Жорж Лефевр и его последователь Альбер Собуль упрочили в классической историографии буржуазию как главную движущую силу революции. ведущую классовую борьбу и переход к капитализму Cobban A. The Social Interpretation of the French Revolution. P. 54-55. . Однако наиболее важным является вопрос о конкретном социальном составе революционной буржуазии: была ли это группа крупных промышленников, мелких торговцев или люди свободных профессий. В первой главе было кратко рассмотрено деление буржуазии, предложенное Жоржем Лефевром. Из пяти групп буржуазии, которые сильно отличалась не только доходами, но и целями, лишь две, с точки зрения Лефевра, реально были двигателями революции: крупные промышленники и торговцы. Остальные группы тоже были частью движущей силы революции, но не в той степени. Более того, их мотивы и цели меняла сама революция, что не может быть аргументом в пользу их главной роли как двигателей революции и субъектов, принимающих решения Lefebvre G. The Coming of the French Revolution. P. 225-216. . Еще один ключевой момент в определении движущих сил революции, который также был затронут в первой главе, - необходимость самосознания как единой социальной группы. С точки зрения Альбера Собуля, подобное самосознание и общность в целях присутствовали у промышленников и торговцев Clay R.L. The Bourgeoise, Capitalism, and the Origins of the French Revolution // Oxford Handbook of the French Revolution. P. 45. .

Новый подход к проблеме определения движущих сил Французской революции был представлен Альфредом Коббеном в 1954 г. в инаугурационной лекции «The Myth of the French Revolution». Материал лекции был продуктом тщательной архивной работы британского историка. Новый подход заключался в определении движущих сил революции как людей, принимавших наиболее важные политические решения - членов Учредительного Национального собрания и Национального конвента. Историк изучил всех членов этих парламентских органов и сгруппировал их по роду деятельности. Полученные результаты опровергали положения сторонников классической интерпретации, поскольку представителей крупной промышленности, коммерсантов и торговцев в Учредительном собрании и Национальном Конвенте оказалось чрезвычайно мало (13% - Учредительное собрание; 9% - Национальный конвент) Cobban A. The Myth of the French Revolution. - London: H.K. Lewis & Co LTD London, 1955. P. 24-25.. Цифры являются убедительным аргументом в пользу того, что в коллегиальном формате революционная буржуазия, какой она понималась историками-марксистами, не смогла бы не только стать движущей силой революции, но и отстоять свои интересы. Н аиболее многочисленной группой в Учредительном собрании и Национальном конвенте были юристы и люди свободных профессий. Если объединить их, как это сделал Альфред Коббен, то получаются следующие цифры: 30% - Учредительное собрание; 44% - Национальный конвент Ibid.. В современной англо-американской историографии данная группа также была объединена Колином Джонсом и понималась как группа городских «профессионалов» Jones C. Bourgeois Revolution Revivified: 1789 and Social Change // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 100. .

В своей инаугурационной лекции Альфред Коббен не сделал каких-либо выводов относительно движущих сил революции, однако они были представлены в его работе «The Social Interpretation of the French Revolution». Историк разделил эти силы на те, которые возглавили революцию в городе и в деревне Cobban A. The Social Interpretation of the French Revolution P 19-22. . Первый и самый главный для Коббена вывод относился к определению буржуазии, в интересах и силами которой могла проходить Французская революция в городе. Взяв за основу деление буржуазии Жоржа Лефевра, подчеркнув условность и неточность терминологии, а также показав традиционалистский и консервативный характер экономики старого порядка, Альфред Коббен обозначил группу, которая возглавила революцию в городе в 1789 г. - люди свободных профессий и должностные лица. Историк отметил противостояние растущей буржуазии, которая была представлена промышленниками и торговцами и буржуазии находящейся в упадке - должностные лица и люди свободных профессий. Растущая буржуазия, хоть и занималась коммерческой деятельностью, была консервативной, и ее устраивал старый порядок. Буржуазия, которая находилась в упадке, наоборот желала радикальных изменений в системе и начала их проводить при первой возможности (открытие Генеральных Штатов) Ibid P. 60-67. Свое заключение Коббен подкреплял данными, представленными еще в инаугурационной лекции.

Что касается движущих сил революции в деревне, Альфред Коббен хоть и недооценивал, но не мог отрицать предложенный Жоржем Лефевром тезис, что крестьянские волнения стали ключевым фактором, повлиявшим на решение Национального собрания отменить феодализм декретами 4-11 августа 1789 г. Впоследствии вопрос о крестьянской революции и роли крестьянства как движущей силы революции был поставлен сторонниками классической интерпретации и ревизионистами во главу дискуссии. Во многом, постановка данного вопроса как ключевого была продиктована Китайской крестьянской революцией 1950-60-ых гг. и успехом крестьянских революций в Латинской Америке Ibid P. 22-23 . Однако в 1970-80-ых гг. вопрос о роли крестьянства во Французской революции отходит на задний план.

