Эпоха "обретения родины" в средневековой венгерской историографии

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Источники и историография

1.1 «Деяния Венгров» Анонима

По словам автора «Деяний венгров», за создание своего сочинения он взялся по просьбе самого короля Белы. Источником вдохновения ему служила история Троянской войны, а целью - написать «генеалогию королей Венгрии и её знати», о переселении легендарных «Семи мадьяр» из Скифии и о покорении венграми многих «королей и королевств».

Автор «Деяний» в прологе называет себя, как «магистр, названный П., нотарий доброй памяти славнейшего короля Венгрии Белы» (P. dictus magister ac quandem bone memorie glorio sissimi Bele Regis Hungarie notarius)^. К сожалению магистр П. не уточнил какого именно Белы он был нотарием. Всего в Венгрии правило четыре короля с таким именем: Бела I (1061-1063), Бела II (1131-1141), Бела III (1173-1196), Бела IV (1235-1270).

У датировки правлением каждого из этих королей были сторонники. Однако в настоящее время доминирует точка зрения, согласно которой Аноним был нотарием короля Белы III. Ряд историков и лингвистов доказывают, что некоторые особенности приводимых Анонимом венгерских слов, особенности его латыни, можно встретить в венгерских латинских документах до рубежа 12-13 вв. Кроме того Деяния сохранили топонимическую картину до татарского нашествия в Венгрии. Например, королевский нотарий называет Обуду «Buduuar», то есть тем названием, которое она носила до начала 13 в. После же татарского нашествия Будавар - это назваие крепости Буды, которую Бела IV основал после 1243 г. Лоранд Силадьи сравнил социальную, экономическую и дипломатическую терминологию Анонима с терминологией венгерских латинских грамот и установил, что термины, фигурирующие одновременно и в «Деяниях венгров», в грамотах характерны лишь для конца 12 в. Важно отметить и то, что сочинение Анонима вписывается в контекст этого периода в истории европейской литературы. Именно во второй половине 12 в. Европу захлестнула мода на сочинения Дареса Фригийского и Диктиса Критского, появлялось множество переводов, а так же новых «историй» и романов о Трое, основанных на их сочинениях. Из пролога же «Деяний венгров» мы узнаем, что магистр П. и Бела увлекались некогда троянской историей, а позже Аноним сам написал «Историю Трои», опираясь на Дареса Фригийского. Наконец, в начале 13 в. роман «Троянская война» Дареса Фригийского была переведена и на венгерский. Переводу на венгерский должно было предшествовать распространение этой работы среди относительно широких кругов знати. Что должно было иметь место как раз на рубеже 12-13 веков. Наконец, именно с правлением этого великого короля венгров, традиционно связывается само появление королевской канцелярии. Бела III в указе от 1181 обязал документировать все государственные решения и договоренности. Это дает нам право предположить, что королевским нотарием магистр П. стал благодаря этим реформам. К концу 12 - началу 13 вв. тщательно документировать договоры, отношения, права на землю стала и венгерская знать. И, возможно, с работой над этими актами и связана такая осведомленность Анонима о владениях венгерских магнатов, об истории этих владений, и об их родословной (которая, естественно, именно в это время приобретает особое, как юридическое, так и культурное значения). Исходя из вышеперечисленных аргументов, наиболее предпочтительной точкой зрения мы считаем датировку сочинения Анонима концом 12 или началом 13 вв., то есть после смерти короля Белы III. Датировки 11-м и концом 13 веков мы отвергаем полностью. Нерешенным остается, и видимо, навсегда останется, вопрос об авторстве «Деяний венгров». Автор, как уже говорилось, называет себя в Прологе, как «P. dictus magister». В качестве возможного автора исследователи выдвигали разных венгерских деятелей с именем начинающимся на эту букву. Однако мы не можем не согласиться с мнением Д. Дьерффи о том, что «небольшой материал памятников, имеющийся ныне в распоряжении исследователей, недостаточен для составления связной архонтологии 12 в. Едва ли мы знаем имена всех нотариев канцелярии Белы III. При таком положении различные умозрительные комбинации могут дать лишь предположения, доказать которые невозможно».

1.2 «Деяния венгров» Симона из Кезы

Автор посвящает свой труд королю Ладиславу, верным клириком которого он себя называет. Об авторе известно, что к 1269 г. он побывал во Франции как член дипломатической миссии. Между 1269 и 1271 он посещает королевства Неаполь и Сицилия, где тогда правил Карл Анжуйский, в качестве клирика королевы. В течении 70-ых годов он учился в падуанском университете. И в начале 80-ых приступает к своему историческому труду.

Манускрипт хранился в книжном собрании Эстерхази в Айзенштадте. Хроника опубликована впервые в 1782 г. Элеком Гораньи. Этот манускрипт исчез в 19 в., поэтому позднее историки использовали либо публикацию 1872 г., либо копии начала 18 в., на основании которых была сделана публикация Йожефа Подграцкого в 1833 г. В 1906 была сделана публикация Домановского, учитывающая большинство дошедших вариантов копий и публикаций. Мы пользовались изданиями Гораньи и Домановского, а так же поздними публикациями основанными на версии Домановского.

1.3 «Иллюстрированная хроника»

Марк из Калта создал свой труд между 1358 и 1370 гг. Об авторе известно мало, практически лишь то, что он был священником церкви святого Петра в Буде. Хроника была выполнена в сопровождении красочных миниатюр. Источник был обнаружен и введен в научный оборот в Вене в 1932 г. Хотя во второй половине 15 вв. он все ещё, вероятно находилась в Венгрии, в библиотеке Матьяша Корвина. В первой трети 17 в., она уже, как считается, зафиксирована в документах Bibliotheca Regia в Вене как «Chronica Vngari[c] a cum figuris».

