Археография истории русской политической эмиграции на примере сборников документов "Совершенно лично и доверительно"

Кроме Днепростроя, он был главным инженером при проектировании Волховстроя и еще одной гидроэлектростанции в Финляндии, которые должны были наряду с Днепростроем снабжать электроэнергией Петроградскую губернию. Проектирование и постройку всех этих гидроэлектростанций осуществили впоследствии в значительной степени ученики и помощники Бахметева. Принимал он также участие в разработке проекта по ирригации и орошению Средней Азии, в частности, Голодной степи.

С началом войны Бахметев, который как профессор призыву не подлежал, стал работать в Красном Кресте. Он был помощником управляющего (директора) хирургического госпиталя, в который были преобразованы общежития Политехнического института, затем в течение четырех или пяти месяцев был его директором.

В начале 1915 года Бахметев начал также работать для Особого совещания по обороне. Ему давались различные ответственные поручения. Так, он был направлен на некоторое время в Архангельск, остававшийся единственным не заблокированным русским портом, с тем, чтобы наладить там дело. Интересно, что его помощником в этой поездке был М.И. Терещенко, будущий министр иностранных дел Временного правительства.

В сентябре 1915 года Бахметев по предложению председателя Центрального Военно - промышленного комитета А.И. Гучкова и председателя Государственной думы М.В. Родзянко, входившего в ЦВПК, был командирован в США, разобраться, почему происходят задержки с поставками заказанных материалов и выправить ситуацию. Гучкову и Родзянко было известно, что Бахметев владеет английским языком, а также бывал в США раньше.

Очевидно, Бахметев был весьма ценным сотрудником не только с точки зрения руководства ЦВПК, но и государственных структур. Во всяком случае управляющий Особым совещанием по обороне государства ходатайствовал 13 января 1916 года перед Политехническим институтом (профессором которого продолжал числиться Бахметев) о продлении командировки Бахметеву.

Каковы были к тому времени политические «верования» бывшего члена ЦК РСДРП? Бахметев прекратил всякие отношения с социал - демократами еще за шесть или семь лет до революции. К моменту падения самодержавия он не имел со своими бывшими товарищами по партии абсолютно никаких связей. Бахметев не принадлежал ни к одной из партий, но большинство его друзей принадлежало к октябристам. Случилось так, что лидеры октябристов, Гучков и Родзянко, несмотря на разницу в возрасте были, по его словам, его друзьями. Однако сам Бахметев октябристом не был. Не был он и кадетом. Позднее сам Бахметев определил свои тогдашние воззрения как гуманистический социализм.

Вскоре после Февральской революции, 9 марта 1917года, Бахметев получил назначение на должность товарища (заместителя) министра промышленности и торговли Временного правительства при министре А.И. Коновалове, с оставлением в должности профессора Политехнического института. К тому же Бахметев как статс - секретарь замещал в случае необходимости министра на заседаниях правительства. Бахметев был увлечен своей работой. Занимался он ей недолго, лишь два месяца до своего отбытия в Америку.

Во время встречи с министром иностранных дел П.Н. Милюковым, Бахметев получил от коллеги неожиданное предложение - вновь отправиться в Америку, теперь уже в качестве посла. Прежний посол, однофамилец Бахметева Георгий (Юрий) Петрович подал в отставку. Между тем США только что вступили в войну, что переводило отношения с ними союзников по антигерманской коалиции на новый уровень. За океан недавно отправились английская и французская миссии во главе, соответственно, с лордом Бальфуром и Р. Вивиани с целью переговоров о кредитах и поставках различных материалов. «Мы должны послать кого-нибудь туда. Возьметесь ли Вы за это дело?» - в лоб спросил посетителя Милюков.

Бахметев поначалу отнекивался, ссылаясь на свою молодость (36 лет, что в то время считалось довольно юным возрастом для посла) и неопытность. Милюков настаивал, подчеркивая, что в данном случае это не только дипломатическая миссия. Это правительственная миссия по организации военного сотрудничества и урегулированию экономических проблем. Россия остро нуждалась в получении новых займов. «У нас нет никого, кто знает Америку так хорошо» - заключил министр.

В конце концов Бахметев дал согласие на предложение Милюкова. Колебания Бахметева закончились чем-то вроде компромисса - он возглавлял миссию, и после завершения ее работы мог вернуться обратно. Ему был обещан, в случае возвращения, тот же пост. 25 апреля 1917 года указом Временного правительства Бахметев был назначен «начальником российской чрезвычайной миссии в США с возложением на него на время пребывания миссии в США управления российским посольством в Вашингтоне и присвоением на это время звания чрезвычайного и полномочного посла».

Борис Бахметев остался в США после завершения дипломатической карьеры, вскоре получил американское подданство, стал преуспевающим бизнесменом, затем профессором инженерии в Колумбийском университете и пионером инженерного образования в этой стране. Его советы относительно отношений с Россией продолжали ценить в правительственных кругах, по крайней мере в президентство его знакомого, корреспондента и коллег - инженера, Герберта Гувера.

Из истории первой и второй «волн» русской эмиграции

Научный интерес для исследования в рамках данной дипломной работы представляют первые две волны политической послеоктябрьской эмиграции. В данной главе автором был проведен краткий историографический анализ истории возникновения и развития первой и второй «волн» русской постреволюционной эмиграции на основе опубликованных источников и литературы.

Итак, февральская революция 1917 года ознаменовала собой конец четвертого этапа политической эмиграции В марте 1917 года в Россию вернулись даже такие старожилы эмиграции, как Г.В. Плеханов и П.А. Кропоткин. Для облегчения репатриации в Париже образовался Комитет по возвращению на родину, во главе которого стали М.Н. Покровский, М. Павлович (М.Л. Вельтман) и др. Аналогичные комитеты возникли в Швейцарии, Англии, США. В то же время Февральская революция положила начало и новому этапу российской политической эмиграции (1917 - 1985), которая после октября 1917 года приобрела характер антибольшевистской, антикоммунистической, антисоветской. Уже к концу 1917 года за рубежом оказались члены царской фамилии, представители аристократии и высшего чиновничества, выполнявшие дипломатические функции за границей. Однако их отъезд не был массовым. Напротив, количество возвращавшихся после долгих лет пребывания на чужбине было больше числа выезжающих.

