Внимательные и чуткие наблюдатели давно уловили в этом отражение души заказчика. Сошлемся лишь на два суждения, на которые в одной из своих работ обратил внимание знаток истории Ораниенбаума, неоднократно упоминаемый мною С. Б. Горбатенко.

Первое суждение принадлежало русскому литератору грузинского происхождения Петру Ивановичу Шаликову (1767-1852). В книге «Путешествие в Кронштадт 1805 года», увидевшей свет в Москве в 1817 году, он следующим образом передавал впечатления от посещения руин Петерштадта: «Мы вошли в башенку, готовую повалиться; из нее -- в домик, украшенный птичьими гнездами. Воспоминая о талантах мирного хозяина, мне чудилось, что слышу приятные звуки, вылетавшие из-под смычка его». Русские императоры, немецкие принцессы: династические связи, человеческие судьбы. - М.: ЭКСМО, 2007. С. 115

По-иному воспринял увиденное французский писатель маркиз Астольф де Кюстин (1790-1857). Свои впечатления о посещении Ораниенбаума он описал в нашумевшей и тогда же запрещенной в России книге «Россия в 1839 году» (издана в 1843 году). Для него бывшая резиденция Петра III -- это материализованное в уцелевших развалинах свидетельство об одном из трагических событий русской истории. «Меня,-- записывает Кюстин,-- отвели в какое-то сельцо, стоящее на отшибе; я увидел пересохшие рвы, следы фортификаций и груды камней -- современные руины, возникшие благодаря скорее политике, чем времени. Однако вынужденное молчание, неестественное уединение, властвующее над этими проклятыми обломками, очерчивают перед нами как раз то, что хотелось бы скрыть; как и повсюду, официальная ложь здесь опровергается фактами; история -- это волшебное зеркало, в котором народы по смерти великих людей, оказавших самое большое влияние на ход вещей, видят бесполезные их ужимки. Люди уходят, но облик их остается запечатлен на сем неумолимом стекле» Кюстин А. Де. Россия в 1839 г. / Пер. с фр. В. Мильчиной, И. Стаф. Т. 1. М., 1996. С. 303. И далее глубокое замечание, свидетельствовавшее о наблюдательности и широте мысли французского путешественника: «Правду не похоронишь вместе с мертвецами: она торжествует над боязнью государей и над лестью народов, ибо ни боязнь, ни лесть не в силах заглушить вопиющую кровь; правда являет себя сквозь стены любых темниц и даже сквозь могильные склепы; особенно красноречивы могилы людей великих, ибо погребения темных людей лучше, нежели мавзолеи государей, умеют хранить тайну о преступлениях, память о которых связана с памятью о покойном. Когда бы я не знал заранее, что дворец Петра III был разрушен, я мог бы об этом догадаться; видя, с каким рвением здесь стараются забыть прошлое, я удивляюсь другому: что-то от него все-таки остается. Вместе со стенами должны были исчезнуть и самые имена» Там же, с. 305.

И если в воображении Кюстина из руин Петерштадта воскресал образ Петра III, то осмотренные им постройки, «в которых императрица Екатерина назначала любовные свидания», произвели на него противоречивое впечатление: «…есть среди них великолепные; есть и такие, где владычествуют дурной вкус и ребячество в отделке; в целом архитектуре сих сооружений недостает стиля и величия; но для того употребления, к какому предназначало их местное божество, они вполне пригодны» Кюстин А. Де. Россия в 1839 г. / Пер. с фр. В. Мильчиной, И. Стаф. Т. 1. М., 1996. С. 276, 278.

Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что оба пристрастия существовали в единстве, а художественные вкусы великого князя и императора получили в Ораниенбауме закрепление и в других постройках, относившихся к его времени. Многие из них позднее исчезли, кое-какие дошли до нашего времени, утратив изначально присущую им функциональность.

2.2 «Комнатная» гвардия Петра III как причина противостояния между «Большим» и «Малым Дворами».

Характернейшей чертой политической жизни России XVIII века было скрытое противостояние Малого и Большого дворов, таившее в себе потенцию дворцового переворота. Камнем преткновения для Большого двора императрицы Елизаветы Петровны и Малого двора великого князя Петра Федоровича стал вопрос о существовании неформальной военной единицы наследника престола - так называемой «комнатной» гвардии Петра III.

По словам матери великой княгини Екатерины Ангальт-Цербстской принцессы Иоганны Елизаветы, в мае 1746 года в отношениях Малого и Большого дворов имел место настоящий «кризис», после которого режим содержания наследника начал резко ужесточаться и в конце концов принял формы «некого рода политической тюрьмы». Прежние воспитатели великого князя были отставлены, а надзирать за Малым двором в качестве обер-гофмейстера назначили артиллерийского генерала Репнина. К Екатерине же была приставлена статс-дама Чоглокова, исполнявшая должность обер-гофмейстерины. При этом камер-лакеев наследника, братьев Чернышевых - Андрея, Алексея, Петра, сыновей лейб-компанцев, отстранили от должности и назначили служить в армейские полки в чине поручиков. Но к месту службы они не поехали, а оказались в Тайной канцелярии. Вместе с ними был арестован еще целый ряд лиц из «обслуживающего персонала» Малого двора: Румберг, Долгов, Леонтьев. Самого старшего из них, Румберга, отправили в Москву, в контору Тайной канцелярии. Прочие же лакеи в чине поручиков были разосланы по дальним армейским полкам Сафонов М. «Комнатная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 12.

В своих мемуарах Екатерина II пыталась представить случившееся как некую любовную историю: ее, дескать, заподозрили в любви к камер-лакею Чернышеву (в различных редакциях воспоминаний имя одного из братьев названо различно - вначале Петр, а потом Андрей). Чтобы поссорить великокняжескую чету, из мухи сделали слона. «Подозреваемого» вместе с братьями удалили, а за супружеской парой установили неусыпный надзор. Примечательно, что Екатерина упомянула лишь о ссылке троих Чернышевых и ничего не сказала об удалении других камер-лакеев. Видимо, ей бы пришлось придумать, что их всех тоже подозревали в амурных симпатиях к жене наследника. А это выглядело бы не очень убедительно. Особенно нелепо было бы подозревать в «амурах» с великой княгиней старого шведского драгуна Румберга, служившего еще в войсках Карла XII.

