А. Горчаков и О. фон Бисмарк: казусы взаимоотношений

Что касается личных отношений, то Бисмарк называл опасными настроения Горчакова для взаимоотношений двух стран, тем самым признавая роль и влияния личных отношений между государственными деятелями на фактор формирования внешнеполитического курса.

2.2 Характеристика профессиональных отношений Бисмарка и Горчакова

О политических взглядах Бисмарка и Горчакова сказано уже не раз во многих трудах. Однако, как эти взгляды могли сказаться на личных и на профессиональных отношениях рассматривают не все авторы. А тем временем, в контексте данного исследования такой фактор, как политические взгляды имел весомое влияния на взаимоотношениях двух канцлеров.

После первого знакомства и первой взаимной оценки начинаются профессиональные отношения Бисмарка и Горчакова. Уже во Франкфурте двух канцлеров объединяет ненависть к Австрии, хотя Бисмарк в это время еще ничего о политических взглядах Горчакова не писал. Несмотря на недоверие Горчакова по отношению к Австрии, в прусско-австрийском конфликте 1854 года Горчаков вынужден был занимать дружественную позицию по отношению к Австрии, поскольку это соответствовало политике официального Петербурга в лице министра иностранных дел К. Нессельроде. По этому поводу Бисмарк писал в Берлин, что он недоволен дипломатической миссией русского князя потому как последний смотрит на австро-прусский конфликт «через австрийские очки»1.Бисмарк говорил о том, что Горчаков сравнивал себя со «слабым эхом голоса императора», однако видел в этом нарочитый оттенок услужливости2. Подобная оценка будет даваться и впредь прусским посланником относительно русского министра.

После назначения в Петербург в 1859 году Бисмарк уже мог получше узнать политические взгляды своего коллеги и дать им более взвешенную оценку. Приезд Бисмарка в Петербург совпал с началом очередного кризиса в европейских международных отношениях. Назревала война, поводом для которой была итальянская проблема. Горчаков в таких условиях всеми силами старался предотвратить кровопролитие, призывая европейские страны к созыву общеевропейского конгресса. По мнению Бисмарка, предлагаемый Горчаковым конгресс мог стать возможностью для князя «блеснуть своим ораторским искусством и приковать внимание Европы к своим собственным губам», а также сыграть блистательную роль на этом конгрессе1. Однако его инициатива повисла в воздуха, а австро-итало-французская война все-таки началась.

При этом Бисмарк отмечал сильную франкофильскую политику Горчакова, который ее собственно никогда и не скрывал. Сразу же после назначения министром иностранных дел Горчаков стал сторонником русско-французского союза, поскольку без союзников в Европе отменить самые унизительные статьи Парижского трактата 1856 года было бы затруднительно. Такой союз Горчаков называл «естественным», так как опыт дипломатии Нессельроде показал, что нельзя искать союзников среди немецких государств2.

И даже после невыполнения Наполеоном IIIсвоих обязательств по секретному русско-французскому договору 1859 года, где Наполеон обещал оказать содействие в отмене положений Парижского трактата о нейтрализации Черного моря в обмен на нейтралитет России в австро-итало-французской войне, Горчаков все равно остался верен русско-французскому союзу. Русский министр, конечно, расстроился, Александр II тоже был недоволен поступком своего французского коллеги, но это не изменило франкофильских взглядов Горчакова. И несмотря на появление при дворе пропрусской группировки (чему немало способствовало присутствие при русском дворе Бисмарка, который импонировал многим, в том числе императору) идея союза именно с Францией по-прежнему отстаивалась Горчаковым. И это не могло нравиться Бисмарку.

В своих письмах Бисмарк комментирует политику Горчакова в отношении ко Франции весьма резко. В письме Рудольфу Ауэрсвальдуон сообщает, что русский министр сильно симпатизирует Франции, и эта симпатия «всегда была чрезмерно представлена, но теперь, кажется, более чем прежде освобождена от воспротивления императора»1. При этом личные отношения между Бисмарком и Горчаковым не были омрачены, однако профранцузская позиция последнего не могла не расстраивать прусского посланника. По этой же причине, Бисмарк в другом уже письме более резко высказывается о поведении Горчакова: «Настроение князя Горчакова походит скорее на любовную тоску, которая не препятствует в глубине души охранять уверенность в том, что он возвратится к неверному, но достойному любви предмету своего пристрастия после некоторых простительных любовных интрижек».2В другом письме Рудольфу Ауэрсвальду он уже не так резок: «Его Величество лично преисполнен глубоким недоверием в отношении Наполеона; Горчаков этого не разделяет, все же надеется, что дело примет другой оборот, но он слишком опытный слуга своего господина, чтобы не работать по приказу на благо прусско-австрийского альянса, но официально радоваться свиданию в Теплице»3. Таким образом, по личной корреспонденции Бисмарка можно проследить его отношение к политическим взглядам Горчакова.

Здесь мы видим и другую оценку профессиональных качеств Горчакова, а именно покорность своему императору. Как и во Франкфурте, Бисмарк отмечает готовность русского министра беспрекословно исполнять государеву волю, быть исполнительным царедворцем и не защищать и поддерживать убеждения, которые не разделяет император. По мнению прусского посланника, русский министр выполнял работу с быстрым и точным пониманием сути дела с «чисто русской гибкостью» и улавливание «едва ощутимых оттенков в настроении его государя»1.Но при этом даже если в спорах и побеждала точка зрения императора, это не означало полного согласия Горчакова с Александром II. Сравнивая себя с «губкой, жидкость из которой выжимается императорским сжатием рук», Горчаков, тем не менее, был покорным императору, но своего мнения отнюдь не менял. А в случае расхождения во взглядах у какого-либо иностранного посланника с Горчаковым, невозможно было обратиться к императору напрямую, «через голову» министра иностранных дел, поскольку Александр II никогда не держал втайне от своего министра информацию, полученную от иностранного дипломата2.