Иная картина начала складываться уже в ноябре 1917 года. Подавляющее большинство выехавших в пятую (с 1895 года) «волну» российской политической эмиграции (или первую «волну» после октября 1917 года), около 2 млн. человек, составили люди, не принявшие Советской власти и всех событий, относящихся к ее установлению. Это были не только «представители эксплуататорских классов», верхушка армии, купцы, крупные чиновники. Точную характеристику социального состава эмиграции того времени дала уехавшая из большевистской страны З. Гиппиус: «…одна и та же Россия по составу своему, как на Родине, так и за рубежом: родовая знать, государственные и другие служилые люди, люди торговые, мелкая и крупная буржуазия, духовенство, интеллигенция в разнообразных областях ее деятельности - политической, культурной, научной, технической и т.д., армия (от высших до низших чинов), народ трудовой (от станка и от земли) - представители всех классов, сословий, положений и состояний. Западная часть Украины (январь - март 1919 года), Одесса (март 1919 года), Крым (ноябрь 1920 года), Сибирь и Приморье (конец 1920 - 1921 годов) поочередно становились свидетелями многолюдных эвакуаций с частями белых армий. Параллельно шла так называемая «мирная эмиграция»: «буржуазные специалисты», получив под разными предлогами командировки и выездные визы, стремились за пределы России. О национальном, половозрастном, социальном составе уехавших может сказать информация, собранная в 1922 году в Варне (3354 опросных листа). Уезжали русские (95,2%), мужчины (73,3%), среднего возраста - от 17 до 55 лет (85,5%), образованные (54,2%).

Географически эмиграция из России была направлена прежде всего в страны Западной Европы. Первое направление - государства Прибалтики - Литва, Латвия, Эстония, Финляндия, второе - Польша. Оседание в соседних с Россией государствах объяснялось надеждами на скорое возвращение на родину. Однако позже эти не оправдавшиеся надежды заставили выезжавших податься дальше, в центр Европы - в Германию, Бельгию, Францию. Третье направление - Турция, а из нее - в Европу, на Балканы, в Чехословакию и Францию. Известно, что через Константинополь только за годы Гражданской войны прошло не менее 300 тыс. русских эмигрантов. Четвертый путь эмиграции российских политических беженцев - в Китай, где довольно быстро появился и особый район их расселения. Кроме того, отдельные группы россиян и их семьи оказались в США и Канаде, в странах Центральной и Южной Америки, в Австралии, Индии, Новой Зеландии, Африке и даже на Гавайских островах. Уже в 1920-е годы можно было заметить, что на Балканах сосредоточивались главным образом военные, в Чехословакии - те, имел отношение к Комучу (Комитету Учредительного собрания), во Франции - кроме представителей аристократических семей - интеллигенция, в Соединенных Штатах - дельцы, предприимчивые люди, желавшие нажить капиталы в крупном бизнесе. «Перевалочным пунктом» туда для одних был Берлин (там ждали «окончательной визы»), для других - Константинополь.

Центром политической жизни русской эмиграции в 20-х годах был Париж, здесь были расположены ее учреждения и проживало несколько десятков тысяч эмигрантов. Другими значительными центрами «рассеяния» русских были Берлин, Прага, Белград, София, Рига, Гельсингфорс. Возобновление и постепенное угасание деятельности за рубежом различных российских политических партий хорошо описаны в литературе. Меньше изучен быт и этнографические характеристики рассматриваемой волны российской политической эмиграции.

Наметившееся после окончания Гражданской войны «возвращенчество» в Россию не приняло всеобщего характера даже после объявленной в 1921 году политической амнистии, однако в течение нескольких лет оно все же было массовым. Так, в 1921 году в Россию возвратились 121 343 уехавших, а всего с 1921 по 1931 годы - 181 432 человека. Этому немало помогли «Союзы возвращения на Родину» (самый крупный - в Софии). С вернувшимися репатриантами советские власти не церемонились: бывшие офицеры и военные чиновники расстреливались сразу же после прибытия, часть унтер-офицеров и солдат оказалась в северных лагерях. Возвратившиеся обращались к возможным будущим «возвращенцам» с призывами не верить «гарантиям большевиков», писали и комиссару по делам беженцев при Лиге Наций Ф. Нансену. Так или иначе, но нансеновская организация и проект паспорта, предложенный им и одобренный 31 государством способствовали размещению и обретению места в жизни 25 тыс. россиян, оказавшихся в США, Австрии, Бельгии, Болгарии, Югославии и других странах.

Пятая волна российской эмиграции, по понятным причинам, совпала и с новой волной религиозной эмиграции из России. В отличие от первого потока уезжавших по религиозным причинам, в послеоктябрьские десятилетия покидали страну не сектанты, а представители православного духовенства. Это были не только высшие его чины, но и рядовые священники, дьяконы, синодальные и епархиальные чиновники всех рангов, преподаватели и учащиеся духовных семинарий и академий. Общее число представителей духовного звания среди эмигрантов было невелико (0,5%), но даже малочисленность уехавших не предотвратила раскола. Созданные в ноябре 1921 года в Сремских Карловицах (Югославия) Синод и церковный совет при Высшем русском церковном управлении за границей не были признаны главой Московской патриархии Тихоном, передавшим управление западноевропейскими приходами своему ставленнику. Взаимные обвинения в ереси не притупились и спустя десятилетия, однако рядовые миряне - эмигранты всегда были далеки от этих раздоров. Многие из них отмечали, что быть православным для них «означало чувствовать себя русским». Православие оставалось духовной опорой тех, кто верил в возрождение жизненного уклада прежней дореволюционной Российской державы, в «уничтожение коммунизма и безбожия»

