Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Актуальность. В условиях современного мирового политического процесса одной из устойчивых тенденций является эскалация напряженности Соединенные Штаты по-прежнему пытаются проводить стратегию «мирового полицейского», обосновывая это «особым предначертанием» американской нации. Содержание риторики американских президентов и представителей их администрации носит мессианский, и зачастую оскорбительный в своей безапеляционности заявлений характер для других государств и народов. При этом возникают закономерные вопросы об истоках формирования подобных социокультурных паттернов в менталитете современного политического истеблишмента США. Наличие очевидного кризиса политико-правовой коммуникации современных национальных элит провоцирует повышенное внимание исследовательского сообщества к данной проблеме. Претензии американского государства на регулировании мировых проблем и арбитраж локальных столкновений подлежит рассмотрению с точки зрения методологических позиций «интеллектуальной истории» и иных направлений «новой социальной истории».

Предмет исследования: трансформация политико-правовых моделей политических лидеров и интеллектуалов США в период с XVII по начало XIX столетия.

Объект исследования: структура интеллектуального пространства американского политического истеблишмента в XVII - начале XIX вв.

Цель исследования: провести реконструкцию эволюции основных концептуальных построений американских политиков и публицистов в контексте формирования парадигмы «американской исключительности» в XVII - начале XIX вв.

Задачи исследования:

ь Выявить аспекты влияния религиозно-политической культуры пуританизма на складывание специфических черт американского политико-правового пространства;

ь Проследить становление концептуальных воззрений пуритан XVII- XVIII столетия на преобразование актуальной общественной парадигмы в пользу конструируемых последними моделей «идеального общества»;

ь Охарактеризовать основные религиозные, гендерные, социально- политические факторы, влиявшие на специфику протекания Войны за независимость в контексте уникального политического процесса Нового света;

ь Отметить ключевые положения теорий представителей американского Просвещения и лидеров Американской революции в вопросах конструирования принципиально новой для эпохи государственной модели;

ь Указать основные контуры восприятия американского политического процесса последней четверти XVIII столетия медийно- коммуникативным пространством метрополии;

ь Охарактеризовать позицию политической элиты США в отношении феномена рабства как базовой политической и социокультурной проблемы общества;

ь Проследить особенности формирования «доктрины Монро» и ее влияния на складывание концепции безопасности США, а также перенос идей «политики изоляционизма» в идеологему «американской исключительности».

Степень изученности темы. Проблемное поле диссертационного исследования включает в себя несколько актуальных научно- исследовательских направлений.

Первое направление исследований представлено комплексом исследований, связанных с изучением становления общетеоретических вопросов становления пуританского движения в колониях Нового света, утверждении авторитарного доминирования в политической сфере протестантских лидеров, а также характеристики наиболее популярных теократических моделей в творческом дискурсе последних. К данному направлению относятся труды Н.Э. Адамовой, С.А. Коротковой, Е.Б. Гуревич, Л.В. Полосиной.

Иным, немаловажным направлением исследований выступает ряд трудов, посвященных изучению проблемного поля гендерных, этнорелигиозных, социокультурных и иных аспектах общества Северной Америки в условиях Американской революции. Здесь уместно указать изыскания Е.С. Манченко, П.Г. Космач, С.А. Коротковой.

Еще одно достаточно мощное исследовательское направление затрагивает проблемное поле американской практической идеологии, направленной на обоснование курса внешнеполитической экспансии. В контексте этого направления следует указать труды Н.Н. Болховитинова, К.В. Миньяр-Белоручева, В.В. Согрина.

Источниковая база. При исследовании данного проблемного поля был использован достаточно обширный комплекс источников. В частности, источниковый материал исследования представляется возможным группировать по следующим направлениям: письменные источники официального характера, неофициальные материалы публицистического характера; данные статистических исследований.

В рамках первой группы, источниками выступили материалы официального законодательства США, дающие представление о формировании специфического политико-правового пространства, уникального для Нового времени. Это Декларация независимости США 1776 г., Конституция США 1787 г., указы и распоряжения президентов, американского Конгресса, а также законодательных ассамблей штатов в колониальный период. Сюда же следует отнести такие материалы, как официальная переписка между лидерами стран и отдельными политиками, а также речи и обращения президентов США к конгрессу, в частности, «доктрина Монро» 1823 г.

Вторую группу источников представляет публицистика неофициального характера, направленная на трансформацию политико-правового пространства Нового света в соответствии с воззрениями ее авторов. В частности, сюда следует отнести петиции, памфлеты, политические повести, сочинения-проекты, такие как «Доводы в пользу колонизации Новой Англии» и «Дневники» Дж. Уинтропа, «Королевство Басаруа» Дж. Моргана, «Здравый смысл» Т. Пейна и другие.

К категории третьей группы следует отнести материалы статистических сборников, характеризующих фактическое состояние социально-политического развития Нового Света и формирующегося американского государства и демонстрирующие последствия теории и практики американского политического истеблишмента в трансформации политико-правового пространства региона.

