Постсоветский период историографии российского революционного терроризма

Влияние на развитие историографии российского революционного терроризма тенденций политической декоммунизации. Представление об эсерах как о заговорщической партиии и специфическая особенность их терактов. Социальный портрет анархистского террориста.

Рубрика История и исторические личности
Вид курсовая работа
Язык русский
Дата добавления 08.08.2009
Размер файла 90,3 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

В написанной им в соавторстве с Ч. Руудом книге «Фонтанка, 16» раскрываются некоторые аспекты вербовки Департаментом полиции провокаторов в среде террористов. Авторы акцентировали также внимание на феномене диссидентства в полицейском ведомстве. Ряд видных чинов Департамента полиции предоставлял революционерам имена многих тайных агентов. Такого рода сведения позволяют принципиально по-иному посмотреть на причину неудач царских властей в борьбе с терроризмом.

Личность Б.В. Савинкова рассматривалась, как правило, через призму его произведений. М. Могильнер сравнивал произведенное ими впечатление на читающую Россию с выходом «Вех». «Безусловно, - писал он, -старый герой -- общественный герой - не был способен строить новую жизнь. Уже поверженный, он был окончательно добит с выходом в свет повести В. Ропшина "Конь бледный" ("Русская мысль", 1909). Повесть эту вполне можно назвать литературными "Вехами", так как эффект, произведенный "Конем бледным", количество читательских откликов и рецензий, а главное - глубина поставленных писателем проблем, сопоставимы с феноменом "Вех"».

Другой исследователь, М.И. Леонов, помещал Б.В. Савинкова, как и Е.Ф. Азефа, на правый фланг эсеровского движения и определял как «либерала с бомбой». Вряд ли это оправданно. Б.В. Савинкова в меньшей степени, чем кого-либо из высшего руководства ПСР, можно представить в образе кадета. М.И. Леонов сам противоречил данному утверждению, говоря о безразличии Б.В. Савинкова к программным дискуссиям. К.Н. Морозов также.подчеркивал политическую индифферентность Б.В. Савинкова, чуждость ему любой теоретической работы.

Предпринималась попытка рассмотрения Б.В. Савинкова в качестве экзистенциалиста, романтического поэта-бунтаря, восставшего против законов объективизации мещанского мира. Для него, согласно данной интерпретации, более важна была не идея, а бунт против системы как таковой, в любом ее обличий. А.Г. Дугин описывал психологическое состояние Б.В. Савинкова после убийства губернатора, когда террориста преследуют видения, что губернатор жив и его требуется убивать вновь и вновь, бесконечно пребывая в состоянии борьбы с самовосстанавливающейся «системой». «Служителя Системы разрывает взрывом. Радостно и покорно, жертвенно и прекрасно, торжествующе убийца сдается палачам. Казалось бы, цель достигнута. Меч темного ангела упала. Тиран повержен. И в этот момент самому Савинкову, готовившему всю операцию, в голову приходит страшная мысль. Ему кажется, что "губернатор все еще жив". Конечно жив. Дурацкая личность монархического чиновника, подонка и угнетателя - лишь маска. Сущность Системы не в нем, и даже не в Царе. Злой Демиург неуловим. Он - по ту сторону социальных марионеток. Достать его не так просто. Страшное прозрение ведет Савинкова во все новые и новые политические группы. Он, ревностный сторонник свободы Труда, героический мститель за обездоленных и угнетаемых крестьян и рабочих, в какой-то момент приходит к белым, к "барам", которых он сам в свое время взрывал и резал десятками. Потом его влечет к фашизму, к Муссолини. Потом в большевистской России он обнаруживает свою близость к коммунистам. Смена политических пристрастий выдает в нем органического национал-большевика. Он по ту сторону узкопартийных доктрин. Герой, преданный метафизической идее. Палладии Смерти. Холодный убийца с душой агнца. Его враг - за пределами обычных политических баррикад. Это - Система и ее скрытая сущность. Злой Демиург, тайный агент Отчуждения. Чтобы понять это, надо обойти весь политический спектр по кругу. Причем ценностью это станет лишь в том случае, если за каждый шаг будет заплачено кровью. "Белые", "красные", "черные", "коричневые", "зеленые"... Какая, в сущности разница?! Главное - переступить черту».

