Просвещённый абсолютизм в России

Города Лифляндии не проявили горячего желания избирать депутатов, так что всего 4 из них оказались представленными в Уложенной комиссии -- Рига, Дерпт, Венден и Пернау. Лифляндские крестьяне депутатов не направляли, так как считались крепостными. Наличие здесь некоторого числа свободных крестьян шведского происхождения, особенно на балтийских островах, осталось незамеченным, зато четверо представителей вольных крестьян Восточной Финляндии (из Выборгской губернии) прозаседали в собраниях комиссии почти девять месяцев, прежде чем их присутствие вызвало вопросы. Но так как под властью шведов они были свободными, Екатерина II утвердила их право участвовать в работе комиссии. В итоге Лифляндию с Эстляндией представляли 6 дворян и 4 городских депутата Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 109..

В Малороссии дворянский представитель избирался от каждого полка или повета (что соответствовало уезду). Города выбирали депутатов также, как в самой России, а казачество и вольные крестьяне -- по депутату от каждого полка. Староверам гетманства Малороссийского позволили также выбрать своего депутата. Это же право получили полузависимые крестьяне (посполитые) Екатеринославской и Елизаветградской губерний. Выборы доставили генерал-губернатору П. А. Румянцеву множество хлопот. В Малороссии в целом проявились те же течения, что и в Прибалтике: и здесь сомневались, участвовать ли вообще во всероссийском законодательном собрании, спорили о социальном статусе отдельных выборщиков, ссорились из-за содержания наказов. Румянцев распорядился о начале избирательного процесса в Малороссии, издав циркуляр, в котором призвал население Украины вспомнить, что законы страны должны разрабатываться в интересах всех ее частей. Генерал-губернатор явно намекал на то, что не стоит выдвигать никаких требований автономии (впрочем, судя по его последующим донесениям, цели он не достиг). «Многие истинно вошли во вкус своевольства до того, что им всякий закон и указ государский кажется быть нарушением их прав и вольностей, отзывы же у всех одн,и: зачем бы нам там и быть?» В следующем письме Румянцев писал: «...другие, ослепленные любовью к своей землице, думали, что их как ученых и правных людей созывают токмо для совета и сочинения нового Уложения для великороссиян».

Призыв избирать депутатов послужил толчком к возобновлению дискуссии о старинных вольностях Малороссии и требований восстановить гетманство. От Нежина и Батурина в результате довольно беспорядочной процедуры выбрали представителя, отличавшегося крайними взглядами. С этим Румянцев согласиться не мог. Он воззвал к Сенату, и тот отменил избрание, приказав арестовать и предать гражданскому или военному суду всех нарушителей выборных инструкций и приказов генерал-губернатора Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 109..

Другие слои населения Малороссии, также тяготевшие к самостоятельности, отвергали при этом претензии дворянства. Эти социальные разногласия проявились в выборах городовых депутатов, так как, в отличие от внутренних российских губерний, многие малороссийские дворяне жили в городах и владели там землей, т.е. имели право участвовать в выборах городского депутата. Но дворяне презирали простых горожан и часто отказывались заседать или участвовать в выборах с ними вместе. Оказалось почти невозможным примирить интересы казачьей старшины, администраторов, имевших тот или иной воинский чин, купцов и горожан. С другой стороны, нигде статус дворянина не был таким неопределенным, как в Малороссии. Как писал Румянцев Екатерине, на каждом собрании дворяне осыпали друг друга (не исключая и самых высокородных) упреками и обвинениями в том, что они происходят от мещан или от евреев, а про многих говорили, что они изменили имена. По мнению Румянцева, проблема заключалась в том, что слово «дворянство» на Украине потеряло смысл, «и всякого беглеца-крестьянина, женившегося токмо на козацкой девке» принимали «в достоинство шляхетское, а такого ж шляхтича или козака часто без судов, а иногда по судам, но не всегда по законам» обращали в крестьянина. Случалось, что дворяне бойкотировали выборы, как было в Прилуках, а иногда, как в Погаре, они отдавали все в руки горожан. Лишь когда наказ уже был составлен, а депутат избран, дворянство Погара пожаловалось генерал-губернатору, что выборный городской голова пренебрег дворянами и доверил невежественным простолюдинам составить наказ. В Лубнах дворяне не позволили горожанам включить в наказ обвинения в адрес казачьих офицеров и чиновников. В Стародубе выбрали одного депутата, но снабдили сразу двумя наказами -- от дворянства и от купечества. Зато депутат от Нежина получил их ни много ни мало целых четыре -- от дворян, от горожан, от купцов-великороссов и от землячества греческих купцов. Малороссийскому дворянству в наказах в целом удалось высказать и требования автономии, и жалобы на Россию. Румянцев, в свою очередь, поступил с ними как самовластный повелитель: не дал хода тем наказам, которые ему не нравились, и отменил избрание неподходящих, с его точки зрения, депутатов Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 109..

Следуя предписаниям манифеста о выборах, Румянцев позаботился о том, чтобы от каждого украинского полка был избран один казачий депутат, и эти выборы, похоже, не вызвали особенных затруднений. Запорожской Сечи разрешили выставить двух депутатов, так как она была гораздо многочисленнее любого из полков. Однако выборы в Кременчуге и Власовке, хотя, возможно, и нетипичные, отражают некоторые проблемы, связанные с простыми казаками. Вероятно, из-за того, что полковник не разрешил рядовым казакам составить отдельный наказ депутату, они постановили избрать собственного депутата. Казаки собрались в чистом поле, проголосовали за некоего Денисова и снабдили его наказом. Денисов не замедлил явиться в Москву, занял место в Уложенной комиссии и даже участвовал в обсуждениях. Он написал своим избирателям, чтобы те сообщали ему о местных нуждах, и объявил, что находится в милости у Ее императорского величества, несмотря на то что некие злонамеренные люди пытались не допустить его в депутаты. Но затем в Москву приехал местный губернатор и потребовал арестовать Денисова на том основании, что его выбрали втайне, без ведома властей и что его письма возбуждают волнения среди казачества. Денисова арестовали и под охраной отправили назад, но по дороге он бежал и с тех пор исчез со страниц истории.