Методология. В рамках данного исследования используется методологический аппарат «новой социальной истории», системного (структурного) анализа, институционального анализа, а также формально- юридический метод. Однако ключевым методологическим направлением в данном ключе будет выступать направление «интеллектуальной истории». Методологические дискуссии в дисциплине интеллектуальной истории, как правило, сосредоточены на шести важных вопросах. Во-первых, цель интеллектуальной истории: если стремления ученых в этой области, прежде всего, направлены на восстановление исторического развития мысли, в основном ограничиваясь пересмотром и воссозданием «архивов» идей, или же они обсуждают актуальные проблемы ориентированной на будущее «лаборатории» Ideenpolitik. Во-вторых - и это связано с первым вопросом - существование многолетних вопросов: могут ли интеллектуальные историки исследовать свой предмет, не впадая в ловушку анахронизмов, смогут ли они изобрести новые способы анализа, отличные от тех, которые использовали мыслители, начиная с Платона, смогут ли они рассмотреть вопросы, которые принимаются как «вневременные» и, очевидно, способны игнорировать исторические периоды? В-третьих, объяснение интеллектуальных трансформаций: как интеллектуальные историки отмечают изменения идеи с течением времени? Какие стратегии они могут принять, чтобы разгадать сложные отношения между интеллектуальными и социальными изменениями? В-четвертых, взаимосвязь текста и контекста, часто называют, хотя и несколько обманчиво, как внутреннее и внешнее взаимодействие, которое относительно. Как интеллектуальные историки должны расположить идеи, которые прослеживаются в текстовых высказываниях, в дискурсивной сети других текстов, а также в контексте социальных структур, культурных средах, политических систем и институтов? В-пятых, объекты исторического исследования: должны ли интеллектуальные историки, прежде всего, исследовать идеи, концепции, идеологии или «языков»? Если они, прежде всего, имеют дело с одним или двумя лицами, или они должны исследовать большие группы людей, возможно даже «коллективы мысли»? Если они сосредоточены на «великих мыслителях» и/или «интеллектуалах» (общеизвестно оспариваемый термин), или они должны сосредоточиться на других, потенциально менее эзотерических агентах мысли, в том числе, народных массах? В-шестых, и это связано с первым вопросом, источниковедение интеллектуальной истории: если интеллектуальные историки ограничиваются текстовыми высказывания (в строгом смысле - словами), или они должны протянуть пределы своей области и обратиться к визуальному и звуковому материалу, и если да, то следует учитывать все необходимые условия.

Интеллектуальная история сопротивляется платоническому ожиданию того, что идея может быть определена прежде поставленных условий, ставшими внешними причинами её возникновения и это, как правило, вместо того, чтобы рассматривать идеи как исторически обусловленные особенности времени, которые могут быть поняты в каком-то более широком контексте, будь то контекст социальной борьбы и институциональных изменений, интеллектуальной биографии (индивидуальной или коллективной), или более широкий контекст культурных или языковых диспозиций («дискурсов»). Чтобы быть уверенным, иногда необходимый контекст является контекстом других, исторически обусловленных идей интеллектуальной истории, что не обязательно требует изучения в рамках более крупной, концептуальной системы. Правда, последний пункт может быть спорным: некоторые интеллектуальные историки принимают его за чисто «интерналистский» подход, то есть, они устанавливают мысли по отношению к другим мыслям, без ссылки на какую-либо обстановку вне их самих. Этот метод, как правило, наиболее показателен, когда отношения между идеями помогают увидеть ранее непризнанную связь между различными сферами интеллектуальных вопросов, например, отношений между богословскими и научными методами познания, или между метафизической и политической концепциями причинности. Но этот метод имеет тенденцию воспроизводить платонизм, которые оказали на историческую науку гораздо больше влияния, нежели «история идей».

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что есть много видов интеллектуальной истории, и каждый из них имеет свои собственные методологические особенности. Пожалуй, наиболее полезный способ думать о различных тенденциях в интеллектуальной истории сегодня - сравнить их с внутренними дисциплинами интеллектуальной истории и теми дисциплинами, что находятся на её «орбите». К ним относятся: философия, политическая теория, история культуры и социология.

Научная новизна данного исследования состоит в том, что для исследования используется совокупность актуальных методологических подходов, разрабатываемых в свете «вновь открытого» направления «интеллектуальной истории». В частности, методологически ответвления «новой биографии» и «интеллектуальной биографии» позволяют трансформировать привычное в отечественной и зарубежной биографии поле деятельности видных представителей протестантского теократического политического процесса Нового Света XVII-XVIII столетий (Дж. Уинтроп, Дж. Морган), деятелей американского Просвещения и Войны за независимость (Т. Пейн, Б. Франклин, Т. Джефферсон, Дж. Вашингтон), американских лидеров страны и политиков XIX-XX столетий (Дж. Монро, Дж. К. Адамс, Р. Рейган). Еще одной отличительной чертой исследования является использование методов ментальной реконструкции при выявлении характерных черт структуры повседневности и политического процесса пуританских общин Северной Америки, а также государственных органов вновь образованных США в конце XVIII столетия.

Положения, выносимые на защиту:

1. В становлении и развитии уникального политико-правового пространства США в XVII-XVIII в. значительную роль играло движение пуританизма и связанные с ними религиозно-политические практики. Харизматическая направленность политической культуры пуритан способствовала вытеснению иных общественно-политических сил и фактическому достижению интеллектуальной гегемонии протестантских политиков в XVII - начале XVIII столетия в британской Северной Америке. Необходимость выживания в жестких природно-климатических условиях Нового Света способствовали утверждению в протестантских общинах штатов авторитарно-теократического стиля управления с сочетанием элементов «англосаксонской демократии»;

2. В условиях Войны за независимость произошла условная политическая мобилизация всех слоев общества; активизировалась проектная деятельность политически активного населения. Элементы влияния британской короны (лоялисты, англиканская церковь, колониальная администрация) практически не были подвергнуты прямым репрессиям, однако были органично «вытеснены» с политико-правового пространства американского государства во второй половине XVIII - начале XIX столетия;

3. В результате событий Американской революции оказались затронуты многие наболевшие проблемы Нового Света, в частности, гендерная дискриминация и проблема правового позиционирования рабства. Отсутствие насущных целей и мотивации в решении данных проблем в восприятии политической элиты США значительно затормозили их разрешение;

4. На протяжении изучаемого периода происходило укрепление популярных для американского общества мифологем - идеи «особого пути», «богоизбранности», «американской исключительности». Закрепление данных социокультурных паттернов на ментальном уровне осуществлялось с помощью разрабатываемых интеллектуально- политической элитой США концептуальных построений.

