Антирелигиозная пропаганда 1918-1946 годов

До конца 1919 г. отношения у государственных органов с исламским духовенством и массами мусульман были не в самом плохом состоянии. Думается, это диктовалось не какими-то особыми симпатиями к исламу. Отношение новой власти, большевиков к исламу было, в принципе, таким же, как и к православию. Но за понятием «мусульмане» стояли миллионы населения национальных районов. Поэтому для завоевания этих масс на сторону революции необходимо было найти какие-то подходы к ним, не спровоцировать конфликт. Тем более на религиозной почве. Отсюда такая терпимость к мусульманскому духовенству, компромиссы с организациями мусульман-коммунистов и т.д.

Надо отметить, что курс на нормализацию отношений с мусульманскими массами Советское правительство и руководство большевистской партией старались осуществлять первоначально именно через мусульман-коммунистов. Так, по поручению В.И. Ленина Сталин провел активную работу по подготовке в ноябре 1918 г. в Москве I съезда мусульман-коммунистов, выступил на нем с приветственной речью от имени ЦК РКП (б). В ноябре 1919 г. Сталин вновь занимался организацией II Всероссийского съезда коммунистических организаций Востока, отметив в речи при его открытии: «Будем надеяться, что знамя… освобождения трудящихся масс Востока, знамя разгрома империализма будет донесено до конца с честью работниками коммунистических мусульманских организаций». На этом же съезде, собравшем около 80 делегатов от организаций мусульман-коммунистов Туркестана, Азербайджана, Хивы, Бухары, Киргизии, Татарии, Башкирии, Чувашии, Кавказа, Урала, выступил с докладом о текущем моменте В.И. Ленин. Съезд принял установки ЦК РКП (б) о работе среди мусульманским масс на Востоке и призывал мусульман всемерно поддерживать действия и политику Советской власти. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. - С. 89-94.

В.И. Ленин тоже отмечал: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся род влиянием своих мулл? …Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров»? Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении своих мулл». И хотя В.И. Ленин предупреждал при этом, что искусственное подталкивание процесса преодоления массами религиозного сознания недопустимо, тем не менее, это происходило сплошь и рядом. Даже в циркулярном письме ЦК РКП (б) об отношении к народам Востока, разосланном на места в начале 1920 года, говорилось о том, что партийные ячейки должны удвоить усилия, чтобы мусульманская беднота «прониклась коммунистической идеологией».

Но к концу 1919 года отношения между Советской властью и мусульманами обострились. Именно в это время было активизировано наступление на религию: агитационно-пропагандистское, культурно-воспитательное и административно-запретительное. Но все же большинство религиозных организаций других конфессий были весьма лояльны к Советской власти. Так, в 1923 году Центральное Духовное управление мусульман обратилось с воззванием к приверженцам ислама в СССР, в котором отмечалось: «Из всех когда-либо существовавших правительств Советское правительство является самым справедливым». В том же 1923 году старообрядческий архиепископ Московский и всея Руси Мелетий и епископ Петроградский и Тверской Геронтий выпустили «Архипастырское послание к христианам древнеапостольской старообрядческой христовой церкви», в котором говорилось: «Теперь, слава богу, у нас в России утвердилась рабоче-крестьянская власть». О своей приверженности идеалам социализма заявили в письме в газету «Известия» в ноябре 1923 года и руководители евангельских христиан во главе с Ив. Трегубовым.

Более взвешенный, спокойный, терпеливый подход партийных и государственных органов к религиозным организациям пробивал себе дорогу. Он базировался на признании того, что религия была еще очень существенным фактором в жизни многонационального и многоконфессионального общества страны.

С учетом этих особенностей в Средней Азии, например, допускался прием в партию не только верующих, но и мусульманского духовенства из числа поддержавших Советскую власть. По свидетельству очевидцев, на III съезде Советов Туркестана делались специальные перерывы для совершения намаза, в этих обрядах участвовали и коммунисты. В 1923 году 65,5 процента членов Бухарской компартии были верующие. Причем мусульманские священнослужители во многих случаях возглавляли партийные ячейки.

В апреле 1923 года на XII РКП (б) в ряде резолюций констатировалось, что «30-миллионное мусульманское население Союза Республик до сих пор почти в неприкосновенности сохранило многочисленные, связанные с религией, средневековые предрассудки», что не только не происходит снижение, а даже наблюдается «у восточных народов рост панисламизма, пантюркизма, у евреев наряду с распадом прежних соглашательских партий сильный рост сионистских клерикально-кадетских группировок, у поляков стремление захватить школу со стороны католического духовенства, у латышей и эстонцев рост баптизма и его влияния на молодежь».

В годы репрессий ударам подверглась не только Русская православная церковь, но и другие религиозные организации, лица духовного звания. В прессе приводились сведения о том, что «в Сибири по заданию одной иностранной разведки сектантские проповедники - евангелисты, баптисты, адвентисты - создали шпионскую организацию». Она занималась шпионской деятельностью в пользу Германии и Японии.

Как известно, сектанты вообще пользовались репутацией «пятой колонны» в СССР, их, особенно в 30-годы, все более открыто отождествляли с вражескими организациями. И вот в одном из номеров журнала «Антирелигиозник» за 1939 год было объявлено, что сектантские руководители Проханов, Одинцов, Павлов якобы еще с дооктябрьских времен сотрудничают со спецслужбами империалистических государств. Стало быть, и все руководимые ими общины давно выполняют задания вражеских подрывных центров.

Стандартные наборы обвинений предъявлялись и священнослужителям других религий. Утверждалось (правда, без выдвижения каких-либо доказательств), что, например, на Украине «был организован подпольный монастырь «Серцано»- диверсионно-разведывательный центр польских спецслужб». Здесь, мол, нелегально действовавшие монахи (а легальное существование монастырей всех конфессий к концу 30-годов в стране уже не разрешалось, все они были в административном порядке закрыты) дешевыми обедами привлекали к себе как можно больше лиц польского происхождения для проведения их обработки в «националистическом и антисоветском духе и вербовки в свои шпионские и диверсионные группы».

