Со временем по нарастающей экспоненте стали нарастать тревожные сообщения о росте недовольства политически активных жителей колонии в отношении указанного законопроекта. Собиравшийся народ выражал яростно критиковал положения акта, указывая, что подобные законодательные меры нивелируют их положение как равноправных сограждан империи и являются прямым фактом дискриминации их юридического и финансово-экономического статуса. Особое возмущение предпринимателей и плантаторов провоцировала абсентеистская и верноподданническая позиция местной колониальной администрации. Возникшее социально недовольство в среде колонистов было столь велико, что ряд представителей последней обратились к метрополии с просьбой о дальнейших инструкциях в ситуации нарастании общественных волнений. Так, СМИ указывает, что в ответ на запрос губернской власти ряда провинций Нового Света были высланы специальные «регламенты», где предположительно, указывалось выстраивание механизмов сбора нового налога без провоцирования ситуации к обострению.

Следствием рефлексии политически и экономически активной части колониального сообщества стали меры санкционного характера. Так, торгово-промышленная элита ряда прибрежных городов Северной Америки объявило об эмбарго товаров метрополии; для сообщения был закрыт ряд гаваней, куда допускались все корабли, кроме британских. Тем самым королевское правительство положениями своего закона добилось обратных мер - лишившиеся рынков сбыта английские купцы стали массово разорятся, что самым негативным образом сказалось на налоговых поступлениях в казну от сферы доходов. В итоге, оказавшись в почти что отчаянном положении, цвет финансово-торговой элиты Британской империи подготовил и направил в парламент воззвание, где, в частности, указывалось: «Мы обращаемся к Палате Общин, чтобы спасти себя и свои семьи от неминуемого разорения, чтобы предотвратить превращение многих промышленников в бремя для общества…, чтобы обеспечить могущество всей нации, расцвет ее торговли, рост доходов мореплавания, составляющего оплот королевства, чтобы все это находилось в состоянии неуклонного развития, чтобы колонии были крепко привязаны к метрополии по внутренней склонности, из-за соображений долга и выгоды». Купечество метрополии были не единственной социально-политической силой, попытавшейся воздействовать на высшие органы власти империи. Торгово-промышленный истеблишмент североамериканских колоний также апеллировал к парламенту и королевским советникам с просьбами пересмотреть Акт о гербовом сборе, создавали специальные депутации из региона в Лондон с целью наглядной демонстрации ущерба, причиненного положениями данного законопроекта. Сами СМИ при этом пытались «сгладить углы», ретушируя или умалчивая события, связанные с фактическими проявлениями недовольства и выражавшиеся в бунтах, погромах, иных асоциальных акциях. Так, в частности, дом главы администрации в Бостоне подвергся атаке радикально настроенных колонистов. И хотя никто из членов семьи политика не пострадал, само здание было полностью уничтожено. В Виргинии и Нью-Гемпшире прибывшие чиновники королевской администрации были освистаны, после чего их «убедительно» попросили отбыть назад в метрополию, заодно донеся до британского монарха волю его подданных. Однако все эти факты игнорировались и старательно замалчивались газетами. Ситуация была доведена настолько до предела, что чиновники не просто изгонялись из колониальных владений, но и получали письменные заявления о возможной физической расправе над ними.

В связи с этим следует указать ряд характерных аспектов процесса. Прежде всего, получаемые письма с критикой и указанием об убийстве совершались при наличии мощной охраны со стороны британской армии. Однако наличие военизированной стражи не вселяло уверенности в чиновников короля. Причиной этому было явное осознание управленцами Георга III того факта, что британские солдаты, отнюдь не боясь бунтующих масс американцев, не отделяли себя от них и вряд ли бы в тот момент стали бы выступать против бунтующих - и у той и у другой стороны была одинаковая англо-саксонская идентичность. Вследствие этого, королевская администрация прекрасно понимала все последствия затягиваний в решений данной острой проблемы. Уже в следующем году «Ньюкасл Курант» поспешно убеждает подданных империи, то что уже принят и приведен в действие закон, по сути отменивший положение о гербовом сборе и кроме того, было объявлено о компенсации финансовых потерь всех заинтересованных в данном процессе категорий. Однако обострение ситуации не закончилось на данном витке противостояния. Е.А. Ефимов характеризует динамику противостояния североамериканских территорий и метрополии следующим образом: «Отмена в 1766 г. закона о гербовом сборе отсрочила на некоторое время создание революционной ситуация в колониях и сняла вопрос о подготовлявшемся уже объединении местных революционных организаций -- «Сыновей свободы» в масштабе всех колоний. Отменяя закон о гербовом сборе, английское правительство, однако, специально оговорило свое право облагать колонистов налогами. Уже в июне 1767 г. парламент издал закон, получивший имя его автора «лорда-канцлера шахматной доски», т.е. министра финансов Тауншенда. Этим актом в американских колониях вводились косвенные налоги на промышленные изделия -- на стекло, бумагу, а также на чай и другие предметы английского импорта. Закон Тауншенда тотчас же вызвал новый взрыв возмущения и противодействия. Если движение 1765--1766 гг. против закона о гербовом сборе было первой грозной вспышкой неповиновения колоний, то начиная с 1767 г. тянется цепь почти непрерывных разрозненных восстаний, слившихся потом в общее восстание колоний, в колониальную революцию». Таким образом, британская корона неоднократно позиционировала нежелание признавать жителей заокеанских владений равными со всеми другими землями страны подданными; видя достаточное преуспевание населения региона в вопросах торгово-экономического развития, политическая элита страны решила осуществить своеобразное перераспределение обращавшихся в регионе доходов с целью насытить нужды бурно развивавшейся мануфактурной промышленности и обеспечить финансированием развитие военно-морского флота; потенциальное снижение уровня жизни жителей Северной Америки мало волновало чиновников метрополии, несмотря на одинаковое национальное происхождение и идентичность считавших коренных англосаксов колонии все-таки людьми «второго сорта».