Беспорядки происходили и во время выборов среди крестьян-вольнопоселенцев, или войсковых обывателей Слободской Украины. Прокоп Гук, выбранный крестьянским депутатом, так серьезно подошел к своим обязанностям, что велел местному землемеру приостановить межевание, пока сам Прокоп не вернется из Москвы с заседаний комиссии. Он собрал около 60 руб. в двадцати двух деревнях, пообещав крестьянам, что повлияет на межевую контору в их пользу. По доносу, скорее всего кого-то из местных помещиков, опасавшихся, как бы Гук не занес «крестьянскую заразу» даже в комиссию, его арестовали, лишили депутатского статуса, отобрали деньги, высекли, а выборы велели устроить заново Мадариага И. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002. С. 246..

Духовенство в Малороссии, кажется, никак не повлияло на составление городовых наказов, в отличие от некоторых великорусских городов. С другой стороны, когда Синод готовил проект наказа своему депутату в Уложенной комиссии, он советовался с малороссийскими церковными иерархами. Кроме того, они воспользовались случаем, в частности в Киеве, чтобы подать ряд наказов с требованием сохранить имущественные права церкви, ее духовную и правовую автономию. Некоторые из этих требований были приложены к наказу Синода Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 110..

Допущение в комиссию депутатов от инородцев было данью просвещенным вкусам императрицы. Большинство из этих избранников (если вообще здесь проводились выборы) не знало русского языка, многие принадлежали к правящим родам татар, башкир, черемисов, чувашей и т.д. Сибирский губернатор так описывал ситуацию своему брату, полицмейстеру Николаю Чичерину:

«Поехали от меня два принца, получившие диплом на княжество от царя Годунова: один -- Обдорский, а другой -- Куновацкий Березовского ведомства, кочующие к самому Северному океану по устьям реки Оби. Выезд их по силе манифеста о депутатах, однако ж ни нужд, ни поверенности -- ничего при себе не имеют, а только меня спросили: ездит ли государыня по улицам, и как им сказано, что изволит выезжать, то, упав в ноги, просили, чтоб я их, конечно, отправил. Желание их в том, чтоб в проезд увидеть государыню... Вы найдете в сих моих принцах двух дикеньких зверьков, странных видом, странных и одеянием» Мадариага И. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002. С. 247..

В Москве быстро поняли, что к депутатам от инородцев нужен особый подход. К ним приставили троих «опекунов» -- князя С. Вяземского, А. В. Олсуфьева и Г. А. Потемкина, который с этого времени заинтересовался экзотическими народами России. Генерал-прокурор распорядился приготовить для этих депутатов немецкое и русское платье и самоедский наряд -- за счет казны.

Законодательное собрание, наконец составившееся в результате этого сумбурного процесса, включало в себя: 29 депутатов от правительственных учреждений, 142 депутата от уездных дворянских собраний, 22 депутата от украинского дворянства и офицерства, 42 депутата от однодворцев, 29 депутатов от различных групп вольного крестьянства, 44 депутата от казачества (Сибирского, Яицкого, Волжского и Донского), 209 городовых депутатов, 54 депутата от инородцев. Социальный состав собрания, независимо от того, какие группы представляли депутаты, был таков: дворянство -- 205, купечество -- 167, однодворцы -- 42, крестьяне -- 29, казаки -- 44, промышленники -- 7, канцелярские чиновники и пр. -- 19, инородцы -- 54 Там же, С. 248-249..

Выборы в Уложенную комиссию, несомненно, помогли пробудить дремлющую русскую сельскую провинцию. Это была первая в императорской России попытка сблизить народ с властью. Некоторые, вроде язвительного скептика Андрея Болотова, полагали, что, кроме большого шума и больших расходов, ничего из этого не выйдет. Другие с восторгом бросились в гущу событий, приветствуя происходящее ружейным салютом, банкетами и фейерверками. Пока весной 1767 г. шли выборы, Екатерина совершила инспекционную поездку по губерниям Поволжья. Во многих местах дворяне, уже собравшиеся в города на выборы, были представлены императрице и устраивали подобающие случаю празднества. Екатерина посетила Тверь, Ярославль, Нижний Новгород, Казань. «Вот я и в Азии... -- радостно сообщала она из Казани Вольтеру 29 мая 1767 г. -- В этом городе 20 разных народов, вовсе не похожих друг на друга. И однако, им надобно сшить платье, которое на всех на них одинаково хорошо бы сидело. Можно легко найти общие правила, но подробности?» Теперь Екатерина полностью осознала, насколько разнообразна ее империя, и взялась за изложение этих «общих правил» в «Наказе» для Уложенной комиссии.

просвещенный абсолютизм уложенная комиссия

4. «Наказ» Екатерины II

4.1 Разработка и источники текста «Наказа»

Начиная с 1765 г. в своей зарубежной корреспонденции Екатерина стала регулярно упоминать о работе «над законами этой империи». Как станет видно впоследствии, это было начало составления «Наказа Комиссии о сочинении проекта нового уложения» Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 2002. С. 274..