Практическая значимость работы. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в практике преподавания отечественной истории, истории стран Европы и Америки, а также специализированных учебных курсов в рамках образовательных программ бакалавриата и магистратуры, в частности посвященных вопросам изучения внешнеполитического дискурса зарубежных стран в Новейшее время. Апробированная в рамках данной работы практика методологического анализа и синтеза различных подходов в цикле социогуманитарного знания может быть использована при изучении проблем научной сферы и социокультурного развития современного общества, в том числе в рамках магистерских и аспирантских диссертационных работ.

Апробация исследования. Положения и выводы диссертационного исследования были представлены в выступлениях на научно- исследовательском семинаре и отражены в статье, сданной для публикации в сборник научных работ «CLIO-SCIENCE: Проблемы истории и междисциплинарного синтеза. Сборник научных трудов».

1. Становление ментальных структуры и традиций политической культуры нового света в XVII - начале XVIII столетия.

1.1 Влияние англо-саксонской политической культуры Нового времени на становление ментальной традиции переселенцев

Переселенческие миграционные волны, ступившие на территории Нового Света, вместе с материальным имуществом и концепциями о «земле обетованной» в новь открытых землях привносили с собой элементы традиционной политической культуры Старого Света, и в частности, британского общества. Период первой волны активного переселения мигрантов пришелся на конец XVI - начало XVII века - верхняя дата исторической эпохи, которые некоторые исследователи (А.И. Фурсов) склонны именовать как «долгий XVI век», именно события с открытия североамериканского континента и первых реформационных процессов и завершавшийся событиями Тридцатилетней войны 1618-1648 гг.

Период знаменовался множеством довольно неоднозначных события и процессов, и в первую очередь - началом трансформации средневековой политико-правовой культуры, как «низов» общества, так и представителей политического истеблишмента. В частности, данный процесс выразился формировании особых типов взаимоотношения общества с устоявшимся режимом правления - монархией. Реформационные процессы радикально трансформировали картину мира индивида в Старом Свете. Эволюция ментальных доминант человека уже несредневекового типа повлекла за собой появление идей о принципиально иной модели государства. Благодаря протестантским сакрально-мистическим идеологемам и специфической социальной инженерии церковь как некий «условный» посредник между Богом и «паствой» стала постепенно выпадать; подвергался демократизации и приведению к новым социально-экономическим условиям церковный культ. Формировавшаяся протестантская этика (М. Вебер) уже совсем по- другому рассматривала в данном контексте персону монарха - представители королевской власти рассматривались не столько как «наместники Бога» на земле, сколько как «Божественные избранники», которым предстояло доказать свою праведность либо неправедность, а как следствие и статус-кво своего привилегированного положения. Это спровоцировало возникновение новой политико-правовой концепции в противовес уже имеющейся. Речь идет о доктринах «теория порядка» и «теория разума», столь распространенных в практике королевских юристов и ученых высокого Средневековья. Концепция «теории порядка» подразумевала, что подчинение королевской власти должно происходить априорно, также как вера в Бога, и схоластической формуле «верую, ибо абсурдно», была разработана тождественная по смыслу формула для политической сферы ранних абсолютистских режимов - «подчиняюсь, ибо должно». Таким образом, формировалось типично подданническая, и частично абсентеистская политическая культура.

Ей была крайне противоположна «теория разума», сформировавшаяся под воздействием теоретических изысканий гуманистов XIII-XV вв., и получившая свое законченное оформление к XVI столетию (Т. Мор). В содержании этой концепции были отражены идеи полноценного взаимодействия всех слоев и институтов в обществе, идея социального консенсуса, при условной монархической форме правления. Однако, монархию предполагалось ограничить положениями конституционного закона, и в тоже время расширить участие широких слоев общества в управлении государства посредством разнообразных представительных форм. Как справедливо заметила по этому вопросу М.П. Айзенштат, «в зарождении и упрочении этого течения сказались особенности политического развития, заключавшиеся в парламентских традициях, восходящих к раннему средневековью». И если в правление Елизаветы I Тюдор превалировавшей была первая политологическая концепция, и даже штат профессоров из Оксфордского университета работал по вопросам практического совершенствования данной теории, то уже к началу XVII столетия в британском обществе развернулась острая полемика по этому вопросу.

Центральным элементом вышеуказанных общественных дискуссий выступала идея народного представительства, как стержневое положение «теории разума». Восприятие высшими сословиями недостойности допуска к государственному управлению «подлого люда» было вполне очевидно. Британский исследователь проблем ранней королевской власти Н. Хеншелл в своих исследованиях доказывает, что одним из ведущих социально- политических трендов эпохи было стремление дворянства отнюдь не достичь демократии, а удержать усиливающуюся королевскую власти на позициях «первый среди равных». В частности, историк отмечает, что «все же английский парламент никогда не был сословной ассамблеей. На раннем этапе своего существования в нем была представлена только знать, клирики и юристы. Высшее и низшее дворянство в конце концов оказалось в разных палатах, и джентри пришлось уживаться с небольшим количеством буржуа и представителей свободных профессий. По-видимому, французские парламенты не избирались, как не избирал ась и палата лордов, верхняя палата английского парламента». С другой стороны, гуманистически настроенные интеллектуалы в политическом истеблишменте Британии раннего Нового времени, напротив, считали в таком случае идею народного представительства неполной.

