Сакрализация власти в средневековом государстве

Социальный статус чиновников верховного суда, как и всего корпуса служителей короны, вырабатывался в ходе длительного развития институтов власти и в условиях господства во Франции трехфункциональной модели устройства общества. В этом процессе, завершившимся оформлением так называемого дворянства мантии, важную роль сыграла претензия судейских на привилегии первого сословия, опирающие на сакральную концепцию правосудия. В этом контексте весьма примечательна речь кардинала Пизанского, папского легата, произнесенная им в Парламенте 14 апреля 1414 г., которую он начал словами: «Вы, царственное священство («Vos estis regale sacerdotium» -- 1 Пет. 2: 9), -- назвав так сеньоров, советников, министров суда Курии, ибо не только те, кто ведают жертвоприношениями и таинствами божественными, называются священством (sacerdotes), но и те, кто является знатоками и министрами правосудия».

В исторической перспективе отстаивание этого принципа репрезентации королевского величества чиновниками верховного суда способствовало укреплению королевского суверенитета и освящения главных институтов верховной власти как инструментов на пути воцарения справедливости и мира в обществе. В социальном плане этот принцип легитимизировал претензии парламентариев на благородный статус по службе, а не по аноблирующей грамоте, что в виде развернутой теории зафиксировано позднее в трактатах Шарля Луазо периода оформления так называемого дворянства мантии: «С тем большим основанием советники Парламента обязаны почитаться благородными (nobles) на основании их служб... как часть тела короля (pars corporis Principi)... и поскольку также во Франции король есть истинный глава Парламента... и они исполняют за него и от его имени его самую благородную и наивысшую функцию, по праву должны почитаться благородными». С другой стороны, нападки на королевских чиновников, не всегда безосновательные, как ни парадоксально, косвенно задевали и «персону монарха», приучая к возможности посягательства на священную персону короля и способствуя, на наш взгляд, развитию тираноборческих идей. В начале XV в. во Франции происходят два знаковых убийства и их последующее ученое оправдание -- в 1407 г. брата короля герцога Людовика Орлеанского, а затем в 1419 г. его убийцы герцога Жана Бесстрашного, племянника короля, что явилось началом процесса, завершившегося убийством и самого короля Франции Генриха III в конце XVI в. Священная миссия короля -- защитника мира и правосудия -- все увереннее отделяется от персоны монарха, теряющего легитимность при отступлении от идеала короля -- справедливого и милосердного судии.

церковный государственный король вероисповедный

2.2 Власть и собственность английской короны

В условиях средневековой действительности власть и собственность были нерасторжимы. Власть являлась атрибутом земельной собственности, а порождаемое ею право представляло собой правопривилегию, присущее исключительно ее обладателям. Теоретически это положение распространялось на английского монарха. Поэтому исследование правовой стороны двуединой проблемы «власть -- собственность» занимает едва ли не центральное место в реконструкции конституционной истории Англии.

Значительный вклад в разработку этого вопроса внесли историки критического направления в британской историографии конца XIX -- начала XX в., и прежде всего его родоначальник, лидер, крупнейший представитель профессор права Кембриджского университета и выдающийся медиевист -- Фредерик Уильям Мейтленд (1850- 1906) Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998. 344с..

Особая роль королевской власти в системе высших органов власти, по мнению Ф.У. Мейтленда, во многом объяснялась особым и сложным юридическим статусом монарха, осмысленным в исторически сложившихся категориях права посредством анализа сущности специфически-английского понятия «короны» как юридического лица. Этой проблеме Ф.У. Мейтленд посвятил три специальных исследования 1900 -- 1903 гг. Юридическая проблема лица привлекла внимание британского историка в связи с понятием corporation sole, широко применяемым исключительно в национальной теоретической юриспруденции. Оно восходит к эпохе Средневековья (середина XVI в.) и генетически связано с чисто английскими вариациями институтов римского права. Условно понятие corporation sole может быть переведено на русский язык как «корпорация одного лица». Заложенное в этом понятии явное внутреннее противоречие побудило Мейтленда поставить вопрос о том, является ли corporation sole юридическим лицом и из каких компонентов оно состоит: «...является ли наше «corporation sole» юридическим лицом?, и правы ли мы, стремясь соотнести его с корпорациями, состоящими из ряда лиц, и индивидуальным человеком?» Второй вопрос, интересовавший Мейтленда, состоял в том, почему понятие corporation sole было распространено на институт английского монарха, и почему король и приходской священник (rector, parson, vicar) стали относиться правом к понятию corporation sole? «Если бы понятие corporation sole не вышло за пределы церковной сферы, где оно было естественным, в настоящее время оно не представляло бы интереса. Оно не имело бы будущего... Но, к несчастью, Коку или кому-то из юристов времен Кока, пришла в голову мысль, что король Англии должен быть отнесен к одной категории с приходским священником: оба были искусственными лицами и оба являлись corporation sole». В качестве посыла для исследования этих вопросов Мейтленд обратился к тезису сэра У. Маркби, содержавшемуся в его работе «Элементы права»: «...у нас нет более лучшего основания дать это определение (corporation sole. -- Г.С.) приходскому священнику или королю» Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998. 344с..