Говоря об эмиграции по политическим и религиозным мотивам в 1917 - начале 1930-х годов, нельзя забывать того, что «из России ушла не маленькая кучка людей; ушел весь цвет страны…». Октябрь 1917 года положил начало огромной эмиграции деятелей науки и культуры, не сравнимой по масштабам с первой, в начале XX века. Из России уехали сотни и тысячи образованных, одаренных людей, возобновивших научную и творческую деятельность за пределами России. Только с 1921 по 1930 годы ими было проведено пять съездов «академических организаций», где тон задавали профессора и доценты бывших российских университетов. За полтора десятка лет нашими соотечественниками за рубежом было издано 7038 названий заметных в научном отношении исследовательских работ. Не прекращалась в эмиграции ни театрально - концертная, ни литературная жизнь. Напротив, достижения русских эмигрантов - литераторов и артистов - вошли в золотой фонд русской литературы и искусства, не испытав губительных последствий идеологической деформации. Крупнейшим из издательств, выпускавших в послеоктябрьские годы русскую литературу за рубежом, было издательство З.И. Гржебина. Всего же за 30-е годы за пределами России выпускалось 1005 наименований газет и журналов, в которых публиковали свои произведения эмигранты всех поколений, размышлявшие о судьбах и будущем России.

Военная угроза, нависшая над миром во второй половине 30-х годов, многое изменила в настроениях мировой общественности, не обойдя и русскую диаспору. Ее левое крыло безоговорочно осуждало Гитлера и фашизм. Другую часть эмиграции составили люди с противоречивой позицией. Они возлагали надежды на отвагу русской армии, способной, как они думали, отразить фашистское нашествие, а затем ликвидировать и большевизм. Третью группу эмигрантов составляли будущие коллаборационисты. В советской историографии бытовало мнение о том, что последние составляли большинство (хотя никаких подсчетов и не велось!). Есть основание полагать, что это - не более чем идеологическая установка прошлых лет. Воспоминания непосредственных свидетелей событий указывают на то, что «те, кто были прямо или непрямо с врагами России, были, по счастию, всегда в меньшинстве». Ко времени нападения фашистов на СССР численность наших соотечественников во всех странах значительно сократилась. Многие представители старшего поколения умерли. Примерно 10% уехавших за прошедшие два десятилетия (1917 - 1939 годы) вернулись на родину. Кто-то принял новое гражданство, перестав быть эмигрантом. Так что, например, во Франции по сравнению с 1920 годом численность русских сократилась в 8 раз - их стало около 50 тыс., в Болгарии - 30 тыс., столько же в Югославии. В Манчьжурии и Китае русских осталось около 1 тыс. человек, хотя в середине 20-х годов их насчитывалось до 18 тыс. человек.

С началом Великой отечественной войны, 22 июня 1941 года, произошло окончательное размежевание соотечественников - россиян. Во всех странах, оккупированных гитлеровцами, начались аресты русских эмигрантов. Одновременно фашисты развернули агитацию, призывая «врагов большевизма» из числа эмигрантов вступать в немецкие воинские части. В первые же месяцы войны свои услуги фашистскому командованию предложили генералы П.Н. Краснов, А.Г. Шкуро. Были люди и на оккупированных территориях, из идейных соображений шедшие на сотрудничество с захватчиками. Впоследствии они дали начало новой «волне» политической эмиграции. Впрочем, абсолютное большинство россиян, находившихся за границей, осталось верным Отечеству и выдержало «экзамен на патриотизм». Массовое вступление российских изгнанников в ряды Сопротивления и в другие антифашистские организации, их самоотверженная деятельность хорошо известны как по мемуарам, так и по иным источникам. Многие из тех эмигрантов, которые проявили себя патриотами и антифашистами, Указами Верховного Совета СССР от 10 ноября 1945 года и 20 января 1946 года было предоставлено право получить советское гражданство. В Югославии в 1945 году таких желающих было более 6 тыс., во Франции - свыше 11 тыс. Сотни людей обратились с просьбой о представлении им советского гражданства в возобновившую свою работу консульскую миссию в Шанхае. При этом некоторые эмигранты оказались на родной земле не по своей воле, а в результате экстрадиции (т.е. предусмотренной международными договорами выдачи людей одним государством другому). Не один год отбыли они затем в сталинских тюрьмах и лагерях, но после освобождения остались жить на родине, отказавшись от иностранных паспортов.

Завершение разгрома фашизма в 1945 году означало новую эпоху и в истории российской эмиграции. На родину возвращались те, кто испытал гонения и преследования в годы «коричневой чумы». Но вернулись далеко не все, и даже не большая часть эмигрантов нынешнего столетия. Кто-то был уже стар и боялся начинать новую жизнь, кто-то опасался «не вписаться» в советский строй жизни Те, что не вернулись «к большевикам» и остались, составили так называемую «старую эмиграцию». Вместе с тем возникла и эмиграция «новая» - и это были покинувшие родину россияне шестой «волны» политэмиграции (и второй после октября 1917 года). «Новую эмиграцию» составляли преимущественно «дипи» - displaced persons (“перемещенные лица»). Их после окончания Второй мировой войны было около 1,5 млн. Были среди них и советские граждане, в том числе русские - военнопленные, вывезенные в Европу, а также военные преступники и коллаборационисты, стремившиеся избежать заслуженного возмездия. Все они сравнительно легко получали льготные права на иммиграционные визы в США: в посольстве этой страны не было проверки на бывшую лояльность по отношению к фашистским режимам. Всего же в разных странах мира только при содействии Международной организации по делам беженцев было расселено около 150 тыс. русских и украинцев, причем более половины - в США и примерно 15 - 17% - в Австралии и Канаде. При этом «беженцами» стали называть и жертв нацистского или фашистского режимов, и коллаборационистов, и тех, кто в условиях сталинского тоталитаризма «преследовался вследствие политических убеждений». Президент США Трумэн просил оказывать «особую помощь и поддержку» на том основании, что «среди них имеются способные и смелые борцы против коммунизма».