Сохранившиеся документальные данные и воссоздание истории законодательных документов, связанных с созывом Комиссии о сочинении проекта нового уложения 1767 г., не позволяют с абсолютностью утверждать, какая идея сложилась у Екатерины II ранее: разработки «Наказа» для Комиссии по сочинению нового уложения или созыва представительной Комиссии для того, чтобы воплотить в законодательстве идеи составленного ею «Наказа». По косвенным данным вероятнее второе. Государственные документы и политические заметки Екатерины II до 1766 г. не содержат никаких свидетельств тому, что императрица была в курсе кодификационных работ и их формы в предыдущее царствование. Судьбой проектов (видимо, по её запросу) один из статс-секретарей заинтересовался у А.И.Глебова, бывшего члена Уложенной комиссии и генерал-прокурора только в 1766 г. Также только в 1766 г. в текстах составляемого Екатериной сочинения появилось его обозначение как «Наказа» Комиссии уложения.

Создание «Наказа» самым непосредственным образом было следствием увлеченного литературно-политического внимания Екатерины II к знаменитой книге Ш. Монтескье «О духе законов». Поэтому было в немалой степени продиктовано стечением случайных обстоятельств, литературного вкуса и политической ангажированности. Как показывает более внимательное изучение рукописей «Наказа» и его текстуальных источников, эта взаимосвязь значительнее и вместе с тем несколько иного рода, чем ранее представлялось Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 95..

Первоначальное знакомство Екатерины с трактатом Монтескье относится, по её воспоминаниям, к зиме 1754 -- 1755 гг. Произведение явно захватило её политическое размышление. Позднее её внимание регулярно привлекала политическая литература, связанная с откликами на трактат Монтескье. Разрабатывая законодательную программу реформ и конструируя её политико-правовую доктрину, Екатерина II сочла возможным, как признается в переписке, «обобрать президента Монтескье, не называя его...для блага двадцати миллионов, которое от того должно последовать». Будущий «Наказ» обдуманно делался произведением заимствованным в литературном отношении. И такая особенность Екатерины II с этого времени станет постоянной для её последующего законодательного творчества Павленко Н.И. Идеи абсолютизма в законодательстве XVIII в. // Абсолютизм в России. М., 1964. С. 399..

Прообразом примерно 75 % текста «Наказа» (как по количеству статей, так и по общему объему текста) стали конспект-выписки Екатерины II из книги Монтескье, сделанные ею на протяжении нескольких месяцев 1765 г. Этот первоначальный текст оказался, однако, своеобразным вдвойне. Работая над своим конспектом-выписками (и руководствуясь в большей степени собственным представлением о политических проблемах реформы, нежели логикой мысли самого автора), Екатерина обратилась к одному из амстердамских изданий книги Монтескье, выпущенных в 1759 - 1765 гг. Эти издания обладали единой важной для литературной истории «Наказа» особенностью: текст Монтескье публиковался здесь в сопровождении комментариев Анонима -- ныне забытого, а тогда весьма известного голландского философа-правоведа и издателя Эли Люзака. В своих выписках Екатерина II следовала как авторскому тексту Монтескье, так и комментариям Люзака (порой весьма критического по отношению к мыслям Монтескье свойства), практически не отделяя одного от другого; в итоге выписки, основанные на авторском тексте Люзака составили тексты более 20 статей будущего «Наказа» и ещё нескольких отрывков, в окончательную редакцию не вошедших. Осознавая или не осознавая различие умозаключений двух разных авторов по близким политико-правовым вопросам, императрица изначально вовсе не стремилась руководствоваться именно идеями Монтескье; ей необходим был как бы политический текст по интересующим проблемам на высоте эпохи. Не очень значительную, но реальную долю текста составили собственные авторские замечания Екатерины II Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 96..

В итоге, разработанный к середине 1 766 г. «Наказ» стал в литературно-текстовом отношении произведением во многом заимствованным: до 80 % от числа статей и до 90 % общего объёма текста. Однако круг литературно-текстовых источников «Наказа» несколько другой, чем ранее представлялось в историографии: 245 статей основаны на немного редактированном тексте «О духе законов» Монтескье, 20 - на комментариях Люзака к амстердамским изданиям Монтескье, 106 [10-я глава только] - на текстах Беккариа, 5 - на статьях французской «Энциклопедии», 1 - на русском законодательстве, 32 -- несомненно заимствованы, но из не идентифицированного пока источника Плавинская Н.Ю. Новые сведения о французских источниках «Наказа» Екатерины П. // Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб., 1996. С. 152- 153..

История разработки текста в свете обновленных и более точных данных о литературных заимствованиях позволяет скорректировать и историографические оценки «Наказа» как политического произведения. Екатерина II, создавая собственную политико-правовую доктрину, исходила, главным образом, из книги Монтескье и статей «Энциклопедии» как собраний образцов для собственного политического дискурса и с самого начала не была озабочена воссозданием системы взглядов первоисточника. Помимо этого тексты свободно компоновались ею, многие важные положения первоисточников выпускались. Взаимное смещение и смешение текстов, перевод на русский язык с использованием другой, не столь устоявшейся терминологии создавал совершенно иную литературную ситуацию. Даже чисто формально «Наказ» стал достаточно самостоятельным по концепции и по правовому содержанию произведением, который показал своей доктриной и программой привязанность в большей степени собственному представлению Екатерины II о задачах политики и о принципах правопорядка, уже заявленному в предыдущих политических документах.

Работа над «Наказом» со всеми дополнениями и исправлениями на протяжении 1765 - 1766 гг. велась императрицей единолично, Только на завершающем этапе работы Екатерина II познакомила с текстом предварительной редакции «Наказа»» нескольких лиц из ближайшего окружения, которые представили ей небольшие письменные отзывы-замечания. При всей дворцовой «этикетности» все отзывы были вполне деловыми и, за исключением А.П.Сумарокова, все одобрительно восприняли идею произведения, его принципы, предложив очень частные поправки, которые почти все были императрицей учтены при повторной обработке текста. В этом смысле продолжающее фигурировать в историографии представление о «цензуре» «Наказа» со стороны высшей бюрократии не находит отражения в рукописной истории текста, хотя такая «легенда» имеет некоторые мемуарные основания, возможно, впрочем, относящиеся совсем не к этому вопросу Натуральнова Н.Н. Ещё раз о «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996. С. 149..