Один из лидеров национал-большевистской партии, А.Г. Дугин, определял Савинкова в качестве приверженца гностицизма, его революционную борьбу рассматривал как восстание против Бога, творца - Демиурга. Апокалиптические символы в его произведениях («Конь бледный», «Конь вороной», «Ангел Авадон» и др.), которые традиционно рассматривались как стилизация, А.Г. Дугин считал выражением истинных воззрений Б.В. Савинкова. «В Савинкове явно доминирует апокалиптический мотив. "Я дам тебе звезду утреннюю". Гипнотически повторяется эта строчка у автора дневника террориста. "Утренняя звезда" по-латински Lucifer, Денница. Павший, но не сломленный ангел, первотворение Божие, вневременной архетип истинного революционера». А.Г. Дугин объявил себя и своих единомышленников наследниками дела эсеровских террористов. Но при этом он ни словом не обмолвился об эсеровской программе, имеющей существенные расхождения с программными установками национал-большевиков, сведя дело к терроризму, интерпретируемому в качестве бунта против системы. Объясняя актуальность эсеровской тематики для современной России, он писал: «Борис Савинков - это практик той глубокой мысли, которую развил великий Достоевский. Той в принципе не решаемой проблемы. Той великой мечты. Родион Раскольников убийством старухи-процентщицы нанес удар по черепу Капитала, космополитической банковской системы, разрубив цепи "процентного рабства...". В эту же "старушонку" всаживал свои пули Борис Савинков. Большевики посчитали в какой-то момент, что они окончательно "били губернатора". Что Отчуждение преодолено. Что Демиург повержен. Но дух тления вселился в них самих. Боль и риск забылись в наивном оптимизме. Революция и кровь были проданы, преданы, сданы. С каким непониманием, омерзением, презрением и безразличием писали они в последние десятилетия своего правления о терроре, о Савинкове, об эсерах, о народниках. Бюрократы стерли память о зигзаге плеча, метающего бомбу. Они поплатились за это. И снова сволочь празднует на развалинах социализма свой триумф. Снова сияет рожа торговца: лениво потягивается сутенер, торгующий девочками малолетками; потирает руки гадина, вырубившая последний вишневый сад... Мы открываем книги Бориса Савинкова. «Конь бледный». Вдыхаем описание его жизни, его эротизма, его борьбы. И нам снова и снова кажется, что губернатор все еще жив».

Но взгляды Б.В. Савинкова, как и любого другого боевика, нельзя экстраполировать на все террористическое подполье, как это традиционно осуществлялось. В рядах революционных террористов были и гностики, и ницшеанцы, и неокантианцы, и последователи Шопенгауэра, и христианские социалисты, и даже толстовцы. Члены БО Ф. Назаров и Д. Бриллиант, по их собственным признаниям, не разделяли основных постулатов эсеровских теоретиков. Б. Моисеенко был человеком независимых и оригинальных взглядов, а с точки зрения партии, еретиком. А. Гоц объявлял себя последователем И. Канта. М. Беневская была христианкой толстовского учения и никогда не расставалась с Евангелием, что не мешало ей являться одной из наиболее видных террористок. И. Каляев сочинял молитвы в стихах, прославляя в них христианского Всевышнего.

Другой боевик Е. Созонов также обратился к терроризму, руководствуясь своим пониманием христианского вероучения. В письме из тюрьмы он объяснял своим родителям: «Мои революционные социалистические верования слились воедино с моей религией... Я считаю, что мы, социалисты, продолжаем дело Христа, который проповедовал братскую любовь между людьми... и умер как политический преступник за людей...

Требования Христа ясные. Кто их исполняет? Мы, социалисты, хотим исполнить их, хотим, чтобы царство Христово наступило на земле... Когда я слышал, как мой учитель говорил: "Возьми свой крест и иди за мной»... Не мог я отказаться от своего креста". Таким образом, объяснение террористических увлечений на основании какой-либо единой мировоззренческой парадигмы представляется не вполне корректным.