Постепенно стала формироваться пресловутая протестантская этика, где показателем «достойности» для свершения государственных дел стала выступать праведность, критерием верификации коей выступала успешность в делах - в первую очередь, в коммерческих и административных, в целом - во всем социальном срезе индивида. К концу XVI столетия особо острая полемика протекала в стенах так называемого «Общества любителей древности». Члены общества сочетали историко-культурную деятельность и археографические практики с политическими изысканиями, и активно апеллировали к содержанию вновь находимых источников, пытаясь найти там сведения об архаичных фактах и примерах парламентских форм управления обществом, их старшинстве по отношению к королевской власти. Деятельность общества приобрела столь широкий размах в среде политически активной интеллектуальной элиты британского общества, что консервативно настроенный первый же монарх из династии Стюартов, Яков издал указ о роспуске данной организации. Тем не менее, в деятельности этого социально-политического института можно обнаружить уже ранние примеры складывания и существования элементов гражданского общества в британском социуме - которые позднее будут перенесены мигрантами на земли Северной Америки и станут неотъемлемой чертой демократической политической системы США.

В итоге, в менталитете политически активной части общества на основании данных тенденций стала складываться некая «оппозиционность» мышления. В частности, если рассмотреть подробно эпизоды взаимодействия первых двух Стюартов и британского парламента, то налицо видны проявления разбалансировки предшествующей формы правления, а именно неспособности формы сословно-представительной монархии XV-XVI столетия адекватно отвечать вызовам времени. XVI-XVII вв. - время постепенного, но неуклонного формирования элементов абсолютистской монархии, однако если для континентальной Европы этот процесс фактически не был осложнен значимым сопротивлением народа и для короля Франции ничего не стоило разогнать Генеральные штаты (за исключением ряда восстаний ремесленных организаций, которые, однако были быстро подавлены), то в британской политической истории данный процесс не только встретил ожесточенное сопротивление, но и был знаменован обратными тенденциям. Среди причин, повлекших за собой формирование специфической британской политической культуры следует указать:

ь Фактически минимальный элемент римского имперского влияния на культуру Британских островов. В отличие от континентальной Европы, где к III-V вв. в результате ассимиляционных процессов сформировался устойчивый галло-римский сегмент местного населения, аборигенные жители Британии не только не приняли определенной части римских цивилизационных воздействий, но и оказали ожесточенное сопротивление. Это касалось и политической структуры и политического мышлении общества - бритты, каледонцы и другие кельтские племена, несмотря на внешнее подчинение римскому господству, слабо испытали ассимиляционные процессы в политической сфере, в частности, монархический элемент правления;

ь Высокая степень смены миграционных волн. В рамках раннесредневековой истории страны Британские острова подверглись нескольким волнам завоевателей - саксы, датчане, норманны и т.д. Это формировало довольно пеструю и неоднозначную картину повседневности индивида в данном регионе, в том числе и в политической сфере;

ь Минимальный объем пригодный для ведения сельского хозяйства территорий и ориентация на морские коммуникации как источник получения всех необходимых экономических ресурсов и благ, а также основное пространство логистического сообщения. В следствие этого, политический истеблишмент Британии оказался в высшей степени талласократичен, формируя концепцию восприятия государства как некоего «корабля», окруженного агрессивной средой («океаном»), противостояние с которой является вопросом выживания государственной системы и всех ее составных элементов.

Таким образом, вышеперечисленное предопределило характерные черты англо-саксонской государственности. Еще одним немаловажным аспектом были определенные специфические гендерные установки по отношению к власти. В частности, Британия выступила одной из первых держав высокого Средневековья, где королевский престол неоднократно занимали женщины (Мария Кровавая, Елизавета I), причем представительницы достаточно жесткой авторитарной политической культуры, что само себе нетипично для общества с традиционалистскими социокультурными паттернами. Если рассматривать раннюю политическую историю североамериканских колоний Британии XVII-XVIII столетия, а также США XIX в., ты мы можем обнаружить, что женщины в политическом процессе данного региона играли далеко не последнее место, зачастую выступая не только как объект социального антагонизма (процесс «салемских ведьм), но и как направляющая и организующая сила (Энн Хатчинсон).

Еще одним наиболее важным аспектом политической системы Великобритании в указанный период являлась очень сильная привязка политического процесса к проблемам двух типов - хозяйственно- экономического и религиозно-сакрального. В частности, характеризуя первое направление совокупности проблем, следует отметить, что кризис высших органов власти в Британии в первой воловине XVII столетия начался во многом по причине острой полемики между королем и парламентом по вопросам перераспределения финансовых и земельных потоков. Попытка королевской власти реструктуризировать свою расходную смету посредством восстановления старых и уже отживших форм фискального налогообложения («корабельные деньги») вызвало серьезное сопротивление со стороны парламента - не по причине отсутствия потенциала у экономически активного населения к возмещению дефицита государственных средств, а по причине явного нарушения королевской властью своих прерогатив. Причем, нарушение подразумевалось именно с точки зрения позиций сословно представительной монархии. В восприятии сторонников представительных форм правления такие действия были недопустимы. Помимо этого, парламент активно вмешивается в «святая святых» монарха, пытаясь сделать подотчетными его траты и указывая на неуместности столь значительных трат на обеспечение обороны страны в ущерб развитию отраслям экономики страны.

