Археография истории русской политической эмиграции на примере сборников документов "Совершенно лично и доверительно"

Бахметев, в свою очередь, предупреждал об опасности, грозящей мировой цивилизации со стороны большевизма, особенно от «военного империализма большевиков»: мировая революция, направленная на Западную Европу, является для русского большевизма необходимостью.

О перерастании русской революции в мировую говорили многие, но Бахметев оставался внимательным наблюдателем, от которого не ускользали нюансы, практически незаметные в тот период даже маститым политикам: Россия подобна дикой, необъезженной лошади, на которой не могут усидеть ни военная диктатура, ни большевики.

С ним не соглашался Маклаков, подчеркивавший, что рассуждения о большевизме, как об анархии не выдерживают критики, большевизм есть государство, и большевики - государственная власть. За время трех лет революции население приспособилось к власти, «к большевизму приспособилось».

В своих письмах Бахметев и Маклаков обменивались также собственными впечатлениями об отношении европейских и американских правящих кругов к событиям, происходившим в России. В письмах, написанных в 1919 - 1921 годах, анализ современной ситуации тесно переплетается с размышлениями о причинах и природе революционной бури 1917 года, о крахе прежнего режима. Характерно стремление обоих корреспондентов критически проанализировать поведение как правящих верхов, так и либеральной партии. Как Бахметеву, так и Маклакову было свойственно понимание того, что реальные возможности борьбы против большевизма ограничены многими факторами, влияние которых ощущалось как в России, так и за ее пределами. Находясь в водовороте дипломатической активности эмиграции, Бахметев и Маклаков по многу раз обращались к вопросу о поддержке белого движения Францией, Англией, США и другими странами. При этом оба проявляли трезвый подход при прогнозировании степени возможной помощи белой армии со стороны ее союзников. В частности, как Бахметев, так и Маклаков отдавали себе отчет в том, что оказанию действенной помощи белым со стороны государственных и военных деятелей европейских стран и США часто мешало противоречие между целями борьбы с большевизмом и задачами воссоздания единой и неделимой России. К тому же существовали проблемы независимости Финляндии, стран Прибалтики, Польши. Немалое место заняли в переписке и размышления о природе самого большевизма. И, по мере того, как вырисовывалась неизбежность поражения белого движения, все чаще возникала тема возникновения недовольства Советской властью со стороны широких слоев населения России. Опубликованная переписка позволяет с большой отчетливостью представить себе историко - идеологические портреты Бахметева и Маклакова, своеобразие положения, занимаемого ими в лагере белой эмиграции.

Более чем сто страниц первого тома занимает статья О.В. Будницкого, в которой политические биографии обоих корреспондентов анализируются в международном и российском национальном контексте на протяжении всей первой половины XX века. Статья отличается ярким и разносторонним рассмотрением целого ряда проблем. Среди них - характеристика места Маклакова в лагере предреволюционного российского либерализма. В этом плане Будницкий рассматривает позиции Маклакова, опираясь на весьма содержательный анализ М.М. Карповича (личного секретаря Бахметева; впоследствии - профессора русской истории Гарвардского университета, редактора эмигрантского «Нового журнала»), которым тот в «Новом журнале» в 1960 году подвел итоги знаменитой дискуссии между Маклаковым и П.Н. Милюковым.

В статье Будницкого на новом, современном уровне показана международно - политическая сторона Гражданской войны в России. Новизна состоит и в том, что освещение событий свободно от прежней предубежденности, и в том, что их анализ произведен на основе более полного круга источников. Отношения между белыми движениями в России и правительствами западных держав, формирование политики держав в «русском вопросе», роль этих эмигрантских кругов и, в частности, Маклакова и Бахметева - все это нашло в этой мини - монографии, если не исчерпывающее, то вполне выразительное отражение. Публикатор по существу предварил корпус источников собственным исследованием, частично опирающимся на публикуемые им во всех трех томах письма (а точка зрения историка, первым взглянувшего на им же публикуемый материал, имеет особенный интерес). Что же касается других исследователей, то они могут сопоставить точку зрения составителя с этим богатейшим корпусом источников. В английской и американской исторической литературе издания такого рода, имевшие характер документированных биографий («жизнь и письма»), имели широкое распространение.

В первый том включено 48 писем (одно из них в двух экземплярах) с августа 1919 по начало сентября 1921 года. Кроме случаев, оговоренных в примечаниях, письма Бахметева - машинописные подлинники, письма Маклакова - машинописные копии. Нумерация писем принадлежит составителю и публикатору данных сборников О.В. Будницкому. Письма находятся в коробке 3 (письма №1-8 - в папке 3, №9-13 - 4, №14-16 - 5, №17-21 - 6, №22 - 7, №23 - 8, №24-26 - 9, №27-31 - 10, №32-34 - 11, №37-38 - 12, №39-41 - 13, №42-45 - 14, №46-48 - 15 соответственно) личного фонда Маклакова в Гуверовском архиве. Письма №35 и 36, а также часть письма №38 печатаются по текстам, сохранившимся среди бумаг Б.А. Бахметева в Бахметевском архиве Колумбийского университета. Книга снабжена подробными комментариями к каждому письму, а также указателем имен.

«Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. Том 2. Сентябрь 1921 - Май 1923 гг.

Во второй том публикуемой переписки Б.А. Бахметева и В.А. Маклакова включены письма за период со второй половины сентября 1921 по май 1923 года. Все письма, хранящиеся в архиве Гуверовского института войны, революции и мира при Стэнфордском университете, как отмечалось выше, публикуются впервые. Книга иллюстрирована фотографиями, некоторые из которых также публикуются впервые.

Хронологическими рубежами послужили, с одной стороны, подготовка Вашингтонской конференции, породившая интенсивную переписку в связи с попытками русских дипломатов добиться, в той или иной форме, защиты российских интересов на Вашингтонской конференции 1921 - 1922 годов и явить миру образ новой России, над созданием которого столь упорно трудились послы в Париже и Вашингтоне, с другой - окончание политического сезона 1922 - 1923 годов.