Еще до двухсотлетия Французской революции большая часть выводов Альфреда Коббена относительно движущих сил революции была пересмотрена и скорректирована. Гвейн Льюис отмечает, что Альфред Коббен слишком просто отказался от роли крупной буржуазии в революционном процессе. Несмотря на то, что 1989 год ознаменовался крушением классической интерпретации, некоторые ее аспекты, хоть и в весьма переработанном виде, все же сохранились и стали объектом дискуссий в современной, особенно в англо-американской историографии. Поле выхода работы Альфреда Коббена Альбер Собуль, в 1960-70-ых гг. наиболее влиятельный сторонник классической интерпретации, характеризовал Французскую революцию не как капиталистическую-буржуазную, но как крестьянскую-буржуазную, подчеркивая решающую роль крестьян в революционном процессе и, обозначая их движущей силой революции наравне с буржуазией Lewis G. The French Revolution Rethinking the Debate. - London, New York: Routledge, 1993. P. 72-73.. Вопрос о роли крестьянства вновь возник в историографии в 1990-ые гг. во многом благодаря статье Маркоффа и работе Адо «Крестьяне и Великая Французская революция», переведенной лишь в 1996 г.

В 70-ых годах XX века с переходом к изучению преимущественно политической истории революции ревизионистами во главе с Франсом Фюре, исследователи на время приостановили изучение движущих сил революции в социальном плане. Линн Хант Хант, Линн современный американский историк Французской революции, профессор Европейской истории Нового времени в Калифорнийском университете. В основном занимается культурной и политической историей Французской революции, а также методологией истории. Наиболее влиятельная ее работа «Politics, Culture and Class in the French Revolution», опубликованная в 1984 г. и Кит Бейкер Бейкер, Кит современный американский историк Французской революции, профессор гуманитарных наук в Стэндфордском университете. В основном изучает политическую культуру Французской революции, является последователем и учеником Франца Фюре. Одна из его наиболее значимых работ «Inventing the French Revolution: Essays on French Political Culture in the Eighteenth Century France», опубликованная в 1990 г. разрабатывали концепции, описывающие возникновение новой революционной политической культуры. На первый план вышло изучение конкретных политических деятелей или политических течений и группировок. Историки начали считать движущей силой революции интеллектуальную элиту, при этом не исследуя конкретную принадлежность ее членов к какому-либо классу или социальной группе. Кит Бейкер и Лин Хант считали, что новая политическая культура и единая группа интеллектуальной элиты, которая имела самосознание и определенные общие цели появилась непосредственно в процессе революционных событий Doyle W. The French Revolution: Possible Because Thinkable of Thinkable Because Possible // Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. - P. 95-98. . Изучение ревизионистами и пост ревизионистами политической истории и их достижения в данном направлении сыграют решающую роль в становлении современных интерпретаций движущих сил Французской революции, предложенных англо-американскими историками в первое десятилетие современного историографического периода.

2.2 Движущие силы революции - основные интерпретации, дискуссии и подходы современных англо-американских историков

После двухсотлетнего юбилея Французской революции и окончания продолжительного и плодотворного противостояния историков критического направления и сторонников классической интерпретации начался период переосмысления. В 1989 г. также произошла победа политической истории над социальной. Пересматривая основные вопросы и положения дискуссии ревизионистов и марксистов, некоторые современные, в основном англо-американские историки, отметили, что социально-экономические аспекты после падения марксистской интерпретации так и не получили нового объяснения, не были в должной степени проработаны. Было необходимо произвести попытку объяснения социальных аспектов революции на основании уже накопленных знаний о культурных и политических аспектах революцииCenser J.R. Amalgamating the Social in the French Revolution // Journal of Social History. P. 147-150. . Таким образом, изучение «социального» постепенно начало возвращаться, однако очень медленно, внимание большинства историков все еще было сконцентрировано на культурных и политических аспектах революции.

Первые шаги в данном направлении были сделаны англо-американскими историками уже в 1989 г. Например, Тимоти Таккет в статье «Nobles and Third Estate in Revolutionary Dynamic of the National Assembly 1789-1790» показывает социальный характер противостояния левых и правых в Национальном собрании, выделяет контрреволюцию как одну из движущих сил Французской революции и показывает ее социальную составляющую, тем самым отходя от установленного Францем Фюре и Китом Бейкером объяснения данного вопроса Tackett T. Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly, 1789-1790 // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 136-140. .

В 1991 г. была опубликована статья Колина Джонса, о которой шла речь в первой главе, в которой автор, возвращаясь к вопросу о буржуазном характере Французской революции, предложил свое объяснение становления и деятельности новой социальной группы буржуазии как главной движущей силы революции. В 1997 г. в статье «Luxury Morality and Social Change» Колину Джонсу оппонировала Сара Маза, критикуя и корректируя его интерпретацию, после чего в 2003 г. она опубликовала самостоятельное исследование «The Myth of the French Bourgeoisie», на время закрывшее вопрос о буржуазии как о движущей силе Французской революции. Однако с развитием исследований, посвященных буржуазии, вновь встал вопрос о целесообразности выделения этой социальной группы и обозначении ее роли в революции.

Особенно ярко данный тезис прослеживается в статье Лорен Клэй «The Bourgeois, Capitalism and the Origins of the French Revolution» Clay R.L. The Bourgeoise, Capitalism, and the Origins of the French Revolution // Oxford Handbook of the French Revolution. P. 58-59. . В 1995 г. была опубликована работа Джона Маркоффа «Violence, Emancipation and Democracy: the Countryside and the French Revolution» в которой автор вернулся к рассмотрению крестьянства и определил его не как хаотичную и иррациональную силу в ходе революции, но как группу, имеющую определенные цели Markoff J. Violence, Emancipation, and Democracy: The Countryside and the French Revolution // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. - New York, London: Routledge, 2009. - Ed. 2. P. 165-166.. Не все указанные выше статьи посвящены исключительно движущим силам революции, но тем не менее, они затрагивают эту тему и в разной степени прорабатывают ее. Следует подробнее остановиться на данных работах, рассмотреть основные интерпретации движущих сил революции и оценить, прижились ли данные интерпретации в современной англо-американской историографии.