Особенно преследовались органами ОГПУ и НКВД, а также Союзом безбожников католики. К 1935 году из 946 католических костелов, имевшихся в России в 1917 году, осталось лишь 30, а из 853 священнослужителей - 16. Не менее 300 священнослужителей было расстреляно.

Преследованиям и репрессиям было подвергнуто и мусульманское духовенство. Не стеснялась в выражениях и печать, которая оскорбительно, грубо рассказывала о сущности ислама, его догматов, главных мусульманских праздниках. Так, журнал «Антирелигиозник» в 1938 году писал, что сущность уразы (обязательного для мусульман поста в течение месяца рамазан) - вражеская и реакционная, поэтому ее необходимо как можно скорее выкорчевать. А в следующем году на страницах «Антирелигиозника» объявлялся реакционным, враждебным народу и праздник курбан-байрам (праздник жертвоприношения, один из главных ежегодных праздников у мусульман), обвинив попутно во вредительстве и высшее духовенство мусульман России и Сибири. Автор статьи утверждал, что муфтий и член Центрального духовного управления в г. Уфе Фахретдинов и Тарджиманов являются германо-японскими шпионами чуть ли не с 20-годов. Хотя Тарджиманов активно помогал Советской власти в борьбе с голодом в 20-годы, призывая верующих к созидательному труду все годы своего служения. Старались обличить «врагов в чалмах» и другие.

Пострадали и ламаистские религиозные организации. Против лам органами НКВД тоже было проведено несколько карательных мероприятий.

Особым недоверием у властей пользовались те религиозные деноминации, которые имели связь с зарубежными религиозными организациями. Почти все они были на подозрении как «подручные вражеских разведок». Деятельность их, теплившаяся еще кое-как в 20-годы, повсеместно была прекращена. Над руководителями данных религиозных организаций состоялись судебные процессы, на которых были публично «вскрыты» их связи с вражескими подрывными центрами. Именно по таким обвинениям были привлечены к суду руководители менонитских общин.

Жестокий удар был обрушен на менонитские колхозы и коммуны, созданные российскими немцами в середине 20-годов. Известно, что ВЦИК тогда немало помогал меннонитам в создании колхозов. Но к концу 30-годов под административным давлением все больше менонитских колхозов и религиозных общин распадалось из-за подозрения их в профашистских и прогерманских симпатиях. Причем в этих симпатиях бездоказательно обвинялись не только верующие, но и советские, партийные, хозяйственные работники немецкой национальности. Так, в Немецком районе Западно-Сибирского края в середине 30-годов обвинялись в принадлежности к менонитской тайной вредительской организации председатель райисполкома, секретарь райкома ВКП (б), другие местные руководящие работники. Сообщалось также, что органами НКВД были «раскрыты» вражеские группировки меннонитов и на Украине. Там же С. 97-99

церковь атеистический большевик патриарх

3. Роль патриарха Тихона в отношении между церковью и большевиками

Великая октябрьская социалистическая революция, создавшая в нашей стране новую социальную реальность, поставила русскую православную церковь перед необходимостью адаптацией к принципиально иным условиям существования, чем те, в которых она находилась ранее. Эта необходимость не сразу была осознана церковным руководством и основной массой духовенства.

Нерелигиозными, а политическими мотивами руководствовался патриарх Тихон, предавая анафеме членов советского правительства и представителей советской власти на местах: они не были членами церкви и анафематствованию не подлежали, но анафема дискредитировала их в глазах верующих, провоцировала последних на антиправительственные действия, к чему и стремился глава церкви.

Из политических соображений ленинский декрет «об отделении церкви от государства и школы от церкви» был охарактеризован Тихоном, как «акт гонения на религию и церковь, что было воспринято духовенством как призыв к несоблюдению верующими законов новой власти. Между тем данный декрет не содержал в себе ничего дискриминационного по отношению к русской православной церкви. Она уравнивалась в правах с остальными религиозными объединениями, существовавшими в стране.

Тем не менее, следуя за патриархом, поместный собор 1917-1918 гг. призвал верующих всячески противодействовать проведению данного декрета в жизнь, не останавливаясь перед крайними мерами, вплоть до вооружённого сопротивления властям: «Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание». Регельсон Н. Трагедия русской церкви. Рaris. 1977. С. 16-24

Сугубо политические цели преследовал глава русской православной церкви и при публичном осуждении заключённого Советским правительством Брестского мира с Германией. Этот вопрос вообще не входил в компетенцию патриарха, но Тихон затронул его сознательно, так как рассчитывал на то, что отказ от мира приведёт к продолжению непосильной для нашей страны войны, которая обескровит Республику Советскую и ускорит её падение.

Отнюдь, не религиозными соображениями руководствовались иерархи и священнослужители русской православной церкви, поддержавшие внутреннюю контрреволюцию и иностранную интервенцию, то есть открыть вставшие на сторону прямых и явных врагов советской власти. Поступая, таким образом, они защищали не православие, а привилегии церкви как феодального учреждения, крупного собственника, эксплуататора. Кошеваров А.Н. Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви. 1917-1945 гг. СПб, 1995. С. 63-66

Проводя такую политическую линию, осуществляя все эти антисоветские акции, патриарх и его единомышленники надеялись, что за ними пойдут не только епископат, монашество и духовенство, но и основная масса прихожан православных храмов, благодаря чему Советская власть будет изолирована от верующих трудящихся, составляющих основную массу населения. Однако их надеждам не суждено было сбыться.

Подстрекательские высказывания и действия патриарха Тихона были восприняты как недопустимое вмешательство духовенства в политику как антинародные деяния и осуждены не только словом, но и делом - проведение в жизнь декретов и распоряжений советской власти. Сложилась беспрецедентная для русского православия ситуация: возникли реальные предпосылки разрыва между церковной иерархией и частью прихожан. Русская православная церковь оказалась перед лицом острого кризиса.

