Эпоха "обретения родины" в средневековой венгерской историографии

Таким образом, этнический дискурс венгерских хроник не ограничивается сценарием этногенетических легенд. Мы видим так же дискурсивный сценарий, который мы можем назвать «воинским» - этноним употребляется по отношению к какому-то войску, характеризуются же эти группы в связи их боевыми качествами, тактикой боя, вооружением. Так секеи и печенеги - это легковооруженные воины, они идут впереди венгерского войска, печенеги и куманы могут бояться тяжеловооруженных воинов (немцев, греков или мадьяр). Шушарин дает такую трактовку определения секеев и печенегов как «презреннейших», сопоставляя с некими венгерскими источниками 13 в., в которых тяжелое рыцарское вооружение определяется как «достойное» или «благородное». Так секеи отличаются, согласно Шушарину, не языком, происхождением или подданством, а тем, что они являлись легкими конниками, в отличие от венгерских рыцарей.

«Воинский» сценарий демонстрирует интердискурсивность, то есть взаимодействие, взаимопроникновения разных дискурсов, выражающиеся в заимствовании разных типов знания, тем, сюжетов, моделей, категориальных аппаратов. С одной стороны, мы видим связь с дискурсами королевской власти и «communitas regni», так как «воинский» этнический сценарий используется для того, в первую очередь, что бы описать сражения между армиями королей. С другой стороны, в ряде контекстов печенеги, куны и конечно секеи, являются подданными венгерского короля. Таким образом, их отдельное упоминание оправдано только в связи с тем, что они структурно выделены в войске и в системе обороны королевства - они занимали свое место во время похода и на поле битвы и использовали свою тактику. Конечно, вряд ли, для секеев и кунов - их принадлежность к этим группам выяснялась лишь на войне. Ведь они имели и свои особые дарованные привилегии и расселены на специально дарованных землях, где вели отличающийся от привычного для основной массы, как крестьян, так и знати, образ жизни. Хотя и данные вольности и традиции были во многом обусловлены военным значением таких групп для Венгрии. Видимо разные статусы этих групп как-то учитываются в этом дискурсе, иначе можно было бы ограничиться одним названием - например секеи. Но нам важно понять здесь не столько, как широк набор смыслов, который мог вкладываться в понятие «секей» или «кун», сколько, то как функционирую этнические категории в конкретном дискурсивном сценарии.

Здесь мы видим, что «социальная организация культурных различий» вписывается в выполнение определенных военных задач королевства. Этнический дискурс авторов венгерских хроник приписывает этнические категории войскам, а в качестве этнических маркеров использующие позицию группы в военных конфликтах, а также её военные функции и качества. Шушарин и другие исследователи предлагали иное объяснение - у венгров было свое этническое самосознание, но «феодальные» авторы хроник иногда путали настоящие «этнические параметры» с сословными и «хозяйственно-культурными» отличиями. Так «куны» на самом деле этнически, как указывал Шушарин, это представители самых разных народов, секеи же мадьяры, что «неоспоримо подтверждается лингвистикой, этнографией и письменными источниками». С нашей точки зрения, не авторы венгерских хроник делают ошибки, из-за некого искажения их «этнического самосознания» «классовым», а понимание природы этнического, свойственное бромлеевской этнологии предполагает иные артикуляции значений, чем дискурсы задействованные в венгерских хрониках.

Шушарин отмечал, что секеи и печенеги были указаны отдельно в описаниях сражений, потому что венграм были очевидны их некие культурные и этнические отличия. Так исследователь противостоит взгляду, согласно которому под «венграми» в средневековых венгерских источниках подразумевались почти исключительно подданные венгерского королевства, жители Венгрии. Но аргументация Шушарина оказывается непоследовательной - ведь в таком случае, авторы должны были упомянуть не только секеев и печенегов, но и тевтонов или алеманов, латинов, всех выходцев из других стран, служивших Арпадам, а также представителей невенгерских коренных жителей Венгрии - «склавов». Почему в ряде контекстов для авторов важно категоризировать индивидов и группы как «тевтонов», «латинов», а в случае описания королевского войска и сражений, отдельного упоминания заслуживают только секеи и печенеги? Мы считаем достаточно убедительным объяснением этих затруднений, существования дискурсивного сценария, в соответствии с которым авторы интересующего нас круга источников описывают события связанные с войском и битвами. В рамках этого дискурсивного сценария этнические категории выполняют те функции и актуализируются в тех ситуациях, которые были рассмотрены выше.

Внимание стоит остановить на конфликте венгров с королем Петром Орсеоло (см. цитату из «Деяний» магистра Симона выше). Хронисты обвиняют Петра в тирании и в том, что он ущемлял интересы венгров в пользу «госпитов» - «тевтонов» и «латинов». Королю-тирану приписывается, в частности, иноэтнический стереотип - «furor teutonicos». У Кальти в одном из фрагментов этот же термин используется в контексте сражения - перед битвой часть венгров тряслась от страха перед «немецкой яростью». Также в эпизоде, когда венгры направляют посольство к скрывающимся на Руси Эндре и Левенте с просьбой вернуться, обещая, что как только они окажутся в венгерских пределах, все венгры устремятся к ним чтобы защитить от «ярости немцев». Здесь также можно усмотреть военный контекст - подразумевается ведь защита принцев силой оружия. Вполне возможно, что и во фрагменте, описывающем правление короля Петра, магистры Симон и Марк выбрали язык «военного» дискурсивного сценария, чтобы подчеркнуть конфронтацию между королем и его королевством. Впрочем, Марк Кальти использовал также формулировку, в которой многие исследователи видят скорее бытовой стереотип немцев и итальянцев: король разорял королевство с «немцами яростно ревущими как звери и латинянами, трещащими с болтливостью ласточек» («cum teutonicis belluina feritate rugientibus, et cum latinis yrundinum garrulitate murmurantibus»).