В действительности же подлинной причиной этих репрессий было создание при Малом дворе «так называемого полка его высочества», иными словами, «комнатной» гвардии Петра III. За две недели до назначения генерала Репнина канцлер Бестужев, державший наследника под неусыпным контролем, составил инструкцию для обер-гофмейстера.

В этом документе есть один важный - шестой - пункт, который, к сожалению, не обратил на себя внимания исследователей: «Для соблюдения должного себе респекта всякой пагубной фамильярности с комнатными и многими другими служителями воздерживаться имеет, и мы всем повелеваем их в пристойных пределах содержать, никому из них не позволять с докладами, до службы их не касающимися, и иными внушениями или наущениями к его высочеству подходить и им всякую фамильярность, податливость, притаскивание всяких непристойных вещей, а именно: палаток, ружей, барабанов и мундиров и прочее - накрепко и под опасением наказания запретить...». Сафонов, М. «Комнатная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 13 Из этих слов явствует, что комнатная прислуга, с которой Петр был на короткой ноге, использовалась им не по прямому назначению. Лакеи имели какие-то посторонние доклады великому князю, делали Его Высочеству «внушения» и «наущения», приносили ему военную амуницию.

Далее следует, пожалуй, самое любопытное: «...Яко же мы едва понять можем, что некоторые из оных продерзость возымели так называемый полк в покоях его высочества учредить и себя самих командующими офицерами над государем своим, кому они служат, сделать, особливые мундиры с офицерскими знаками носить и многие иные неучтивости делать, чем его высочество чести крайнейшее предосуждение чинится, военное искусство в шутки превращается, а его высочеству от толь неискусных людей противные и ложные мнения об оном вселяются...» Там же, с. 13. Оказывается, в покоях великого князя было создано особое военное подразделение, члены которого обучали Петра военным приемам. Причем, и это представляется особенно существенным, в созданном подразделении великий князь не был командиром. Он не учил, а учился военному ремеслу. В этом «полку» из комнатных служителей были особые мундиры с офицерскими знаками, имелись ружья, палатки, барабаны и другая военная амуниция.

В исследовательской литературе принято усматривать в 6-м пункте этой инструкции ярчайшее свидетельство инфантильности Петра: в семнадцатилетнем возрасте он продолжал играть в солдатики. Однако дело обстояло значительно серьезнее, чем это может показаться на первый взгляд. Характерно, что императрица Елизавета ничего не имела против военных наклонностей племянника и даже сама поощряла их. Она пришла в умиление, когда он со своим воспитателем рисовал мелом на полу план крепости. Императрица сама подарила Петру собрание оружия «военную залу», купленную у его бывшего наставника. Однако «военные забавы» наследника, их направленность и тайный характер не могли не вызывать у нее тревоги. Разумеется, созданная полулегально собственная военная единица наследника, которая могла бы быть успешно использована либо для охраны великого князя, либо для каких-либо наступательных действий, не могла не вызывать у императрицы опасения. Недаром же Петр много позже, весной 1762 года, заявлял саксонскому дипломату Брюлю: «Меня держали в рабстве, причем все-таки обнаружилась некоторая слабость; оставили в моем распоряжении пятьсот человек хорошо обученных солдат, при помощи которых я бы легко мог арестовать императрицу и завладеть престолом. Исполнение этого предположения, которое столь занимало меня, не представляло бы значительных затруднений, потому что ему благоприятствовало положение дворца Марли, в котором жила императрица близ Петергофа, однако мое добродушие остановило меня, и я не воспользовался столь выгодными условиями для моего предприятия» Сафонов, М. «Комнатная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 14.

Хотя рассуждения наследника относятся к гораздо более позднему времени, тем не менее опасение, что он может воспользоваться имевшейся у него под рукой военной силой, существовало всегда. Именно этим опасением объясняется рассылка комнатных служителей по гарнизонам поручиками, содержание Чернышевых за их "продерзость" в Тайной канцеляриии и отсылка Румберга в Москву, в контору этого учреждения. И по возрасту, и по военному опыту он более всего подходил в командующие этой «комнатной» мини-гвардии Петра. Очевидно, одной из важнейших задач только что назначенного генерала Репнина было не допустить образования никаких новых подразделений подобного типа. Показательно, что был установлен новый порядок службы лакеев. Они должны были сменяться каждую неделю. Но Репнин с этой задачей не справился. Может быть, вполне умышленно. Военные упражнения, так возмутившие и напугавшие императрицу, при Репнине не только не прекратились, но стали еще более интенсивными.

Летом 1746 года в Петергофе Петр Федорович опять завербовал всех своих кавалеров и лакеев и устроил под окнами караул, полутайно, полуоткрыто. «Полутайно» - потому что в мае ему категорически было запрещено это делать. «Полуоткрыто» - потому что Репнин, который должен был пресекать малейшие поползновения, вовсе не возражал против них. Согласно запискам Штелина, «все употребляется на забавы, на пригонку прусских гренадерских касок, на экзерцицию со служителями и пажами». В отсутствие Елизаветы Петровны Петр выпросил себе разрешение отправиться в свой Ораниенбаум. «Как только он там очутился, - писала Екатерина, - все стало военным; он с кавалерами весь день проводил на карауле или в других военных упражнениях» Сафонов, М. «Комнаятная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 14.

Петр «завербовал всю свою свиту; камергерам, камер-юнкерам, чинам его двора, адъютантам, князю Репнину и даже его сыну, камер-лакеям и даже садовникам - всем было дано по мушкету на плечо; его императорское высочество делал им каждый день учения, назначал караулы; коридор дома служил им кордегардией, и они проводили там день». Характерно, что теперь в его «полку» обучаются не только лакеи, но и кавалеры Малого двора. «Так впервые, - свидетельствовал Штелин, - высказалась в большом размере страсть к военному (militaire marrotte) в его высочестве устройством роты из придворных кавалеров и прочих окружающих великого князя. Он сам - капитан, князь Репнин - его адъютант. Вечером и утром стрельба с вала крепости, сигналы, ежедневные учения, маршировка, маневры с огнестрельным оружием, с 4 часов после обеда до позднего вечера».

