосия Печерского приводится и другой случай, когда «привезоша 3 возы пълъны сущее къръчагъ съ винъмь, их же посъла жена некая, и же бе предьрьжащи вься в дому благоверьнааго князя Вьсеволода». Там же. С. 408. В другой раз «принесоша ему хлебьце от некыихъ зело чисты». Там же. Во всем этом видели даже божественный знак, заботу, когда в трудную минуту к воротам монастыря подъезжала три, иногда и пять возов всяческого продовольствия и вина от какого-нибудь боярина или из княжеской дворцовой кладовой. В Житии Феодосия Печерского подобные приношения рассматриваются как чудеса веры Феодосия. Однако все эти дары, будучи эпизодическими, не решали продовольственных проблем, время от времени возникавших в монастыре.

Вместе с тем, нельзя чересчур доверять свидетельствам необеспеченности монастыря. Возможно, что тут не обошлось без преувеличений. Б. Д. Греков полагал, что «автор Жития Феодосия сообщает факты, взятые из того времени, когда монастырь был беден. Но, вероятнее всего, что автор Жития нашел для себя полезным несколько сгустить краски относительно бедности монастыря при жизни Феодосия». Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 140.

И. Я. Фроянов объяснял возникновение продовольственных проблем в монастыре тем, что «собственное монастырское хозяйство было незначительным и играло подсобную роль. Следовательно, оно не могло удовлетворять самых насущных потребностей братии». Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси // Курбатов Г. Л., Фролов Э. Д., Фроянов И. Я. Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь. Л., 1988. С. 269.

Г. К. Федотов полагал, что «все продовольственные проблемы, возникавшие в монастыре, следует объяснять расточительным милосердием игумена. Поэтому складывается впечатление, что Печерская обитель существует милостыней мира, и приток этой милости не оскудевает». Федотов Г. К. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 53-79.

Для того, чтобы содержать монастырский двор и кормить братию, необходимо было либо трудиться в поте лица, либо ждать помощи от князей и бояр. На это же указывает и С. Ф. Платонов. Он писал, что «монашеская община кормилась своими трудами и терпела нужду даже во всем необходимом до той поры, пока не получила известности и не привлекла благочестивых поклонников». Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1997. С. 97. И эти «поклонники» довольно быстро находились, как видно из Жития Феодосия Печерского: «И многымъ отъ вельможь приходити къ нему благословления ради, и от имений своихъ малу некаку часть подающи им». Житие Феодосия Печерского. С. 378. П. С. Стефанович писал, что «в Киево-Печерском патерике нельзя не заметить заинтересованного отношения бояр к монастырю и его подвижникам, а проявление благочестия с их стороны каждый раз выделяется, в отличие от представителей других социальных слоев. Это косвенным образом подчеркивает внимание и участие боярства в жизни и истории монастыря». Стефанович П. С. Боярство и церковь в домонгольской Руси // Вопросы истории. 2000. № 7. С. 49.

Кроме того, привлечению «благочестивых поклонников» во многом способствовала идея о том, что всякий человек, монах или мирянин, похороненный в монастыре, будет помилован, невзирая на его грехи. Это, видимо, возымело свое действие: князья и бояре, по словам Жития Феодосия Печерского, «прихожааху къ великууму Феодосию исповедающе тому грехы своя, иже велику пользу приемъше бо от того, отъхожааху, ти тако пакы приношааху ему нечьто мало отъ имений своихъ на утешение братии, и на сътроение манастырю своему». Житие Феодосия Печерского. С. 384.

Практика вкладничества, получившая довольно широкое распространение, оказывала негативное воздействие на жизнь монашеской общины, изнутри разрушая устои монашества и отражаясь на многих аспектах повседневности. Вскоре заветы тружничества и братской любви, предписываемые монахам, отходят на второй план, уступая место стяжательству. На монашествующий состав Киево-Печерского монастыря отрицательное воздействие оказала практика общения с князьями, боярами, другими знатными людьми, делающими вклады в монастырь. Впрочем, сам Феодосий перед смертью призвал к себе князя Святослава и поручил ему «манастырь на сблюденье». Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы XI - нач. XII в. С. 200. Таким образом, монахов «испортило» столь пристальное внимание и интерес к их монастырю со стороны людей, непосвященных в монашеские обеты.