Еще более острые социальные противоречия, которые мигранты перенесли на американскую «почву», было неоднозначное состояние религиозно-политической структуры британского общества в условиях революции и гражданской войны XVII столетия. В частности, обострение противоречий между различными противоборствующими политическими силами вызвала непоследовательная политика короля Карла I в отношении как Англиканской церкви, так и более радикальных протестантов. В частности, в Шотландии, территории, находившейся под полным влиянием пресвитериан, монарх замыслил произвести значительную структурную реформу церковного устройства, введя епископальную организацию с заметно привносимыми элементами католических догматов веры и религиозного культа. Для шотландцев, настрадавшихся в условиях террора «Кровавой Марии», подобные настроения монарха были опасным сигналом, и результат не заставил себя ждать: произошло наступление шотландского ополчения и разгром королевских войск. Тем самым Карл еще более осложнил финансово-экономическое положение короны и обострил противостояние с парламентом: отсутствие регулярных воинских подразделений, могущих противостоять наступлению шотландцев, порождали острую нужду в денежных вливаниях, которые Карл осуществлял, прибегая к непопулярным мерам в виде дополнительных поборов и налоговых дополнений.

Невозможность персоны монарха противостоять парламентским требованиям была предопределена еще и личностным фактором. Данная тенденция косвенно и подтверждается политической практикой глав общин Нового Света в XVII-XVIII столетии. Будучи преимущественно протестантским, политический истеблишмент Британии раннего нового времени ожидал от персоны монарха харизматического образа поведения, замешенного на религиозно-проповеднической стилистике обращения с подданными, ретрансляции целей общественного развития в ключе мессианских формулировок. В фигуре Карла отсутствовали многие подобные черты и это самым негативным образом сказалось на восприятии его как самими общественными массами, так и кругом приближенных к нему лиц, что в конечном счете предопределило крах его правления. Кроме того, в социокультурных паттернах британских джентри и йоменри устойчиво сформировалось восприятии любых авторитарных действий правителя, не учитывавших (по мнению первых) интересов широких слоев общества, как проявление личной тирании правителя или уполномоченного лица, и провоцировало соответствующие протестные реакции.

Особое значение в условиях формирования первичных капиталистических отношений стал играть имущественный ценз и уровень дохода. Ориентация общественных масс в стиле морали Нового времени на получение коммерческого успеха выдвигало на первый план в интересах общества такие личностные ориентиры, как предприимчивость, умение добиваться максимальных выгод в переговорных процессах, достижение целей любой ценой. Политическую культуру индивида англо-саксонского социума во многом стал определять протестантский прагматизм. Как справедливо замечает в своем труде М. Вебер, «повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и своекорыстия в деле добывания денег было специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему буржуазно-капиталистическому развитию являются «отсталыми» по западноевропейским масштабам». Однако это вступало в острые противоречия с еще продолжавшими существовать остатками медиевальной картины мира, в частности, сочетание элементов формирующейся демократической культуры (самоуправляющиеся общины Нового Света, каждая из которых представляет собой «мини-государство» - прообразы будущих штатов страны) с элементами ограничительных черт в гендере и сохранении околомистических суеверий (твердое закрепление и сохранение политико-правовой дискриминации социального статуса женщин, процесс «салемских ведьм»). Весьма сильная была традиционалистская парадигма мышления индивида того времени, и в структуре повседневного быта, и в пространстве политического мышлении патриархальность и традиционализм все еще занимали важные позиции. Распространялись они и на обновленные экономические отношения, о чем писал Вебер: «И тем не менее это «традиционалистское» хозяйство, если принять во внимание дух, которым оно проникнуто. В основе подобного хозяйства лежало стремление сохранить традиционный образ жизни, традиционную прибыль, традиционный рабочий день, традиционное ведение дел, традиционные отношения с рабочими и традиционный, по существу, круг клиентов, а также традиционные методы в привлечении покупателей и в сбыте -- все это, как мы полагаем, определяло «этос» предпринимателей данного круга».

Вместе с тем, элементы обновленного политико-интеллектуального пространства нашли свое места в землях Нового Света и получили самое активнейшее распространение также благодаря и высокой степени эклектизма и условной открытости англо-саксонской ментальности. Особо важную роль в данном процессе играли политические мифологемы и идеологемы представителей протестантства, в частности, пуритан, что частично проявлялось и в формировании наиболее распространенных политико-идеологических мифов современного американского общества, в частности, социокультурный паттерн «американская мечта» и связанный с ней социальный заказ и социокультурные ожидания рядовых индивидов.

1.2 Структура религиозно-политического пространства пуританизма и управленческие практики пуританских общин

Ключевую роль в становлении американской политической культуры Нового времени играло влияния протестантизма, в частности, наиболее радикального его ответвления - пуританства. Характеризуя роль пуританских общественно-политических деятелей периода, Л.В. Полосина отмечает характерную черту политико-интеллектуального «тренда» того периода: «Анализируя идеологию второй половины XVI - начала XVII веков, казалось бы, что в это время религиозное мировоззрение уже во многом утратило свои позиции. На место ей пришла светская идеология, которая благодаря трудам мыслителей и ученых, расширила границы познания, и во многом изменила представления о человеке, и о мире в целом. Но, несмотря на изменения в обществе, религиозное мировоззрение не утратило полностью свою роль, являясь по-прежнему важным фактором европейского общества. Но стоит отметить, что его также затронули перемены, обозначившиеся и в церковно-государственных отношениях, и в личной жизни людей». Пуританство играло огромную роль в политической жизни общества «альма-матер» большинства переселенцев Нового Света - Британии раннего Нового времени.