В первой главе были рассмотрены некоторые положения концепции Колина Джонса, касающиеся профессионализации, коммерциализации общества и потребительской революции. На основе данных явлений автор прослеживает формирование гражданского самосознания и гражданской коммуникативности у определенной прослойки городского населения еще до начала Французской революции. Исходная точка концепции Колина Джонса - профессионализация общества старого порядка, которая проявляется почти на всех уровнях в конце XVIII века. Система корпоративной профессионализации начинает сменяться гражданской профессионализацией Jones C. Bourgeois Revolution Revivified: 1789 and Social Change // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 94. . Фактически, это означало расширение профессионализации общества в целом и рост статуса профессионала в частности. Все больше профессионалов - лиц свободных профессий, становились востребованными, увеличивалось их количество, появлялись специальные профессиональные организации, которые не были привязаны к сословию.

Наилучший пример - хирурги. В конце XVIII века существовало два вида врачей: врачи, обученные в университетах, и практикующие хирурги. Колин Джонс провел отдельное исследование профессионализации практикующих хирургов, установив не только увеличение их численности и спроса на их услуги, но и становление централизованной организации первых королевских хирургов. Еще один пример гражданской профессионализации - это практикующие юристы, которые стали участвовать во все большем количестве мелких-средних гражданских административных и уголовных разбирательств Ibid. P. 95..

Профессионализация происходила и в армии, однако со своими особенностями. Ордонанс Сегюра 1781 года сделал армию более закрытой, и ограничил к ней доступ недавно нобилизированных выходцев из третьего сословия, что может свидетельствовать в пользу первого шага в сторону от системы веналитетов. Данный процесс подробно описан в работе ревизиониста Дэвида Бьена Bien D. Caste, Class, and Profession in Old Regime France: The French Army and the Segur Reform of 1781. - St Andrews: St Andrews University Press, 2010. - 102 p.. Колин Джонс заключает, что профессионализация общества старого порядка изменила отношение людей, прежде всего самих профессионалов, к профессии как таковой. Если изначально она определялась как служение какой-либо конкретной личности и монарху (государству), то в конце XVIII века она стала определяться как служение граждан гражданам Jones C. Bourgeois Revolution Revivified: 1789 and Social Change // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 96.. Таким образом на основе профессионализации сложилось гражданское самосознание.

Колин Джонс также удачно включил в свою интерпретацию ряд выводов Уильяма Дойла, об изменениях в структуре веналитетов. Покупка должностей перестает ассоциироваться со статусом, и становится инвестицией, которая в перспективе откроет доступ к власти, и возможностям.

С увеличением количества должностей постепенно увеличивалась их стоимость и налоги, что объясняется попыткой короны сократить масштабный государственный долг. Система веналитетов становится не выгодна держателям должностей, поэтому она с энтузиазмом будет отменена 4 августа 1789 г. Параллельно формировалось самосознание бюрократии как единой группы, с негативным отношением к требованиям короны. С точки зрения автора, кризис системы продажи должностей мог, также как и профессионализация, привести к формированию гражданского самосознания Ibid. P. 98..

Тем временем росло состояние бюрократов и профессионалов, а потребительская революция постепенно стирала внешние границы между сословиями, социальными группами и средними слоями населения, что в свою очередь стимулировало распространение эгалитаризма и гражданского самосознания.

Возросшая гражданская коммуникативность быстро распространяла информацию среди населения и формировала единую интеллектуальную образованную группу профессионалов, которая была заинтересована в изменениях и культурно-политически подготовлена к отмене пережитков старого порядка и установлению нового еще до начала революции в 1789 г. Генеральные Штаты, в свою очередь, катализировали активность профессионалов и бюрократов, которые в большей степени представляли третье сословие. Колин Джонс аргументировал главную роль в революции данного слоя населения не только членством в Национальном собрании и Национальном конвенте (это отмечал еще Альфред Коббен), а тем, что основные решения и политические проекты - отмена феодализма и веналитетов, Декларация прав и Конституция, - соответствовали ее интересам Ibid. P. 103-104. .

Система формирования движущей силы Французской революции, представленная Колином Джонсом, является достаточно стройной и совмещает социально-экономическое и культурно-политическое знание современной историографии и предшествующих историографических периодов о старом порядке и Французской революции. Стоит отметить, что данную группу автор называет средним классом или революционной буржуазией и формально сам является сторонником буржуазного характера революции. Важно и то, что из-за размытости термина «буржуазия», считавшаяся ошибочной формулировка, представленная сторонниками классической интерпретации, вновь появилась в историографии.

При более подробном рассмотрении концепции Колина Джонса можно убедиться в том, что автор действительно соглашался с некоторыми положениями классической интерпретации и оспаривал ряд положений «новой ревизионистской ортодоксии». Данная интерпретация была воспринята современной англо-американской историографией не без критики, особенно со стороны Сары Мазы, однако многие ее положения были приняты и воспроизводятся в большинстве работ, в той или иной степени касающихся причин, характера, движущих сил революции, буржуазии, экономики и изменений в структуре старого порядка.

Сара Маза является, одним из ведущих исследователей буржуазии старого порядка и Французской революции в современной англо-американской историографии. Одна из ее наиболее значимых работ «Luxury Morality and Social Change» содержит критику некоторых положений концепции Колина Джонса; в ней произведена первичная переоценка понятий «буржуазия» и «средний класс».