1.4 Историография

Особым вопросом в историографии является проблема отношений между венгерскими хрониками. Для всякого кто к ним обращается, очевидно наличие общих материалов и текстуальных перекличек. При этом многие детали не могли быть заимствованы друг у друга, откуда следует логичное предположение об общем источнике (группе источников). В историографии существует две точки зрения. Во-первых, до сих пор популярна идея о существовании одного общего источника - «Gesta», или «Деяния 11 века». Ярким представителем этой теории был Балинт Хоман. Согласно этой теории, эта Gesta была создана в 1092 г., из неё вскоре были сделаны выдержки, распространившиеся в монастырях, основанных Святым Ладиславом, а из этих выдержок, было выведено несколько коротких нарративных хроник (Загребская, Варадская, Кнаузская и др.). Деяния же 11 в. были доведены до 1127 г., и с этой версией работали Аноним и Кезаи. Теория о единой «Gesta» имела много разных модификаций, реконструировалось содержание этой хроники. Макартни указал на некоторые слабые места этой теории. Во-первых, ничего не мешает предполагать в качестве источника ни одну, а несколько близких по содержанию хроник. Во-вторых, не ясно, почему мадьярская историческая традиция долго существовала в устном виде, потом один единственный автор её всю обработал и подал к использованию всеми последующими хрониками, жизнеописаниями и «деяниями». Наконец Макартни проводит собственный текстологический анализ сохранившихся венгерских хроник, который позволяет ему сформулировать альтернативу популярной венгерской историографической концепции. Этот анализ нас будет занимать, постольку поскольку он будет касаться отношения между хрониками, их структурой, а так же этапов формирования «Гуннского мифа». Сначала рассмотрим отношения между компилятивными хрониками.

Легче всего реконструируются отношения между Венской (Иллюстрированной) и Будской (магистр Акош) хрониками. Иллюстрированная хроника, является практически идентичной Будской, заключает лишь небольшое число дополнений. Как правило текст Chronicon Pictum - лишь более художественный пересказ того о чем говорится у Акоша. Так как дополнения и расхождения практически не затрагивают интересующую нас гуннскую часть хроник, то мы и работали преимущественно с текстом Иллюстрированной хроники. Таким образом, автор Венской хроники пользовался одним из вариантов Будской (возможно с двумя вариантами Будской хроники - традиционный и более комплиментарный к Кезаи).

Одной из проблемных тем историографии являлся вопрос о соотношении Будской хроники и Хроники Кезаи. Здесь имелось три версии: Хроника Кезаи - сокращение Будской, Будская хроника - расширенная версия «Деяний венгров» магистра Симона, или обе они восходят к общему источнику. Кезаи не мог работать с текстом Акоша, т. к. Будская хроника написана позже чем Кезы. В то же время работа Акоша над текстом хроники Кезаи, подразумевала бы очень сложную редактуру ряда фрагментов. Самыми убедительными аргументами Макартни являются его выводы сделанные на основании анализа списков пришлых знатных родов. У Кезаи есть три фамилии, которых нет у Акоша: Altman, Rodoan, Bogath. Семья Bogat-Radvan соседствовали рядом с Кезой. Макартни логически предполагает, что эти фамилии были вписаны самим Симоном, раз они были актуальными именно для него. Эти фамилии встречаются в его тексте несколько раз. При этом не понятно, зачем бы тогда Акош их убрал, если бы работал с текстом Кезаи. При этом в списке у Кезаи нет Деодатуса, который, согласно Акошу, вместе с Адальбертом Пражским крестил Иштвана. Эти несоответствия указывают на то, что оба автора пользовались одним источником, благодаря которому их тексты в значительной степени комплиментарны друг другу, но при этом оба автора дополняли к исходному тексту разные детали, о которых не могли узнать друг у друга. Этот источник обозначен им как Х. Что бы его вычленить, он отбрасывает все, что считает бесспорно принадлежащим Симону из Кезы (три упомянутых фамилии, посвящение и пролог, а так же славословия в адрес Ладислава IV). При этом Венская (Иллюстрированная хроника), имеет много мест сходных более с хроникой Кезаи, чем с Будской, но при этом она не содержит ничего, из того, что принадлежит к интерполяциям, бесспорно принадлежащим магистру Симону. Это тоже является аргументом в пользу существования Х и помогает реконструировать его содержание. Так же с этой целью, Макартни вычленил из текста магистра Акоша все заимствования западных и кратких венгерских хроник. Полученные результаты он наглядно отобразил в своей таблице.

Реконструировав содержание Х, Макартни отрицает то, что она могла быть той первой «Gesta». Но при этом он считает автора Х - создателем т.н. «Гуннской хроники», то есть сюжета глав о гуннском периоде истории венгров. При этом Х и анонимный нотарий короля Белы пользовались так же некой венгерской хроникой, которую Макартни обозначил как «Т». Так же этот источник мог повлиять на ряд польских хроник, в первую очередь, Польско-венгерскую.

Хроника Х была создана в 13 в., судя по тем элементам, которые, он согласно реконструкции Макартни внес в Т (например топонимы Ваscardia, т.е. Башкирия, Mangalia, т.е. Монголия. и другие ставшие известными венграм в 13 в.). Что касается Т, то видимо, её стоит датировать так же, как Балинт Хоман и другие датировали гипотетическую «Gesta», т.е. есть изначальный вариант появился при Святом Ладиславе (1077-1095), а доведена она была до 1127 г. (этот год - последняя параллель с «Деняими» Анонима, согласно Хоману). Т - далеко не первоисточник всей венгерской хроникальной традиции, но для того что бы определить отношения между использованными нами «деяниями» и «хрониками», достаточно довести реконструкцию до него.

Этногенетическая легенда о гуннах давно интересовала и интересует исследователей в разных аспектах. Традиционной темой для историографии Венгрии является проблема времени, этапов и условий складывания «гуннского мифа». Так есть сторонники точки зрения, согласно которой предания об Аттиле и двойном завоевании Венгрии являются аутентичными элементам венгерской исторической памяти, есть же те, кто считают, что эти элементы были привнесены извне или сконструированы поздними венгерскими хронистами. Некоторые исследователи связывают эту проблему с вопросом о появлении венгров в Паннонии. Так существует теория континуитета, согласно которой некая часть венгров жила в Среднем Подунавье и до нашествия (или мирного проникновения, как часть венгерских историков считает) в 9-10 вв. Традиция возводить венгров к гуннам в академической науке осталась в прошлом. Но появились теории, связывающие начальные этапы этногенеза венгров и их появление в Среднем Подунавье с периодом Аварского каганата.