Разрушительность этого кризиса усугублялась тем, что антисоветские акции церковного руководства не были поддержаны и всем духовенством. Против них выступила часть приходских священников и богословов либерального толка - главным образом бывшие участники обновленческого движения, возникшего в русском православии в начале ХХ в. и подавленного церковью в годы политической реакции, наступившей после поражения революции 1905-1907 гг. Обновленцы критически относились ко многим сторонам дореволюционной церковной жизни. Они приняли революцию и перемены в положении церкви. Им было ясно, что революция несет угрозу не церкви как таковой, а лишь старым формам церковной жизни.

Эта часть епископата и духовенства понимала, что церковная контрреволюция наносит непоправимый урон русскому православию, поскольку восстанавливает против церкви верующих трудящихся, ставших на сторону революции, принимавших участие в установлении Советской власти и в строительстве нового общества.

Поместный собор 1917-1918 гг. пригрозил было лояльно настроенному епископату и духовенству всевозможными санкциями, приняв с этой целью 19 апреля 1918 г. особое «определение». Однако своей цели - мобилизации всех священнослужителей и мирян на борьбу с Советской властью - «соборным отцом», возглавляемым патриархом Тихоном, достигнуть не удалось.

Почувствовав угрозу самоизоляции, иерархическая верхушка русской православной церкви решила изменить тактику: не афишировать своей солидарности с внутренней контрреволюцией и иностранной интервенцией, отказаться от открытых призывов к свержению Советской власти и публично заявить о таком отказе. 8 октября 1919 г. патриарх Тихон опубликовал послание, в котором содержался призыв к епископату и духовенству «уклоняться от участия в политических партиях и выступлениях», «повиноваться всякому человеческому начальству в делах мирских» и не давать Советскому правительству повода для подозрений в нелояльности.

Но стратегия тихоновцев осталась прежней: ожидание падения Советской власти и готовность содействовать этому падению при наличии благоприятных обстоятельств. В начале 20-х годов небывалая засуха в Поволжье и ряде других регионов страны создала угрозу голодной смерти для миллионов людей. Нужны были средства для закупки хлеба за границей, а их у Республики Советов не было. Возникла идея использовать для этой цели часть ценностей, сосредоточенных в храмах. 23 февраля 1922 г. ВЦИК издал декрет, согласно которому местным Советам предлагалось в месячный срок изъять из церковных имуществ драгоценные предметы из золота, серебра и камней и передать их в органы Народного комиссариата финансов со специальным назначением в фонд Центральной комиссии помощи голодающим.

Тихон решил сорвать проведение этого декрета в жизнь и тем самым сделать Советскую власть беззащитной перед лицом голода, ускорить ее крах. 28 февраля 1922 г. он обнародовал послание, в котором заявил: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается законами вселенской церкви и карается ею как святотатство».

Приверженцы патриарха восприняли это послание как призыв к активным антисоветским действиям. Они натравливали религиозных фанатиков на членов комиссий, занимавшихся изъятием церковных ценностей, что привело к многочисленным эксцессам с кровавым исходом. Однако ни сорвать проведение в жизнь декрета, ни помешать эффективной борьбе с голодом, ни восстановить население охваченных засухой районов страны против Советской власти церковники не смогли и в этот раз.

Наиболее активные организаторы и участники антисоветских церковных акций предстали перед народным судом и были сурово наказаны за противозаконные действия подрывного характера.

На одном из судебных процессов в качестве свидетеля выступал сам патриарх Тихон, попытавшийся уйти от ответственности и переложить всю вину на непосредственных участников эксцессов. Однако факты и документы, представленные суду, с неопровержимостью доказали, что злостный саботаж мероприятий Советского правительства по борьбе с голодом осуществлялся епископатом и духовенством по прямому указанию главы церкви. По делу патриарху Тихона началось следствие, а сам он был изолирован.

Русская православная церковь оказалась без своего лидера. Давно начавшийся кризис доверия религиозных масс «к духовным пастырям» усугубился кризисом церковного руководства. Русской православной церкви требовалось обновление, которое ей не могли дать ни сам Тихон, ни его ближайшее окружение, им уже никто не верил, да и сами они были недееспособны. Разрешением кризиса традиционного русского православия занялись уже упоминавшиеся сторонники либерально-обновленческого движения, настроенные оппозиционно по отношению к Тихону и осуждавшие его за подмену религии политикой. Они считали, что русскую православную церковь следует незамедлительно перевести на позицию лояльности по отношению к Советской власти и начать этот процесс необходимо с устранения от руководства церковью патриарха Тихона. Нахождение патриарха под следствием было воспринято ими как благоприятное условие для начала реформаторской деятельности.

К тому времени церковные оппозиционеры объединились в «группу прогрессивного духовенства и мирян». Члены этой группы - священники Введенский, Калиновский, Красницкий и Белков, а также псаломщик Стадник - посетили 12 мая 1922 г. в Донском монастыре находившегося под следствием патриарха Тихон и попытались уговорить его снять с себя полномочия главы церкви. Уговоры не дали желаемых результатов. Через некоторое время они наконец-то добились своего: приняли у него церковные дела якобы для передачи их митрополиту Агафангелу, назначенному Тихоном своим преемником. Действия Тихона были истолкованы как самоустранение от руководства церковью и предоставление права епископату и духовенству без него решать вопрос о церковном управлении.

Противники Тихона высказались за скорейший созыв поместного собора для суда над виновниками церковной разрухи, решения вопроса об управлению церковью и об установлении нормальных отношений между ней и советской властью. Так как противники «тихоновщины» были организационно разобщены; они составили несколько конкурировавших церковных групп. Совокупность программ, разработанных обновленческими группами и представленных на всеобщее обсуждение, предусматривала модернизацию церкви. Но первое место отводилось в этих программах политической переориентации русской православной церкви, нормализации ее отношений с Советской властью.