Интересно отметить, одну деталь. И Симон и Марк пользовались, вероятно, одним источником, не сохранившейся хроникой 11 в. Но автор Иллюстрированной Хроники так же взял информацию из житий Св. Геллерта (Герарда). Кезаи, же вероятно, ближе к тексту источника, и отсутствие некоторых сведений из житий Геллерта, существенно смещает акценты в описании событий. Так сообщая о засилье немцев, магистр Марк добавляет, что «крепости и замки охранялись немцами, чтобы сохранить королевство в христианской вере, потому что народ венгерский был скорее склонен к язычеству, чем к христианской вере». Так же он ярко рассказывает о языческом восстании Варта и мученической гибели епископа Герарда. Симон о Кезаи не пишет о восстании язычников, сообщая лишь, что «венгры решили взбунтоваться и убивали везде «тевтонов» и «латинов», не жалея женщин, детей и священников, которые были поставлены при правлении Петра плебанами и аббатами». Епископ Герард таким образом становится невинной жертвой восстания направленного против короля и вредивших с его помощью тевтонов и латинов. Герард конечно советовал жестокому королю измениться и предсказывал плохой конец.

Источник 11 в., на который опирались оба автора, не мог не знать про языческое восстание и другие, относительно недавние события. Так что он, как мы можем полагать, специально затушевал этот аспект конфликта и переложил большую часть вины на короля, «тевтонов» и «латинов». Симон из Кезы полностью воспроизвел эту схему, Марк из Калта же не имея оснований не верить сообщениям старых хроник, сделал однако поправку на те версии, которые были доступны ему из других источников, в частности, из житий Св. Герарда.

Нужно отметить черты характерные особенно для описания наиболее древних и легендарных периодов: происхождение и жизнь венгров (или гуннов) в Скифии, первое переселение и завоевание Паннонии Аттилой, второе переселение и период правления Альмоша, Арпада и других первых князей. Стоит обратиться в первую очередь к «Деяниям венгров» анонимного нотария короля Белы. Он достаточно часто употребляет этнические термины, такие как gens, natio, populus, многочисленные варианты этнонимов. В тексте анонимных «Деяний» поэтому легче найти некоторые тенденции употребления таких понятий, а затем сравнить с тем, что мы видим в поздних хрониках.

В этнические группы включены далеко не все жители описываемых королевским нотарием земель. Этнической принадлежностью обладают правители, знать, воины. Но кроме них существуют некие «местные» - «incole», то есть рядовое податное население. Для того, чтобы проиллюстрировать дихотомию этнической группы и «местных», возьмем следующий пример. Узнав о приближении «Хетумогер» римляне бежали из Паннонии, позволив венграм беспрепятственно овладеть городом Аттилы. Но оказывается, что Паннония с бегством римлян не опустела. Отпраздновав победу, венгры начинают строить замки и покорять «не имеющее числа» местное население.

То есть римляне - это не всё население Паннонии, а лишь знать и воины. Простой «народ» (populus, incole) этнической принадлежности не имеет, как не имеет оно политической власти и оружия. Их даже можно отдать вместе с землей, на которой они живут, другому сеньору, как поступает Салан. Видимо, это и есть зависимое крестьянское население. Собственно, все вооруженные операции венгров в Паннонии сводятся к тому, что они изгоняют или уничтожают правителей - поселившихся в этой стране после смерти Аттилы, захватывают себе земли и подчиняют «местных». Вся активность, проявляемая «местными» сводится, к добровольному подчинению венграм, посылке им даров и заложников и строительстве венгерских замков.

При этом, интересно, что «incole», так же могут отличаться друг от друга, или, говоря точнее, есть какие-то выделяющиеся по какому-то признаку локальные группы «incole». Так в главе 45 Аноним пишет о неких «civibus bulgarorum et macedonum», а в главе 9 о «pastores romanorum». В первом случае, он сам называет их incole («Tunc omnes incole illius miserunt nuntios suos cum donnaris multis») и наделяет соответствующими свойствами. Что касается слова «civiles», то для правильного перевода полезной может быть глава «О Саболчу». В ней сообщается, что Зоболшу / Саболчу собрал в построенный им замок многих «сервиентов» из «местных», «которые теперь называются ciuiles». Речь идет видимо, об «иобагионах замков» - обязанных военной службой и продуктовыми поставками землевладельцах, подчинявшихся замковым ишпанам. Видимо, он считает какие-то болгарские группы аналогичными венгерским иобагионам, или просто считает очевидным, чтобы иобагионы были и в других странах. Что касается «pastores romanorum», то о них из 11 главы известно, что их поселили в Паннонии римские князья («romani principes»), чтобы они пасли их стада, так как Паннония - пастбище римлян. То есть, эта группа также обладает характеристикой incole.

Интересно, кроме того, что Аноним пользуется одной и той же конструкцией, называя обе этих группы - термин указывающий на социальную / социо-профессиональную принадлежность в номинативе и этноним в генетиве. Проблема заключается в том, как переводить эту конструкцию - римские пастухи или пастухи римлян? То есть римляне ли эти пастухи или они просто принадлежат римлянам. Исходя из отмеченных нами закономерностей употребления понятия incole и этнонимов, можно утверждать, что «romanorum» указывает на принадлежность пастухов римлянам, а не к римлянам.

Можно считать этот фрагмент частным случаем использования «военного» сценария этнического дискурса. Этому казалось бы противоречит тот факт, что иобагионы то как раз имеют военную функцию. Но в данном случае их роль очень пассивна - фактически только в том, что бы подчиниться завоевателям. В данном случае Аноним окрасил в этнические категории именно активных участников сражений, остальных же низвел до положения «incolae». Есть возможность усмотреть в разделении на тех, кто обладает этнонимом в номинативе и на incoles, исключенных из этнической группы незнатных. Сложно сделать однозначные выводы из такого ограниченного набора сообщений.