При всем многообразии тем, затрагивавшихся в переписке в этот период попытаюсь выделить несколько сквозных сюжетов. Конечно, это Вашингтонская конференция, проблемы защиты интересов России на Дальнем Востоке, в особенности вопросы о выводе японских войск с территории России и статусе Китайско - Восточной железной дороги. Другая задача, которую ставили дипломаты - «предъявить» миру образ новой России, от имени которой они говорят. Мучительная задача собрать подписи промышленников и финансистов, с одной стороны, и лидеров социалистического крыла антибольшевистской эмиграции, с другой, под декларацией, проект которой подготовил Бахметев, выпала на долю Маклакова и нашла подробное отражение в переписке.

Корреспонденты подробно анализировали положение в послевоенной Европе, противоречия, порожденные Версальским договором. Особое внимание дипломаты уделяли международным конференциям - Генуэзской, Гаагской, Лозаннской, прежде всего потому, что в ходе этих конференций стали оправдываться худшие опасения - Европа начала разговаривать с большевиками. Все более очевидным становилось, что официальное признание и, следовательно, утрата представителями антибольшевистской России дипломатического статуса не за горами.

По-прежнему, главное, что волновало корреспондентов - развитие событий в России, «эволюция жизни», которая, как надеялись Маклаков и Бахметев, приведет в конечном счете к ликвидации большевизма, к Термидору. С жадностью они ловили известия из России, внимательно следили за теми изменениями, к которым привела новая экономическая политика большевиков, анализировали речи большевистских лидеров, статьи в официальных советских изданиях, набрасывались с расспросами на приезжавших из России, в том числе высланных в 1922 году Е.Д. Кускову, С.Н. Прокоповича и др.

Много внимания в переписке уделяется внутриэмигрантской политике - «маразму» сменовеховства, попыткам П.Н. Милюкова и его единомышленников создать республиканско - демократическое объединение, «скрестив» левых кадетов и эсеров и, с другой стороны - различным комбинациям монархистов.

В переписке этого периода много места занимает особый сюжет - попытка послов и финансовых агентов сохранить часть находившихся в их распоряжении денег для будущего правительства антибольшевистской России. Сравнительно небольшая сумма, полученная преимущественно от продажи последней части русского золотого запаса, находившегося в распоряжении ближайшего сотрудника Бахметева - С.А. Угета (остатки так называемого колчаковского золота) была помещена в основном в акции London and Eastern Trade Bank с тем, чтобы скрыть происхождение этих сумм и надежно спрятать от большевистских агентов. Выбор банка был логичен - он был основан в октябре 1920 года преимущественно российскими предпринимателями при участии английских партнеров, среди его директоров был один из главных финансистов белого движения и бывший директор Особенной канцелярии по кредитной части российского Министерства финансов К.Е. фон Замен. Переписка позволяет проникнуть в «тайное тайных» эмигрантских финансов, осветить внутреннюю историю банка, среди учредителей и руководителей которого были «выходцы» из Московско - Купеческого банка, в том числе бывший министр финансов колчаковского правительства П.А. Бурышкин, крупные нефтепромышленники С.Г. Лианозов, Г.Л. Нобель, братья Цатуровы и некоторые другие.

В настоящий том включено 95 писем (№49 - 143). Нумерация писем принадлежит составителю и редактору данных сборников О.В. Будницкому и продолжает нумерацию писем 1-го тома. Все письма Б.А. Бахметева - машинописные подлинники, за исключением нескольких автографов, относящихся к июлю, августу и октябрю 1922 года, что оговаривается в примечаниях. Все письма В.А. Маклакова - машинописные копии. Все публикуемые в настоящем томе письма находятся в коллекции Маклакова в архиве Гуверовского института. Письма №49 - 53 находятся в коробке 3, папка 15 (далее первая цифра обозначает номер коробки, вторая - папки); №54-58 - 3 - 16; №59-63 - 3 - 17; №64-69 - 3 - 18; №70-74 - 4 -1; №75-77 - 4 - 2; №78-81 - 4 - 3; №82-84 - 4 - 4; №85-89 - 4 - 5; №90-94 - 4 - 6; №95, 96 - 3 - 1; №97, 98 - 4 - 7; №99, 100 - 3 - 1; №101-104 - 4 - 7; №105, 106 - 3 - 1; №107, 108 - 4 - 8; №109-111 - 3 - 1; №№112-116 - 4 - 9; №117 - 4 - 10; №118, 119 - 4 - 11; №120-124 - 4 - 14; №125-128 - 4 - 15; №129-133 - 4 - 16; №134-139 - 4 - 17; №140-143 - 4 - 18. Кроме того, в настоящий том включено неотправленное письмо Маклакова от 21 декабря 1922 года. Оно печатается как приложение к «Переписке» за соответствующий год. Этот текст - машинописный подлинник - находится в коробке 4, папка 10 собрания Маклакова.

Сведения в комментариях о тех или иных событиях и персоналиях даются с учетом хронологических рамок тома. Номера страниц, на которых приводятся сведения о том или ином деятеле, выделены в комментариях к 1 и 2 томам курсивом.

«Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919 - 1951. Том 3. Июнь 1923 - Февраль 1951 гг.

В третий, заключительный, том переписки В.А. Маклакова и Б.А. Бахметева вошли письма июнь 1923 - февраль 1951 годов. В книгу включены интересные фотографии, добавляющие яркости анализируемым в переписке сюжетам. Переписка за данный период также публикуется впервые.

В письмах анализируются события, происходившие в России, проблемы международных отношений, а также внутренней политики США и Франции. Особое место уделяется коллективизации и индустриализации, причины и последствия которых были проницательно определены корреспондентами с самого начала их осуществления. Много внимания в переписке уделяется российской истории второй половины XIX - начала XX века, вопросу закономерности или случайности Октябрьской революции 1917 года. В письмах Маклакова содержатся воспоминания о корниловском деле и других событиях, в которых ему приходилось принимать участие. В переписке, как и раньше, приводятся сведения о многих людях - Б.В. Савинкове, П.Н. Милюкове, П.Н. Врангеле, В.В. Шульгине и др. Письма содержат уникальную информацию о внутренней жизни русской эмиграции. Сквозной темой переписки является проблема взаимоотношений общества, государства и личности, рассматриваемая не только на российском материале, но и на примерах фашистской Италии, «нового курса» Ф.Рузвельта и др.