Реакция верующих на программные установки обновленцев не была однозначной. Многие опасались, что проекты церковных преобразований радикальны и проведение их в жизнь нанесет непоправимый урон православию, подорвет устои церкви.

29 апреля 1923 г. открылся поместный собор, на который реформаторы возлагали самые радужные надежды. Однако в ходе заседания выяснилось, что к столь глобальной модернизации русского православия обновленцы не готовы. Поэтому были санкционированы лишь минимальные преобразования, получившие поддержку со стороны духовенства и мирян. Наибольшее единодушие было проявлено при рассмотрении вопроса о патриархе Тихоне. Он был изобличен в контрреволюционной деятельности и лишен не только патриаршего сана, но и монашества.

Сразу после завершения Поместного собора началась подготовка и к суду над Тихоном. Из-под домашнего ареста в Донском монастыре он к тому времени был переведен в тюрьму ГПУ. Но этот суд умело сорвал сам Тихон. Организаторы процесса надеялись, что им удастся осудить не только патриарха Тихона, но и всю «тихоновскую церковную контрреволюцию». Тихон понимал, что тем самым будет осуждена и ортодоксальная Русская православная церковь, а обновленцы, таким образом, утвердят свое господство, расколов и обескровив Церковь. Поэтому он решил не доводить дело до суда. В середине июня, находясь в тюрьме ГПУ, Тихон обратился в Верховный суд с заявлением: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям… Я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стражи…» Это заявление обескуражило некоторых организаторов процесса. Ведь получалось, что Тихон до суда признавал свою вину и раскаивался. Позднее Тихон написал обращение к епископату, духовенству и мирянам.

Оба документа имели принципиальное значение: они санкционировали переход на позицию лояльности к Советской власти всей русской православной церкви. Тем самым обновленцы лишались своего главного преимущества перед тихоновцами и должны были изыскивать иные возможности для привлечения к себе духовенства и верующих. А у Тихона появился шанс удержать под своим влиянием ту часть священнослужителей и мирян, которую прежняя антисоветская деятельность не устраивала. И он этого шанса не упустил.

Посланием от 15 июля 1923 г. Тихон объявил, что он возвращается к руководству церковью. После выхода на свободу Тихон развернул широкую кампанию по дискредитации обновленчества в глазах клира и мирян. И до своей смерти не сходил с позиции лояльности. Верность этой позиции он подтвердил в своем завещании, обнародованном «Известиями ВЦИК» 15 апреля1925 г. Бычков С.С. Большевики против русской церкви. Очерки по истории русской церкви (1917--1941 гг.). -- 1-е. -- Москва, 2006. -- Т. II. -- 1500 экз. С. 200-211

4. Антирелигиозная деятельность в годы репрессий

В феврале 1929 г. секретарь ЦК ВКП (б) Л.М. Каганович разослал по стране директивное письмо под названием «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В этой директиве «партийцы, комсомольцы, члены профсоюзов и других советских организаций" подвергались разносу за недостаточную ретивость в «процессе изживания религиозности». Духовенство объявлялось Л.М. Кагановичем политическим противником ВКП (б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов» для «контрнаступления на мероприятия советской власти и компартии». Вождь отдает четкие приказы учреждениям, которые призваны были к просвещению темных масс: Главлиту оказывать поддержку издательской работе ЦС СВБ и местных «Союзов безбожников» и решительно бороться с тенденцией религиозных издательств к массовому распространению своей литературы и изданию мистических произведений. НКВД и ОГПУ не допускать никоим образом нарушения советского законодательства религиозными объединениями. Школы, суды, регистрация гражданских актов должны быть полностью изъяты из рук духовенства.

8 апреля 1929 г. президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах «молитвенных домов», просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась. Духовенство устранялось от участия в хозяйственных и финансовых делах, так называемых двадцаток. Частное обучение религии, дозволенное декретом 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», теперь могло существовать лишь как право родителей обучать религии своих детей. На этом же заседании президиум ВЦИК образовал «Постоянную комиссию по вопросам культов» под председательством П. Г. Смидовича для административного надзора за религиозными общинами; в состав комиссии введены были представители таких народно-воспитательных учреждений, как Наркомпрос, ВЦСПС, НКВД, Наркомюст, ОГПУ. XIV Всероссийский Съезд Советов изменил 4 статью Конституции, в новой редакции говорилось о «свободе религиозного исповедания и антирелигиозной пропаганды». НКВД в инструктивном циркуляре председателям исполкомов всех ступеней строго предписывал уделить серьезное внимание надзору за деятельностью религиозных объединений, «зачастую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующих в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся». Желнакова Н.Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви 1920-30 гг. Канд. Ист. Наук. М., 1995. С. 77-84

От слов к делу тогда переходили незамедлительно. Как вспоминает профессор А.И. Козаржевский, «на Пасху в церкви посылались хулиганы, которые свистели, ругались... подвозили усилительные установки и громом вульгарной музыки старались заглушить церковное пение. Китайцы из коммунистического университета народов Востока врывались в храм Христа Спасителя, тушили лампады и свечи». Для борьбы с религиозными предрассудками в стране вводилась 5-дневная рабочая неделя со скользящим выходным днем. Началось массовое закрытие церквей.

