Россия в 1917 году: власть и партии на историческом повороте

Размещено на http://www.allbest.ru

Россия в 1917 году: власть и партии на историческом повороте

1. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА: ПРОБЛЕМА ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ВЫБОРА ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ

Как считают многие историки, Февральской революции в нашей истории не повезло изначально. И, может быть, одной из причин этого «невезения» явилась ее неожиданность: практически всего за несколько дней рухнула существовавшая веками монархия. Различные подходы предлагались и предлагаются для объяснения данного феномена. Сегодня, безоговорочно отказавшись от концепции «организующей роли партии», историки пытаются разобраться во всей многомерности происходящих тогда событий.

Некоторые (Г.З. Иоффе) склонны считать, что ничего закономерного в Феврале 1917 г. не существовало, и вообще прошлое России не несло в себе неотвратимости той социальной катастрофы, которая началась в Феврале 1917 г. и продолжалась не одно десятилетие [1].

Значительная часть исследователей полагает, что это, прежде всего, был социальный взрыв, вызванный тяготами войны и непопулярностью правительства, усугубившими трагедию недореформированной России. Характерно, что подобную точку зрения одним из первых высказал лидер кадетской партии, историк П.Н. Милюков, считавший, что в данной революции помимо последствий неумелого ведения войны слились вместе «слабость русской государственности», «примитивность русской социальной структуры», а также «максимализм» русской интеллигенции [2].

И, наконец, ряд историков (В.П. Булдаков, А.Х. Бурганов, П.В. Волобуев, В.В. Шелохаев и др.) сформулировали идею, согласно которой в период 1917 - начала 1918 гг. в России произошла серия революций: общенациональная, солдатская, крестьянская, в чем-то пролетарская, объединенных главной смысловой доминантой происходившего - крушение империи [3].

Действительно, в начале 1917 г. в стране сложилась общенациональная оппозиция правительству, аналогичная той, которая имела место в 1905 году.

Однако были и особенности. Формирование общенациональной оппозиции на рубеже 1916-1917 гг. проходило в русле неуклонно развивающегося антидинастического движения, охватившего «верхние», «думские» слои общества. Правым кадетом В.А. Маклаковым было пущено в оборот крылатое слово о расплате после войны с «шоффером», т.е. с верховой властью императора, а не только с существовавшим кабинетом министров. О факте угрожающего падения престижа верховной власти, о росте «острого и глубокого раздражения против Особы Государя Императора» в образованных кругах сообщалось в специально проведенном департаментом полиции анализе политической ситуации еще за несколько месяцев до февральских событий [4]. В ноябре - декабре 1916 года с требованием «министерства доверия» и «ответственного министерства» выступали не только либералы, в первую очередь - кадеты, но даже такие промонархические силы, как Государственный Совет, дворянский съезд и т.д. «Правительство само завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка», - заявил кадет Шингарев на одном из последних совещаний в Думе. Милюков был еще более откровенным, разъясняя в своей среде, что уверенность кадетов в неизбежности революционного движения связана с предположением, что «находящееся в безвыходном тупике правительство капитулирует при первых же признаках движения, и таким образом революция будет предупреждена в самом начале, окажется почти бескровной, почти без всяких жертв». Уверенность в быстрой капитуляции правительства базировалась также на предполагаемой поддержке русских либералов со стороны союзников - Англии и Франции. Например, роспуск I Государственной Думы кадеты в значительной степени связывали с тем обстоятельством, что накануне ее созыва царскому правительству удалось реализовать во Франции крупный заем. Теперь же предполагалось, наоборот, использовать контакты либералов с парламентскими деятелями Англии и Франции для роста влияния Государственной Думы, при условии конфликта с которой тогдашнее правительство не должно было получить «за границей на одной копейки». Была у российских либералов в этой связи и более дальновидная стратегия, рассчитанная на получение после войны уже новым правительством высоких займов от союзников для восстановления разрушенного. Этот вопрос специально обсуждался в 1916 г. на особых совещаниях в Москве у члена Государственной Думы А.И. Коновалова и у члена Государственного Совета П.П. Рябушинского, а также на закрытом заседании думской фракции кадетской партии.

Таким образом, российские либералы, мобилизуя, по словам П.Н. Милюкова, «русскую общественность» и свои собственные силы в рамках Прогрессивного блока IV Государственной Думы, общеземского и городского союзов и даже путем созыва Всероссийского рабочего съезда, в известном смысле готовились к «бескровной» политической революции, приурочивая ее к моменту окончания войны, пока же стремясь ослабить вспышки «острого раздражения» и действия «крайне левых».

Следовательно, определенная программа действий у либералов, составлявших ядро политической оппозиции верховной власти, была, и какие-то попытки ее реализации их лидеры предпринимали. Но существенным ее изъяном было недопонимание опасности надвигавшегося социального взрыва, обусловленного тяготами третьего года войны, а в какой-то степени и спровоцированного их антиправительственными речами и выступлениями в Думе, а также агитацией «левых».

В декабре 1916 года сессия Государственной Думы была прервана до 12 января 1917 года, но 6 января последовал новый царский указ об отсрочке заседаний Думы и Государственного Совета до 14 февраля. Правительство опасалось выступления рабочих столицы в поддержку Думы. О том, что такое выступление готовили, было известно лидерам конституционно-демократической партии. На пленарном заседании ЦК 4 февраля 1917 года Павел Дмитриевич Долгоруков поставил на осуждение вопрос об отношении кадетов к выступлению рабочих. Первым выступил М.С. Аджемов, который охарактеризовал готовящееся выступление как «расширение движения против правительства», в связи с чем он отметил, что «все группы русского общества переходили к открытому выступлению против правительства, так и в рабочей среде начинается другое движение - выступление против власти». По его мнению, «средства борьбы у них свои и протестовать против этого движения нельзя» [5].