В английском праве теория юридического лица тесно связана с теорией корпорации, в области изучения которой крупным авторитетом был Ф. Поллок. В суждениях Поллока внимание Мейтленда привлек сюжет, из которого следовало, что corporation sole -- искусственная конструкция и ее применение в юриспруденции имеет техническое значение: «Если позволительно проиллюстрировать одну фикцию другой, можно сказать, что искусственное лицо есть фиктивная сущность, понимаемая как вспомогательный правовой атрибут». Мейтленд придерживался иной точки зрения. Апеллируя к О. Гирке, современным ему германистам и романистам, он настаивал на том, что корпорация не лишена черт индивидуальности, как реальный человек. Таким образом, ставилось под сомнение одно из фундаментальных положений римского права о безличности корпорации/юридического лица, об абстрактном представлении о лице как субъекте права. Мейтленд считал, что в процессе рецепции римского права английские юристы эпохи средневековья причинили немало вреда национальной юриспруденции, заимствовав римскую теорию корпорации из канонического права и насильно наложили ее на традиционный английский материал. Но английская правовая мысль значительно усовершенствовала римское понятие корпорации благодаря, выражаясь словами Блэкстоуна, «обычному гению английской нации». Суть этого усовершенствования состояла, по Мейтленду, в изобретении понятия corporation sole, отцом которого являлся английский средневековый юрист сэр Р. Брок (R. Broke). В его «Великом Сокращении» («Grand Obridgement»), опубликованном в 1568 г., содержался зародыш corporation sole, так как именно он впервые назвал приходского священника корпорацией.

В поисках основания для подобного утверждения Брока Мейтленд изучил судебные прецеденты времен Генриха VI и Эдуарда IV, но не обнаружил искомого: нигде не говорилось о том, что приходской священник являлся корпорацией, хотя во многих случаях содержались сведения о том, что священник и его последователи имели право получать землю и распоряжаться ею. У Литтлто-на Мейтленд нашел фрагмент, где приходской священник представлен в качестве политической организации (body politic). В свою очередь Кок, ссылаясь на этот тезис Литтлтона, вывел свою классификацию лиц -- «каждая корпорация является либо индивидуальной совокупностью, либо совокупностью лиц».

Так, в английской юриспруденции приходской священник стал корпорацией. Правда, сомнение в правомерности этого положения возникло уже в первой половине XVI в. Так, верховный судья королевства Finewx утверждал, что «corporation sole» является абсурдом, фикцией: «Спорно, что настоятель и его братия не могли сделать подарка настоятелю (видимо, от лица корпорации, если он являлся главой корпорации. Корпорация -- это союз главы и ее членов, не сам глава, и не сами члены корпорации; в противном случае корпорация ничего не стоит». С этих позиций Finewx рассматривал парламент короля, общины и лордов как корпорации в общем праве, «...суть корпоративности в постоянном существовании организованной группы, союза членов, которая остается тем же союзом, несмотря на то, что его состав часто меняется, и он отрицает, что этот феномен может существовать там, где это касается одного человека... Человек умирает и, если в этом случае существует обязанности или бенефиций, у него не будет последователя, пока не придет время и последовательнее будет назначен. Именно это сделало случай с приходским священником трудным для английских юристов».

Учитывая сложность и запутанность понятия corporation sole, Мейтленд гипотетически допускал высокую степень вероятности технической ошибки или невольного заблуждения в процессе применения этого понятия в юридической практике: «Человек мог легко перепутать утверждение о том, что не аббат, а аббатство являлось корпорацией» Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998. 344с..

