Проблема Восточного Туркестана во внутренней политике Китая

К этому стоит добавить, что в начальный период формирования кадрового корпуса в Синьцзяне больше внимания уделялось не его качеству, а количественным показателям. Вследствие чего требования к его профессиональным и даже политическим качествам были несколько занижены. За исключением явно антиханьских и антикоммунистических элементов, социальная база пополнения рядов кадровых работников была довольно широкой. Среди них были представители гоминьдановской администрации, верхушка местного духовенства, дети крупных землевладельцев и владельцев скота, люмпенизированные слои синьцзянского общества и просто политические проходимцы. Иначе говоря, новая власть использовала все элементы, которые выразили желание подчиниться ее диктату. Если во внутренних районах Китая в качестве критерия выдвижения кадрового работника действовал принцип "сочетания моральных качеств с деловыми", то в Синьцзяне, по заявлению Ван Эньмао, "политика партии не была направлена на то, чтобы слишком много требовать от кадровых работников из числа национальных меньшинств в смысле способностей". Предпочтение отдавалось их политическим качествам. Все кадровые "работники и активисты национальных меньшинств с образованием выше средней школы обязаны были пройти дальнейшее политическое обучение попеременно в последующие семь лет. Они должны были получить знания о практической работе, языке и национальном единстве. Все это не могло не отразиться на качественном состоянии кадрового корпуса Синьцзяна. Как указывалось, основные его недостатки в начале 50-х годов сводилась к следующему:

(1) недостаток политической сознательности, отличительным признаком чего является индивидуализм, проявляемый в недостаточном внимании к учебе и борьбе;

(2) разложение среди кадровых работников-ветеранов, некоторые из которых искали только развлечений, лучшей работы или возвращения в родные места, или же были беспечны, неумелы и коррумпированы;

(3) ревность или заносчивое отношение кадровых работников-ветеранов к молодежи;

(4) низкое качество подготовки молодых кадров;

(5) наличие трений между партийными и беспартийными кадровыми работниками, между кадровыми работниками-ханьцами и неханьцами.

Существование кадровых работников, о которых говорили, что у них много энтузиазма, но не хватает опыта в классовой борьбе. Не меньшую угрозу представляла и наметившаяся уже в этот период тенденция к обюрокрачиванию аппарата власти, насаждению в нем методов администрирования и "командного стиля" работы, что так же имело своей первопричиной качественный уровень и социальный состав рекрутируемых кадров, в связи с чем "необходимо было уделять больше внимания усиледшой подготовке национальных кадров и исправлению стиля работы кадровых работников-ханьцев, монополизировавших все виды деятельности". [76, стр. 18]

Как свидетельствует официальная статистика, к 1956-1957 гг. в Синьцзяне появились довольно внушительная партийная организация и кадровый корпус. Первоначальный кадровый корпус, который состоял из сравнительно большого числа бывших гоминьдановских функционеров, родоплеменной и феодальной элиты, "прогрессивных национальных лидеров" и духовенства был преобразован. Нежелательные элементы были либо репрессированы, либо подверглись усиленной идеологической обработке. По мере осуществления социально-экономических и политических преобразований усиливалась роль партии в Синьцзяне и ее система подготовки кадров становилась более эффективной; пользующиеся доверием и политически лояльные молодые кадровые работники рекрутировались в соответствии с их политическими качествами и постепенно заполняли все этажи иерархической пирамиды власти. Наиболее преданные режиму пополняли политическую элиту, составляя группу, которая на протяжении многих лет определяла существо происходящих в Синьцзяне политических процессов и в своей основной части сохранялась постоянной при любых перестановках, которым подвергался кадровый корпус Синьцзяна в целом, за исключением, пожалуй, периода "культурной революции". Но даже тогда эта группа была сохранена и, словно сказочный Феникс, возродилась из пепла как только вакханалия "культурной революции" сменилась более умеренной политикой, тем самым еще раз доказав, что вхождение в "социалистическую номенклатуру" - это пожизненно.

И главной отличительной чертой этой "номенклатуры" являлось то, что, несмотря на наличие в ней выходцев из различных классов и социальных слоев, в силу занимаемого положения и неразвитости демократических традиций в обществе, подчиненные законам своего внутреннего существования, весь аппарат власти и политическая элита, как составная его часть, постепенно превращались в обособленную политическую силу с тенденцией роста бюрократизма в их среде. Существенное влияние как на формирование кадрового корпуса Синьцзяна, так и на его роль в общественной жизни (особенно в плане представления и отстаивания национальных интересов) оказали кампании "по упорядочению стиля работы", "борьбе с правыми элементами" и "борьбе с местным национализмом", охватившие Синьцзян в 1957-1958 гг.

Эти кампании имели почти стопроцентный охват. По данным Патхана Сугурбаева, 50-60 тысяч кадровых работников автономного района были привлечены к ответственности или принудительному труду по делам, разбираемым в этот период. Другой источник указывает, что 98.781 кадровый работник уездного звена и выше был "направлен в низы для участия в физическом труде".[77, стр. 35]