Показательно, что даже сын Репнина Николай, к Малому двору официально не принадлежавший, принимал участие в «экзерцициях». «1746-й. Двор великого князя провел в Ораниенбауме, - писал Штелин, - там была выстроена крепость и зала с несколькими отделениями...» Штелин Я.Я. Записки о Петре Третьем, императоре Всероссийском // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866. Кн. 4, отд. 5. С. 102. Весной 1747 года Репнина, допустившего все это, заменили Чоглоковым. О причинах удаления генерала Екатерина рассказывала несколько раз и каждый раз по-иному. Однако она так и не открыла истинной причины его опалы. И это само по себе в высшей степени интересно и требует объяснения. Согласно автобиографической записке, написанной еще при жизни Петра, Репнин был удален потому, что являлся преданным другом Екатерины. В первой редакции мемуаров его главная «вина» состояла в том, что он допускал веселье в великокняжеских покоях, а Чоглоковы веселья не любили. Во второй редакции причиной удаления названо расстроенное состояние здоровья генерала. Между тем подлинная причина отставки, а потом немилости Репнина заключалась в том, что он допустил «военные игры» при Малом дворе.

Недвусмысленное указание на это содержится в «Записках» Штелина: «Возвращение из Ораниенбаума в Летний дворец. Экзерциция с служителями и пригонка амуниции продолжаются потом к величайшему неудовольствию императрицы. Ложный доклад об этом Ее Величеству пнина был открыт после тончайшего исследования. Чрез это лишился доверия императрицы и вскоре после этого был послан при вспомогательном войске к союзной армии в Германию... и умер на обратном пути» Сафонов, М. «Комнатная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 15.

Показательно, что Чоглоков сразу же стал «закручивать гайки». Он начал с того, что в апреле 1747 года три или четыре камер-пажа великого князя были арестованы, а кавалерам запретили входить в комнату великого князя. Чоглоков «принудил его, чтобы он один на один с одним или двумя камердинерами, и как только замечали, что он к кому-нибудь привязывался более, чем к другим, того удаляли или отправляли в крепость». Камергера Дивьера и камер-юнкера Вильбоа выслали в армию. Недаром Штелин писал, что с назначением Чоглокова «все переменяется при дворе, но к лучшему», то есть никаких военных подразделений. С тем, ради чего он был назначен, Чоглоков справился.

Разве Екатерина не знала о «неверном докладе» Репнина и «тончайшем исследовании», которое привело к окончательному падению обер-гофмаршала? Конечно, мемуаристка пыталась представить эти военные учения как нелепые, ребяческие забавы мужа. Однако, если бы речь шла только о дурачествах инфантильных подростков, это не могло бы вызвать таких опасений при Большом дворе и столь сильных преследований "провинившихся".

Почему же Екатерина не рассказала правду? А дело объясняется просто. То, что Екатерина старалась представить как нелепые ребячества, в действительности не являлось таковым. Все это было серьезно и потому вызывало опасение у Елизаветы. Более того, Екатерина утаивает подлинную роль Репнина по той простой причине, что занятия мужа, генералом допускаемые, ей самой были на руку и именно потому, что обер-гофмейстер благоволил к ней, он поощрял военные занятия мужа. Если бы читатель узнал, что Репнин подвергся немилости только за то, что не пресекал военные ребячества Петра, стало бы понятно, что это были вовсе не ребячества. Другими словами, военные экзерциции мужа Екатерина считала полезными для себя, и, по всей видимости, она не только поощряла их, но и сама, по мере возможности, принимала в них участие.

Когда Екатерина пишет о том, что Петр тайно обучал военному делу своих лакеев, она замечает, что, кажется, и у нее «был чин». Признание в высшей степени интересное. Тут же мемуаристка признает, что в то время она была «поверенной» ребячеств Петра. Не покажется странным и то, что после того, как Чоглоков удалил любимых камердинеров и кавалеров великого князя, именно Екатерина поддерживала с мужем долгие «разговоры о подробностях по военной части». Не должно удивлять, что летом 1747 года в Петергофе, когда Пётр "не смел больше составлять полки из своих приближённых", он обучал военным упражнениям Екатерину. Благодаря этому она умела исполнять «все ружейные приемы с точностью самого опытного гренадера» Сафонов, М. «Комнатная» гвардия Петра III / М. Сафонов // Секретные материалы. - 2012. - № 16 (июль). С. 15. Он также ставил супругу в караул с мушкетом на плече по целым часам у двери, которая находилась между их комнатами.

Выходит, Екатерина заменяла камергеров и камер-лакеев Петра в его военных упражнениях. И делала это вполне добровольно. Ибо отношения между супругами были вовсе не таковы, чтобы она стала бы безропотно выполнять то, что ей велел муж, если не считала это полезным и целесообразным. Сама Екатерина, не любя охоту, постоянно стреляла уток и упражнялась в верховой езде. Ездила по-мужски, в мужском костюме, на мужском седле. Показательно, что эта крепость, выстроенная на южной стороне Ораниенбаумского дворца, недалеко от ворот Парадного двора, на лугу, за Утиным прудом, была названа в честь жены великого князя «Екатеринбург». Не удивительно: Екатерина была соучастницей военных занятий своего мужа. Оба они тогда понимали, что для сохранения Петра в качестве наследника необходимо располагать хотя бы минимумом военной силы. В том случае, если Елизавета решила бы переменить престолонаследие в пользу того или иного члена Брауншвейгского семейства, великокняжеской чете пришлось бы отстаивать свои права или просто защищать собственную жизнь. А такие опасения существовали, и весьма серьезные. Недаром о них доносили иностранные дипломаты.

Несомненно, у Петра была прирожденная склонность к военному делу. Но она поощрялась Екатериной. Будущая Екатерина II прекрасно понимала значение военной силы в борьбе за трон. Не случайно, когда в начале 1749 года Елизавета оказалась при смерти, а «комнатная» гвардия была уже распущена и наследника с супругой содержали почти как государственных арестантов, великая княгиня сообщила мужу, что у нее есть полк Чернышева, и назвала имена нескольких капралов лейб-компании, на которых они могут рассчитывать.

Таким образом, «комнатная» гвардия - это не просто эпизод военной истории России. Это важная страница из истории тайной политической борьбы XVIII века, на которой запечатлелись подлинные образы и Екатерины II и Петра III.