Остальные участники заседания ЦК не были настроены так оптимистично. П.Н. Милюков опасался, что рабочие, выступив, не сговорясь с Думой, «пойдут в сторону разъединения, а не объединения, и рабочие, наверное, будут физически разбиты, и выступление не будет иметь успеха». К тому же такие действия, по его мнению, могли отразиться на Думе: «очень печально, там будет раскол. К рабочим отнесутся правые, как к социальному и политическому врагу».

Точку зрения Павла Николаевича разделяли члены ЦК Ф.И. Родичев и Ф.Ф. Кокошкин. Ф.И. Родичев считал, что «выступление - это явление стихийное, и оно уже вышло из сферы влияния. Надо сделать все, что каждый умеет и может, чтобы остановить это выступлениеЮ но оно не в нашей власти». Выход он видел в том, что «впечатление против выстрелов будет единодушно отрицательное. И это есть спасение страны». Ф.Ф. Кокошкин тоже настаивал на том, что кадеты предупредить движение рабочих не могут и поражение этого движения неизбежно.

Таким образом, лидеры конституционно-демократической партии понимали, что ситуация в стране кризисная и избежать выступления рабочих против власти вряд ли удастся. Однако они ставили под сомнение его успех и в большинстве своем относились к нему весьма осторожно, а в ряде случаев и отрицательно.

На этом же заседании кадеты вырабатывали тактическую линию на предстоящую сессию Государственной Думы. Исходя из сложившейся в стране ситуации и отношения партии к различным стихийным выступлениям, П.Д. Долгоруков определил, в каком русле должна развиваться тактика партии в Государственной Думе: «раз мы отрицаем выступления на улице, в Думе выступление необходимо»[6]. Его поддержали все участники заседания. В частности, Ф.И. Родичев полагал, что «власть скоро вывалится из рук правительства, Думе придется проявить большую энергию. Нам необходимо встретить правительственный кризис подготовленными». Он также предостерегал против принятия политических деклараций в государственной Думе, так как они могли привести «к немедленному роспуску Думы». Выступления же Думы «должны носить крайне деловой характер и этим бить правительство». По мнению П.Д. Долгорукого, в Государственной Думе необходимо было поддерживать «два вопроса - продовольственный и военный. Ими можно напугать власть». Майнулов же настаивал, что необходимо «на деловой почве остановиться на вопросах продовольствия и транспорта».

Таким образом, кадеты, непосредственно не поддерживая выступления рабочих, в то же время стремились осуществить «выступление» в Государственной Думе, чтобы придать предстоящей сессии, по словам Аджемова, «характер обвинения, выдвигаемого против короны».

14 февраля, как и планировалось, началась сессия Государственной Думы, однако новый премьер-министр, князь Н.Д. Голицын, имел на руках подписанные царем бланки указов о приостановке заседания Думы или же о ее полном роспуске, и мог применять их по своему усмотрению.

В Думе вновь встал вопрос о смене правительства. На какой-то момент даже император заколебался: 20-21 февраля он вызвал некоторых министров во главе с кн. Н.Д. Голицыным и заявил, что собирается выступить в Думе по поводу дарования ответственного министерства . Кн. Голицын, по его словам, выразил чрезвычайное удовлетворение , однако 22 февраля Николай II объявил, что вновь передумал и немедленно выезжает в Ставку. Власть предержащие, да и большинство партийных лидеров отставали от стихийно разворачивавшегося движения масс.

Во второй половине февраля из-за плохой работы транспорта в Петрограде ухудшилось продовольственное снабжение, прежде всего, хлебом. Появились хлебные «хвосты», усиливая общее недовольство и раздражение. 22 февраля 1917 г. в ответ на локаут администрации тридцатитысячный Путиловский завод образовал стачечный комитет. Пострадавшие от локаута были поддержаны рабочими других предприятий.

23 февраля ст. стиля (8 марта нового стиля) на предприятиях столицы проводились митинги и собрания, посвященные Международному женскому дню. И хотя на этот день забастовки и демонстрации заранее не планировались, они развернулись весьма стремительно.

25 февраля, на третий день событий, рабочих начали поддерживать другие слои городского населения, и движение переросло во всеобщую стачку, фактически парализовавшую жизнь города. Появились и лозунги: «Хлеб, мир, свобода!», «Да здравствует республика!». Наиболее радикально настроенная партия - большевистская - в лице своих организационных центров - Русского бюро ЦК и Петербургского комитета на заседании 25 февраля решила поддержать всеобщую стачку, стремясь привлечь на сторону рабочих солдат Петроградского гарнизона. На решение этой задачи были направлены усилия и других революционно-демократических организаций: Инициативной группы (меньшевиков-интернационалистов), группы «внефракционных социалистов» Н.Н. Суханов, Н.Д. Соколов и др.), Организационного комитета российских социал-демократов (меньшевиков), ЦК Партии социалистов-революционеров и др. В борьбе «снизу» начал складываться левый, демократический блок. Попытки военного министра М.А. Беляева и командующего Петроградским военным округом генерала С.С. Хабалова взять ситуацию под свой контроль ни к чему не привели.

Понедельник 27 февраля оказался решающим днем в ходе событии. В этот день в Петрограде солдаты запасных гвардейских полков (Волынского, а затем Преображенского и Литовского) стали переходить на сторону революционных рабочих. К вечеру 27 февраля число восставших солдат достигло четверти от общего их числа в Петрограде, к вечеру 28-го - половины (127 тыс.). 27 февраля восставшие овладели важнейшими пунктами города: арсеналом, вокзалами, мостами, многими правительственными зданиями, 28 - Зимним дворцом, Петропавловской крепостью, Адмиралтейством. Правительство во главе с князем Голицыным разбежалось.