В 1990-е годы лейтмотивом публикаций о революционных террористах было рассуждение об аморальности террора в принципе, вне зависимости от целей, им преследуемых. И.М. Пушкарева в качестве вывода своего исследования о терроре писала: «Индивидуальный политический террор, как и революции в России в начале XX в., был порожден насилием и одновременно направлен на одоление государственной машины насилия -авторитарно-самодержавного режима. Но, ставя проблему отношения общества к индивидуальному политическому террору, необходимо сразу же определиться и заявить о том, о чем мы писали ранее: насилие любого рода - тупиковый путь, оно не может сопутствовать прогрессу. В понятие прогресса всегда вкладывали и вкладывают высокое нравственное начло. Только опираясь на нравственные постулаты, можно построить цивилизованное государство, противостоящее традициям произвола и насилия. В основу такого общества непременно должны быть положены закон неприкосновенности человеческой личности, требование нравственного и духовного усовершенствования политического и социального строя. История учит, и эти уроки следует учитывать всем правительствам, выдвигающим лозунги демократии и свободы человека. Всякий протест против насилия вообще и против убийства человека имеет политическую окраску. Призывы к действиям, влекущим кровопролитие, с какой бы стороны они ни исходили - сверху, снизу, справа, слева, какими бы соображениями ни мотивировались, всегда имеют негативное значение. Политическая культура это способность разума, преобладать над эмоциями». Аналогично оценивал терроризм Ф.М. Лурье: «С позиций сегодняшнего дня, когда хорошо известны результаты деятельности всех российских революционных партий, мы обязаны причислить индивидуальный политический террор к уголовно наказуемым деяниям. Какие бы соблазнительно-привлекательные цели ни преследовали террористы, любой террор есть самосуд и не может быть оправдан благими намерениями. Совершивший уголовное преступление должен понести наказание только от рук правосудия, даже если оно несовершенно. Самосуд ничем оправдан быть не может. Террор - один из элементов вседозволенности, в то время как в борьбе за светлые цели следует использовать только соответствующие им средства. Цель не оправдывает средства, цель определяет средства. Негодные средства деформируют цель, делают ее неузнаваемой. Уж в этом-то нам дали убедиться. По средствам можно судить о цели. Если применяются такие средства, как индивидуальный политический террор, под предлогом, что другими средствами поставленная цель достигнута быть не может, нужна ли такая цель? Уголовники не в состоянии создать справедливое государственное устройство, даже если вдруг искренне этого захотят. И национально-освободительные движения должны обходиться без террора».

Правда, некоторые исследователи допускали оговорки о существовании ситуации, когда индивидуальный террор является единственным способом борьбы за человеческое достоинство, а потому проявлением высокой нравственности. Так, В.Ф. Антонов писал: «Аморально всякое насилие над человеком, но бывают такие исторические обстоятельства, среди которых едва ли не на первое место следует поставить господство репрессивного режима власти, когда ответные меры революционеров (если признавать право народа на революцию) на его насилие становятся неизбежными и необходимыми средствами защиты или нападения. Народовольцы с негодованием откликнулись на террористический акт против президента США Дж. Гарфилда: "В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия"».

Образ борца против системы как таковой, против мира объективации, пытающегося посредством террора разрешить глобальные вопросы человеческого бытия, становится все более популярным и в отечественной литературе последних лет. Терроризм в России и терроризм на Западе рассматриваются как антиподы, русский террорист метафизик противопоставляется западному террористу-прагматику. А.Г. Дугин в статье о Б.В. Савинкове писал: «"Убить"» для русского террора значит разрешить глубинный мучительный философский вопрос Бытия. Революционный террор существовал и на Западе. Но французские (шире, европейские) анархисты - это нечто совсем иное. У них иная культурная, духовная среда. Зная фатальную ограниченность французов да, и вообще людей Запада, - их одномерность, мелкоту, убогую рациональность, можно себе представить, что и террор в Европе имеет столь же поверхностный, узкорациональный смысл. Убить, чтобы решить социальные вопросы; убить, чтобы заявить о своих политических взглядах. И только. Русский убивает иначе. За ним глубинный пласт национальной православной метафизики, вся трагическая драма апокалипсиса, раскола, страдания, истерически и пронзительно осознанного христианского парадокса. Русский террорист - жертва. Он совершает магический акт, призванный спасти не только общество, народ, класс, но всю реальность». Индивидуальный террор существовал и на Западе, но там он решал ясно осознанные прагматические задачи, проходил без «достоевщины», без размышлений об этической оправданности убийства. У эсеров террор являлся этической категорией. Эсеровские убийства были не просто способы устранения политических противников, но актом самоутверждения личности». Б.В. Емельянов и М.И Леонов указывали на ницшеанский компонент в воззрениях российских террористов.