По-видимому, применялись и более серьезные санкции; по заявлению Сайфудина Азизи, "было не возможно перевоспитать тех, кто требовал независимости". [78, стр. 15] Эти мероприятия не затронули только синьцзянскую политическую элиту, состоявшую преимущественно из ветеранов-ханьцев 1-й полевой армии НО А, возглавляемых Ван Эньмао, и незначительной части национальных кадров, верой и правдой служащих как этой группе, так и центральному руководству. И это вполне понятно, поскольку именно эта группа, под предлогом некомпетентности кадров и их обюрокрачивания, стремилась отмежеваться от неугодных кадровых работников, попутно возложив на них ответственность за неудачи в осуществляемой ею политике. Конечно, не весь кадровый корпус был уничтожен, да этого и не требовалось: важно было ликвидировать, либо подчинить своему влиянию его мыслящую, оппозиционную часть, которая численно была не столь уж и значительной. Прошедшие через мясорубку "участия в физическом труде" кадровые работники, надолго, если не навсегда, оставляли желание проявлять свою индивидуальность, противопоставляя свое мнение планам партии и местной политической элиты. В лучшем случае они замыкались в собственной среде, считая за наивысшее благо оставаться безучастными к дальнейшим действиям политического режима. В худшем - "проявляли энтузиазм и активность", обслуживая эти действия. Стремление к сохранению своего привилегированного положения по мере уменьшения "общественного пирога", гарантированного при формальном соблюдении политической лояльности, сыграло свою злую шутку не только с ними, но и со всеми народами, проживающими в регионе. Положение усугублялось и дальнейшими организационными мероприятиями, направленными на расширение кадрового корпуса и партийной прослойки в автономном районе. Прозвучавший в ходе осуществления кампаний призыв о "повышении качественности" кадрового корпуса оказался не больше, чем фарсом. Как разъяснялось в центральной прессе, в это понятие вкладывался совершенно иной смысл.

Так, по мнению китайских авторов того периода, "качественность" кадрового корпуса тождественна его "коммунизации", увеличивая численность кадров, необходимо первостепенное внимание обращать на их "коммунизацию". Другими словами, речь шла не о профессиональном росте, не о повышении культурного уровня кадрового корпуса, а о его политической благонадежности. В соответствии с этой установкой предполагалось в первую очередь готовить кадровых работников "через различные аспекты работы в ходе массовых кампаний из среды рабочих, крестьян и животноводов. Во-первых, политическая элита СУАР и КНР в целом после осуществленных в ее среде "чисток" и "перевоспитаний" могла позволить себе роскошь широкого использования местных кадровых работников на руководящих постах в административном аппарате и даже в партийных органах. Социальный состав этого кадрового корпуса был таков, что он не представлял сколь-нибудь значительной угрозы. В нем прочно укоренилась психология, согласно которой существование кадрового работника и обеспечение его определенными привилегиями возможно лишь при условии "безусловной веры" в правильность политической линии, выдвигаемой авторитетом, будь то государственный или региональный лидер, либо просто местный начальник. В неменьшей степени этому способствовало и то обстоятельство, что прохождение по служебной лестнице кадрового аппарата определялось не уровнем образования и профессиональной подготовки, а социальным происхождением, клановыми и корпоративными связями и в первую очередь - "политической качественностью" кандидата и его умением занять "позу подчиненности". Наконец, несмотря на внушительную прослойку местных этносов в партийной организации СУАР и значительную их долю в руководстве партийных органов на местах, они оставались лишь формальными руководителями. Фактическая власть находилась в руках либо их заместителей-ханьцев, либо отраслевых секретарей, тоже преимущественно ханьцев. Кроме того, как и в администрации, состав партийных органов был существенно обновлен в конце 50-х годов, и партия очистилась от всех "переформированных элементов". Членство в партии предполагало еще большую веру в незыблемость политической доктрины, а критерий "коммунизации" партийных кадров оставался неизменным даже в 1961-1965 гг. Это обстоятельство говорит скорее о слабой качественности (в обыденном понимании этого термина) кадровых рядов и прежде всего "руководящих кадров" из числа национальных меньшинств. С завершением "культурной революции" в регионе в СУАР сформировалась новая политическая элита, включающая в себя как "старые" кадры, так и новых "чужаков", чье появление на политической арене стало возможно только как результат необходимости проведения более умеренной политики. В новом руководстве не было ни одной господствующей личности, которая захватила бы власть, а также не было ни одной фракционной группы, которая занимала бы монополизирующее положение. Наиболее поразительной характеристикой местного руководства было то, что оно состояло из тщательно сбалансированной смеси "своих" и "посторонних", старых и новых кадровых работников, военных и гражданских, и, по крайней мере, поверхностно, местные этносы были представлены также, как и ханьцы. В большей степени система "контроля и обдуманных действий" была заложена в руководящую группу. Как результат, новая местная элита в то время более реагировала на центральное руководство и контроль. Сохранение за Сайфудином Азизи - единственным оставшимся в новом руководстве представителем прежней политической элиты - руководящих постов в партии, правительстве и Синьцзянском военном округе, по-видимому, объяснялось характером самой этой политической фигуры. Что касается этнической составляющей органов власти, то в те годы она не имела сколь-нибудь существенного значения в силу социальной базы, на основе которой был сформирован кадровый корпус. Эту базу составляла "грамотная молодежь" как местного происхождения, так и прибывшая из внутренних районов Китая с отрядами "революционных бунтарей" в первый период "культурной революции"; офицерский и солдатский состав дислоцированных в Синьцзяне подразделений НОАК; направленные центром кадровые работники административных и партийных органов; а также незначительное число принявших новую веру местные кадровые работники-ветераны. Причем, главную и наиболее "радикальную" силу составляла "грамотная молодежь", которая в условиях сформировавшейся правительственной коалиции доминировала на местах. С учетом морально-психологических особенностей составляющих кадровый корпус административно-партийных органов (особенно в части "руководящих кадров") представителей составных частей его социальной базы, как представляется, этнический элемент в нем играл второстепенное значение и в большей степени служил антуражем, призванным, с одной стороны, демонстрировать незыблемость национальной и кадровой политики центра, а с другой - прикрывать безвластие регионального руководства и некомпетентность кадрового корпуса. Проблема этнической инкорпорации в современном Синъцзяне Приход к власти нового руководства в КНР потребовал и кадровых перестановок на местах.