Следует учитывать и социальный состав переселенцев, оказавшихся на территории почти что враждебного им Нового Света. В большинстве своем социальные массы, оказавшиеся на территории Британской Северной Америки, оказались людьми довольно-таки маргинального склада, потерявшие жизненные ориентиры и социально-статусное положение в родных регионах. Ю.Л. Слезкин, характеризуя социальный срез тех, кто стоял у истоков американской политической культуры, во многом верно отметил общий социальный тренд: «Будущие колонисты, нанятые частными лицами или компанией, рекрутировались в основном из людей, оказавшихся в Англии без земли и занятий, главным образом в результате обезземеливания крестьян; из военных, не нашедших себе применения; бедняков, от которых хотел отделаться приход; неугодных членов семьи, должников и т.д. Сервентов также отбирали из тех, кому ссылкой в колонии заменяли тюремное наказание. Таким образом, значительная часть колонистов отправлялась в Виргинию против собственной воли или в силу крайней нужды». Однако к этому стоит добавить весьма важный фактор, характеризовавший многих из вновь прибывших, а именно высокую степень сакрально-религиозной экзальтированности. Многие из них были как раз представителями пуританского вероисповедания и поэтому следует более подробно охарактеризовать религиозно-политические паттерны мировоззрения представителей данного ответвления протестантизма.

Пуританизм как течение зародилось в результате реакции первых британских протестантов на государственное обеспечение проведения реформы церкви. Сторонники идеологии пуританизма (purus - чистый, очищенный) требовали полномасштабного преобразования структуры религиозного культа, поскольку полагали, что несмотря на разрыв официального Лондона с папской властью, идейно-политические основы католицизма прочного обосновались в ментальных установках политического истеблишмента страны. Реакция в лице Марии I Тюдор (которую еще именовали Мария Католичка) дало пуританам все основания понять, что религиозно-философские «шатания» государственной системы создают риски гражданской разобщенности, поэтому предприняли решительные действия. Следует отметить, что британское духовенство (в лице соответствующих структур Англиканской церкви) не могло выступить серьезным политическим оппонентом начинаниям пуританского движения, поскольку его потенциал и морально-волевая готовность к сопротивлению были серьезно надломлены в правление Генриха VIII Тюдора.

Представители пуританства идеалом и моделью для религиозных, а затем и политических преобразований видели времена апостольской миссии, когда христианство было представлено простотой и логичной упорядоченностью культа. Это, в частности, провоцировало серьезные контркультурные инсинуации в общественно-политической практике движения: пуритане уничтожали элементы богатого убранства культовых сооружений католического типа, разбивали памятники скульптуры и увечили внешний облик архитектурных построек.

Весьма интересны морально-этические установки пуритан, предопределявшие, в дальнейшем, структуру повседневности пуританского общества. Так, в частности, пуритане всецело разделяли догмат Ж. Кальвина и кальвинистов о предопределенности спасения человека. По мнению представителей пуританства, набор положительных качеств человека должен проявляться в каждом его деловом начинании, чтобы это могло засвидетельствовать его «богоизбранность». Таким образом, уже в подобных установках можно предусматривать чуть более позднее сформировавшуюся идею мессианства, ставшую привычной для современной американской политической культуры.

Так, согласно пуританской общественно- политической концепции, любой человеческий индивид, если он добропорядочный христианин, своим жизненным путем должен демонстрировать тотальное служение божественному промыслу - он является инструментом Божьей воли и должен не только ретранслировать посредством проповедей и обращений Божественный замысел, но и повседневными деяниями способствовать пришествию Божьего царства. Основным видом «доказательства» «богоизбранности» выступало участие индивида в трудовой деятельности. Если, инициируя какое-либо дело или род занятий, человек значительно преуспевал там, и его благосостояние росло, то, в рамках морально-этических установок пуританина, такой человек был добропорядочным, а следовательно, ему было уготовано спастись. В противном случае, если преуспевание не становилось жизненным кредо индивида, то это напрямую свидетельствовало о его изначальной греховности, по мнению пуритан, и уготованности ему посмертной гибели души. Как отмечает Л.В. Полосина, именно «поэтому особое значение приобретало денежное выражение жизненного успеха пуританина, позволявшее не только сопоставлять результаты, но и оценивать путем калькуляции доходов степень «богоугодности» различных видов деятельности, осуществлявшихся им». Особый интерес у исследовательского сообщества вызывает социальный срез пуританства на ранних стадиях его формирования. В частности, не оставляет сомнения тот факт, что ввиду вышеуказанных морально-этических установок движение пуританизма было наиболее популярно в тех локациях Британии XVI-XVII вв., где люди наиболее всего преуспели в формировании и осуществлении своей предпринимательской деятельности; не оставляет также сомнения, что в основном это были представители городской культуры, однако и здесь подобный вывод не совсем однозначен, поскольку основные сырьевые предприятия по производству овечьей шерсти - ходового продукта легкой промышленности того времени - были сконцентрированы как раз таки в сельской местности. Тем не менее, статистические данные наглядно демонстрируют, что существовало немало городских центров, которые веяния пуританизма не сколько не затронули, и в то же время в депрессивных регионах наличествовала достаточно мощная поддержка пуританского движения. Вследствие этого в данном ключе уместнее всего говорить об индивидуальных религиозно-сакральных поисках каждого представителя течения, нежели о наличии какого-либо устойчивого социального тренда, присущего всему британскому обществу на тот момент. Однако такая тенденция получила всеохватное распространение лишь уже к середине XVII в., в XVI столетии же, «очень немногие бы стали хвастаться, что они пуритане». Причиной этого была специфическая для медиевальной культуры английского общества тенденция пуритан к жесткой регламентации всех сторон общественной жизни, и вмешательство даже в достаточно личностные стороны жизни каждого индивида. Для этики тюдоровской Англии такое поведение было проявлением абсолютной невоспитанности и нанесения едва ли не личного оскорбления.