Одним из вариантов такого подхода является теория о «втором приходе» («Secundus ingressus»). В 1970 г. её выдвинул Дьюла Ласло. Он считал секеев мадьяризированными потомками авар, финно-угорское же население, по его мнению, жило на Дунае и до 9 в., переселенцы же возглавляемые Арпадом, должны были быть преимущественно тюрками. На более современном уровне развивает теорию о «двойном обретении родины» американский исследователь Имре Боба. Он доказывает, что династия Арпадов происходит не из пришлых мадьяр, а из клана оногуров, жившего в Паннонии в качестве союзников авар. После разрушения Аварского каганата, оногуры сохранили свое присутствие в Нижнем Подунавье и к Востоку от Карпат. Там с ними и объединились мигрировавшие на Запад мадьяры, подчинившись вождю оногуров Альмошу, имевшему согласно теории Бобы некие права на власть в Паннонии. Другие авторы считают практически все составляющие «гуннского мифа» заимствованными венграми из западных латинских источников.

Достаточно старой темой в историографии является проблема отношения между «гуннским мифом» венгров и похожими преданиями зафиксированными в других балканских и центрально-европейских источниках. Так словенский филолог Якоб Келемина писал о том, что далматинская традиция о нашествии Аттилы или Тотилы сформировалась под воздействием венгерских хроник. Но есть и более сложные реконструкции, предполагающие взаимное влияние разных региональных историографических и устных традиций.

2. Комплекс легенд об обретении родины: история формирования и содержание

Что писали хронисты о происхождении венгров, их переселении и легендарных временах, предшествовавших переселению мадьяр в Среднее Подунавье? Во-первых, «гуннский миф», соседствует с другим - «скифским». Все хронисты, начиная с Королевского нотария называют родиной венгров Скифию, а самих их скифами. При этом описание Скифии, зафиксированное как в произведении Анонима, так и в остальных венгерских хрониках, взято из Хроники Регинона Прюмского. Это касается локализации Скифии, перечисления захватчиков безуспешно пытавшихся захватить её. Хотя Регинон не называет самих венгров скифами, но лишь считает, что они пришли оттуда. В самой Скифии по его мнению живет много народов (Habundant vero tanta multitudine populorum). Венгры же народ для него новый, ранее ни кем не упомянутый (retro ante seculis ideo inaudita quia nec nominate)^.

Превращение венгров в скифов произошло уже, видимо, в венгерских хрониках. Видимо, первым это сделал магистр П. или же автор предполагаемой Макартни утерянной хроники Т (её использовал как Аноним, так и основной источник компилятивных хроник), который напрямую использовал Хронику Регинона Прюмского и её Продолжение^. При этом, интересно, что, не смотря на то, что есть фрагменты, где венгры прямо отождествляются со скифами - так Альмош обращается к венграм перед битвой как к «скифам», все же нельзя сказать, что бы Аноним отождествлял эти полностью эти народы. Во-первых, Аноним один раз говорит о скифах, как о народах (Scithici enim sunt antiquiores populi), кроме того сама Скифия была полна именно народами, а не одним народом. Правда нужно отметить, что Аноним может использовать этнический предикат во множественном числе (gentes, populi). Если допустим, в случае со скифами можно было сослаться на то, что эта группа состоит из разных племен, то когда он употребляет populi и gentes в отношении секеев, которые являются маленькой группой (лишь небольшая часть потомков подданных Аттилы, присоединившаяся к венграм), а так же в отношении алимонов (alimoni), которые являются лишь одним из германских народов, то такая трактовка ставится под сомнение. Возможной причиной такого употребления этнической терминологии является отсутствие политического единства у указанных групп. Так венгры им обладают и оно репрезентировано в фигуре князя или короля. В отношении же секеев и алимонов мы о таких правителях не узнаем из текста. В отношении Скифии мы знаем о многих вождях: «Пусть он был язычником, но сильнее и мудрее всех вождей Скифии, и все дела царства они решали тогда по его совету и с его помощью». Правда в другом месте о скифах говорится, как о gens, но там говорится о них как о «Дентумогер» («народ унгров … ведет свое происхождение от скифского народа, который на своем языке называется Дентумогер»). Возможно для него не все скифы являются «Дентумогер». Так же и не все Дентумогер могли уйти из Скифии за Хетумогер. Потому, что этноним «венгры» употребляется именно по отношению к той группе, которая вышла из Скифии. Само их название Аноним связывает с переселением в Паннонию - якобы оно происходит от названия города Ужгорода через который шли венгры (Hungari dicti sunt a castro Hungu, eo quod subiugatis sibi sclauis, VII. principales persone intrantes terram pannonie diutius ibi moratj sunt). Таким образом, Аноним считает венгров лишь потомками скифов («их отпрысками», «de fructibus eorum»), но не отождествляет эти понятия. В более поздних венгерских хрониках термин «скифы» употребляется в двух значениях - венгры или гунны вообще и венгры или гунны живущие в скифском королевстве. Особенно важен термин «скифы», когда подчеркивается именно происхождение «natio», или речь идет о древних обычаях и законах («lex Scytica», «more Scythico»).

Скифский мотив, однако, не мешает складываться другому, в конце концов подчинившему себе венгерскую идентичность и венгерскую историческую традицию - так называемому «гуннскому мифу». Само внимание ранних хроник к скифским сюжетам, как нам кажется, свидетельствует как раз о позднем появлении последнего. Гуннские сюжеты не столько теснят скифские, сколько компенсируют пробел в представлениях о раннем периоде истории мадьяр. Поздние же хронисты цитировали пассажи о скифах, уважая авторитет предшественников или из-за того, что не имели в своем распоряжением тех источников о ранней венгерской истории, которые были у первых венгерских хронистов.

Представление о гуннском происхождении венгров часто смешивают с представление об Аттиле, как предке Арпадов или просто как о древнем короле венгров. Так в «Деяниях венгров» анонимного нотария короля Белы, хотя и говорится об Аттиле, как о предке венгерских королей, венгры ни разу не названы гуннами. Что первично, что повлекло за собой остальные элементы «гуннского мифа» - привязка к венграм или Арпадам Аттилы, или отождествление гуннов и венгров?