Поскольку «холодная война» набирала темп, правительства многих стран Европы не препятствовали созданию новых эмигрантских организаций, настроенных против СССР, а также обновлению старых. Они объединили так называемую «молодую эмиграцию» с теми представителями «старой», которые не решились уехать по приглашению правительства СССР. Процесс развивался параллельно с продолжением «возвращенчества», с пропагандой, развернутой Советским Союзом с целью побудить эмигрантов вернуться на родину. Но в целом облик 50-х годов определяет не стремление возвратиться, не реэмиграция, а штрихи и черты «холодной войны». Именно поэтому количество эмигрантов, выходцев из СССР, в 50-х годах резко снизилось.

Что явилось причиной снижения численности политэмигрантов, покидающих СССР? Послевоенная проблема «перемещенных лиц» так или иначе решалась или была уже решена. СССР отделял от других европейских стран и США «железный занавес». Строительство Берлинской стены в начале 60-х годов означало, что последнее «окно в Европу» закрывается. Единственным способом выбраться за рубеж на постоянное место жительство в 50 - 60-х годах было «невозвращенчество» делегатов официальных командировок и редких туристических групп. Однако это были единичные случаи.

эмиграция большевизм археография публикация

Глава II. Археографический анализ сборников документов «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951гг.»

Три тома личной переписки послов Временного правительства Б.А. Бахметева и В.А. Маклакова под общим заглавием «Совершенно лично и доверительно!»- это действительно впечатляющий проект, задачей которого является раскрытие содержания и особенностей исторического пути такого самобытного явления в истории России как политическая эмиграция. Публикуемые письма, как можно заключить из названия сборников, имели сугубо конфиденциальный характер и не имели абсолютно никакого отношения к официальной дипломатической переписке послов, начавшейся в 1917 году. В центре многолетнего диалога корреспондентов была, конечно же, Россия и события, в ней происходящие, а также мировой исторический процесс, непосредственными свидетелями которого они были. Вообще, круг затронутых в переписке тем соответствует основным вопросам российской действительности первой половины прошлого века. В распоряжении исследователей появился корпус таких источников, авторами которых являются двое выдающихся представителей интеллектуального круга своего времени, в мировоззрении которых национальные идеалы были слиты с общегуманистическими убеждениями.

Документальная публикация была подготовлена в результате огромной кропотливой научной работы, проведенной доктором исторических наук О.В. Будницким, который явился редактором, автором вступительной статьи и комментариев к данным сборникам. Следует особо отметить качество публикации, передачу текста - прежде всего точные и чрезвычайно содержательные примечания.

Прежде чем посол Временного правительства в Париже Василий Маклаков (1869 - 1957) передал здание посольства в Париже на улице Гренелль в ведение советской делегации после признания СССР Францией в 1924 году, ему удалось отослать в недавно открывшийся Гуверовский институт при Стэнфордском университете огромный архив заграничной агентуры российской имперской секретной полиции, которая десятилетиями проводила свои операции в Европе под прикрытием российского посольства. Выбор Маклаковым этого отдаленного и малоизвестного заведения вместо близлежащего Русского архива в Праге был вызван опасением, что документы могут попасть к большевикам, которые наверняка использовали бы содержащуюся в них информацию против своих политических врагов: Прага находилась слишком близко к Москве. Местонахождение архива должно было оставаться тайной вплоть до смерти Маклакова. Когда он умер в 1957 году в возрасте 88 лет, объявление о том, что «архив Охраны», как он стал известен в англоязычном мире, находится в Стэнфордском университете, произвело международную сенсацию.

История архива Охраны, одного из самых крупных и самого знаменитого в прекрасной русской коллекции Архива Гуверовского института, и роли Маклакова в его сохранении, хорошо известны изучающим современную российскую историю. Гораздо менее известно то, что в Гуверовском архиве хранятся также личные бумаги Василия Маклакова последних 40 лет его жизни, проведенных в эмиграции, включая великолепную коллекцию личной переписки. Маклаков поддерживал обширную переписку с целым рядом выдающихся деятелей политической и культурной жизни российской диаспоры. Назову хотя бы некоторых из них: Марк Алданов, Иван Бунин, Николай Валентинов (Вольский), Александр Керенский, Александр Кизеветтер, Екатерина Кускова, Павел Милюков, Ариадна Тыркова, Василий Шульгин. Эта переписка, неизменно серьезного интеллектуального содержания, обычно касалась истории России, текущей ситуации и будущего и, особенно, со стороны Маклакова, отличалась высокой степенью стилистической элегантности.

Среди множества эпистолярных нитей одна выделяется по объему, продолжительности и историческому интересу; она является по сути продолжительным диалогом о российском прошлом, настоящем и будущем, включавшем оценки драматических событий в России и мире в целом на протяжении первой половины XX в. Это переписка с коллегой Маклакова по дипломатическому корпусу и эмиграции, послом Временного правительства в Вашингтоне, Борисом Бахметевым (1880 - 1951). Их личная переписка, сохранившаяся полностью, длилась с 1919 по 1951 год, последний год жизни Бахметева, и составляет по крайней мере 278 писем. В данном издании воспроизводится в трех томах переписка Маклакова с Бахметевым полностью, без каких-либо изъятий и сокращений. Подавляющее большинство документов печатается впервые.

Столь необычное название для серии сборников документов было выбрано публикатором не случайно. Многие свои письма корреспонденты начинали со слов: «Совершенно лично», «Лично», «Совершенно лично и доверительно», «Исключительно лично!». Однако такое название ни коим образом не характеризует содержание переписки: вопреки складывающемуся впечатлению от названия сборников, переписка отнюдь не содержала сведений о личной жизни корреспондентов. Письма имеют строго определенную политику - философскую и историко - аналитическую направленность. Корреспонденты обменивались в основном своими идеями и размышлениями о политической обстановке в России и мире, вели тщательный анализ тех или иных исторических событий и культурных явлений.