Тем не менее Георг III принимает также ряд законов, смягчавших положение колонистов, равно как и воинских подразделений, находящих в заокеанских владениях, о чем с высокой долей политического пафоса пишут лондонские и провинциальные СМИ. Вместе с тем, это не остановило продолжавшейся в парламенте дискуссии на тему потенциальных полномочий короны создавать новые налоговые механизмы для дополнительного обложения американской стороны с целью выровнять дисбаланс финансирования и пополнить изрядно оскудевшие королевские фонды. Последовавшая затем острая полемика привела к череде разработки новых законов, ущемлявших финансовое положение колонистов, и как следствие, провоцировавших последних на новые выступления против королевской власти. Характерно, что как и в предшествующем случае, данные факты британская пресса предпочла деликатно умолчать, заполнив «передовицы» очередными сюжетами «информационной шумихи» Старого Света.

3. Эволюция социологических концепций и идей американской исключительности в конце XVIII - первой четверти XIX столетия

3.1 Позиционирование проблем рабства в США в структуре мировоззрения американской политической элиты

Одним из краеугольных камней политико-интеллектуального дискурса США выступала проблема рабства. Начиная с XVII столетия подневольный труд был одним из неотъемлемых ключевых элементов хозяйственной действительности страны. Рабский труд возник как потенциальная необходимость в условиях аграрного кризиса поселенцев Нового Света в 1610-1620-х гг. Возникла насущная необходимость в рабочей силе, могущей обеспечить нужды аграрного производства; человеческого потенциала одних только белых наемных рабочих катастрофически не хватало. В частности, необходимы были рабочие руки, для подготовки на экспорт основной продукции технических сельскохозяйственных культур - табака. Существовала специальная рабочая категория среди белых - так называемые «сервенты», однако они по сути были вольными гражданскими специалистами, по завершении пятилетнего контракта становившимися такими же равноправными колонистами. Более того, учитывая маргинальные качества миграционных масс, прибывавших на территории Северной Америки, ситуация была такова, что многих из них приходилось понуждать силой к производственной деятельности. Таким образом, кадровый вопрос на некоторое время оставался нерешенным.

Попытка принудить к подневольному труду индейский сегмент населения не увенчалась успехом. Массированное обращение индейцев в рабство спровоцировало бы ответные радикальные меры со стороны последних, и привело бы к физическому истреблению и вытеснению поселенцев из региона, поскольку на стороне индейских племен был фактор численного преимущества и фактор «территории». Это нельзя было сказать об африканцах - несмотря на постепенно возраставшее их количество все они были разобщены и более того, оторваны от родных территорий и оказались в негостеприимных условиях. Цифры вывоза темнокожих с «Черного континента» колоссальны - так, к 1619 г. было вывезено в Новый Свет порядка 1 млн. африканцев; большинство из них погибало во время транспортировки от невыносимых условий; так в частности, «Ужас, что творится на этих кораблях, - слова одного из современников, которому пришлось пережить такую перевозку, - зловоние, испарения, рвота, различные стадии морской болезни, лихорадки, дизентерии, горячка, нарывы, цинга. Многие погибают ужасной смертью». Явление стало настолько массовым и распространенным, что любой очутившийся в Северной Америке африканец потенциально считался подневольным. Более того, создавались специальные правовые прецеденты для закрепления подчиненного положения африканцев.

События Американской революции, провозгласившие идеи эгалитаризма, казалось бы, должны были привести политический истеблишмент к мысли об инициировании аболиционистского процесса. Однако на деле попытка Т. Джефферсона внести в Декларацию независимости специальное положение об отмене рабства для темнокожих было встречено более чем прохладно и с негодованием отметено богатыми южными аграриями. Уже в основном законе США было постулировано состояния рабства как естественная социальная черта вновь образовавшегося государства. Возрастание в развитых экономиках мира промышленного спроса на хлопок делало сложившуюся рабовладельческую систему южных плантаций крайне выгодным коммерческим предприятием. Положением 1808 г. законодательное собрание США ввело официальный запрет на ввозимых на территорию США рабов, что сделало рабство условно «эндогенным». К тому же, это вызвало своеобразный перекос рабовладельческой системы - часть территорий США стала специализироваться на «производстве кадров» для работы на плантациях.

Следует при этом отметить, что рабство изначально не было исключительно «черным». Категория так называемых сервентов - людей, становившихся должниками и отрабатывавших долг перевозки в Новый Свет, почти что крепостных, также можно считать определенной категорий рабства. Однако к середине XVIII столетия данная тенденция практически была вытеснена феноменом темнокожего рабства. Еще одной оригинальной категорией рабовладельческих отношений стало использование подневольного и зачастую тяжелого и вредного труда преступников. Однако, что само собой разумеется, сравнительно невысокий процент преступного элемента не мог насытить кадровые потребности бурно развивавшейся колониальной экономики. Отметим, что в XVII столетии юридический статус-кво «белых» и «черных» работ был полностью идентичен, их всех подвергали в одинаковой степени физическим наказаниям, объем работ для них был неограничен, но ограничено было право вступления в брак, которое допускалось только с полного разрешения владельца. Существовали и другие позиции, существенно усугублявшие положение сервентов. Так, в частности, в Виргинии были введены высочайшие штрафы для тех свободных белых, которые помогали укрываться у себя сервентам, и еще больше - для тех кто переманивал к себе чужого сервента. Разумеется, что столь жестокое обращение провоцировало восстания белых рабов; наибольший пик восстаний пришелся на 1670-е гг. Однако данные процессы не приводили к существенным изменениям в отношении подневольных, их также продолжали рассматривать с уничижительных позиций. Нередки были случаи прецедентного, единичного наказания хозяев, чрезмерно преступивших закон в обращении со своими сервентами, однако в целом тенденция оставляла желать лучшего.