В конце 1977-1978 гг. центральное руководство вновь продемонстрировало свою способность реформировать политическую элиту Синьцзяна, а вместе с ней частично и кадровый корпус, удалив из него наиболее непримиримых "радикалов". Однако и эта попытка нормализовать обстановку в автономном районе не увенчалась успехом. Местная пресса продолжала выражать беспокойство по поводу широко распространенной борьбы группировок, обостряющей и без того недружелюбные отношения между ханьцами и неханьскими этническими группами. Более того, новое руководство СУАР, по-видимому, достаточно однозначно восприняв провозглашенную Ш пленумом ЦК КПК 11 созыва политику либерализации и усиления внимания на экономическое развитие, при формировании нового кадрового корпуса основное акцент ставило не на идеологических и политических качествах кадровых работников, а на их квалификации и профессиональных навыках. Безусловно, такой подход являлся более значимым, но в контексте только что завершившейся "культурной революции" в глазах местного населения он представлялся очередным ущемлением прав неханьских народов на самоуправление. Эти настроения подкреплялись и остающимся без изменений национальным составом органов власти на местах, в которых доминировали ханьцы, а также публикациями в местной печати. Так, сообщалось: "В данный момент национальные кадровые работники как по своей численности, так и по качеству подготовки не соответствуют потребностям генеральной задачи нового периода и задаче национального строительства. Из их числа мало кто входит в руководящий костяк; особенно мало из них специалистов технических специальностей в различных областях производства". И далее: "Не может быть и речи об уменьшении числа кадровых работников-ханьцев в Синьцзяне, где нельзя обойтись без их помощи. Поэтому мы должны всячески стимулировать их выезд в районы проживания национальных меньшинств".

Но главной ошибкой Ван Фэна - нового партийного руководителя автономного района было то, что он не учитывал расстановку сил в кадровом и партийном корпусе и региональной политической элите, как составной его части. Для большинства кадров (в том числе и национальных) нововведения Ван Фэна представлялись крахом только что завоеванного "места под солнцем". Среди же работников-ветеранов этот курс (хотя и близкий им по духу) не находил поддержки в силу традиционного консерватизма и неуверенности в его постоянстве. С их точки зрения, постоянные изменения в политике могли лишь привести к неуверенности и апатии масс, утрате репутации и авторитета КПК. Они считали, по вполне понятным причинам, более безопасным не проявлять излишнего энтузиазма по поводу новых политических инициатив; наученные опытом, они боялись, что новая линия может вновь измениться и в результате они будут подвергнуты критике за "приверженность капитализму". Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что Ван Фэн, хотя и известный в кругах политической элиты человек, был для Синьцзяна "чужаком" и не имел достаточной социальной опоры ни в среде кадровых работников административных и партийных органов, ни устойчивых сторонников в среде синьцзянской политической элиты. Именно этим, на мой взгляд, и объясняется провал намеченного им курса и его недолгое пребывание в должности первого секретаря Синьцзянского комитета КПК. Устранившись от активного вмешательства в осуществление нового курса, кадровый корпус по сути блокировал возможности его реализации. К середине 1981 г. стало совершенно очевидно, что ситуация в СУАР требует такого партийного руководителя, который смог бы вывести регион из состояния самотека. В конце октября по указанию Дэн Сяопина в Урумчи был послан Ван Эньмао, чтобы вновь принять на себя пост первого секретаря Синьцзянского комитета КПК и первого военного комиссара Урумчинского военного округа. Характерным для возвращения Ван Эньмао на политическую арену СУАР является тот факт, что оно не вызвало сколь-нибудь значительных изменений в персональном составе политической элиты региона. По-видимому, сказалось то обстоятельство, что большая ее часть в той или иной степени была ему знакома по его прежней работе в регионе, а многие из числа нового руководства своим политическим возвышением прямо или косвенно были обязаны непосредственно Ван Эньмао. Более того, с завидным постоянством она сохранялась на протяжении всего периода пребывания Ван Эньмао у власти, а в части "первых должностных лиц" - и по настоящее время. Не пришлось Ван Эньмао и круто менять основные направления осуществляемого Ван Фэном курса; он лишь незначительно скорректировал их, приблизив к национальной самобытности СУАР и сделав более понятными для различных слоев населения автономного района. Прекрасно понимая, что претворение в жизнь этого курса напрямую зависит от стабилизации обстановки в регионе и способности политического руководства вовлечь кадровый корпус партийных и административных органов среднего и низшего звена в этот процесс, Ван Эньмао основные усилия прикладывает именно в этих направлениях. Основным лейтмотивом выступлений синьцзянских лидеров в тот период, да и в настоящее время, являлась проблема национальной сплоченности и сохранения политической стабильности в регионе, которой (во всяком случае, внешне) была подчинена и кадровая политика. Эта политика базировалась на трех основных принципах: во-первых, концепции "неразрывности двух"; во-вторых, принципа соответствия удельного веса кадровых работников из числа национальных меньшинств и осуществляющего автономию этноса их доли в населении автономного национального образования; в-третьих, соответствия кандидатов в кадровые работники морально-этическим, возрастным, политическим и профессиональным критериям, определенным ЦК КПК для членов партии и кадровых работников. Два последних принципа не представляют ни чего нового; в той или иной интерпретации они осуществлялись и ранее. Новый элемент - концепция "два не отрываться", согласно положениям которой "ошибочным и опасным является предположение, что кадровые работники-ханьцы могут обойтись без кадровых работников неханьской национальности, а последние - без кадровых работников-ханьцев". Причем, указанное положение составляло как бы видимую часть концепции, другая - скрытая и сущностная часть не пропагандировалась и особо не раскрывалась ни в теоретических разработках, ни в выступлениях политического руководства. Однако Джанабил, рассуждая о теоретической основе концепции "два не отрываться", однажды проговорился, обратив внимание на два ее существенных момента: "первое - неуклонное поддержание национальной сплоченности... второе - упор на то, что Китай - единое многонациональное государство, а Синьцзян - автономный район компактного проживания многих национальностей, с древнейших времен являющийся неотъемлемой частью родины". Именно этот аспект концепции и является существенным, напрямую сочетаясь с апробированной Ван Эньмао в 50-е - 60-е годы политикой "мирной интеграции" Синьцзяна в Китай.