Поскольку понятие corporation sole возникло в церковном праве Англии, Мейтленд предпринял попытку рассмотреть церковь как юридическое лицо/корпорацию, «...кто являлся собственником церкви и церковной земли? Канонист назовет в качестве субъекта церковь. Церковь -- субъект владеет церковью -- объектом. Так канонист обретет временное спокойствие. Но вопрос о том, как понимать эту владеющую церковь? Каково отношение между отдельными церквами и единой универсальной церковью? О чем мы должны думать? О фиктивном лице, о святом покровителе, о Христовом мосте, о широкой корпорации, состоящей из отдельных членов, о христовом наместнике (vicar) в Риме, о вселенской христианской бедности, или мы должны думать, что стены способны сохранить владение (possession)? Мистические теории разрушены: лица, которые никогда не могут быть неправыми, бессмысленны в суде. ...Мне кажется, что церковь не являлась лицом в английском праве позднего Средневековья», «...тенденция говорить о церкви как о лице становилась со временем все более слабой. Об этом больше пишет Брактон, чем Литтлтон или Фитцгерберт. Английские юристы больше не учились у цивилистов и канонистов и конструировали свою грандиозную схему имущества (estate), ориентируясь на землю». По мнению Мейтленда, земельная собственность и право на землю в значительной степени определяли юридический статус лица. Тот же приходской священник держал землю (бенефиций, не fee simple) по «праву своей церкви». На основании этого прецедента в английском праве возникло мнение, что и «король может держать землю... по «праву своей короны», иногда -- по праву выморочного имущества или вакантного епископства».

Из приведенных выше рассуждений Мейтленда следует, что corporation sole не являлась корпорацией и лицом в строгих смысловых границах римского права. Лицами в римском праве были отдельные люди (физические лица), сообщества физических лиц и независимые от физических лиц учреждения -- юридические лица. Людям, сообществам и учреждениям качество лица придавала правоспособность -- социально-юридическая категория, исходящая от государственной власти и состоящая в возможности иметь права и обязанности. Правоспособность, возникавшая с рождением человека, прекращалась с его смертью. В сфере частноправовых отношений правоспособность включала право быть субъектом имущественных правоотношений -- вещных и обязательственных.

Кроме того качество лица в римском праве обеспечивалось и выраженностью вовне, т.е. наличием дееспособности. Дееспособность предполагала возможность лица своими действиями приобретать права и создавать для себя обязанности.

Итак, английская правовая категория corporation sole не являлась искусственным лицом, корпорацией в ее традиционном понимании, в противном случае следовало бы удивляться ее неправоспособности и недееспособности: «Если традиция или статут не позволяли, corporation sole даже не могла владеть движимым имуществом. ...Она даже не могла держать свой церковный участок достаточно прочно, чтобы предотвратить утрату фригольдом его свободного статуса, как только приходской священник умирал».

Пожалуй, единственным признаком корпорации категории corporation sole можно было бы считать наличие правовых действий, совершавшихся между корпорацией, с одной стороны, и ее частями или человеком, с другой. Этот признак corporation sole как лица был также отвергнут Мейтлендом: «...не может быть правовых действий, правовых актов между corporation sole и естественным человеком, который являлся одним и единственным членом корпорации. Corporation sole, как епископ или приходской священник, не может брать в аренду для себя, так как епископ или приходской священник не может быть одновременно арендатором и арендатодателем. ...здесь нет второго лица, вовлеченного в действия: "он" ("he", епископ или приходской священник. -- это "он сам" ("himself", епископ или приходской священник, и это конец проблемы». «Церковная corporation sole не является юридическим лицом; он (he) или оно (it) является либо естественным человеком, либо юридическим уродцем (abortion = неудача, выкидыш)».