Оба участника этой переписки оказались в изгнании после большевистской революции, Маклаков во Франции, Бахметев - в Соединенных Штатах, вследствие назначения их послами в соответствующие страны незадолго до захвата власти большевиками в Петрограде. В самом деле, Маклаков представил свои верительные грамоты на Кэ д'Орсэ на следующий день после большевистского переворота в Петрограде и там узнал об этом событии от Луи Барту, французского министра иностранных дел. Поскольку оба союзнических правительства, отказываясь признать новый большевистский режим, подтвердили дипломатический статус посланников исчезнувшего Временного правительства, Маклаков и Бахметев оказались в необычайном положении «послов без страны», и оба сохраняли этот статус на протяжении всего времени переписки, опубликованной в I томе (Бахметев оставил свой пост в 1922 году, хотя несоветское российское представительство в США продолжило свое существование вплоть до признания СССР в 1933 году; Маклаков сохранил посольский статус до признания СССР Францией в 1924 году). Их личная переписка началась в середине 1919 года, по возвращении Бахметева в Вашингтон после шестимесячного визита в Париж, куда он ездил с целью координации российского антибольшевистского представительства на мирной конференции. В период конференции он познакомился с Маклаковым, и между ними начался диалог, впоследствии продолжившийся в письмах.

Огромное историческое значение первых двух лет переписки Маклакова и Бахметева объясняется тем, что она освещает деятельность антибольшевистской эмиграции, в которой они играли выдающуюся роль, попытки предотвратить признание большевиков союзниками, способствовать интервенции союзников и поддержать антибольшевистские движения на территории России во время Гражданской войны. Но с самого начала их переписка касалась более широкого круга проблем, включая попытку понять природу современного им российского кризиса и перспективы обновления России как демократического, конституционного государства.

Послы были весьма близки в политико-идеологическом отношении: оба к этому времени были умеренными, ориентированными на верховенство закона, патриотами и защитниками российской государственности, и оба отрицали идею, что большевистская диктатура каким-либо образом представляет интересы большинства российского населения. Их политическая близость позволяла им поддерживать переписку без постоянных споров об основополагающих принципах. В то же самое время, именно тонкие, а иногда и не столь тонкие, различия в их мировоззрениях породили этот продолжительный диалог о России и ее судьбе в современном мире. Маклаков, в большей степени являвшийся либералом-доктринером, был с самого начала революции настроен глубоко пессимистически в отношении перспектив массовой демократии в России и, после прочного утверждения большевиков во власти, видел единственную надежду на будущее во внутренней эволюции правящей элиты. Напротив, Бахметев, который сохранил со времен молодости приверженность идеалам «гуманистического социализма», был на раннем этапе революции оптимистичен относительно шансов демократии и ожидал, по крайней мере в период нэпа 1920-х годов, что поднимется народное движение зажиточных крестьян и торговцев, которое изменит большевистскую диктатуру. Однако в то же самое время Бахметев к 1917 году стал убежденным сторонником свободного рынка и весьма критически относился к возникновению интервенционистской политики государств в 1930-е годы, включая рузвельтовский «Новый курс» в США. Маклаков, государственник, считавший неизбежным усиление государственной власти в тогдашних условиях, был не согласен с Бахметевым в этом вопросе. Эти расхождения порождали захватывающий диалог о смысле современных им событий.

Маклаков и Бахметев не были профессиональными дипломатами; впрочем, «нормальный» дипломатический опыт вряд ли мог существенно пригодиться в той необычной ситуации, в которой они оказались. Волею судеб послы в Париже и Вашингтоне стали ключевыми фигурами в дипломатическом, финансовом и материальном обеспечении антибольшевистского движения; им приходилось отстаивать национальные интересы России (разумеется, в их понимании) в условиях послевоенного переустройства мира, когда сила и чувство мести нередко преобладали над справедливостью и здравым смыслом; при этом послы не могли опереться на какое-либо законное российское правительство; ни одно из антибольшевистских правительств не оказалось достаточно сильным и долговечным, чтобы удостоиться официального международного признания; что же касается московского правительства, то послы, напротив, прилагали все усилия, чтобы не допустить даже переговоров с ним.

Послам приходилось сдерживать амбиции белых генералов и служить своеобразными посредниками между различными политическими силами антибольшевистского лагеря; нередко их деятельность была направлена не столько на представительство интересов российских правительств за рубежом, сколько на воздействие на их внутреннюю политику - против «реставраторства», «монархизма», неумения учесть интересы различных народов, населявших бывшую Российскую империю. После поражения белых именно на послов целиком и полностью легла забота о сотнях тысяч русских беженцев и, в значительной степени, борьба против авантюризма некоторой части генералов, стремившихся продолжить явно обреченную на провал вооруженную борьбу против советской власти.

Необходимо отметить, что официальная, деловая переписка Маклакова и Бахметева началась уже в ноябре 1917 года. По тону и характеру она почти не отличалась от их переписки с другими послами - М.Н. Гирсом, К.Д. Набоковым или И.П. Демидовым.

Случилось так, что между двумя наиболее влиятельными представителями антибольшевистской России за рубежом - Маклаковым и Бахметевым, принадлежавшим к разным поколениям и к довольно различным слоям российской политической элиты, и никогда не встречавшимся до 1918 года, сложились дружеские отношения, а их служебная переписка стала сопровождаться неофициальной и достаточно откровенной. Личная переписка, начавшаяся в августе 1919 года, продолжалась с перерывами до февраля 1951-го, года смерти младшего из корреспондентов.

Исследуемая переписка является уникальным историко - литературным памятником, позволяющим не только по-новому взглянуть на многие аспекты истории России и международных отношений первой трети двадцатого века; это не только первоклассный исторический источник - это настоящий «интеллектуальный роман»; размышления Маклакова и Бахметева об особенностях исторического пути России, о способах выхода из исторического тупика, в котором она оказалась, сейчас свежи и необыкновенно актуальны и могли бы добавить немало перцу в нынешние дискуссии о путях построения новой России. Столь же любопытны размышления и споры корреспондентов о принципах межгосударственных отношений в двадцатом веке; о демократии, ее достоинствах и проблемах; об этатизме, правах личности и государства и многом другом.