Бисмарк так отмечал и другую способность российского министра:

«Если император когда-нибудь почувствует, что Горчаков ловко и незаметно, всякий раз под новыми предлогами, умеет отклонить его от собственных целей, то он окажет сопротивление, доходящее до упрямства; но Горчаков умеет блюда… всякий раз поливать новым соусом, который по вкусу императору, до сих пор он самостоятельно держит руль в своих руках, и императорский корабль идет по даваемому им направлению»3.

Камнем преткновения между Бисмарком и Горчаковым стал польский вопрос. Если по большинству вопросов взгляды Бисмарка и Горчакова совпадали (например, относительно участия Пруссии в итальянской войне, или ненависти по отношению к Австрии), то здесь их отношения были омрачены разногласиями. Бисмарк уже будучи в Петербурге понимал всю выгоду польского вопроса для прусской дипломатии и всячески старался способность подавлению Россией польских выступлений. Независимая Польше могла стать ненадежным тылом Германии в случае войны с Францией, и по словам Бисмарка это было бы равносильно наличию «мощной французской армии на Висле ... Мы не могли бы защищать Рейн, если бы за плечами у себя имели Польшу»1.Бисмарк понимал, что при проведении либеральных преобразований в Польше, Россия могла сблизиться с Францией, а этого он допустить не мог. Кроме того, в случае неспособности России справиться с польским вопросом, у Пруссии был бы шанс занять Польшу и через 3 года ее германизировать2.Такая позиция никак не могла импонировать Горчакову, хотя в вопросе подавления польских выступлений и вообще отношения к полякам у Бисмарка с Горчаковым были схожи. Но Горчаков в итоге выбрал направление политики прямо противоположное желаниям прусского посланника. Все попытки вмешательства Бисмарка во внутренние дела России лишь вызвали негодование Горчакова, а после отъезда Бисмарка Горчаков и вовсе все время уклонялся от разговоров о польском вопросе. По мнению отечественных исследователей3, все попытки склонить Горчакова на подавление польского восстания силой не имели успеха, по крайней мере в период пребывания Бисмарка в Петербурге.

Тем не менее, кратко характеризуя отношения с Россией Бисмарк писал: «благодаря такому любезному министру как Горчаков, дела идут без неприятностей, коротко celavabien, purvuqueceladure (все будет хорошо, если так и будет продолжаться). Наши отношения с Россией великолепны, чего бы ни выдумывали газеты»4. Такая оценка характеризует высокий уровень профессиональных отношений между будущими канцлерами в период пребывания Бисмарка в Петербурге. Особенно показательно в этом плане одно из писем Бисмарка министру иностранных дел Шлейнцу, отправленное в апреле 1861 года: «Князь Горчаков - аристократ и ловкий государственный деятель … его ум не направлен на большие перевороты и парализующие ограничение императорской власти … Прогрессу в либеральном смысле он также склонен, но с большей осторожностью и пониманием возможного и полезного, нежели большая толпа тех, которые в смутном стремлении к новым институтам и к собственному участию во власти хотят отвести государственный корабль дальше от тех целей, к которым стремится Горчаков»1.

После назначения на должность министра-президента Пруссии Бисмарк меняет стратегию поведения. Как уже было сказано выше, первым делом Бисмарк лоббирует заключение конвенции Альвенслебена. По мнению отечественных историографов и исследователей биографии Горчакова, эта конвенция была направлена на присоединение русской части Польши к Пруссии2.Тем не менее, конвенция на практике так и не действовала, а через некоторое время пункты о возможном участии прусских войск в польском вопросе были убраны. Таким образом, польский вопрос по-прежнему оставался больной темой не только для Александра II, но и для его министра Горчакова. Этим и попытался воспользоваться Бисмарк для упрочнения прусского влияния в Польше, но сделать этого не удалось.

Как только шумиха вокруг польского восстания улеглась, Европа встрепенулась от предпринятой Бисмарком авантюры по аннексии совместно с Австрией герцогств Шлезвиг и Гольштейн. Горчаков, всегда ратующий за мирные разрешения конфликта, прекрасно понимал планы Бисмарка и опасность усиления Пруссии. Перспектива появления на границе с Россией сильного соседа в лице объединенной Германии была опасной. Но Александр II и его ближайшее окружение были благосклонно настроены по отношению к Пруссии и ее королю, Вильгельму I, являвшемуся еще и родным дядей русского императора. Кроме того, необходимо было учитывать достаточно враждебную политику Наполеона III по отношению к России и разногласия с Англией по вопросам сфер влияния в Средней Азии. Горчаков понимал, что союзники в Европе нужны России для отмены статей Парижского трактата.

Поэтому в таких условиях Горчаков пошел на сближение с Пруссией, тем более, что Бисмарк заверил Россию в своей поддержке в этом вопросе.

Однако Бисмарк не питал особых иллюзий относительно высказываний Горчакова о первостепенной значимости русско-прусских отношений, считая их неискренними1.Он прекрасно понимал, что Горчаков использовал ориентацию на Пруссию для давления на французский кабинет, угрожая последнему созданием антифранцузской коалиции. Тем не менее, самому Бисмарку это мешало пользоваться ситуацией и влиять на отношения России с Пруссией, манипулируя родственными связями Александра II с Вильгельмом I и благосклонным отношением русского императора к Пруссии. Благодаря такой прусской ориентации русского двора Бисмарк сумел обеспечить нейтралитет России сразу в трех войнах: против Дании в 1864, против Австрии в 1866 и против Франции в 1870-1871 гг. Мотивы такого нейтралитета были очевидны: Петербург ничего не имел против ослабления соперника Австрии (невзирая на усиление Пруссии при этом), а франко-прусская война была использована Горчаковым для отмены статей Парижского трактата. Однако повторного разгрома Франции Горчаков не мог допустить, что и привело его к столкновению с Бисмарком и дипломатическому поединку во время «военной тревоги» 1875 года.

После публикации в газетах уже вышеупомянутой депеши Горчакова с искаженным переводом «Теперь мир обеспечен», Бисмарк пожаловался Александру II на нечестное поведение своего коллеги. Германский канцлер в своих мемуарах писал о том, что Горчаков «растерялся от моих резких упреков, оспаривал факты, для меня бесспорно доказанные, и не проявил обычно присущих ему самоуверенности и красноречия», из чего Бисмарк сделал вывод, что русский министр «сомневался, одобрит ли его царственный повелитель его поведение»2. Император согласился с Бисмарком, «но, закурив и смеясь, ограничился советом, не принимать слишком в серьез этого «vanitesenile» [«старческого тщеславия»]»1.Оправдав себя таким образом, Бисмарк больше не упоминает эту тему в своих мемуарах.