Но сам факт ознакомления сановников с текстом «Наказа» и, по сути, одобрения его содержания показывает, что доктрина и представленная в нём законодательная программа были выражением личной позиции не только императрицы, но более широкого правительственного круга. Это сделало будущий «Наказ» официальным политико-идеологическим и политико-правовым документом, который был отпечатан отдельной книгой и официально обнародован при открытии 30 июля 1767 года Комиссии для сочинения проекта нового уложения.

4.2 Политико-правовая доктрина «Наказа»

Основной текст «Наказа» заключил в себе 20 тематических глав, разделённых на 526 статей. В нём можно выделить пять условных разделов:

Общие принципы государственной организации и её роли в обществе в связи с задачами правовой политики (гл. 1-5, ст. 1 - 38);

Основы государственного законодательства и общие начала правовой политики (гл. 6 - 7, ст. 39 - 79);

3.Принципы уголовного права и судопроизводства (гл. 8 - 10, ст. 80 - 250);

Начала общественной структуры и задачи сословие-правовой политики и экономического регулирования (гл.11 -- 18, ст. 251 -- 438);

Теория законодательства, его техника, а также частные вопросы правовой политики (гл.19 - 20, ст. 439 - 521) Натуральнова Н.Н. Ещё раз о «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996. С. 150..

В 1768 г. были опубликованы ещё две дополнительные главы к «Наказу»: 21-я (ст.527 - 566), посвящённая формально полиции, а по сути, принципам текущего управления государством, и 22-я (ст.568 - 655), посвящённая государственным финансам, налогам и теории политической экономии.

Политико-правовая доктрина «Наказа» сложилась своеобразным сочетанием абстрагированных идей его литературных источников, особенностей их прочтения Екатериной II, традиционных постулатов официальной публично-правовой доктрины абсолютизма и своего рода «общих мест», сформированных идейно-культурным фоном эпохи.

Исходной конструкцией политико-правовой доктрины были постулаты христианского вероучения. Это декларировалось в общей форме как основание государственной деятельности (ст. 1 -- 2), этому следовало подчинять цели воспитания юношества (ст. 351 - 352). Правила христианской веры как бы организовывали все политические, правовые, этические принципы существования власти в гражданском «общежитии». И напрямую «право божественное» провозглашалось первым из многих факторов, определяющих порядки в обществе.

Политические установления и законодательство не могут быть произвольными предписаниями законодателя. Для их общественной ценности и незыблемости они должны соответствовать «особенному расположению народа», для которого издаются (ст.5). Это расположение народа положено было в основу политической социологии «Наказа». Посредством этой категории были осмыслены предписания естественного права - изолируя их от политически ценностных требований, а только фиксируя наличные условия политического бытия. Расположение народа - в равной мере и данность, и следствие естественного человеческого бытия, это тот наличный достигнутый уровень, с которого строится новая «просвещённая» политика. Характеристики этого расположения народа подлежат только декларации, а не переустройству. Поэтому в политико-правовой доктрине они представали как незыблемые постулаты.

Исходя из этой предпосылки, доктрина «Наказа» представила наличие монархии в России незыблемым фундаментальным законом её естественного положения и исторического развития: монархия наиболее соответственная необходимости именно русского народа (ст. 10 - 11), монархия вообще наиболее продуктивная форма любого государственного правления по присущему ей качеству отправления власти (ст. 14 -- 16). Отказ от незыблемости монархии чреват для общества, так как «повреждение всякого правления начинается почти всегда с повреждения начальных своих основания» (ст.502) Натуральнова Н.Н. Ещё раз о «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996. С. 151..

К числу свойств естественного положения России была отнесена самодержавная неограниченность монархии. Монарх был объявлен «источником всякой государственной власти» (ст. 19). Все государственные законы «проистекают от благоизволений его» (ст.511). Он «представляет в своей особе всё общество соединённое» и содержит «всю власть в своих руках» (ст. 148 - 149). К прерогативам верховной власти монарха особо причислено право толкования законов (ст. 151). Монарх объявлен верховным собственником всего, что «общенародную казну составляет», представляя главу государства и единоличного суверена (ст. 625).

Для технологичного управления государством в обществе учреждаются «власти средние, подчинённые и зависящие от верховной» - что и представлено как «существо правления» (ст. 18). Этим институциям, или правительствам, поручаются «части правления», они полномочны регистрировать государственные законы, делать монарху представления о несоответствии отдельных нормативных актов основному государственному закону -- уложению (ст. 21, 24 -25). Они же исполняют суд - «именем государя по законам» (ст.99). Статус и полномочия таких правительств (под которыми текстуально понимались наличные в России государственные органы разных уровней, которые «премудро учредил Пётр Великий» -- ст.99) полагались как чисто управленческие и бюрократические по организационным принципам.

Цель всех действий верховной власти и государственной политики заключалась, по «Наказу», в «предохранении безопасности каждого особо гражданина» (ст. 33). Верховная власть провозглашалась «сотворённой для народа» (ст. 520) и направляющей действия всех людей «к получению самого большего ото всех добра» (ст. 13). Конкретное воплощение этой цели в том, что монарх обязан содействовать развитию общества в духе непрерывного совершенствования (ст.58). Достигается же этот «высочайший степень совершенства» (ст. 44) установлением в государстве наилучших законов (ст. 42 -- 43), в свою очередь соответствующих естественному положению народа. Доктрина тем самым как бы замыкала это «звено» политической логики само на себя Натуральнова Н.Н. Ещё раз о «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996. С. 151..