В новых условиях и при новом раскладе социальных и политических сил в кадровом аппарате партийных и административных органов оставалось лишь скорректировать эту политику с учетом реальных изменений в социально-политической жизни Китая. А эти изменения требовали активного вовлечения в проводимые социально-экономические мероприятия всего населения региона прежде всего кадровых работников из числа национальных меньшинств. "Умасливание" национальной бюрократии и стало основой курса Ван Эньмао. По данным на середину 1982 г., в СУАР в пяти автономных областях первую должность в административных органах занимали представители КПК из числа кадровых работников-неханьцев; среди 9 мэров городов представителей местных этнических групп было 8; среди 85 начальников уездов и мэров городов уездного уровня -- 76; председатель СНП СУАР, председатель НП СУАР, председатель Верховного суда по своей этнической принадлежности были уйгурами. Среди 15 заместителей председателя ПК СНП СУАР семь являлись представителями национальных меньшинств. Среди 11 заместителей председателя НП СУАР шестеро были неханьцами. Сообщалось также, что большинство среди первых и вторых секретарей партийных комитетов на уездном уровне, коммун и бригад составляли национальные меньшинства. В районах сосредоточения национальных меньшинств удельный вес кадровых работников-неханьцев составлял 70-85% от их общей численности в регионах, и они контролировали до 95% "руководящих должностей". [79, стр. 14] Эти данные, с одной стороны, свидетельствуют о серьезном потеснении позиций "леваков" и "радикалов", занятых ими на волне "культурной революции", о возвращении репрессированных кадровых работников-ветеранов на политический Олимп СУАР, наконец, о поддержке ими возглавляемой Ван Эньмао политической элиты. А с другой - это свидетельство изменений национальной политики КПК (в ее тактической части), попыток использования привлекательного в глазах местных этносов лозунга "коренизации аппарата власти" как для повышения их производственной и социальной активности, так и для "умасливания" национальной бюрократии в целях достижения относительной стабильности в регионе и возможно более мирной его интеграции в общее направление осуществляемой центром политики. По-видимому, в тот период из двух зол приходилось выбирать меньшее: лучше было допустить "коренизацию кадрового аппарата" партийных и административных органов, имея в виду, что большинство вновь назначенных кадров связывали свое возвращение к политической и общественной жизни с именем Ван Эньмао и осуществляемой центром политикой либерализации, и как результат - в какой-то степени контролировались ими; нежели допустить к власти неконтролируемых "радикалов", либо "новых кадровых работников, назначаемых из центра". Значение кадровых изменений после возвращения Ван Эньмао состояло в том, что руководство автономного района по своей природе казалось менее коллективным, более склонным в сторону тех, у кого был опыт работы под руководством Ван Эньмао в Синьцзяне и кто поддерживал политику и политические методы работы, ведущиеся им и возглавляемым Дэн Сяопином центральным руководством.

Это создавало впечатление, что теперь в руководстве и политике больше управления и они менее подвержены изменениям, что значительно содействовало улучшению политической и социально-экономической стабильности в автономном районе. Значимость восстановления "консервативной" (если можно так выразиться) группы в региональном и субрегиональном руководстве района состояла и в том, что благодаря усилиям и контролю с ее стороны открывалась возможность ее пополнения за счет более молодых "руководящих кадровых работников" органов власти на низовом уровне, а также за счет местных "руководящих кадров", прибывающих из внутренних районов Китая, включая и пополнение за счет этой категории лиц рядов технических специалистов в автономном районе. Легко различимые политические склонности сложившейся к 1983 г. руководящей группы, по-видимому, создавали некоторую уверенность в Пекине, что она не превратится в мыслящую в узконационалистических интересах группу, которая не будет выполнять директивы центра или задержит процесс интеграции и национального сплочения. Однако приходилось учитывать и худшие последствия. В центральном руководстве, по-видимому, отчетливо понималась опасность подобной стратегии терпимости и либерализации: будучи раз пущена в ход, она вызывает целую вспышку требований других свобод и большей автономии, и режим может поставить себя в трудное положение, лелея надежды, которые не могут быть с легкостью осуществлены, и возбуждая желания, которые невозможно будет мирно удовлетворить. Сама структура кадрового корпуса партийных и административных органов, представляющая собой причудливую смесь правоверных марксистов ленинско-сталинского толка, "буржуазных элементов", "местных националистов", "радикалов" периода "культурной революции", наконец, "реформаторов" дэновского типа, представляла собой серьезную угрозу осуществлению политики центра. Эту структуру предстояло менять, что требовало значительного времени и существенной социальной опоры в противодействии антиреформаторским настроениям. В основу кадровой политики были положены три принципа. Принцип комплектации местных органов власти "преимущественно" за счет кадровых работников из числа национальных меньшинств, обладающих необходимыми профессиональными качествами (на первом месте) и политической лояльностью по отношению к осуществляемой центральным руководством политике (на втором месте).