Лакмусовой бумагой профессиональных отношений стал и Берлинский конгресс. Оценивая профессиональные качества Горчакова на конгрессе Бисмарк говорил о том, что тщеславие Горчакова было сильнее его патриотизма, что не могло не сказаться на результатах конгресса. Бисмарк считал, что и так сделал услугу всей Российской империи еще в 1870 году, обеспечив поддержку в вопросе отмены статей Парижского трактата.

«Честный маклер» писал в своих мемуарах, что в прежних беседах Горчаков говорил о своей отставке не как об «угасании лампы», а как о «закате светила», в связи с чем выражал огорчение отсутствием возможности председательствовать в Европе. Бисмарк сообщал, что на Берлинский конгресс уполномоченным от России был назначен граф Шувалов, а Горчаков «вынудил у императора согласие на свое назначение членом конгресса, что удалось ему благодаря той традиционной деликатности, с какой обращаются в России с заслуженными государственными деятелями высших рангов»2. Самого Горчакова Бисмарк сравнивал с дамой, которая ожидала «от своего обожателя, что я отгадаю русские пожелания и буду их представлять, а России не понадобится самой их высказать и этим брать на себя ответственность»3. Таким образом, можно сделать вывод, что как личные, так и профессиональные отношения к середине 70-х годов достигли такого уровня неприязни, что от уважительных и подобострастных отношений 50-х - начала 60-х не осталось и следа.

После Берлинского конгресса Горчаков постепенно отходит от дел и вплоть до своей отставки в 1882 году практически не имеет контактов с Бисмарком. Некогда предлагавший Горчакову поселиться в соседних имениях Бисмарк в свою очередь никак не отреагировал на отставку своего русского «учителя», не поздравив его и не выслав никакой поздравительной телеграммы - так красноречиво закончились и личные и профессиональные отношения между двумя канцлерами.

Глава III. Казус встреч и отношений

3.1 Казус встреч в Петербурге

В отношениях Бисмарка и Горчакова происходило немало казусов. В первую очередь казусы происходили во время их встреч, особенно в период пребывания Бисмарка в Петербурге. Здесь Бисмарк пользовался большим уважением у высшего света петербургского общества и особенно лично у императора. Благосклонное отношение к прусскому посланнику объяснялось несколькими причинами.

Во-первых, неординарная личность Бисмарка производила хорошее впечатление на петербургское общество. «Бешенный юнкер» отличался хорошими манерами, обладал светским обаянием, незаурядным умом, был известен своим экстравагантным поведением и «дикими» выходками. Существует даже версия о его любовной связи с русской княгиней Орловой- Трубецкой, однако такая беллетристика не может рассматриваться всерьез.

Во-вторых, родственные связи русского императора с прусским предопределили его отношение к Бисмарку. Прусский посланник был одним из немногих, кто имел привилегию курить во время аудиенции у императора, а также общаться с царской семье на родном немецком, а не общепринятом тогда, французском языке. Первая же аудиенция у императора длилась необычно долго для обычного посланника - два часа. Бисмарк писал в своих письмах, что его во время первого парада Александр II держал возле себя и сам комментировал все происходящее на плацу. Последнее несколько сконфузило прусского посланника, поскольку его смущали окружавшие его генералы, в то время как сам был лишь в звании лейтенанта. Впрочем, военное звание Бисмарку повысили уже после того, как он покинул Петербург.

В-третьих, международная изоляция России требовала поиска новых союзников в Европе. Выбор между Францией, «гнездом революций», и Пруссией, старой союзницей России, для петербургского двора был очевиден. Общая ненависть к Австрии сближала прусского посланника с русскими чиновниками, и, в первую очередь, с министром иностранных дел Горчаковым.

При таких обстоятельствах встреча со старым франкфуртским «знакомым» прошла весьма благоприятно. Горчаков хорошо встретил Бисмарка и уделял ему достаточно много внимания. Их встречи проходили почти каждый день и, несмотря на некоторую фрагментарность пребывания Бисмарка в Петербурге, общались они довольно часто. Тема встреч была различной, от обсуждения текущих дел, до обсуждения общих тенденций международных отношений на европейской арене. «Мы планировали и обсуждали, как будто собирались жить вечно», - иронично писал Бисмарк жене1.

Несмотря на такое дружеское к себе расположение Бисмарк не мог не замечать французских настроений русского министра. Это меняло характер встреч. Реакция Бисмарка хорошо видна по следующему письму, где он как бы жалуется Ауэрсвальду: «Для всех дипломатов князь Горчаков теперь редко у себя, по меньшей мере, он говорит им немногое, с французским же они ежедневно заседают часами. Оба этих господина эмпирически занимаются бесплодными интригами, наряду с этим отказ в тесном общении с остальными является свидетельством возросшего отчуждения в отношении дворов, которые ими представлены. Меня прежде для разговора вызывали два или три раза в неделю, если я сам не приходил. На ослабление личной доброжелательности я, судя по всему, не могу жаловаться. Но после Варшавы потребность в общении на политические темы только односторонняя - с моей стороны. Горчаков, как известно, настроен преимущественно профранцузски»2. Как видно, такая обидна не испортила их личных отношений, однако, по мнению Бисмарка, количество встреч сократились, а инициатива их проведения теперь целиком и полностью исходило только от прусского посланника.

