Отношение политических деятелей и населения Великобритании к Восточному вопросу и Крымской войне

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Актуальность проблемы. Середина XIX в. знаменовалась очередным обострением Восточного вопроса. В основе назревавшего конфликта между Россией, Англией и Францией было давнее соперничество за господство на Ближнем Востоке вообще и Черном море в частности. Российская империя стремилась утвердить свое влияние на Балканах и в Турции. Великобритания и Франция в свою очередь также стремилась к подчинению Турции и всего Ближнего Востока своему политическому и экономическому преобладанию. Каждый участник этой борьбы опасался, что противник его опередит. В начале 50-х гг. соперники, боясь упустить время, стали стремиться ускорить развязку.

Правящие круги Англии и Франции опасались, что Россия путем быстрой военной операции овладеет столицей Турции.

В отечественной литературе традиционно преобладает точка зрения, что поражение Российской Империи в Крымской войне, связано с отсталостью в военном плане, плохим снабжением войск и т.д. Одной из главных причин называется создание коалиции западных держав, которую возглавляли Англия и Франция. Традиционно, считается, что союзная армия не испытывала особых трудностей во время войны, но это не совсем верно. Если взять английские источники, относящиеся к периоду ведения войны, то можно обнаружить, что английская армия испытывала трудности схожие с теми, которым подвергались русские войска.

Чтобы понять причины вступления Великобритании в войну, необходимо рассмотреть программу политических партий, относящуюся к Восточному вопросу. Изучив публикации того времени и воспоминания участников военных действий, мы получим всесторонний анализ восприятия английским обществом Крымской войны.

Объектом исследования выступает английское общество в середине XIX века.

Предметом исследования данной работы является отношение политических деятелей и населения Великобритании к Восточному вопросу и Крымской войне.

Хронологические рамки - исследования данной работы определяются началом нарастания конфликта между Великобританией и Российской империей (с 1838 г.), а заканчивается датой окончания Крымской войны (1856 г.).

Историография проблемы.

Следует отметить, что данная тема не рассматривалась отдельно ни в отечественной, ни в зарубежной историографии. Поставленную проблему частично можно встретить в работах касающихся Крымской войны, как отдельное исследование она никогда не рассматривалась.

Можно сказать, что всю историографию по данной теме можно разделить на отечественную и зарубежную.

В свою очередь отечественный период можно разделить на дореволюционный, советский и современный.

К дореволюционному периоду относятся работы М.И. Богдановича и А.М. Зайончковского, это были военные историки, принадлежавшие к царскому офицерству. Их военно-теоретическое и военно-исторические работы основывались на существовавших в то время взглядах правительства на историю войн и военного искусства.

Уделив внимание политическим и дипломатическим аспектам Крымской войны больше, чем другие дореволюционные историки, М.И. Богданович объяснял причины поражения России в войне случайностями, неумелыми действиями армии и некоторых военачальников. Но при всех своих недостатках работа М.И. Богдановича «Восточная война 1853-1856 гг.» не утратила своей ценности и в наше время, так как она насыщена богатым фактическим материалом из архивов и особенно тем, что в отличие от других дореволюционных военных историков М.И. Богданович много места уделяет освещению военно-политических событий.

Еще одним видным историком того времени был А.М. Зайончковский. Как и Богданович, он подробно, в деталях, осветил ход боевых действий во время Крымской войны. Обилие фактического материала делает эту работу очень полезной в изучении данного вопроса.

Дореволюционная историография также представлена трудом С.С. Горяинова. В данной работе исследуется проблема, касающаяся проливов Босфор и Дарданеллы, которые играли ключевую роль в Восточном вопросе и Крымской войне. Автор использует в качестве источника дипломатическую переписку между Россией и западными державами, в частности, переписку с Англией. Данный труд ценен тем, что помогает глубже понять отношения между двумя государствами. То, как Англия и Россия видели развитие отношений с Османской империей.

Крымская война стала предметом особенного внимания советских ученых, которые, объясняя поражение в войне, клеймили позором русский царизм и проводимую им внутреннюю и внешнюю политику.

Значительным вкладом в советскую историографию войны 1853-1856 гг. явилось капитальное двухтомное исследование крупного историка Е.В. Тарле. Его работа - бесценный труд по дипломатической истории войны и международным отношениям того периода. В этом труде достаточно полно раскрыты противоречия европейских держав и Российской империи в борьбе за господство на Ближнем и Среднем Востоке в середине XIX в. Е.В. Тарле последовательно излагает дипломатическую борьбу между этими государствами, давая подробную характеристику ей как в период военных действий, так и в периоды затишья, когда эта борьба становилась более обостренной.

Наиболее важными по теме взаимоотношений Великобритании и России являются труды В.Н. Виноградова, в которых подробно рассматриваются политическая ситуация в Англии, характеризуются лидеры партий, объясняются причины принятия тех или иных внешнеполитических решений. Ценный материал по этой проблеме содержится в научных статьях данного автора. В них рассматриваются фазы нарастания конфликта, приводятся цитаты из дипломатической переписки, которые помогают понять позиции сторон. В статье «Лорд Пальмерстон в Европейской дипломатии», Виноградов подробно описывает взгляды Пальмерстона на отношения с Россией, на Восточный вопрос. В целом, эта работа даёт чёткое представление о внешнеполитических взглядах либеральной партии.

Современный период историографии представлен рядом работ, касающихся непосредственно затрагиваемой нами проблемы.

При изучении вопроса о политическом курсе партий и их лидеров, необходимо отметить работу Т.Н. Геллы «У. Гладстон, либералы и Британская империя в последней трети XIX века». Автор прослеживает эволюцию либеральной партии Великобритании, даются портреты основных политических лидеров, а также дискуссии либералов и консерваторов по широкому кругу вопросов.

Ценным оказался труд М.П. Айзенштат. На основе разнообразных по характеру документов анализируется динамика развития властных институтов Британии, взаимоотношения власти и народа, какое влияние они оказывали друг на друга. В работе даны портреты политических и общественных деятелей эпохи.