27 февраля по инициативе Рабочей группы Центрального Военно-Промышленного Комитета во главе с меньшевиками К.А. Гвоздевым и Б.О. Богдановым, освобожденными из «Крестов» (они были арестованы в конце января), а также думской социал-демократической фракции во главе с Н. Чхеидзе был создан Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов. К вечеру того же дня по призыву комитета был избран и сам Совет: по одному делегату от тысячи рабочих и по одному от роты солдат. Вскоре прибыло примерно 250 делегатов. Председателем Исполнительного комитета стал меньшевик Н.С. Чхеидзе, его заместителями - трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик М.И. Скобелев. Большинство в Исполкоме Совета и в самом Совете принадлежало меньшевикам и эсерам. От большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П. Залуцкий - члены Русского бюро ЦК. В марте в него были кооптированы вернувшиеся из сибирской ссылки меньшевики Ф.И. Дан и И.Г. Церетели, социалист-революционер А.Р. Гоц, возглавивший фракцию эсеров в Петросовете.

27 февраля почти одновременно с созданием Петроградского Совета, лидеры либеральных партий в Государственной Думе образовали «Временный комитет для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с М.В. Родзянко, в который вошло практически все бюро Прогрессивного блока, а также А.Ф. Керенский и Н.С. Чхеидзе. Временный комитет отправил царю в ставку для согласования текст Манифеста, содержавший пункт о создании «ответственного министерства». Как отмечал позднее П.Н. Милюков, попытка сохранения монархии за счет превращения ее в конституционную имела место в позиции либералов в эти дни, ибо многим казалось, что правительство без монарха, как привычного для масс символа власти, будет «утлой ладьей», которая сможет потонуть «в океане народных волнений» [7]. Но как уже не раз случалось в российской истории, не был использован, может быть, последний шанс, дарованный первому лицу государства. Николай II после долгих колебаний лишь в ночь на 2 марта решился подписать документ, но на этот момент это был акт «запоздалой мудрости», династической вопрос, по существу, уже решился. «Свершилось то, - писал В.М. Родзянко, - о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить» [8]. Последнее слово сказала армия. Опрос главнокомандующих фронтами и флотами, произведенный в ту же ночь начальников штаба Ставки генералом М. Алексеевым о возможности отречения царя от престола, выявил однозначную реакцию: это единственно верное решение, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии. Судя, например, по воспоминаниям А.С. Лукомского [9], определенную роль здесь сыграло то доверие, которое питала часть высшего генералитета к известным либералам - депутатам Госдумы и возникшему в ее недрах Временному комитету. Уже значительно позже П.Н. Милюков, успевший многое передумать, признал что «русские реакционеры совершенно правы, когда считают думских лидеров ответственными за успех революции» [10]. Позиция же руководства армии оказала воздействие на царя, побудив его 2 марта 1917 г. отречься от престола.

В ту же ночь в солдатской секции Петросовета был составлен и на следующий день опубликован «Приказ № 1», фактически выведший всю армию из-под начала командиров - офицеров и подчинивший петроградский гарнизон Петросовету. С крушением монархии рушилась и старая кадровая армия (к концу войны в русскую армию было отмобилизовано около 15 мил. человек), обусловив тем самым изначально бессилие формирующейся власти либералов.

В этот переломный для страны момент конституционно-демократическая партия 1 марта приняла решение: собирать ЦК ежедневно, а также «временно кооптировать в ЦК всех членов Государственного Совета, принадлежащих к конституционным демократам, и всех членов фракции кадетов»[11].

Постановления ЦК принимались в конце февраля - начале марта ежедневно. Они отражали реакцию партии на происходившие события, свидетельствовали о том, что кадеты играли важную роль в политическом процессе, и главным на тот момент для них являлся вопрос о власти.

В постановлении ЦК 1 марта 1917 года говорилось о том, что партия готова «предоставить себя в распоряжение Временного комитета Государственной Думы по исполнению различных поручений как в Петрограде, так и вне его». Уже тогда кадеты считали важным указать на необходимость: назначения в губернии комиссаров от Временного комитета Государственной Думы; опубликования постановления Временного Комитета Государственной Думы, особо от «Известий Совета рабочих депутатов» в особом официальном органе; объявления амнистии лицам, осужденным по политическим и религиозным преступлениям; охраны военным караулом посольств. Таким образом, конституционно-демократическая партия была готова к реформаторской деятельности и предлагала конкретные меры, которые необходимо было, по ее мнению, осуществить Временному комитету.

В ночь с 1 на 2 марта думский Временный комитет приступил к формированию Временного правительства. Последнее не могло быть сделано без санкции исполкома Петроградского Совета, руководство которого в соглашении с думцами видело некую легитимную основу их последующей деятельности и санкционировало предложенный состав правительства. В него вошли 12 человек, в том числе - 5 кадетов, трудовик Керенский, остальные - октябристы и близкие к ним. Главой правительства министром внутренних дел стал бывший руководитель Земгора кн. Львов, членами кабинета - П.Н. Милюков (МИД), А.И. Гучков (военный министр), А.И. Коновалов (торговли и промышленности), А.И. Шингарев (земледелия), А.А. Мануйлов (просвещения), В.В. Некрасов (путей сообщения), А.Ф. Керенский (юстиции) и т.д. Управляющим делами был назначен кадет В.Д. Набоков. Кадеты определили и состав юридического совещания, созданного из семи человек в марте 1917 г. для экспертизы законопроектов Временного правительства; возглавил его кадет Ф.Ф. Кокошкин, известный юрист-государствовед.

3 марта Центральный Комитет официально заявил, что «Временное правительство должно считаться имеющим законодательную и исполнительную власть» [12], в то же время предлагалось оставить в бездействующем состоянии Временный комитет Государственной Думы, не изменяя его.

В этот же день, рассматривая вопрос о личном составе министров, участники заседания пытались решить, не следует ли направить в качестве служащих на правительственную работу членов своей партии. Однако было принято решение: «Такого списка министрам не предоставлять, дабы обеспечить им в этом отношении свободу от всякого партийного вмешательства». Это свидетельствовало о том, что партия народной свободы не стремилась оказывать давление на своих министров и не настаивала на представительстве кадетов во всей вертикали власти.