Тем не менее, их встречи носили казусный характер. Как уже было сказано выше, доверие Горчакова к Бисмарку доходило до такой степени, что последнему предоставлялось право прочтения еще нераспечатанной дипломатической переписки и докладов русских посланников с пометками императора на полях. При этом, Горчаков даже покидал комнату, оставляя Бисмарка одного! Вот как сам Бисмарк описывает этот эпизод в своих «Воспоминаниях»: «…в бытность мою посланником в Петербурге князь Горчаков, неограниченным доверием которого я в то время пользовался, давал мне читать, пока я ожидал его, еще нераспечатанные донесения из Берлина, прежде чем просматривал их сам… Давая мне читать эти нераспечатанные донесения и кокетничая своим доверием, Горчаков обычно говорил «vousoublierezcequevousnedeviezpaslire» [«вы забудете то, что вам не следовало читать»], в чем, разумеется, я давал слово, просмотрев в соседней комнате депеши. Пока я находился в Петербурге, я держал это слово, так как в мою задачу не входило ухудшать отношения между нашими дворами»1.

Как видно из этих строк, Бисмарку давалась возможность читать депеши именно из Берлина, в то время как многие исследователи указывают на то, что Бисмарк читал всю дипломатическую почту Горчакова. Такого конечно нельзя допустить, каким бы неограниченным доверием не пользовался бы прусский посланник. Отсюда и вывод, который часто делался в отечественной историографии: Горчаков позволял это делать Бисмарку из-за своего непомерного тщеславия. Да, конечно, нельзя не упрекнуть Александра Михайловича в наличии таких черт характера, как «мелкое самолюбие, тщеславие, … злопамятство, мелкие приемы с целью выставить себя», а порой и способность «оскорбить, сказать что-либо бестактное»2.Однако, нельзя и не обратить внимание на тот факт, что подобное поведение ставило бы под сомнение профессиональную компетентность русского министра иностранных дел.

Так что же вызвало подобный казус? Что было первопричиной для подобного доверия? Скорее всего, в данном случае Горчаков оказывал определенную политическую услугу Бисмарку. Позволяя ему читать донесения из Берлина он помогал прусскому посланнику оставаться в курсе происходящих на родине событий и даже находясь на Неве все ещё принимать участие в политической борьбе. Таким образом до Бисмарка доносились сведения, которые невозможно было передать иным путем1.Бисмарк мог использовать эти сведения впоследствии, поскольку, как видно из его мемуаров, он не собирался портить отношения между дворами Берлина и Петербурга. Нет сомнения и в мотиве подобного поведения:

«благодарный пруссак» должен был отплатить долг России, в случае прихода к власти в Пруссии и её усиления на европейской арене. После того, как это произошло Горчаков воспользовался ситуацией и при поддержке Бисмарка добился от европейских стран созыва конференции по пересмотру Парижского трактата.

Многие исследователи делали вывод, что таким поведением русский министр иностранных дел пытался заполучить потенциального союзника в лице Пруссии. Однако Горчаков никогда не рассматривал союз с Пруссией, разве что только как временный. Он собирался использовать её для достижения определенных целей - отмены унизительных статей Парижского трактата. Не разделяя прусские симпатии Александра II, он, как уже было сказано, был ориентирован на союз с Францией. Этим и объясняется попустительство франко-прусской войны 1870-1871 гг. Горчаков осознавал риск появления сильного и объединенного соседа в лице Германской империи, хотя всеми силами старался этот процесс контролировать настолько, насколько это было бы возможно. Но дальнейшего усиления за счет повторного разгрома Франции он уже не допустил. Ярким доказательством этого являются действия Горчакова по недопущению

3.2 Казус встреч «военной тревоги 1875 г.»

Весной 1875 года после ряда событий обстановка в Европе начинала нагнетаться. Бисмарк еще в феврале 1875 года направил жесткие ноты правительствам Бельгии и Италии, требуя от этих стран активного противодействия враждебным Германии силам1. Эти меры были началом так называемой «военной тревоги 1875 года», когда инициированные Бисмарком демарши в отношении Франции грозили перерасти в полноценную войну. Всю весну 1875 года Европа проводила в напряженном ожидании, а Франция и Германия в активной подготовку к войне. Так называемый «кадровый закон» французов, являвшийся делом внутренней политики Франции, стал активно использоваться Германией в качестве предлога для превентивного удара. И если с военной точки зрения победа Германии в назревающей войне не представляла сомнения, то с дипломатической точки зрения Германия могла столкнуться с сопротивлением европейских стран, и в первую очередь своего «восточного соседа».

Предвидя такие трудности, Бисмарк пытался заручиться нейтралитетом России, направив туда прусского дипломата Йозефа Радовица. «Миссия Радовица», одно из самых загадочных эпизодов внешней политики Второй империи, была своеобразной разведкой боем, проверкой, насколько серьезно Россия настроена на защиту позиций Франции в Европе2. Унизительные статьи Парижского трактата уже были отменены, поэтому теперь Бисмарку было трудно предложить России что-либо в обмен на её нейтралитет. В таких условиях Радовиц мог лишь предложить Горчакову весьма сомнительную свободу действий на Востоке, в обмен на предоставление Германии свободы действий на Западе. Сомнительной эта свобода была, поскольку поддержка России Германией была бы эфемерной - у Берлина еще не было такого уровня влияния на Балканах, который позволил бы России согласиться на такое предложение. Кроме того, утрачивать свободу маневра, связывая себе руки подобными соглашениями, царское правительство в лице Александра II и Горчакова никак не хотело.

Итогом этих событий стала недовольство лондонского и петербургского кабинетов. Ощущение угрозы войны еще сильнее создавала пресса, которая писала пугающие статьи, в том числе и по заказу правительства. Особенно ярко это видно по статье «Предвидится ли война?» влиятельной консервативной газеты «Пост». Никто не ставил под сомнения «заказчика» статьи, вывод которой был тревожным: Европа на пороге войны. Военные специалисты и правительственные круги Германии не отставали от прессы и всерьез заявляли о готовящейся войне Франции с Германией. Особенно в этом деле преуспел начальник Генерального штаба Германии Мольтке, которые в беседе с английским послом открыто признавал намерения превентивного удара по Франции. Не отставал от него и вернувшийся из Петербурга Радовиц, который высказал подобную идею уже французскому послу.

В такой ситуации Бисмарк, тем не менее, старался держаться в тени. Мотив такого поведения был ясен: в случае неудачи он смог бы отступить без последствий для своего престижа. Так что сделать вывод, были ли его намерения напасть на Францию серьезными или военная тревога была спровоцирована высшим генералитетом Германии при косвенном участии Бисмарка, судить трудно. В любом случае, считать Бисмарка непричастным к происходящим событиям было бы ошибочно.