Зарубежная историография представлена трудом Г. Темперлея. В работе также использовался труд Г. Темперлея в соавторстве с английским историком Л. Пенсоном. Данные труды позволяют взглянуть на проблему с другой позиции, как оценивалась Восточная война западными историографами. Необходимо отметить, что в этих работах также представлен богатый источниковый материал - дипломатическая переписка, протоколы заседаний кабинета министров и др.

Ценным трудом является работа Дж. Свитмэна, в ней рассмотрен весь период Крымской войны, особо подчёркивается роль женщин-медсестёр.

Также необходимо отметить исследование П. Хопкирка. В классической работе описаны два века противостояния (от эпохи Петра I до Николая II) между двумя великими державами - Англией и Россией - в Центральной Азии, анализируются их геополитические цели в этом огромном регионе. Показана острейшая тайная и явная борьба за территории, влияние и рынки.

В исследовании приводятся множество статей из научных журналов.

Необходимо отметить, что вопрос о взглядах на внешнюю политику либеральной и консервативной партий частично рассматривается в статье К.Б. Виноградова, П.Б. Суртаева. Кроме того, в ней рассматриваются взгляды королевы Виктории и принца Альберта на отношения с Россией и участие Англии в Крымской войне.

Оценки Крымской войны английскими политиками содержатся в статье Е.В. Романовой. В ней рассматриваются высказывания, как представителей партии тори, так и представителей партии вигов, это помогает понять, изменились ли позиции лидеров партий до и после Крымской войны.

Целью данной работы является изучить отношение английского общества к Крымской войне, рассмотреть взгляды политических лидеров, общественности на данный вопрос и на основе личных воспоминаний участников военных действий составить целостную картину восприятия английским народом данной войны.

Исходя из цели исследования, его основными задачами являются:

- изучить две доминирующие партии Англии в середине XIX века и выявить особенности их политического курса во время Восточной войны.

- охарактеризовать взгляды английского общества на Восточный вопрос и Крымскую войну.

- проанализировать воспоминания участников Крымской войны и на их основе сделать анализ восприятия этих событий простыми людьми.

Источники - исследование темы дипломной работы проводилось на базе английских источников. Большинство из них были взяты из сети интернет, они не были переведены на русский язык, что представляло определённые сложности при их анализе. Разделение источников на группы необходимо для более широкого раскрытия темы.

- официальные документы;

- периодическая печать;

- источники личного происхождения;

Главным источником для исследования данной темы, безусловно, послужили протоколы заседаний английского парламента. Исследуя выступления представителей двух партий, мы получаем целостное представление о царившем в то время настроении, как в высших правительственных кругах, так и среди народа. На их основе можно непредвзято оценить внешнеполитический курс Великобритании, цели, которых добивался английский Кабинет в решении Восточного вопроса.

Ещё одним источником послужила периодическая печать того времени. В газетах публиковались известия с полей сражений, рассказывалось об условиях, в которых находится английская армия. Через газеты формировалось общественное мнение, вследствие чего, происходит увеличение антироссийских настроений среди простого населения. Партии и народ объединяются в борьбе против Российской империи.

Другая группа источников представляет собой воспоминания участников Крымской войны. К ним относятся воспоминания сержанта Т. Говинга, медицинской сестры Ф. Найтингейл.

Не менее ценным источником является «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами». Здесь содержится дипломатическая переписка Российской империи и Англии. Документы позволяют проследить фазы отношений между двумя государствами, до Крымской войны, во время неё и после.

Методологическая основа работы обусловлена целью и задачами исследования. Основополагающим методом является историко-сравнительный. Его использование дает возможность проследить, как менялось восприятие Крымской войны в английском обществе с течением времени.

Принцип историзма требующий учитывать специфику эпохи, в том числе характер мышления, живших в изучаемое время людей, что позволяет избежать опасности приписать несвойственные людям того времени восприятие событий.

Научная новизна работы. Анализ зарубежной и отечественной историографии показал, что восприятие Крымской войны английским обществом не становилось предметом специального исследования. В данной работе впервые исследуется английское общество во время войны 1853-1856 гг.

Научная новизна представленного исследования определяется так же тем, что многочисленные источники по данной теме впервые переводятся на русский язык и могут служить для дальнейшего более глубокого изучения данной проблемы.

Структура работы. Поставленные цели и задачи определили структуру работы. Данная работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка источников и литературы, приложений.



1. Партии Великобритании о русско-английских отношениях в период крымской войны

политический английский крымский война

1.1 Тори и Восточный вопрос

Исследуя внешнюю политику Англии во время Крымской войны, необходимо рассмотреть программы двух противостоящих друг другу политических партий-вигов и тори. Взгляд этих партий на Восточный вопрос был не одинаков, хотя, безусловно, существовало и единое мнение по некоторым проблемам. Нашей задачей является рассмотреть политику двух партий в отношении Восточного вопроса, найти сходства и различия по его решению.

Во внешней политике и Восточному вопросу в частности, тори не были столь воинственно настроены в отличие от вигов. Они вели сдержанный курс и, хотя и опасались усиления влияния России, не стремились к её полному ослаблению. Торийские лидеры предусматривали возможность достижения компромисса с Россией в Восточном вопросе. Но если на международной арене происходила перестановка сил не в пользу Великобритании, то тори меняли свой внешнеполитический курс на более жёсткий. Так произошла перемена во взглядах на отношения с Российской империей. Если до заключения Андрианопольского мира тори не видели явной угрозы с её стороны, то после, в январе 1830 года, один из торийских лидеров, премьер-министр лорд Абердин указывает на его «опасные» последствия.