Интересные наблюдения можно сделать, если обратить внимание на «полиэтничность», то есть на то, как налагаются друг на друга разные этнические границы, или как разные группы существуют в рамках более крупных единств. С одной стороны, мы видим, что венгерская знать или венгерское войско могут выступать как венгры, но отдельный представитель этой знати, этого войска может быть куманом или русичем - одним из тех, кто присоединился к венграм по пути Альмоша в Паннонию. Похожую ситуацию мы видим и в «гуннской хронике» магистра Симона. Так венграм в Паннонии противостоят римляне. Но «тетрархом Паннонии» является лонгобард Макринус (natione Longobardus), а королем римлян - алеманн Дитрик Веронский (allamannum natione). Такие примеры можно найти и в сообщениях о менее легендраных событиях. Здесь можно сделать вывод о том, что может быть некая личная идентичность, а может быть «политическая» или «публичная» - война и власть осуществляются от имени последней, но конкретный человек может характеризоваться первой. Интересно, что авторы хроник, упоминая впервые какого-то человека, как правило, сообщают о нем какую-то информацию - о его происхождении или статусе: Кадар из рода Турна, Святополк сын Морота, Турзул воин-куман, Детрик Веронский, аламан по-происхождению. Таким образом, если нечего сказать о происхождении героя (предки, род или место происхождения) - то можно назвать хотя бы этническую принадлежность. Часто это выглядит в форме «…natione». Думаем, что можно назвать это «дискурсивным сценарием личного происхождения». Судя по альтернативам «этничности», она тоже воспринимается авторами как происхождение или родство с некой группой. Такое происхождение не столь важно как принадлежность к конкретному знатному роду или потомству известного человека, но если автор по какой-то причине не может назвать таких предков, то «…natione» выступает как удобный субститут. Интересно, что и в актовых материалах, касающихся сделок или привилегий, о конкретных людях сообщали любую идентифицирующую информацию, включая и этнические категории (например, Bachkolda Cumanus).

Только что рассматривалась ситуация когда люди, в частном порядке имеющие разное этническое происхождение, принадлежат тем не менее сообществам, которые описываются как имеющие одну общую этническую идентификацию - войско, nobilitas regni, communitas regni и т.д. При этом дискурс о communitas regni включает в себя этногенетические легенды - описывая сообщество, как происходящее от одного общего предка или какого-то древнего народа. С другой стороны, есть и иные случаи. В некоторых эпизодах, вопреки дискурсивным сценариям единого происхождения и истории народа королевства подчеркивается многочисленность этнических групп под одним скипетром или одними знаменами. Больше всего такие примеры бросаются в глаза в сочинении магистра P. Венгры сами выступают в союзе с другими народами (куманы, секеи) и встречаются с ещё более полиэтничными войсками и населениями паннонских княжеств.

Интерес к «народам», диктуется жанровыми особенностями анонимных «Деяний венгров» - влиянием эпоса и исторического романа. Интересно, что полиэтничность характерная черта войск и свит легендарных языческих азиатских и восточноевропейских правителей в современной Анониму эпической литературе. Так описывается свита короля Аттилы в «Песни о нибелунгах», состоящяя из руссов, греков, валахов, поляков, печенегов, готов и т.д., войско эмира Мальте в «Песне о Роланде» из персов, лютичей, ботенротцев, армян, мавров, авар, прусов, словенцев, гуннов, венгров, курдов, сербов, славян, турок, черных негров, свирепых угличей и т.д. Таким образом, перечисление многих народов может служить для того что бы подчеркнуть могущество некого государя или войска, многочисленность вассалов или воинов. Качественное разнообразие должно усилить впечатление слушателя или читателя от количества.

В контексте «Деяний венгров», такое перечисление может говорить об обширности Паннонии и ограбленных венграми земель. В ещё большей степени у Анонима этой цели служит употребление оборотов, таких как «subiagare gentes (et regna)» и, в особенности, «omnes /plures nationes». В этих случаях, понять конкретно какие nationes и gentes имеются ввиду невозможно, и более того, сообщения о подчинении неких gentes или nationes не относятся к сообщениями о битвах или соглашениях между венграми и поименованными этническими группами. Венгры подчиняли многочисленные gentes, nationes и даже regna в перерывах между победами над «паннонскими князьями». Необходимо отметить, что подданные Аттилы при этом остаются гуннами, а Мальте - арабами, т.е. сообщество, основанное на общей лояльности, и в этом случае сохраняется. Эту модель использования этнических категорий можно назвать «эпической», так как именно в эпосе она нашла свое самое яркое, иногда даже гротескное, выражение.

Необходимо заметить, что эта традиция имеет в средневековой Венгрии сильного союзника. Сам святой король Иштван в своих «Поучениях к сыну» утверждал, что «королевство одного языка и одного нрава является слабым и хрупким» («unius linguae unuisque moris regnum imbecille et fragile est»). Это говорится во главе «De acceptione exterrorum et nutrimente hospitum», в которой говориться о так называемых «госпитах» - иноземцах селившихся на специальных условиях в венгерском королевстве или приглашавшихся на службу венгерским королем. Он скорее всего руководствовался более прагматичными мотивами, чем авторы героических сказаний, романов, деяний и хроник. Но король Иштван апеллирует к тем же представлениям - сильное королевство объединяет многие народы. Интересно, что в данном случае Иштван говорит о «языке и обычае», то есть о культурной идентичности, прежде всего. Это представление легко может сосуществовать с идеей народа как политического тела, в рамках communitas regni.

4. Венгры-завоеватели: сообщество и его границы

Имели ли представления о гуннском происхождении и переселении из Скифии какое-то значение для самоидентификации венгерской знати (или какой-то иной предполагаемой авторами хроник группы), для категоризации других групп? Легитимировали ли они власть и статусы в средневековом обществе?

Рассмотрим сначала «Деяния венгров» Анонима. История скифов и венгров имеет согласно его сюжету периоды, когда сообщество объединено под властью короля (и всегда представителя одной и той же династии - потомков Магога), и когда никакого короля нет. Особое значение имеют князья (duces, personae principalis). Они являются знатнейшими людьми венгерского народа и военными предводителями. Об обстоятельствах прихода Аттилы к власти в «Деяниях венгров» ничего не сказано, однако, что касается династии Арпадов, то она получила власть через договор и клятву семи знатнейших князей об избрании Альмоша в качестве верховного вождя и признании за его потомками наследственной власти над венграми. Последующие венгерские хроники перенесут аналогичную схему установления королевской власти и на эпоху Аттилы. Как себе представлял приход к власти Аттилы Аноним, мы знать не можем, потому, что этот период просто не освещен в его хронике. Мы считаем, что сюжет об избрании Альмоша первичен по отношении к сюжету об избрании Аттилы. Во-первых, он хронологически зафиксирован раньше в источниках (Деяния венгров Анонма написаны на руб. 12-13 вв., остальные хроники - позже 2-ой половины 13 в.). Во-вторых, этот сюжет обладает деталями, которые могут свидетельствовать о живой на момент фиксации исторической памяти венгров об их становлении и переселении. Так Аноним фиксирует древний этноним Хетумогер. Таким образом, уже избрание Аттилы было изображено по аналогии с более древним сюжетом об избрании Альмоша.