На 1 января 1928 г. Русская Православная Церковь имела на территории РСФСР 28 560 приходов (вместе с обновленческими, григорианскими и самосвятскими приходами в нашей стране оставалось тогда еще около 39 тыс. общин -- примерно 2/3 от дореволюционного их числа). В 1928 г. в РСФСР закрыли 354 церкви, а в 1929-м -- уже 1119, из которых 322 были разрушены. В Москве до 1917 г. было около 500, а в нынешних границах города -- около 700 храмов, а к 1 января 1930 г. осталось только 224 церкви, еще через два года в столице в ведении Московской Патриархии находилось 87 приходов. В Рязанской епархии закрыто было в 1929 г. 192 прихода; в Орле в 1930 г. не осталось ни одного православного храма. Закрытые храмы приспосабливались под производственные цехи, под склады, под квартиры и клубы, а монастыри -- под тюрьмы и колонии. Русское православие: вехи истории / Науч. ред. А. И. Клибанов.- М.: Политиздат, 1989. С. 221-231

По всей России шла война с колокольным звоном. Колокола сбрасывали под тем предлогом, что они мешают слушать радио и оскорбляют религиозные чувства нехристиан. Колокольный звон запрещался постановлением местных властей в Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове. Вначале 30-х гг. был снят и перелит самый большой в России 67-тонный колокол Троице-Сергиевой лавры. Запрещен был колокольный звон и в Москве. По словам А. И. Козаржевского «Воробьевы горы находились за официальной границей города и до повсеместного запрета звона москвичи ездили туда послушать незатейливый благовест скромной Троицкой церкви. Одно время были запрещены рождественские елки. Приходилось всеми правдами и неправдами добывать деревце, украшать, завесив окна плотными шторами, чтобы сознательные соседи (порвавших с религией называли «разобравшимися») не видели». Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. - С. 230-236

Иконы уничтожались тысячами; в газетах часто появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами. Рвали и сжигали богослужебные книги, при разгроме монастырей гибли рукописные книги, хранившиеся в библиотеках, переплавлялась драгоценная церковная утварь. Народ в большинстве своем оставался еще верующим и православным, и не многих удавалось вовлечь в святотатственные преступления, но остановить святотатцев, удержать от кощунственных злодеяний, защитить святыни было некому. Не только физически, но и духовно народ был раздавлен. В стране вводились продовольственные карточки, но «служителям культа» эти карточки не полагались, они могли жить только на подаяние. Советский режим беспощадно мстил даже детям. О трагической участи детей духовенства вспоминал артист Евгений Лебедев, сын священника: «В глухом приволжском городке Балаково отец служил в церкви Иоанна Богослова, и сколько же мне, братишке, сестрам за это доставалось, особенно в школе. Только и слышишь, бывало: «Эй, ты, поп, попенок, кутейник!» Учиться нам, «кутейникам», позволялось лишь до четвертого класса, и с каждым годом издевательства сверстников становились все мучительней. Да еще «умная» учительница вносила свою лепту: «Ну что, «лишенец», опять ходил в церковь? Опять слушал этот опиум для народа? Ступай к отцу и скажи, что он -- длинноволосый дурак!»

Что такое «лишенец», я еще не понимал, что такое «опиум», не знал, но ноги все равно становились ватными. А сколь тяжело было отцу».

В феврале 1932 г. конференция ВКП (б) объявила о выполнении первой пятилетки в 4 года и утвердила второй пятилетний план. 15 мая "Союз воинствующих безбожников" спланировал свою пятилетку: в первый год закрыть все духовные школы (они оставались еще у обновленцев, а у патриаршей православной Церкви их давно уже не было); во второй -- провести массовое закрытие храмов, запретить издание религиозных сочинений и изготовление предметов культа; в третий год выслать всех служителей культа за границу (в реальной обстановке тех лет слово «заграница» было, конечно, своеобразным эвфемизмом); в четвертый -- закрыть оставшиеся храмы всех религий и, наконец, в пятый -- закрепить достигнутые успехи. Таким образом, воинствующие атеисты полагали, что к 1 мая 1937 г. «имя Бога должно быть забыто на всей территории СССР». Реальные цели: закрыть, запретить, выслать -- были вполне достижимы, но несбыточными оказались мечтания о полном забвении имени Божия, ибо вратам адовым, даже когда число его слуг легион, Церкви не одолеть. В 1932 г. в "Союзе воинствующих безбожников" насчитывалось 5,7 млн. членов, и это был тот максимум, которого удалось добиться. «Союз» опекал 50 антирелигиозных музеев и выставок, издавал журналы и книги. И весь этот легион брошен был партийным руководством на сокрушение Церкви. Но «работу адову» по преимуществу делали все-таки не безбожные музеи и антирелигиозные выставки, не атеистические газеты и материалистические журналы, а карательные органы. Главным средством атеистической пропаганды оставались аресты, ссылки и расстрелы верующих, закрытие и разрушение храмов. Цыпин В. История русской православной церкви. 1917-1990. М., 1994. С. 78-93

Число действующих храмов вначале 30-х гг. сократилось катастрофически. В Ленинградской епархии за год закрыли 355 церквей, в Горьком за два года -- 305 церквей, во Владивостоке в 1932 г. осталась одна церковь, да и та в доме священника, где службы совершались тайно. В Самаре и Тамбове к 1933 г. было по одному действующему храму, в Хабаровске в это время закрыли последний. Не лучше положение было и в Москве, где к 1933 г. в юрисдикции Московского Патриархата осталось 87 храмов. Были разрушены церкви Николы Стрелецкого (у Боровицкого моста) и великомученика Георгия Победоносца на Красной Горке (ул. Моховая, с 1818 по 1837 г.-- университетская церковь), храм архидиакона Стефана за Яузой (Таганская ул.); в 1933 г.-- Спас на Бору (Кремль), святителя Николая «Большой крест» на Ильинке, святителя Тихона на Арбатской площади, в 1934 г.-- храмы Троицы в Полях и Владимирской иконы Божией Матери (в Китай-городе), часовня великомученика Пантелеимона, приписанная к Свято-Пантелеимоновскому русскому монастырю на Афонской горе, храм Воздвижения Креста Господня на Воздвиженке и еще много других. Там же С. 101-107