Он находил, что этот мир закреплял за Россией преобладающее влияние на Востоке и предоставлял ей исключительное господство на Черном море. Благородному лорду казалось, что английской торговле впередь уже прекращен доступ через названное море в Турцию и Персию, что размер военного вознаграждения превышает финансовые силы Турции и что вообще, усиление русского влияния опасно для независимого существования Оттоманской империи и при этом противоречит заявлениям, сделанным российским правительством до начала военных действий. С этого момента, начинается негласная игра за влияние на Востоке, и в частности в Османской империи.

Чуть позже, в 1833 г. происходит заключение Ункьяр-Искелесийского договора между Российской империей и Турцией. Реакция со стороны английского правительства была крайне бурной. Консервативное правительство Веллингтона разразилось резкими протестами, крайне преувеличивая нависшую над самим существованием Османской империи опасность. По словам главы внешнеполитического ведомства лорда Д. Абердина, «пожар и взятие Константинополя поставили бы английское правительство в тысячу раз менее затруднительное положение, чем подобный результат».

Герцог Веллингтон старался даже разъяснить российскому представителю, что Ункьяр-Искелесийский договор сам по себе вовсе не обеспечивает преобладающего положения России на Востоке. «Ведь само императорское правительство, - говорил он, - убеждено и нам доказывает, что договор не имеет действительного значения - так почему бы, с согласия султана, и не отменить акта, возбуждающего ненависть во всех странах и в особенности в Англии».

Ещё один представитель консервативной партии Т. Аттвуд в запальчивой речи уверял, будто Англия претерпела неслыханное унижение. Он, Аттвуд, заранее предупреждал кабинет насчет опасностей, нависших над Турцией; теперь в руках у русских Константинополь или по крайней мере Скутари, а Скутари - тот же Константинополь. Завтра русские получат крепости на Дарданеллах, и понадобится миллион фунтов стерлингов, чтобы выдворить их оттуда. Речь он закончил на истеричной русофобской ноте: «Пройдет несколько лет, и эти варвары научатся пользоваться мечом, штыком и мушкетом почти с тем же искусством, что и цивилизованные люди». Пришло время объявить России войну, «поднять против нее Персию, с одной стороны, Турцию - с другой. Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется как глиняный горшок». Аттвуд не был одинок в своем озлоблении, Г. Темперлей писал о «лае парламентской своры». С 1833 г., правящие круги Англии стремятся добиться отмены этого договора и ослабить позиции России на Востоке.

Одним из самых известных представителей тори в рассматриваемый нами период был Лорд Абердин, занимавший пост премьер-министра в 1852-1855 году.

Пост руководителя Форин оффис в должности министра иностранных дел Абердин занимал и ранее, в 1841-1846 гг. Во время переговоров с Николаем I в 1844 г., лорд Абердин вместе с премьером Робертом Пилем прозаично намекнул царю, что в случае раздела Турции Британия намерена захватить Египет. Николай I говорил о том, что: «Турция должна пасть. Нессельроде не согласен с этим, но я в этом убежден. Султан - не гений, он человек. Представьте себе, что с ним случится несчастье, что тогда? Дитя - и регентство. Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю тоже, чтобы другой получил хоть вершок ее». Ответ Пиля был таким: «Англия относительно Востока находится в таком же положении. В одном лишь пункте английская политика несколько изменилась: относительно Египта. Существования слишком могущественного там правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть пред Англией торговые пути, отказать в пропуске английским транспортам, - Англия не могла бы допустить». Другими словами, Роберт Пиль не только выслушивал, но и сам излагал проекты раздела турецких владений и даже наперед называл облюбованный кусок. Царь продолжал: «Теперь нельзя обусловливать, что должно сделать с Турцией, когда она умрет. Такие обусловливания ускорят ее смерть. Поэтому я все пущу в ход, чтобы сохранить status quo. Но нужно возможный случай честно и разумно иметь в виду, нужно прийти к разумным соображениям, к правильному честному соглашению».

В 1844 г. К.В. Нессельроде составляет меморандум, излагавший идеи царя о неминуемой смерти «больного человека» - Османской империи. Зная настроения в Лондоне, Нессельроде писал в документе, что две страны, Россия и Великобритания, заинтересованы в целостности и неприкосновенности султанских владений. Но если распад Османской империи всё же произойдёт, то конкретно предлагалось, «заранее договориться о создании нового порядка вещей, долженствующего заменить существующий ныне, и совместно позаботиться о том, чтобы изменения, имеющие произойти во внутреннем положении этой империи, не нанесли ущерба их собственным странам, правам, вытекающим из действующих договоров, и европейскому равновесию».

Российскому послу Ф.И. Бруннову, было поручено получить ответ на сделанные предложения. Единственное письменное свидетельство, которое Бруннову удалось вырвать после долгих хлопот и неоднократных напоминаний, это - записка Абердина на имя Нессельроде от 21 января 1845 г., где глава Форин оффис подтверждал точность передачи в меморандуме содержания состоявшихся с царём бесед. Он упоминал об «обоюдном обмене наших мнений, в которых, мне кажется, мы были вполне солидарны и которые я надеюсь иметь ввиду во всех сношениях касательно Востока».

Английские исследователи сводят иногда содержание этого письма к простой констатации факта произошедших бесед. Это не совсем так, и Г. Темперлей признаёт: Абердин «стремился избежать каких-либо обязательств с английской стороны, но не вполне успел в этой цели». В очень слабой, расплывчатой форме, обещание консультироваться с Петербургом его ответ заключал, и планы раздела Османской империи в нём не отвергались. В дальнейшем глава Форин оффис поступил по всем канонам дипломатии «коварного Альбиона»: меморандум Нессельроде был сдан в ведомственный архив и впредь не раз публиковался и ещё чаще цитировался как свидетельство агрессивных намерений царизма. Текст ответа Абердина хранился в семейных бумагах, как дело сугубо личное и к государственным отношениям никакого касательства не имеющее: «Последующие министры не обязаны считать себя связанными неведомой им частной перепиской».