Переписка сохранилась практически полностью. Оригиналы писем Бахметева находятся в составе личной коллекции Маклакова в архиве Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета (Калифорния, США), здесь же находятся копии писем Маклакова; соответственно, оригиналы писем Маклакова и копии писем Бахметева хранятся в Архиве русской и восточно-европейской истории и культуры (известном более как Бахметевский архив) Колумбийского университета (Нью-Йорк, США) в составе личного фонда Бахметева. Сноски и воспроизведение фрагментов текста некоторых писем из коллекции Бахметевского архива в тексте данной работы воспроизводятся автором по подстрочным примечаниям в публикациях сборников. В основу данной публикации положены тексты, находящиеся в архиве Гуверовского института в личном фонде Маклакова (переписка с Бахметевым хранится в коробках 3 - 5 и 6, папки 1 - 6). Коллекция, находящаяся здесь, полнее - она включает рукописные письма Бахметева, которые он отправлял своему парижскому корреспонденту в августе - сентябре 1919 года, когда еще не работала стенографистка и не было «русской техники», т.е. пишущей машинки с кириллицей во время его поездок в Европу в начале 1920-х годов, и не менее 25 писем второй половины 1930 - начала 1950-х годов, когда «русскую технику» Бахметев уже «ликвидировал». В то же время в Бахметевском архиве находятся два довольно интересных рукописных письма Маклакова, относящихся, по-видимому, к концу апреля - началу мая 1921 года, «расшифрованных» и перепечатанных в посольстве; недостающие в экземпляре, находящемся в Гуверовском архиве, страницы письма Маклакова от 14 мая 1921 года.

Всего сохранилось 278 писем (136 - Маклакова и 146 - Бахметева), общий их объем составляет около 2700 страниц. По-видимому, до нас не дошло лишь несколько писем и, судя по всему, они были невелики по объему. Несмотря на количественное преобладание писем Бахметева, по объему письма Маклакова гораздо весомее - около 1700 листов; Бахметева, соответственно, около 1000 листов. Письма неравномерны по объему: от коротких записок на одной-двух страничках (характерных в основном для периода 1945 - 1951 годов) до настоящих «трактатов», превышающих 20, 30, а иногда и 70 страниц машинописного текста.

«Пик» переписки приходится на 1919 - 1924 годы; 1919, август - декабрь (8 писем, 70 листов); 1920 (23, 333); 1921 (38, 592); 1922 (46, 505); 1923 (42, 500); 1924 (23, 164); затем интенсивность переписки снижается, она уже не носит регулярного характера, заметно оживившись лишь в 1927 году; 1925 (5, 50); 1926 (4, 30); 1927 (14, 193); 1928 (6, 73); 1929 (12, 68); 1930 (7, 45).

В 1930-х - начале 1950-х годов она принимает эпизодический характер, прервавшись, по понятным причинам, в 1940 - 1944 годах, в период Второй мировой войны.

Переписка Маклакова и Бахметева представляет собой ценнейший источник по истории русской революции и Гражданской войны, истории дипломатии 1917 - первой половины 1920-х годов, истории русской эмиграции и культуры. Однако значение переписки выходит за рамки только исторического источника. Это своеобразный памятник политической мысли; корреспонденты, убедившись в неудаче попыток свергнуть большевистскую власть вооруженным путем, стремились противопоставить большевистской пропаганде программу «национально - демократического» преобразования России, звучащую вполне свежо и современно. В письмах, которые часто похожи скорее на трактаты, содержатся размышления об устройстве будущей свободной России, об основах русского исторического процесса, тонкий анализ международного положения и идеи о справедливых основах европейского порядка; корреспонденты вели многолетнюю дискуссию о разумном сочетании интересов личности, общества и государства; об американском опыте решения этой проблемы и применимости его в условиях России; в письмах воспроизводятся разговоры со знаменитыми политическими деятелями того времени, иногда «набрасываются» их «портреты» (П.Н. Врангеля, Г.Е. Львова, А.В. Кривошеина, Б.В. Савинкова и др.; в письмах Бахметева содержатся заметки о беседах с Гербертом Гувером).

Однако ценность переписки не ограничивается ее содержанием; это, несомненно, своеобразный литературный памятник. Письма написаны сочным языком; точность мысли сочетается в них с образностью и блеском изложения. Некоторые из писем вполне можно отнести к шедевром эпистолярного жанра. Разумеется, эти характеристики относятся не ко всем письмам, многие из них носили официальный или чисто деловой характер; не одинаковой была и литературная одаренность корреспондентов - Маклаков был одним из лучших ораторов своего времени и плодовитым публицистом и мемуаристом; в письмах, которые он диктовал стенографистке, чувствуется отточенность его живой речи. Бахметев писал суше; он тоже был неплохим оратором и нередко публиковал статьи в газетах и журналах по политическим и экономическим вопросам; однако он, конечно, не мог тягаться со своим знаменитым другом. В то же время Бахметев старался «соответствовать»; если сравнить его переписку с другими корреспондентами, чувствуется более тщательная литературная отделка писем к Маклакову.

Археографическое оформление сборников проведено в соответствии с общепринятыми правилами издания исторических документов, с учетом особенностей личной переписки. В настоящем издании переписка В.А. Маклакова и Б.А. Бахметева публикуется полностью, без каких-либо изъятий и сокращений. Подавляющее большинство писем публикуется впервые. Небольшая, относительно общего объема переписки, часть писем была опубликована редактором настоящего издания О.В. Будницким в научной периодике. Тексты документов приведены в соответствие с современными правилами орфографии и пунктуации; в то же время публикатор стремился сохранить особенности стиля корреспондентов, своеобразия написания имен, названий политических партий и т.п. Например, «эс-эры» вместо принятого в современной литературе «эсеры», Хардинг, а не Гардинг и т.п. Сохранены многочисленные точки с запятой, которыми иногда злоупотреблял Маклаков.

Очевидные описки исправлены без специальных оговорок. В тех редких случаях, когда в тексте встречаются явные смысловые противоречия или очевидные погрешности стиля, а также отсутствуют некоторые слова, которые, по смыслу, должны присутствовать в тексте, в текстуальных примечаниях указывается «так!» или «так в тексте», «пропуск в тексте», «пропущено слово».