Мы склонны вслед за Макартни выделить два нарратива, имеющих разное происхождение и, как будет показано, появившихся в разное время, но слившихся воедино в венгерских компилятивных хрониках: «Хроника Гуннов» и «Легенда об Аттиле» (у Макартни - The Attyla's Saga). Первый представляет собой содержание глав венгерских хроник, посвященных гуннскому периоду венгерской истории, а второй деяниям некого Аттилы (необязательно гуннского царя) и связанным с ним фактами.

Так как «Деяния венгров» Анонима не содержат ни «Гуннской хроники», ни даже упоминания о гуннах, мы имеем все основания считать, что её не было и в гипотетически реконструируемых хрониках (будь то «Gesta» Хомана или «Т» Макартни и т.д.). Гуннская же хроника создана либо Симоном из Кезы, как считал Хоман, либо автором «Х» - источника хроник Кезаи и магистра Акоша, как доказывал Макартни.

Каковы же источники венгерских хроник об Аттиле? Портрет Аттилы, данный венгерскими хрониками (кроме «Деяний венгров» магистра П.), скорее всего, восходит к описанию, данному Иорданом: «Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесённое своё могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силён здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения». Хотя все негативные характеристики опущены, либо заменены противоположными (например, вместо редкой бороды - густая). Из «Гетики» происходят и многие подробности, касающиеся биографии Аттилы, войн гуннов (битва на Каталаунских полях, взятие Аквилеи и других италийских городов, встреча с папой Львом). Некоторые действующие лица, например «тетрарх Макринус» тоже (по крайней мере, частично) выведены из героев «Гетики», например восточного императора Маркиана (450-457). Под влиянием «Гетики» находятся такие сюжеты как убийство брата Аттилы Буды (имя Бледы, искаженное в соответствии с этимологической легендой о городе Обуда), частично - междоусобица после смерти Аттилы.

У Иордана мы находим и сообщение о Меотидах, как о первом месте расселения гуннов, а так же о преследовании на охоте оленицы, заведшей гуннов в новые земли. Интересно, что в качестве первоисточника сообщения Иордана можно рассматривать для сюжетов не связанных напрямую с Аттилой и гуннами. Так он говорит о происхождении скифов от Магога. При этом, единственный элемент, который может быть возведен к «Гетике», содержащийся у Анонима - связь скифов с Магогом (при этом нужно учитывать, что как раз в этом сообщении Иордан не оригинален). Это означает, что эти сообщения о гуннах и Аттиле Гунне были привнесены в венгерскую традицию в 13 веке. Возможно, это было сделано рукой Симона из Кезы либо, что более вероятно, автором реконструируемого Макартни «Х». Таким образом, все восходящие к Иордану сообщения составляли ядро «Гуннской хроники», но отсутствовали в изначальном, необработанном Симоном или автором «Х», варианте «Легенды об Аттиле». При этом мы можем согласиться с Макартни, что прямые заимствования из текста Иордана маловероятны - слишком существенны искажения его сообщений.

Макартни указывал на любопытную деталь - в I главе своей хроники, Симон из Кезы спорит с Орозием, который славит императора Оттона («favore Ottonis Cesaris»). Знать об императоре Оттоне, Орозий, живший в 4-5 вв. никак не мог. То есть это какое-то позднее компилятивное сочинение, приписанное его автором Орозию. Мы обратили внимание и на другие утверждения, которые магистр Симон приписывает Орозию: «Scripsit enim quod Filimer magni Aldarici regis Gothorum filius, dum fines Scitie armis irapeteret, mulieres quedam nomine Baltrame nominantur, plures seeum in exercitu suo dicitur deduxisse. Que dum essent militibus infestissime, retrahehtes plurimos per blandicies a negotio militari, consilium regis ipsas fertur de consortio exercitus eapropter expulisse. Que quidem peruagantes per deserta littora paludis Meotidis tandem descenderunt, ibique diutius dum mansissent, priuate solatio maritali, incubi demones ad ipsas venientes, concuhuisse cum ipsis iuxta dictum Orosium referuntur. Ex qua quidem coniunctione dixit hungaros oriundos». То есть венгры якобы происходят от брака женщин изгнанных королем готов Филимером и демонов. Почти то же самое мы находим у Иордана. То есть пассажи из «Гетики» попали в венгерскую хроникальную традицию через сочинение псевдо-Орозия, написанное, видимо, во времена императора Оттона I, победителя венгров или его наследников.

Другой источник сообщений о гуннах - сама венгерская хроникальная традиция, посвященная, однако, не гуннскому, но непосредственно венгерскому переселению. То есть первое пришествие (ingressus) здесь ретроспективное отражение второго. Сюда, очевидно, относятся пассажи о выборах капитанов, выборе короля Аттилы. Таким образом, можно согласиться с Макартни, который считал, что «Гуннская хроника состоит в основном из истории, взятой из оригинальной записи венгерского вторжения 9 в. и грубо адаптированной к легенде Аттилы». Здесь можно спорить лишь о том, чего больше - переделанной истории венгров или истории гуннов, заимствованной из западных источников, опиравшихся на Иордана. В том варианте, в котором мы имеем «Гуннскую хронику» в хрониках магистров Симона из Кезы и Марка из Калта, доминирует явно последнее.

Второй источник венгерской хроникальной традиции - германский эпос, а именно «Песнь о Нибелунгах» и связанные с ней произведения. Так появление фигуры Дитриха Веронского вполне может быть связно с Дитрихом Бернским из «Песни». Ещё более очевидным является соответствие жены Аттилы Крумхельты (Crumhelt) Кримхильде. Сюжет «Песни» мог повлиять на упоминание тех же, что и в Песне топонимов - например г. Тулльн. Впрочем, очевидно, количество заимствований из германского эпоса совсем не велико.