Как было указано выше, Колин Джонс отмечал коммерческую активность старого порядка, изменения в его структуре, которые сделали возможным становление среднего класса или буржуазии как культурно и политически единой группы с высоким уровнем самосознания, сыгравшей центральную роль во Французской революции. Сара Маза, как и большинство англо-американских историков, соглашается с некоторыми положениями концепции Джонса, однако сомневается наличии самосознания у этого слоя и возможности выделения среднего класса и буржуазии в старом порядке и в ходе Французской революции.

Отличительная черта подхода Сары Мазы заключается в попытке установить, выделяли ли современники какую-либо единую среднюю прослойку общества. Автор целенаправленно не использует в данной работе понятие «буржуазия», поскольку считает, что все многообразие значений этого термина в старом порядке лишь усложнит поиск нужного сегмента общества Maza S. Luxury Morality and Social Change: Why there Was No Middle Class Consciousness in Prerevolutionary France // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 113-115. .

Основываясь на многочисленных источниках, в большей степени представленных опубликованными работами Дидро и Тюрго, а также на работах современных историков и историков предшествующих историографических периодов, Сара Маза подтверждает некоторые положения концепции Колина Джонса.

Например, рассмотрев гардероб женщин третьего сословия разного достатка, она убеждается в том, что потребительская революция и рост доходов населения действительно могут свидетельствовать о возвышении среднего класса и стирании сословных границ Ibid. P. 121-122.. Она также подтверждает высокую социальную мобильность общества старого порядка и стремительные изменения в его структуре Ibid. P. 117-119.. Вторым шагом историка была попытка установить, как высшие слои общества реагировали на произошедшие изменения и видели ли они какие-либо изменения в социальной структуре, указывало ли это на возвышение определенного среднего слоя, на профессионализацию общества, становление гражданского самосознания. Сара Маза установила, что во Франции общество все еще понималось в традиционном формате органично сосуществующих и выполняющих свои функции сословий Ibid. P. 126-127..

Подобное представление об обществе никак не могло свидетельствовать в пользу существования восходящей единой средней группы с высоким уровнем самосознания и развитой идеей гражданского общества. Этот вывод хоть и не опровергает положений концепции Колина Джонса, но свидетельствует о том, что французское общество не выделяло классовых категорий, а также о размытости самих определений понятий «средний класс» и «буржуазия».

Таким образом, Сара Маза вновь вернулась к тезису, что движущими силами Французской революции были не социальные группы, которых не знал ни старый, ни новый порядок вплоть до XIX века, а личности. Данную идею Маза развивает в работе «The Myth of the French Bourgeoisie», где показывает отсутствие социального, культурного и политического единства буржуазии, отсутствие у нее самосознания как единой группы с определенными политическими целями. Вновь встает вопрос о целесообразности использования самого термина буржуазия и о выделении какой-либо движущей силы революции кроме личностей Maza S. Bourgeoisie // Oxford Handbook of the Ancient Regime. P. 136-138. .

Несмотря на то, что аргументация Сары Мазы, с одной стороны кажется достаточно убедительной и восходит к определению личностей как действующей силы революции, которые принимают политические решения и мотивируют массы, Лорен Клей заметила, что «миф о буржуазии», предложенный Сарой Мазой, следует пересмотреть, поскольку он не соответствует результатам современных исследований. Появляется все больше свидетельств в пользу того, что данная группа, буржуазия или средний класс, если и не существовала задолго до революции, то основы ее были заложены, и в критической ситуации именно она стала главной движущей силой Французской революции Clay R.L. The Bourgeoise, Capitalism, and the Origins of the French Revolution // Oxford Handbook of the French Revolution. P. 58-59. .

Разгром классической интерпретации и победа ревизионистского направления обусловили доминирующую роль политической и интеллектуальной истории в изучении Французской революции. Современные англо-американские историки минимизировали роль крестьянства во Французской революции, распространилось мнение, что крестьяне не были движущей силой революции, а были лишь наблюдателями. В 1789 г. крестьяне добились отмены феодализма, чем и удовлетворились, а вся их дальнейшая активность носила либо хаотичный, либо контрреволюционный характер Markoff J. Violence, Emancipation, and Democracy: The Countryside and the French Revolution // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 165. eee . Установление данной трактовки во многом было продиктовано сменой акцентов и переходом к изучению роли политической культуры и личностей в революции.

На фоне постепенного возврата к изучению социальных аспектов в 90-ых годах XX века, американским историком Джоном Маркоффом была опубликована работа «Violence, Emancipation and Democracy: the Countryside and the French Revolution», посвященная роли крестьянства в революции. Джон Маркофф сконцентрировался на изучении направленности крестьянских движений в 1788-1793 гг. Проанализировав множество свидетельств о крестьянских волнениях в деревне (4700) и декретов Национального, Законодательного собрания и Национального конвента, он доказал наличие конкретных целей крестьянских волнений, а также оценил степень их влияния на процесс принятия решений представителями революционных парламентов Ibid. P. 166-168. .

Прежде всего, Джон Маркофф сгруппировал крестьянские восстания по их характеру и целям, выделив анти-сеньориальные, религиозные, контрреволюционные и анти-налоговые, панические, прожиточные Ibid. P. 178-185. . В большей степени следует сконцентрироваться на первой группе - анти-сеньориальные восстания, которые происходили перманентно с разной степенью активности на протяжении 1789-1793 гг. Для понимания причин продолжительности этих восстаний следует обратиться к декретам и к политической активности членов революционных парламентов. Во-первых, декретами 4-11 августа 1789 г. феодализм был отменен не полностью, множество повинностей и обложений продолжали существовать и взиматься с крестьянского населения. После 1789 г. революционное правительство приняло еще несколько важных декретов, которые отменяли остатки феодальной системы. Это, например, декреты 25 Августа 1792 г., 17 июля 1793 г.