Аноним посвящает свое произведение и обращается к знати, то есть «благороднейшему народу Венгрии». В Прологе он утверждает, что собирается ответить на вопросы короля Белы - откуда пришли венгры, откуда происходят названия «ungarii», как называют венгров иностранцев, и «mogerii» как называют себя сами венгры, почему Альмоша считают первым вождем Венгрии, от которого пошли венгерские короли, и сколько королей и королевств подчинили себе вышедшие из Скифской земли венгры. Этот фрагмент обнаруживает двойственность задачи Венгерского Анонима. С одной стороны, он обращается к некой группе, которую обозначает как «благороднейший народ Венгрии», с другой - он сам должен и определить её, назвать то, чем она является. Аноним осуществляет «интерпелляцию» («обращение») - некто должен узнать себя в этом обращении («благороднейший венгерский народ») и, таким образом, поместить на определенную позицию внутри дискурса, навязываемого Анонимом. Магистр П. участвует в символической борьбе за идентичность. Поэтому Пролог, с одной стороны, посвящен обеспечению номинаций Анонима символическим капиталом, с другой - определению и демистификации его конкурентов в символической борьбе.

Первую задачу должен решить выбор двух позиций. Во-первых, работа Анонима - это ответ на перечисленные вопросы короля Белы - автор таким образом получает своего рода королевскую санкцию на то, чтобы определить группу. Во-вторых, магистр П. позиционирует себя как «грамматик» (litterator), который способен донести «правду об истории, как её излагают некие документы и ясно толкуют исторические сочинения». Анониму, как «грамматику» оппонируют крестьяне и некие «жонглеры» (ioculatores), и соответственно, документам и историческим сочинениям - «лживые басни» и «крикливые песни». При этом, Аноним сам активно использует сведения из народных сказаний, которых, вероятно, он заклеймил им в этом пассаже.

Автор дает свою этимологию этнонимам, вписывает память о переселении и первых правителях в рамки приемлемого для него дискурса «образованных». При этом он не пишет историю с нуля - он использует те элементы, которые должны быть в том или ином виде известны адресату. Переселение, имена вождей и тем более этнические стереотипы - факты известные обществу в котором жил Аноним. Об этом мы можем судить по тому, как сведения «Деяний венгров» об этих элементах перекликаются с тем, что мы знаем из записей устной традиции, генеалогий и актовых материалов. Некоторые фрагменты «Деяний венгров» сами являются фиксацией устной традиции (в чем иногда признается и сам автор). Её аутентичность подтверждается многочисленными совпадениями и параллелями, которые можно найти, сопоставляя разные, часто не связанные между собой, записи устных преданий - в сообщениях Константина Багрянородного, разных групп венгерских хроник и анналов. Некоторые свидетельства Анонима допустимо считать информацией о практическом опыте общения: бытовые стереотипы, ментальная география его современников, знания которые были приобретены (им или его информаторами) на полях сражений и в путешествиях. Такая информация не может не играть важной роли для Анонима, как и других венгерских авторов. По утверждению Бурдье, «когнитивный эффект, производимый объективацией в дискурсе, зависит не только от признания, которым располагает личность, выражающая этот дискурс. Он также зависит от того, в какой степени дискурс, провозглашающий групповую идентичность, укоренен в объективности группы, к которой обращаются, т.е. от того, насколько члены группы признают этот дискурс и верят в него».

Но что за сообщество пытается определить Аноним? Его задачи не ограничиваются описать венгров, лишь как группу людей наделенных общими культурными характеристиками и кровным родством. «Благороднейший народ венгров» это агент коллективных действий, производства легитимности и власти, то есть то, что можно назвать политическим телом или политическим единством. Начало венгерской группе положило решение Хетумогер («семь правителей») уйти из Скифии и избрание ими предводителя - Альмоша. До этого речь идет о скифах как жителях Скифии, или дентюмогер как жителях Дентюмогер (как называли Скифию её жители, если верить Анониму). Таким образом, венгры - это народ вышедший из Скифии под верховенством Хетумогер. Семь князей, или Хетумогер выступают и далее нередко как субститут всего народа, даже после того как он получил имя «венгры» (ungarii).

Но самым важным конститутивным событием становится избрание вождя. Они «добровольно и по общему согласию избрали вождем и повелителем себе и сыновьям своим до последнего колена Альмоша … и тех, кто происходит из его рода». Интересно, что избрание вождя является обязательным условием успешного коллективного действия: «семь правителей … пришли к верному выводу, что не смогут достичь намеченной цели, если над ними не будет вождя и повелителя». Здесь мы видим то, что юристы канонического права именовали «mysterium ministerium», когда официальный представитель группы оказывается наделенным всей полнотой власти действовать и говорить от имени группы, которую он создал самим своим существованием как олицетворение группы. Впрочем право репрезентировать группу и обладать над ней высшей властью, нужно заслужить - быть легитимированным группой. Семь князей не только присягнули Альмошу, но и заключили клятву друг с другом. «Хетумогер» выступает как «conjuratio» - объединение на основе взаимной клятвы. Лежащая в основе conjurationes клятва является клятвой прoмессивной, то есть клятвой-обетом, которая связывает поклявшихся на будущие времена и предопределяет их деятельность. Предание о клятве выступает ещё одним инструментом конструирования «венгров»: «посредством принесения клятвы социальная группа утверждает себя как группу относительно своего окружения».