В настоящий том включено 137 писем (№144 - 280). Нумерация писем принадлежит публикатору и продолжает нумерацию писем 2-го тома. Большинство писем Б.А. Бахметева - машинописные подлинники, письма 1945 - 1951 годов, как правило, автографы, что оговаривается в примечаниях. Все письма В.А. Маклакова, за исключением письма №224 - машинописные копии. Все публикуемые в настоящем томе письма, за исключением письма №224, находятся в коллекции (фонде) Маклакова в архиве Гуверовского института (Hoover Institution Archives, Stanford University, Stanford, California). Письма №144 - 148 находятся в коробке 4, папка 19 (далее первая цифра обозначает номер коробки, вторая - папки); №149-150 - 4 - 20; №151-154 - 5 - 1; №155-157 - 5 - 2; №158-161 - 5 - 3; №162-164 - 5 - 4; №165-169 - 5 - 5; №170-176 - 5 - 6; №177-183 - 5 - 7; №184-189 - 5 - 8; №190-193 - 5 - 9; №193-199 - 5 - 10; №200-202 - 5 - 11; №203-206 - 5 - 12; №207-208 - 5 - 13; №209-212 - 5 - 14; №213-218 - 5 - 15; №219-223 и 225 - 5 - 16; №226-227 - 6 - 1; №228-232 - 6 - 2; №233-241 - 6 - 3; №242-251 - 6 - 4; №252-269 - 6 - 5; №270-280 - 6 - 6. Письмо В.А. Макдакова Б.А. Бахметеву от 30 ноября 1929 года (№224), копия которого отсутствует в архиве Гуверовского института печатается по оригиналу, находящемуся в коллекции Б.А. Бахметева в Бахметевском архиве Колумбийского университета (Bakhmeteff Archive of the Russian and East European History and Culture, Rare Book and Manuscript Library, Columbia University, New York).

Сведения о персоналиях приводятся с учетом хронологических рамок тома и комментариев к 1-му и 2-му томам. О персоналиях, упоминавшихся в 1-м и 2-м томах, приводятся минимально необходимые сведения с отсылкой к комментариям к предшествующим томам. Страницы, на которых приведены соответствующие сведения, выделены в Указателе имен курсивом.

Теперь, по-моему мнению, необходимо детально проанализировать дополнительный источник в археографическом ключе и сравнить его с основным сборником.

Т.к. в 1930 - начале 1950-х годов переписка имела эпизодический характер, то для того, чтобы составить себе четкое представление об этом периоде, представляется целесообразным использование сборника документов «Чему свидетели мы были…». Переписка бывших царских дипломатов 1934 - 1940 гг.» в качестве дополнительного источника, который помогает более подробно осветить внешнеполитическую обстановку в мире, и жизнь русской эмиграции в частности, накануне второй мировой войны, в 1930-е годы.

Следует отметить, что это не разрозненные письма, а часть хорошо налаженной, организованной и постоянной переписки, которую их авторы поддерживали друг с другом. Такая переписка в определенной мере регулировалась «Советом послов», образованным российской эмиграцией в Париже еще в 1921 году после падения правительства генерала Врангеля. В 1930 - 1940 годы совет возглавлял один из ведущих авторов этой переписки В.А. Маклаков (и это также не маловажный аспект для использования рецензируемого сборника документов в качестве вспомогательного источника), который в дореволюционной России был широко известен как видный идеолог, организатор и лидер либерального движения. Кстати, он и в условиях эмиграции, что подтверждают его письма, последовательно отстаивал свои политические взгляды.

Российские дипломаты, служившие в дипломатических представительствах в государствах Европы, Азии и Америки и не признавшие советской власти, многие годы продолжали активную деятельность по защите оказавшихся на чужбине соотечественников, анализировали международную ситуацию, отслеживали процессы, происходившие в СССР, размышляли о будущем своей родины.

Нет сомнения в том, что публикация такого рода документов имеет важное значение. И прежде всего потому, что своим содержанием они существенно дополняют очень сложную картину богатейшего духовного потенциала современной России. В частности, это содержание позволяет более основательно проанализировать и понять, наряду с содержанием основного источника, противоречивые исторические события, предшествовавшие Второй мировой и Великой Отечественной войнам.

Письма отличаются богатым содержанием, широким тематическим и географическим диапазоном, написаны живым и колоритным языком. Их авторы рассматривают и анализируют многочисленные аспекты международной жизни и мировой политики, разнообразные проблемы внутреннего положения, внешней политики и дипломатии СССР и многих других стран, вопросы российской эмиграции. Вся переписка пронизана глубоким беспокойством патриотически настроенных авторов писем по поводу единства России, ее территориальной целостности и безопасности.

Переписка свидетельствует о высоком профессиональном уровне дипломатов российской школы. Не случайно их взгляды, оценки и соображения привлекали активное внимание тогдашнего руководства СССР. Эмигрантские организации, которые занимались антисоветской деятельностью, находились под пристальным наблюдением органов государственной безопасности СССР - наркомата внутренних дел (НКВД). Для истории важным оказалось то обстоятельство, что руководители Иностранного отдела (ИНО) НКВД оценили большой интеллектуальный потенциал, который несли в себе письма дипломатов. Письма, о чем свидетельствуют соответствующие сопроводительные записки и другие материалы НКВД, регулярно направлялись на ознакомление высшей партийной элите, в том числе и И.В. Сталину, который проявлял интерес прежде всего к разведывательной информации в оригинале, предпочитая знакомиться с первоисточниками, а не с их интерпретацией. Сейчас трудно судить, как воспринималось и насколько учитывалось все это в Советском Союзе. Документальных подтверждений этому пока не обнаружено.