Глава 3. Культурная жизнь и «закат» «Малого Двора»

3.1 Театральная и музыкальная жизнь «Малого Двора»

Вскоре после того, как молодой двор обосновался в Ораниенбауме, возник замысел сооружения здания для постановки опер. Строительство его началось было весной 1747 года в Нижнем саду. Но Растрелли как раз тогда был озабочен работами по Большому дворцу, и оно прекратилось. Вместо этого в качестве временной меры в 1750 году был построен деревянный оперный зал площадью более 400 квадратных метров. Он стоял у дворцовой пристани на морском канале. Открытие зала происходило 25 июля того же года в торжественной обстановке: вместе с Елизаветой Петровной прибыло множество гостей -- члены Правительствующего Сената, министры, иностранные посланники, представители знатных семейств, придворные кавалеры и дамы. Насколько важное общественное значение придавалось этому акту, можно судить по тому, что репортаж о нем опубликовали в 62-м номере газеты «Санкт-Петербургские ведомости» -- под заголовком «В Санкт-Петербурге июля 31 дня».

После краткого пояснения, что императрица прибыла в Ораниенбаум по приглашению великого князя и великой княгини, следовало описание празднества. Не только содержание, но и язык репортажа заслуживают того, чтобы привести его далее полностью: «Стол с изрядными кушаньями приготовлен был весьма добропорядочно, после чего представлен десерт, из изрядных и великолепных фигур состоящий. Во время стола играла италианская вокальная и инструментальная камерная музыка, причем пели и нововыписанные италианцы, а при питии за высокие здравия пушечная стрельба производилась. При наступлении ночи против залы на построенном над каналом тамошней приморской гавани великом театре представлена была следующая великолепная иллуминация: во входе в амфитеатр, которой к морю перспективным порядком простирался, стоял по одну сторону храм Благоговейной любви, а по другую храм Благодарности. Между обоими храмами на общем их среднем месте в честь высоких свойств ея императорского величества стоял Олтарь, на которой от Солнца, лучи свои ниспущающие возженныя, и от радости для вожделеннаго присутствия ея императорского величества воспламенявшияся их императорских высочеств сердца от благоговейной любви и благодарности в жертву приносились, с подписью: огнем твоим к тебе горим.

По обе стороны вышеобъявленных храмов флигели на столбах, как передния галереи с представленными напротив аллеами из гранатовых дерев в приятнейшем виде двух далеко распространяющихся першпектив до оризонта простирались. Там на одной стороне являлась восходящая и от Солнца освещенная Луна с подписью: Тобою светясь бежу. На другой стороне представлена была восходящая на оризонте планета Венера, которая свет свой от солнца ж получала, с подписью: Тобою ясна всхожу» Гржбовкася Г.Б. Театральная и музыкальная жизнь. Ораниенбаума с XVIII века до 1908 г. - М. - № 6 (20). .

В заключение читателей уведомляли, что Елизавета Петровна изъявила Петру Федоровичу и Екатерине Алексеевне свое удовольствие от праздника и пожаловала им 60 тысяч рублей.

Поскольку оперный зал на канале, как указано, имел временный характер, был заключен договор о возведении каменного концертного зала, в верхней части парка, западнее Большого дворца. Это здание, оконченное в 1751 году и сохранившееся до сих пор, получало различные названия: Новый дворец (хотя дворцом и не служило), Маскарадный, или Концертный, зал, наконец, несколько архаически -- «Каменное зало». Все же Петр Федорович не успокаивался, и через несколько лет неподалеку, на пригорке с видом на залив, соорудили еще один оперный зал -- деревянный. Штелин писал: «В 1759 году Ринальди построил в Ораниенбауме новый большой оперный театр, партер и сцена которого могут быть сдвинуты, подняты и помещение превращено в зал для маскарадов» Штелин Я.Я. Записки об изящных искусствах в России / Сост., пер. с нем., вступит, статья и примеч. К.В. Малиновского. М., 1990. Т. 1. С. 207.

С двумя этими сооружениями и окружавшей их садовой территорией связан праздник, устроенный великой княгиней 17 июля 1757 года в честь своего супруга.

Сперва была сыграна опера «Беллерофонт», музыку которой написал придворный капельмейстер, итальянский композитор Франческо Арайя (1700 -- ок. 1770), с 1735 года работавший в России. Стихотворное либретто сочинил по этому случаю придворный поэт, тоже итальянец Джузеппе Бонекки. Сюжет оперы сводился к тому, что коринфский царевич Беллерофонт лишился престола и возлюбленной; он совершает ряд подвигов и при помощи богини Минервы одерживает победу над Химерой. Используя популярные в XVIII веке мотивы древнегреческой мифологии, Бонекки в аллегорической манере подтверждал законность прав Елизаветы Петровны (но, очевидно, и ее преемника!) на российский престол. Показательно, что позднее, 25 ноября, «Беллерофонт» был показан на придворной сцене в Петербурге по случаю празднования годовщины вступления императрицы на трон. Постановка оперы в Ораниенбауме была своего рода публичной генеральной репетицией, которой придавалась общественная значимость. Это подчеркивалось тем, что в том же 1757 году Санкт-Петербургская Академия наук издала либретто оперы под характерным названием: «Беллерофонт -- опера, представленная на театре в Оранненбоме по повелению его императорского высочества государя великого князя Петра Федоровича… Стихи сочинены доктором Бонекием, флорентинцом, бывшим стихотворцом ея императорского величества. Музыка г. Франциска Араии, неаполитанца ея императорского величества капельмейстера» Гржбовкася Г.Б. Театральная и музыкальная жизнь Ораниенбаума с XVIII века до 1908 г. - М. - № 6 (20)..

Господин Арая заслужил себе особливую честь своим изобретением и сочинением музыки. Господин Дензи, придворный стихотворец, сочинил стихи. Балеты вымыслил господин Фоссано, ея императорского величества балетмейстер; а украшения господин Валериани, первой императорской театральной и перспективной живописец. Господин Ринальди, архитектор ея императорскаго высочества, государыни великия княгини, приобрел себе общую похвалу чрез надзирание, порученное ему над всем тем от ея императорскаго высочества.

Удивление всех знатоков и охотников до художеств побудило меня сообщить вам, государь мой, сие описание. Невозможно, чтоб оно вам приятно не было и чтоб не имели вы отчасти такого же удовольствия, какое чувствовали смотрители. Впрочем, пребываю. О.» Там же.

Праздник и в самом деле получился впечатляющим. И легко представить, сколько очков в свою пользу заработала в тот день умная и предусмотрительная претендентка на российскую корону.