К середине 30-годов Союз воинствующих безбожников (СВБ), созданный, по выражению его руководителя Ем. Ярославского, как «инструмент для практической борьбы с религией», поразил сильнейший кризис. Немало республиканских, краевых и областных организаций прекратили свою работу и во многих случаях, по сути, самораспустились. Значительно сократилась численность безбожников, тогда как в начале 30_х гг. Ярославский говорил о создании пятимиллионного союза. Правда, эта цифра вызывает большие сомнения. Ведь именно в 30-е гг. Союз воинствующих безбожников подвергался сильной критике со стороны ЦК ВКП (б), ЦК ВЛКСМ, других общественных организаций, печати «За слабую работу по вовлечению масс в дело борьбы с религиозным дурманом», да и самокритичных выступлений руководителей Союза тоже было не мало. К тому же простые подсчёты показывают, что в начале 30-х гг. практически невозможно было достичь пятимиллионного рубежа в численном составе Союза, так как даже в первой, пожалуй, самой активной, в период работы Союза - с 1925-1929 г. - в нём едва насчитывалось около полмиллиона членов.

И хотя Ярославский публично заявил о том, что атеизация масс идёт гигантскими темпами, утверждения эти подлинными цифрами не подтверждаются. Выступая в декабре 1937 г. на Всесоюзном совещании работников Союза воинствующих безбожников, сам Ярославский признал состояние антирелигиозной работы в стране очень слабой.

Причин резкого спада в деятельности Союза воинствующих безбожников несколько. Во-первых, массы к тому времени устали от конфронтации, а антирелигиозная работа всё более приобретала характер некоего универсального средства борьбы с «вредителями в рясах» и их «приспешниками» - верующими. Многие энтузиасты - безбожники были разочарованы малыми успехами в борьбе с религией (большинство населения страны оставались верующими) и отворачивались от казавшейся им ранее такой заманчиво - перспективной работы. Рост безбожия в массах шёл, но не так быстро, как того хотелось наиболее нетерпеливым борцам с религией.

Сильно помешал антирелигиозной работе разразившейся в стране голод; он посеял страх, неуверенность людей в настоящем и будущем. По всей стране ходили толпы нищих, обездоленных, изгнанных из монастырей монахов и монахинь. Это накалило и без того острую ситуацию в обществе: усилились проповеди о скором наступлении «конца света» и «страшного суда» и т.п.

Обострению религиозного чувства, а не редко и проявлению фанатизма верующих способствовали административной меры борьбы с религией и репрессии по отношению к служителям культа. Многие представители духовенства были привлечены к уголовной ответственности, осуждены, сосланы, поражены в правах за «разжигание ненависти у верующих к советской власти». Около ста архиереев и не менее тысячи рядовых священников содержались в заключении.

Не мало ошибок было допущено и в самой деятельности союза безбожников: бесконечные реорганизации, чистки, кампании в низовых организациях, проводимые по инициативе Центрального Совета по разным поводам, изматывали и дезорганизовывали рядовых членов союза, порождая у них (в массе своей теоретически и методически малоподготовленных, малограмотных людей) лишь озлобленное неприятие каких-либо открытых дискуссионных форм пропагандистского воздействия на верующих, провоцируя позывы к административному нажиму, к закрытию и уничтожению церквей и монастырей, к преследованию духовенства. Всё это вызывало протест верующих, достигавший иногда значительного общественного звучания.

Неудачи и провалы в борьбе с религией, наличие в стороне огромного числа верующих и сочувствующих церкви людей объяснялись в официальной пропаганде только лишь слабой постановкой антирелигиозной работы, нежеланием кадров заниматься этой деятельностью. В этот период партийных, комсомольских документах постоянно присутствует негативная оценка состояния антирелигиозной работы, осуществлявшейся в основном силами Союза воинствующих безбожников. Союз же безбожников в лице своего центрального руководства, напротив, многие неудачи и недостатки своей деятельности старался переложить на плечи партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. Словом, никто не хотел брать на себя ответственность за кризисное состояние антирелигиозной работы в массах.

Но если Центральному Совету до середины 30-х гг. удавалось ещё более или менее отбиваться от обвинений в своей бездеятельности благодаря контратакам на критиков Ярославского, сохранившего определённое влияние партии, то в 1936-1937 гг. ссылки на партию в целях самообороны стали опасны.

Правда, был и ещё один испытанный путь - вновь повести атаку на «наглеющую поповщину». Опять обвинить её в ожесточённой антисоветской контрреволюционной деятельности и тем самым списать на церковников все грехи за провал антирелигиозной работы. От такого варианта никто и не думал отказываться: он был всегда рядом, как запасной козырь. К тому же все тогда понимали, что одной атаке на «поповщину» будет теперь маловато. «Охота на ведьм», как тогда многие кадры понимали, разворачивалась гигантская. Топор был занесён над головами большого числа виднейших партийных и государственных деятелей, стало быть, «игра» шла по крупному. Требовалось покаяние, признание в «связях с врагами, двурушниками», которые, мол, ослабили антирелигиозную работу среди масс. Одним словом, необходимо было найти врагов в своих рядах, тем самым объяснив, почему не удалось по-настоящему развернуть антирелигиозную работу среди масс. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. - С. 221

В «Охоте на ведьм», которая началась по всему театру антирелигиозной работы, много зависело от того, кто начнёт атаку первым. Поэтому практически одновременно нанесли обвинения «во вражеской деятельности» в адрес друг друга местной организации Союза воинствующих безбожников - на Центральный совет, центр - на местные организации. Однако все боялись выступить против Ярославского. Хотя обвинения в его адрес были, но он ловко перевёл их на А. Лукачевского. В декабре 1936 года состоялось совещание ЦС СВБ, на котором Ярославский и другие выдвинули против Лукачевского и его сторонников обвинения. Судьба Лукачевского была решена. Сначала он был освобождён от работы, а вскоре и объявлен «врагом народа». «Врагами народов» были объявлены и некоторые другие работники ЦС СВБ.