Высшей точкой накала стал конец апреля. Прусская армия перевооружалась, войска стягивались к границе с Францией. Европейская реакция на действия Бисмарка не заставила себя ждать. Поначалу лондонский кабинет выступил с предложением Горчакову по объединению усилий против Бисмарка. Однако накануне приезда в Берлин Александра II Великобритания единолично выступила с защитой Франции против германских угроз1. Это не было согласовано с официальным Петербургом, хотя и делалось в какой-то степени с оглядкой на Россию. такой факт вызвал заметное раздражение российской дипломатии, однако благодаря этому, основной поток недовольства из Берлина вылился именно в адрес Лондона, а не Петербурга.

А тем временем в Берлине проездом останавливается Александр II и Горчаков. Русский император со своим канцлером, направляясь в курортный город Эмс, прибыли в Берлин за объяснением от Бисмарка по поводу поднятой военной шумихи2. Здесь произошло несколько встреч между монархами двух стран, но особо примечательны были встречи Бисмарка с Горчаковым. Российский канцлер дал понять, что Россия настроена решительно в отношении защиты интересов Франции. В этой ситуации, и Вильгельм I, и Бисмарк делали вид, что ничего иного кроме мира, они не желали, а слухи о назревающей войн преувеличены. В конфиденциальной записке императору Горчаков сообщал, что Вильгельм не лукавил, он-то как раз и был искренен, поскольку был мало осведомлен о положении вещей3. А вот встречи с Бисмарком, со слов Горчакова, были более затруднительны. С одной стороны, Бисмарк очень «горячо протестовал против злостных измышлений, распространяемых по его адресу, и против недоверия к нему, которое старались внушить России», с другой стороны «он столь же энергично протестовал против всякой его прикосновенности к ходившим в публике враждебным слухам»4. Такому поведению Бисмарка очень красноречиво соответствует народная пословица «на воре и шапка горит». Резкая реакция Бисмарка свидетельствовала о его причастности к происходившим событиям, а последующая попытка свалить вину в развязывании конфликта на других только подтверждала это. Вот как описывает Горчаков этот момент: «Он приписывал эти последние (враждебные слухи) газетам, на которые он не имеет влияния, разговорам некоторых лейтенантов в клубах, играющим на понижение биржевикам, и, в частности, специально герцогу Деказу, непосредственно заинтересованному в биржевых махинациях»1. Такую же версию с такой же горячностью Бисмарк повторил и в своих мемуарах, добавив к числу виновников французского посла в Берлине Гонто-Бирона, императрицу Августу, прусского дипломата Арнимаи даже самого Горчакова. По версии Бисмарка именно русский канцлер совместно с французским послом в Берлине создал умышленно такую интригу для того, чтобы прослыть спасителем Франции. Однако во время встречи с Горчаковым Бисмарк весьма наивно пытался опровергнуть обвинения в планах нападения на Францию, утверждая, что «это равносильно обвинению в идиотизме и полном отсутствии ума; что у Германии … нет никакой причины нападать на Францию, и организация её армии не является для этого достаточным основанием; что фельдмаршал Мольтке мог как военный высказаться по поводу будущей борьбы с Францией, но в политике он молокосос, не имеющий никакого влияния…»2. Такое «предательство» по отношению к начальнику Генерального штаба Германии тем не менее не представляется искренним, скорее всего эти роли были разыграны ими заранее и навряд ли Мольтке обиделся на своего канцлера. В заключении своей пламенной речи Бисмарк заверил Горчакова в том, что «не существует никакого намерения напасть на Францию, и что в этом отношении у него вполне определенные убеждения, которыми и диктуются его действия»3. После этого Горчаков делает вполне логичный вывод, что Александр II своей поездкой в Берлин достиг поставленной цели. Присутствие русского монарха и его речи «укрепили основы, поддерживающие мир». Горчаков сообщает об этом в телеграмме Жомини, текст которой выглядел так: «Я посылаю отсюда всем нашим посольствам и миссиям следующую телеграмму: император покидает Берлин вполне уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях, обеспечивающих сохранение мира»1. И все бы действительно закончилось мирно и без последствий для отношений между Бисмарком и Горчаковым. Но текст этой телеграммы попал в иностранную прессу и при переводе слова Горчаковы были неправильно интерпретированы: «Теперь мир обеспечен». Ознакомившийся с этим Бисмарк пришел в ярость. О его реакции уже было сказано, остается лишь добавить сведения, о которых говорит А.С. Ерусалимский2. В мемуарах Бисмарк негодует именно о форме, в которой Горчаков анонсировал свою легкую победу. В этой связи Ерусалимский упоминает одну маленькую деталь. Уже после того как все страсти «военной тревоги» улеглись, один лишь Бисмарк все ещё продолжал негодовать из-за своего дипломатического поражения. Спустя много месяцев, уже в декабре 1875 года Бисмарк беседовал с русским послом в Берлине Убри. Последний сообщал Бисмарку решения Петербурга по «восточному вопросу», связанные с восстанием в Боснии и Герцоговине. Бисмарк внезапно прервал своего собеседника саркастической фразой: «Теперь мир обеспечен». На недоуменный взгляд растерявшегося Убри Бисмарк ответил: «Я в шутку посоветовал князю Горчакову выступить в Петербурге в защиту мира. Ведь в бытность его летом в Берлине он высказался в таком смысле и даже дошел до того, что послал телеграмму германским дворам, которая была даже опубликована в Карлсруэ...»3. Русский посол пытался возразить Бисмарку, у которого «накипело» и который хотел все высказать, что данная депеша не предназначалась для прессы и уж точно адресована была не германским дворам, а русским миссиям. «Я не припоминаю, -заявил далее Убри, - чтобы указанная депеша заключала слово «теперь».- «Она и не заключала его», - пометил Горчаков на полях донесения Убри4.