Однако данные общественные установки пуритан не были следствием какой-либо коллективной маниакальной асоциальности. Стремление представителей пуританизма столь жестко и явно регламентировать все насущные стороны жизни членов британского общества было вызвано, в частности, вполне себе прагматичными причинами. Для многих поразительным фактом выступали жесткие внутрисоциальные санкции пуритан по отношению к тем единоверцам, кто, в частности, игнорировал церковное соблюдение воскресенья, занимаясь какими-либо производственными или иными деловыми вопросами. Тем не менее, ряд исследователей пуританизма (К. Хилл), отмечали, что прагматизм данной социальной установки, в частности, заключался в трудовой этике пуританизма: тяжелый изнуряющий труд в течении недели был святой обязанностью любого пуританина, вследствие этого наличие воскресенья как выходного дня было средством борьбы с трудовым выгоранием. Были также и иные, психосоциальные причины. Важным элементом общественно- политической риторики пуритан выступала религиозная проповедь. Такая тенденция, следует сказать, сохранилась и в актуальной практике президентов и лидеров американских партий и движений в XX столетии, например, в речах Ф.Д. Рузвельта и Р. Рейгана. В рамках воскресных собраний происходила максимальная единовременная концентрация всех членов общины или квартала и это позволяло осуществить пропагандистский охват практически всех представителей социума. Семьи пуритан были строго патриархальны и особенно это ощущалось в воспитании детей. В противовес гуманистическим тенденциям Нового времени, в скором приведшим к педагогике Просвещения и либеральном отношении к детству и интересам подростков, пуританизм ретранслировал идеалы авторитарной педагогической модели. Согласно убеждениям пуританских лидеров, следовало проявлять максимальную степень строгости по отношению к воспитуемым и все негативные черты, такие как замкнутость, чопорность, гордыня, и уж тем более непослушание по отношению к более старшему поколению должны немедленно пресекаться, причем во всех случаях с применением физического насилия. Исходя из этого, можно было бы предположить, что семейные ячейки пуритан представляли собой «поле боя» для конфликта поколений, однако данная позиция не является верной: «не значит, что в семьях пуритан была одна строгость. Как отмечает П. Коллинз, теплые отношения между родителями и детьми не были редкостью». Тем самым происходило закрепление мощных социальных связей; в особой чести у пуритан были «договорные» браки, тогда пару скрепляли договоренностью о брачном союзе еще в детском возрасте.

Особое место в мировосприятии и повседневном устройстве пуританской общины играла женщина. Несомненно, что пуританские семьи, будучи семьями патриархального типа, диктовали свой определенный набор статусных предписаний и функционала для «хранительниц очага». Одним из первичных таких предписаний, естественно, выступали модели допустимой внешности для пуританской женщины. В целом, в восприятии пуританина, активно заниматься своим внешним обликом может только крайне безнравственный и безбожный человек; данный социокультурный стереотип вдвойне затрагивал позицию женщины в этом вопросе. В частности, длинные одеяния неярких тонов, неброская скромная «прилизанная» прическа, строгое выражение лица и не менее строгие манеры обращения в общественных местах представляли собой комплексный набор дресс-кода и кодекса поведения пуританки в обществе. Характеризуя общецивилизационную тенденцию такого подхода, Л.В. Полосина отмечает:

«В этой связи уместно сравнить пуританских женщин с представительницами высшего общества в Российском государстве, где также господствовал патриархат, а мир женщины ограничивался высоким теремом. В отличие от пуританок русские княгини и боярыни активно пользовались косметикой, но лишь для того, чтобы скрыть свою красоту. Эта параллель указывает на то, что восприятие женщины, как существа неполноценного, не равного мужчине, являлось поликультурным и характерным для общественного развития и Европы, и России». Парадоксально, но именно в пуританской общественно-политической среде сложились все предпосылки для денонсации подобного социального тренда.

В частности, в британских североамериканских колониях сложился одиночных позиций и выступлений женщин (Э. Хатчинсон), которые выступали против такого подхода к социально-статусному размещению женщины в структуре общества. Подобные выступления встретили самый ожесточенный отпор со стороны теократических организации пуританский общин в Северной Америке, однако сама направленность умонастроений свидетельствует о наличии позитивных сдвигов в восприятии места и роли женщины.

Особенно взвешенным и прагматичным было отношение пуритан к элементам культуры. В частности, пуритане, в отличие от сторонников У. Цвингли, не считали культуру «порождением лукавого», однако обосновывали ее необходимость и существование лишь прикладными целями - произведения культуры, музыка, скульптуры, живопись ценны до тех пор, пока они служат целям упрочения христианской веры и индоктринации идеологических доктрин пуританизма; все это именовалось проявлением Божьей воли. Крайне негативную реакцию у представителей пуританского движения вызывали элементы народной культуры, в частности, «языческие праздники» (сложившиеся в результате двоеверия - Самайн), что уже само по себе было посягательством на веру, в тоже время консолидация населения во время данных мероприятий не учитывалась пуританами как заслуживающий внимания фактор; это было существенной ошибкой их социальной политики.