На заседании ЦК 4 марта было принято несколько решения, наиболее важными из которых являлись постановления по вопросам о печати, местной администрации и др. Кадеты считали свободу слова и печати одним из важных достижений революции, поэтому выступали против любых ограничений прессы и решили «обратиться к Временному правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов с просьбой принять меря к немедленному восстановлению возможности выпуска всех газет».

Важнейшим вопросом в те дни являлся вопрос о структуре власти, в том числе - на местах. В связи с этим, по вопросу о местной администрации ЦК кадетской партии принял специальное постановление:

а) просить депутатов из членов Государственной Думы, принадлежащих к фракции народной свободы, собраться и наметить тех представителей местной администрации, которые подлежали устранению;

б) просить князя Львова ранее назначения представителей новой администрации послать эмиссаров, преимущественно из членов Государственной Думы и Государственного Совета, с широкими полномочиями, вплоть до права смещения и временного замещения должностных лиц.

Это свидетельствовало о том, что уже в начале марта конституционно-демократическая партия беспокоилась о создании нового административного аппарата, который бы, по мере возможностей, носил легитимный характер и обеспечивал бы восстановление порядка на местах.

Таким образом, российские либералы не сумели предупредить социальный взрыв. И когда он произошел, либералы попытались привести его в «спокойное» политическое русло, восполнив вакуум легитимной власти, образовавшийся в связи с ликвидацией самодержавия. Но при этом, как заметил П.Н. Милюков , возникло одно из самых главных «противоречий» Февраля: нереволюционным либеральным партиям, стремившимся в основном к реформам и более успешному ведению войны, пришлось сначала «низлагать монархию», а потом, сформировав либеральное правительство, «все более подчиняться целям социализма» в лице другого института публичной власти - Петроградского Совета, без санкций которого новое правительство мало что могло предпринять. И П.Н. Милюков сделал вывод, предвосхитивший многие современные оценки: оба учреждения парализовали друг друга и вряд ли их сосуществование можно было назвать «двоевластием», скорее «безвластием», чреватым негативным последствиями и для революции, и для страны в целом.

Тем более, что одновременно происходили процессы, вообще характерные для революционных изломов: резко усилилась роль партий и общественных, инициативных организаций (различных самочинных комитетов), расширилось политическое пространство их деятельности, а так же широких масс с ориентацией на непарламентские, силовые методы борьбы и, наоборот, сужалась легитимная основа их действий. Разного рода «резолюции», как заметил позже один из эсеровских идеологов А.А. Минин, заменили «павший закон» [13].

Безусловно, Временное правительство пыталось влиять на ход событий. Были провозглашены широкие демократические реформы: политические права и свободы, политическая амнистия, отмена сословий, национальных и религиозных ограничений, смертной казни, упразднялись цензура, полиция, каторга. В мае-июне 1917 года была проведена земская реформа и первые в России всеобщие (бессословные) выборы в городские думы, приступившие к разработке новой муниципальной политики и демократических методов ее реализации (например, работа разноплановых представительных комиссий по профилю, совместные заседания с представителями местных Советов и т.д.). И вообще деятельность избранных демократическим путем местных самоуправлений в течение почти всего 1917 года являла собой попытку, во многом спонтанную, реализовать в своих регионах модель социального государства, которое, отказываясь от жесткой идеологически-административной опеки граждан, начинало вырабатывать по отношению к ним определенные социальные обстоятельства: равные гражданские права, гарантии от безработицы, государственная опека образования, здравоохранения, культуры и т.д.

В марте 1917 г. в собственность государства перешли кабинетские и удельные земли, в апреле были созданы для подготовки реформы земельные и продовольственные комитеты, фабзавкомы («для классового мира»). Затем были сформированы Экономический совет и Главный экономический комитет для государственного регулирования и стабилизации экономики, а также целый ряд министерств: труда, продовольствия, призрения и т.д. Но основные реформы откладывались до Учредительного собрания, созыв которого во многом увязывался с моментом окончания войны и которое должно было законодательно закрепить новый политический строй России.

Его конституционная неоформленность, а также неустойчивый, переходный тип социальной структуры общества, еще более дестабилизированной февральскими событиями, резко осложнили проблему политического выбора для российских партий. Одно очевидно: после Февраля все партии полевели, а монархические партии и организации, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную» партию. Партия октябристов распалась еще в 1915 году. Попытки возродить ее в 1917 г. в виде республиканско-демократической (И.И. Дмитрюков, П.И. Путилов, Ю.П. Гессен, С.И. Соколовский и др.) и либерально-республиканской (А.И. Гучков, М.В. Родзянко, Н.В. Савич и др.) дальше разработки проектов программ не пошли. Видные октябристы (А.И. Гучков, М.В. Родзянко, И.В. Годнев) входили в первые составы Временного правительства, в основном поддерживая кадетскую платформу.

2. ПАРТИИ ПОСЛЕ ФЕВРАЛЯ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ РЕАЛИИ

Кадетам удалось подойти к февральским событиям в качестве достаточно крупной общероссийской партии. Хотя официальных данных о своей численности в 1917 г. кадеты не публиковали, исследователи считают, что их было около 100 тысяч, а число организаций достигало 350 по стране. Они первыми из всех партий созвали после Февраля свой седьмой съезд (25-27 марта); а всего за 8 месяцев революции провели четыре съезда: восьмой (9-12 мая), девятый (23-28 июля), десятый (14-16 октября).