С. М. Соловьев отмечал, что «всякий постригавшийся, если имел состояние, приносил какой-нибудь вклад в монастырь движимым или недвижимым имуществом, кроме того, и другие набожные люди давали в монастыри деньги и разные другие ценные вещи». Соловьев С. М. Сочинения: В 18-ти кн. М., 1988. Кн. 2. С. 64.

По мнению А. С. Хорошева, «основу материального благосостояния монастыря заложили Изяслав и его близкие. Крупные вклады в монастырскую казну превратили монастырь из убогого убежища для уединения и молитв нескольких отшельников в крупного феодала». Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (XI-XVI вв.). М., 1986. С. 42-43.

Как видно из Жития Феодосия Печерского, один из бояр христолюбивого князя Изяслава «подаваше же и от имения своего на състроение манастрю». Житие Феодосия Печерского. С. 400. Другой боярин, «по имени Клемент», пообещал пожертвовать в Феодосиев монастырь «2 гривьне золота, еще же и на икону святыя Богородиця веньць окую». Там же.

Среди благодетелей монастыря были не только приближенные князя Изяслава. В Киево-Печерском патерике находим упоминание о некоем вельможе, который «иже кресть повеле сковати от злата чиста». Киево-Печерский патерик. С. 508. В благодарность за исцеление некто из богатых киевлян «окова кивот златом над святою трапезою». Там же. С. 592. Раздавать милостыню монастырям было в обычае у князей. Например, князь Ярополк Изяславич (умер в 1086 г.) «вда всю жизнь свою Небльскую волость, и Деревьскую, и Лучьскую, и земли около Киева». ПСРЛ. М., 1962. Т.2. Стб. 492. Ипатьевская летопись упоминает князя Глеба, который «вда в животе своем с княжнего 600 гривен серебра и 150 гривен золотом». Там же. Стб. 493.

Помимо денежных, существовали и другие вклады. Так, например, в игуменство Феодосия, по дороге из Константинополя в свой монастырь умер уже известный нам Варлаам - первый настоятель Киево-Печерской обители. Перед смертью он завещал передать в Киево-Печерский монастырь купленные им в Константинополе иконы и «ино, еже на потребу». Житие Феодосия Печерского. С. 386-388. Суздальский епископ Ефрем дал Киево-Печерскому монастырю двор в Суздале «и церковь яже тамо есть святаго Дмитрея и с селы». Повесть временных лет. С. 246.

М. Н. Тихомиров указывал на то, что «церковь Святого Дмитрия в Суздале действительно принадлежала Киево-Печерскому монастырю», Тихомиров М. Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 176-177. тем более что в Повести временных лет есть прямое указание на «дворъ манастырьскый Печерьскаго манастыря». Повесть временных лет. С. 246.

Другие приходившие к Феодосию, помимо денежных вкладов, «же и села вдаваюче на попечение имъ». Житие Феодосия Печерского. С. 384. По мнению Н. М. Гантаева, «дарение земли монастырю имело очень широкое распространение. Дарили землю все, кто ею владел, - бояре, дворяне, купцы, зажиточные крестьяне». Гантаев Н. М. Церковь и феодализм на Руси. М., 1960. С. 42. Как писал Б. А. Романов, «призрак села нет-нет, да и мелькнет в рассказах Патерика». Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. С. 158.

Однажды «приде мьнихъ манастырьскый къ блаженному отьцю нашему Феодосию, глаголя, яко въ хлевине идеже скотъ затваряемъ, жилище бесомъ есть». Житие Феодосия Печерского. С. 412. И. Я. Фроянов считает, что «сквозь фантастические детали рассказа просматривается четкое изображение монастырского хозяйства: чернеческое село с хлевом для скота, находящееся на попечении печерского инока». Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 74.