Несмотря на это, со временем рабовладельцы стали осознавать, что «черный» раб оказывался гораздо более выгоднее в силу дешевизны своего содержания, нежели «белый» сервент. Кроме этого, формально это никоим образом не влияло на политико-правовую ситуацию общества, в отличие с эпизодами закабаления своих же «собратьев». Чернокожий раб обходился вдвое дешевле, а главное, в отличие от пятилетнего контракта, в условиях истечения коего приходилось искать нового сервента, африканец приобретался насовсем. Существовали и иные, биологические аспекты закабаления. В частности, темнокожие рабы демонстрировали максимальную выносливость по сравнению с белыми и индейским сегментом населения. При этом, процесс закабаления темнокожих в XVII столетии только набирал силу. Так, к примеру, к концу века в Бостоне присутствовало не более полутысячи чернокожих невольников. В 60-х гг. XVII века в Вирджинии ассамблея приняла ряд законопроектов, официально узаконивших пожизненное рабство для темнокожего населения континента. Вскоре за этим последовали аналогичные законы и акты в других штатах, преимущественно южных. А.В. Ефимов следующим образом характеризует структуру повседневности рабов: «их ввозили преимущественно для табачных плантаций южных штатов. Их выгоняли на работу партиями; они работали до 18-19 часов в сутки, подгоняемые бичом надсмотрщика. В среднем продолжительность жизни негра-раба на плантациях составляла 10 лет, а в XIX в. даже 7 лет. Трудовая неделя на плантациях Юга Соединенных Штатов состояла из шести рабочих дней, 12-13 часов осенью и зимой, 14-15 часов в остальное время года. Иногда невольников использовали на сахарных плантациях и по воскресеньям, когда это считалось необходимым или когда они подвергались наказанию». Повседневной жизни раба соответствовала также повсеместная регламентация его распорядка дня. Местом проживания темнокожих были околоугробленные землянки, с соломой и дощатым покрытием пола, крайне тесные неблагоустроенные. Существовал и иной ряд ограничительных мер. Так, в частности, под строжайшим запретом находилось право рабов на получение образования. Кроме того, транспортировка рабов осуществлялась строго минимальными партиями, как мера против побегов темнокожих. Попытка какого-либо ответного действия в случае избиения раба с его стороны означало для последнего неминуемую казнь.