Важно, что Альмош участвует в этой клятве как один из семи. Речь идет о взаимных обязательствах, а не о выражении лишь преданности остальных князей Альмошу. Поэтому не случайным кажется появления такого пункта клятвы, как «те семь правителей … и их сыновья навсегда останутся в совете вождя и никогда не утратят почета в королевстве». Таким образом, эти семь князей оказываются так же учредителями королевского совета и его наследственными членами. Важно, что в этом принимает участие не «весь народ», «вся знать» или «communitas regni», а ограниченный круг лиц. Возможно, Аноним даже подчеркивает это, употребляя формулу «isti principales persone». Неудивительно, что эти «семь предводительствующих персон» оказываются потомками перечисленных здесь же родов, большая часть из которых идентифицирована как реально существовавших в Венгерском королевстве. Нарушение клятвы со стороны потомков Альмоша в контексте текста клятвы так же наказуемо, как и предательство вождя потомками остальных из Хетумогер. Легенда о Хетумогер, таким образом, очерчивает ограниченный круг высшей венгерской знати (возможно тех, кто назывался в документах maiores) с особыми правами и наибольшей возможностью влиять на решения короля.

Интересно отметить, что скифы неоднократно называются как «gentes» и «populi», a не как «gens». В дальнейшем, в адрес уже венгров этнические категории в множественном числе не употребляются. Это можно объяснить конечно тем, что венгры - лишь один из скифских народов. Но мы имеем ещё два случая употребления «gentes» по отношению к конкретным группам: хазарам (cozar), секеи (siculi) и алеманы (alimoni). Первые живут согласно Анониму в междуречье Тисы и Муреша, вторые рядом с рекой Кородь, а последние, видимо, в Алеманнии. Так как все эти группы можно локализовать, то множественное число вряд ли указывает на то, что они живут в разных местах. В отношении «славян» и «булгар» - термин «gentes» или «populi» не употребляется, несмотря на то, что они как раз оказываются жителями разных княжеств и королевств. Вряд ли можно считать, что множественное число указывает тут на многочисленность этих народов - области расселения, по крайней мере, секеев и неких «cozar» не велики, и не соответствуют поэтому предполагаемой идее об их многочисленности. То что объединяет эти группы - это отсутствие какого-то названного по имени или титулу единого правителя. То есть их политическое единство никем не репрезентируется, в отличие от статусов венгров, немцев (teutoni), греков и чехов, репрезентируемых князьями и императорами. Возможно, множественное число в данном случае указывает на слабую институализацию статуса групп. Мы можем предположить, что и в случае со скифами Аноним делает такое различие. До избрания Альмоша и клятвы Хетумогер - предки венгров были «народами», а после - настоящим народом. Если наш вывод верен, следующим заключением является то, что магистр П. рассматривает венгров именно как политическое тело, communitas regni.

Интересен в этом контексте сюжет присоединения многих русичей и куман к венграм по пути в Паннонию. Семь куманских вождей так же решили избрать над собой правителем Альмоша. После этого они подтвердили свои слова клятвой, и в то же время, сам Альмош и его бароны (primates) связали себя с ними клятвами верности. Стали ли семь вождей куман равными по статусу Хетумогер? Скорее всего, нет, ведь Аноним не приводит текста клятвы и не упоминает каких-то особых условий этого соглашения. Однако и нельзя сказать, например, что венгры или Альмош подчинили куман. Куманы стали полноценной частью венгерского communitas. В дальнейшем, о некоторых вождях и воинах упоминается, что они куманы. Но в качестве всего войска, коллективного актора выступают венгры или Хетумогер. При этом куманы как отдельная группа не исчезают из состава враждебных армий. Здесь видимо работает уже зафиксированная нами в прошлой главе схема. Описывая сражения, автор применяет «воинский этнический дискурс», а представляя конкретных героев - «дискурс личного происхождения». То, что войско Альмоша описывается как «венгры», тогда как вражеские армии часто представляют собой «полиэтничные» объединения может быть объяснено влиянием художественных приемов эпоса, о которых мы также уже говорили (то есть Альмош изображается как победитель многих народов и многих правителей).

Можно отметить также, что хронологически присоединение куман к Альмошу предшествует переименованию скифов в венгров (hungari). Новым именем окрестили воинов Альмоша соседние народы, после того как они захватили замок Хунгу (Ужгород) и задержались там на некоторое время. Это подчеркивает воинский характер идентификации венгров. Поэтому можно сделать вывод о том, что «воинский этнический дискурс» господствует в сочинении Анонима. Об этом свидетельствует и уже отмеченное в прошлой главе противопоставление лишенных этничности incoles и этнически определенных воинов и правителей. Господство «воинского этнического дискурса» в сочинении Анонима, по нашему мнению, объясняется не только жанровыми особенностями текста, но и тем, к кому обращается автор, как к «венгерскому народу». Очевидно, к тем, кто узнавал себя в воине служащем потомкам Альмоша.

Как мы уже выяснили, Аноним не знает или игнорирует гуннскую генеалогию венгров. Но он знает о том, что Альмош и Арпад происходят из рода Аттилы. Он не указывает при этом точную степень родства. Какую роль играет это происхождение в сюжете «Деяний» и в построениях Анонима? Происхождение от Аттилы не является каким-то необходимым условием легитимации власти Арпадов и венгров над Паннонией и Трансильванией. Они владеют землей в первую очередь по праву завоевания. Отношение Анонима хорошо передается следующим его пассажем о походе Тухутума: «Как говорят наши менестрели: они земли все себе приобрели, и доброе имя стяжали. Что ещё?». Память о правлении Аттилы была лишь аргументом в пользу избрания именно Альмоша, как его потомка, вождем в поход на Паннонию. У противников новость о появлении потомка Аттилы вызывает страх. Но связан ли он с какими-то правами Альмоша и венгров на Паннонию? Менумороут явно думал иначе, он правит «милостью императора греков» и никто кроме его непосредственного господина не может у него её отнять. Князь Бихора бравирует тем, что его не пугает даже то, что Арпад потомок короля Аттилы, который уже захватывал эту землю, и которого называли «бичом божиим». Таким образом, речь идет не столько о правах, сколько о грозной репутации Аттилы, которая переносится на весь его род.