Если corporation sole не является юридическим лицом и представляет собой юридический казус, то является ли корона корпорацией, точнее corporation sole, и каковы юридические последствия присвоения ей (короне) этого статуса в Англии? Ответ Мейтленда однозначен: «Сейчас мы говорим, что в Англии Корона является корпорацией; разумеется, это не так, если королевский мир умирает вместе с королем и каждый, кто может, начинает грабить другого». По сути дела речь идет о степени персонификации государства как корпорации («крупнейшим из искусственных лиц является государство») и персонификации короля в понятии «корона» как корпорации. В чем сходство между королем Англии и приходским священником. В первом приближении этот вопрос решается в пределах лексической аналогии: «Король -- наместник Бога» (Christ's Vicar; vicar -- приходской священник)». Но сущность проблемы коренится в юридическом статусе монарха, который не оставался неизменным. В средние века король воспринимался как физическое лицо, реальный человек: «Средневековый король был подлинным королем (every inch a King), и именно поэтому он был реальным человеком, и вы не могли говорить о нем вздор. Вы не могли приписать ему бессмертность или вездесущность, или такие властные силы, которые не были бы бессмертными. Если вы говорили, что он -- Наместник Бога, вы понимали, что говорите; и мы могли бы добавить, что он превратился в слугу дьявола, если скатится к тирании. Не было причин приписывать ему более одного качества». Как реальный человек, «король должен жить своей жизнью». Но статус короля был связан с правом собственности, границы которого и пределы которой стремился определить Мейтленд. Он поставил цель выяснить, какие земли монарх держал по праву короны, какие -- по праву выморочного имущества, какие земли принадлежали ему лично, как физическому лицу. Последняя часть вопроса вызывала у британского историка особенно пристальный интерес, так как он хорошо знал, что английские юристы «любят, чтобы их лица были реальными», и все, изученные им Year Books, наделяли королей персональными характеристиками, присущими конкретному монарху, Эдуарду или Генриху. Следовательно, английское средневековое право в большей степени персонифицировало, нежели персонифицировало (parson = приходской священник фигуру монарха. Но король Англии не был частным лицом. Он стоял во главе нации и государства. Первая рассматривалась национальной правовой мыслью в качестве организации (body), второе -- в качестве корпорации. «Отличие между Государством и Корпорацией трудно определить. Общины королевства более отличались по размеру и объему власти, нежели по сути от общин графства или города. И также как общины обретали свою видимую форму в суде графства или общины, так и Королевство обретало видимую форму в парламенте. «Каждый, -- говорит судья Тори в 1365 г., -- обязан знать, что сделано в Парламенте, так как Парламент представляет собой организацию всего Королевства».

Понимание того, что королевство есть корпорация, состоящая из совокупности многих, возникло в системе английского общего права не позднее XIV в., когда упрочилось представление о средневековом городе как корпоративной общности, а не простой совокупности горожан. По аналогии это определение было распространено на королевство Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998. 344с..

Вместе с тем понятие «короны», хотя и ставшее уже привычным и признанным, не известно английскому праву. И более половины случаев, в которых сэр У. Ансон пишет «корона», Блэкстоун написал бы «Король». Но «корона» -- это абстракция: она никогда не возбуждала судебного иска, не преследовала в судебном порядке, не налагала штрафов, не давала патентов. Все это делали короли или королева. Понятие «корона», несомненно, содержит признак сложной корпорации. Однако статут придерживается традиции и подтверждает более ранее положение: государство -- это «Его Величество». Король и его подданные вместе составляют сложную корпорацию; и он (король) находится в союзе (корпорации) с ними (подданными), а они -- члены.

Эта корпорация и есть государство во главе с королем, олицетворяющим его сущность.

Как и следовало предполагать, Мейтленд не сделал окончательного вывода по исследуемому вопросу. Но, по логике его рассуждений, юридическим лицом являлось государство, тогда как королю одновременно были присущи качества и юридического и физического лица, что подтверждалось спецификой права земельной собственности в Англии.

Обе правовые теории -- теория «двух тел» и corporation sole, -- объяснявшие положение короля в системе государственной власти, были подвергнуты тщательному анализу, в ходе которого Мейтленд доказал их архаичность и несостоятельность. Так, теория «двух тел» в конечном счете сводившая статус монарха к одному доминирующему «политическому телу» (свойству), лишала особу короля человеческих, индивидуальных качеств и вместе с этим отказывала ему в частных правах.

Это приводило к обезличиванию и дегуманизации истории Англии, в которой, как настоятельно показывал Мейтленд, действовали реальные лица -- конкретные короли.

Теория corporation sole (корпорация одного лица), по мнению Мейтленда, была не менее абстрактной, нежели теория «двух тел». Ее основной недостаток состоял в отсутствии «сторон» -- членов союза, что делало невозможным возникновение правовых отношений между ними, как признака корпорации. Кроме того corpora-lion sole снимала само понятие «государство», заменяя туманной, невещественной категорией совокупного короля, статус которого к тому же теоретически приравнивался к статусу приходского священника. И это в свою очередь приводило к парсонализации (parson - приходской священник) истории Англии.