Ораниенбаумский праздник, получивший широкий общественный резонанс, спустя год был повторен. Екатерина, которая по собственному признанию, «не пожалела издержек» в 1757 году, теперь пошла на это вынужденно. А объяснялось это не ее любовью к музыке -- то был политический расчет. В феврале 1758 года был арестован и сослан ее партнер по закулисным интригам и противник наследника канцлер А. П. Бестужев-Рюмин. Правда, ему удалось уничтожить бумаги, связанные с получением «пенсиона» от английского правительства и участием в его афере великой княгини (всего этого в воспоминаниях Екатерина и не скрывала). Все же несколько месяцев ее судьба висела на волоске. И только ценой умелого притворства, лести и угодничества перед Елизаветой Петровной великой княгине удалось вернуть расположение императрицы и сохранить шаткий, но столь необходимый ей баланс во взаимоотношениях с Петром Федоровичем как с наследником, которого она уже тогда решила не допускать до престола.

Между тем летние сезоны в Ораниенбауме шли своим чередом. По утрам Екатерина вставала рано, переодевалась в мужскую одежду и вместе с егерем отправлялась по болотистому берегу залива к воде. «Пешком с ружьем на плече,-- пишет Екатерина,-- мы пробирались садом и, взяв с собою легавую собаку, садились в лодку, которою правил рыбак. Я стреляла уток в тростнике по берегу моря, по обеим сторонам тамошнего канала, который на две версты уходит в море. Часто мы огибали канал, и иногда сильный ветер уносил нашу лодку в открытое море. Великий князь являлся часом или двумя позже, потому что ему всегда нужно было иметь с собой завтрак и всякую всячину. Если он встречал нас, мы отправлялись дальше вместе; если же нет, то стреляли и охотились порознь. Часов в десять, иногда позже, я возвращалась домой и одевалась к обеду. После обеда отдыхала, а по вечерам у великого князя была музыка либо мы катались верхом» Екатерина II. Записки. СПб., 1906. С. 46. То, что инициатива музыкальных вечеров принадлежала Петру Федоровичу, его супруга, как видно, не отрицала.

И в самом деле, на сценах Ораниенбаума во второй половине 1750-х годов давались концерты, ставились оперные и балетные спектакли. К сожалению, далеко не обо всех сведения сохранились, а некоторые известны лишь по названию. Таково, например, представление «Народные увеселения в Петербурге на Масленицу», сыгранное в 1761 году. Исследователи этого периода в истории русской музыкальной культуры чаще всего из других постановок упоминают оперы Арайи «Александр Македонский в Индии» (1759) и В. Манфредини «Узнанная Семирамида» (1760). Либретто этих опер принадлежали итальянскому поэту и драматургу Пьетро Метастазио (1698-1782), длительное время работавшему в Вене при дворе Марии Терезии и получившему широкую известность в Европе Гозенпуд А. Музыкальный театр в России: От истоков до Глинки. Л., 1959. С. 29. Сразу же по восшествии на престол Петр III назначил капельмейстером придворной итальянской труппы Винченцо Манфредини, освободив от этих обязанностей немецкого музыканта Германа Фридриха Раупаха.

Пока же, во второй половине 1750-х годов, Ораниенбаум превратился в яркий музыкальный и театральный центр. Конечно, его не следует противопоставлять художественной жизни Петербурга и Москвы. И там, и здесь собственно русская тема занимала еще малое место -- хотя именно во времена Елизаветы Петровны и при ее поддержке на базе возникшей в Ярославле любительской труппы Ф. Г. Волкова в 1756 году в Петербурге был организован первый отечественный постоянный театр. Но в целом сохранялась мода на итальянскую музыку и исполнительское мастерство в стиле «бель канто». «Протяженное дыхание, огромный диапазон, совершенное владение всеми регистрами голоса и, наконец, чисто инструментальная его гибкость и внутренняя подвижность -- вот комплекс качеств, необходимых певцам итальянской оперы-сериа, и вне этой культуры bel canto немыслимо их воспроизведение» Иванов, В.Н. Императрица Фике / В.Н. Иванов. - М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2004. С. 154.

На фоне этой общей и для Ораниенбаума типичной картины просматриваются некоторые черты, отразившие личность Петра Федоровича. Репертуар исполнявшихся здесь опер, балетов, ораторий и других музыкальных произведений не был провинциальным, он вполне отвечал европейским стандартам. Сам великий князь выступал в роли не только заказчика музыки, не только слушателя и зрителя, не только исполнителя, но даже и постановщика спектаклей. Во всяком случае, уже упоминавшийся Мозер обращал внимание на любопытный факт: постановка оперы Арайи «Пленник любви» шла в 1755 году под руководством великого князя.

Его вкусы и пристрастия наложили отпечаток на состав зрительской аудитории и на подбор артистов. Как можно убедиться из приведенных описаний праздника 1757 года, присутствие среди зрителей не только великосветской публики, но и простонародья из окрестных мест не было чем-то неожиданным, в том числе и для Екатерины. Разумеется, если действа не проходили в более ограниченной обстановке залов Большого и Петерштадтского дворцов. И наоборот, личное участие великого князя в оркестре способствовало повышению общественного авторитета артистов. Более того, принимая в свою труппу зарубежных исполнителей, Петр Федорович сознательно встал на путь подготовки отечественных профессионалов, исповедуя при этом внесословный подход. В капитальной монографии А. Гозенпуда можно прочитать, что в 1755 году по распоряжению великого князя в Ораниенбауме была организована артистическая школа.

Для обучения в ней из «садовниковых и бобылских детей, кои б были лицами недурны, от 10 до 13 лет», отобрали восемь мальчиков и девочек. Из этой школы вышли замечательные русские танцовщики, балерины, вокалисты, оркестранты, композиторы -- В. Афанасьев, А. Афанасьева, Т. Бубликов, П. Васильев, А. Степанова, И. Хандошкин, М. Якимов и многие другие мастера. Выпускником ораниенбаумской школы явился выдающийся певец, украинец по происхождению, Максим Березовский, в 1758 году принятый в придворную труппу великого князя. Биограф Березовского, отмечая это, весьма осторожно написала, что Петр, «судя по объективным данным, поддерживал Березовского в его музыкальной карьере» Гржбовкася Г.Б. Театральная и музыкальная жизнь Ораниенбаума с XVIII века до 1908 г. - М. - № 6 (20). . Причину такой осторожности легко понять: книга писалась в годы почти безраздельного господства екатерининской версии, которой собранные материалы противоречили. Но что поделать: факты есть факты. А вот и другие факты.