Принцип широкого привлечения в органы власти и управления реабилитированных кадровых работников-ветеранов и формирования на этой основе "руководящих звеньев". Принцип подготовки "третьего эшелона" кадровых работников, составляющих резерв выдвижения на руководящие посты. При комплектации этого резерва исходили из так называемых "четырех преобразований" кадрового корпуса: революционизации и омоложения кадровых работников, их профессионализации и повышения уровня знаний. Во многом такому подходу способствовал и характер задач, которые предстояло решать, а также качественное состояние как самого кадрового аппарата, так и других социальных слоев СУАР. Другими словами, в относительно короткие сроки требовалось подготовить такой кадровый корпус, который не только гарантировал бы выполнение указаний центрального руководства, но и обеспечивал сохранение стабильности в регионе, а профессионально был бы способен к решению принципиально новых социально-экономических и политических задач. В соответствии с "Документом №62" (1984 г.) Комитета КПК СУАР "О поэтапном ускорении 'четырех преобразований' руководящего звена окружных и уездных органов власти", начиная с октября 1984 г. в автономном районе была осуществлена "проверка руководящих звеньев" и ротация кадров в них. Кадровый состав "руководящих звеньев" был обновлен на 29,7%, а среди новых выдвиженцев неханьцы составляли 41,6%. В конце года на 42,85% был ротирован кадровый состав руководства правительства автономного района. В числе лиц, занимающих должность председателя и заместителей председателя НП СУАР национальные кадровые работники составляли 57,14%. В августе было проведено упорядочение в управленческом аппарате крупных и средних промышленных предприятий, который был обновлен на 33,4%. Среди управленцев этого уровня доля кадровых работников-неханьцев стала составлять 21,8%, что "было выше, чем до упорядочения". Параллельно с "упорядочением" действующего кадрового корпуса проводилась и интенсивная подготовка резерва "руководящих кадровых работников". Как сообщалось, к концу года было подготовлено более 15 тысяч кадровых работников для окружных, уездных и волостных уровней власти, среди которых кадровые работники из числа местных этнических групп составляли 39,9%. Этот резерв по своему качественному уровню значительно превосходил действующее руководство автономного района и с полным основанием мог надеяться на свое быстрое продвижение по служебной лестнице. После проведения проверок и упорядочения кадрового корпуса к концу года его общая численность достигла 450 тысяч человек, среди которых кадровые работники неханьской национальности составляли более 201 тысячи человек, или 44,44%. В руководящем составе кадровых работников районного звена неханьцы составляли 51,06%; в руководстве партийных комитетов окружного и городского звена - 39,86%, среди первых административных руководителей округов и городов - 100%; в руководстве партийных комитетов уездного звена - 46,39%, среди начальников уездов - 94,05%; в руководстве партийных комитетов волостного звена - 69,55%, среди первых руководителей волостей -88,37%. В руководстве (председатель и заместители председателя) постоянных комитетов СНП и НПКС выше уездного уровня кадровые работники из числа представителей неханьских этнических групп составляли 67,96%). [80, стр. 15]

Простое сравнение этих данных с этническими характеристиками населения СУАР КНР, как и данных за периоды конца 80-х - начала 90-х годов, а также второй половины 90-х годов, формально позволяет сделать вывод о том, что в данном регионе элемент этнической дискриминации отсутствовал. Более того, в сравнении с ханьцами, национальные меньшинства, с точки зрения этнической инкорпорации, находятся в более привилегированном положении. Однако данный вывод был бы несколько поспешным. Одной из существенных особенностей кадрового корпуса СУАР как в середине 80-х годов, так и в настоящее время является то, что представители неханьской его части доминируют почти исключительно в административных и партийных органах, а также в сфере культуры, искусства, частично - народного образования. Причем, даже в этих сферах они занимают преимущественно "руководящие посты", а ответственность за реализацию конкретных решений возлагается на более низкие звенья управленческого аппарата, где доминируют ханьцы. Это объясняется не только осуществляемой центром политикой "коренизации аппарата", но, как уже отмечалось выше, и мотивацией социальной деятельности самих национальных меньшинств, особенно интеллигенции и выпускников вузов, из которых и готовятся главным образом квалифицированные национальные кадры. С завидной степенью постоянства в среде кадрового корпуса сохранялись элементы бюрократизма и административно-командного стиля руководства. Бюрократический аппарат, почувствовав, что с активизацией экономических реформ подспудно ведется наступление и на занимаемые им позиции, брал реванш. Во всяком случае, начиная с 1985 г. руководство КНР заговорило о "пробуксовке" структурной реформы. Появилась тенденция к "разбуханию" аппарата, увеличению различного рода директив, чинопоклонства, снижения уровня персональной ответственности, обезличке принимаемых решений. Не меньшую, а в стратегическом плане и более серьезную угрозу это представляло для формирующегося нового поколения кадровых работников, которое, попадая в такой аппарат, моментально заражалось "аппаратным вирусом". И здесь благие пожелания не давали должного эффекта, предстояло принимать радикальные меры. Однако к ним руководство КНР не было готово ни психологически, ни социально. Проблему "исправления стиля работы" в среде партийных и административных кадровых работников предполагалось решать не путем дальнейшей радикализации экономических и политических реформ, а чисто аппаратным методом - усилением роли идеологического критерия в подготовке кадров и проведением очередной их перестановки. Тем самым возрождалась корпоративная система административного управления и кадровым работникам давалось понять, что их продвижение по служебной лестнице зависит не от профессиональных способностей, а от умения служить интересам этой системы. Главная идея реформы политической и кадровой системы, заключающаяся в том, что не система должна зависеть от качества кадрового корпуса, а его качественность и роль в обществе определяются характером политической системы, была перевернута с ног на голову. В этих условиях не дали результатов и решения ХШ съезда КПК (октябрь 1987 г.), направленные на то, чтобы разрубить этот Гордиев узел. Чиновный люд, почувствовав, что его положению верховного арбитра и блюстителя "социальной справедливости" угрожает серьезная опасность в очередной раз навязал обществу свою логику развития, учитывающую корыстные интересы бюрократии. Дальнейшее развитие событий уже происходило по апробированному сценарию: кадровые работники критиковались за "порочный стиль работы", в их среде велись внутренние перестановки, происходила и ротация, исходя из принципов "иерархической пирамиды" власти, но вопрос об изменении их социального статуса в повестку дня не ставился; они по-прежнему оставались главными действующими лицами китайского социума. Несмотря на видимую борьбу с негативными явлениями в их среде и призывы "честного и бескорыстного служения народу", корпоративные интересы и "честь мундира" оставались более значимыми; наказаниям подвергались лишь "зарвавшиеся" низшие чины, верхние же эшелоны власти были выше всяких подозрений и законов. И несмотря на то, что объективные условия для становления нового поколения кадровых работников, в том числе и из числа национальных меньшинств, создаются достаточно активно, и кадровый корпус значительно преображается, пока у нас нет оснований говорить об его качественных изменениях. Особенно в контексте преодоления тенденций бюрократизма и административно-командного стиля руководства в его среде. Как подчеркивают синьцзянские авторы, в настоящее время в кадровом корпусе Синьцзяна, особенно в его неханьской части имеют место следующие негативные явления:

(1) относительно высокая концентрация национальных кадров в партийных и административных органах;

(2) распыленность и незначительное число национальных кадров в экономике, науке и технике;

(3) среди национальных кадровых работников из числа научно-технических специалистов большая их сосредоточенность в образовании, культуре и здравоохранении, и недостаток в сфере науки, управления, финансов, инженерии;

(4) среди национальных кадровых работников из числа научно-технических специалистов очень мало специалистов высокой квалификации.

Более того, среди "незначительной части" кадровых работников из числа национальных меньшинств "развиты националистические настроения, в национальном вопросе они усиленно подчеркивают 'право на самоопределение', односторонне делают упор на национальных интересах, на правах человека, что усложняет национальные отношения. Эти люди объективно превратились в защитный зонтик для этнических сепаратистов.

2.3 Этнический сепаратизм в Синьцзяне

Хотя в употребляемом в китайской литературе понятии "этнический сепаратизм", по вполне понятным причинам, отсутствует четкое определение того, к какой этнической группе это относится, ясно, что, когда речь идет о Синьцзяне, как правило, имеется в виду именно "уйгурский сепаратизм". О событиях, интерпретируемых как проявления "этнического сепаратизма", сообщается довольно часто как в зарубежной, так и в китайской прессе. И хотя к такого рода сообщениям в большинстве случаев необходимо относиться критически, нельзя не признать двух обстоятельств. Во-первых, эти события действительно имели место, и уйгурское население региона не могло не принимать в них участия, хотя бы в силу своей численности. Во-вторых, зачастую не имея к "борьбе за независимость" или "выступлениям этнических сепаратистов" никакого отношения, они, вне всякого сомнения, способствовали усилению социально-политической напряженности в регионе и, расширяя социальную базу протеста, формировали условия для развития тенденций этнического сепаратизма в Синьцзяне.

Неоспоримо и влияние внешнего фактора на активизацию этнического сепаратизма в Китае. Распад СССР на национальные государства, обострение этнических конфликтов как в пределах этих государств, так и в государствах Восточной Европы, реанимация религии и консолидация исламского мира, продемонстрированное мировым сообществом довольно либеральное отношение к этническому сепаратизму, в борьбе за достижение своих политических целей все чаще использующему тактику террора, интернационализация терроризма и т.д. - все это не могло не активизировать те скрытые социально-экономические и политические пружины, которые привели в действие механизм "уйгурского сепаратизма" в Синьцзяне. Именно этот тип сепаратизма на сегодняшний день, по признанию синьцзянского руководства, представляет собой "основную угрозу, оказывающую влияние на стабильность в Синьцзяне".[81, стр. 106] И с такой оценкой можно согласиться, имея в виду, во-первых, что уйгуры составляют большую часть населения Синьцзяна. Во-вторых, что они в большей степени, нежели другие неханьские группы населения региона, представлены в органах власти и управления. В-третьих, что заявленные уйгурскими организациями цели в большей своей части трактуются как "борьба за независимость" и создание независимого государства, будь то Восточный Туркестан или Уйгурстан. В-четвертых, что именно среди уйгурской части населения СУАР сильно влияние религии и исламской традиции. В-пятых, что уйгурская диаспора, проживающая за пределами СУАР КНР, хорошо организована, имеет тесные связи с международными организациями и соотечественниками в СУАР. Наконец, нельзя не учитывать и геополитический фактор. "Уйгурская карта" нет-нет, да и разыгрывается некоторыми участниками "Центрально-Азиатской геополитической игры". Деятельность сепаратистских формирований финансируется рядом крупных синьцзянских и зарубежных коммерсантов уйгурской национальности, кроме того, по некоторым данным, в целях пополнения денежных средств боевики этих организаций осуществляют ограбления местных банков. Рост сепаратистских настроений в Синьцзяне китайцы по-прежнему во многом связывают с деятельностью антикитайских организаций, действующих на территории государств Центральной Азии. При этом даже в открытой литературе, издаваемой в КНР, подчеркивается, что территория государств Центральной Азии используется западными спецслужбами в качестве "плацдарма для проникновения в Китай и дестабилизации обстановки в Синьцзяне". Резкое увеличение количества экстремистских акций в автономном районе один из членов экстремистской группировки в городе Кульджа объясняет тем, что, поскольку лидеры этих организаций пришли к выводу о бесперспективности достижения своих целей без широкомасштабной зарубежной помощ?, организации перешли к тактике террора с целью привлечения внимания мировой общественности и западных правительств к "синьцзянской проблеме". [82, стр. 154] В последние годы наблюдается значительная активизация уйгурских сепаратистских формирований и за пределами КНР. Они существенно расширили свою деятельность и начали налаживать контакты как между собой, так и с другими противостоящими Пекину силами за границей.