Вместе с тем в эквивалентности двух категорий corporation sole -- приходского священника и монарха -- прослеживается определенная правовая логика, некая концептуальность, обосновывающая и подтверждающая национальную идею сбалансированного устройства английской государственной системы: у ее основания, на самом низовом уровне, в приходе возвышается фигура приходского священника, наделенного характеристиками корпорации одного лица и венчает государственную систему фигура монарха как corporation sole, которые уравновешивают всю государственную конструкцию, придают ей устойчивость. Эта «чисто правовая» идея, разработанная Мейтлендом преимущественно на материале средневековой истории Англии, приобрела новое звучание в контексте теории конституционализма.

Заключение

Подводя итог вышесказанному, необходимо сделать следующие выводы:

Средневековая Европа имела, печальный опыт, когда в борьбе за власть высокий сакральный статус не защищал монарха от политического убийства. И если элитарная политическая мысль, в частности, в Англии XIV -- XV вв. предлагает выход из подобных коллизий в тираноборческих идеях и формуле «глас народа -- глас Божий», -- то сам народ, демонстрируя силу сакральных чувств и, очевидно, избывая убийство «в верхах», слагал мифы и поклонялся «святым королям-мученикам».

Признанием сакральности происхождения светской и религиозной властей, пожалуй, исчерпывается констатация их единства; далее начинаются отличия и расхождения, связанные прежде всего с основаниями, или компетенцией властей. Их дихотомия была исходно заложена двойственностью человеческой натуры, объединяющей душу и тело. Духовная и светская власть разделились по объекту своего воздействия (власть над душами людей в одном случае и телом в другом), а также по средствам их реализации.

Духовная власть в качестве высшего духовного и морального авторитета должна была использовать главным образом морально-этические механизмы воздействия, обращенные к совести людей и рассчитанные на добровольное подчинение.

Светская власть, регулирующая и гарантирующая земное существование человеческого сообщества -- располагала правом принуждения, т.е. политической властью. Она использует для этого не только сознательный расчет действий и последствий, но волю, предполагавшую жесткое подчинение действий целям, чтобы не стать недееспособной или неактивной. Истоками мудрости правителя, согласно Библии, служили человеческий опыт и размышления, вдохновленные Богом. Светская власть, согласно христианскому вероучению, являлась носителем дара Божьего.

Низложение королей всегда было публичным актом. Напротив, убийство даже осужденных за государственную измену бывших монархов совершалось в глубокой тайне. Эта тайна способствовала распространению слухов об ужасных кровавых расправах над помазанниками Божьими. И по мере того, как множились рассказы о перенесенных экс-королями страданиях, менялись воспоминания о них самих. Из неспособных к управлению монархов они превращались в святых мучеников, пекущихся о благе своих подданных. При определенных изменениях в политической ситуации эти народные легенды о святых королях могли включаться не только в агиографические тексты, но и в корпус исторических произведений, способствуя дальнейшему переосмыслению образа короля.

Список использованной литературы

1. Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Вып. 2. Казань, 1913. 900с.

2. Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998. 344с.

3. Булгаков С.Н. Православие: очерки учения православной Церкви. М., 1991. 456с.

4. Буткевич Т.И. Высшее управление в православных автокефальных церквах. Харьков, 1913. 897с.

5. Вениамин (Новик), игумен. Богословское понимание прав человека // Религия и право. 1998. N 3. 134с.

6. Карташев А.В. Православие в его отношении к историческому процессу // Церковь, история, Россия: Статьи и выступления. М., 1996. 600с.

7. Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. М., 2001, особ. 654с.

8. Логинов А.В. Власть и вера: Государство и религиозные институты в истории и современности. М.: Большая российская энциклопедия, 2005., 984с.

9. Мейендорф И. Византийское богословие: исторические направления и вероучения. М., 2001. 455с.

10. Николин А. Священная Церковь и государство. М., 1997. Прилож. I. 500с.

11. Суворов Н.С. Учебник церковного права. М., 1913. 452с.

12. Тальберг Н. История христианской церкви. М., 1991. 685с.

13. Успенский Ф.И. История Византийской империи. М., 1998. 912с.

14. Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции XIII --XV вв. М., 1989. 654с;

15. Цатурова С.К. «Сеньоры закона»: К проблеме формирования «параллельного дворянства» во Франции XIV--XV в. // Средние века. М., 2003. Вып. 64. 564с.

16. Цатурова С.К. Дань правосудия в инсигниях королевской власти во Франции XIII --XV вв. // Репрезентация верховной власти в средневековом обществе (Центральная, Восточная и Юго-Восточная Европа): Тез. докл. М., 2004. 655с.

17. Цатурова С.К. Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века. М., 2002. 555с.

Размещено на Allbest.ru