Пуританское движение стало одним из социально-политических трендов, значительно повлиявших на уровень развития образовательных сфер британского общества. Это в частности, объяснялось исходом из страны католической церкви, одной из ключевых прерогатив которой являлась культивация образованности населения, и переход инициативы в руки пуритан. Для того, чтобы эффективно вести общественную полемику, пуританским лидерам и духовным проповедникам приходилось постоянно повышать свой образовательный уровень, что позитивным образом отражалось и на их сторонниках. Кроме того, последствия роста предпринимательской активности и существенные изменения социально- экономических сторон британского общества, вызвавшие рост показателей жизни населения, приоткрыли новое направление личных расходов английских семей: стало не просто модным, но едва ли не обязательным в среде категорий среднего достатка и определенного социального статуса тратить средства на повышение образовательного уровня подрастающего поколения. Как проявление богоугодности человека, поощрялось меценатство на «благие дела», и одним из направлений меценатской деятельности пуритан явилось выделение средств на открытие частных образовательных учреждений; само собой разумеется, что помимо получения общетеоретических знаний и навыков, обучающиеся в данных образовательных организациях неизбежно испытывали на себе индоктринацию основных догматов пуританизма, а также моделей его политико-правовой культуры. Таким образом, в частности, «постепенное распространение пуританизма… повлекло за собой образование особенной пуританской ментальности. Пуритане считали, что по сравнению с остальными англичанами, они понимают Библию наиболее глубоко, и соответственно, знают, как лучше всего организовать церковное устройство». Однако далеко не все ветви пуританства смогли достичь властных или околовластных позиций в новой политической картине британского общества XVII столетия. Значительные массы пуританских идеологов - пресвитериан, индепендентов, диггеров - устремлялись в Новый Свет, как некую «землю обетованную» с цель обретения там возможности максимально реализовать собственное видение общественно-политических идеалов и моделей государственного устройства. Структура политико- правового пространства середин XVII - середины XVIII столетий продемонстрирует, что в конечном счете данная тенденция вылилась в образование ряда специфических, частично теократических, частично гражданско-правовых образований на территории британской Северной Америки

1.3 Образно-символическое пространство политических моделей пуритан Нового Света в конце XVII - первой половине XVIII столетия

Утверждение широких слоев пуританских мигрантов на территории британской Северной Америки сопровождалось практической реализацией их видения идеальных общественно-политических моделей. В пользу расширения пуританского сегмента в колониях Нового Света, и роста их общественно-политического значения играло множество факторов; Л.В. Полосина указывает: «Постепенно число пуритан, прибывавших в Америку, росло. Вместе с ними ехали и обычные люди, стремившиеся начать новую жизнь за океаном. Однако, так или иначе именно пуритане играли решающую роль в местной жизни. Они вскоре слились с местным обществом, стали подчиняться местной администрации, но сохранили дух борьбы и независимости от метрополии. Войны, начавшейся в Англии, способствовали росту пуританских общин». Причинами столь активного разрастания пуританских общин, равно как и приобретения ими все большей политической власти и значения во внутренней структуре и иерархии выступали уникальные черты политико-правовой культуры пуританизма, а также соответствующие морально-этические предписания. Движущим «локомотивом» переориентации политического процесса в колониях и незаселенных землях «на себя» в политико-правовой практике пуританизма послужила также их особая предприимчивость, умение идти на риск, и эффективный стиль ведения хозяйственной деятельности. Так, например, в 1607 г. британским переселенцам удалось основать долговечное поселение английской короны в Новом Свете, получившей наименование «Джеймстаун» в честь монарха. Однако последовавшие почти полутора десятка лет характеризовались высокой степени депрессивности в ведении внутреннего хозяйства данного колониального владения. Ситуация коренным образом изменилась с момента прибытия в данный населенный пункт пуритан. Именно с подачи пуританского лобби был инициирован активный партнерский контакт с аборигенным индейским населением, причем с позиций обоюдовыгодных договоренностей. Представители пуританской общины в Джеймстауне первыми поняли и извлекли максимальную выгоду из технологических решений, предложенных индейцами поселенцам в сфере аграрного производства, по-своему смогли оценить значение таких технических и иных аграрных культур, как табак, томаты, бобовые и пр.

Практически сразу с момента появления первых мигрантов на территории Нового света особое распространение в пуританских обществах стали иметь мифологемы эсхатологического характера. Н.Э. Адамова, характеризуя специфику данного процесса, отмечает: «Милленаристский миф о конце света и наступлении царствия праведников уходит корнями в древний античный миф о золотом веке. Заимствованный в средние века, он заключался в надежде на наступление времени всеобщего равенства, не знающего властей и разделения на классы. Американский континент, казалось, стал воплощением этого мифа». Для индивида XVII столетия с сохранявшимися элементами медиевальной картины мира не существовало значимых отличий между миром земным и миром сакральным, вплоть до конца XVIII столетия даже многие интеллектуалы помещали территории из сюжетов Библии и средневековых легенд на мировую карту, равно как и высказывали концепции о существовании сказочных либо необычных существ. Индейский сегмент населения частично способствовал укреплению идей восприятия американского континента как «земного рая». Находившиеся на первобытном уровне общественных отношений, они воспринимались европейцами как незатронутые грехом потомки первых людей, персонажи «золотого века» из легенд и былей. Однако, следует подчеркнуть, что в воззрения колонистов такое восприятие довольно быстро улетучилось и миф о характере индейцев как детей «золотого века» оставался привычен исключительно для европейских интеллектуалов XVII-XVIII столетия.