Британское правительство вело тонкую дипломатическую игру. С одной стороны, оно давало российской стороне намёки на возможный союз, но с другой, постепенно способствовало ослаблению влияния Российской империи в Азиатском регионе. Великобритания не спешила ускорять процесс распада Османской империи, тем более, после потрясений 1848-1849 гг., когда любые осложнения на международной арене могли снова вызвать революционный прилив и опять мог всплыть «польский вопрос».

Абердин разделял точку зрения Ричарда Кобдена о том, что Восточный вопрос должен быть разрешен когда-нибудь окончательно, так как невозможно, чтобы ислам продолжал существовать при современном состоянии культуры христианских народов. В долгих частных беседах с российским послом Брунновым, Абердин давал понять, что взгляды его кабинета по турецкому вопросу схожи с российскими. В частности, приведём следующую цитату: «Я перестал верить, что Османская империя может просуществовать более долгий срок. Я думаю, однако, что мы не проживем достаточно долго, чтобы нам пришлось заняться этой комбинацией. Ныне она мне кажется не столь удалённой». Можно сделать вывод, что английский премьер размышлял о возможном решении этого вопроса совместно с Российской империей. Почему же тогда Правительство Великобритании через некоторое время координально поменяет свои взгляды? Попытаемся ответить на этот вопрос далее.

Не следует думать, что курс на войну был принят в Великобритании в одночасье. Подходило к концу четвёртое десятилетие мира в Европе. Перешагнуть черту, за которой стояла война, было нелегко. Тори старой закалки относились подозрительно к тесной дружбе с Францией, в которой было сильное революционное движение. Лорд Лондондерри призывал «не бросаться слепо в объятья единственной державы, могущей смертельно угрожать самому существованию Англии», «тогда мы будем взывать о поддержке и помощи к старым, верным, великим и могущественным союзникам, избавившим нас от опустошительных войн и давшим нам 40 лет мира». Влиятельные купеческие круги выгодно торговали с Россией. Пацифисты религиозных оттенков проповедовали мир на земле. Сомнения принца Гамлета могут дать лишь слабое представление, о чувствах лорда Абердина, возглавлявшего тогда коалиционный кабинет. Премьер-министр регулярно изливал их Бруннову во время задушевных бесед с глазу на глаз на Даунинг-стрит, 10: «Войны не будет, войны не может быть», он лорд Абердин, не допустит её развязывания.

В феврале 1853 года, накануне отправки чрезвычайного посольства в Константинополь, Бруннов сообщает в Петербург «о перемене, которая постепенно происходит в английских взглядах на Восточный вопрос». Британцы разочаровались в Турции, филантропы поняли, что насадить там европейскую цивилизацию невозможно. Премьер - министр граф Абердин «признавался» Бруннову: «Я ненавижу турок, ибо считаю их правительство самым дурным и угнетательским во всём мире. Одной из самых печальных обязанностей моей политической жизни являлось оказание поддержки сохранению Османской империи; я выполнял и буду выполнять этот долг как общественный деятель, ибо не вижу, чем мы можем заменить эту империю, если она рухнет». Абердин излагал свои мысли открыто, но это вовсе не означало, что политика Англии будет следовать тому же курсу. Это высказывание ввело российскую сторону в преждевременную эйфорию.

В состоянии полного внешнеполитического ослепления Николай I начал свои злополучные беседы с сэром Джорджем Гамильтоном Сеймуром - британским послом в Петербурге. Британским министрам и раньше приходилось с серьёзным видом выслушивать его рассуждения о том, что словесная договорённость между монархами прочнее государственных трактатов. Русский царь, как и раньше, открыто предлагал заключить с Англией договор по разделу сфер влияния в Османской империи. По мнению Сеймура, царь хотел вовлечь британское правительство «в союз с его собственным и венским кабинетами для конечного раздела Турции при исключении Франции из договорённости». В личном письме Сеймур комментировал дружеские откровения царя как свидетельство захватнических устремлений, вкладывая в уста своего собеседника следующую речь: «Я, Николай, милостью божьей и прочая, не желая идти на риск войны и компрометировать свою великодушную репутацию, никогда не захвачу Турции, но я уничтожу её независимость, низвергну до уровня вассала и сделаю само существование для неё бременем».

Лорд Абердин не высказал по этому поводу никаких протестов. Ответную депешу отправил в Петербург представитель партии вигов министр иностранных дел лорд Рассел.

Прав, конечно, Лео Джеральд Бирн, уличающий Форин оффис в коварстве: «Вместо прямолинейного и энергичного отклонения любого плана раздела Османской империи… министерство Абердина создавало впечатление, что возражает лишь против времени и способа осуществления предложения».

После отправки в Константинополь российского чрезвычайного посольства во главе с князем А.С. Меншиковым, в Англии происходят острые политические дебаты касательно дальнейшей политики в отношении России.

Виднейшие политические деятели Англии опасались заключения нового договора между Решид-пашой и Николаем I, который мог вернуть господство России на Чёрном море, как и во времена Ункьяр-Искелесийского договора. Лорд Малмсбери так оценивал возможные последствия: «Если договор, который предложил князь Меншиков будет подписан между Россией и Турцией, то Россия станет арбитром между султаном и его подданными. Т.е. по сути, рассматривать большую часть вопросов которые ранее рассматривались государем, и нет необходимости говорить, какой эффект этот договор может оказать на баланс сил в Европе».

Ещё один представитель Тори Лорд Хардвик пророчит скорый захват Константинополя русскими войсками. Он говорил о том, что любой человек, знающий о мощи России, легко сможет представить, как быстро русские войска захватят Константинополь. «Мы должны знать, что если это произойдёт, то приступать к спасению Турции будет уже поздно. В этом случае, Россия станет обладательницей крупнейшей акватории, император мгновенно увеличит количество своих кораблей в несколько раз, он станет обладателем прекрасных территорий в Средиземноморье, которые в настоящее время занимают турки. Каков же тогда будет политический курс Великобритании и Франции? Вся наша политическая система будет свергнута. Именно сейчас, мы должны выступать жёстко, чтобы поддерживать нашу собственную позицию».