Однако, несмотря на активизацию деятельности, расширение социальной базы и получение поддержки из-за рубежа, перспективы на успех у уйгурского сепаратизма в Синьцзяне нет. Во-первых, руководство Китая, учитывая стратегическую значимость региона и его привлекательность в ресурсном и коммуникационном отношении, примет все меры для пресечения сепаратистской деятельности и сохранения Синьцзяна в составе КНР. Во-вторых, основной особенностью "уйгурского сепаратизма" является отсутствие включенности в конфликт этнической элиты. Несмотря на то, что она и желала бы получить большей власти в пределах собственного этноареала, выступить в качестве идеологов и руководителей движения за достижение независимости она на сегодняшний день не готова. В-третьих, деятельность подпольных и немногочисленных уйгурских сепаратистских организаций в СУАР, по-прежнему, возможна только при мощной финансовой и материальной поддержке со стороны зарубежных организаций и государств, заинтересованных в дестабилизации обстановки в Центрально-Азиатском регионе вообще и Китае в частности. Наконец, переход уйгурских сепаратистов к тактике террора ставит их вне закона в глазах мирового общественного мнения, однозначно осуждающего терроризм как форму решения политических проблем. В лучшем случае Синьцзян сохранит свой статус-кво как уйгурская автономия, в худшем - центральным руководством КНР будут приняты меры по созданию условий для "выталкивания" уйгуров за пределы региона. Тем не менее с учетом возрастания этнического фактора в современном мире, развития внутриполитической ситуации в КНР и государствах Центральной Азии можно прогнозировать:

*сохранение напряженной общественно-политической обстановки в СУАР КНР, усиление сепаратистских настроений, возникновение новых очагов массовых волнений уйгурского населения

*расширение участия боевиков уйгурской национальности в конфликтах за пределами своего этноарела, их включение в сеть международного терроризма

*дальнейшее ужесточение линии Пекина как в отношении антиханьских проявлений в самом Синьцзяне, так и тех стран, которые, по его мнению, прямо или косвенно поощряют сепаратистские тенденции в этом регионе;

*активизацию деятельности китайских спецслужб на территории государств Центральной Азии.

Именно эти обстоятельства, при всей критической оценке перспектив "уйгурского сепаратизма", требуют более детального рассмотрения этого явления.

Заключение

Этнический фактор, и в особенности такое явление, как политизация этничности, - довольно тонкая материя, оценить которую без исследования вопросов истории, экономики, социологии, культуры и политологии не представляется возможным. Особую актуальность такая постановка вопроса приобретает тогда, когда вокруг явления политизации этничности возникает масса мифов. Причем, мифы эти порождаются как этнической элитой, стремящейся обосновать «особую роль» представляемого ею этноса, так и противной стороной (как правило, в лице государства), пытающейся представить весь этнос, а не отдельные экстремистские группировки ( как правило, полиэтничные), как носителя «политического экстремизма». Следствием мифов первого рода являются межэтнические конфликты, рост этнонационализма и, как апофеоз, этнический сепаратизм в его различных формах. Следствием мифов второго рода - различного рода «этнофобии» со всеми вытекающими из них последствиями для той или иной этнической группы.

Любой межэтнический конфликт, из которого и произрастает этнический сепаратизм, всегда возникает на базе глубоко переживаемой и отчетливо осознаваемой ущемленности своего положения и достоинства, испытываемой той или иной этнической группой и побуждающей ее активные силы к устранению препятствий в этнокультурном развитии. Однако, по мнению большинства исследователей, «именно вопросы о власти, о стремлении элитных групп к обладанию ею, о связи власти с материальным вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и привилегиям являются ключевыми для понимания причин роста этнического национализма и конфликтности». [83, стр. 304] Деятельность этих элитных групп, апеллирующих, как правило, к историческим мифам и ущемленному национальному самосознанию, сводится к укреплению в сознании испытывающей этнокультурный дискомфорт этнической группы мысли о возможности решения проблем этнокультурного развития лишь в условиях самоопределения. При этом каждая этническая группа интерпретирует прошлое, исходя из своих вполне конкретных сиюминутных этнополитических целей. И этот подход включает следующие достаточно универсальные компоненты:

· утверждение о необычайной древности своих этнической культуры и языка в целом и на занимаемой ныне территории в особенности

· стремление идентифицировать своих этнических предков с каким-либо народом, хорошо известным по древним письменным или фольклорным источникам

· ложное представление своих предков созидателями древнейших государств, ибо наличие древнего государства, как бы легитимирует претензии на строительство своей государственности в наше время

· преувеличение степени этнической консолидации в древности и сознательный недоучет роли родоплеменных делений и многокомпонентности формирующейся общности