Что вообще заставляет Анонима напоминать читателю о происхождении? Следует ли он просто историографическому штампу, связывающему венгров и гуннов? Играет ли это какую то иную роль, по мимо рассказа о всем, что может вызвать интерес читателя, или всем, что только удалось узнать Анониму о прошлом Венгрии? Страну, которую собрались покорять Хетумогер, автор обозначает как «земля короля Аттилы». Так же магистр П. отождествляет город Буда (Будувар) с городом Аттилы. Последний топоним встречается неоднократно в тексте «Деяний» и имеет две формы - немецкую и латинскую: Ecilburgu и Ciuitas Atthile regis. Аноним сам говорит о немецком происхождении первого топонима (theotonicis Ecilburgu uocatur).

Оба этих этнонима содержатся в записанных версиях германского эпоса, в первую очередь, «Песни о Нибелунгах». О стране Аттилы говорится в авентюрах 20, 22 и 23. Интересно, что в 20 авентюре эта страна локализуется именно в Венгрии. Хотя гораздо чаще там употребляется термин «гуннская страна», которого в сочинении анонима, однако, нет. Интересно, что и создатель «Песни о Нибелунгов» не отождествляет венгров и гуннов. Королем венгров был Бледель, который конечно же был подчинен Аттилой. О городе Аттилы говорится в авентюре 22. Правда если Аттила отождествляет его с Будой, то автор «Песни о Нибелунгах», вероятно, с городом Гран (Эстергом). Так же город Аттилы появляется и в хрониках, например, Chronica Sсlavorum Арнольда из Любека (под 1189 г.) и в описаниях и документах связанных с так называемыми третьим и четвертым крестовыми походами.

Ментальная география немецкого эпоса и описаний региона крестоносцами была знакома магистру П. Она повлияла на «Деяния венгров» и всю последующую хроникальную традицию не только появлением указанных двух топонимов. Страна Этцеля, если взять во внимание этнический и религиозный состав подданных указывает на неё как на границу Западно-Христианского мира. И охватывает эта граница те страны и народы, которые мы сейчас, часто включаем в «Восточную Европу». В этой стране нет элементов, которые можно было бы отнести к мусульманскому миру, или миру чистой игры фантазии. В первую очередь это этнография и топонимика Среднего Подунавья, но так же, хоть и, в меньшей степени, Балкан и Руси. Из списка вассалов Этцеля выбивается казалось бы датчанин Хаварт. Возможно он появляется потому, что Дания для создателей эпоса так же находится на окраине христианского мира - и в середине 12 в. из Дании организовывались экспедиции против язычников-славян. Впрочем, возможно и другое объяснение - на произведение могла повлиять традиция отождествления даков и данов, а Дакия в свою очередь - название для нескольких существовавших в разное время римских провинций - в Нижнем Подунавье и на севере Балкан. В любом случае - страна Аттилы содержит маркеры наиболее удаленных частей Европы, стран в которых христианство сталкивается с язычеством.

Что стало причиной утверждения венгерской топонимики в качестве своего рода «центра периферии», самой важной точкой на этом пограничном пространстве? Возможно, это связано с тем, что через Венгрию проходили маршруты крестоносцев на Балканы. В Венгрии начинались первые трудности (плохо знакомая местность, многочисленные полноводные реки опасные для переправы, первые крупные столкновения с местными жителями, особенно на восточных рубежах королевства, например в районе Земуна). Двор венгерского короля (то есть в некоторых случаях это «город Аттилы») - последнее место где им оказывали гостеприимство. Возможно и идея «Паннонии как пастбища римлян» тоже связана с ментальной географией крестовых походов - Одон Дейльский рекомендует заготавливаться пилигримам фуражом в Венгрии, хвалит богатство этой земли и ссылается на то, что даже у Юлия Цезаря здесь были некие склады.

В историографии давно ведутся споры о «политической географии» и «этнографии» Паннонии и Трансильвании в «Деяниях венгров» нотария короля Белы. Автор претендует на то, что собирается рассказывать историю согласно «неким историческим сочинениям». Но карта завоеванной Паннонии плохо согласуется со свидедетельствами западных хроник (если он имел в виду их в качестве тех исторических сочинений), в том числе тех, с текстами которых он работал. Анахронизмы, нестыковки и уникальные свидетельства о Среднем Подунавье 8-9 вв. в сочинении Анонима имеют разные объяснения. Как нам кажется, наиболее убедительная трактовка, решающая большинство возникающих вопросов - это перенос на карту довенгерской и ранневенгерской Паннонии этнических и других реалий Балканского полуострова. Мы считаем, что это стало возможным благодаря обращению Анонима к образу «страны Аттилы» и сюжетам ментальной географии крестоносцев. Он игнорирует существование Великой Моравии и мораван в довенгерской Паннонии, но зато населяет её теми же народами, что присутствуют в свите Этцеля. Конечно он не видит проблемы что бы добавить и другие группы, известные благодаря уже венгерскому материалу - секеев и кавар.

Важно отметить, что в героических песнях - Аттила славный, могущественный правитель, а не бич христианского мира (хотя он, безусловно, язычник). Такой герой в качестве предка Арпадов куда более желателен, чем тот образ Аттилы, который был свойственен ученой традиции.

Образ «страны Аттилы» требует подчеркивать «полиэтничность», многообразие земель и жителей Венгрии. Такой дискурс, как мы уже выяснили в прошлой главе не разрушает единства communitas regni, «благороднейшего венгерского народа». Другая же традиция требует описания «народ» как имеющий общее происхождение. Таким образом в рамках одного сочинения оказываются задействованы разные, трудносочетаемые дискурсы.