Проследив динамику анти-сеньориальных крестьянских волнений в 1788-1793 г., Джон Маркофф показал, что их численность, масштаб и радикализм возрастали перманентно вплоть до принятия декретов, отменяющих не устраивавшие крестьян положения, после чего активность волнений стремительно падала и оставалась на относительно низком уровне вплоть до момента, когда крестьяне снова осознавали потребность в дальнейших изменениях Ibid. P. 182-183. . Автор считает, что степень влияния крестьянства на революционные парламенты была значительной. Прежде всего, он рассматривает пример «Ночи Чудес».

С влиянием крестьянства на принятие решения об отмене феодализма в данном случае соглашается большинство современных англо-американских историков, однако следует заметить, что это не было дискуссионным вопросом и в предшествующих историографических периодах. Далее, Джон Маркофф показывает, что принятие последующих декретов 1792 и 1793 гг. происходило по похожему сценарию: крестьянские волнения и насилие вызывало защитную реакцию членов революционных парламентов Ibid. P. 188-189. .

Еще один аргумент в пользу концепции Джона Маркоффа - урбанистический характер Французской революции. Как отмечали Альфред Коббен и Колин Джонс, в революционных парламентах в большей степени были представлены городские слои населения, их политические проекты и декреты в большей степени касались городского населения, чем крестьянства. Поэтому, как отмечает Джон Маркофф, крестьяне самостоятельно отстаивали собственные интересы с помощью крестьянских волнений. Ibid.

Предложенная Джоном Маркоффом концепция является достаточно убедительной, она была позитивно встречена современными англо-американскими историками. Результаты его исследования стали основой для монографии «The Abolition of Feudalism: Peasants, Lords, and Legislators in the French Revolution», опубликованной в 1997 г., в которой для проверки и подтверждения своих выводов автор обращается к еще большему количеству источников и проводит более подробный анализ крестьянских движений и их роли в революционном процессе.

Сложно переоценить вклад Джона Маркоффа, поскольку спустя десятилетие он вернул крестьянство в дискуссию о движущих силах Французской революции. Следует отметить, что рассмотренная концепция также использует некоторые положения и формулировки классической интерпретации и подтверждает их. В современной историографии элементы концепции Джона Маркоффа широко используются при описании отмены феодализма, крестьянского вопроса, деятельности революционных парламентов.

Ревизионистами также активно развивалась концепция контрреволюции как движущей силы Французской революции. В большей степени она относится к политической истории, однако на первых этапах Французской революции можно усмотреть и социальный подтекст данного явления. В современной англо-американской историографии существует ряд работ, рассматривающих роль и влияние контрреволюции. Уже в 1989 г. была опубликована статья «Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly», в которой Тимоти Таккет оспорил предложенную Францом Фюре и Китом Бейкером трактовку контрреволюции как противоречия в понимании политически проектов и дальнейшей судьбы революции и отметил наличие фундаментального противостояния, в котором политическая борьба являлась отголоском социальных различий в составе Национального собрания Tackett T. Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly, 1789-1790 // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 131. .

Франц Фюре и Дэнис Рише Рише, Дэнис (1927-1989) французский историк сторонник новой ревизионистской ортодоксии Франца Фюре. Рише был профессором Высшей школы социальных наук во Франции. Вместе с Францем Фюре работал над работой «La Rйvolution franзaise». считали, что Французская революция началась не с классовой борьбы, но с борьбы за власть. В Июне 1789 года с образованием Национального Собрания, монархия и привилегированные сословия капитулировали. Дальнейших ход революции характеризовался расколом внутри Национального собрания, члены третьего сословия из-за несоответствия политических взглядов восстали друг против друга. Политическое противостояние внутри третьего сословия начало приобретать более радикальный характер. Последовательно возникавшие все более радикальные фракции патриотов утверждали, что были истинным голосом народного суверенитета, представителями мнений большинства населения. Фракции и обвиняли друг друга в аристократическом заговоре, который направлен на восстановление монархии и старого порядка Tackett T. Nobles and the Third Estate in the Revolutionary Dynamic of the National Assembly, 1789-1790 // The French Revolution: Recent Debates and New Controversies. P. 132-133.. Таким образом, Франц Фюре и Дэнис Рише считали контрреволюцию продуктом самого революционного движения, но не самостоятельной движущей силой революции. Противоположного мнения придерживался Тимоти Таккет, который утверждал, что аристократический заговор или контрреволюционные силы действительно существовали и были представлены не желавшим перемен старым зажиточным дворянством, которое в разное время поддерживалось различным числом сторонников, в том числе из третьего сословия. Изначальное социальное противостояние не исчезло в 1789 г., оно существовало и далее, однако все больше становилось политическим, а не социальным.

Еще в июне 1789 г. сформировались левое (бретонское) и консервативное объединения, которые в разное время привлекали и переманивали друг у друга сторонников. Так, некоторые центристские депутаты от третьего сословия, увидев ужасы гражданских июньских выступлений примкнули к монархистам Ibid P. 135-140. . Обратная ситуация произошла в 1790 году, когда большая часть центристов Национального собрания перешла на сторону левых сил, из-за растущей популярности городских демократических движений и объединений. Тимоти Таккет отмечает, что само наличие и активность контрреволюционных сил стимулировали развитие революции и принятие более радикальных решений для ее защиты Ibid P. 147-151. .