Гуннская хроника разбавлена сообщениями маркирующими эпоху, в которую жили авторы венгерских хроник. Они почерпнуты их опыта хронистов и современных им устных источников. Эти элементы вызывают больше всего споров, так как не всегда легко определить время их появления. Яркий пример - сообщения о влахах. Из дошедших венгерских хроник ранее всего они появляются у Анонима, но в контексте венгерского завоевания. Эти сообщения явно носят следы модернизации, черты современных автору событий времен так называемого Четвертого крестового похода, например, тесная связка влахов, болгар и куманов, характерная для Второго Болгарского царства». Когда же влахи появляются в хрониках Кезаи, Будской и Венской, то возникает вопрос - откуда они их туда перенесли - из модернизированной версии или из исторической памяти мадьяр о довенгерской Паннонии. Кроме влахов беспокоят некие «римские пастухи», которые отождествляются с влахами в поздних компилятивных хрониках, но различаются у Анонима. С ними связана идея о «пашне римлян» (Pascua Romanorum), как якобы называли Паннонию, после смерти Аттилы, если верить Анониму.

С реалиями 12-13 вв. занесенными в «гуннскую традицию», может быть повторяемое во всех рассматриваемых хрониках сообщение о том, что Обуду немцы называют «городом Аттилы» или Эцильбургом. Большинство исследователей сходятся в том, что венгерские хронисты узнали об этом названии от крестоносцев, чей маршрут проходил через Венгрию. Впрочем, ещё в середине 20 вв. была популярна другая трактовка среди части венгерских ученых, стремившихся доказать древность и аутентичность большинства сведений венгерских хроник, как отражение венгерской исторической памяти о действительно имевших место событиях в эпоху переселения. Они утверждали, что речь идет не о немцах-крестоносцах и путешественниках, а о местном германском населении, жившем со времен Аттилы и сохранившемся до записавших их предание авторов венгерских хроник. Эта теория практически никак не аргументирована, содержит ряд противоречий, на которые указал Макартни. Во-первых, «teutonici» венгерских латинских источников - это все таки германцы Империи. Во-вторых, резиденция Аттилы была где-то к востоку от Тисы, но никак не на месте современного Будапешта, как видимо, многим венграм хотелось бы думать.

С другой стороны, мы имеем достаточно оснований для датировки таких сообщений 12 -13 вв. Это название (Ecilburg) впервые употребляется по отношению к Буде в Chronica Sclavorum Арнольда из Любека (1189), затем в «Истории похода императора Фридриха» и в «Песне о Нибелунгах». При этом не обязательно совсем считать изначальным именно германское название. Макартни сообщает, что в конце 12 в. в латинских венгерских источниках термин «Urbs Attilae» использовался как официальное название города Обуда (тогда ещё просто Буда или Будавар). Таким образом, вполне возможно, что Ecilburg является калькой латинского термина, а не наоборот. Хотя это не объясняет, почему хронисты ссылаются именно на мнение «тевтонов». В любом случае, нет более ранних свидетельств использования ни того ни другого термина, что можно рассматривать их как элемент включенный в венгерскую традицию именно в 12-13 вв. Но то, что немцы имели к этому времени уже расхожее мнение об этом городе как «городе Аттилы», а сами венгры даже использовали некоторое время этот термин как официальное название, свидетельствуют о том, что Легенда об Аттиле (но не обязательно о гуннах) уже существовала и имела значительное влияние на умы как внутри, так и вне Венгерского королевства.

Это указывает на то, что были старейшие пласты «гуннского мифа» (ещё возможно и не гуннские), уже воспринятые хронистами 12-13 вв., а не изобретенные ими самими через компиляцию западных источников, венгерской истории и актуальных стереотипов.

Что бы выявить их нужно отбросить уже зафиксированные нами выше элементы. Во-первых, это все что касается «наследства Аттилы» - то есть, идея, согласно которой венгры, или Арпады, имеют право на Паннонию по праву наследства от Аттилы, особенно актуальная для «Деяний» Анонима. Во-вторых, сообщение о разделении Скифии на три королевства (Дентия, Магория и Баскардия) у Кезаи и в Иллюстрированной хронике, а так же термины Дентюмогер и Хетумогер у Анонима. Далее, это легенда о секеях, как одного из народов, не покидавших паннонские или трансильванские земли после смерти Аттилы и дождавшихся там возвращения венгров. Другая «этническая» легенда - посвящена судьбе населения Паннонии после гуннского завоевания / венгерского завоевания / смерти Аттилы.

Так же сюда входят сообщения магистров Марка и Симона об устройстве гуннского и венгерского общества до «времен воджя Таксоня» вместе с такими деталями, как легенда о птице Турул. Другая деталь, отличающая Анонима - это дата 451 г., которой он датирует исход Аттилы из Скифии и его вторжение в Паннонию. Проспер Аквитанский и галльские хроники датируют этим годом набег гуннов на Запад и Каталаунское сражение (правда они датируют не от Рождества Христова а «от Авраама» 1364, а так же по годам правления императоров и олимпиадам). Далее стоит упомянуть легенду о Менроте или Нимроде. В Иллюстрированной хронике автор спорит с генеалогией, согласно которой, венгры происходят от потомка Хама - Нимрода, тирана и строителя Вавилонской башни. Кезаи же считал предком венгров гиганта Менрота, сына Тана (Than), так же обвиняемого в строительстве Вавилонской башни, но при этом потомка Яфета, а не Хама. У Анонима же появляется некий Менуморот, но в качестве одного из местных паннонских князей, сопротивлявшихся венграм. Наконец, последним таким сюжетом является предание о Chaba, сыне Аттилы вернувшимся через Грецию в Скифию, которого секеи считали якобы оставшимся навсегда в Греции (компилятивные хроники), пересекающееся с аналогичным преданием у Анонима о венграх, которые не вернулись из похода в Грецию, за что их прозвали sobamogera (глупые венгры).

Сопоставляя все эти сюжеты, можно примерно представить в каком виде «Легенда об Аттиле» и венгерский «этногенетический миф» предстали перед Анонимом и источником компилятивных хроник («Х»), а возможно даже уже перед их предшественником - «протографом венгерских хроник» (Шушарин) или «Т» (Макартни). Здесь речь, собственно идет не столько о восстановлении содержания «протографа» или какой-то другой недошедшей до нас хроники, сколько самого круга тех представлений, тех сюжетов, которые в своей совокупности образовывали (или впоследствии образовали) «гуннский миф». Для этого не будем выяснять пока судьбу всех вышеназванных сюжетов, но остановимся на наиболее важных.