В источниках мы встречаем упоминание о том, что монастырь держал не одно село. Так, из Жития Феодосия Печерского следует, что перед смертью «повеле събьрати вьсю братию и еже въ селехъ или на ину кую потребу шьли и, приставьникы и слугы, еже пребывати комужьдо въ порученей ему служьбе съ вьсякыимъ прилежаниемъ и съ страхъмъ Божиемъ въ покорении и любъви». Житие Феодосия Печерского. С. 422. Исходя из этого упоминания, мы можем сделать ряд предположений. Судя по всему, у Киево-Печерского монастыря были весьма обширные владения, контроль за которыми был поручен своеобразной администрации в лице тиунов, приставников и слуг. Исходя из характера предсмертных наставлений, можно предположить, что Феодосий был в курсе дел всех монастырских сел и контролировал большое и разбросанное хозяйство монастыря. В «единомъ селе манастырьске» были схвачены разбойники, которые «хотяща красти». Там же. С. 406. Рядом с монастырским селом «половцы же бишася» во время похода Георгия Симоновича на Изяслава Мстиславича. Киево-Печерский патерик. С. 454. Феодосий своими молитвами «бе оградилъ вься области его манастырьскыя». Житие Феодосия Печерского. С. 418. Существование земельных и иных богатств обеспечивало определенную экономическую независимость от киевского князя.

Раз уж существовали села, то, соответственно, были и «рабы», трудившиеся на монастырских землях. По мнению В. О. Ключевского, «окруженное монастырскими слободками и селами, братство монастыря представляло из себя черноризческое барство, на которое работали сотни и тысячи крестьянских рук, а оно властно правило своими многочисленными слугами и крестьянами». Ключевский В. О. Сочинения: В 9-ти т. М., 1987. Т. 1. С. 272.

Помимо «челяди», передаваемой монастырю вместе с пожалованными в дар селами, существовали и другие категории зависимых людей - это так называемые прощенники. Первое упоминание о работавших на монастырь зависимых людях мы встречаем в Киево-Печерском патерике, в рассказе о нападении половцев на монастырь в 1096 г. Из него следует, что в плен было уведено пятьдесят человек, среди которых «бе же от манастырьскых работниковъ 30». Киево-Печерский патерик. С. 484.

Другое упоминание о наборе подсобной рабочей силы для монастыря связано с именем монаха Григория, который пришел в монастырь еще в игуменство Феодосия. Живя в монастыре, он сохранил при себе ценную библиотеку и привычку к собственному огороду и саду. Это-то и навлекло на него несколько посещений воров. Дьявол «научи злыа человекы да покради его», Там же. С. 530. хотя этот старец вообще ничего не имел, кроме книг и маленького палисадника. Когда воры пришли первый раз, то решили взять его книги, но «не можаху ити, бяше бо изнемогли от глада». Там же. С. 532. Григорий велел накормить их и отпустил. Когда об этом узнал «властелин города», он на законном основании решил наказать воров. Но Григорий заступился за них, отдал свои «книгы властелину, а татие же отпусти». Там же. Они стали работать в монастыре на братию.

Прийдя в другой раз к Григорию, воры решили опустошить его палисадник, где он выращивал овощи и плодовые деревья. Но у воров опять ничего не вышло, потому что на этот раз братия подоспела вовремя и схватила их. И снова Григорий обрек незадачливых воров работать «на святую братию, и от своего труда на потребу их приносите. Татие же скончаша животъ свой в Печеръском манастыри, оград предержаще». Там же.

Но воры пришли и в третий раз, намериваясь обобрать плоды с деревьев Григория. Инок опять «осуди их в работу Печерьскому манастырю, да к тому тружающеся, свой хлебъ ядят и доволни будут инех напитати от своихъ трудовъ». Там же. С. 534. Таким образом, ничего, кроме пищи, они за свой труд не получали.

По этому поводу Б. Д. Греков писал: «Эти люди, по тем или иным причинам и мотивам вышедшие из недавнего своего состояния и попавшие в зависимость от своих господ - феодалов (церковных и светских). Это люди по своему новому положению близки к изгоям. Характерно, что они крепостные, а не рабы, и это последнее обстоятельство еще и еще раз говорит об изживании рабства и замене рабского труда трудом крепостных». Греков Б. Д. Киевская Русь. С. 256-257. В. О. Ключевский тоже не считал этих воров «прощенниками». Он больше склонен причислять их к категории изгоев. Ключевский В. О. Сочинения: В 9-ти т. Т.1. С. 204. И. Я. Фроянов считал «прощенников» людьми полусвободными. Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 147-148. Пойманные воры превращались в прощенников, так как монастырь «прощал» их и оставлял работать в своем хозяйстве.