Работа Тимоти Таккета оригинальна и важна, поскольку представляет собой отступление современной англо-американской историографии от установившихся в процессе ревизии положений, как называл их Колин Лукас «новой ревизионистской ортодоксии». Контрреволюция как движущая сила Французской революции была рассмотрена еще в ряде работ современных англо-американских авторов, но более поверхностно. Это вызвано тем, что в современной англо-американской историографии данный аспект не является центральным и затрагивается только частично при изучении других тем. Среди таких работ: «Aristocracy and its Enemies in the Age of Revolution» Уильяма Дойла, где есть упоминание о данной проблеме в главе, посвященной дворянской активности в период 1793-1799; «Oxford Handbook of the French Revolution» под редакцией Дэвида Андресса Андресс, Дэвид современный английский историк Французской революции, профессор истории Нового времени в Портсмутском университете. В большей степени занимается вопросом террора и его социальными и политическими аспектами. Одна из наиболее значимых его работ «The Terror: Civil War in the French Revolution» была опубликована в 2005 г. , где данная проблема затрагивается в статьях Чарльза Уолтона и Алана Форреста Форрест, Алан современный английский историк Французской революции и Наполеоновской эпохи, почетный профессор Йоркского университета. Наиболее значимые его работы «Napoleon» 2011 г. и «War Memories: The Revolutionary and Napoleonic Wars in Modern European Cultural Revolution» , объединенных в разделе «Контрреволюция»; в работе Тимоти Таккета «Becoming a Revolutionary», посвященной становлению Национального собрания, в которой он повторяет выводы из рассмотренной выше статьи и др.

Таким образом, в современной англо-американской историографии нет единого мнения относительно движущих сил революции и их социального состава. Существует ряд традиционно выделяемых сил, однако суждения об их социальном составе и степени значимости в революции часто являются размытыми и обобщенными, поскольку большинство современных англо-американских историков предпочитает не участвовать во многочисленных дискуссиях, связанных с данной тематикой. Однако именно англо-американские историки первыми начали пересмотр «новой ревизионистской ортодоксии» и представили новое знание о социальном составе движущих сил революции, обратившись в том числе и к опыту сторонников классической интерпретации.

Так, Колин Джонс пересмотрел классическую интерпретацию и предложил концепцию, в которой главной действующей силой Французской революции была буржуазия, социальный состав которой историк вывел из профессионализированных групп населения - среднего класса. После критики Сары Мазы, возвращение буржуазии как движущей силы революции в современную англо-американскую историографию приостановилось, однако все больше исследователей склоняются к целесообразности концепции Колина Джонса. Джон Маркофф вернул в современную англо-американскую историографию дискуссию об активном крестьянстве и представил концепцию, согласно которой данная социальная группа была полноценной и рациональной движущей силой. Тимоти Таккет пересмотрел предложенную Францем Фюре интерпретацию контрреволюции и показал ее как движущую силу революции, изначально основанную на социальном конфликте.

Каждая из указанных выше концепций в той или иной степени присутствует и развивается в современной англо-американской историографии. Их органичное сосуществование возможно, поскольку они не противоречат, но дополняют друг друга.

Глава 3 Социальные последствия Французской революции в современной англо-американской историографии

3.1 Основные историографические направления и проблема изучения последствий Французской революции

Проблема социальных последствий Французской революции тесно связана и стоит в одном ряду с вопросами о ее значении, характере, влиянии и роли в как во французской, так и в мировой истории. На протяжении более двухсот лет предлагались многочисленные интерпретации ее последствий, которые в основном сходились к тому, что революция сильно повлияла на все сферы жизни общества Франции. Стоит отметить, что значительная политизированность темы и культ Французской революции, возникшей еще в XIX веке, усложняли исследование данной темы, так как несоответствие трактовки установленному мнению могло негативно повлиять на статус исследователя, особенно французского. Как отмечает Дженнифер Хойер Хойер, Дженнифер современный американский историк гендерной и политической истории Французской революции, доцент Массачусетского университета. Наиболее известная ее работа “The Family and Nation: Gender and Citizenship in Revolutionary France», опубликованная в 2007 г. , в меньшей степени испытывали политическое давление и влияние идеологических учений англо-американские историки, поэтому исследование данной проблемы давалось им проще, нежели чем французским и даже советским коллегам Heuer J. Did Everything Change? Rethinking Revolutionary Legacies // Oxford Handbook of the French Revolution. - Oxford: Oxford University Press, 2015. P. 785.. Однако, как не парадоксально, именно французский историк Франц Фюре упрочил к 1989 году «минималистическую» трактовку, в которой итоги и последствия Французской революции оценивались как не столь значительные, в противовес мнениям предшественников McPhee P. The French Revolution 1789-1799. P. 179. .

Подробнее остановимся на некоторых положениях основных интерпретаций последствий Французской революции, предшествующих двухсотлетнему юбилею. В XIX веке большинство историков сходилось во мнении, что революция уничтожила старый порядок, произошли значительные изменения во всех сферах жизни общества. Социальные изменения, однако, не рассматривались как центральные, историки больше концентрировались на изменениях политических, культурных и идеологических. Алексис Токвиль одним из первых подробно рассмотрел социальную структуру старого порядка и соотнес ее с новой. Он отметил, что основы старого порядка не были уничтожены в период революции, а продолжали существовать в эпоху Наполеона и Людовика XVIII Broers M. The Napoleonic Regimes // Oxford Handbook of the Ancient Regime. - Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 490. . Именно последователем Токвиля считает себя Франц Фюре, поддерживая его трактовку об отсутствии глобальных социальных последствий Французской революции.