В западной историографии психоаналитические объяснения давно уже стали тривиальным и неотъемлемым атрибутом любого исследования по историческим персоналиям. В российской исторической науке школа психоанализа так и не получила широкого распространения. Однако, первые попытки ее применения в контексте темы революционного терроризма уже были осуществлены. О.В. Будницкий, анализируя мотивы самопожертвования и суицида эсеровских женщин-террористок, приходил к выводу о наличии у них психопатологических комплексов.

Все большую популярность приобретают психологические мотивы интерпретации терроризма. Из историков постсоветского времени показательны высказывания Н.Д. Ерофеева: «Эсеров отличало от других течений не только мировоззрение, но в какой-то мере даже склад ума, психология. Марксизм, как правило, притягивал натуры рассудочные, уравновешенные, не склонные к бурным проявлениям чувств, а народничество (особенно его экстремистское крыло) объединяло людей более эмоциональных, постоянно испытывавших духовную и нравственную неудовлетворенность». В появившихся в последнее время биографиях Б.В. Савинкова и других представителей эсеровского террора создан тип социалиста-революционера как экзальтированного бунтаря, борющегося против «системы» в любом ее обличий. По-видимому, психологический портрет элиты ПСР некорректно распространять на партию в целом. Кроме того, Боевая организация, требующая иного вида деятельности, чем прочие партийные структуры, предполагала контингент, обладающий принципиально иными психологическими качествами, и потому типаж эсера-боевика неоправданно экстраполировать на социалистов-революционеров, занимающихся массовой работой.

На данное различие обращал внимание Р.А. Городницкий: «Была, действительно, особая психология боевика, отличная от склада массовика. Вся воля боевика должна быть крайне сосредоточенна, ибо любой его неверный шаг грозит не ссылкой и тюрьмой, а гибелью. И здесь никакая ошибка не прощается и не может быть исправлена. Подпольная работа не дает и морального удовлетворения - слежка за лицами, назначенными к истреблению, делает из человека филера, хотя бы и революционного филера, но не все же любой интеллигентный, пусть даже среднего развития, человек ощущает это дело как очень неприятное. Массовик всегда находится на людях, рядом с товарищами, его работа приносит ему отдачу - он сразу видит результаты от его агитации, от его влияния на рабочую массу. Реальность выдвинула правило, согласно которому хороший массовик всегда оказывался плохим боевиком, именно потому, что он был хороший массовик. Боевик понимал, что любая неосторожность приведет к провалу не только его, но и всех лиц, составлявших организацию. Все вещи он рассматривает под особым углом зрения, и выталкивать его в массовую работу - значит обезглавливать террор, устраняя из БО хорошего боевика и пополняя и так многочисленные ряды эсеровских агитаторов довольно средним массовиком. Конечно, психологическая разница между членами партии, когда работа одного построена на конспирации и сужении, а другого - на расширении и, следовательно, уничтожении конспирации, неустранима».

Ведущим мотивом индивидуального террора И.М. Пушкарева считала чувство мести. Большинство террористических актов не решало прагматических задач и являлось возмездием государственным карателям и провокаторам. М.А. Спиридонова, хотя и отрицала мотив мести, в 1905 г. говорила: «Террор - есть только ответ. Нет ни одного крестьянина, у которого спина не была бы в рубцах».

Генезис индивидуального террора в России М. Могильнер объяснял следствием распространения суицидальной патологии в революционном

подполье. Семиосфера подполья выдвигала в качестве нормативного типа человека экзальтированную фигуру. Нормой являлось то, что в обывательском мире понималось как отклонение от нормы. Комплекс революционной неполноценности должен был преследовать любого психически здорового человека, отождествляющего себя с подпольем. Логика данной се-миосферы приводила его либо к самоубийству, т. е. признанию собственного несоответствия его революционному идеалу, либо к убийству предполагаемого противника, т. е. возложению на себя маски героя. Политический террор эсеров являлся также вопросом танатологии. «Бог умер», а потому абсурд бытия толкал к желанию смерти. Эсеров, идущих на террористические предприятия, в большей степени интересовала не технология убийства жертвы, а собственное восхождение на эшафот.