Так закончился напряженный дипломатический поединок между двумя канцлерами. Этот кризис стал окончательной и бесповоротной точкой в их отношениях. Хотя Бисмарк еще раньше начинал высказывать недовольство своим «русским учителем», говоря о нем английскому послу еще в 1873 году:

«Что касается этого старого дурака Горчакова, то он действует мне на нервы своим белым галстуком и своими претензиями на остроумие. Он привез с собой белую бумаг, много чернил и писцов, и он хочет здесь писать!..»1. Но именно франко-германский кризис, изменил и без того сложные отношения между канцлерами. В итоге они вылились, по меткому выражению В.В. Чубинского, в то чувство, для определения которого слова «неприязнь» не очень подходило, скорее подошло бы слово «ненависть». Теперь Бисмарк стал называть Горчакова в своих непредназначенных для печати писаниях другом Франции и врагом Германии2.

3.3 Казус Берлинского конгресса

Русско-турецкая война 1877-1878 годов стала наивысшей точкой следующего за «военной тревогой» кризиса. Из-за переплетений внутренних национальных противоречий Османской империи и стремления сразу нескольких держав установить своё влияние на Балканах возник очередной «восточный вопрос». Попытки православных народов Балканского полуострова добиться независимости встретили ожесточенное сопротивление со стороны турецких властей. Восстание в Боснии и Герцеговине в 1875 году и последующее объявление войны Сербией Турции закончились для балканских народов плачевно. В таких условиях, Александр II, как поборник православия и лидер европейской державы, вынужден был вмешаться и объявить войну Турции. Продолжавшаяся почти 8 месяцев война окончилась победой русской армии и заключением Сан-Стефанского мирного договора, выгодного для России. Прочитавшие этот договор европейские страны ахнули от изумления и потребовали его пересмотра на общеевропейском конгрессе.

Возникла угроза повторения Крымских событий. Бисмарк решил выступить в качестве посредника между Петербургом и Веной, которая особенно настаивала на проведении европейского конгресса. Это был не лучший вариант для самого Бисмарка, однако это была единственная возможность снизить напряженность. В России назревала революционная ситуация, казна опустела почти на миллиард рублей, людские потери были огромны. В такой ситуации Александр II не стал противиться созыву конгресса, сознавая всю опасность сложившегося положения. Поначалу участие канцлера в конгрессе не предполагалось. Однако, когда стало известно, что к немецкой столице стали подтягиваться крупные политические силы, что туда направился английский премьер лорд Биконсфильд, стало ясно, что Горчакову необходимо участвовать в конгрессе1.

Конгресс открылся 1 (13) июня в Берлине и продолжался ровно месяц. Делегацию от России возглавил Горчаков. По словам князя, ему «пришлось доигрывать партию в заранее проигрышной позиции», где он столкнулся «со злой волей почти всей Европы»2. Современники оставили множество противоречивых сведений о дряхлости и немощности русского канцлера. Из всех этих сведений неизменно одно: на роль руководителя делегации болеющий восьмидесятилетний канцлер явно не подходил. Ярким примером этого служит следующий факт: в день открытия конгресса его внесли в зал заседаний на кресле. В самих заседаниях конгресса он участвовал мало, допускал оплошности по рассеяности. Но по другим свидетельствам, само присутствие Горчакова имело моральную силу. Генерал Анучин отмечал, что «пребывание в «тени» имело и свои плюсы - русский канцлер как бы оставлял за собой возможность вмешиваться в критический момент.

С другими кандидатурами на конгрессе Петербург явно не угадал: Убри был лишь исполнительным чиновником, Шувалов мало разбирался в делах на Балканах, кроме того недолюбливал Горчакова, что не могло не сказаться на работе конгресса. Бисмарк в мемуарах приводит даже свидетельство того, что Шувалов во время разговора с германским канцлером называл Горчакова «скотиной»1.

Председатель конгресса Бисмарк в своих мемуарах писал, что Горчаков в конгрессе «не участвовал под предлогом недомогания в тех заседаниях конгресса, когда они стояли на очереди, заботясь одновременно о том, чтобы его видели у окна нижнего этажа его квартиры на Унтер-ден-Линден»2. По словам Бисмарка, Горчаков таким образом «хотел сохранить возможность уверять в будущем русское «общество», что он не виновен в русских уступках: недостойный эгоизм за счет своей страны». Однако, как известно, после окончания конгресса Горчаков открыто признавал свою ответственность за его результаты, о чем и сообщал императору. В защиту Горчакова справедливо отметить, что он действительно был очень болен и немощен на момент начала конгресса. Основную вину за результаты конгресса Бисмарк также возложил на русского канцлера, хотя по его мнению, Берлинский трактат был «одним из самых выгодных, если не самым выгодным из когда-либо заключенных ею после войн с Турцией»3. Справедливости ради стоит отметить, что доля вины за результаты конгресса действительно лежала на Александре Михайловиче. На нем лежит ответственность за самый большой промах российской делегации, поскольку 80-летний болеющий канцлер по ошибке показал английскому премьер- министру Дизраэли секретную карту, разработанную в министерстве иностранных дел, на которой были показаны максимальные территориальные уступки России в пользу Турции4. Разумеется, что после того как другие делегации ознакомились с этой картой, ни на что меньшее они уже не хотели соглашаться. В результате многое из того, что было достигнуто такой большой ценой русскими солдатами, было потеряно -Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину; Болгария была разделена на 2 части, при этом независимой стала только северная часть; в Закавказье Россия теряла многие территории. В записке императору Горчаков писал, что Берлинский конгресс «... есть самая черная страница в моей биографии». Александр II, желая утешить и поддержать старого канцлера, начертал на полях: «И в моей тоже». Он тем самым как бы разделял вину с главным дипломатом страны, но руководство МИДа с 1879 года понемногу переходило в руки Гирса, нового ставленника императора1.

А в это время «честный маклер» Бисмарк торжествовал. На заседаниях конгресса он сводил всю роль к тому, что ставил вопрос и удалялся, оставляя русскую делегацию в лице Шувалова на растерзание графа Андраши и лорда Солсбери. «Его позиция, - отмечал Горчаков, - далеко не отвечает той, которую мы занимали в 1871 году по отношению к Германии»2. Бисмарк на конгрессе скорее всего преследовал цель не испортить отношения с другими державами, а поскольку он стремился к тесному союзу с Австро-Венгрией, то это и определило линию его поведения.