Социальные последствия Французской революции стали наиболее значимыми в работах марксистских историков. Это во многом объясняется тем, что в основе самой классической интерпретации лежит социально-экономическая динамика. Смена формаций, установление капитализма, классовая борьба, - все это предполагает наличие многочисленных краткосрочных и долгосрочных социальных изменений. Для Жоржа Лефевра и Альбера Собуля главными социальными последствиями революции были отмена феодального режима и сеньориальной системы, упразднение сословий и уничтожение дворянства, победа буржуазии и крестьян - собственников земли. Переход к капитализму означал становление среднего рабочего класса или пролетариата Lewis G. The French Revolution Rethinking the Debate. P. 72-73.. Дженифер Хойер отмечает, что классическая интерпретация отличалась своей стройностью, простотой, понятностью и высокой степенью понимания причин и последствий Французской революции. Однако она была упрощенной, а ее идеологический и политизированный характер сужали угол зрения и приводил к встраиванию фактов в концепцию, а не формированию концепции на основе фактов Heuer J. Did Everything Change? Rethinking Revolutionary Legacies // Oxford Handbook of the French Revolution. P. 783. .

С началом ревизии в 60-70-х гг. англо-американские историки критического толка опровергли основные положения классической интерпретации, в частности и положения, посвященные последствиям революции. Альфред Коббен, подверг сомнению буржуазный характер революции и указал, что социальные последствия Французской революции не были столь значимыми. Норман Хэмпсон развил мысль Альфреда Коббена и также установил, что во время революции не произошло значительных изменений в формате владения собственностью и вытекающих из этого социальных изменений, дворянство сохранилось и оставалось достаточно влиятельным субъектом деревенской жизни вплоть до Наполеоновской эпохи. Положение крестьянства при Наполеоне не сильно изменилось относительно его положения в старом порядке Hampson N. A Social History of the French Revolution. - London, New York: Routledge, 1995. P. 249-255. . В дальнейшем историки критического толка почти полностью отошли от изучения социальных последствий, сконцентрировавшись на политическом, идеологическом и культурном наследии Французской революции.

В современной историографии можно выделить два подхода к рассмотрению последствий Французской революции: «минималистический» и «максималистский». Мэтром первого подхода являются Франц Фюре и его сторонники, среди англо-американских историков это Кит Бейкер, Саймон Шема Шема, Симон английский историк, специализирующийся на голландской и французской истории, является профессором колледжа Христа Кембриджского университета. В 1989 году им была опубликована одна из немногих, но очень влиятельных в историографии работ «Citizens: A Chronicle of the French Revolution». , Линн Хант, Сара Маза, и другие. Представители данного подхода являются последователями ревизионистского течения и полностью отрицают наличие каких-либо значительных социальных последствий революции. Более того, учитывая не столь значительные последствия революции, в целом «минималисты» заключают, что революция не стоила того из-за огромного количества жертв, особенно в период террора McPhee P. The French Revolution 1789-1799. P. 186..

«Максималистский» подход можно отчасти назвать продуктом побежденной классической интерпретации, поскольку его мэтром считается Альбер Собуль и современный англо-американский историк Гвейн Льюис Ibid. . Постепенно набирать силу и сторонников данный подход начал сразу после двухсотлетнего юбилея Французской революции, когда некоторые англо-американские историки отметили проблему отсутствия и отрицания «социального» в современной историографии. Пересмотр «новой ревизионистской ортодоксии» был начат Колином Джонсом, Джоном Мркоффом и Тимоти Таккетом. Сторонники «максималистского» подхода пересмотрели некоторые положения классической концепции и вернули в дискуссию основные марксистские формулировки. В последние годы сторонников «максималистского» подхода становится все больше. Изучение социальных последствий французской революции постепенно возвращается в историографию, особенно в англо-американскую.

Методология исследования последствий Французской революции в современной историографии не является столь же проработанной, как методология изучения ее причин. Учитывая то, как близка тематика последствий Французской революции к вопросу о ее значении, удивительно что историки уделяли данному вопросу столь незначительное внимание и посвятили ему сравнительно небольшое число исследований McPhee P. The Economy, Society, and the Environment // A Companion to the French Revolution. - London: Wiley-Blackwell, 2013. P. 455..

Дженнифер Хойер, при рассмотрении данной проблемы задается вопросом о том, с какого этапа и каких сюжетов следует начинать прослеживать последствия революции. Она предлагает несколько вариантов исследования, которые, возможно, в ближайшее время начнут использоваться современными исследователями Heuer J. Did Everything Change? Rethinking Revolutionary Legacies // Oxford Handbook of the French Revolution. P. 785-794. . Наиболее популярный в настоящее время подход, который используется большинством современных историков, делится на три ступени: рассмотрение старого порядка и установление конкретных дефиниций и характеристик какого-либо феномена/явления, затем установление его основных черт в новом порядке Наполеона, затем их сравнение Broers M. The Napoleonic Regimes // Oxford Handbook of the Ancient Regime. P. 489. . Таким подходом пользовался Уильям Дойл в статье «The Napoleonic Nobility Revisited». Стоит, однако заключить, что работ, посвященных последствиям Французской революции в современной англо-американской историографии, появилось не так много, в частности поэтому методология исследования данной проблемы все еще остается слабо проработанной.