Естественно, что со стороны политического истеблишмента США предпринимались попытки обосновать законность происходивших процессов и наличия рабовладельческой системы в демократической стране. В частности, это выражалось в формулировании специфических теорий расизма, ставивших своей целью доказать не только справедливость, но и необходимость угнетения темнокожего населения страны, как меры некоего социального патернализма. Существовал и ряд ученых, подводивших к этому «научное» обоснование. Так, исследователи указывают, что «очень выразительно расизм сформулировали антрополог Мортон и его последователи Н. Нортон и Д. Глиддон, они пытались «с научных позиций» укрепить положение рабовладельцев, доказывали необходимость и справедливость сохранения рабства негров на том основании, что негры - низшая раса, не способная жить без посторонней опеки»41. В США главным идеологом и активным сторонником распространения практики рабовладения выступал политик Дж.К. Кэлхун. Он не только выступал с позиций поддержки рабовладельческой системы, но и разработал специальную, довольно-таки стройную идеологию, «логично» обосновывавшую наличие таких специфических отношений в американском обществе. Пик его выступлений против аболиционистского движения пришелся на 30-40 гг. XIX столетия. Кэлхун доказывал, что экономическая система США сложилась на основе повсеместной эксплуатации темнокожего сегмента населения, поэтому отменить рабство как таковое означало бы погубить всю систему американского хозяйства. Поэтому рабства, указывал Кэлхун, является злом неизбежным, хотя он лично таковым его не считает ни для одной из сторон, участвующих в подобного рода отношениях. Как полагал политик, пребывание в рабстве для темнокожих представляет собой величайшее благодеяние, поскольку в результате этого процесса значительно повышается когнитивный уровень африканца. Кэлхун, в частности, отмечает: «сравните американских негров с африканскими, и вы увидите, что первые неизмеримо превосходят вторых и морально, и интеллектуально, и физически. А причиной тому является патриархальный характер американского рабовладения, при котором белые хозяева и черные рабы составляют единую дружную семью, при этом белая раса играет роль мудрых отцов и учителей, поднимающих своих черных детей и учеников до цивилизованного уровня». Подобная позиция умеренного «патриархализма» рабского состояния темнокожих была поддержана многим сторонниками Кэлхуна, состоятельными плантаторами южных штатов. Более того, политик настаивал, что социальное положение рабов и их фактическое состояние уровня жизни и основ цивилизационного развития выдвинуло их гораздо дальше, чем могло бы в любой другой стране и даже на их собственной родине: «Африка - дикий континент. Мы, европейцы, создали всемирную цивилизацию, построили города, мосты, корабли, университеты, а дикари-негры, как и тысячи лет назад, плясали голыми вокруг своих тамтамов. Дикарь неизбежно превращается в раба цивилизованного человека, ибо ни на что иное дикарь не годен. И рабство - благо для негра. Только поступив в услужение к белому человеку, негр приобщается к цивилизации»43. Вступая в полемику с представителями аболиционистского движения, Кэлхун как интеллектуал довольно профессионально обращается к практике исторических примеров. В частности, он приводит примеры античных полисов (Афин, Спарты, Фив), а также социальной практике Древнего Рима, где несмотря на наличие демократических механизмов в государстве институт рабовладения стоял достаточно прочно и не был отменен вплоть до падения Римской империи в 476 г. Таким образом, настаивал политик, рабовладельческая система со всеми ее недостатками является неизбежным и необходимым атрибутом экономических реалий любой развитой цивилизации. К этому моменту уже произошла торгово-промышленная специализация регионов страны и условно выделились «промышленный» Север и «аграрный» Юг. В контексте данной дифференциации производственного потенциала страны Кэлхун настаивал на необходимости признания политиками Севера традиционных экономических институтов южных плантаторов, заявляя, что политическому истеблишменту данного региона государства следовало бы подумать о более насущных проблемах штатов, а именно, о нарастании социальной напряженности на территории региона и все более обострявшемся противостоянии рабочих слоев общества и предпринимателей. Об этом и заявляли сторонники политика, в частности, один из них объявил: «Оно делает этот район уравновешивающим фактором всей системы, могучей охранительной силой необдуманных конфликтов. Таковы институты, уничтожить которые стараются изо всех сил эти заблудшие безумцы и которые мы призваны защитить во имя самых высочайших и торжественных обязательств, налагаемых на нас званием человека и патриота». Постоянно апеллируя к эмпирическому опыту античной истории, Кэлхун доказывал, что сотрудничество равных сил возможно лишь при наличии у обоих одинаковых биологических, интеллектуальных и социальных показателей, которые, по мнению политика, у африканцев находились едва ли не в зачаточном состоянии. В своей полемике с интеллектуалами «промышленного» Севера Кэлхуном обосновывалось несколько тезисов. Во-первых, доказывал политик, несмотря на кажущееся ужасным из-за несвобод своего положения, рабы на плантациях живут на порядок лучше и качественнее, нежели попавшие в самое «горнило» промышленного переворота наемные белые. Частично это было правда, поскольку участь рабочего в условиях формирования капиталистической экономики XIX столетия и в самом деле была крайне незавидна. Поэтому, стремился доказать публицист, распространенные на Севере порядки оказываются гораздо более негуманны, в них нет духа патриархальной «семейственности», как это присутствует на Юге в рамках взаимоотношений раба со своим хозяином. Политик постулировал мысль о неизбежности перманентного существования рабства, приводя в пример все туже историю античной Греции - несмотря на тысячелетний разрыв истории, заявляет Кэлхун, рабство как наиболее оправданная форма хозяйствования доказала свою живучесть, ибо демократическая система, будучи наиболее справедливой и разумной формой политической организации, наглядно демонстрирует, что все индивидуумы в обществе изначально не равны. Кэлхун, в частности, заявлял: «Несомненно, именно это неравенство общественного положения верхов и низов служит в процессе развития общества весьма сильным стимулом, побуждая первых сохранять свое положение, а вторых стремиться пробиться вверх, в ряды первых. А это дает величайший толчок прогрессу. Попытка насильственно столкнуть верхи вниз или поставить низы в один ряд с верхами путем вмешательства со стороны государства приведет к ликвидации этого стимула и тем саамы фактически приостановит прогресс». Идеи Кэлхуна оказали сильное влияние и впоследствии, были самым активным образом используемы пропагандистами конфедератов. Также, развитию рабовладельческой идеологии способствовал и другой политик и публицист, Дж. Фицхью. Как и Кэлхун, только в более мягких и обтекаемых формулировках, Фицхью постулировал неизбежность существования рабовладельческой системы в условиях «рискового земледелия» природно-климатического фактора Северной Америки. В своем труде «Социология Юга, или крах свободного общества» публицист активно критикует вольнонаемные капиталистические отношения, полагая, что они разрушают демократические начала, и провоцируют веяния «вульгарного социализма», никоим образом на практике не способствуя защите интересов белых наемных рабочих и только лишь провоцируя дополнительное обогащение высшего предпринимательского слоя без каких-либо позитивных последствий для всего американского общества.

3.2 «Доктрина Монро» и трансформация внешнеполитического дискурса американского общества в первой четверти XIX столетия