Конгресс стал последним местом встречи двух канцлеров. На такой печальной, «берлинской» ноте и закончились отношения между двумя канцлерами. И если как такового дипломатического поединка между ними не произошло, но тот отпечаток ненависти друг к другу, которая к этому моменту достигла своего апогея, был отражен на страницах как официальных документов, так и в воспоминаниях Бисмарка. Бисмарк признавал, что отношения Германии и России основаны «на личных отношениях между обоими монархами, на правильном развитии этих отношений при искусности двора и дипломатии и на образе мыслей представителей обеих держав»1. Он также признавал и влияние своих отношений с Горчаковым, которые связывали их уже не один десяток лет, однако постоянно обвинял своего коллегу в создании опасности для русско-германских отношений. Его упорство и горячность в этом вопросе легко объясняются - Бисмарк не любил признавать свои ошибки и промахи, обычно возлагая ответственность на других. Отсюда и такое огромное количество острых «стрел», «пущенных» в адрес Горчакова на страницах мемуаров. Александр Михайлович ответить Бисмарку на это уже ничем не мог - к моменту написания отставным немецким канцлером своих мемуаров Горчаков уже давно скончался.

Заключение

Микроистория возникла как противовес господствующей и находящейся в кризисе риторической истории, как реакция на историю- синтез, на упрощенные представления об автоматизме исторических процессов.

Самой главной чертой микроистории является переход к более мелкому масштабу рассмотрения исторических событий, поскольку это позволяет увидеть главные особенности изучаемого явления как бы под микроскопом. Благодаря этому можно увидеть преломление исторических процессов в определенной точке реальной жизни.

Еще одной важной чертой микроистории является возможность решения одной из проблем исторической науки - экспериментальной проверки теории. Такая проблема может быть решена, при этом соблюдается условие экспериментального подхода, при котором эксперимент имеет смысл даже если он потерпел неудачу.

Микроистория также предлагает несколько иной, отличный от классического способ сбора и обработки источников. Благодаря пристальному изучению источников микроисториками стало возможно создание новых типов коллекций источников. Ограничения же микроисторического анализа обусловлены как сложностями распространения уже полученных выводов за пределы изученных текстов, так и их лаконичностью.

В отечественной историографии интерес к микроисторическим исследованиям выражается в первую очередь в изучении так называемой казусной истории. В её рамках исследователи пытались разрешить дилемму микроистории и добиться сочетания анализа индивидуального поведения людей с анализом массовых феноменов. В данном контексте все поступки человека рассматриваются как взаимосвязанные проявления индивидуальных импульсов и господствующих в обществе ментальных стереотипов. Чтобы решить эту дилемму исследователи и ввели понятие «казус». Теперь под любым поступком человека понимается не воспроизведение традиционного обычая или слепое следование той или иной общественной норме, а казус человеческого поведения.

Казусы различного типа рождаются при выборе человеком определенной линии поведения. В одних случаях казусы являются чем-то стереотипным, что вычленяется из общей массы, имеющее общие представления о должном и запретном и наиболее ярко отражающее господствующие в обществе стереотипы, общую психологию и реальную социальную практику. В другом случае - это что-то уникальное и неповторимое, что отклоняется от сложившейся в обществе практики, что не вписывается в стереотип поведения и общую коллективную психологию. Такой казус может стать новой точкой отсчета развития социальной практики, нового стереотипа поведения, который характерен для более позднего развития общества. Люди, избравшие эту линию поведения как правило пренебрегали обычаями и законами, или стремились достичь в обычной жизни недостижимого идеала. Такой человек избирал трудный путь: его могли открыто или скрытно осуждать, или даже пытаться открыто противодействовать. Но именно казусы такого типа и представляют наибольший интерес.

Стоит однако заметить, что невозможно осмыслить индивидуальное, игнорируя глобальное, поскольку всякая индивидуальность становится заметной лишь на фоне всеобщего и стереотипного. Но для исследователя не менее важной является и обратная установка, когда необходимо осмыслить глобальное только с учетом того, что реализовываться оно может только в индивидуальном. Поскольку историк чаще всего имеет дело с живыми людьми, то невозможно осмыслить историю без уяснения сознательного вмешательства людей. Требуется параллельный анализ индивидуального и стереотипного поведения и необходимость нащупать выход из этой двойственности.

Столкновение стереотипного (массового) с индивидуальным является главным истоком конфликтов в реальных человеческих взаимоотношениях. Исследование такого столкновения требует параллельного анализа обоих аспектов. Напряженные отношения между индивидуальным и стереотипным в истории предполагает более чем взвешенного подхода к рассмотрению этих сторон прошлого для их осмысления и не терпит априорного признания приоритета какой бы то ни было сторон.

Микроисторический анализ отношений между последним канцлером Российской империи А. М. Горчаковым и первым канцлером Германской империи О. фон Бисмарком позволил выявить подобное столкновение. А.М. Горчаков был ярким представителем своей эпохи, лицеистом, человеком, отражавшем сложившиеся в обществе стереотипы и действовавшем в согласии с принятыми в обществе правилами. О. Бисмарк был противоположностью Горчакова: он ломал стереотипы, действовал с напором, дерзко и внезапно, порой не считаясь с правилами. Однако понять мотивы поступков этих людей, особенности их личных и профессиональных отношений было бы невозможно без анализа массового и индивидуального эпохи, в которой они жили.

Горчаков и Бисмарк являлись наиболее яркими представителями двух абсолютно противоположных сторон в международной политике XIX века. С одной стороны перед нами предстоит упорный, целеустремленный и жесткий политик, который показал возможность «железом и кровью» решать великие вопросы времени. Бисмарк не останавливался перед трудностями, стремясь объединить германские княжества в одно единое национальное государство. Для достижения этой цели ему пришлось развязать не одну войну, унесшую несколько десятков тысяч жизней и искалечивших еще большее количество судеб. Оценивая в мемуарах некоторые итоги своей политики, Бисмарк признавал свою вину в том, что причинил страдания многим людям и что по его вине многие жены стали вдовами, а дети сиротами.