Советская разведка получала копии писем бывших царских дипломатов на протяжении многих лет. Операция по перехвату и копированию переписки требовала больших усилий, сил и средств, надежного обеспечения безопасности. ИНО НКВД противостояла сильная и опытная контрразведывательная служба страны, на территории которой проводилось изъятие документов и их фотосъемка.

В 1934 году переписка была объединена в специальном оперативном отделе НКВД, что и помогло сохранить ее для исследователей. 4 июня 1940 года германские войска вошли в Париж. С тех пор папка ИНО НКВД под названием «Старые дипломаты» не пополнялась. Она была сдана в архив.

Авторы писем надеялись, что их переписка когда-нибудь попадет в качестве исторического источника к исследователям. И вот теперь ее содержание введено в научный оборот.

Переписка публикуется впервые (также как и переписка Маклакова и Бахметева); как указывалось выше, сами письма были получены советскими спецслужбами по каналам их оперативной работы. В архиве СВР России сохранились письма 1934 - 1940 годов. Этим обусловлен и период публикуемой переписки. Авторы вели переписку в конфиденциальном порядке, так же как и Маклаков и Бахметев, поэтому письма содержат более откровенные и честные характеристики тех или иных событий, явлений общественной и политической жизни, государственных деятелей и представителей эмиграции, в отличие от более «сухой» официальной деловой переписки. Авторы подчеркивали, что «пишут честно и искренне…для истории».

Издание состоит из двух книг, первая книга охватывает период 1934 - 1937 годов, вторая книга - 1938 - 1940 годов. В первую книгу, наряду с самими документами, включены: вступление, предисловие, список участников переписки и список основных сокращений, а во вторую - указатель имен и четыре приложения.

Письма расположены в хронологическом порядке, их нумерация и заголовки принадлежат редакции сборника. Они воспроизводятся по текстам, хранящимся в архиве Службы внешней разведки (СВР) России с указанием в конце документа архивного шифра. Следует иметь в виду, что публикуемые письма, к сожалению, составляют далеко не полную коллекцию переписки бывших царских дипломатов, оказавшихся в эмиграции после Октябрьской революции (например, в переписке за 1939 - 1940 годы имеются пробелы в несколько месяцев). Это объясняется тем, что настоящее издание включает лишь ту подборку писем, которая случайно сохранилась в архиве СВР России. Отсутствие какого-либо письма, на которое ссылаются авторы переписки, в каждом случае специально оговаривается ссылкой: «В архиве СВР данное письмо не обнаружено». В этом отношении сборник существенно проигрывает основному источнику «Совершенно лично и доверительно!», т.к. переписка Маклакова и Бахметева сохранилась полностью и публикуется, соответственно, без каких-либо пропусков, что позволяет не упустить ни одной важной детали в процессе размышлений и споров корреспондентов. В тех редких случаях, когда в коллекции Маклакова в Гуверовском архиве отсутствует тот или иной документ, то текст воспроизводится по сохранившемуся письму в коллекции Бахметева в Бахметевском архиве Колумбийского университета. Бахметевский архив - это своеобразный «резерв», используемый публикатором для восполнения общей картины переписки. В случае же со сборником «Чему свидетели мы были…» такого «резерва» нет, что не может не повлиять отрицательно на общее впечатление от полноты публикуемых документов.

Археографическое оформление сборника особо ничем не отличается от археографического оформления сборника «Совершенно лично и доверительно!», в частности потому, что это также сборник переписки. Единственным существенным различием служит лишь то, что документы публикуются не по первоисточнику, а по копиям, перепечатанным и оформленным в соответствии с оформлением документов в советских государственных учреждениях, в частности в НКВД (грифы секретности, регистрационный номер, дата регистрации, сопроводительные заметки к письмам). Примечания по содержанию, в отличие от сборника «Совершенно лично и доверительно!», указываются после каждого письма, а не в конце книги, и в них дается лишь краткая характеристика событий, явлений, политических деятелей и других персоналий. В некоторых случаях таковая вообще отсутствует, в то время как в «Совершенно лично и доверительно!» даются подробнейшие сноски на все события, явления, политических, общественных, эмигрантских деятелей, а также иногда даются библиографические ссылки на книги, которые содержат более полную информацию по вопросу.

Данная публикация, однако, ценна еще и тем, что в приложении к переписке публикуются документы из Архива внешней политики Российской империи и Архива внешней политики Российской Федерации, которые также публикуются впервые и вводят в научный оборот новые ценные сведения, сопоставление которых, наряду с перепиской, помогает воссоздать объективную картину реалий того времени. Сборник же «Совершенно лично и доверительно!» не имеет никаких приложений, все внимание в нем отводится публикуемой переписке, о чем свидетельствует обширное введение, являющееся по сути мини - монографией общественно - политической жизни и деятельности Маклакова и Бахметва на фоне исторических параллелей эпохи.

Публикуемые письма сопровождаются примечаниями двух видов: текстуальными (подстрочными) сносками, отмеченными звездочками и помещенными в конце соответствующих страниц, под текстом, и собственно примечаниями, которые обозначены арабскими цифрами и помещены сразу после каждого документа, к которому они относятся.

Примечания имеют строго фактологический и информационный характер. В них дается лишь краткое изложение упоминаемых в письмах событий международной жизни тех лет (в частности, о заключенных государствами пактах и договорах, международных конференциях, официальных выступлениях, визитах, встречах и т.п.), а также краткие сведения о часто встречающихся в тексте государственных деятелях и представителях российской эмиграции.

Все детали оформления спецсообщений советской разведки скурупулезно воспроизведены в сносках к каждому публикуемому документу. В сопроводительных записках к письмам отмечаются проблемы, при анализе которых разведка считала целесообразным прибегнуть к осведомленности и пониманию ситуации «старыми дипломатами». Например, в ЦК ВКП(б) была направлена копия письма, которое содержит сведения о встрече министров иностранных дел Англии и Франции в Лондоне; о поездке британского министра иностранных дел К. Эттли в республиканскую Испанию; о германо - итальянском антикоминтерновском пакте и многие другие ценные сведения.