Очевидно, что в общем (общих) для всех рассматриваемых нами хрониках источнике содержалось упоминание об Аттиле. Дата 451 г., явно говорит о том, что независимо от того считали Аттилу гунном Аноним, к тому времени уже имела место контаминация с гуннским королем. Но тем более непонятно, почему гуннское имя настойчиво обходится молчанием у Анонима. Даже когда он пишет о секеях - он говорит о них как о «народе Аттилы», но не «гуннском народе». Это можно объяснить по-разному. Например, тем, что венгры хранили память о каком-то своем правителе с именем похожим на имя Аттилы, правившим до «второго переселения». При этом Боба настаивает на реальности не только Аттилы, но и легенды о двух пришествиях венгров в Паннонию. В пользу этой позиции может свидетельствовать то обстоятельство, что есть один элемент, который не мог быть заимствован из западных исторических сочинений о гуннах - это предания об изгнании лангобардов из Паннонии в Италию. Этот элемент может отражать лишь историю аварско-лангобардского противостояния в регионе. Но сведений о таком лице, реальном или легендарном, не зафиксировано. Если бы Аттила относился к древнейшим пластам исторической памяти венгров, то почему это не было зафиксировано Константином Багрянородным, который передает самые ранние сведения мадьярских информаторов об их истории и самосознании. Многие зафиксированные императором сведения найдут отражение в сообщениях венгерских хроник, но это не относится к имени Аттилы.

На наш взгляд, что бы ответить на этот вопрос, нужно обратить внимание на развитие легенды об Аттиле в невенгерских источниках. Так, существует особая, «далматинская» традиция, рассказывающая о вторжении Аттилы, Аквилы или Тотилы в Салону или в Далмацию вообще. Наибольшую связь с венгерской хроникальной традицией имеет так называемая «Польско-венгерская хроника». Макартни и другие исследователи считают её польской интерпретацией хорватских и венгерских сюжетов. Так же она содержит, как доказывает Гжешик элементы великоморавской традиции, следы которой мы так же видим и у Анонима. Один из основных сюжетов хроник - приобретение Аквилой прав на Хорватию через месть местным мятежным дворянам, убившим благочестивого короля Казимира. В этой хронике Аквила / Аттила является предком (через три поколения) Гезы и заменяет собой Альмоша. Гжешик датирует это сочинении 20-ми гг. 13 в. Т.е. она видимо была написана позже чем «Деяния» Анонима (вряд ли при этом её автор пользовался его текстом), но раньше Кезаи. Источником ему мог послужить «протограф венгерских хроник», «летопись попа Дуклянина» (сообщение о войне между Аттилой и Томиславом) или не дошедшие до нас письменные и устные источники, сохранившие похожие предания.

Другие следы балканской версии легенды - предание о взятии Салоны в хрониках попа Дуклянина (возможно 12 в.) и Фомы Сплитского (13 в.). Особенно интересны детали сообщаемые дуклянским пресвитером: «Тотила же и Остроило, что бы стяжать славу, собрали, по поручению и с согласия старшего брата, очень большое и сильное войско и вышли из своей страны и, пришедши в провинцию Паннонию, победили её и войной её покорили. Потом прибыли они с силой неисчислимой в Темплану. Тогда король далматинцев, стоявший двором в большом и славном городе Солоне (Солине), послал к королю провинции Истры послов с письмом; пусть он соберёт войско, чтобы вместе с ним выйти на встречу и обороняться. Так что оба собрали войско среди своего народа и вышли против готов. И так прибыв сюда, стали лагерем невдалеке от них. Тогда восемь дней, ибо близко были лагерь к лагерю, люди во всеоружии отсюда и оттуда наступали и тяжело ранили и убивали друг друга». Структура этого предания напоминает сюжет Паннонского завоевания. Враг, устрашенный приближением Тотилы, обращается за помощью к союзнику, решающая битва идет 8 дней (у Анонима - неделю), захватчики заселяют земли.

О том, что Тотилу в Средние века часто контаминировали с Аттилой, дает представление пассаж Готфрида Витербского из «Memoria seculorum» (12 в.), где он объединяет их в пару: «Hungari otiam huni sunt appelati, sub quorum viribus Atila et Totila quondam multa regna desolaverunt». Все эти варианты восходят к ещё более древним преданиям, которые были зафиксированы ещё у Константина Багрянородного - в главах 29 и 30 трактата «Об управлении Империей», где говорится о захвате Салоны и заселении её аварами-славянами, победившими далматинских романцев. Авары в источниках часто отождествлялись как с гуннами, так и с венграми. При этом в 28 главе правителем аваров Константин называет Аттилу. С забвением авар неудивительно отождествление правителя этого правителя с венграми. А как демонстрирует вышеприведенная цитата из «Memoria Seculorum», рассказ попа Дуклянина о войне Томислава и «венгерского короля» Аттилы это открывало дорогу для заимствования и целого комплекса связанных с ним сюжетов и переноса их на венгров.

Таким образом, мы можем считать, что источник Анонима и «Х» использовал некий бродячий сюжет, который содержал ряд повторяющихся в разных источниках деталей, главной из которых является фигура, контаминировавшая в себе образы нескольких народов-завоевателей и их вождей, в первую очередь Аттилы. Хотя словенский историк Келемина, считал, что как раз далматинская версия является вторичной по отношению к ранним редакциям венгерской «Гуннской хроники». Впрочем, ни Аноним, ни поздние хронисты, не являются той самой ранней редакцией, и ко времени написания дошедших до нас хроник существовали уже разные региональные версии сюжета, которые друг на друга влияли, ярким доказательством чему является «Польско-венгерская хроника».

Так как во всех этих легендах Аттила не связан жестко с гуннами, мы считаем, потому и Аноним и его предполагаемый источник не посчитали нужным заявлять о нем как о гунне или короле гуннов. Для них большее значение имела сама структура легенды об Аттиле, на которую легко ложился рассказ о венгерском завоевании Паннонии.