Большое внимание обращалось в Ораниенбауме на художественное оформление постановок. Этим занимался видный итальянский художник-перспективист Джузеппе Валериани. Совершенствовалось и их техническое обеспечение: то и другое отражало заинтересованность Петра Федоровича, возникшую у него давно. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1744 год (№38) сообщалось, например, что, будучи в Москве, юный великий князь «для удовольствия достохвального своего любопытства изволил пойти в оперный дом и смотреть тамошнюю перспективную живопись и машины на театре с движениями и действиями» Всеволодами-Гернгросс В. Ораниенбаумский театр при великом князе Петре Федоровиче // Столица и усадьба. 1917. № 75. С. 12.

И еще один факт: уважительное отношение Петра к служившим у него артистам. Появление на званых обедах и ужинах актерской братии страшно коробило не только высший свет, но и Екатерину, о чем она неоднократно поминала в мемуарах. Между тем как раз это с непосредственностью отражало лучшие черты характера Петра Федоровича. Работая в свое время с материалами его личного фонда в Шлезвигском земельном архиве, я обнаружил собственноручно написанное по-французски письмо Петра, датированное 23 января 1750 года. В нем содержалось распоряжение Пехлину выплатить за счет средств герцогства деньги итальянскому музыканту Клаудио Гаю: согласно контракту тот должен был получать «ежегодно за каждую треть по 100 рублей, что в год составит 300 рублей».

Ссылаясь на отсутствие у него в Петербурге необходимых средств, великий князь требовал уплатить больше (1000 рублей), но из кассы Совета в Киле. Но что-то его смущало, он настойчиво предупреждал: «И особенно прошу Ваше Высокопревосходительство не говорить об этом в присутствии господина С. и других, дабы не сделать несчастным этого беднягу, который безупречно, без единого промаха служит мне четыре года». Упомянутый здесь «господин С.» -- скорее всего, Каспер Сальдерн, видный гольштейнский деятель, с которым у Петра с 1746 года сложились неприязненные отношения. (Сальдерн пользовался расположением Фридриха II, а затем и Екатерины II, которую, узнав ближе, впоследствии возненавидел.) В заключительных строках великий князь снова подчеркивал: «…чтобы никто не мог даже догадаться об этом письме» Петр III. Письмо вел. кн. Петра Федоровича к И.И. Шувалову // Русский архив. 1875. Кн. 2. С. 134.

Какими бы мотивами ни объяснялась общая тональность письма (это, скорее, не распоряжение, а почти дружеская просьба), стремление оказать милость без того, чтобы кого-то обидеть или поставить в неловкое положение,-- эта чисто человеческая черта неоднократно проявлялась в поведении Петра Федоровича.

Хотя спектакли и концерты в разные годы проходили на различных сценических площадках, своего рода объединительным началом художественной жизни Ораниенбаума с середины 1750-х годов являлся так называемый Картинный дом, строительство которого к лету 1755 года было завершено. Поскольку Картинный дом, коробка которого сохранилась поныне, поставлен у подошвы террасы Нижнего сада, почти вплотную к ней, мы вошли бы по маленькому мостику через парадные двери прямо в пространный вестибюль второго этажа, по стенам которого развешаны живописные полотна. Повернув направо, в восточную сторону Картинного дома, мы оказались бы в театральном зале с балконом, ложами и сценой, несколько поднятой по отношению к партеру. Место для оркестрантов отделялось от зала барьером. Мысль об устройстве зала возникла (возможно, по просьбе великого князя) в ходе строительства; поэтому были проведены срочные работы, превратившие зал в двухсветный; к восточному торцу здания сделали деревянные пристройки для артистических уборных и других вспомогательных целей. Именно в этом зале оперный сезон в Картинном доме был открыт оперой Арайи «Пленник любви». И участие в ее постановке Петра Федоровича как хозяина становится понятным.

Четыре комнаты были иного предназначения. Одна из них, отделенная поперечной дощатой перегородкой, предназначалась для первой по времени создания картинной галереи великого князя. Еще одна галерея, как мы помним, позднее была устроена в картинном зале Петерштадаского дворца. Планы той и другой создавал Штелин.

Судя по составленной им в 1762 году описи с указанием порядка шпалерной развески, в галерее Картинного дома находилась 101 картина кисти западноевропейских художников XVI-XVIII веков. Среди них по атрибуции Штелина, не всегда, впрочем, бесспорной, были такие крупные мастера, как итальянцы Якопо Тинторетто и Лука Джордано, голландцы Херменс ван Рейн Рембрандт и Адриан ван Остаде, француз Антуан Ватто, живописцы школы Паоло Веронезе, Рембрандта. Штелин Я.Я. Записки об изящных искусствах в России / Сост., пер. с нем., вступит, статья и примеч. К.В. Малиновского. М., 1990. Т. 2. С. 52-56

Итак, нужно учитывать, что галереями Картинного дома и Петерштадтского дворца собрание художественных произведений Ораниенбаума при Петре Федоровиче не исчерпывалось. Картины, пластика, предметы прикладного искусства украшали дворцовые помещения и окружающие сады.

В Ораниенбауме находились также изображения предков и родственников великого князя, как по отцовской, так и по материнской линиям.

3.2 Кунсткамера в Ораниенбауме как маркер просвещенного абсолютизма

В четвертой комнате западной части Картинного дома располагалась Кунсткамера. Чтобы лучше оценить это, коротко поясним, что кунсткамерами (или палатами редкостей) назывались музейные собрания энциклопедического характера, которые стали возникать в разных странах Европы в XVI-XVII веках. Появились они и у некоторых представителей просвещенного боярства в Москве XVII века.