Чтобы избежать перегрузки текста, на ряд общеизвестных исторических личностей (например, Гитлер, Муссолини, Рузвельт, Сталин, Чембрлен и др.) примечания даны только к письму, в котором их фамилии встречаются впервые; в более поздних документах ссылок на эти примечания не дается.

В письмах встречается много различных имен и фамилий представителей российской эмиграции, подавляющее большинство которых удалось снабдить соответствующими пояснениями в сносках и примечаниях. Вместе с тем, к сожалению, целый ряд имен прояснить не удалось.

Тексты документов приведены в соответствие с современными правилами орфографии и пунктуации, за исключением тех случаев, когда имелась необходимость сохранить специфический стиль письма и колорит русского языка того времени. Слова и выражения, которые выделены самими авторами писем, выделены и в тексте.

Особенность данного издания состоит в том, что первоисточниками публикуемых документов являются не подлинники, а, по вполне понятным причинам, только копии, которые перепечатывались в Москве. Этим и объясняется тот факт, что в текстах встречаются пропуски букв, слов или их искажения, орфографические ошибки и т.д. Исправления этих очевидных погрешностей, не имеющих смыслового значения, специально не оговариваются. В тех редких случаях, когда представляется затруднительным исправить данные погрешности, в подстрочных сносках указывается: «Так в тексте». Восполненные недостающие в документах отдельные слова, части слов или их сокращения и т.п. напечатаны в квадратных скобках. Письма, публикуемые в настоящем издании, воспроизводятся полностью. Встречаемые в тексте многоточия имеют строго смысловой характер и проставлены самими авторами переписки. Написания имен, фамилий, названий учреждений, а также местностей, населенных пунктов, городов и т.п. даются по принятым в современном русском языке правилам.

На документах при публикации сохранены различного рода служебные пометки, в частности, проставленные в НКВД СССР грифы секретности, регистрационные номера и даты регистрации, разметки, а также сопроводительные записки, в которых обозначена тематика того или иного письма. Все эти элементы, характерные для оформления документов того времени, в издании сохранены и воспроизводятся там, где они есть, в первом примечании в конце соответствующего документа. Иногда сопроводительные записки касаются двух или более писем. В этом случае записка воспроизводится в примечании только к первому документу, а в остальных делается лишь ссылка на это примечание. На многих письмах, особенно поступивших в НКВД в 1939 - 1940 годах, гриф секретности не проставлен. В то же время на некоторых письмах имеются надписи «доверительно» или «конфиденциально», которые были проставлены самими авторами писем, и они также сохранены в издании.

В приложении I даны краткие биографические справки, составленные на участников переписки. Учитывая специфику судеб указанных участников, проживавших в сложных условиях эмиграции, поиски биографических данных были сопряжены с большими трудностями. Эти данные были обнаружены в основном в архивных материалах. К сожалению, некоторые биографические справки содержат лишь минимум сведений. В этом приложении помещена также справка «О структуре МИД России, дипломатических и гражданских рангах и чинах», которая напоминает, что к началу первой мировой войны за рубежом имелось девять российских посольств, 24 миссии, 36 генконсульств, 84 консульства и 34 вице - консульства. Для продвижения по службе и занятия дипломатических должностей в центральном аппарате и учреждениях за рубежом было необходимо сдать «дипломатический экзамен», который включал: русский и французский языки и умение свободно изъясняться, правильно и ясно письменно излагать свои мысли на обоих языках, международное и морское право, историю международных договоров (особенно тех, в которых участвовала Россия), знание основ политической экономии, консульского права, всеобщей статистики.

Приложение II включает документы, выявленные в Архиве внешней политики Российской империи (АВП РИ), в основном из переписки тех же участников, но за более ранний период (октябрь 1917 - 1924 годы). Эти документы, позволяющие лучше понять взгляды участников переписки в 1934 - 1940 годы, впервые вводятся в научный оборот.

Приложение III составлено из документов Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), также ранее не публиковавшихся. Здесь представлены главным образом информационные записки полпредов СССР во Франции, Великобритании, Германии, Италии, США, Японии, подготовленные в тот же период, которому посвящена и публикуемая переписка бывших царских дипломатов. Эти документы, в целях сокращения объема издания, иногда публикуются с купюрами за счет исключения частей текста, не имеющих прямого отношения к описываемым событиям.

Приложение IV содержит краткие сведения об основных газетах и журналах, издававшихся российской эмиграцией на русском языке. Ссылки на эти периодические издания довольно часто встречаются в публикуемых документах.

Глава III. Общая характеристика содержания переписки 1919 - 1951гг.

Среди наиболее, по моему мнению, интересных тем и сюжетов, затронутых в переписке, я бы выделила следующие: антибольшевистское движение, его состояние и перспективы на различных этапах и в различных регионах; здесь, бесспорно, выделяются подробные письма-отчеты Маклакова после его поездок в Россию, на Дон, к Деникину, в 1919 году, и в Крым, к Врангелю, в 1920-м; «внутренняя» история русской «дипломатии в изгнании»; взаимоотношения между различными эмигрантскими группами и организациями; очень любопытны исторические сюжеты, время от времени возникающие в переписке: так, однажды Маклаков написал по просьбе Бахметева, собиравшегося использовать этот материал для своих лекций в Вильмстауне, небольшое эссе о крестьянском вопросе в России, в другой раз по просьбе своего постоянного корреспондента поделился воспоминаниями о корниловском деле. Несомненный интерес представляют также размышления послов о внутренней и внешней политике стран их пребывания - Франции и США, о международном положении в 1920-х годах в Европе, на Среднем и Дальнем Востоке, о германской проблеме, о различных международных конференциях и рассмотрении на них «русского вопроса». Конечно, в центре внимания корреспондентов - Россия и события, которые в ней происходят, пути преодоления большевизма.

Подробный анализ даже основных сюжетов и линий переписки требует, очевидно, самостоятельного и обширного исследования. Остановлюсь лишь на наиболее, по моему мнению, интересных моментах.

Многие письма Бахметева объединены одной общей идеей - для того, чтобы найти выход из того тупика, в котором оказалась Россия, надо четко представлять, к чему, собственно, стремится страна. Надо определиться, кто же такие «мы» (письмо Маклакову от 11 мая 1920 года), кого «мы» представляем что можем противопоставить большевизму и предложить народам, населяющим Российскую империю.