В середине 30-х гг. повсеместно продолжалось закрытие церквей, но тем не менее размах кампании не удовлетворял идеологов антирелигиозного фронта. Из докладной записки Постоянной комиссии по культовым вопросам "Отношение их к проекту новой Конституции" видно, что осенью 1936 г. на территории СССР оставалось 18 тыс. «молитвенных зданий», из которых, вероятно, около половины принадлежало Русской Православной Церкви, а на 1 января 1931 г. патриаршая Русская Православная Церковь имела 23 213 приходов. Только первая половина 30-х гг. унесла более 10 тыс. храмов. В Москве разрушили Казанский собор (с 27 июля по 9 сентября 1936 г.), Никольский греческий монастырь на Никольской улице, храм святителя Николая Чудотворца в Хлынове, Георгиевский монастырь на Большой Дмитровке, церковь Николы в Столпах (в Армянском переулке), церкви Воскресения Словущего на Малой Бронной, Рождества Христова в Палашах и множество других храмов. В 1935 г. прекратилось издание «Журнала Московской Патриархии». На заседании 10 февраля 1937 г. Постоянная комиссия по культовым вопросам рассмотрела 74 дела о ликвидации религиозных общин и не поддержала закрытие храмов только в 22 случаях, а всего за год закрыли свыше 8 тыс. церквей. В Москве это были Страстной и Симонов монастыри, церковь Николая Чудотворца в Кошелях (на Яузской улице), церковь Спаса-Преображения в Спасской слободе (Большая Спасская улица). При разрушении Симонова монастыря уничтожено кладбище, а церковь Николая Чудотворца в Драгах уничтожалась в два захода: в 1937 г. снесена колокольня, в 1939 г.-- сам храм. И, конечно, все эти разрушения производились "по многочисленным просьбам трудящихся коллективов « в целях «улучшения планировки города». В результате этого опустошения и разорения на огромных просторах РСФСР осталось около 100 храмов, почти все в больших городах, в основном, тех, куда пускали иностранцев. Эти храмы так и называли «показательными». Несколько больше, до 3% дореволюционных приходов, сохранилось на Украине. В Киевской епархии, которая в 1917 г. насчитывала 1710 церквей, 1435 священников, 277 диаконов, 1410 псаломщиков, 23 монастыря и 5193 монашествующих, в 1939 г. осталось всего 2 прихода с 3 священниками, 1 диаконом и 2 псаломщиками. В Одессе осталась одна действующая церковь на кладбище.

Одновременно осуществлялась кампания по обвинению во враждебной деятельности руководителей крупнейших организаций на местах, которые своими «преступными действиями» якобы развалили союз. Особенно острым нападкам подвёргся руководитель ЦС СВБ Украины Д. Игнатюк. Вскоре он был объявлен врагом народа. Его назвали не только вредителем, но и фашистским шпионом. Так создавались мифы о гигантском кольце врагов, окруживших СССР и систематически внедрявших своих агентов во все поры советского общества, в том числе и в серы антирелигиозной работы.

Приклеивание ярлыков «шовинистов и националистов» руководящим деятелям местных и республиканских организаций вообще стало практикой в руководстве ЦС СВБ СССР. В этом были обвинены и сняты с работы главный редактор татарского антирелигиозного журнала «СУГЫШЧАН АЛЛАСЫЗ» Б. Мансуров, руководили Союза безбожников Грузии Гогиберидзе, Андриадзе и другие. В национализме, троцкизме, пробухаринских настроениях были обвинены и затем репрессированы руководящие кадры организации CВБ Белоруссии, Узбекистана, Бурят- Монгольской, Мордовской, Удмуртской, Крымской АССР.

Гонения, преследования, аресты и физическое уничтожение кадров за потерю «классовой бдительности», пособничеству врагам «шпионской - террористическую деятельность» имели место в организациях CВБ Свердловской, Саратовской, Куйбышевской, Ивановской, Сталинградской и других областей и краёв Российской Федерации.

Наиболее массированной атаки и едва ли неполному разгрому подверглась самая дееспособная и лучше всех укомплектованная к тому времени научными кадрами пропагандистов, лекторов - антирелигиозников Ленинградская организация CВБ. Её многолетний руководитель, опытный практик антирелигиозной работы, высококвалифицированный учёный Н. Маторин был заклеймён как «враг народа». Осенью 1937 года с разгромными статьями о «враждебной деятельности» Н. Маторина выступили Ярославский и Олещук.

При наличии общей тенденции, а также желания Ярославского, Олещука и ряда других руководителей ЦС CВБ списать всю ответственность за развал антирелигиозной работы в стране насчёт «вражеской деятельности фашистских шпионов и троцкистско-бухаренских наймитов» они часто предъявляли людям обвинения, настолько различные по своему характеру, что нередко одно прямо противоречило другому. Получалось, что «враги народов» разваливали антирелигиозную работу, возбуждали верующих против советской власти, успевая каким-то образом и прекращать в массовом порядке деятельность церквей и тут же одновременно препятствовать безбожному активу, закрывать эти «очаги религиозного дурмана и мракобесия». Таких выступлений, странных по своей логике и бесчеловечных по существу, было немало в большой кампании по «выявлению врагов народа на антирелигиозном фронте».

Масштабы этой кампании были столь велики, что её мишенями и жертвами становились не только собственно работники антирелигиозных общественных организаций, но и партийные, комсомольские, профсоюзные деятели, критиковавшие ранее в той или иной степени различные крайности практики «безбожного движения» в стране. К примеру, Ф. Олещук неоднократно яростно обрушивался в своих выступлениях на целый ряд видных партийных и общественных деятелей, пострадавших от сталинского произвола и беззакония в конце 30-х гг., огульно обвиняя их ещё и в «преднамеренном вредительстве на антирелигиозном фронте». Он говорил, что троцкистами, бухаринцами и другими «врагами народа» всеми средствами и способами ликвидировалась антирелигиозная пропаганда и тормозилась деятельность Союза воинствующих безбожников.