Успешное завершение для США Американской революции поспособствовало возрастанию очередного витка мессианских настроений; во многом эта тенденция стала проявляться в сфере реализации внешнеполитического дискурса. Особое место и значение в данном процессе стала играть так называемая «Доктрина Монро», а именно совокупность концептуальных построений президента США Дж. Монро о целях и задачах внешней политики страны, стержневой основой коей стала речь политика в декабре 1823 г., зачитанная перед собранием Конгресса. Выдержанная в духе мессианства и «позиции силы», данное послание законодательному собранию страны стало уникальным в своем роде политико-правовым произведением. Если, к примеру, ряд последующих президентов, были избирательны в своих формулировках, то основные позиции заявления Монро призывали к открытому доминированию американского государства. Да и до, в истоках американской государственности, встречались довольно специфические напутствия и концептуальные геополитические построения, однако они не содержали столь глобальных целей, и как правило были более абстрактны. К примеру, первый президент США Дж. Вашингтон в своей прощальной речи, уходя с поста лидера нации, говоря о внешнеполитических приоритетах для последующих глав государства и всей американской нации, заявил следующее: «Свободному народу следует быть постоянно настороже ввиду опасности коварных уловок иностранного влияния (заклинаю вас верить мне, сограждане), поскольку история и опыт свидетельствуют, что иностранное влияние является одним из злейших врагов республиканского правительства. Но для того чтобы эта настороженность приносила пользу, она должна быть непредвзятой, иначе она станет инструментом того самого влияния, которого следует избегать, вместо того чтобы быть защитой от него. Чрезмерное расположение к одному иностранному государству и чрезмерная неприязнь к другому приводят к тому, что те, в отношении которых проявляются эти чувства, видят опасность лишь с одной стороны и не замечают козней влияния - с другой. Истинные патриоты, которые могут сопротивляться интригам фаворита, становятся подозрительными и ненавистными, тогда как жертвы обмана удостаиваются аплодисментов и доверия народа, предавая его интересы». То есть, как можно обнаружить, ряд президентов страны больше призывал к своего рода «обтекаемой» политике и лавированию в условиях выполнения внешнеполитических задач, не заявляя напрямую о претензиях на очерчивание глобального превосходства в регионе или уж тем более целом полушарии. О наличии экспансионистского процесса во внешнеполитической парадигме США заявляют практически все современные исследователи. Так, Миньяр- Белоручев, в частности, справедливо отмечает, что «Развитие Соединенных Штатов с момента основания американского государства проходит под знаком экспансии. До начала XX в. магистральной линией развития США была экспансия территориальная - вначале в континентальной форме, а затем в колониальной. В XX в. ее вначале дополняет, а потом приходит ей на смену экспансия влияния - изначально доминирующим в этом процессе был экономический аспект, дополненный после Второй мировой войны военно-политической и идеологической составляющими, что позволяет говорить о глобальном характере американской экспансии. В комплексной - глобальной форме экспансия американского влияния продолжается до сих пор, несмотря на определенные сложности, которые в последние годы испытывают США в осуществлении этого процесса». Таким образом, как мы можем обнаружить, курс мессианства США, основываемый на идеях глобального превосходства, претерпевал трансформации на протяжении нескольких периодов. Первый период охватывает время с высадки колонистов с «Мэйфлауэр» в начале XVII столетия и заканчивается 90-ми гг. XVIII столетия - временем окончательного формирования американской государственности. В это время, по сути, произошло оформление стройной мессианской концепции США, нацеленной на достижение глобального доминирования в мире, основанной на пуританской концепции «богоизбранности» американской нации. Второй период охватывает временной промежуток с 90-х гг. XVIII в. и по 1820-е гг. - время активного прироста и «легальных» территориальных приобретений (в виде покупки Луизианны, постепенного захвата флоридских земель и т.д.). Наконец, следующий период продлился с 1820-х гг. и до середин XIX столетия и был уже выражен в «открытой» форме, т.е. с участившимися прямыми военными столкновениями, явными территориальными захватами и стремлении установить не только поселенческую, но и военную и дипломатическую гегемонию на захваченных территориях. В огромной степени важную роль в процессе экспансии в случае третьего периода играло активное железнодорожное строительство, значительно ускорившие процесс освоения западных территорий и поспособствовавших распространению американских интересов в сопредельных регионах. Процесс экспансии осуществлялся в три подхода, а именно, посредством миграционного охвата, установления политико-административного контроля, и наконец, создание инфраструктурных мощностей.

Еще с конца XVIII столетия тенденции внешнеполитического развития североамериканского государства знаменовались широким экспансивным приростом сопредельных территорий. Поскольку в США существовала рабовладельческая система землеобработки, экономическая эффективность которой вызывает сомнения, развитие сельскохозяйственной системы страны требовало постоянного увеличения земельного фонда, т.е. экстенсивный путь повышения производительности. Одним из характерных направлений политики расширение было поощрение переселенческих миграционных масс на запад и постепенное смещение вектора фронтира в том же направлении. Фронтир, т.е. «приграничная» территория в осваиваемых землях, заселялся преимущественно маргинальными элементами, постоянно сталкивавшимися с индейским сегментом населения. Прирост осуществлялся и с помощью внешнеполитического переговорного процесса. В частности, если в 1776 г. объем совокупных владений США составлял примерно около 300 тыс. кв. км., то уже в соответствии с положениями Версальского договора 1873 г. эта территория оказалась удвоена. Еще больший объем территориального прироста принесло США приобретение у французского правительства Луизианны (1803)- примерно около 600 тыс. кв. км.; французы, понимая что удержать столь объемную заокеанскую территорию не удастся учитывая территориальные «аппетиты» молодого быстро растущего государства, сочли за лучшее пойти на подобную сделку. Еще порядка 50 тыс. кв. км. было присоединено в рамках постепенно отвоевания территорий Флориды: к 1821 г. штат был присоединен окончательно.

Разумеется, что процесс присоединения земель, отнюдь не пустовавших, сопровождался далеко не мирными процессами. Так, в частности, на земли, осваиваемые американским правительством, помимо Британской империи, претендовал ряд других «игроков» мирового политического процесса. Разумеется, что не только иные державы, но и населявшие территории индейцы противились тенденциям американской экспансии. В связи с этим американское правительство с помощью разных мер пытались сподвигнуть индейские племена покинуть занимаемые территории. Однако, как справедливо замечает Н.Н. Болховитинов, «убедить индейцев очистить занимаемые ими издавна земли даже при наличии таких «веских» аргументов, как «прогресс человечества» и «намерение творца», было не так просто… Если у «белых братьев» отсутствовало преимущество в логике, то зато они обладали таким веским аргументом как сила огнестрельного оружия, а это оказывалось решающим, чтобы заставить «сомневающихся» дикарей признать справедливость требований колонизаторов». Был развернут широкий процесс освоения западных «диких» территорий страны, ставший особо массовым для всех, особенно маргинализированных слоев американского общества, после англо- американской войны 1812 г.