Для подпольной семиосферы нормой являлось то, что в естественной культуре оценивалось в качестве аномалии. Поэтому демаргинализацион-ная реабилитация прежде всего предполагает апробацию механизмов аксиологической переориентации по принципу от противного. Характерно, что многие бывшие представители подпольной семиосферы не просто выходили из нее, но и переходили в ряды консерваторов. Представителей подполья выдавало не вполне нормальное поведение в быту, тогда как в рамках революционной семиосферы (например, на митингах) они вели себя совершенно адекватно. «Мир для меня не существовал», -- признавалась террористка Мария Школьник. Никогда не принимавшая даже косвенного участия в революционной деятельности казанская дворянка Вера Жеб-ровская попала в психиатрическую лечебницу после того, как объявила родным и знакомым, что она революционерка, распространительница прокламаций Вера Бендавид. Больная идентифицировала себя с евреями потому, что, по ее объяснению, они «умные и добрые люди». И это показательно: если для «естественной культуры евреи являлись изгоями», в подпольной семиосфере их образ «нормативен».

Показательно и то, что после потрясений революции 1905-1907 гг. шкала самоубийств в столицах стала постепенно снижаться, тогда как в провинции оставалась на прежнем высоком уровне. Причина, по-видимому, банальна: в Москве или Петербурге гораздо легче было найти новую нишу в социальной или культурной сфере, чем в провинции. В столицах можно было записаться на лекции религиозных философов или пойти на выступления модных поэтов, чего провинциальные городки оказывались преимущественно лишены.

Потоком публикаций в отношении теракта 1 сентября 1911 г. отмечена историографическая ситуация постсоветского времени. Такой исследовательский бум объясним фактом использования фигуры П.А. Столыпина в качестве символа экономических реформ в 1990-е и политических - в 2000-е годы.

В наиболее целостном виде концепция «заговора охранки» при осуществлении теракта в Киевском драматическом театре была представлена в трудах А.Я Авреха. По мнению историка, покушение являлось делом рук «великолепной четверки» или «банды четырех» в составе товарища министра внутренних дел П.Г. Курлова, начальника дворцовой охранной агентуры А.И. Спиридовича, исполняющего обязанности вице-директора Департамента полиции М.Н. Веригина, начальника Киевского охранного отделения Н.Н. Кулябко. Действительно, при отсутствии прямых доказательств в пользу версии А.Я. Авреха говорит удивительная поспешность расправы над Д.Г. Богровым. Подсудимому отказали в выдаче бумаги и ручки, запретили оставаться с глазу на глаз с раввином. Очевидно, что кто-то стремился избежать раскрытия истинных обстоятельств дела. Основным недостатком авреховского исследования явилась недоступность автору материалов расследования комиссии М.И. Трусевича и Н.З. Шульгина.

К сходным по существу выводам пришел П.Н. Зырянов. Однако, в отличие от А.Я. Авреха, он не считал, что четверка ставила перед собой цель убийства премьера. Но желая распутать цепочку связей Д.Г. Богрова, охранка явно заигралась. Рискованную игру, залогом которой стала жизнь премьера, П.Н. Зырянов объясняет фактом нависшей над П.А. Столыпиным отставки. Вследствие очевидной близкой смены руководителя его ближайшие подчиненные и не проявляли особого служебного рвения.

Условия, сделавшими возможным теракт Д.Г. Богрова, С.А. Степанов также объяснял не заговором, но преступной халатностью охранки. Правда, в отличие от П.Н. Зырянова, он ставил под сомнение профессионализм руководства полиции. По его мнению, работу чиновников охранного отделения характеризовали несоблюдение основных инструкций, профессиональная некомпетентность, панибратство и кумовство.