Бахметвева многие считали противником белого движения. Это неверно. Просто он раньше многих других понял, что попытка «силою военного размаха» сбить большевиков не удалась и уже в январе 1920 года пришел к выводу, что «верить в повторение неудавшегося рецепта наивно и бесполезно». Трагичность положения, по мнению Бахметева, заключалась в отсутствии «субъекта национального движения». В этой ситуации он считал первоочередной задачей выработку программы, которая могла бы стать платформой «национально - демократического возрождения России».

Бахметев отчетливо сформулировал, к каким слоям российского общества будет апеллировать программа, выработанная российскими интеллектуальными лидерами либерально - демократической ориентации. «Россия должна быть крестьянско - купеческой». Нужно решительно отказаться от какой-либо реставрации; недоговоренность «непредрешенчества», лежавшего в основе программ белых, должна быть снята. Экономика будет строиться «на самых ярких капиталистических началах».

Придя к выводу, что главная причина неудачи антибольшевистских движений - отсутствие идеологии, которую можно было бы противопоставить большевистской пропаганде, Бахметев уже в январе 1920 года набросал основы программы, которая наметила бы «разрешение аграрного вопроса, вопроса о национальностях и децентрализации». Записка, в которой более подробно были изложены основные положения новой идеологии, была составлена им в сентябре 1922 года, хотя вполне возможно, что ее наброски распространялись им и ранее. Возможно также, что в ее составлении участвовал Маклаков или, во всяком случае, некоторые фрагменты его писем были использованы Бахметевым.

Собственность, народоправство, демократизм, децентрализация и патриотизм - вот идеи, «около которых уже выкристаллизовывается мировоззрение будущей национальной России», - считал русский посол в Вашингтоне. Основой экономической жизни, полагал он, будет «частная инициатива, энергия и капитализм. К покровительству им, к охране их приспособится весь правовой и государственный аппарат; в помощи частной инициативе будет заключаться главная функция правительства».

Проблемы идеологии для новой России волновали Бахметева и позднее; в 1928-м году он считал необходимым обсудить такие «животрепещущие» вопросы, как «сущность государства, взаимоотношение власти и правительства, существо национального бытия и проч.» «Вопросы эти я называю животрепещущим, - писал он, - потому что нам, русским, нужно не только сжигать старые пни и обрубать сухие ветки, но нужно выучиться как-то чувствовать и мыслить в связи с нашим будущим».

Несомненно, что на Бахметева заметное влияние оказала американская система ценностей и американский образ жизни; точнее несколько идеализированные представления о нем. Обозначив в одном из писем новую Россию как Россию буржуазную и ее новую идеологию как буржуазное самосознание, Бахметев подчеркнул, что имеет в виду американский вариант капитализма. Бахметев ссылался на разговоры с Гербертом Гувером, который как-то сказал ему, что капитализм европейский и американский - две совершенно различные вещи, что в Америке нет того капитализма, который описан Марксом и что если в основе капитализма европейского лежит идея эксплуатации, то в основе американского - идея «equal opportunities», равных возможностей.

Отсутствие жестких социальных перегородок внутри общества, возможность перемещения «по вертикали», придает обществу стабильность. На человека, достигшего успеха, смотрят не с завистью, а с одобрением. Отсюда - отсутствие классовой ненависти, породившей социализм. По наблюдениям Бахметева, в американском обществе «господствующим стимулом является соревнование. Государство, как таковое, есть собственность народа, есть коллективный организм, охраняющий его свободу и «равенство возможностей». В своей государственности американцы видят установление, охраняющее эту свободу, и потому господствующей психологией является не нигилизм, а лояльность государственному строю, преданность и готовность защищать установления, представляющие каждому стремиться и получать плоды своих стремлений». Наблюдения над американской жизнью привели Бахметева к выводу, что возможен «прочный политический и социальный строй, основанный на действительном народовластии, и что власть народа не противоречит прочному консервативному социальному укладу».

Бахметев усматривал сходство между Россией и Америкой, хотя бы в необъятных просторах; он мечтал о будущем сотрудничестве двух держав. В письме к Г.Е. Львову в июне 1921 года он вспоминал об одной из бесед в Париже с А.Ф. Керенским. Бывший премьер поразил его замечанием, что «русские либералы и империалисты не понимают тех огромных международных возможностей, которые таит в себе идея сильной демократической России». «Я отдал дань политической прозорливости А.Ф., - писал Бахметев, - тем более, что никто другой, за все время моего пребывания в Париже, даже не приближался к подобному пониманию. В этих словах отразилась та же самая концепция, которая руководила здесь нами во всей нашей действительности. Это то, о чем я так много беседовал лично с Вами; я продолжаю верить, что демократическая державность будет основой наших взаимоотношений с Америкой и что наше сотрудничество будет господствующим фактором будущих международных отношений».

Несмотря на свой «американизм» Бахметев был искренним русским патриотом, националистом (разумеется, его национализм был не «расовым» или этническим, а государственным) и «державником». Как ни парадоксально, под покровом западничества отчетливо вырисовывался славянофил. Точнее, западничество и славянофильство составляли у Бахметева своеобразную амальгаму, как, впрочем, и у Маклакова. В этом отношении его можно было бы счесть последователем А.И. Герцена. Свое патриотическое «исповедание веры» Бахметев излагал и в письмах к Маклакову, но, возможно, наиболее отчетливо - в посланиях к последнему председателю Государственной думы М.В. Родзянко. Любопытно, что пребывание в Америке и наблюдения над американской жизнью еще более укрепили бахметевский патриотизм, который строился не на контрасте и не на отрицании американизма, а напротив, находя сходные черты в образе жизни и творческом потенциале русского и американского народов, Бахметев укрепился в своей вере в Россию.