Лорд Бомонт так отзывался о возможном начале войны между Портой и Российской империей: «На данный момент Турция является гораздо сильнее, нежели несколько лет назад, и если будет борьба между ней и Россией, то борьба эта будет очень долгой».

Вопрос о вооруженном вмешательстве Великобритании в русско-турецкую распрю был в английском общественном мнении решен с того момента, когда в Лондоне было получено известие о Синопской победе. Барон Бруннов в следующих словах описывает состояние умов в Англии после этого события: «Русский флот проявил свое мужество в благородном боевом деле. Сценой этой неожиданной победы была стихия, в которой Англия считала себя безраздельно господствующей. Великобританская эскадра, стоявшая на якоре в Босфоре, была свидетельницей нашей победы. Она оставалась бездеятельной в то время, когда турецкий флаг склонился перед Андреевским крестом. Где же была Англия, объявившая, что ее знамя развевается на водах Востока для того, чтобы охранять независимость Турции, ее старой союзницы! Она оставалась неподвижной. Она даже не осмелилась пройти проливы. Это преисполнило меру падения. Жребий брошен. Нельзя более отступать, не марая чести Англии несмываемым пятном. Таковы, г. канцлер, речи органов общественного мнения».

Английские министры заметили, что Синопская победа в известном смысле является унижением для Англии, и вопрос о действии союзных эскадр зависит от послов в Константинополе и от адмиралов. С этого момента, политические взгляды двух противоборствующих партий (тори и вигов) начинают сходиться в плане дальнейшего внешнеполитического курса страны. Обе партии выступают за объявление войны России, с целью защиты Османской империи и ослабления экспансионистских устремлений Российской империи. Речь графа Дерби в Парламенте только подтверждает это:

«Мы наблюдали с глубокой обеспокоенностью, что усилия Ее Величества были напрасны, и что она разочарована агрессивным духом императора России во время его вторжения и продолжающейся оккупации провинций Валахии и Молдавии, в его отказе от справедливых условий мира, которые были предложены в рамках санкций четырех главных держав Европы.

Правительство Ее Величества, до последнего момента, по-прежнему надеется на чудо - что оно произойдёт, даже тогда когда мы говорили о мире, все вокруг нас дышало войной. Мы даже сейчас не вполне оцениваем, или, если использовать американское выражение, мы не «понимаем» величины, значения, и возможной продолжительности этой трудной борьбы, на пороге которой мы сейчас находимся.

Я считаю, что если России дать шанс обладать Константинополем, это сделает её хозяйкой и арбитром Европы и большей части Азии».

В беседе с Брунновым Абердин высказывает намерения Англии касательно её дальнейших действий в Турции. Премьер-министр говорит о том, что неизбежно столкновение английских судов с российскими. Англия признает право русских судов преследовать турецкие, но также предупреждает, что постарается всячески препятствовать таким встречам. «Мы не назовем этого войной… Я вижу ваше удивление. Вы удивитесь еще более, если я вам скажу, что мы идем далее. Мы допускаем, что борьбу между нами возможно ограничить пределами Черного моря, не распространяя ее ни на Балтийское, ни на другие части земного шара. Если бедствия войны можно заключить в более узкий круг, то отчего не сделать этого? Ведь распря турецкая, и почему ее не заключить в территориальные пределы, где она должна быть разрешена? Это может показаться неслыханным, но я не думаю, что это был абсурд».

Характерна ещё одна цитата Абердина: «Для нас невозможно предоставить Турцию вашей милости (т.е. России). Невозможно также предоставить ее собственной неспособности. Поэтому нам приходится выбирать между двумя одинаково плохими способами. Прежде всего, мы рискуем рассориться с вами, а если бы мы пришли к соглашению с вами, то пришлось бы принуждать Турцию».

Правящие круги Англии сделали выбор не в пользу России, и 15 марта 1854 года была объявлена война Российской империи.

Начало боевых действий не принесло быстрых побед, как это ожидалось. Боевые действия показали плохую боеспособность английской армии. К тому же, имели место некомпетентность интендантской и санитарной служб и высокая степень жульничества и казнокрадства поставщиков. Приведем сведения, почерпнутые из британских источников: «Апатия и неведение в департаментах, ведавших снабжением, способствовали профессиональному мошенничеству поставщиков… сапоги и шинели приобретались слишком малых размеров, большой груз состоял из обуви исключительно на левую ногу, десять тысяч пар носков годились только для детей». На набережной в Балаклаве «мука, высыпавшаяся из мешков, лежала сырыми кучами, тут же валялись мешки с амуницией, колья для палаток, куски дерева, бочки с гниющим мясом и с горохом - все вперемешку. Кипы одежды, в которой ощущалась острая нужда, брошены в грязь». 14 ноября 1854 г. на Черном море разыгрался шторм, разбивший больше 20 судов. На одном лишь «Принце» затонуло 40 тыс. пар обуви. 1 декабря генерал Лукан сообщил, что кавалерийская дивизия, как таковая, перестала существовать из-за падежа конского состава.

В Англии царило возмущение. Гнев общественности обрушился на премьер-министра Абердина. 20 января 1855 г. радикал Ребек выступил в палате общин с запросом: «Армия дошла до состояния, терзающего сердце нации… войска - без крыши над головой, без одежды, без пищи и без амуниции. Из 54 тыс. солдат, снаряженных, как никогда, осталось 14 тыс. Из них лишь 5 тыс. здоровых. Кавалерии не существует, последние оставшиеся лошади используются как тягло».

Правительство защищалось вяло; кабинет потерпел сокрушительное поражение, палата общин 305 голосов против 148 выразили ему недоверие. 6 февраля 1855 года лорда Абердина на посту премьер-министра сменил лидер вигов-Пальмерстон.