Удалось кадетам, особенно в первые месяцы после революции, играть в известном смысле интегрирующую роль в сплочении «образованного меньшинства» России под эгидой демократизации ее политического строя. Значительную долю в составе кадетской партии в 1917 г. составляла именно интеллигенция. Так, из 66 членов Центрального комитета, избранного на VIII съезде Конституционно-демократической партии, примерно одну треть составляли профессора, а вместе с другими представителями интеллигенции - не менее двух третей. Данные о 122 председателях различных комитетов кадетской партии в 1917 г. свидетельствуют, что 101 из них принадлежали опять же к либеральной интеллигенции. И именно ее политическим идеалом являлось доведение России до Учредительного собрания «после великого государственного переворота», как начала обеспечения «полного господства народной воли» [14].

Важным внутрипартийным вопросам было посвящено пленарное заседание ЦК и парламентской фракции народной свободы с участием членов партии из Государственного Совета и из прежних составов Государственной Думы 10-12 марта 1917 г.

Центральным вопросом заседания стало обоснование необходимости созыва съезда партии, для решения таких крупных вопросов, как, во-первых, о форме государственного строя России и образе правления, во-вторых, о пределах национальной автономии и, в-третьих, о ближайшей практической политике в аграрном вопросе. Было решено созвать партийный съезд «для обсуждения пунктов программы партии, касающихся формы правления России и аграрного вопроса»[15]. Вопрос же о пределах национальных автономий было предложено сделать предметом обсуждения следующего съезда, который предполагалось созвать до Учредительного собрания.

Обсуждение вопроса о форме правления вылилось в обоснование необходимости республиканского строя для России. Подчеркивалось, что если главной опасностью в республике является анархия, то «монархия показала, что лучшей насадительницей анархии явилась именно она, и что она оказалась неспособной организовать даже внешнюю оборону страны». Опасение, что республике не удастся сохранить единство России, опровергалось тем, что «именно монархия» больше всего ссорила между собой национальности и разрушала всячески идею единства».

Кадетов волновало отношение к республике самой многочисленной части российского общества на тот момент - крестьянства. Однако высказывалось мнение, что «двенадцатилетнее существование Государственной Думы как силы созидательной и самоубийственная политика царя как сила разрушительная сделали свое дело и в воззрениях крестьянства»; предполагалось, что успешная политика Временного правительства вытеснит из сознания русского народа стремление к возврату монархии.

По результатам этого заседания при ЦК партии были созданы комиссии для разработки наиболее важных вопросов: например, аграрная комиссия, комиссия по разработке вопросов, связанных с созывом Учредительного собрания - этой же комиссии поручили вопрос об установлении автономии и областных представительных собраний (24 параграф программы партии). Результаты работы этих комиссий должны были быть представлены для того, чтобы на их основе внести поправки в программу конституционо-демократической партии.

25-27 марта 1917 года состоялся VII съезд партии народной свободы. Он проходил под непосредственным воздействием свершившейся революции, и его делегаты осознавали роль своей партии - как партии демократической - в судьбе России. Особенно это касалось ее государственного устройства, постепенного становления новых властных структур, оформления правового пространства. Центральное место в работе съезда заняло изменение политического раздела программы партии. В связи с этим от имени ЦК партии с докладом «О пересмотре политического отдела нашей программы» выступил Ф.Ф. Кокошкин.

Он подчеркнул, что принятый одиннадцать лет назад пункт, в соответствии с котором конституционная монархия являлась желательной формой правления для России, с самого начала не находил поддержки у большинства членов партии и рассматривался не как самоцель, а как шаг на пути преобразований. «Монархия были для нас тогда не вопросом принципа, а вопросом политической целесообразности» [16]. Кокошкин предложил французскую модель республики для России, так как осуществление северо-американской модели, по его мнению, приемлемо для государств, в которых принцип народовластия укрепился давно, а для России «всенародное избрание, ставящее так высоко президента… может быть опасно для свободы».

В ходе обсуждения доклада Кокошкина ряд делегатов съезда высказали свои замечания. Так, Н.А. Кухаренко, представлявший украинский отдел партии, выступил за создание федеративной демократической республики, полагая, что только такой строй мог бы удовлетворить украинскую и другие национальности России. Его поддержал С.Н. Максудов, представлявший интересы мусульман, проживавших в России: «Русская республика должна быть децентралистической». Н.М. Рындин из кубанского отдела партии поднял вопрос о системе построения народного представительства, то есть о количестве в нем палат (одно- или двухпалатное). Сам он считал, что «одним из больших зол России была централизация; эта централизация, несомненно, отойдет в прошлое, когда будет образована двухпалатная система, представляющая местное самоуправление».

Ф.Ф. Кокошкин в заключительном слове высоко оценил желание делегатов конкретизировать политический раздел программы. Однако, он справедливо обратил внимание на то, что вопрос об однопалатной или двухпалатной системе не может быть решен теперь же, потому что он должен быть рассмотрен в связи с тем, как будет окончательно разрешен вопрос о местной децентрализации. Эти проблемы предполагалось рассмотреть в дальнейшем на последующих съездах. Предложенные Кокошкиным изменения были приняты единогласно, в результате чего политический раздел программы в корне изменился: «Россия должна быть демократической, парламентарной республикой; законодательная власть должна принадлежать народному представительству».

Дневное заседание 27 марта открыл доклад М.М. Винавера о тактике партии, в качестве содокладчика выступил князь Д.И. Шаховский. Свое выступление Винавер начал с постановки задачи. Докладчик сделал вывод, что завоевания революции могут быть упрочнены лишь при дружном содействии всех классов, сословий и народностей России. По вопросу отношения партии к Временному правительству Винавер заметил, что «наше правительство не есть партийное, …хотя в его состав вошли многие видные члены нашей партии. Мы не можем отождествлять себя с Временным правительством, как с таковым, и мы в праве не только осведомлять его о наших нуждах, но и критиковать его действия». В резолюции VII съезда по докладу Винавера было записано, что «поддержка Временного правительства обуславливается полным и искренним исполнением со стороны правительства провозглашенной им программы и обещания в возможно кратчайший срок созыва Учредительного собрания» [17].