«Я бесконечно верю в Россию, - писал он Родзянко в сентябре 1921 года. - Свое вдохновение я черпаю в ее истории. Я не могу забыть, как маленькое, незначительное славянское племя на берегах Днепра и его притоков выросло, путем естественной колонизации, силой и настойчивостью народного гения, в величайшее континентальное государство. На протяжении 10-ти веков история нас била и пытала; но мы неуклонно развивались и через все испытания русский народ пронес свою религию, свой язык и свою культуру. Мое долговременное пребывание в Америке показало мне многое, чего нельзя понять, живя в России или в Европе; показало мне лабораторию и фабрику народного творчества и это меня укрепило лишь еще более в моей вере».

Два года спустя Бахметев писал тому же Родзянко в приподнятом тоне: «Я всегда верил в наше будущее, т.к. я верю в национальный гений и в коренные черты русского народа…История России есть синодик борьбы и развития маленького племени с окружающими его врагами, врагами, стремящимися его поработить, физически ослабить, уничтожить и поглотить культуру. Этого не произошло и мы выросли в огромнейшее по величине государство, и как я вам уже писал, пронесли через века истории свою культуру, свою религию, свой язык. Отличие России от других славянских племен заключается в том, что наша государственность и наша нация есть славянско - варяжская нация; как нынешняя Великобритания выросла из оплодотворения кельтских и других основных племен норманнским нашествием, так и наше государство получило великодержавный гений от нордических пришельцев, называемых в прошлом варягами. Мы соединили мягкий славянский гений с нордической способностью к государственному строению, но наша стихия есть стихия индивидуализма и роста снизу. Эта стихия была разрушена в начале XVIII века и за это нарушение мы заплатили большевизмом».

Необходимо отметить, что наиболее интенсивный характер переписка имела во время Гражданской войны и до конца 1920-х годов. Собственно, многие письма скорее напоминают трактаты, превышая иногда 70 машинописных страниц. Письма отличаются откровенностью и нередко весьма резкими оценками происходящих событий. Тональность, настрой писем Бахметева и Маклакова, датированных 1920-м годом, весьма различны. Бахметев, несмотря на то, что он предпринимал необходимые шаги по поддержке последних военных очагов сопротивления белых, явно не верил в успех их дела. Более того, он опасался иностранного вмешательства, на которое многие продолжали уповать; Бахметев считал, что оно может не только сокрушить большевизм, но и нанести ущерб национальным интересам России. В этом был один из пунктов его расхождений с Маклаковым, не усматривавшим серьезной опасности во временном союзе с Польшей. Возможно, расхождения Маклакова с Бахметевым действительно объяснялись в некоторой степени различной «пропиской» двух дипломатов; Париж был ближе к Крыму не только географически - здесь можно было найти реальную дипломатическую и финансовую поддержку. Маклакову, занятому практическим решением проблемы признания врангелевского правительства Францией и многих других конкретных вопросов, было не до политической философии и составления долгосрочных программ. В его письмах Бахметеву иногда даже проскальзывает раздражение по отношению к своему корреспонденту, стоящему, по мнению Маклакова, «над схваткой».

В первую очередь необходимо отметить изменение позиций русских либерально - настроенных патриотов в отношении с советско - польской войной. Перед патриотически настроенными российскими политиками встал вопрос: с поляками против большевиков или с Польшей против России? Бахметев в письме Маклакову 18 февраля 1920 года высказал сомнения в целесообразности приглашения польских панов в качестве освободителей России от большевизма: «Я прежде всего считаю, что с практической стороны все эти предложения совершенно эфемерны. Никаких сколько-нибудь внушительных походов мы никогда не увидели бы; никаких большевиков не свергли бы. Однако дело здесь не в практических, а в коренных вопросах политической стратегии, скажу больше, в основах мировоззрения. Представьте себе на минуту, что первая военная фаза похода завершилась бы даже успехом; польские и другие войска, а за ними и какие-то русские национальные военные силы входят в Москву и прогоняют большевиков. Представляете ли Вы себе положение русских националистов, пришедших на польских и эстонских штыках буквально на пустое место, вне всякого отношения с каким-то органически выросшим национальным движением, и опирающихся на какие-то бумажные формулы и соглашения кучки эмигрантов».

Далее Бахметев настаивал на том, что уничтожение большевизма может быть лишь органическим следствием развивающегося успеха сильного и здорового национального движения. Гражданская война в России и уничтожение большевизма, по его мнению, вопрос прежде всего русский, «и чем ближе мы приближаемся к кульминации, тем больше все объективно происходящее должно иметь русскую печать».

«Это положение представляется мне одним из краеугольных камней теперешней политической стратегии, - писал Бахметев. - Два года тому назад, в первой фазе большевизма, мы призывали союзников к интервенции; делали мы это в предложении, что союзная инициатива облепится в процессе своего продвижения в Россию русским национальным движением. В те времена такая тактика была правильна, и правильность ее - в частности в Сибири - была подтверждена опытом нарастания русского движения вокруг чехословацкого действия…».

Бахметев полагал, что поставить разрешение русского вопроса в зависимость от того или иного действия нерусских сил означало бы признать себя морально и политически пораженными, т.е. окончательно расписаться в том, что Россия и сами русские не могут справиться со своими задачами.

Из сказанного Бахметев сделал парадоксальный вывод: «если русское национальное движение должно вообще проявляться на каждой следующей ступени в более глубокой и крупной форме, то теперь, пока такого проявления нет, мы как будто бы не должны требовать со стороны союзников активного действия. Хотя этот вывод и парадоксален, но это в значительной мере так. Более чем когда-либо, именно потому, что мы приближаемся к кульминации, мы должны отстаивать самобытность русского национального действия, а помощь союзников или инородцев сводить лишь к поддержке и кооперации с основной и самостоятельной национальной русской борьбой».

Бахметев подчеркивал, что «если бы русские националисты пошли на борьбу с русским большевизмом путем не русской военной силы, вознаграждаемой, в конечном счете, за счет России, то история никогда не пропустила бы подобной расплаты за успех в гражданской войне… В тех условиях, в которых эти начинания зарождались, результатом явилось бы полное политическое банкротство либеральных и национально - демократических групп. Большевистская борьба приобрела бы объективную задачу сохранения единства России, сплотив за собой, по всей вероятности, в непосредственной предстоящей задаче военные и реакционные элементы.