Рассуждение в «Наказе» о необходимости достижения с помощью государственной власти наивысшей степени общественного благополучия однозначно засвидетельствовало, что одним из постулатов доктрины была идея общего блага. Вместе с тем эта идея обрела ту форму, которая была характерна не для доктрины классического, а именно для просвещённого абсолютизма: цель государства в «блаженстве каждого» и тем самым -- всех. Конструируемая закономерная монархия должна следовать потребностям гражданского общества и законам, вытекающим из естественного положения народа.

Однако провозглашаемая цель государственной организации никак не реализуется в правоположениях, относящихся к повседневному течению государственных дел. Поэтому доктрина правомерности, законности монархии размывается до декларации только этико-политического свойства. «Наказ» предполагает случаи, когда власть действует согласно закону «в пределах ею же самой положенных» (ст. 512). Но конкретные институции в этой связи имели весьма неопределённое значение: монарх должен править «отчасти кротко и снисходительно» (ст.513), «не переменять порядок вещей, но следовать оному», придерживаться своих «благоизволений», но не «мечтаний» (ст. 511), довольствоваться «главным надзиранием одним только приличным государям» (ст. 510). По сути, предполагалось только установление своего рода нового этико-политического режима реализации власти, по качеству своему нимало не теряющей своей политической абсолютности Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 97-98..

Эти рассуждения «Наказа» и это звено новой политико-правовой доктрины имело ещё один конкретный исторический подтекст. И этот подтекст свидетельствует ещё один источник формирования требований законности в доктрине просвещённого абсолютизма. Стремление к возможно более четкой закономерности действий верховной власти отражало главным образом реакцию правящих элит на реальность государственного быта предыдущих десятилетий в России, когда (по заключению Н.И.Панина) «действовала более сила персон, нежели сила мест государственных». Конструкция доктрины и в целом идеологии просвещенного абсолютизма имела весьма жизненное основание в виде недовольства правящей элиты крайним волюнтаризмом в политике монархии, проявлявшемся в силу самых разных случайных факторов Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 99..

Провозглашённое стремление к «блаженству каждого и всех» ставило вопрос о признании нового качества за подданным-гражданином. «Наказ» декларировал необходимым для государства сочетание собственных целей политики власти с «вольностию» граждан. Вольность подданных состоит не в «том, чтоб делать всё, что кому угодно» (ст. 36), а в праве «всё то делать, что законы дозволяют» (ст. 38), или в «возможности делать то, что каждому надлежит хотеть и чтоб не быть принуждену делать то, чего хотеть не должно» (ст. 37). Таким образом сконструированная вольность отождествлялась «со спокойствием духа» (ст. 39), обеспечиваемое или «изяществом законов криминальных» (ст. 487), или «радушным иных законов дозволением, православною нашею верою и политикою не отвергаемого» (ст.495). Понятие вольности, тем самым, нимало не предполагало каких-то новых начал взаимоотношений со властью в целом, а только признание права на свободу вероисповедания при доминировании православия и требование уравновешенного уголовного закона.

Признанием общей для «граждан» абстрактной вольности исчерпывалось понимание общественного равенства в доктрине. (Собственно, это было типичное для политического дискурса XVIII в. понимание, подчеркивающее равнообязанность перед государством в выполнении требований власти.) «Наказ» открыто заявлял о социально-правовом неравенстве граждан -- как по отношению друг к другу, так и по участию в государственной деятельности.

Разделение общества на тех, кто «правят и повелевают», и на тех, кто «повинуются», есть следствие естественного порядка человеческого общества и самого наличия в нём государственной организации: «Гражданское общество требует известного порядка...Надлежит тут быть одним, которые правят и повелевают, а другим, которые повинуются. И сие есть начало всякого рода покорности» (ст. 250 - 251).

Такое разделение общества соотнесено с представленным как не менее естественное историческим делением общества по роду занятий его членов: «Земледельцы живут в сёлах и деревнях...и сей есть их жребий» (ст.358); «в городах обитают мещане» (ст. 359); дворянство занято военной службой и отправлением правосудия (ст. 365 - 367). Занятия дворянства являются самыми государственно значимыми, поэтому естественно и необходимо первенствующее положение дворянства на ступенях прав и привилегий гражданского общества. Одновременно, не желая терять государственного прагматизма, «Наказ» представил такое положение дворянства как дарванное ему верховной властью за важную роль и всецело зависящее от государственной санкции на привилегии (ст. 361).

Провозглашённое общественное разделение подразумевалось именно сословным (в сегодняшнем определении). Наличие гражданских различий определённо увязывалось с особыми, политически и юридически обозначенными правами: «В правлении, где есть разделение между особами, там есть также и преимущества, законом утверждённые» (ст. 110). Соответственно характеру и объёму этих «преимуществ» устанавливались общественные «места» для каждого сословия: дворянству - первое, «среднему роду» - второе, крестьянству - третье. Стремление к уравнению состояний противоречит «основным законам» и поэтому гибельно для общества: «Начальное основание...повреждается...когда вкоренится умствование равенства до самой крайности дошедшего и когда всяк захочет быть равным тому, которой законом учреждён быть над ним начальником» (ст.503).

Единственно полезное и государственно продуктивное равенство, по «Наказу», - это равенство соблюдения законности: чтобы закон старался не «благоприятствовать» по чинам, поколениям и состояниям людей (ст. 104), причём главным образом в уголовно-правовых коллизиях. Равенство граждан - единство их подверженности единым государственным законам (ст. 34) Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 100..