Отстаивая сове видение политики безопасности государства, Дж. Монро в своей речи, в частности, заявил: «….в интересах сохранения искренних и дружеских отношений, существующих между Соединёнными Штатами и этими державами, мы обязаны объявить, что должны будем рассматривать попытку с их стороны распространить свою систему на любую часть этого полушария как представляющую опасность нашему миру и безопасности. Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в дела уже существующих колоний или зависимых территорий какой-либо европейской державы. Но что касается правительств стран, провозгласивших и сохраняющих свою независимость, и тех, чью независимость, после тщательного изучения и на основе принципов справедливости, мы признали, мы не можем рассматривать любое вмешательство европейской державы с целью угнетения этих стран или установления какого-либо контроля над ними иначе, как недружественное проявление по отношению к Соединённым Штатам». Многие склонны упрекать вследствие этого президента США в культивировании политики изоляционизма. Однако суть подхода американского лидера была гораздо глубже - Монро предпочитал рассматривать все Западное полушарие как некую своеобразную геополитическую «собственность» американского государства. Н.Н. Болховитинов склонен находить предтечи данной политики гораздо раньше, еще в процессах территориального прироста после Войны за независимость. Так, к примеру, исследователь указывает: «рассматривая идеологию американского национализма и экспансионизма, следует учитывать, что в то время руководителям молодой и относительно слабой республики реально трудно было осуществить эти грандиозные замыслы. Поэтому эти идеи не получили оформления в виде реальной и практически осуществимой программы. Это не означает, разумеется, что подобные идеи вообще не имели никакого значения. Не говоря уже об их влиянии на дальнейшее развитие националистической и экспансионистской идеологии, они нашли вскоре свое практическое применение в присоединении огромной Луизианны (1803 г.)». Таким образом, происходило постепенное утверждение прироста территорий и распространении идейно-политического влияния не как «вопрос выживания» страны, а скорее уже как священная миссия целой нации. Из глубины XVII столетия вновь восстали политико-теократические модели пуританских проповедников и провозвестников торжества «американского духа» в мировом пространстве («Град на холме» Дж. Уинтропа).

Естественно, что подобные устремления американской стороны мимо внимания «великих держав» времени, в частности Англии, Франции, России. Особую заинтересованность действиями США, граничащей с беспокойством, проявляла Испания - потомки конкистадоров справедливо полагали, что предприимчивые американцы намереваются установить свои торгово-экономический контроль в «свята святых» испанской короны - латиноамериканских странах и на островах Карибского бассейна.

В практике американских экспансионистских настроений особое значение приняла так называемая концепция «естественного фронтира» или «естественных рубежей». Суть данной концепции заключалась в том, что, как полагала политическая элита США, традиционные границы государства не могут отражать истинного состояния интересов страны, что потенциал нации, если на нее возложена «великая миссия», может простираться гораздо дальше установленных пограничных рубежей. Автором данной концепции в США выступил сенатор Дж. Тримбл. Соответственно, как пытался доказать политик, это должно вызывать за собой неизбежное перемещение и основных государственных границ, поскольку любая территория фактически должна быть закреплена военными форпостами и порубежной обороной. Так, прикрываясь данным политико-правовым обоснованием, американцы попытался произвести фактическую аннексию Техаса. Особое значение в истории США играл и фронтир - «подвижная западная граница». Американское правительство «сполна» расквиталось с индейским сегментом за помощь в войне против англичан. Многие индейские племена, в частности, сиу, крик, чероки, были объявлены вне закона и фактически истреблены. Американское правительство в борьбе с ненавистным им коренным населением Северной Америки не гнушалось даже прибегать к фактически настоящим методам бактериологической войны. Так, например, в 1834 г., в знак перемирия с одним из племенных союзов семинолов, ассамблея Флориды подарила совету вождей последних порядка 1 тыс. одеял. Немногим было известно, что данные одеяла были целенаправленно заражены спорами оспы посредством контакта с заболевшими. Данный «подарок» вызвал серьезную эпидемию в индейском населении, фактически под корень изведя один из мощных племенных союзов.

Необходимо заметить, что инициатором содержащихся в «Доктрине Монро» положений выступал не сам американский президент, сколько его ближайший советник и одаренный специалист в области геополитики, Дж.К. Адамс. Политик рассчитывал на достаточно мощный виток расширения

«естественных территорий» страны, однако полагал, что для реализации данного процесса требуется достаточно мощное политико-идеологическое обоснование. Уже в начале президентства Монро Адамс безапелляционно заявляет: «мир должен освоиться с мыслью считать в качестве нашего законного владения континент Северной Америки. С того времени, как мы стали независимым народом, то, что это стало нашей претензией, является в такой же мере законом природы, как и то, что Миссисипи течет в море…. Большая часть соседних с нами испанских владений уже стала нашей самым безукоризненным из всех возможных образом - путем справедливой покупки за значительное вознаграждение. Это сделало еще более неизбежным, что остальная часть континента в конце концов станет нашей…. в географическом отношении Соединенные Штаты и Северная Америка являются идентичным понятием». Тем самым, убеждения Дж. Адамса стали идейной основой для возникновения последующей доктрины. Еще одной краеугольной позицией в конституирования данного подхода выступила идея так называемой «американской системы». Сторонники данной политико- правовой теории высказывали мысль, что дипломатия и внешнеполитические акции Старого Света представляют собой устаревшее видение политического процесса и не способны адекватно отвечать на риски и вызовы времени. Вследствие этого, негостеприимные условия Нового Света поспособствовали формированию особого политического фона.

Следует сказать, что далеко не всегда настолько явный порыв американской стороны к защите полушария от «вторжения» европейских держав находил конкретное практическое подтверждение - в ситуациях, когда это действительно требовалось. С этим, к примеру, связано возникновение так называемой «доктрины Драго», названной так в честь аргентинского главы МИД. В начале XX столетия Великобритания, Германия и Италия организовали совокупную военную экспедицию против страны-должника латиноамериканского региона - Венесуэлы, с требованием немедленного погашения долга. Драго обратился со специальным воззванием к американскому дипломатическому корпусу и администрации президента с предложением вмешаться и вытеснить европейские державы из полушария - как того требовали положения «доктрины Монро». Однако американцы сначала заняли выжидательную позицию, а после и вовсе оставили без ответа предложения аргентинского МИДа. Тем самым, как можно обнаружить, «доктрина Монро» изначально создавалась не как концепция общественной безопасности политико-правового пространства обеих Америк, а как идейно-политическая основа для оправдания собственных экспансивных и глобалистских действий «у себя дома».