Мое личное отношение к подобной постановке вопроса таково: политически и морально недопустимо».

В переписке Бахметева и Маклакова 1920-го года возникает еще одна тема, ставшая постоянной в последующее десятилетие - это вопрос о возможности внутренней эволюции большевизма и о том, как этой эволюции может способствовать эмиграция. Первым поднял эту тему Маклаков, что также свидетельствует о слабости его надежд на решение проблемы извне, вооруженным путем. Письма В.А. Маклакова от 12 марта и от 10 апреля 1920 года посвящены в основном текущим и быстро меняющимся внутри- и внешнеполитическим комбинациям и надеждам, которые, как правило, рассыпались еще до получения Бахметевым соответствующих писем. Наибольший интерес представляют следующие фрагменты, характерные для тогдашних взглядов Маклакова и получившие дальнейшее развитие в его последующих письмах. Из письма от 12 марта: «Вы недоумеваете, что я говорю: нам нужно либо драться, либо мириться, тут либо недоразумение, либо разномыслие. Под примирением я, конечно, не понимаю того, что мы признали большевизм в его настоящем виде настоящей формой правления, но я понимаю так, если мы не могли задавить большевизм извне и если крушение Деникина или наш отказ от польской комбинации делает победу извне иллюзией, то Россию спасем уже не мы, заграничные счастливцы, а те, кто сейчас в России, и те из большевиков, которые одумаются, и те из патриотов, которые там притаились, и те, наконец, которые пошли на службу к большевикам для того, чтобы их переродить. Всю надежду тогда приходится возлагать на рост отрезвления большевиков изнутри России: наша деятельность должна быть согласована с ними. Я бы сказал, руководство движением должно быть передано им. Кому это им? Для меня очевидно: уже не тем, кто, спрятавшись в подполье, готовил кадры восстания на случай приближения Добровольческой армии. Без Добровольческой армии это уже пустое занятие».

По сравнению с махновщиной большевизм казался Маклакову не столь страшен и он продолжал рассуждать о «более здоровых» элементах среди большевиков, способных к перерождению, и даже в осторожной форме высказал мысль о поддержке этих элементов, например Красина, в международном плане. «Надежду приходится возлагать тогда на те элементы большевизма, которые могут одуматься, напри[ер], Красина и Троцкого. Говорят, что он сейчас - правое крыло большевизма, обвиняемое в реакционности.

Вот те элементы русской жизни, которые выведут ее из той ямы, в которую мы попали и которую нужно будет поддержать отсюда. Более того, нужно будет рекомендовать всем кому угодно поддержать этот элемент не отсюда, а идти работать вместе с ними в Россию, т.е. становиться в положение тех, кого мы осуждали. Вот это-то я и называю примирением с большевизмом, оно так же мало примирение, как участие либералов в государственной жизни прежде было примирением с самодержавием, но все-таки внешне это примирение».

Маклаков, конечно, признавал, что далеко не все готовы согласиться на такой отчаянный вариант развития событий и предпочтут остаться за границей. Он считал подобную позицию самой безнадежной и что те, которые выбрали этот путь, навсегда вычеркнут себя из числа тех, на кого Россия может положиться. «Я еще понимаю, что дипломатические представители могут жить для поддержки фикции законной власти и единой России, но вся эта масса русской эмиграции, чем она оправдывает свое существование здесь. Поэтому-то я и ставлю эту альтернативу - либо бороться извне, что кажется невозможностью, не привлекая сил поляков, либо сложить оружие и ехать в большевизию и работать с их позволения над их уничтожением».

Здесь же Маклаков, как бы в противовес позиции Бахметева, приводит еще один важный довод в пользу своего убеждения. «Ваша точка зрения, как будто - ждать. Все уладится само собой, большевизм при последнем издыхании. И вот тут самая опасность. То, что я Вам напишу, довольно неожиданно. Это свежие донесения и еще такие, где читают только между строчками. Но вот где опасность: нам все кажется отсюда, что когда большевизм съест сам себя и падет, то его место займет какой-то другой, лучший режим, хотя бы и социалистический. Но есть опасность, что после падения большевизма будет порядок, в котором мы пожалеем о большевизме, когда оправдается фраза Тэна «дурное правительство лучше отсутствия правительства». Тогда начнется в России полная анархия: в одном месте будет господствовать Махно, в другом - Калмыков или Семенов и т.д.».

В доверительной переписке Маклакова и Бахметева достаточно последовательно проводится мысль о том, что советская власть является современной единственной носительницей российской государственности. Вот рассуждения Маклакова на этот счет: «Когда мы покорим большевизм не победой его извне, не даже постепенным его исправлением, а просто тем, что его сметет возмущенная толпа, и что большевики удерут сами с награбленными деньгами, то он сменится просто анархией. Вы, может быть, скажете, что это будет лучше, тогда и появятся Минин и Пожарский, которые начнут объединять Россию, не встречая того сопротивления, которое оказывает большевизм». Маклаков не исключает этого, однако подчеркивает, что это может быть достигнуто только одной ценой: захватом у России всего того, что можно захватить, в то время как спасение идеи единой России, по его мнению, задача невыполнимая. «Новые Минины на почве анархии Россию воссоздадут - это, конечно, - но она выйдет и без Кавказа, и без Прибалтики, и без Литвы, и без Белоруссии и т.д. и поэтому-то мне кажется отсюда, что если мы потеряем всякую возможность раздавить большевизм извне, то вся наша ставка должна быть поневоле на перерождение большевизма и поэтому мы должны ехать туда, ехать не в качестве нелегальных метателей бомб, а в качестве «rallies» (фр. - примкнувших). Один умный француз здесь недавно сказал: «Tout regime est perdu par ses rallies» (Всякий режим губят примкнувшие к нему). Если мы бесполезны здесь и не хотим ни менять подданства, ни стреляться, мы фатально будем приведены к решимости вернуться назад, т.е. просить пощады у большевиков для начала и изменить им при первой возможности».