Важным своеобразием социально-правовой части доктрины «Наказа» было то, что в общественной структуре не фигурировало как отдельное состояние духовенство. Здесь проявлялся не только и не столько культурно-идейный дух Просвещения и важная для социальной философии просвещённого абсолютизма схема созидания трехзвеннои общественной структуры, но и воздействие правительственного курса предыдущих лет. Поминая же о том, что лица не из дворян, как светские, так и духовные, отнесены будут к «среднему роду», «Наказ» хоть и не прямо, но выразил линию на ликвидацию сословной самостоятельности духовенства.

4.3 Законодательная программа «Наказа»

Основная гарантия того, что государственная власть будет действовать в соответствии со своей поставленной общественной целью, -- правильно составленный Закон. Законы в обществе следует устанавливать «не с иным намерением, как только чтобы сделать самое большее спокойствие и пользу людям, под сими законами живущими» (ст. 42). Уставленные «просвещённой» властью законы должны сохраняться «ненарушимо» (ст.43). В умении заложить в закон то, что и обеспечит его в дальнейшем неизменность, есть высшее искусство «законосоставления» (ст.44).

В доктрине «Наказа», Закон - не просто произвольное установление законодателя-суверена. «Законоположение должно применять к народному умствованию» (ст.57), т.е. к исторически сложившемуся и проявившему себя духу народа, который засвидетельствован тем самым естественным расположением народа. Однако цель этого «соображения с умствованием» - вовсе не в соблюдении каких-либо исходных начал: справедливости, выгодности и т.п. - а чисто прагматическая, поскольку такое «соображение» гарантирует полное и сознательное соблюдение законности в государстве, т.е. всё то же наиболее желаемое верноподцаннство: «Мы ничего не делаем лучше, как то, что делаем вольно, непринужденно и следуя природной какой склонности» (ст. 57) Каменский А.Б. «Под сению Екатерины»: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992. С. 89..

«Наказ» был адресован кодификационной комиссии, которой предстояло не только оценить будущие начала законов, но и непосредственно эти законы разработать. Поэтому помимо общеполитических рассуждений о смысле нового законодательства, в нём содержались конкретные принципы будущего законодательства по отдельным аспектам.

В социально-правовой политике содержательность законодательной программы пошла лишь немного далее общего выражения политико-правовой доктрины, которая исходила из сословной организации общества и фиксации сословной структуры в зависимости от рода деятельности. Предположений о закреплении законом каких-либо определённых прав, привилегий, преимуществ (либо напротив, стеснений), даже конкретно читаемых тенденций развития законодательства в этой сфере «Наказ» почти не заключал.

Статус дворянского сословия увязывался с историческими заслугами, оказанными дворянами государству (ст.363 - 364); дворянское звание объявлялось неразрывным с особым качеством «добродетели» (ст.361 - 362). Соответственно, нарушение подданным этого качества своим поведением давало как бы законное право власти на лишение дворянского звания (ст.369). «Наказ» впервые в законодательной политике четко сформулировал основания, по которым позволительно лишать дворянства, отнеся к таким основаниям целый ряд преступлений и проступков, характеризующихся общим свойством - «обман, противный чести» (ст.372 - 373). Традиционно постулировалась возможность приобретения дворянства путём как военной, так и гражданской службы (ст. 364 -- 366). Политически значимым было высказывание «Наказа» о признании за знатным дворянство только моральных преимуществ в «похвале и славе» (ст.374). Из возможных для конкретной реализации в законе вопросов статуса и прав дворянства были отмечены, и то уклончиво, лишь два: признавалось общественно-полезным дворянину самому, а не чрез управляющих руководить ведением хозяйства в своих имениях (ст.266), тем самым косвенно допускалась необязательность длительного нахождения на государственной службе, и поставлен на обсуждение вопрос о «уместности» занятия торговлей для дворянина, причём были высказаны две противоположные точки зрения (ст. 330-331) Каменский А.Б. «Под сению Екатерины»: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992. С. 89-90..

Программа формирования правового статуса т.н. «среднего чина» (или, как формулировалось доктриной «Наказа», городского сословия), вполне проявившаяся за предыдущие годы в правительственной правовой политике, была отчётливой только в общем стремлении создать в законе особый статус «мещанства» (ст. 377), который по своим занятиям и по правам не «причислялся ни ко дворянству, ни ко хлебопашцам» (ст.379). Единственно, что предполагалось для этого сословие - состояние «вольности» (ст.374). А также причисление к этому сословию не только по занятиям «ремеслами, торговлей, художествами и науками» (ст.377), но и по полученному в государственных учебных заведениях образованию (ст.381). Аналогично дворянству предусматривалась и возможность лишения мещанского сословного звания за совершение противоправных или аморальных поступков (ст. 383).

Несколько детальнее были предположения о законодательной политике в отношении крестьянского сословия. «Наказ» предположил целесообразным всемерное «облегчение состояния подвластных», правда с важной оговоркой «сколько здравое рассуждение дозволяет» (ст. 252). Высказался против злоупотребления рабством и против избыточного жестокого обращения с подвластными (ст. 254, 259). Соответственно общей линии на созидание единой законности, подвластные люди должны были обладать правами на судебную защиту (ст. 257 - 258). Несколько уклончиво, но ставился вопрос о возможности признания частнособственнических прав за крестьянами на их имущество (ст.261), однозначно перекликаясь с дискуссией по этой правовой проблеме проведённой по инициативе императрицы в Вольном Экономическом обществе как раз в период написания «Наказа» Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 113..