Теории «халатного равнодушия» в интерпретации теракта 1 сентября придерживаются и составители изданного в РОССПЭН сборника архивных документов «Тайна убийства Столыпина» (под общей редакцией президента Фонда изучения наследия П.А. Столыпина П.А. Пожигайло, редакционная коллегия - И.И. Демидов, СВ. Мироненко, В.В. Шелохаев). Их вывод сводился к констатации «полного отсутствия у охранки не только служебного рвения, но и каких бы то ни было побудительных причин должным образом выполнять возложенные на них охранительные функции в отношении премьер-министра. Предвзятое отношение этих лиц к Столыпину, равно как и их осведомленность о подобном же отношении "верхов", делали их равнодушными, если не сказать больше, к тем обязанностям, ради исполнения которых они и находились в Киеве. Можно с достаточной долей вероятности утверждать, что будь Столыпин одним из "своих", причем не только по происхождению, карьере, но и взглядам, ментальности, даже "недоумок" Кулябко, не говоря уже о Курлове и Спиридовиче, действовали бы иначе и не допустили бы той череды "промахов", которые и позволили Богрову водить их за нос и, что называется, обвести вокруг пальца».

Пролить свет на обстоятельства гибели премьер-министра пытаются не только профессиональные историки, но и политики, такие как Г.Х. Попов или Б.Г. Федоров. Последний из них видел причины случившегося в «традиционном российском ротозействе, тупости и безалаберности чиновников». С его точки зрения, говорить об организованном охранкой заговоре нет никаких оснований. Такой заговор против премьер-министра был, по оценке Б.Г. Федорова, в России попросту невозможен. Что же до убийцы П.А. Столыпина, то он даже не соответствовал планке террориста-революционера. Б.Г. Федоров характеризует Д.Г. Богрова как «вырожденца»... «психически и нравственно неустойчивого человека, без четких принципов и морали, который метался между друзьями-революционерами и службой охранки». Однако вопрос, почему заговор против главы правительства Б.Г. Федоров считал в условиях России невозможным, хотя российская история дает множество примеров такого рода заговоров, остается без ответа.

Конспирологическая интерпретация теракта 1 сентября представлена в книге Г.П. Сидоровнина «П.А. Столыпин: Жизнь за Отечество». В ней автор намекает на причастность к заговору против премьера большевиков во главе с самим В.И. Лениным. Центральной фигурой в организации теракта определялся социал-демократ Н.В. Валентинов (Вольский) - человек близкий к лидеру большевистской партии. Тот самый Валентинов, автор широко растиражированных книг о Ленине. Согласно изысканиям Г.П. Сидоровнина, фамилия «Валентинов» являлась партийным псевдонимом двоюродного брата убийцы премьера СЕ. Богрова. Симптоматично, что нигде в своих многочисленных мемуарах он даже не оговаривается о столь примечательной родственной связи с убийцей премьера. А между тем, по утверждению Г.П. Сидоровнина, влияние того на двоюродного брата было всеобъемлющим. Сергей Богров проживал в том самом доме, из которого Дмитрий и отправился в Киевский театр. Примечательно, что В.И. Ленин лично помогает родному брату Дмитрия Владимиру Богрову уехать в 1918 г. из России в Германию, а Валентинова терпит на ответственной дипломатической работе, несмотря на оппозиционные взгляды. Только в 1930 г. Валентинов оставил работу советского дипконсула, перейдя в положение эмигранта. Не в благодарность ли за убийство премьер-министра, - вопрошает исследователь, - благоволили к родственникам Дмитрия Богрова большевики?

Однако факт родства Н.В. Валентинова и Д.Г. Богрова ставится под сомнение другими историками. Оценивая репрезентативность гипотезы Г.П. Сидоровнина, авторы-составители сборника «Тайна убийства Столыпина» указывают: «Версия звучит весьма оригинально, но, к сожалению, не подкрепляется документальными свидетельствами. Сидоровнин не доказал главного - идентичности Валентинова и СЕ. Богрова. Можно предположить, что автор создал собирательный образ из трех персонажей: Валентинова (Вольского) Николая Владиславовича, Сергея Евсеевича Богрова (партийный псевдоним «Фома») и Валентина Евсеевича Богрова (псевдонимы «Валентинов», «Валентиныч», «Русанов»). Все эти лица были связаны с Киевом. В частности, Валентин Евсеевич Богров одно время выступал с заметками в киевской печати. Но если даже гипотетически признать идентичность Валентинова (Вольского) и Сергея Богрова, то исследователям хорошо известно, что между Лениным и Валентиновым в 1904 г. произошел идейный разрыв и они на длительное время, вплоть до советского периода, прекратили взаимное общение».