Но если рассматривать проблему гуннской идентичности венгров, можем ли мы говорить о том, что она появилась только в хронике Кезаи или её непосредственном источнике? И современные венгерскому переселению и более поздние источники, как византийские, так и западные употребляют название гунны к венграм. Но с таким же успехом византийцы называли им утигуров, кутригуров, савиров, авар, болгар, тюрок, узов, куманов и сельджуков, а западные источники - готов, авар и лангобардов. В то же время самих венгров обозначали не только как гуннов, но и как скифов, авар, готов, тюрок и других. Как правило, случаи такого употребления этнонимов корректнее рассматривать как идентификацию по географическому признаку, чем на основании некой готовой этногенетической традиции (тоже с оговорками можно сказать о скифской идентичности мадьяр в венгерских хрониках).

В западных и венгерских источниках, значительно более ранних, чем дошедшие до наших дней венгерские хроники) мы можем обнаружить такую формулу - «венгры - flagellum Dei». Мы помним, что так именовали гуннского Аттилу. Однако, в контексте тех источников все не так однозначно. Так неизвестный автор письма епископу Вердена Дадо в 923 г. интересуется, правда ли, что от народа Гог и Магог следует ждать конца света, и не являются ли этим народом венгры. Так же он спрашивает, не являются ли они одним из «flagellum dei», уже нападавших на христианские страны? Он при этом оговаривается, что об их имени прежде не слышали, но сомневается - не были ли они известны некогда под иным именем.

О том, что венгры, когда были язычниками, являлись «flagellum dei», говорится в Житии святого короля Иштвана. В обоих случаях формула «flagellum dei», не прозвище Аттилы или гуннов, но обозначение всякого тревожившего христианские земли набегами народа. Таким образом, эта формула приглашала к любым генеалогиям венгров, которые связывали бы их с более древними народами (намек на такую возможность содержится уже в письме к Дадо), которым отводилась бы та же роль.

Итак, гуннская генеалогия венгров является поздней. Ей предшествовали скифская генеалогия и «легенда об Аттиле». Последняя является комплексом сюжетов о варварском короле, покорителе Паннонии. При этом фигура Аттилы не воспринималась строго как хорошо известный царь гуннов, но была контаминацией разных связанных с регионом правителей. Среди них мог быть и известный венграм вождь аварской эпохи, если согласиться с доводами И. Бобы и других венгерских исследователей в пользу частичного континуитета мадьяр в регионе со времен Аварского каганата. Венгерская хроникальная традиция изначально столкнулась с такой сложной фигурой Аттилы, ставшего персонажем комплекса разных региональных преданий, влиявших друг на друг, и лишь потом венгерские книжники окончательно отождествили его с царем гуннов и заполнили пробелы в сообщениях о той эпохе сведениями о гуннах из западных источников.

3. Этнические категории венгерских хроник

Сьюзан Рейнолдс, сопоставив этногенетические легенды разных народов, обнаружила, что они восходят к ограниченному набору сюжетов, появившихся в Раннее средневековье, использованных и переосмысленных авторами 12-15 вв. Во-первых, восходящая к Тациту легенда о происхождении германцев от трех сыновей легендарного Маннуса (в поздних версиях Алануса). Во-вторых, традиция возводить генеалогически современные народы к Яфету, восходящая к Исидору Севильскому. Третья популярная тема - «троянский миф», заключающийся в генеалогическом восхождении от какой-то группы к троянцам, нашедшим новую родину после падения Трои. Эта традиция предположительно берет начало в Хронике Фредегара. Так как такая традиция существовала и у древних римлян, то в поздних версиях «троянского мифа» добавлялось и римское звено в генеалогии народа - так согласно английским источникам предок британцев римлянин Брут был потомком Энея.

Кроме «троянского мифа» позже появляются аналогично выстроенные, но менее распространенные сюжеты - связывавшие интересующую автора группу с античным народом, а его в свою очередь с каким-то героем античной истории или древнегреческой мифологии. Также распространенным мотивом этногенетических легенд было переселение народа из какой-нибудь очень отдаленной земли, в качестве которой нередко выступала и Скифия.

Все выбранные нами хроники используют второй и четвертый сюжеты описывая происхождение венгров. Кроме того Симон из Кезы и Марк из Калта часто делают отступления о происхождении того или иного упоминаемого ими народа (например венецианцев), при этом, данные легенды обычно являются версиями троянского мифа. Такие вставки не имеют никакого значения для развития основного сюжета (венгерское переселение и набеги на Запад), поэтому, видимо, авторы (все кроме Анонима) считают мифы о происхождении народов заслуживающими внимания, как интересные сами по себе факты. При этом такие генеалогии даются в случайном порядке - авторы не стремятся описать таким образом как можно больше народов, или самые важные для повествования народы (ведь венецианцы и ломбардцы едва ли имеют большее значение для сюжета хроники, чем римляне или германцы). То есть, по-видимому, авторы делятся всеми генеалогиями, которые им известны или известны лучше других. Это также подтверждает предположение о том, что такие генеалогии вызывают интерес у авторов и они их считают достаточно важными, что бы не оставить их без внимания в тексте хроники. Рассказывая о происхождении венецианцев, Симон из Кезы прямо ссылается на источник «ut canit Cronica voterorum: Veneti siquidem sunt Troiani etc». В том, что венгерские авторы нашли эти сведения в других хрониках, мы были бы уверены и без этого признания. Но в данном случае нам важно, то как маркируется происхождение определенного дискурсивного сценария.

Таким образом, можно говорить о том, что в наборе дискурсивных практик содержащих в качестве элементов дискурса этнические категории, существуют определенные, занимающие для магистра Симона легитимное положение. Это дискурсивные практики хроник. В представлении Симона из Кезы для сообщений о «народах» в хрониках естественно сообщать об их происхождении, а в качестве их предков уместно называть народы античности. Для Симона из Кезы, как автора хроники, такой дискурс является легитимным и доминирующим. Интересно, в какой степени авторы венгерских хроник сообщая этногенетические легенды следуют авторитету их источников, а в какой готовы предложить собственные версии происхождения. Если «троянский миф», очевидно, прямо заимствован из западных хроник, то источник легенды о происхождении лангобардов (ломбардцев), связывающая их с городом Савария в Паннонии, не был выяснен нами. Он вполне мог узнать о том, что лангобарды пришли в Италию из Паннонии из западных хроник, сочинения Павла Диакона или какой-нибудь версии «Origo gentis Langobardorum» и других источников. Но подробности касающиеся Саварии, представляется нам, изобретением Симона из Кезы либо кого-то из его венгерских предшественников.