Кроме того, если допущена незначительная описка, не требующая более подробного освещения в примечаниях, то дается только текстуальная сноска в виде звездочки*, например: «Очевидная описка; следует читать: «Несколько слов вписаны неразборчиво от руки» или «Последним новостям» (вместо «Последним известиям» как в тексте).

Воспроизведенные публикатором отдельные слова, части слов, сокращения, имена, фамилии заключены в квадратные скобки. Слова, выделенные корреспондентами, подчеркнуты в тексте; вписанные от руки выделены курсивом. Текст, подчеркнутый корреспондентами, имеет сноску в примечаниях в которой указывается, что этот текст подчеркнут (например, подчеркнуто В.А. Маклаковым) и возможно дополнен какими-нибудь надписями. Например, письмо №11а от 18 февраля 1920 года, сноска на подчеркнутый текст такая: «Слова «совершила невероятные, геройские дела» подчеркнуты Маклаковым и сверху его рукой надписано: «Увы нет». Или, все в том же письме: «Слова «лишь констатирование факта, что большевизм путем эволюции изменился и изжил себя» подчеркнуты Маклаковым».

В письме №23 от 21 октября 1920 года, например, допущена описка фамилии (Восторгов вместо Востоков, причем на этого человека была сделана подробная сноска ранее), однако публикатор, несмотря на это, воспроизводит описку в оригинальном виде и делает на нее такую сноску: «Очевидно, описка. Вероятно, имеется в виду упоминавшийся выше В. Востоков».

В том случае, кода в письме указана какая-либо фамилия без имени и прочих справочных пояснений, публикатор делает ссылку, в которой сам определяет о ком именно говорится в письме и дает справочные данные об этом человеке. Например, все то же письмо №23 от 21 октября 1920 года: в тексте Маклаков упоминает некоего Орлова, причем без имени-отчества, однако, исходя из контекста письма, публикатор дает такую характеристику: «Орлов - вероятно, имеется в виду Владимир Григорьевич Орлов (1882 - 1940?) - юрист по образованию, в 1905 - 1914 - судебный следователь в Польше; в период Первой мировой войны служил в разведывательном отделении штаба главнокомандующего Северо - Западного фронта, принимал участие в Верховной следственной комиссии по делу бывшего военного министра генерала В.А. Сухомлина. При Временном правительстве - следователь по делам о шпионаже и государственной измене при Ставке Верховного Главнокомандующего. После большевистского переворота по заданию М.В. Алексеева поступил по фальшивым документам на советскую службу и в июле 1918 года уже возглавлял Центральную следственную комиссию в Петрограде. Освобождал арестованных ВЧК, организовал отправку свыше тысячи офицеров в Добровольческую армию и на Север; в сентябре 1918 года был разоблачен и бежал в Финляндию. С 1919 года - в Добровольческой армии, был начальником контрразведки в Одессе, затем руководителем Особого отдела в штабе генерала П.Н. Врангеля». Далее публикатор приводит библиографические сведения, более подробно освещающие этот вопрос. В данном случае это книга: Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов: Документы и материалы. Т. I. Кн. 1. М., 1998. С. 387 - 389. Вообще, в примечаниях довольно часто встречаются ссылки на книги, которые содержат более подробную информацию и возможно помогали публикатору при составлении примечаний. ет на нее такую сноску: " снром, а воспроизведена в оригинальном виде, даже несм

Письма разделены по годам их написания и публикуются в хронологическом порядке. Нумерация писем принадлежит публикатору и продолжает нумерацию писем предыдущего года, а затем и сборника. Соответственно, письмо №1 датировано 1919 годом, последнее - №280 - 1951-м. В некоторых случаях, когда письмо отсутствует в Гуверовском архиве, текст воспроизводится по копии, находящейся в Бахметевском архиве Колумбийского университета (например, №35, 36, 224, а также часть письма №38), что оговаривается в примечаниях.

В тех случаях, когда точная дата письма неизвестна, публикатор дает собственную приблизительную датировку на основании источниковедческого анализа, поясняя в примечаниях логику своих суждений. При невозможности точно датировать документ археограф указывает дату приблизительно, помещая ее в квадратные скобки: «ранее», «не ранее», «позднее», «не позднее», «около», «не ранее - не позднее». Например, письмо №1 не имеет точной даты написания и датировано публикатором августом 1919 года, на что дается соответствующая сноска: «Автограф без даты. По-видимому, это первое «личное» письмо, отправленное Бахметевым Маклакову после его возвращения в США из Франции. Письмо написано не позднее августа 1919 года, поскольку в нем упоминается И.А. Михайлов еще как действующий министр финансов колчаковского правительства; Михайлов был отправлен в отставку 16 августа 1919 года».

В письме №2 от 27 сентября 1919 года точно известно только число написания, год же публикатор определяет сам (1919), объясняя в сноске это таким образом: «Автограф, без указания года. Письмо, бесспорно, относится к 1919 году, т.к. в нем упоминается А.В. Колчак, как действующий предводитель антибольшевистского движения на Востоке».

Письмо №35 также не имеет даты. Будницкий приводит приблизительную дату - не позднее мая 1921 года. Кроме того, текст воспроизводится по копии из Бахметевского архива. Все это приводится в подробной сноске: «Недатированный автограф находится в коллекции Бахметева в Bakhmeteff Archive of the Russian and East European History and Culture. Rare Book and Manuscript Library. Columbia University. Box 6. Нетрудно заметить, что эта записка Маклакова тематически перекликается с его же огромным (72 машинописные страницы в оригинале) письмом от 15 - 26 апреля. Очевидно, публикуемый текст был написан в апреле - начале мая; возможно, Маклаков воспользовался оказией и переслал записку еще до завершения диктовки упомянутого выше письма. Печатается по машинописной «расшифровке» сделанной для Бахметева и хранящейся там же».