3.2 Отмена сословной иерархии и изменения в дворянском сословии как последствия Французской революции

Как было указано выше, еще Алексис Токвиль сомневался в том, что революция уничтожила основы сеньориального порядка. Он считал, что дворянство как сословие не только пережило французскую революцию и было восстановлено при Наполеоне и Людовике XVIII, но и оставалось достаточно значительным субъектом общества во время революции. Сторонники минималистического подхода поддержали данную точку зрения. Франц Фюре, например, отметил, что ничего так не напоминает социальную структуру старого порядка при Людовике XVI, как структура общества при Луи-Филиппе I McPhee P. The Economy, Society, and the Environment // A Companion to the French Revolution. P. 454.. Дональд Грир считал, что в новой социальной иерархии, основанной не на статусе, но на богатстве, дворянство, сохранившее свои земли, стало активным экономическим актором и добавлял, что 2/3 из числа самых богатых людей XIX века составляли именно дворяне McPhee P. The French Revolution 1789-1799. P. 184.. Интересно, что последнее положение сторонники максималистского подхода не отрицают, но замечают, что дворянство XIX века сильно отличалось от дворянства старого порядка по целому ряду положений. Отдельное исследование данной проблеме посвятил Уильям Дойл, его результаты представлены в статье «Napoleonic Nobility Reimagined». Также данной проблемы касались Майкл Броерс Броерс, Майкл современный английский историк, исследующий Наполеоновский период, профессор Западной Европейской истории в Оксфордском университете. Он автор множества работ о Наполеоне, в частности, «The Napoleonic Empire in Italy» 2004 года и «Napoleons Other War: Bandits, Rebels and their Pursuers in the Age of Revolution» в статье «The Napoleonic Regimes», и Питер Макфи в обобщающей работе «The French Revolution 1789-1799» и в статье «Economy, Society and the Environment».

Все перечисленные выше исследователи соглашаются, что дворянство пережило ликвидацию феодализма и сеньориального порядка, однако среди них нет согласия относительно того, насколько отличалось постреволюционное дворянство от дворянства старого режима. Уильям Дойл, изучая данный вопрос, выделяет ряд основных критериев, в которых следует искать отличия: социальный состав, привилегии, собственность и экономическое состояние. Говард Браун и Уильям Дойл отмечают, что при оценке дворянства в постреволюционный период также следует учитывать цель его восстановления, которой руководствовался Наполеон, а это в свою очередь тесно связано с вопросом о степени использования императором революционных практик и опыта старого режима Doyle W. The Napoleonic Nobility Revisited // France and the Age of Revolution: Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. - London, New York: I.B.Tauris & Co. Ltd, 2013. P. 150.; Broers M. The Napoleonic Regimes // Oxford Handbook of the Ancient Regime. P. 490-491.. Уильям Дойл утверждает, что та группа элиты, которая была создана Наполеоном не называлась дворянством, формат получения титула основывался не на традиции, но на воле монарха, более того, титул не распространялся на семью его обладателя и в большинстве случаев (2/3) был не наследуемым, что является фундаментальным отличием от формы традиционного дворянства и воплощением достижений революции в отмене привилегий. Новая элита Наполеона фактически представляла собой не дворянство, а стройную систему иерархии государственных служащих, которую Уильям Дойл сравнивает с Табелем о рангах Петра I.

Несмотря на то, что все титулы были традиционными, заимствованными из существовавших титульных структур - граф, барон, рыцарь и т.д., они были привязаны к конкретным государственным должностям и функциям как гражданским, так и военным. В сущности, они были исключительно личными, однако была введена система «майората», которая предполагала передачу титула старшему сыну. Для получения данной привилегии обладатель титула должен был не только передать значительную сумму в 200,000 франков в казну, но и иметь существенный доход с собственности и платить большие налоги.

В Наполеоновской системе сохранилось всеобщее налогообложение, введенное в революционный период, более того, новая элита выбиралась из числа наиболее крупных налогоплательщиков, чем принципиально отличалась от старого дворянства. «Минималисты» также часто апеллировали к возвращению уничтоженной в период революции системы продажи должностей, которая являлась неотъемлемой чертой старого порядка.

Однако нельзя сказать, что данная система получила столь же массовое распространение, поскольку продавалось исключительно право «майората». Император, как и большинство современников считал, что уничтожение продажи гражданских и военных должностей, установление меритократии было одним из главных достижений революции. Таким образом, новая наполеоновская элита не обладала таким же набором привилегий, как дворянство старого порядка, лишь частично были введены элементы старого порядка, которые не были сильно распространены при новом режиме, а большинство достижений революции были сохранены Doyle W. The Napoleonic Nobility Revisited // France and the Age of Revolution: Regimes Old and New from Louis XIV to Napoleon Bonaparte. P. 150-152..

Дворянство старого порядка входило в состав новой элиты Наполеона, однако его состав не превышал ј от общего количества членов. Большая часть, около 58% ее членов, были выходцами из буржуазии, а чуть меньше 1/5 (19.5%), - выходцами из низших слоев населения. Современные историки показали, что дворянство старого порядка также не было закрытым сословием и из-за системы веналитетов активно пополнялось выходцами из третьего сословия. Однако не было случаев, чтобы представители низших слоев населения становились дворянами.