Отношение современников к черноризцам было неоднозначным. С. М. Соловьев по этому поводу писал: «В людях описываемого времени не трудно заметить особенное расположение и уважение к монашеству: уважение это приобрели по праву древнейшие русские иноки, особенно иноки Киево-Печерского монастыря своими подвигами». Соловьев С. М. Сочинения: В 18-ти кн. Кн. 2. С. 62.

На страницах Повести временных лет, Жития Феодосия Печерского и Киево-Печерского патерика мы можем найти немало примеров почтительного отношения к монахам со стороны князей и бояр. Об этом свидетельствует послание Владимирского и Суздальского епископа Симона к черноризцу Поликарпу: «Се же вежь, яко блажим еси зде от князь и от болярь и от всех друговь своих». Киево-Печерский патерик. С. 478. Другой пример находим в Житии Феодосия Печерского: «Вси же боляре, съретъше преподобьного Феодосия покланяхуся ему». Житие Феодосия Печерского. С. 392.

Однако в XI - начале XII в. отношения обители с князьями не были такими уж безоблачными. Печерские иноки осуждали княжеские усобицы, активно вмешивались в отношения между князьями, оказывая поддержку отдельным княжеским ветвям. Но самый первый конфликт между княжеской властью и монастырем возник совсем по другой причине. Гнев князя Изяслава Ярославича на преподобных был вызван постригом Варлаама и Ефрема. Упоминание об этом конфликте есть только в Житии Феодосия Печерского. В двух других источниках об этом нет ни слова. Но едва ли Нестор стал придумывать рассказ о гневе Изяслава на монастырь и его желании «раскопать пещеру» и послать игумена и монахов в заточение. Там же. С. 372. За них перед князем заступилась княгиня. Хотя, видимо не до конца, так как из краткого упоминания Киево-Печерского патерика следует, что Антоний все-таки «изгнанъ бысть князем Изяславом Варлаама ради и Ефрема». Киево-Печерский патерик. С. 552.

Я. Н. Щапов по этому поводу писал, что «конфликт с Изяславом был ликвидирован после того, как по его желанию Варлаам был переведен из Печерского монастыря в новый княжеский Дмитровский монастырь также игуменом». Щапов Я. Н. Церковь в древней Руси. (До конца XIII в.) // Русское православие: вехи истории. М., 1989. С. 42-43.

Самое непосредственное участие монастырь принял в конфликте, возникшем в 1073 г. между Святославом, Всеволодом и Изяславом Ярославичами. Согласно Повести временных лет, «бывши распри межи ими, быста съ себе Святославъ со Всеволодом на Изяслава». Повесть временных лет. С. 194. Святослав Ярославич отнял у Изяслава, своего старшего брата, киевский стол. С. М. Соловьев писал, что «несмотря на неприязненные отношения Изяслава к монастырю, Феодосий взял сторону этого князя против брата его Святослава». Соловьев С. М. Сочинения: В 18-ти кн. Кн. 2. С. 63. Феодосий занял активную протестующую позицию в отношении к «неправедному» изгнанию из Киева Изяслава Святославом и не давал последнему покоя письмами и через людей.