3.3 Реалии и практика проявлений мессианской политической культуры США в период Новейшего времени

Нарастание во внешнеполитической дискурсе США идей «богоизбранности» американской нации были столь значительны и по выражению современного политолога С. Пауэр, «столь надоедливы», что уже в конце XIX столетия папа римский Лев XIII под впечатлением от данной тенденции, издает специальную энциклику, в которой решительно подвергает критике «ересь американизма». Лидера католической церкви возмутило, что американский политический истеблишмент приписывает себе и своему народу те качества, которые в процессе развития государственности и христианского вероучения оказались присущи и многим другим народам. Тем самым, как утверждают сторонники социал-консервативного выпада папы, возникает своеобразный «плагиат» общецивилизационного наследия одним народом.

Идеи американской исключительности в начале XX века в значительной мере постулировались американским лидером В. Вильсоном в попытке навязать всему послевоенному миру свое видение общественного устройства, выраженное в пресловутом творчестве американского президента - «14 пунктах». Именно с подачи американской стороны возникла Лига Наций как некий надуниверсальный мировой организм, и именно в этой ситуации американцы постепенно начали переориентировать мировой политический процесс в необходимом им направлении. С укреплением коммунистического режима в России в список внешнеполитических ориентиров американского государства добавился еще один пункт - осуществлять всяческое противостояние распространению коммунизма в мировом пространстве, используя для этого все средства. Так, например, американские СМИ, характеризуя события Корейской и Вьетнамской войны, отмечали, что несмотря на значительный объем понесенных потерь, все это было сделано во имя великой цели, а именно недопущения распространения «коммунистической угрозы» в мировом пространстве. Помимо антикоммунистических выпадов, риторика американских политиков сводилась и к перманентному обоснованию причин глобальной гегемонии американского государства в мировом пространстве. Так, к примеру, Р. Никсон в одном из своих специальных обращении заявил: «Двести лет тому назад наша нация была слабой и бедной. Сегодня мы стали самой сильной и самой богатой страной в мире. И колесо судьбы повернулось таким образом, что любая надежда народов Земли на мир и свободу будет определяться тем, обладает ли американский народ достаточной моральной выдержкой и отвагой для того, чтобы справиться с ответственной задачей руководства свободным миром». Тем самым президент страны недвусмысленно намекнул, что США не просто претендуют на роль флагмана мировой политики, но и готовы взять под контроль национальные социальные организмы, структуры повседневности, экономические системы и иные элементы государственного устройства с целью переформатирования их по образу «единственно верной» американской идентичности. Подход ы к анализу американской исключительности показали, что, будучи сформированной еще в конце XVIII столетия, данная политико-правовая теория оказалась удивительно живучей. В.В. Согрин, характеризуя данный процесс, замечает: «американская исключительность выражалась в концепции «явного предначертания», объединив разные политические элиты с целью укрепления страны и ее территориального расширения. С тех времен и до сегодняшнего дня данная концепция использовалась при разработке и принятии стратегических документов, доктрин, директив и т.д. Так, например, «Доктрина Монро» объявила Американский континент «зоной исключительных интересов США». Данная доктрина относится к политической программе, популяризированной с 1830-х по 1850-е гг. Задачей доктрины являлось распространение демократии на большей части американского континента и открытость европейской иммиграции» 53 . Вместе с тем, недостаточно проработанное отношение данной концепции к месту и позиции других народов делали ее в высшей мере уязвимой в ситуации, когда внешнеполитическая полемика выходила на уровень уличения американской стороны в использовании стратегии «двойных стандартов»: в такой ситуации, идея «американской исключительности» становилась камнем преткновения, который американские политики умело маскировали в массе схожих политико-правовых построений и концепций.

Несмотря на протекание серьезных трансформационных процессов в политико-правовом дискурсе, лидеры США на протяжении конца XIX - XX столетия апеллировали к интеллектуальным практикам политической элиты прошлым эпох, абсорбируя наиболее ценное для выстраивания соответствующих идеологем уже в актуальных для настоящего времени реалиях. Наиболее активно в своей практике мессианский дискурс применял Р. Рейган. В частности, лидер США активно разыгрывал модель дуализма «Безбожный СССР» - «Богом благословленная Америка». Среди излюбленных риторических приемов Рейгана, в частности, встречается неоднократный призыв инициировать «крестовый поход» сил света против «империи зла». Особый интерес в данном контексте вызывает т.н. «доктрина Рейгана». Суть данной политико-правовой концепции сводилась к инициированию мощного «наступления» с помощью американского влияния, военной, дипломатической и финансовой мощи, против просоветских режимов в различных уголках мира с целью «окончательного искоренения» соцлагеря.