В кунсткамерах сосредоточивались самые разнообразные предметы естественного и искусственного происхождения, отражая эстетику барокко с ее тягой ко всему редкостному, диковинному, экзотическому. Это могли быть разного рода окаменелости и минералы, заспиртованные уроды, чучела крокодилов и других непривычных для европейцев животных, предметы искусства и быта Китая, Японии и других стран Востока, коллекции монет и медалей и так далее. Сюда, в здание на Стрелке Васильевского острова, приводил своего юного подопечного его воспитатель Штелин -- с 1735 года адъюнкт по элоквенции и поэзии, а с 1737 года -- академик учрежденного дедом Петра Федоровича российского научного сообщества. Сохранился «Экстракт из журнала учебных занятий его высочества великого князя Петра Федоровича, с июня 1742 года до 1745 года». Среди прочих записей в нем можно найти и такую: «При посещении Академии и Кунсткамеры показана цель Петра Первого в отношении к народу. О их пользе. О всех известных больших библиотеках и музеях в Европе» Штелин Я.Я. Записки о Петре Третьем, императоре Всероссийском // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1866. Кн. 4, отд. 5. С. 115. У Штелина были все основания использовать посещение Кунсткамеры для подобной беседы -- уже к тому времени она получила известность за рубежом благодаря собранным в ней уникальным коллекциям. И нельзя сомневаться, что позднее, под впечатлениями от виденного, внук Петра I решил завести собственное собрание редкостей, отведя ему место в Картинном доме.

Ораниенбаумская Кунсткамера, до сих пор практически не исследованная, заслуживает отдельного рассмотрения. Но даже краткий рассказ о ней раскрывает еще одну, дотоле мало или почти неизвестную, в том числе и для специалистов, сторону интересов Петра Федоровича. О составе его Кунсткамеры можно судить по описи «кунсткамерных вещей» при передаче их в Академию наук в 1792 году, о чем будет сказано чуть позже. Правда, составленная три десятилетия спустя, опись эта едва ли в полной мере отражает наличность собрания. К тому же составлена она достаточно хаотично, в ряде случаев показаны ящики без раскрытия их содержания. Несомненно, опись 1792 года соответствовала той последовательности, в какой предметы оказались к тому времени, а не той, которая существовала в годы их нахождения в Картинном доме. Понятно, что история формирования, систематизации и размещения Кунсткамеры великого князя нуждается в дальнейшем изучении. Но уже теперь анализ описи позволяет сделать ряд общих наблюдений.

Перечисленные здесь предметы можно разделить на две большие группы: «натуралии», то есть имевшие естественное происхождение, и «артефакты», то есть являвшиеся результатом человеческой деятельности. К первой группе относились экспонаты «человечьи», «звериные», «птичьи», «окаменелости», «минералы». Опись открывалась, например, такими описаниями: «Шкилет урода с двумя разделенными головами, тремя руками, двумя спинами и двумя ногами», «Урод без ног, одной совершенной, а другой половинной руками в спирте», «Ребенок лицем лягушечьего образа в спирте». Среди «звериных» находим такие экспонаты, как «Чучело телячье с двумя головами, попорчено», «Молодая аблезьяна в спирте», «Чучело оленье». Или, скажем, «Китайский царь змеиный в спирте», «6 кракодилов разных родов, 5 в спирте, а один сухой», «Червь, найденный в желудке у китайца, в спирте», «Три летучих рыбы». В разделе «птичьи» показаны «Курица бес перьев с тремя ногами, в спирте», «Четыре страусиныя яйцы», «Яйцо павлинаго петуха», «Яйцо турецкой утки» -- и рядом: «Стеклянное яйцо с российским гербом» Лелехов А. Две судьбы в истории Ораниенбаума / А. Лелехов, С. Садовская // Родина. - 2011. - №8. - С. 114 .

Богато и разнообразно были представлены в Кунсткамере великого князя артефакты. Особенно касалось это китайских предметов -- всего их было не менее 80 единиц. В раздел «Окаменелые вещи», наряду с описанием раковин, кусков кораллов и янтаря, попало такое описание: «Две китайския башки, попорчены». В перечне «Китайския вещи» отражены такие предметы: «Китаец, на слоне сидящий, в коих машина попорчена», «Бонце или поп медной с кадилом», «Черепаховая, золотом и жемчужными раковинами украшенная чернильница и песочница» Никифорова Л.В. Убежище мудрой девы: Китайский дворец в Ораниенбауме и мифологема обретения трона / Л.В. Никифорова // Родина. - 2010. - № 2. - С. 135. Среди предметов китайского происхождения находились костяные шары, внутри которых были выточены шарики меньших размеров, чайные чашки, фарфоровые статуэтки, музыкальные инструменты и многое другое. Судя по описи, в ораниенбаумской Кунсткамере хранились медали, собиравшиеся великим князем, по крайней мере часть из них, названная «Священныя ордены». Наряду с почетными знаками высшего духовенства и монашества в этот раздел включен предмет под названием «Гамбургской бургомистр». В последнем, небольшом разделе описи «Математическия инструменты» значится 10 экспонатов, в том числе «Деревянныя солнечныя часы в футляре», «Воздушный насос без калоколчиков», «Земной шар» и «Небесный шар» голландской и английской работы. Практически все артефакты, вошедшие в опись, иноземного происхождения. Исключение составляют едва ли не два описания: «Все российских царей на отласе печатанныя портреты» и «Два деревянныя точеныя крушка, на которых представляется морская баталия и Санкт-Петербургская крепость» История государства Российского: Жизнеописания. XVIII в. / Авт.-сост. Е.М. Тепер и др. - М.: Кн.палата, 1996. С. 264.

Всего в описи числились описания 822 предметов. Но делать отсюда вывод об общем объеме экспонатов и их содержании рано. В частности, потому, что несколько описаний носили суммарный характер: «Ящик, в котором 14 выдвижных ящиков с преимущественными медалями, красной ко испозиций, а имянно…» общим числом 1004 штуки -- или «Кабинет, в коем 19 ящиков с янтарем» -- 1108 кусков. В других случаях суммарные описания не раскрыты: «20 ящиков, в коих разныя неизвестныя аптекарския вещи и раковины». Если суммировать только приведенные цифры, то получится около трех тысяч единиц хранения. Но итог этот весьма приблизителен и нуждается в дальнейшем уточнении.

Конечно, ораниенбаумскую Кунсткамеру ни по размерам, ни, особенно, по научно-просветительным целям нельзя сопоставлять с той, петербургской, начало которой положил Петр Великий. Но по разнообразию и ценности представленных в ней предметов Кунсткамера великого князя может быть названа вторым по значимости собранием такого рода в России XVIII века, отразившим любовь Петра Федоровича к коллекционированию.