Из Жития Феодосия Печерского следует, что игумен «начатъ того обличати, яко неправьдьно сътворивъша и не по закону седъша на столе томь, и яко отьца си и брата старейшаго прогънавъша. То же тако обличаше того, овъгда епистолия пиша, посылааше тому, овъгда же вельможамъ его, приходящемъ къ нему, обличааше того в неправьдьнемъ прогнании брата». Житие Феодосия Печерского. С. 420. От одного из таких обличительных посланий Феодосия князь «разгневася зело, и яко львъ рикнувъ на правьдьнааго, и удари тою о землю. И якоже отътоле промъчеся весть, еже на поточение осужену бытии блаженному». Там же. Но даже угроза лишения свободы не остановила игумена. Феодосий всеми способами пытался повлиять на Святослава, чтобы тот вернул изгнанного Изяслава на киевский престол. Поняв, что обличительные послания не оказали должного воздействия, Феодосий решил изменить тактику: теперь он с мольбой просил Святослава «възврати брата своего на столъ». Там же. С. 424. Князь даже слышать об этом не хотел. Тогда Феодосий принял следующее решение: «По вься дьни и нощи моля Бога о христолюбьци Изиславе, и еще же въ ектении веля того поминати, а Святослава не веляше поминати въ своемъ манастыри», Там же. выказав тем самым свое неодобрение действиями Святослава.

Помимо конфликтных ситуаций, периодически возникавших между монастырем и княжеской властью, источники дают нам примеры почтительного отношения к монахам. Например, Повесть временных лет упоминает о том, что «князь Всеволодъ излиха же любяше черноризци и подаяше требованье им». Повесть временных лет. С. 226.

Однако порой уважение, проявляемое тем или иным князем к монастырю, сочеталось с проявлениями жестокости в отношении иноков. Например, в 1093 г. юный князь Ростислав Всеволодович (младший брат Владимира Мономаха), направляясь в Печерский монастырь для молитвы и благословения, встретил на своем пути старца Григория, который шел к Днепру за водой. В Киево-Печерском патерике упоминается о том, что княжеские слуги, увидев старца, «начаша ругатися ему, метающее словеса срамнаа». Киево-Печерский патерик. С. 536. Григорий предсказал им и князю «смерть от воды». Рассердившись на это, «князь повеле связати ему руце и нозе и камень на выи его обесши и въврещи въ воду». Там же. Бог, разумеется, наказал князя - вскоре он утонул в водах реки Стугна.

Также двояко относился к монастырю киевский князь Святополк Изяславич (1093-1113). Судя по источникам, он был благочестив, уважал Киево-Печерский монастырь и его иноков, но когда дело шло об удовлетворении корыстолюбия, то мучил этих самых монахов. Л. В. Черепнин указывал на сложный характер отношений Святополка с Киево-Печерским монастырем. Он писал, что «Святополк поддерживал его как крупную феодальную организацию и как видный церковно-политический центр. Но рост монастырских богатств вызывал у Киевского князя стремление присвоить некоторую их часть». Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Новосельце А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 225-226. Из Киево-Печерского патерика можно узнать, что игумен Иоанн неоднократно «обличаше его несытьства ради, богатъства и насилиа ради. Его же емъ, Святополкъ в Туровъ заточи, и аще бы Владимеръ Мономах на сего не въсталъ, его же убоався Святополкъ въстаниа на ся, скоро възврати съ честью игумена в Печерьскый манастырь». Киево-Печерский патерик. С. 560.

Жестоко обращался с иноками и сын Святополка - Мстислав. В источниках он изображается как человек, одержимый непомерной жадностью и жестокостью. Он умертвил монахов Федора и Василия из-за того, что желал знать, где старцы спрятали клад, найденный ими в варяжской пещере. Согласно Киево-Печерскому патерику, по приказу Мстислава Святополчича монаха Федора сковали по рукам и ногам, не давали ни есть, ни пить, «мучити его кръпко, яко омочитися и власеници от крови». Там же. С. 582-584. Жестоко мучили и Василия. Мстислав «повеле бити его безъ милости», а потом «възем стрелу и уязви Василиа». Там же. С. 584. Но за такую жестокость Мстислава настигло возмездие. Воюя с Давыдом Игоревичем, он был убит в 1098 г. на городской стене Владимира-Волынского.

Иногда князья приглашали монахов на свои пиры. Например, Ростислав Мстиславич в великий пост каждую субботу и воскресенье приглашал на обед черноризцев и игумена; всех киевских монахов (как Печерского, так и других монастырей) он угощал по средам и пятницам, а также в Лазареву субботу. Княжеские пиры посещал даже такой блюститель христианских заповедей и морали, как Феодосий, который вел беседы с князем во время пиршеств. В Житии Феодосия Печерского упоминается о том, что «многашьды же велыкий Феодосий къ тому князю (Святославу - Н. В.) хожаше и тако въспоминаше тому страхъ Божий и любъвь еже къ брату». Житие Феодосия Печерского. С. 422. По мнению И. Я. Фроянова, «появление на княжеских пирах епископов, игуменов и священников - знак, свидетельствующий о деятельном участии духовенства в общественной и политической жизни Руси XI-XII веков». Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси. С. 281.