Содокладчик Винавера Д.И. Шаховский поставил вопрос об отношении партии Народной свободы к другим политическим партиям, в частности, о возможности соглашения с левыми партиями. По его мнению, признание кадетами республики, как формы правления в России, устранило одно из двух препятствий для сближения с левыми партиями. К тому же, «программы-минимум этих партий - не что иное, как кадетская программа» [18]; по рабочему и агарному вопросам левые партии тоже были близки к кадетам. Одновременно им обращалось внимание на опасность усиления «в тех классах, защитниками интересов которых являются левые партии, максималистских течений». Поэтому подчеркивалось, что «одной из наших целей ближайшего будущего явится борьба со всякого рода максимализмом и большевизмом».

В докладах и Ф.Ф. Кокошкина, и М.М. Винавера рассматривались не только концептуальные (программные) вопросы, но и достаточно четко были сформулированы ближайшие партийные задачи. Это, прежде всего, обеспечение неприкосновенности начал гражданской свободы и гражданского равенства; реализация во всех сферах общественной жизни демократического принципа; наконец, «осуществление начал социальной справедливости», т.е. широких реформ, направленных на удовлетворение справедливых требований «трудящихся классов». Отвергнув обвинения партии «в социализме» в связи с последним требованием, в часности, Кокошкин не отрицал определенных подвижек у ее членов в сторону «социалистического мировоззрения», но «не того», которое считало возможным изменить экономический строй «путем насильственным, путем захвата политической диктатуры», а иного, предполагавшего постепенное врастание общества «в новый социальный строй», путем более безболезненным.

Все это означало, что кадеты вовсе не хотели, как это долго утверждалось, торпедировать реформы и чуть ли не оставить все по-старому. Они собирались провести и аграрную, и рабочую и другие социальные реформы, но хотели это сделать постепенно и на законном основании, т.е. через Учредительное собрание. Именно такой была их доктринальная установка как партии «правого порядка». Но была и прагматическая подоплека такой схемы действий: кадеты, безусловно, опасались, что глубокие социальные реформы, в том числе - и аграрная, могли ослабить и без того уже разлагавшийся фронт. Они не были, по существу, ни против отчуждения в пользу крестьян помещичьей земли[19], ни против вообще вмешательства государства в «отношения экономически сильных» с целью «защиты экономически слабых», но боялись усиления революционной стихии и анархии. Проекты реформ залеживались в «земельных комитетах» и «Особых совещаниях», где нередко опытнейшие юристы спорили о букве закона, упуская существенное, а главное - теряя время, которого им историей было отпущено весьма немного. Известный кадет В. Набоков впоследствии вспоминал, что в качестве управляющего делами Временного правительства он, например, не раз напоминал о необходимости ускорить работу Совещания, готовившего избирательный закон для выборов в Учредительное собрание, однако оно начало фактически работать лишь три месяца спустя после Февраля [20].

Но поистине роковым для кадетов стало отношение их партии к войне и понимание роли ее исхода для судеб страны и революции. Несомненно, были и серьезные причины приверженности кадетов лозунгу продолжения войны до победного конца. Они прежде всего исходили из того, что победа в войне поднимет престиж новой России на международной арене, а внутри страны усилит волну патриотизма, который можно будет обратить затем на ее возрождение. К тому же расчеты кадетских экономистов показывали, что Россия после трехлетней войны будет нуждаться в иностранных займах и инвестициях, получить которые у стран Антанты можно было бы только в случае участия в войне до конца. Кадеты по-прежнему отстаивали идею «вестернизации» России как в смысле ее политического устройства, так и экономической модернизации. Но при этом кадетские лидеры, в том числе и такая «крупная величина - умственная и политическая», как П.Н. Милюков, не учли всего размаха антивоенных настроений в стране, что народ вел войну «нехотя, из-под палки» и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена революция, сказалась надежда, что она приведет к скорому окончанию войны. Просчет был тем более опасным, что на фронте и в тылу большевиками велась соответствующая пропаганда, обещавшая немедленный мир в случае прихода их партии к власти. И в целом кадеты, как вспоминал В. Набоков, питали глубокие иллюзии в отношении данной партии, наивно полагая, уже сам по себе факт «импорта» Ленина и К германцами» должен был абсолютно дискредитировать их в глазах общественного мнения и воспрепятствовать какому бы то ни было успеху их «проповеди».

Неуклонная линия Милюкова - министра иностранных дел Временного правительства на продолжение войны стала причиной апрельского правительственного кризиса, в результате которого он вынужден был уйти в отставку. Но в целом партия на VIII съезде в мае 1917 г зафиксировала свое согласие на правительственное сотрудничество с специалистами, провозгласив тактику «левого блока», воплотившегося в создании коалиционного кабинета 6 мая 1917 г. Однако данное правительство не стало «твердой властью» в связи с нерешительностью министров-социалистов и их зависимостью от Петроградского Совета. И даже создание второго коалиционного правительства в июле 1917 г., главной особенностью которого, как считали сами кадеты, было то, что создавалось оно независимо от Советов, а его председателем стал социалист А.Ф. Керенский, не способствовало стабилизации обстановки, так отчаянно желаемой Партией народной свободы. Самое крупное расхождение кадетов с социалистами в правительстве, как подчеркнул на IX съезде кадетской партии член ЦК, проф. П.И. Новгородцев, состояло в том, что кадеты хотели «национального правительства, социалисты… партийного правительства». Более того, считая приемлемой работу с социалистами типа Плеханова, т.е. с теми, «кто по-настоящему» понимал, что «такое социализм», лидеры кадетов не могли принять компромисса с теми, для которых «дороже интернационал и класс, чем родина и нация» [21]. В специальном докладе об экономическом положении, сделанном членом ЦК А.А. Мануйловым на IX съезде (23-28 июля 1917 г.), обращалось внимание на необходимость развития народного хозяйства на основе свободы личного почина и личной собственности, но при условии его государственного регулирования. При этом подчеркивалась невозможность перехода к социалистической организации народного хозяйства ввиду отсутствия на данный момент мощного экономического фундамента и всеобщей организованности. Основным призывом, с которым предложил обратиться к народу другой докладчик Н.М. Кишкин, был призыв, «к жертве, к труду и порядку». Все основные социальные реформы с целью исключения каких-либо шагов, «грозящих вспышками гражданской войны», предлагалось отложить до Учредительного собрания, выборы в которое намечались первоначально на 17 сентября, а созыв на 30 сентября. Опять-таки звучали призывы «уничтожить многовластие», а Временному правительству не допускать вмешательства в государственное управление «каких бы то ни было организаций или комитетов» [22].