Спустя годы, многие английские политики начали давать оценку Крымской войне. Так, лорд Солсбери, один из лидеров тори пишет о ней как о «заслуживающей сожаления глупости». После окончания войны Великобритания перешла к политике «блестящей изоляции», она утратила функции арбитра в европейской политике. В 1870-е гг. XIX в. Солсбери предостерегал от следования жёсткому антирусскому курсу, отмечая, что вскоре Англия будет нуждаться в России против Германии.

Подводя итог, можно сделать вывод, что политика консервативной партии Великобритании была изменчивой. В конце 1830-х и до начала 1850 гг. торийские лидеры рассматривали возможность достижения компромисса в Восточном вопросе с Россией. Но в начале 1850-х курс резко меняется, возникают схожие взгляды с оппонентами. Это можно объяснить тем, что не важно, представители какой партии возглавляли Форрин офис, важными и неизменными оставались интересы Великобритании, соблюдать которые должен был каждый политик.



1.2 Партия вигов и Крымская война

В 50-60-х гг. XIX в. Либеральная партия фактически переживала период роста: шёл процесс слияния вигов, пилитов, радикалов в единую политическую структуру, однако не получивший своего завершения к концу 60-х гг. На это указывал периодический орган вигов «Эдинбург Ревью», характеризовавший либеральную партию как «армию союзных сил, объединённых главным образом общей оппозицией к врагу, но не желающих как организация чётко определённых принципов, которые бы подчёркивали различия между тори и вигами».

В марте 1835 года лицо лондонского правительства вновь изменилась, и во главе его стал кабинет лорда Мельбурна, имея министром иностранных дел лорда Пальмерстона, который свою деятельность по отношению к России ознаменовал целым рядом враждебных протестов.

Превратности настроений избирателей привели правительство графа Мельбурна к отставке. В очереди к власти виги стояли до июня 1846 года, когда кабинет был сформирован Джоном Расселом. Кресло руководителя внешнеполитического ведомства в нём занял лорд Пальмерстон, самый влиятельный лидер партии.

В 1852 г. у власти находилась партия тори, но виги также занимали прочные позиции в Парламенте и могли существенно влиять на внешнеполитический курс страны. Во внешней политике лидеры вигов придерживались антирусской позиции, основной идеей которой было сдерживание российской экспансии. В частности, существовали планы раздела России, где чётко прописывались какие территории отходили различным государствам.

Ещё в 1833 г., после заключения Ункьяр-Искелесийского договора между Россией и Турцией, виги начали выстраивать последовательный антироссийский курс. Реакция на договор с английской стороны была достаточно бурной. По утверждению Пальмерстона, договор превратил Порту «в вассала России; опустело место, которое Турция занимала в европейской системе».

Постепенно, Англия отвоёвывает у России влияние в Османской империи, результатом становится заключение 15 июля 1840 г. уполномоченными Великобритании, России, Австрии, Пруссии и Турции конвенции о Проливах. С этого момента, Порта начинает переходить под влияние лондонского кабинета. Несколько ранее, в 1838 г. Англия заключает с Турцией торговую конвенцию.

Под конвенцией, стояли подписи Решид-паши и лорда Понсонби, акт, ими скреплённый, являлся по сути дела односторонним и вопиюще несправедливым. Одна Турция принимала на себя обязательства, подданным Великобритании достались все права; о турецкой торговле во владениях её величества не было упомянуто хотя бы из приличия, - второпях об обходительности забыли. Договор сохранял все прежние привилегии и иммунитеты англичан (включая консульскую юрисдикцию, что освобождало их от местного суда). Размер ввозных пошлин устанавливался в 5% - что на практике означало беспрепятственное проникновение товаров с клеймом «Made in England» на османский рынок, вывозные пошлины, падающие главным образом на турецких подданных, повышались до 12%. Д. Авджиоглу характеризует документ кратко: «Великий Решид-паша подписал Турции смертный приговор». Велики были приобретённые Лондоном политические преимущества: наметилась внешнеполитическая переориентация Порты, российское влияние колебалось и порой даже поднималось, но уже никогда не становилось преобладающим; первое место в дипломатическом мире Константинополя прочно занято, заявил посол её британского величества; Турция поплыла в направлении, проложенном конвенцией 1838 года.

Пальмерстон заботился о поддержании равновесия в Европе и от посягательств на него, даже мнимых, приписываемых России. «Я полагаю, - говорил Пальмерстон в парламенте, - что подлинной политикой Англии вне вопросов, затрагивающих ее собственные политические и коммерческие интересы, есть защита справедливости и права, следование этому курсу с умеренностью и благоразумием, не превращаясь в Дон Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость».

Когда Пальмерстон стал премьер-министром, он использовал имперские и внешнеполитические проблемы, чтобы укрепить свое положение внутри Великобритании. Пальмерстон сочетал в себе нелюбовь либералов к деспотическим системам Австрии и России, Неаполя и Рима - что давало основания считать его либералом, хотя его воззрения были гораздо менее либеральными, когда дело касалось требований радикалов о парламентской реформе - с общим настаиванием только на британских правах и игрой на патриотических чувствах соотечественников.

В 1848 г. происходит восстание в Дунайских княжествах, российский император вводит туда свои войска. Пальмерстон, дважды отвечая на запросы в парламенте, оправдывал вступление царских войск в Молдавию и Валахию и выражал уверенность, что «российское правительство не имеет намерения посягать на Турецкую империю». Английская общественность успокоилась. Но это вовсе не означало, что Пальмерстон оставил идею сопротивления России везде, где это было ему под силу.