Рейган, по примеру А. Линкольна, реабилитировал и доработал теорию американского «явного предначертания». Более того, лидер США был активным сторонником идей Дж. Уинтропа и считал, что с крушением «социалистической системы» окончательное образование «Града на холме» является лишь делом времени. Уже завершая свою политическую карьеру и обращаясь к своим «дорогим американцам», Р. Рейган, в частности, указывал на следующее: «Всю свою политическую жизнь я говорил о выдающимся городе, однако я не совсем уверен, что передал именно то, что видел. В моем сознании это был гордый город, основанный на скалах, которые сильнее океанов, город, незащищенный от ветра, благословленный Богом, и полный разными людьми, живущими в гармонии и мире». Тем самым, урбанистический мотив «идеального города» как некоего средоточия уникальных ценностей, как следует полагать, демократического характера, постоянно преследует риторику американских общественно-политических деятелей, как это было и в случае с Дж. Морганом в его концептуальном труде «Королевство Басаруа». Тем не менее, крушение Советского Союза вместе с тем повлекло за собой и определенную геополитическую ловушку для политической элиты США. Вместе с исчезновением «любимого врага» в значительной мере оказалась неактуальной привычная риторика, кроме того, в условиях многополярного глобализующегося мира требовалась соответствующая трансформация интеллектуально-политического пространства с тем, чтобы не утратить своего превалирующего места в мировом политическом процессе. В итоге в лице Б. Клинтона, а позднее и Дж. Буша-младшего была сделана ставка на концепцию «экспорта демократии» в развивающиеся страны мира с целью установления политического единообразия на мировой карте, которое, по мнению разработчиков данной доктрины, способно привести человечество к достижению полной гармонии. Однако данная попытка во многом претерпела крах. Навязывание американских политико-правовых моделей и потребительского образа жизни прошло далеко не гладко в ряде государств и территорий с сильным влиянием местной традиционалистской ментальности. В свою очередь, это повлекло за собой обострение противоречий и переориентации агрессии уже в отношении самих США. События сентября 2001 г., если не брать во внимание всевозможные теории заговора, наглядно показали, что стремление американской элиты предоставить всему миру «единственно верную» парадигму общественного развития заведомо обречены на провал.

Заключение

англосаксонский политический пуританизм переселенец

Уникальное климатогеографическое положение Нового Света способствовало его обособлению как территории с особым потенциалом цивилизационного развития. С первых же волн колонизации североамериканский континент стал объектом миграции наиболее экзальтированных в религиозно-политическом отношении слоев британского общества. Основную волну миграции в Британскую Северную Америку возглавило протестантское движение, в частности, наиболее радикальное его ответвление - пуритане. Пуритане привносили с собой на территории Нового Света особую политическую культуру, знаменовавшую становление совершенно новой политической модели - своеобразной «сети» теократических обществ с элементами явных демократических начал. Отсутствие каких-либо мощных политических противников у представителей пуританского течения обеспечили им в первые десятилетия практически что монополию на трансформацию политико-правового пространства Нового Света и создали благоприятные условия для разработки ими концептуальных построений модели «идеального общества», «города на Холме» (Дж. Уинтроп). Постепенное выявление противоречий с официальной королевской администрацией в регионе побуждало представителей протестантизма апеллировать к практике конфликтной маргинальности, религиозной экзальтации и подготовки произведений утопического толка («Королевство Басаруа» Дж. Моргана).

События Американской революции, вызванной нежеланием королевской власти считаться с объективными проявлениями недовольства американского политического истеблишмента игнорированием специфики политической культуры региона. Отсутствие перспектив для утверждения гомрулы (Б. Франклин) США в структуре Британской империи побуждало патриотически настроенных американских политиков и публицистов изыскивать иные пути развития североамериканской государственности. Активизация общественного мнения выразилась в инициировании проектной деятельности широких слоев интеллектуалов, заинтересованных в качественном преобразовании правовой основы региона. Противостояние американских патриотов с британской короной, а также личностные взгляды представителей американского Просвещения (Т. Пейн) создали условия для явной невозможности утверждения монархической формы правления на территории США. Стремление максимально обеспечить защищенность свобод и частной собственности граждан выразилась в бурной законодательной деятельности «отцов-основателей». Огромную роль в достижении специфической демократической политико-правовой культуры США играл личностный фактор, а именно стремление активных членов американского политического истеблишмента создать такие условия в обществе, при которых существовала бы возможность реализации творческого и предпринимательского потенциала любого индивида. В этом происходил новый уровень трансформации образности американской государственности как некоего идеалистического «града на холме», с особенными условиями существования тех, кто наиболее «праведен», т.е., в новых политико-правовых условиях тех, кто честно и добросовестно исполняет «Правила игры» демократического режима. Восприятие произошедших событий институтами СМИ в метрополии наглядно продемонстрировало высшую степень непонимания британской стороной исходных причин произошедшего социального волнения и истоков, спровоцировавших выход Британской Северной Америки из орбиты влияния империи. Между тем, показателен факт минимального интереса, почти что игнорирования, в печатных источниках лондонских и провинциальных СМИ, к насущной политико-правовой проблематике североамериканских колоний в угоду несущественным и малозначительным событиям светской жизни Старого Света.

Несмотря на демократический пафос происходивших в ходе Американской революции преобразований, в социуме Нового Света к концу XVIII столетия существовал ряд острейших проблем, требовавших первостепенного внимания политического истеблишмента молодого государства. В первую очередь, это проблема рабства, робкая попытка отмены которого путем помещения Т. Джефферсоном пункта в Декларацию независимости повлекла за собой бурную негативную реакцию состоятельных кругов американского общества и в конечном счете была свернута. Рабство темнокожих, как один из очевидных социальных пороков, пришедших на смену довольно жесткой эксплуатации сервентов (белых должников, отрабатывавших свой долг за перевозку в Новый Свет), не только не подвергалось попыткам аболиционистского ограничения с последующей отменой, но и длительное время отстаивалась рядом одиозных политиков как наиболее приемлемая форма хозяйствования в ряде регионов стране и недопустимая с точки зрения экономического прагматизма мера. Теоретики рабовладения, вроде публицистов Кэлхуна, Фицхью, обладая высоким уровнем ораторского мастерства и определенными познаниями в области гуманитарных наук, а также обладая навыками манипулирования общественным мнением и социальной демагогии, умело снижали накал общественной полемики по данному вопросу, а в конечном счете и вовсе снимали данный вопрос с повестки дня «до лучших времен», которые наступили в виде Гражданской войны 1861-1865 гг. Другой вызывавшей острую полемику в американском обществе проблемой выступал очевидный факт дискриминации женского гендера, унаследованный от морально- этических установок пуританизма.