Однако если в первые месяцы революции подобные лозунги воспринимались как серьезная заявка на выработку продуманной политической стратегии, то в июле - августе их повторение скорее свидетельствовало не просто о догматизме, а об известном практическом бессилии либерального, а затем и либерально-социалистического состава Временного правительства. Реальная власть все более передвигалась от кадетов влево, одновременно ускользая и от ее легитимного носителя - Временного правительства.

В условиях политического отчуждения «верхов» и «низов», усиленного охватившим общество революционным возбуждением, все более возрастала роль социалистических партий и их доминирование в политическом спектре.

Стечение многих обстоятельств поставило в эти дни во главе революционных процессов блок, состоявший из социал-демократов (меньшевиков) и социалистов-революционеров. В рамках этого блока ведущее положение заняли не представители наиболее многочисленной эсеровской партии, а меньшевики, ставшие в постфевральские дни, по мнению многих исследователей, «партией ведущей идеологии» [23]. Именно у меньшевиков была разработана концепция такой революции задолго до того, как она произошла, а их лидеры теоретически и политически пытались обосновать смысл происходившего, решая при этом главный вопрос - о конфигурации власти в центре и на местах с точки зрения ее демократического содержания и в духе своих партийных идеологем.

Меньшевики обладали, по крайне мере так казалось в первые месяцы революции, достаточно убедительной идеологией; социалисты-революционеры были самой многочисленной на протяжении всего 1917 г. и наиболее «коренной», «почвенной» партией по своим программным постулатам. Численность ПСР определялась, по разным оценкам, от 400 тыс. до 1200 тыс. человек. Партия привлекала радикальной и понятной крестьянам аграрной программной, теорией «трудовизма», предусматривавшей особый, постепенный путь России к социальной модернизации после свершения революции, требованием федеративной республики. Принципиальное значение для выработки поведенческой линии ПСР в послефевральские дни имело определение характера происшедшей революции. По мнению эсеровских теоретиков, февральская революция не являлась ни социалистической, ни буржуазной, а была названа народно-трудовой. Данную проблему рассмотрел III съезд ПСР (25 мая- 4 июня 1917 г.), на заседания которого было обсуждено свыше 16 вопросов. Главным из них стал вопрос о текущем моменте, доклад о котором был сделан В.М. Черновым. Как отмечал докладчик, а также выступившие делегаты, февральская революция была совершена революционно-демократическими, либерально-демократическими и либерально-буржуазными кругами, т.е. она произошла под знаменем сплочения большинства российского общества против скомпрометировавшего себя царского режима [24]. В.М. Чернов, несколько позднее возвращаясь к оценке тактики партии в те дни, в речи на IV съезде ПСР (ноябрь 1917 г.) обратил внимание на тот факт, что партия эсеров в отличие от социал-демократии (и большевиков, и меньшевиков), считавшей февральскую революцию буржуазно-демократической, не разделяла данной точки зрения. По мнению В.М. Чернова, русская революция начиналась как политическая, а затем превратилась в социально-трудовую, что было предопределено «всей логикой развития России» [25]. Русская буржуазия в революции, как считали эсеровские идеологи, заняла позицию «кукушки, положившей свое яйцо в чужое гнездо» [26]. Строй, формировавшийся в подобной ситуации, должен был быть больше демократически-трудовым, чем демократически-буржуазным. С его формированием начинался переходный период между буржуазным укладом и будущим социалистическим устройством. После происшедший революции эта трансформация должна была совершиться эволюционно, а не стать «эпохой максималистской социальной революции». Такая позиция, как отмечал В.М. Чернов, ставила эсеров в противоречие с социал-демократами: и большевиками, и меньшевиками. Одновременно она в значительной степени объясняла, с одной стороны, их нежелание брать власть целиком в свои руки, с другой - вхождение во Временное правительство. В течение марта-апреля 1917 г. эсеры дважды меняли свою позицию по вопросу об отношении к Временному правительству, сначала заявив о его поддержке и одобрив вхождение А.Ф. Керенского в кабинет, а затем оценив отрицательно возможность коалиции с ним. Однако под влиянием первого (апрельского) правительственного кризиса было признано необходимым поддержать правительство вступлением в него социалистов.

Лидеры ПСР признали лишь «предварительный» характер политической системы России после свержения самодержавия. По их мнению, срок ее существования исчерпывался созывом Учредительного собрания, которое и должно было законодательно закрепить новое демократическое устройство. «Наша точка зрения была такова, - писал в своих мемуарах В.М. Чернов, - пока основой государственного строя в России не стало народовластие на базе всеобщего избирательного права, преступно разобщать, преступно оставлять в стороне хотя бы одну из тех политических сил, для которых народовластие - необходимое предварительное условие их нормальной жизнедеятельности. Чтобы осуществить это условие, все они должны встать в единый фронт [27]. Его наличие должно было также предотвратить сползание страны в гражданскую войну и обеспечить успешность борьбы с грозной опасностью «всероссийской разрухи» - борьбы, необходимой для укрепления новой революционной России, «этой первой цитадели «третьей силы» в современной Европе» [28].