Почему автор считает обращение к мотивам «страны Аттилы» не менее актуальным, чем к мифу об общем происхождении? Возможно именно, потому, что миф об общем происхождении был слишком отвлеченным и неинтересным тем к кому обращался автор. Венгерская знать не находилась в какой-то изоляции от Латинского Запада. Они сами участвовали в крестовых походах (в том числе и король Бела, нотарием которого был Аноним), они были знакомы с эпической и куртуазной литературой, разделяли общие ценности. О глубине проникновения куртуазных образов и порядков ярко свидетельствуют антропонимика и топонимика Венгерского королевства (Эчеллё, Перьямос и Иктар - так звали некоторых представителей высшей знати, давшие в свою очередь имя некоторым замкам и городкам - являются венгерскими формами имен Ахилла, Перьяма и Гектора), распространение списков рыцарских и исторических романов, и даже появление переводов таких сочинений на венгерский. Легенда об Аттиле создавала образ, в рамках которого венгерские рыцари могли позиционировать себя внутри этого пространства, сформированного куртуазной литературой, трубадурами, общением с иностранцами при дворах и в крестовых экспедициях. Она была достаточно убедительной - Аттила был хорошо известен, и память о нем была связана с регионом. Альмош и Арпад не пользовались такой славой, поэтому аппелировать исключительно к ним было не эффективно. О степени востребованности легенды об Аттиле свидетельствует и утверждение термина «город Аттила» в качестве официального названия Обуды на некоторое время в середине 12 в.

Перейдем к рассмотрению этих сюжетов в венгерских компилятивных хрониках. Симон из Кезы так же посвящает труд своему королю - Ладиславу. Он ставит те же цели, что и Аноним. Он тоже указывает на оппонентов - тех, кто написал неправильную историю венгров. В данном случае это некий Орозий считавший, что венгры произошли от демонов. Автор удревняет историю венгров - гуннский этап практически копирует этап переселения венгров из Скифии в Паннонию. Гуннское сообщество имеют ту же организацию, что и приписывалась венграм. Гунны и венгры полностью отождествляются Симоном из Кезы и Марком из Калта, как и поздними хронистами. Решение избрать князей также было вызвано необходимостью выйти из Скифии и покорить новые земли. Фактически с этого начинается гуннская история - до этого речь шла только о первопредках гуннов-венгров (Яфет, Гог и Магог) и описывалась Скифия, соседи гуннов, и упоминались неудачи римских цезарей и Александра Македонского в попытке захватить Скифию.

И так история переселения в Паннонию начинается с рассказа о выборе шести «капитанов» («вождей», «князей», в зависимости от хроники) и одного «правителя» («rector»). Все они принадлежат к знатнейшим венгерским родам. «Капитан», «князь», «правитель» выступают здесь не как титулы, а скорее как магистратуры, назначаемы и контролируемые обществом. У Марка из Калта капитаны осуществляют военную власть, а «правитель» - судейскую. У Симона из Кезы капитаны нужны для завоевания западных областей («ut simul uno corde occidentals occuparent regions»), «правитель» же осуществляет и судейскую власть, и командует «общинным войском» («communem exercitum»). Любой такой магистрат может быть снят, а решение «судьи» отменено по решению «communitas». Имеется ли в виду весь народ или некий коллегиальный орган вроде сената? С одной, стороны, естественно считать, что раз народ Скифии собравшись, избрал «капитанов» и «ректора», то он имеет право и смещать их. Кроме того, формула, которой венгры призываются на войну венгры, начинается у Симона из Кезы со слов «Vox dei et populi hungarici», а у Марка из Кальта со слов «Vox dei et communitatis uniuerse». Это дает сонование отождествить «коммунитас» и народ. Конечно, это два разных автора, и каждый мог иметь в виду разные значения. Но даже если взять изолированно формулу используемую магистром Симоном, то словосочетания «Vox populus» и «Communitatis consilium» могут указывать на такое же отождествление.

Наконец значение самого слова «communitas» вполне соответствует трактовке, отождествляющей её с народом (народом политическим в первую очередь). С другой стороны не понятно, зачем сообщать народу через гонцов о «воле народа», если б она была принята действительно всем народом. Большинство аргументов говорит все-таки в пользу трактовки communitas как всего народа. Последнее же затруднение легко разрешить, если обратиться к общеевропейскому опыту. Сьюзан Рейнолдс описывая институты репрезентации в Западной Европе в современную авторам венгерских хроник эпоху, демонстрирует, что сообщество представлялось по принципу «pars sanior». Богатство, возраст, общее положение обуславливали, и как обязанность, и как право, представлять сообщество и управлять им. На практике communitas regni представляла знать. Речь здесь идет о знатности как об авторитете рода, а вовсе не о не каком-то замкнутом сословии нобилей-дворян и тем более не о каком-то «классе феодалов». Кроме принадлежности к богатому, влиятельному и уважаемому роду, право репрезентировать сообщество могли давать и другие основания - возраст, важная церковная или светская должность и многие другие. Не было никакой четкой границы этой «pars sanior», обусловленной некими наследственными привилегиями или принадлежностью к некому классу. Совет с королем, участие в некоторых важных обрядах и другие предполагавшие участие communitas regni действия - требовали настолько широкого представительства, насколько важными и сложными были задачи, насколько широкие слои населения затрагивались тем или иным решением. При этом участие знати, представителей communitas, понималось как участие всего сообщества - источники часто фиксировали их как «весь народ королевства». В рамках этой системы постепенно выкристаллизуются институты сословного представительства. Но изначально, королевские советы, «парламенты» и другие институты воспринимались как представляющие всю «communitas regni», весь «populus terrae» или весь «gens…». Следовательно, «communitas hungarorum» нужно считать именно народом венгерского королевства.

Communitas принимала решение о созыве всеобщего войска, и всех проигнорировавших приказ ждала либо смерть (рассечение на двое), либо правовая деградация - статус изгоя (если мы верно понимаем слова о «causas desperatas») или общественное рабство (communium seruitutem). Это объясняет и у Симона и у Марка наличие неполноправных крестьян. По их логике, происходя от одного отца и матери, венгры должны были бы быть одинаково благородны. Но преступление против воли communitas отлучило их от неё и превратило в неблагородных. Интересно, что перед магистром П., такой проблемы не стояло. Он с самого начала обращался к тем, кто определял себя в качестве благородного и в качестве воина. Этнические характеристики не применялись к неблагородным, они определялись просто как incoles. Для Анонима группа конституируется лояльностью вождю, подкрепленной к тому же нередко клятвой и некими языческими обрядами. Это создает механизм, с помощью которого группы и лица изначально другого происхождения вливаются на равных в венгерскую группу (например, куманы). Поздние же хронисты видят в принадлежности к одной этнической группе результат общего происхождения, понятого в самом буквальном смысле слова.