Частым и особенно яростным нападкам за «вредительскую деятельность на антирелигиозном фронте» подвергались А.И. Рыков, Н.И. Бухарин, другие участники так называемой «правой оппозиции».

Церковь была втянута в этот кровавый процесс по «очищению страны от врагов народа», в число которых было включено немало священнослужителей, рядовых верующих.

Основным двигателем этого жёсткого процесса выступала бесчеловечная и авантюрная концепция Сталина об обострении классовой борьбы в обществе по мере строительства социализма. Согласно этой концепции, церковь могла находиться только в лагере противника социализма.

Так формировалась общественное мнение о чуждости делу рабочего класса и интересам социалистического государства сущности всяких религиозных организаций. Причём в плену подобных пропагандистских клише оказывались нередко не только рабочие крестьяне, не имевшие достаточного образования, но и крупные деятели партии и государства. Даже С.М. Киров, не одобрявший, как известно, массовых репрессивных мер по отношению к крестьянству, склонялся, тем не менее, в вопросах борьбы с религией к необходимости принятия жёстких шагов по ограничению влияния духовенства и церкви на массы, не исключая и репрессивных действий.

Объявление «войны религии» совпадает с наступлением в деревни на кулака, середняка и проведением коллективизации. Среди тех, кому наносился главный удар, было, естественно, и духовенство. Особую остроту эта борьба с духовенством приобрела к 1937 году, то есть когда достигла трагического апогея кровавая расправа с партийными и советскими кадрами, миллионами простых людей, которые потенциально могли быть несогласными со сталинской концепцией казарменного социализма.

Курс на объявление войны духовенству вполне устраивал и руководителей системы антирелигиозной работы в стране. Ведь активная деятельность духовенства была объявлена одной из главных причин провала антирелигиозной работы в массах в тот период.

Один из самых шумных судебных процессов по делу над духовенством состоялся в тот период в Горьком. Набор обвинений был стандартным: шпионаж в пользу фашистской Германии, антисоветская, контрреволюционная, а также террористическая деятельность. При этом в числе врагов советской власти назывались не только церковные иерархи, но и рядовые прихожане.

Общественному мнению, таким образом, навязывалась мысль о подготовке в стране широкого заговора духовенству, руководимого зарубежными центрами и направленного на свержение советской власти.

Судебные процессы по делу над монахами и священниками, уличёнными якобы во вредительской, шпионской деятельности состоялись во многих городах СССР.

Подобным ударам подверглась не только Русская православная церковь, но и другие религиозные организации, лица духовного звания других конфессий.

Как следует поступать с врагами, об этом долго не размышляли. Врагов уничтожали (притом зачастую не столько врагов) под любыми предлогами, чаще всего сомнительными или весьма малозначительными. Эти репрессивные меры не дали их инициаторам и вдохновителям желаемых результатов. С уничтожением духовенства и культовых зданий отнюдь не исчезла потребность многих людей в религиозной вере. Религиозность лишь стала принимать другие формы, часто уродливые, фанатичные. На том же IV пленуме ЦС CВБ СССР признавалась, что в целом в стране религиозность населения оставалась ещё весьма высокой. В сельской местности, например, до 70% жителей многих деревень и посёлков продолжали верить в Бога, хотя в них уже почти не осталось церквей и священников.

Всесоюзная перепись населения, проведённая в январе 1937 года и объявленная Сталиным «фальсифицированной врагами народа», показала: 60-70% опрошенных назвали себя верующими. Не от того ли, что цифра эта испугала Сталина, больше в переписных листках этого пункта не было?

Следование концепции Сталина принесло много страданий людям. Ведь прямолинейность, догматизм и косность мышления, репрессивные меры по отношению к инакомыслящим ещё никогда никому ни в чём не приносили подлинных побед. А там, где результаты подобных действий принимались или выдавались за победу, вскоре обнаруживался горький осадок поражения. Ни терпимость и жестокость порождают лишь жестокость и нетерпимость, да разве что ещё апатию, скепсис, безверие и бездуховность. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1889-1938. М. 1992. С. 7-11

5. Отношение Сталина к церкви. Политика государства в годы войны

Во время Великой Отечественной войны советского народа против гитлеровской Германии позиции православной церкви в обществе укрепились. Этому способствовал целый ряд факторов. Укажем лишь два из них.

Фактор первый: тяготы войны, несущей массовые страдания, трудности военного времени, потеря родных и близких, беды и лишения вернули в церковь часть тех советских людей, которые покинули ее в предвоенные годы, но не успели утвердиться на позициях научного атеизма. Особенно интенсивно развивался этот процесс на временно оккупированной врагом территории, где горе людей достигло высшей точки и толкало их на поиски хотя бы иллюзорной формы утешения, каковой является религия.

Фактор второй: патриотизм руководства и основной массы духовенства русской православной церкви. За исключением горстки архиереев и священнослужителей, предавших свою паству и ставших на путь сотрудничества с оккупантами, все церковнослужители с митрополитом Сергием во главе призвали на священную народную войну с врагом. Как только началась Великая Отечественная война, митрополит Сергий обратился ко всем верующим и духовенству с посланием, в котором говорилось: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием, принудить его пожертвовать благом и целостностью родины, кровными заветами людьми к своему отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С божьей помощью и на сей раз, он развеет в прах фашистскую вражескую силу…

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины…».

Более 23 раз митрополит Сергий за годы войны обращался с патриотическими призывами к пастве.

Надежды агрессора найти в лице верующих «пятую колонну» не оправдались. Были служители культа, которые сражались в действующей армии, в партизанских отрядах. Известно, с какой стойкостью переносил все тяготы блокады вместе с жителями города, призывая верующих к мужеству, митрополит Ленинградский Алексий, награжденный медалью «За оборону Ленинграда».