III съезд ПСР высказался за коалиционное Временное правительство и определил главные политические задачи переживаемого момента: создание демократического местного самоуправления и подготовка выборов в Учредительное собрание. Причем реорганизация местной власти на началах «органического народовластия» рассматривалась как начало демократизации страны в целом и должна было получить логическое завершение в созыве Учредительного собрания. Эсеры не были склонны увлекаться парламентаризмом. Большинство их идеологов противопоставляло свою позицию «марксистской догме» автоматического водворения социализма и организации новых форм общественной жизни «сверху», разделяемой, по их мнению, российскими социал-демократами, и предлагало проводить планомерную организацию их «снизу». В области социально-экономической предлагалось преодоление хозяйственной разрухи и поиск выхода из войны.

С большим энтузиазмом эсеры встретили реформу местного самоуправления: демократические выборы в городские думы, волостные, уездные и губернские земства. Их лидеры считали, что постановлениями Временного правительства от 15 апреля и 21 мая был открыт доступ к участию в органах местного самоуправления для всего населения России, расширены пределы компетенции местных учреждений; в интересах гласных из рабочих и крестьян устанавливалась оплата заседаний. На выборах в городские думы, проходивших в августе 1917 г., эсеры в 14 из 37 наиболее крупных городов, в том числе Москве, Иркутске, Омске, Оренбурге, Екатеринодаре, Тамбове, получили абсолютное большинство, а в 29 городах обеспечили себе самые многочисленные думские фракции. В деятельности этих органов эсеры видели реальную возможность организации фактического народоправства на местном уровне и тем самым предполагали добиваться постепенной демократизации общественного устройства «снизу вверх», прививая, массам определенную политическую культуру. Более того, как заметил несколько позднее В.М. Чернов, в случае более раннего и повсеместного проведения данной реформы даже опоздание с Учредительным собранием «не было бы для страны столь роковым» [29].

Своеобразным было отношение лидеров ПСР к Советам. Они признавали их роль как органов, представлявших интересы значительной части населения, как специфического орудия революционной борьбы народных масс, т. е. учреждений «частноправовых» с пропагандистскими и организационными функциями по политическому и гражданскому воспитанию масс, а не органов власти. Период пребывания эсеро-меньшевистского большинства в Советах В.М. Чернов назвал «эпохой заботливого самоограничения» Советов, утраченного в связи с корниловским мятежом, когда они почти повсюду были властью, что, кстати, обусловило в ноябре 1917 г. на IV съезде ПСР корректировку эсеровской модели общественно-политического устройства России.

Менее дальновидной и разработанной была тактическая линия эсеровской партии в вопросе о войне и мире, хотя её лидеры понимали, что если революция не покончит с войной, то война покончит с революцией, называя ее задачей квадратуры круга. На III съезде ПСР была принята специальная резолюция «Об отношении к войне», в которой развитие эсеровского лозунга «демократический мир всему миру» предлагалось реализовать в виде следующих мер: содействие скорейшему восстановлению революционного Интернационала и созыву международного социалистического съезда для выработки условий справедливого мира; требование к Временному правительству о пересмотре и ликвидации всех тайных договоров; сепаратный мир с Германией категорически отвергался. Пока же война продолжалась, необходимо было, как считал лидер эсеров В.М. Чернов, поддерживать обороноспособность страны, ибо в противном случае вместе с Россией «будут растоптаны все зародыши чисто демократической культуры» и ее роль «в концерте мировых держав» будет сведена к нулю[30]. Такую позицию занимали в те бурные дни почти все видные деятели эсеровской партии: В. Чернов, А. Гоц, Е. Брешко-Бpешковская, Н. Авксентьев и др. Последний защищал ее от имени партии и на Демократическом совещании в сентябре 1917 г., призвав к объединению всех «живых сил страны» с целью, с одной стороны, активной защиты родины, с другой -- внутреннего «охранения завоеваний революции» [31]

Одновременно выступая в Совете республики -- органе, созданном на данном совещании для контроля над Временным правительством, эсеры неоднократно критиковали его за отказ от пересмотра договоров, заключенных царским правительством с союзниками. Миссия России, как родины революции, по словам В.М. Чернова, призванной сказать новое слово в деле решения «мировой социальной проблемы грядущего», висела на тоненькой ниточке и во многом зависела от «остатков обороноспособности армии».

В известном смысле от этого зависело и решение аграрного вопроса, заложенное в эсеровской программе и составлявшее её стержень. Ещё в марте эсеры внесли закон о прекращении земельных сделок, который был принят правительством в июле. На III съезде вновь было подчеркнуто, что основным требованием партии по-прежнему оставалось требование перехода земли в общенародное достояние и уравнительное трудовое владение ею; соответствующий закон должно было принять Учредительное собрание. Однако ещё до его созыва предлагалось передать все земли в ведение земельных комитетов, которые впредь до формирования демократических органов местного самоуправления обязывались к проведению соответствующей аграрной политики. С целью реализации данного решения дважды, 29 июня и 19 октября 1917 г., представителями эсеровской партии, министрами земледелия В.М. Черновым, а затем С.С. Масловым ставился в правительстве вопрос о принятии законопроекта о передаче земель в ведение земельных комитетов, но окончательно он так и не был принят. Не рассматривался правительством и законопроект о полномочиях земельных комитетов, предложенный опять-таки эсерами с целью скорейшей подготовки и проведения аграрной реформы. Безусловно, главную роль в отсрочке вполне реальных мер играла боязнь несоциалистической части коалиционного правительства возможности поощрения их проведением «явочных действий» масс и усиления анархии. И неслучайно кадетские лидеры па IX партийном съезде заявили о нежелании совместной работы в правительстве с Черновым и выразили неудовлетворение по поводу стремления премьера А.Ф. Керенского сохранить его в составе министров [32]. Оказавшись «не ко двору», В.М. Чернов, как и ранее в аналогичной ситуации меньшевик И.Г. Церетели, оставил пост министра земледелия, не добившись от Временного правительства принятия предлагаемых аграрных законопроектов.