Помимо конфликтов с князьями, у монастыря иногда возникали достаточно напряженные отношения с жителями окрестных сел. В источниках неоднократно встречаются упоминания о том, что монастырские села подвергались грабежам со стороны неких лиц, которых Житие Феодосия Печерского именует «разбойниками». Однажды ночью эти разбойники пришли в монастырь, намереваясь дождаться, когда монахи соберутся в церковь на службу, чтобы «шьдъше и от двърий заступивъше, вься я погубимъ и тако имение ихъ възьмемъ». Житие Феодосия Печерского. С. 398.

На наш взгляд, действия этих людей нельзя рассматривать как простой грабеж. Скорее всего, это была лишь одна из причин нападения на монастырь и совсем не главная. Основной же мотив нападения на монастырь, по всей видимости, заключался в намерении разбойников «святое то стадо искоренити от места того». Там же. С. 398-400. То есть эти люди хотели, уничтожив монахов, избавиться от их соседства, помешать росту монастырского землевладения. Из Жития Феодосия Печерского следует, что действовала целая группа «разбойников». У них был свой предводитель («главарь»). Они собирались где-то «в лесе», Там же. С. 398. но жили, по-видимому, в одном из сел в окрестностях монастыря, так как у них имелись свои «домы». Там же. С. 400. Из Жития Феодосия Печерского следует, что разбойники предпринимали попытки договориться с монахами, так как «старейшине ихъ съ инеми трьми пришьдъшемъ къ блаженному Феодосию». Там же. С. 398-400. Л. В. Черепнин полагал, что «в источниках речь идет об антифеодальном выступлении против Киево-Печерской братии крестьян-смердов, которые боялись, что расширение монастыря приведет к утрате ими земли и свободы». Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда. С. 178-179. Это выступление против монастыря Л. В. Черепнин датирует 1068 годом.

Подобную точку зрения высказывал и М. Н. Тихомиров. Он писал, что «время нападения “разбойников” на Печерский монастырь точно определить нет возможности, но это произошло после смерти князя Ростислава, то есть после 1066 года, однако еще до 1074 года - года смерти Феодосия Печерского. Следовательно, приход так называемых разбойников в Печерский монастырь с большой вероятностью можно отнести ко времени Киевского восстания 1068-1069 годов». Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. М., 1955. С. 94.

Из-за ветхости и бедности одеяния монахи нередко становились объектами для издевательств, поруганий и укоров со стороны мирян. Многие относились к монахам с явным предубеждением, полагая, что они ведут праздный образ жизни, пребывая «по вься дьни пороздьнъ еси». Житие Феодосия Печерского. С. 344. К монахам относились с недовольством, осуждением, а иногда и с суеверным страхом. Повесть временных лет упоминает о том, что «аще бо кто усрящеть черноризца, то възвращается, ли единець, ли свинью». Повесть временных лет. С. 182. Данные источников показывают, что особых духовно-нравственных заслуг, оправдывающих их привилегированное положение, монахи не имели. Напротив, подчеркивает Н. С. Гордиенко, «они нередко демонстрировали своим современникам такие проявления духовного убожества, тунеядства и аморальности, которые вызывали резкую критику их образа жизни со стороны самых различных социальных слоев и классов древнерусского общества». Гордиенко Н. С. Православные святые: кто они? М., 1978. С. 39.

Подобное недовольство в отношении монашества, по мнению Н. И. Костомарова, «объяснялось языческим состоянием, в каком были тогда русские люди, так как христианство проникло к ним недавно. Люди, хотя и крещеные, не ознакомились еще с монастырским бытом, поэтому приемы монашества для них казались странными и дикими». Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей: В 3-х т. Ростов-на-Дону, 1995. Т. 1. С. 34.