Как трактовать этот фрагмент? Имеет ли на самом деле какое-то изменение этнического дискурса (или даже некого «этнического самосознания») со времен Анонима? Как он определяет венгров по происхождению, но отлученных от «communitas hungarorum»? Для многих исследователей, очевидным представляется, что автор чувствовал некую объективную культурную общность венгров, группы носителей набора общих культурных и чуть ли не биологических черт. Конечно, источник не очень подробен в отношении этнических категорий. Мы не можем узнать широту значений, в которых они употреблялись в устном общении. Но верна, или по крайней мере неизбежна ли, такая трактовка в отношении этого конкретного источника? Эта теория об исключении крестьян из communitas за дезертирство их предков, не является уникальной для Венгрии. При этом, данная теория, является развитием дискурса о communitas regni. Представление о communitas regni объясняло участие подданных (populis subjectus) в легитимации королевской власти, поддерживало их «групповость». Но так как communitas предполагало некоторое равенство, то нужно было объяснить наличие в королевстве неполноправных, «несвободных» групп и легитимировать их исключение из communitas. Эту задачу выполняли мифы либо о происхождении незнатных («сервов», «плебеев» и т.д.) от покоренного народа или, как в нашем случае, от тех, кто отказался без уважительной причины от явки в королевское войско.

Таким образом, цель сюжета объяснить неравенство не в рамках в узком смысле этнической группы, а в рамках communitas regni. Противоречие, которое разрешает этот сюжет, вызвано тем, что в европейском дискурсе о communitas regni устоялась традиция «orgies gentes». Этногенетические легенды приписывали всему народу королевства этнические черты и возводили их генеалогически к общему предку (в качестве которого мог выступать как конкретный человек - исторический или мифологический персонаж, либо целый древний народ, а чаще всего и то и другое). Мы останавливались на этом сюжете в прошлой главе. Как мы выяснили, авторы поздних венгерских хроник, часто обращаются к origo gentes - и в тех случаях, когда они касаются других народов, а не венгров. То есть для них origo gentes - это атрибут «народов», о котором желательно упоминать в хрониках. Дискурс origo gentes является доминирующим в сочинениях магистров Симона и Марка. Аноним же активнее обращается к тем схемам, которые мы в прошлой главе обозначили как «военный» и «эпический» дискурсивные сценарии. Возможно, это связано с большим влиянием эпических произведений на Анонима. Таким образом, изменились не венгры как некая группа, и даже, возможно не было каких-то радикальных изменений в представлениях об этническом в указанный период. Просто для разных авторов, оказались наиболее актуальными разные этнические дискурсы.

Интересен в этом отношении другой встречающийся в хрониках Симона и Марка фрагмент - о том, как Хаба (Chaba) после своего бегства в Скифию хвалился своей знатностью (сын Аттилы и внук императора греков Гонория), на что ему скифская знать отвечала презрением и утверждением, что он не «истинный сын скифского королевства», но бродяга из чужого племени, потому что он взял жену не в Скифии а из народа хорезмского (de gente Corosmina)^. Некоторые исследователи усматривали в этих фрагментах даже некий средневековый «расизм». Усилило позиции такой трактовки выражение «pura Hungaria», использованное в тексте магистра из Кезы. Термин этот обозначает потомков 108 легендарных гуннских родов (progenies) вышедших из Скифии, которые противопоставляются потомкам «гостей» (hospites): «Cum pura Hungaria plures tribus vel progenies non habeat quam generationes centum et octo, videndum est unde esse habent illorum progensis, qui de terra Latina vel de Alamannia, vel de aliis regionibus descenderunt».Также автор говорит о делении на pura Hungaria, присоединвшихся к ним иноземцах advenae и потомках пленных: «…Centum enim et Octo Generationes pura tenet Hungaria, et non plures, aliae autem, si quae ipsis sunt coniunctae, advenae sunt, ultra ex captivis oriundi». Там же он делает противопоставление между 108 родами потомков Гунора и Могора и «misstalia generations». Однако он не отказывает в знатности и роли в установлении венгерского королевства за родами «гостей», сочинение Кезаи и другие венгерские хроники содержат список знатных иноземных родов поселившихся в Венгрии после завоевания, упоминающий и такие их заслуги, как помощь королю Иштвану в крещении страны.

Сам термин «pura Hungaria», по мнению венгерских исследователей, восходит к итальянскому коммунальному праву, согласно которому, люди долго жившие в городе отличались в правовом смысле от новоприбывших. Расистский оттенок был придан ему исследователями, которые рассматривали его в одном контексте с легендой о Хабе. В случае с последней, также нужно указать на некоторые детали. Во-первых, скифская знать была оскорблена тем, что Хаба себя превозносил над ней, апеллируя к происхождению от греческих императоров по матери. Если бы не гордыня сына Аттилы, то возможно согласно Симону, никто бы не ставил под сомнение его знатности. Интересна ситуация вокруг оскорбительной клички Хабы - «бродяга / странник» («missitalium»). Само имя Chaba переводится с тюркского как «странник», если верить Макартни. Легенда же об этом заплутавшем Хабе гораздо древнее хроники магистра Симона, отголоски её мы встречаем ещё у Анонима (легенда о «собамогера»). Поэтому сложно сказать, пытался ли магистр Симон ввести собственные ксенофобские мотивы через этот фрагмент или он просто исказил или воспроизвел искаженную версию традиционного сюжета. Хотя не вполне сознательные искажения допущенные автором то же могут быть симптоматичными, все же и в этом случае, «ксенофобские» высказвания оправдываются именно гордыней Хабы, а не самим по себе фактом его происхождения от гречанки и женитьбы на хорезмичанке.