Подошел 1853 г., принесший обострение франко-русского конфликта вокруг Святых мест в Палестине и закончившийся войной, вошедшей в историю под именем Крымской. Российский император, еще во время своего визита в Англию в 1844 г., предлагал двум державам договориться о разделе территорий в случае распада Османской империи. В 1853 г. это предложение вновь было высказано английскому послу Сеймуру. В Форрин офис принялись сочинять ответ на беспрецедентные откровения самодержца. Ответ составлял министр иностранных дел, представитель вигов - лорд Рассел. Смысл депеши от 9 февраля 1853 г. сводился к следующему: оснований для того, чтобы поднимать Восточный вопрос, не существует. Проблема распада Османской империи может встать через 20,50 и даже 100 лет. Попытка же договориться заранее о судьбе её владений грозит ускорить наступление этого события. Воспользовавшись дежурными заявлениями с русской стороны о стремлении сохранить султанское государство, Рассел писал: «Было бы не справедливо скрывать такого рода договоренность от Австрии и Франции; умолчание вовсе не отвечало бы стремлению избежать европейской войны». Если же сообщить об итогах переговоров великим державам, секрет быстро раскроется, что встревожит султана и побудит «его врагов удвоить свои усилия и искать ещё более упрямо конфликта».

В Лондоне давно и настороженно следили за завязавшимся вокруг палестинских святилищ спором. Что Франция была его зачинщиком и стороной нападающей, не вызывало сомнений; явные попытки британского соперника номер два (первым несомненно была Россия) расширить своё влияние на Ближнем Востоке настраивали Уайтхолл на тревожный лад.

На дипломатической доске создалась сложнейшая ситуация - к схватке двух британских конкурентов добавились настойчивые попытки турецкой стороны вовлечь в конфликт Англию. Прибытие чрезвычайного посольства князя Меншикова испугало полковника Роуза, который временно возглавлял посольство. Роуз направил телеграмму адмиралу Дандесу на остров Мальту, с требованием отплыть к турецким берегам. У адмирала Дандеса хватило благоразумия не подчиняться вызову Роуза, он запросил инструкций у кабинета.

20 марта в британском адмиралтействе состоялось поспешно созванное совещание. Присутствовали: премьер-министр Абердин, Кларендон, Джон Рассел, морской министр Грехем. В последний момент был приглашен Пальмерстон, который на тот момент возглавлял ведомство внутренних дел и по должности к заседанию не причастный. Это немаловажный факт, который показывает, что в принятии серьёзных внешнеполитических решений учитывалось его мнение.

Мнения разделились: воинственно настроенные представители вигов высказались в пользу быстрой акции. Но премьер-министр Абердин принял иное решение, а именно, не вводить флот в турецкие воды. В Петербурге восторженно встретили это решение, но поспешно было думать, что англо-французкий союз распался.

Когда в Лондоне узнали о снаряжении чрезвычайного посольства А.С. Меншикова, сопровождаемого солидным эскортом сухопутных и морских офицеров, ответом явилось назначение - в пятый раз Чарльза Стрэтфорд-Каннинга, именовавшегося уже официально виконтом Рэдклиффом, в Стамбул. Он был матёрым политиком, почти полвека подвизавшийся в Турции, до тонкостей знавший обстановку, друг и покровитель великого визиря Решида-Паши. Ему были предоставлены широчайшие полномочия: «Правительство её величества не желает давать Вам особых инструкций и оставляет Ваше превосходительство свободным в проявлении ваших суждений и заключений». Уже на полпути, в Италии, Стрэтфорд узнал обо всём, что привёз в своем портфеле Меншиков, вплоть до содержания секретной конвенции, которую тот предложил подписать Порте.

Представитель вигов, граф Кларендон, приняв у лорда Рассела ведомство иностранных дел, поспешил объясниться с Петербургом: «Англия не может участвовать в соглашении, какую бы общую форму оно ни носило и которое держалось бы в секрете от других держав. Оно послужило бы сигналом к подготовке интриг всякого рода и восстаниям христианских подданных Порты». Попытки же расчленить Османскую империю чреваты войной.

Существует секретный меморандум, написанный им же в марте 1840 г., в котором Кларендон освещал Восточный вопрос под иным углом и куда более правдиво: «Мы хотим сохранить Османскую империю в «неприкосновенности», но само это определение несколько расплывчато» - писал он. Распадение султанских владений - факт; Кларендон упоминал в связи с этим Сирию, Египет, Грецию, Дунайские княжества, Сербию. «Называйте это, как вы хотите или как Австрия хочет, - неприкосновенностью, независимостью, подъемом или консолидацией Османской империи, но страх перед Россией и стремление удержать её вне Константинополя лежат в основе всего»; чтобы «Турция могла сопротивляться России - вот в чем действительно стоит вопрос, единственно нас интересующий и затрагивающий».

В том же 1840 г. свой долгосрочный прогноз относительно этого региона дал министр иностранных дел виконт Пальмерстон: «Рано или поздно казак и сипай, человек с Балтики и тот, кто с Британских островов, столкнутся в центре Азии». Для Пальмерстона борьба за Константинополь и проливы неизменно была приоритетной. Подписание конвенции о проливах для Пальмерстона было лишь первым шагом в намеченном оттеснении России в зоне Черного моря. Ближневосточное направление экспансии и в дальнейшем оставалось для него главным.

После прибытия в Константинополь Стрэтффорд сообщал в Лондон: «Россия, не желая чинить сейчас ясное зло, стремится восстановить своё прежнее преобладающее влияние; к сожалению, Франция даёт для этого повод».

Нельзя с точностью утверждать, что весной 1853 г. Англия уже настроилась на войну, и что в кабинете не существовало разногласий в подходе к Восточному вопросу. Государственные мужи Англии стояли перед выбором: удовлетвориться ли постепенным повышением своих акций на Балканах и Ближнем Востоке или попытаться воспользоваться уникальной внешнеполитической конъюнктурой, когда в связи с задиристостью Луи Наполеона союзник, как говорится, сам шёл в руки, и сразу оказаться в большом выигрыше.