Полной противоположностью ему был Александр Михайлович Горчаков. Не признавая силу «альфой и омегой» в решении вопросов государственной важности, Горчаков старался всеми силами не допустить или остановить кровопролитие там, где это только было возможно. По его мнению, в мире не существует таких разногласий и расходящихся интересов, которые нельзя было бы разрешить и примирить, ревностно и упорно работая над этим при помощи дипломатических методов в духе умеренности и справедливости. И действительно, Горчакову удавалось долгое время удерживать Россию в стороне от наиболее острых конфликтов, не допуская ее военного вмешательства в вооруженные столкновения на европейской арене на протяжении более двадцати лет. Самым главным, ярким и, в какой- то степени, казусным достижением Горчакова является то, как он, в отличие от Бисмарка, используя лишь дипломатические методы, мирным путем сумел вернуть России статус европейской державы и выйти из международной изоляции. Ему удавалось локализовать начинавшиеся было разгораться конфликты, не давая им перерасти в полноценные боевые действия. Настоящей вершиной его дипломатического мастерства стал 1875 год, когда он сумел разрядить напряженную обстановку в Европе во время «военной тревоги», не позволив Германской империи повторно разгромить Францию.

Однако в чем-то их судьбы оказались схожими. Оба канцлера были упрямы, честолюбивы, долгое время не могли добиться расположения начальствующих к себе, конфликтуя с ними и создавая препятствия на своём карьерном пути. Несмотря на огромный опыт и долгую государственную службу ни Бисмарк, ни Горчаков не смогли предвидеть появление новых обстоятельств и потому не сумели подготовить себя, чтобы вовремя сойти с политической арены. Одного со скандалом отправили в отставку, другой, долгое время остававшийся формально во главе министерства, был постепенно и негласно смещён со своего поста. Таких ярких политиков как Бисмарк с Горчаковым, казалось, заменить никто не мог, но при этом их уход не сопровождался торжествами и громом салютов, шумными проводами. Это и омрачило последние дни их служения и жизни. Такой итог стал для них весьма болезненным для таких талантливых государственных деятелей. Их обоих отстранили от власти вопреки их воле, оттеснив их более молодыми кадрами.

И Бисмарк и Горчаков сильно отличались от современников, оставаясь при этом яркими деятелями своего времени. Горчаков был ярким представителем своей уже уходящей эпохи, «последним лицеистом», в то время как Бисмарк стал создателем своей, новой эпохи. Это отразилось, в том числе и на наличии литературного наследия. У Горчакова не осталось сил, здоровья и возможностей для подведения итогов своей жизни на бумаге. Короткие и небольшие заметки о своей жизни, продиктованные на склоне лет Горчаковым главному редактору журнала «Русская старина» М. Семевскому не могут сравниться с настоящим философско-публицистическим литературным памятником Бисмарка, который имел возможность после отставки еще восемь лет вспоминать и записывать события ушедшей эпохи в тихой и спокойной обстановке своего имения.

Подводя итог отношениям двух канцлеров, стоит заметить, что чаще всего в политике личные отношения - дело второстепенное, подчиненное конкретной политической ситуации и задачам государств. Однако в этом аспекте Горчаков и Бисмарк являются исключением. Связывающее их более чем 20-летнее общение, дружба и нарочитое подобострастное уважение, затем неприкрытая вражда и ненависть друг другу не могли не сказаться на том внешнеполитическом курсе, которого придерживались оба канцлера. Нельзя сказать, что этот фактор был определяющим, однако такая тенденция вполне соответствовало эпохе. Это признавал и сам Бисмарк, отмечавший в своих мемуарах опасность настроений Горчакова по отношению к Германии. На критику немецкого канцлера сам Александр Михайлович уже не мог ответить - к этому моменту он уже давно скончался. Таков печальный конец отношений двух европейских канцлеров - последнего в Российской империи и первого в Германской.

Список использованных источников и литературы

1. Источники

2. Bismarck und Russland. Enthullungenuber die BeziehungenDeutschiands und Russlands von 1859 bisheute. Berlin, 1926.

3. Бисмарк О. Мемуары «Железного канцлера». М.: Эксмо, 2015.544 с.

4. Бисмарк О. Мысли и воспоминания / Под ред. А.С. Ерусалимского. В 3-х т. М.: ОГИЗ. СОЦЭКГИЗ, 1940-1941.

5. Депеши посла в Париже Орлова министру иностранных дел Горчакову и Александру II / Красный архив. 1933. Т.6. С. 106-149.

6. Дневник Д. А. Милютина. В 4-х томах. Ред. и примеч. П. А. Зайончковского. М. Гос. Библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей. 1947, 1949, 1950 г.

7. Доклад A.M. Горчакова Александру II 13/25 апреля 1859 г. / Канцлер A.M. Горчаков: 200 лет со дня рождения. М., 1998. С. 243 - 244.

8. Конфиденциальная записка министра иностранных дел Горчакова Александру II / Красный архив. 1933. Т.6. С. 134.

9. Отто фон Бисмарк. Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга (1859-1862) / перевод с немецкого языка и комментарии В.С. Дударева. СПб. 2013.

10. Письма и депеши посла в Берлине Убри министру иностранных дел Горчакову и Александру II / Красный архив. 1933. Т.6. С. 106-149.

11. .Письма и депеши посла в Лондоне Шувалова министру иностранных дел Горчакову и Александру II / Красный архив. 1933. Т.6. С. 106-149.

12. .Письма О. Бисмарка A.M. Горчакову / Андреев А.Р. Последний канцлер Российской империи A.M. Горчаков. М., 1999. С. 113 - 126.

13. .Письма О. Бисмарка A.M. Горчакову / Красный архив. 1933. Т.6. С. 3 -11.

14. .Современные биографические очерки. Вильгельм I, король прусский. Бисмарк, канцлер Северо-Германского союза. Наполеон III, император французов. Эммануэль, король итальянский. Папа Пий IX Москва: тип. Ф. Иогансон, 1871. 168 с.