3.3 «Закат» «Малого Двора» и прекращение его существования

Пока Петр Федорович оставался престолонаследником, он, его жена и «малый двор» находились в Ораниенбауме только в летнее время, в разные годы примерно с апреля-мая по сентябрь. Зимой великий князь с великой княгиней, а с 1754 года и с их сыном, Павлом Петровичем, жили в Петербурге, во временном Зимнем дворце, вместе с Елизаветой Петровной. Так повелось с момента их свадьбы. «В зимнем дворце,-- вспоминала позднее Екатерина,-- мы с великим князем жили в отведенных нам покоях. Комнаты великого князя отделялись от моих огромною лестницею, которая вела также в покои императрицы. Чтобы ему прийти ко мне или мне к нему, надо было пройти часть этой лестницы, что, разумеется, было не совсем удобно, и особливо зимою» Екатерина II. Записки. СПб., 1906. С. 26.

Но в Петербурге, а также в Петергофе, где Елизавета Петровна по большей части любила проводить летние месяцы, жизнь катилась по не им, Петром Федоровичем, заведенному порядку. И шокировавшее придворных императрицы поведение наследника было всплеском чувств, которые он к этому порядку испытывал. Зато в Ораниенбауме он чувствовал себя так, как хотел чувствовать, и вел себя так, как хотел себя вести. Он отдалялся от атмосферы тайных и явных интриг «большого двора» и тяготивших его условностей ханжеского этикета. Заметим, что, в противоположность ему, Екатерина умела налаживать контакты в той среде и наводить мосты в собственное будущее. Насколько все это было чуждо ее мужу, видно из записки Петра Федоровича фавориту Елизаветы Петровны, Ивану Ивановичу Шувалову: «Убедительно прошу, сделайте мне удовольствие, устройте так, чтобы нам оставаться в Ораниенбауме. Когда я буду нужен, пусть пришлют конюха: потому что жизнь в Петергофе для меня невыносима» Петр III. Письмо вел. кн. Петра Федоровича к И. И. Шувалову // Русский архив. 1875. Кн. 2. С. 490.

Взойдя на престол, он остался верен прежним приверженностям, хотя по необходимости посещал другие императорские дворцы в пригородах столицы -- соседний Петергоф, Царское Село или Ропшу. И все же, как и прежде, Ораниенбаум притягивал его к себе. Стоит ли удивляться? Здесь, в этой красивой приморской местности, обладающей каким-то особым микроклиматом, он на протяжении почти двух десятилетий создавал собственный мир. Мир не императора, а великого князя, которому императором еще предстояло стать. Одна из записей Штелина донесла до нас пересказ разговора, состоявшегося в середине 1740-х годов с великим князем, тогда еще юношей: «Видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо больше удовольствия, чем все балеты, как он сам говорил мне это при подобном случае» Штелин Я.Я. Записки об изящных искусствах в России / Сост., пер. с нем., вступит, статья и примеч. К.В. Малиновского. М., 1990. С. 76. При кажущейся несообразности такого противопоставления солдатские экзерциции и балеты (очень показательно, что речь шла именно о «балетах», а не о танцах, которые Петр Федорович не любил еще более, нежели латынь!) воспринимались им двумя крайностями, но крайностями приемлемыми. Просто одной из них он отдавал предпочтение большее, чем другой.

Отпечаток личности Петра III, слившись с природой Ораниенбаума, оказался необычайно сильным. Его чувствовали внимательные посетители этих мест в прошлом столетии; он ощущается и на исходе XX века, несмотря на все бури и лихолетья давнего и недавнего прошлого. Аура памяти причудливо переплетается с аурой легенд, окутывающих эти места. Из поколения в поколение передаются рассказы о призраке Петра Федоровича, ночами якобы бродящего по комнатам своего Петерштадтского дворца, о том, что до недавних пор, причем почему-то между двумя и четырьмя часами ночи, из Большого дворца доносились звуки музыки, веселый смех, шарканье ног танцующих, звуки передвигаемой мебели. И, не ведая еще о существовании подобных легенд, я имел воображаемую беседу с Петром III не где-нибудь, а в кабинете его дворца, где висит его портрет. Нет, все это не мистика. Во всяком случае, для автора, от нее очень далекого. Скорее, здесь можно видеть эмоциональное проявление сопричастности бесконечному потоку исторической памяти. И потому Ораниенбаум воспринимается как место не только самовыражения его бывшего хозяина, но и его дальнейшей судьбы.

И еще одно увлечение великого князя: фейерверки, получившие в России распространение со времен Петра I. Благодаря предварительно разрабатывавшимся программам, в чем участвовали академики, огненные фигуры фейерверков, в ослепительном блеске и грохоте взвивавшихся в небо ракет, прославляли величие России, военные победы, мудрость монархов. Это одновременно было и делом большой государственной важности, если угодно -- пропаганды, и завораживающим развлечением не только знати, но и широкой зрительской массы, которой придворные концерты и маскарады не могли быть доступны. Петру Федоровичу фейерверки полюбились еще и потому, что по технике запуска были отчасти сродни не менее любимому им артиллерийскому делу. Не случайно при подготовке фейерверков в Ораниенбауме он обращался за содействием к начальнику русской артиллерии, генерал-фельдцейхмейстеру П. И. Шувалову.

Конечно, пока он оставался наследником престола, публичных, государственных фейерверков устраивать Петр Федорович не имел права. То, что организовывалось в Ораниенбауме, предназначалось прежде всего для увеселения «малого двора». Штелин, принимавший на протяжении многих лет участие в составлении программ официальных фейерверков, в работе «Краткая история искусства фейерверков в России» приводил и такой пример использования фейерверков в домашнем быте великого князя: «Чтобы угодить его увлечению, маленькие фейерверки в виде красиво украшенного десерта иногда ставили на его стол за ужином и в заключение сжигали к восхищению его, но не без неудобства от дыма и серных паров». Так было в Ораниенбауме. «А в течение зимы,-- продолжал свой рассказ о великом князе Штелин,-- часто ездил в Петербург на публичную сцену комической оперы-буфф Локателли, чтобы после спектакля безопасно сжечь тот или иной очень красивый фейерверк на покрытой матами или войлоком сцене» Штелин Я.Я. Записки об изящных искусствах в России / Сост., пер. с нем., вступит, статья и примеч. К.В. Малиновского. М., 1990. Т. 1. С. 261.