Нимало не предполагая коренного преобразования крепостного состояния крестьянского сословия, законодательная программа «Наказа», в духе времени, поставила вопрос о вредности злоупотреблений в отношении основной массы населения страны для «размножения народа», с чем, по тогдашней политэкономической «моде», увязывалось процветание государств. Это была как бы прямая перекличка с проектами правительства 1750-х годов. Стимулирование роста народонаселения было поставлено в государственную задачу. Для этого предлагалось полезным ввести поощрения многодетным семьям (ст.261, 286), даже ограничивать для бездетных пассивное право получения по завещаниям (ст. 281). Но, пожалуй, самым важным здесь было предположение о необходимости для дворянства изменить рентную политику в отношении крестьян: рост денежных оброков вёл, по мысли «Наказа», к запущению важнейшего занятия - земледелия (ст.270 -271).

Последний аспект уже напрямую соединял предположения в сфере сословно-правовой политики с основными постулатами будущего законодательства в части регулирования хозяйственной жизни.

«Наказ», хотя и не в полной мере, находился в сфере влияния политэкономической мысли течения физиократов, которые, с другой стороны, проявили наибольший интерес к конструированию идеологии просвещённого абсолютизма Соответственно господствующему представлению, земледелие было объявлено основным и наиболее желательным занятиям для населения (ст.294, 297, 313). (Мотивация здесь была многоаспектной - не только чисто экономической, но и моралистической, - поскольку считалось, что земледелие способствует сохранению патриархального строя и якобы соответствующей ему «чистоты нравов.) Высказывалось пожелание организовать поддержку земледелию со стороны власти (ст.302). Наиболее сущностным было увязывание расцвета земледелия с распространением частной собственности (видимо, на землю): «Не может тут земледельство процветать, где никто не имеет ничего собственного» (ст. 295 - 296) Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999. С. 114..

В остальном экономическая, условно, программа «Наказа» была весьма ограниченной. Однозначной была законодательная позиция в отношении «вольности торговли», хотя признавались возможными и ограничения её в .интересах государства (ст.321). Покровительственной должна быть государственная политика в отношении городов (ст.395 - 398). Ремесленному производству могло быть полезным цеховое устройство, однако в целом цеховая организация не полагалась обязательной (ст.400 - 404). Предполагалась организация специальных коммерческих судов (ст. 338 - 339) и выдвигались конкретные новации в вопросах коммерческого права - например, введение ограничения в правах, а не уголовных наказаний за неумышленное банкротство (ст. 334 - 335). Продажа земли предполагалась неограниченным правом владельца (ст. 343). Постулировалась необходимость правительственными мерами поддерживать цену денег (ст.342). В целом, правовая политика в области хозяйственной жизни, по «Наказу», должна быть основана на либертатном принципе: нельзя запрещать то, что является естественным и общеполезным (ст. 344).

Несколько позднее обнародованная особая, 22-я глава «Наказа», будучи специально посвящённой политике в области государственных финансов, конкретных законодательных предположений почти не заключала. Там лишь определялись признаваемые обязательными основные сферы государственных расходов, (ст. 576 -- 579), давались характеристики торговле с предпочтением государственного поощрения внешней торговли (ст.609 - 610), что было ещё одним проявлением концепций школы физиократов. В остальном статьи главы были общими политэкономическими рассуждениями.

В целом законодательные предположения «Наказа» по разным сферам, как видно, должны были сохранить наличный правопорядок, и в этом смысле модификации, предлагаемые «Наказом», были консервативны. Вместе с тем все эти предлагаемые модификации были нацелены на более либеральный правовой режим при сохранении обязательного государственного протекционизма во всех областях социальной жизни. Последнее, в частности, проявилось в несколько более преувеличенном представлении о социальной роли полицейских учреждений в регулировании жизни общества, чем это могло быть затребовано либертатными концепциями усовершенствований правовой политики и правовой системы Каменский А.Б. «Под сению Екатерины»: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992. С. 90-91..

В своих политико-правовой доктрине и законодательной про грамме «Наказ» и правительственный курс правовой реформы обнаружил значительное совпадение с политической философией и программой правовых преобразований европейской теории просвещённого абсолютизма; в силу ряда субъективных особенностей российской политической ситуации, а также своей литературной истории «Наказ» в итоге стал классическим выражением идеологии и правовой политики просвещённого абсолютизма в Европе. В «Наказе» политическая философия и политико-правовая доктрина просвещённого абсолютизма однозначно засвидетельствована близостью не к политическим концепциям европейского Просвещения, но к особому направлению политико-юридической науки XVIII в., представленному главным образом германскими полицеистами, и к общественно-политической философии школы Г.В.Лейбница и Х.Вольфа с теорией предустановленной гармонии, тождеством реального и логического в оценке возможного в общественном устройстве; это последнее обстоятельство стало исходным моментом для формирования значимого утопического элемента в доктрине и программе просвещённого абсолютизма, отразившегося впоследствии на правовой практике монархии.

5. Деятельность Уложенной Комиссии. 1767 - 1770 гг.

«Обрядом управления» предполагалось (п.1), что открытие работ Комиссии («съезд депутатов») должно состояться полгода спустя по объявлении выборов. К июлю 1767 г. в Москву съехались, до 460 депутатов, императрица, двор и правительственные учреждения находились здесь уже с января 1767 г. В апреле-июне Екатерина II вместе с узким кругом приближённых совершила путешествие по верхне- и средневолжским городам, в ходе которого устраивались общественные демонстрации поддержки её правления, приёмы разных депутаций, в том числе и депутатов, избранных в Комиссию. Открытие Комиссии было назначено на 30 июля, причём правительство установило жестко-торжественную процедуру открытия Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 2002. С. 311..

Открытие работ Комиссии уложения состоялось 30 июля и сопровождалось рядом торжественных и официозно-церковных мероприятий; при приёме депутатов в Кремле они подписали особую присягу и им были розданы официальные издания «Наказа» и других регламентных документов Комиссии.