Министром иностранных дел в кабинете Абердина стал граф Кларендон. Своей карьере дипломата он был обязан Пальмерстону, во многом разделял его взгляды, но отличался от него крайней осторожностью и медлительностью. Кларендон отлично понимал, что в развертывавшейся антирусской кампании заинтересованы те группировки и лица, которые готовы довести дело до войны. По поводу инсинуаций поверенного в делах в Турции Роуза он замечал, что тут «отсутствуют факты и присутствуют сплетни». Тем не менее, с мая 1853 г. он поддерживал настойчивый нажим посла в Турции Стрэтффорда, ярого противника любых компромиссных вариантов урегулирования русско-английских споров. 28 мая Кларендон писал королеве: «Возможно, что нам надо будет предоставить лорду Стрэтффорду условное право вызывать флот». Речь шла об отправке к Дарданеллам британской эскадры, находившейся на Мальте.

Лорд Джордж Кларендон, именовал Стрэтффорд-Рэдклиффа «подлинным султаном». Его письмо лорду Генри Паули от 9 марта 1855 г. содержит своего рода уникальное признание: турецкий посол «Мусурус сугубо доверительно передал мне жалобы Порты на ужасную тиранию Стрэтффорда и серьёзную просьбу султана и правительства - освободить их от угнетателя… Конечно, я не стал слушать всего этого; но я верю и сочувствую страдальщикам… что за чума этот человек».

Абердин, постоянно колеблющийся в своих взглядах на решение Восточного вопроса, все-таки присоединился к своим воинственным оппонентам. Виги (или «ястребы») в правительстве пользовались и тем обстоятельством, что формальный руководитель внешней политики Джордж Кларендон слыл умеренным и в прошлом даже имел с воинственным Пальмерстоном разногласия. Последний радовался, что «по ряду обстоятельств» Кларендон «может говорить и действовать так», как ему, Пальмерстону, было бы невозможно из опасения вспугнуть премьера и вызвать его подозрения из-за репутации опасного забияки, прочно за ним закрепившейся.

Стрэтффорд, относившийся несомненно, к «ястребам», опирался на поддержку влиятельной группировки министров. Вскоре после прибытия в Константинополь, Стрэтфорд имел беседу с русским поверенным в делах Озеровым. «Позиции, в которые вас ставят ваши религиозные симпатии в Турции, всегда будут вызывать к вам недоверие, - заявил он. - Всякий новый успех, завоёванный вами на этой почве, возбудит недоверие не только у Порты, но и у нас, людей Запада… вы столкнётесь с сильной оппозицией. Против вас образуется лига, ибо ваше естественное влияние в этой стране так велико, что можно справедливо опасаться даже его минимального увеличения». Абердин в более вежливой форме говорил Бруннову тоже самое: «Моё мнение возобладало в кабинете лишь потому, что я рассматривал спор как относящийся исключительно к святым местам. Измени он свой характер, повлияй он на положение христианских подданных Османской империи в целом, и моё мнение не будет стоить ничего».

В разгоравшийся конфликт Уайтхолл сначала не вмешивался и признавал французов забияками - Наполеон явно напрашивался на войну. Осознав уникальность ситуации - шанс вместо длительной, хотя и успешной осады, перейти к штурму российских позиций и опрокинуть их с помощью штыков французской пехоты, Лондон решил воспользоваться ею. Война так война. Пресса принялась обрабатывать читателя. Общественность прежде не жаловала Наполеона с его антуражем «из паразитов, сводников и проституток». Теперь он на глазах приобретал ангелоподобные черты. Удалось обнаружить крупные успехи Турции на пути цивилизационных преобразований и убедить обывателя в патологической склонности московитов к захватам.

Помимо курса на войну, существовал и другой замысел - интернационализации проблемы, учреждения своего рода верховного арбитража держав над всеми русско-турецкими делами. Плодом этого замысла являлся проект так называемой «Венской ноты» четырёх правительств Турции (август 1853). Суть декларации: все спорные русско-турецкие дела обсуждались и решались советом держав; ломался вековой принцип русской политики - не допускать посторонних к их регулированию. Лорд Кларендон писал: державы «фактически превращаются в рефери, судящих, правильно ли интерпретируется нота в случае любых разногласий между Портой и Россией».

Пальмерстон вполне закономерно очутился в стае британских ястребов и изобличал склонного к колебаниям Абердина: «Нашу позицию тактичного и покорного выжидания у задней двери, в то время как Россия с неистовыми и наглыми угрозами ломится в дом, я считаю глупой».

Лорд Рассел, выступая в Парламенте призывал лордов: «Господа, я выступаю здесь, чтобы убедить вас в необходимости участия в этой войне. Если мы недовольны курсом который проводит Россия, если мы не хотим допустить дальнейшего расширения этой державы, что в свою очередь может привести к разрушению и потери целостности и независимости Турции. Для обеспечения стабильности европейской системы, у нас нет другого выбора, кроме как вмешаться с помощью оружия».

Уильям Гладстон, член кабинета министров оправдывал ведение войны тем, что она велась в защиту международного права, за предотвращение односторонних действий в отношении Турции, против доминирования одного государства. Однако убедившись в иллюзорности надежд на реформы в Османской империи, он отказался от сохранения её целостности. Тем не менее, Гладстон не стал сторонником поддержки России против Турции. Лидер британских либералов выступил за расширении автономии и независимость балканских народов, видя в вовлечении вновь образовавшихся государств в орбиту британского влияния, а не в сохранении дряхлеющей Османской империи залог укрепления позиций Англии в регионе.

Весной 1854 г. Франция и Англия объявили России войну. Лорд Генри Джон дал волю своему пылкому воображению в частном письме Д. Расселу, обрисовав в нем свою «светлую идею» в виде расчленения России по мирному договору: Аландские острова и Финляндию следовало возвратить Швеции, Остзейские провинции (Прибалтику) передать Пруссии, восстановить Польшу, Молдавию, Валахию и устье Дуная уступить Австрии, Ломбардию и Венецию либо сделать самостоятельным государством, либо слить с Пьемонтом, Крым и Грузию вернуть Турции, «Черкесию» поставить под сюзеренитет султана.