Вся историографическая дискуссия по поводу убийства П.А, Столыпина подводит к выводу, что истоки многих терактов следует искать не только в самих террористических организациях, но и в государственных, в том числе охранных, структурах.

Новый импульс в исследованиях истории терроризма был связан с резонансом терактов в Нью-Йорке и Москве. По проблемам истории терроризма в России проводятся конференции, семинары, круглые столы. Среди них в контексте изучения революционного террористического движения следует особо отметить конференцию «Терроризм и толерантность», проведенную на базе Сергиево-Посадского Гуманитарного института, и заседание историко-политологического семинара при Фонде развития политического центризма «Терроризм: происхождение, типология, этика».

В целом отечественная историография истории революционного терроризма в 1990-2000-е годы оказалась на пороге качественных изменений, но пока этот порог еще не преодолен.


Подобные документы

  • Яркие представители российского революционного террористического движения, их взаимодействие и деятельность в эмиграции. Революционно-полицейская карьера Е.Ф. Азефа и ее исследователи. Генезис революционного терроризма в воспоминаниях В.М. Чернова.

    реферат [32,1 K], добавлен 22.07.2009

  • Дискуссия о датировке происхождения феномена терроризма. Тема суицидальной парадигмы русского терроризма, его мотивы, причины возникновения. Нормативная семиосфера контркультуры подполья. Специфика террористической практики большевиков и меньшевиков.

    курсовая работа [41,2 K], добавлен 27.08.2009

  • Разрыв между меняющимися тенденциями общественной жизни и консервативным подходом в изучении истории революционного терроризма во второй половине 80-х гг. ХХ в. Тенденция осуждения индивидуального политического террора в трудах известных историков.

    статья [17,6 K], добавлен 27.08.2009

  • Попытки исторического осмысления нового этапа развития терроризма в России. Волна историографической апологии терроризма, издание в Женеве брошюры П.Ф. Алисова "Террор". Период превосходства масштаба эсеровского терроризма над народовольческой борьбой.

    курсовая работа [72,8 K], добавлен 23.06.2009

  • Изучение деятельности революционного трибунала в эпоху якобинской диктатуры. Ознакомление с причинами реорганизации трибунала. Анализ взглядов отечественной историографии о месте революционного трибунала в системе террора в эпоху французской революции.

    дипломная работа [134,2 K], добавлен 10.07.2017

  • Анализ процесса эволюции терроризма в свете развития средств массовой информации. Характеристика эффектов, возникающих при освещении актов терроризма средствами массовой информации. Изучение проблем что связаны с формированием образа террориста СМИ.

    дипломная работа [59,3 K], добавлен 21.07.2013

  • Особенности становления абсолютизма в России в дореволюционной историографии. Советские исследователи о формировании абсолютной монархии в России. Формирование абсолютизма в России в XVII в. как естественный переход от "вотчинного государства" к империи.

    контрольная работа [23,8 K], добавлен 10.07.2011

  • Поражение царизма в Крымской войне, нарастание в Молдавии революционного подъема. Развитие капиталистических отношений и формирование рабочего класса. Активизация революционного народничества, возникновение первых народнических кружков в Кишинёве.

    доклад [18,6 K], добавлен 17.02.2010

  • Основные последствия молодежного терроризма. Социальный облик и психологическая особенность представителей террористической молодежи в России. Организация и проведение террористических актов. Система общественно–политических взглядов идеологов терроризма.

    дипломная работа [140,5 K], добавлен 25.05.2013

  • Комплексное исследование историографии войны 1812 г. за период с 1920 по 2004 годы, вклад советских ученых в изучение темы. Периодизация историографии войны 1812 года, основные этапы ее развития. Влияние политики и времени на развитие исторической науки.

    дипломная работа [104,0 K], добавлен 01.04.2009

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.