Общее собрание депутатов было предусмотрено «Обрядом управления» как основная форма принятия принципиальных решений и обсуждения общих законодательных вопросов (пп. 7, 10, 13). В первоначальном своём составе Собрание действовало до 12 января 1769 г. За это время состоялись 203 заседания - как правило, два раза в неделю по 2- 3 часа. Были и многонедельные перерывы, связанные с переездом в Петербург.

1 этап работы. Семь первых заседаний -- 31 июля/14 августа 1767 г. -- были отданы организационным и процедурным вопросам. В согласии с обрядом управления Собрание баллотировало нескольких кандидатов на пост маршала; из числа получивших наибольшее количество депутатских голосов императрица утвердила таковым А.И. Бибикова. Затем были образованы Дирекционная комиссия и Комиссия разбора наказов -- первые руководящие и специальные подразделения Комиссии уложения в целом.

Помимо этого, на первом этапе работ Комиссия приняла важное в политическом и государственно-правовом отношении решение -- о поднесении Екатерине II титула Великой, Премудрой и Матери Отечества, первоначально обставленное дворцовой «игрой», литургическими церемониями, возражениями императрицы, настоянием «дворянской общественности» и т.п. Депутатское поднесение титула (частично принятого императрицей) было оформлено специальным официальным актом по образцу «утверждённой грамоты» исторических земских соборов, подписанным всеми депутатами.

Тем самым Комиссия довершила общественную легитимацию власти Екатерины II, и принятый акт имел значение для взаимоотношений императрицы с рядом внутридворцовых и правительственных групп правящей элиты. Решение Комиссии определило её позицию и по центральному вопросу законодательного курса: самодержавная неограниченная монархия была признана принципом государственной организации Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 105..

2 этап работы. 8-21 заседания Собрания -- 20 августа /11 сентября 1767 г. -- были посвящены чтению и обсуждению 12 наказов от разных категорий государственных крестьян (в основном, Среднего Поволжья), а тем самым и обсуждению правового положения крестьянства. В зачитанных для депутатов наказах излагались типичные жизненные требования: устранить чрезмерное или считавшееся незаконным налогообложение, принять меры по ускорению и удешевлению процедуры местных судов, пресечь самоуправство местных помещиков; указывалось также и на слабое состояние крестьянского хозяйства вообще. В обсуждении приняли участие до 60 депутатов - в основном, от дворянства. В этих выступлениях преимущественно высказывалось несогласие с требованиями крестьянских наказов предпринять какие-то общие политические и правовые меры для облегчения положения сельского населения; поддержано было только требование о введении упрощённого словесного разбирательства в суде для государственных крестьян. В выступлениях депутатов городов по этому вопросу доминировало требование законодательно запретить крестьянам занятия торговлей и ремеслом как составляющие привилегию купечества. Однако дворянские депутаты этого не поддержали. Иногда дискуссии приобретали острый характер, в основе чего явно лежало столкновение сословных интересов. Для придания дискуссиям более спокойного хода потребовалось директивное вмешательство руководства Комиссии и закулисное императрицы. Правительственную позицию по крестьянскому вопросу, предполагавшую принятие некоторых общезаконодательных мер для облегчения положения сельского населения, попытался обосновать в своём выступлении Г.Г.Орлов. Но в целом по обсуждавшейся правовой проблеме достичь единства мнений не получилось, и руководители Комиссии предложили перейти к обсуждению следующей проблемы законодательства Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 106..

3 этап работы. В 22 - 31 заседаниях -- 12 сентября / 2 октября 1767 г. -- Собрание обсуждало законы о правах дворянства. Были прочитаны основные законодательные акты - от Уложения 1649 г. до указов 1766 г. - о чинопроизводстве по службе дворян, о личных их правах, положении в суде, правах по распоряжению имениями.

В последовавшей затем дискуссии приняли участие практически только депутаты от дворянства. В большинстве выступлений главной для предполагаемого усовершенствования законодательства была обозначена проблема общего укрепления и расширения сословных привилегий, которые бы наиболее последовательно воплотили провозглашённое «Наказом» определение дворянства как «нарицания в чести» для «наиболее добродетельнейших и более других служащих людей». Тон обсуждения был задан пространным выступлением депутата от ярославского дворянства князя М.М.Щербатова, чья общественно-публицистическая деятельность в Комиссии приобрела особые размах и качество. Щербатов обозначил основные требования, которые в общем соответствовали правительственному законодательному курсу: 1) ограничить возможность для получения дворянства по службе, либо даже вовсе таковую запретить; 2) закрепить права дворянства на государственную военную и гражданскую службу в качестве привилегии, 3) запретить подвергать дворян наказаниям с посягательством на их телесную неприкосновенность, 4) укрепить личные и родовые права дворян по распоряжению их имениями Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 106..

В вопросе о ликвидации т.н. выслуженного дворянства (создание которого было в своё время одной из принципиальных социально-правовых реформ Петра I) дворянские депутаты не были, однако, единодушны. Вопрос стал ещё одним предметом для идейных столкновений в Собрании, имевших прямой социальный источник: значительная часть дворянского сословия ко второй половине века состояла уже из выслуживших своё дворянство в одном-двух поколениях. Депутат от украинских полков Н.Н. Мотонис обратил внимание на то, что сомнение в полезности дарования дворянства заново противоречит истории любого дворянского рода и что, главное, не вписывается в указания «Наказа» по этому вопросу. Депутаты от однодворцев и казаков, отстаивая свой узкосословный интерес, также высказались за сохранение возможности приобретения дворянского звания по государственной службе. Соответственно духу времени многие выступавшие видели решение собственных социальных проблем во «вхождении» в высшее сословие и тем приобретении новых привилегий. После нового словесного обострения дискуссий руководство Комиссии поставило на обсуждение новую тему законодательства Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формирование бюрократии. М., 1977. С. 127..