Нужно отметить, что легенды жанра origo gentis, являются сами элементом других дискурсов. Как доказывает Рейнолдс, изначально они были элементами ученой традиции и объясняли этническое многообразие мира, едва ли интересовав кого-то кроме ученых клириков. Но уже в раннее средневековье origo gentis посвященные конкретным народам использовались как инструмент того, что в терминах Венской школы можно назвать Traditionskern. Это понятие обозначает военные и аристократические элиты, которые поддерживали свое чувство солидарности и связанность, с помощью культурных маркеров (например, приверженность тому или иному «обычаю», пересказ общих исторических преданий, иногда даже используя общие элементы в одежде и внешнем облике). Эти «ядра традиции» осмысливали себя как коллективы объединенные общим происхождением и «обычаем», так же как и воинским братством. Свою самоидентификацию Traditionskern сохранял и распространял на связанные с ним разнородные вооруженные банды, свиты и других спутников. К 12 в., то есть уже до появления сохранившихся венгерских хроник традиция origo gentis была подчинена уже концепту «communitas regni». По мере усиления королевской власти, развития королевского права, распространения письменных актов, разрастание штата королевских оффициариев и канцелярий, мифы об общем происхождении начали применяться к целому сообществу, объединенному властью одного короля. Также эта традиция, была использована и некоторыми городскими коммунами в Италии (именно их генеалогиями и воспользовался магистр Симон). При этом роль «origo gentium» в формировании и поддержании «communitas regni» четко не определена. Главный стимул формирования сообщества - это лояльность королю, а главной сценой демонстрации и воспроизводства идентичности - акции требовавшие участия всего королевства - ритуалы, легитимировавшие королевскую власть (коронации, «полюдье», королевская похоронная обрядность), избрания королей, а также выражения отношений «совета и помощи» между королем и его народом - участие в войске, и особенно, проведение королевских советов, собраний людей королевства. То есть главным образом «communitas regni» скреплялась реляционными связями между королем и его подданными, между подданными короля как участниками коллективных действий от имени королевства. Этногенетические же мифы основывались часто на латинской книжности и слишком мало имели общего с реальной этнической и культурной ситуацией в описываемых странах. Кроме того, иногда они и вовсе отсутствовали, как в случае с Иерусалимским и Сицилийским королевствами, хотя термин «communitas regni» и ситуации требовавшие его использования фиксируются в источниках и для них. Но тем не менее Рейнолдс, указывает на то, что в 12 в. происходит резкое увеличение источников прибегающих к традиции origenes gentium и связывает это с усилением роли представлений о communitas regni. Таким образом, можно предполагать, что она была лишь отражением актуальных процессов в текстах ученых клириков, не имея особого практического значения и не оказывая значительного влияния на их современников. И Симон из Кезы использует дискурсивные сценарии из таких текстов.

Единственный ли это мотив, присутствующий в хронике Кезаи, Кальти и Акоша? Есть фрагменты, в которых эти хроники касаются не легендарного происхождения народов, а их актуальных качеств, причем часто отрицательных. Самые яркие примеры - описание правления короля Петера и войн между Венгрией и Германией. «После же того, как Пётр начал править, он отбросил всю кротость королевского величия, и, безумствуя в тевтонской свирепости, презирал благородных людей королевства, пожирая заодно с алеманами и латинянами сокровища земли с гордыми очами и ненасытным сердцем…». «Крепости же и замки и все почести передавал, отнимая у венгров, алеманам и латинянам. Кроме того, он был также нагл не в меру, и его спутники, действуя с позорно-неукротимой похотливостью, жестоко притесняли жён и дочерей венгерских, куда бы король Петр не отправлялся. И никто в это время не был уверен в целомудрии жены или дочери из-за нападений придворных короля Петра. Князья же и благородные люди королевства, видя несчастия своего рода, которые в отношении него происходили против закона, посоветовавшись, просили царя, чтобы он обязал своих [приближённых] безотлагательно прекратить столь позорные дела. Король же, наполнившись самодовольством высокомерия и свирепостью, злобу, которую носил, скрывая в сердце, излил со стольким ядом в толпу, говоря так: «Если я хоть сколько-то ещё проживу, то на все должности важных судей, военачальников, князей и чиновников назначу тевтонов и латинян, а страну венгерскую, наполняя её чужеземцами, отдам во владении тевтонам». Итак, вот каков был источник раздора между королём Петром и венграми».

Описывая сражения венгров с немцами - хроники сообщают, о многочисленных поражениях немцев, о трусливом поведении многих воинов «тевтонов» или «аламаннов», бежавших с поля битвы, или даже прятавшихся в могилах среди мертвых.

Шушарин указывал на то, что эти фрагменты хроник Симона из Кезы и Марка из Калта принадлежат реконструируемым исследователями «Деяниям XI в.». Их автор был противником короля Петера и должен был обосновать войну Абы против него. В более поздних фрагментах хроникального свода никаких негативных стереотипов немцев и «латинян» нет, а даже наоборот, есть и положительные герои-иноземцы, если не считать маркграфа немцев, которому король Шаламон обещал денег, за помощь в изганниии печенегов, но который испугался вида войска кочевников. Зато появляются отрицательные стереотипы соседей кочевников, нападавших на Венгрию в 1068, 1085 и 1091 гг. Они язычники, совершают жестокие набеги, уводя людей в рабство и разоряя земли, кроме того, они часто бегут с поля боя, встретившись с более грозным противником. Они выступают часто в качестве союзников венгров, но нередко союзников ненадежных. Интересно обратить внимания также на некоторые детали - например, куны предают войско короля Соломона, бежав с поля боя, увидев закованных в панцирь греков. В очень резких тонах описывается и бегство секейских и печенежских лучников при битве на р. Оршане: «нечестивые печенеги и презреннейшие секеи бежали до лагеря не получив ни одного ранения». Положительные оценки народов тоже касаются поведения на поле боя - авторы хроник могут говорить о храбрости сражавшихся галичан, чехов или немцев.