В письме №36 та же история: датировка публикатора - не позднее мая 1921 года. Сноска такая: «См. прим. 1 к письму №35. Очевидно, и эта записка была переслана в период диктовки письма от 15 - 26 апреля 1921 года».

Особый интерес представляет также письмо №11 от 9 февраля 1920 года. Дело в том, что существует 2 вариации этого письма Бахметева Маклакову. Второй экземпляр письма, по которому оно воспроизводится в настоящем издании, находится в коллекции Б.А. Бахметева в Архиве русской и восточно - европейской истории и культуры Колумбийского университета, коробка 6. Среди бумаг В.А. Маклакова в Гуверовском архиве оригинала письма нет. Очевидно, что оно не было отправлено; в пользу этого свидетельствует также, что несколько дней спустя, 18 февраля, Бахметев продиктовал новое письмо, в основных положениях повторяющее его послание от 9 февраля. Вероятно, тон первого варианта показался Бахметвеу чрезмерно резким. Публикатор нашел довольно оригинальный выход из этой ситуации: он опубликовал оба варианта, поскольку при более детальном ознакомлении с письмами, можно выявить достаточно существенные разночтения, и в первом неотправленном варианте, очевидно, Бахметев сформулировал свои соображения более откровенно. Соответственно, первый вариант получил наименование №11, второй - №11а.

Каждый документ имеет краткий редакционный заголовок, т.к. исследуемым источником является переписка, которая не нуждается в обозначении разновидности документа в заголовке. Письма в публикации разделены по годам их составления и имеют лишь порядковый номер, присвоенный публикатором. Под номером указывается отправитель и его адресат, например, Б.А. Бахметев - В.А. Маклакову и наоборот. Интересная особенность писем Бахметева: в его письмах всегда указывается место составления письма: Russian Embassy, Washington. Маклаков же в своих письмах этого никогда не указывает. Дата документа указывается справа под редакционным заголовком, независимо от того, где она поставлена в документе.

Легенда в данной публикации сокращенная и печатается не к каждому документу, а в археографическом предисловии к каждому тому. В ней указывается название архива и коллекции, в которой находятся письма - Гуверовский архив войны, революции и мира Стэнфордского университета, коллекция (фонд) В.А. Маклакова; архивный шифр документов (номера коробок и папок, в которых хранятся письма), подлинность или копийность документов и, если письма ранее публиковались, - выходные данные публикации. Также дается указание на способ воспроизведения документа - это либо машинописные копии (письма Маклакова), либо машинописные подлинники - письма Бахметева. Если это рукописный документ, то это оговаривается в примечаниях и в археографическом предисловии к сборнику. В предисловии к 1-му тому дается характеристика интенсивности переписки за все время ее существования и указывается количество отправленных писем соответственно каждому году.

Научно - справочный аппарат приводится к каждому сборнику, однако, по моему мнению, не достаточно полно раскрывает характеристику документов. Он состоит из:

· комментариев по содержанию к каждому письму в конце книги;

· текстуального комментария под строкой текста документа;

· общего именного указателя.

Первый том переписки, правда, включает обширное предисловие, позволяющее составить не только наиболее полную картину событий, освещаемых в переписке, но и понять политические установки корреспондентов, а также место, занимаемое ими в эмигрантской среде.

Письма сопровождаются комментариями по содержанию, которые помещены в конце каждого тома и текстуальными примечаниями. Комментарии по содержанию даются к каждому письму (если, разумеется, текст письма этого требует). Сведения о тех или иных событиях или персоналиях приводятся при их первом упоминании в переписке и далее, как правило, не повторяются. Если в последующих письмах повторяются имена и события, на которые уже была дана характеристика, то сноска содержит лишь номер письма и сноски, которая содержит подробную информацию.

Научно - справочный аппарат каждого из сборников, помимо текстуальных примечаний и комментария, содержит общий именной указатель. Номер страницы, на которой впервые приводятся сведения о том или ином деятеле, дается в указателе имен курсивом. Как правило, сведения о постоянных «персонажах» переписки даются на момент их первого упоминания; в том случае, если данный человек более не упоминается или упоминается редко, дается более полная информация.

«Совершенно лично и доверительно!»: Б.А.Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. Том 1. Август 1919 - Сентябрь 1921 гг.

Книга открывает трехтомное издание переписки за более чем тридцатилетний период виднейших представителей российской культуры и общественного движения, вынужденно эмигрировавших из России в результате Октябрьской революции 1917 года. Документы предоставлены, как отмечалось выше, Гуверовским институтом войны, революции и мира Стэнфордского университета (США). Переписка публикуется полностью, без каких-либо изъятий и сокращений. Подавляющее большинство документов печатается впервые. Книга иллюстрирована уникальными фотографиями, многие из которых также публикуются впервые.

Письма содержат уникальную информацию о деятельности антибольшевистской эмиграции, о попытках предотвратить признание большевиков союзниками, способствовать интервенции союзников, о поддержке антибольшевистских движений на территории России во время Гражданской войны. Кроме того, на всем протяжении переписки послы вели дискуссию о природе современного им российского кризиса, пытались понять его истоки и наметить перспективы обновления России в демократическом, конституционном смысле.

Любопытны размышления и споры Бахметева и Маклакова о принципах межгосударственных отношений в поствоенной и постреволюционной Европе; о демократии, ее достоинствах и слабых сторонах; об основах этатизма, правах индивидуума и общества; о правах и обязанностях народностей в многонациональном государстве. Выделяются скурупулезные письма - отчеты Маклакова после его поездок на Дон, к Деникину и Врангелю, где он испытал «огорчения от поведения русского общества» («… понятия офицерства очень упрощены: бей социалистов, бей спекулянтов, бей жидов, и плохо то, что не всегда власти могут бороться с такими настроениями», «что же касается до антисемитизма, то здесь я встретил, пожалуй, самый опасный вид антисемитизма: подозрение, если не говорить убеждение, что вообще всем миром владеет объединенный еврейский кагал, организованный где-то в Америке в коллегию, и что большевизм был сознательно напущен на Россию»).