Апелляцию к аналогичной мифологии мы наблюдаем и у представителей уйгурского сепаратизма. Однако эта аргументация ложна в своей основе. Как мы видели, Центральная Азия представляла собой огромный этнический «плавильный котел», в котором возникали и исчезали не только отдельные племена и протогосударственные образования, но целые народы и империи. При этом данный регион почти всегда оставался полиэтническим, а политические границы возникающих здесь в древности и средневековье государств не совпадали с этническими границами ареалов проживания населяющих его этносов. Безусловно, не подлежит сомнению, что уже в V веке х.э. в пределах территории современного Синьцзяна существовало государственное образование, этническую основу населения которого составляли протоуйгурские племена - государство Гаочэ (Гаогюй). После распада Уйгурского каганата и миграции уйгурских племен с берегов Орхона в юго-западном направлении в пределах Западного края почти одновременно возникло несколько государств этническую основу населения которых также составляли уйгуры. В силу особенностей этногенеза в этом регионе трудно однозначно сказать, каким было этническое наполнение термина «уйгур», но то, что в этот период своей истории именно уйгуры доминировали в Западном крае - исторический факт. Однако, на наш взгляд, это обстоятельство никак не может служить историческим обоснованием принадлежности территории современного Синьцзяна именно уйгурам. По историческим меркам, период их доминирования был краток. И хотя в ряде регионов Западного края они сохраняли свою государственность довольно долго, эти государства находились в вассальной зависимости от более сильных соседей. Менялся и сам этнос, вбирая в себя не только новую культуру, но и новые этнические компоненты. Уже в конце I тысячелетия населяющие оазисы Восточного Туркестана уйгуры по всем этническим параметрам значительно отличались от своих прямых орхонских предков.

В общетеоретическом и общечеловеческом плане вопрос о «праве на самоопределение», казалось бы, ясен - любой этнос имеет право на самостоятельное развитие и суверенное определение формы своего государственного образования. Однако сами эти формы обуславливаются уровнем исторического развития этноса, спецификой его формирования и расселения, национальными традициями, внешними условиями развития, и наконец, политической обстановкой. Совокупность всех этих элементов и определяет условия, дающие основание говорить о возможности и целесообразности воплощения принципа национального самоопределения той или иной этнической группой де-юре и де-факто. И здесь важны не столько конституционные нормы закрепления этого права, создающие де-юре возможность его применения (хотя это и не последний фактор), а наличие в процессе развития этноса в рамках иных форм государственности необходимых материальных, социальных, культурных, политических предпосылок для его осуществления фактически; то есть достижение этносом соответствующего уровня социально- экономического развития, общедемократического и общеправового сознания, без чего национальное самоопределение превращается в фикцию. Если бы Китай позволил им развиваться полностью самостоятельно и образовать независимое государство, очень вероятно, что они объединились бы с соседями с другой стороны, либо попали бы под вассалитет третьих стран, что представляло бы серьезную угрозу национальной безопасности Китая.

Выше уже говорилось о мифологии, характерной для идеологов этносепаратизма. Однако наряду с ней имеет место и мифология, официально тиражируемая государством и китайскими теоретиками. Один из мифов связан с особенностями национально-государственного строительства в КНР и формирования кадрового корпуса органов самоуправления на местах.

В принципе, трудно не согласиться с точкой зрения китайских теоретиков о необходимости применения в качестве модели национально-госудаственного строительства концепции районно-национальной автономии, однако сама концепция и практика ее реализации содержат серьезные упущения, которые прямо или косвенно способствуют интенсификации межэтнических противоречий и возникновению проблемы этнического сепаратизма. Организация национально-территориальных автономий, вне зависимости от того предоставлено осуществляющему автономию этносу право на самоопределение де-юре или нет, порождает проблему идентификации данной автономии как административно-политической организации коренной национальности, в которой этнический аспект превалирует над региональными интересами. Это никак не способствует процессу формирования сообщества сограждан, а, наоборот, размежевывая этносы, препятствует ему. Но наибольшую угрозу, на наш взгляд, представляет собой заложенный в основу концепции принцип «придания органам управления на местах национальной окраски», на практике сводящийся к этнократизации аппарата власти. Проблема в том, что, во-первых, его применение объясняется, как правило, иллюзией представительства и реализации национальных интересов исключительно национальными кадрами, что порождает тенденцию этнократизма, следствием которой в условиях доминирования в государственных масштабах другой этнической группы является этнический сепаратизм как результат соперничества за одни и те же виды ресурсов и источников дохода. При всей значимости процесса наполнения органов самоуправления автономий представителями различных неханьских этнических групп, прежде всего осуществляющего автономию этноса, он не дает значимых результатов. Структурный анализ кадрового корпуса СУАР показывает, что, несмотря на значительное число представителей неханьских этнических групп в его составе (от 50% до 70%), они не контролируют ключевые посты ни в экономике, ни в политике, ни в науке и технике. И совсем не потому, что «их туда не допускают», а по причине своей более низкой квалификации. И в этой ситуации единственный доступный им способ скрыть непрофессионализм и одновременно продемонстрировать свою общественно-политическую значимость - обращение к уязвленному этническому самосознанию «представляемого» им этноса. И на это обращается внимание в китайских источниках. Как подчеркивают синьцзянские авторы, в настоящее время в кадровом корпусе Синьцзяна, среди «незначительной части» кадровых работников из числа национальных меньшинств «развиты националистические настроения, в национальном вопросе они усиленно подчеркивают право на самоопределение, односторонне делают упор на нациолнальных интересах, на правах человека, что усложняет национальные отношения. Эти люди объективно превратились в защитный зонтик для этнических сепаратистов». [84, стр. 10] Правда же заключается в том, что местная бюрократия, получив часть, стремится к получению большего. Причем все это делается под благовидным предлогом обеспечения специфических национальных интересов. И несмотря на активизацию их деятельности, расширение социальной базы и получение поддержки из-за рубежа, на взгляд автора, перспективы на успех у «этнического сепаратизма» в Синьцзяне нет. Правда, данный прогноз имеет свою силу лишь при одном непременном условии, если исключить возможность политического кризиса в КНР. Вне всякого сомнения, центральное руководство Китая, учитывая стратегическую значимость региона и его привлекательность в ресурсном и коммуникационном отношении, принимает и будет принимать все меры для пресечения сепаратистской деятельности и сохранения Синьцзяна в составе КНР.