Жанровое разнообразие публицистики А.И. Солженицына 1970–1980-х гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Жанровое разнообразие публицистики А.И. Солженицына 1970-1980-х гг.

Введение

Творческий путь выдающегося русского писателя и публициста А.И. Солженицына неразрывно связан с историей России XX века. В годы, когда А.И. Солженицын обратился к активному художественному творчеству, для этого нужна была недюжинная нравственная сила, поскольку приходилось идти против течения. Реальная жизнь в искусстве того времени подменялась идеологизированными мифологемами. А.Д. Сахаров назвал А.И. Солженицына «гигантом борьбы за человеческое достоинство в современном трагическом мире». Свидетелем и участником русской истории двадцатого века А.И. Солженицын был сам. Окончание физико-математического факультета Ростовского университета и вступление во взрослую жизнь пришлось на 22 июня 1941 г. Получив диплом, он приезжает на экзамены в Московский институт истории, философии, литературы (МИФЛИ), на заочных курсах которого учился с 1939 г. Очередная сессия приходится на начало войны. В октябре мобилизован в армию, вскоре попадает в офицерскую школу в Костроме. Летом 1942 г. получает звание лейтенанта, а в конце уходит на фронт: А.И. Солженицын командует звукобатареей в артиллерийской разведке. Военный опыт А.И. Солженицына и работа его звукобатареи отражены в его военной прозе конца 90-х гг. (двучастный рассказ «Желябугские выселки» и повесть «Адлиг Швенкиттен» - «Новый мир». 1999. №3). Офицером-артиллеристом он проходит путь от Орла до Восточной Пруссии, награждается орденами. Чудесным образом он оказывается в тех самых местах Восточной Пруссии, где проходила армия генерала Самсонова. Трагический эпизод 1914 г. - самсоновская катастрофа - становится предметом изображения в первом «Узле» «Красного Колеса» - в «Августе Четырнадцатого». 9 февраля 1945 г. капитана А.И. Солженицына арестовывают на командном пункте его начальника, генерала Травкина, который спустя уже год после ареста даст своему бывшему офицеру характеристику, где вспомнит, не побоявшись, все его заслуги - в том числе ночной вывод из окружения батареи в январе 1945 г., когда бои шли уже в Пруссии. После ареста - лагеря: в Новом Иерусалиме, в Москве у Калужской заставы, в спецтюрьме №16 в северном пригороде Москвы (та самая знаменитая Марфинская шарашка, описанная в романе «В круге первом», 1955-1968). С 1949 г. - лагерь в Экибастузе (Казахстан). С 1953 г. А.И. Солженицын - «вечный ссыльнопоселенец» в глухом ауле Джамбулской области, на краю пустыни. В 1957 г. - реабилитация и сельская школа в посёлке Торфо-продукт недалеко от Рязани, где он учительствует и снимает комнату у Матрёны Захаровой, ставшей прототипом знаменитой хозяйки «Матрёниного двора» (1959 г.). В 1959 г. А.И. Солженицын «залпом», за три недели, создаёт рассказ «Щ-854», который после долгих хлопот А.Т. Твардовского и с благословения самого Н.С. Хрущёва увидел свет в «Новом мире» (1962 г. №11) под названием «Один день Ивана Денисовича».

Уже к моменту первой публикации А.И. Солженицын имеет за плечами серьёзный писательский опыт - около полутора десятилетий: «Двенадцать лет я спокойно писал и писал. Лишь на тринадцатом дрогнул. Это было лето 1960 года. От написанных многих вещей - и при полной их безвыходности, и при полной безызвестности, я стал ощущать переполнение, потерял лёгкость замысла и движения. В литературном подполье мне стало не хватать воздуха», - писал А.И. Солженицын в автобиографической книге «Бодался телёнок с дубом». Именно в литературном подполье создаются романы «В круге первом», несколько пьес, киносценарий «Знают истину танки!». Начата работа над «Архипелагом Гулагом», осмыслен роман о русской революции под кодовым называнием «Р-17», воплотившийся десятилетия спустя в эпопею «Красное Колесо». В середине 60-х гг. создаётся повесть «Раковый корпус» (1963-1967) и роман «В круге первом». Опубликовать их в «Новом мире» не удаётся, и оба выходят в 1968 г. на Западе. В это же время идёт начатая ранее работа над «Архипелагом Гулагом» (1958-1968; 1979 г.) и эпопеей «Красное Колесо» (интенсивная работа над большим историческим романом «Р-17», выросшим в эпопею «Красное Колесо», начата в 1969 г.). В 1979 г. А.И. Солженицын становится лауреатом Нобелевской премии. История с получением Нобелевской премии описана в главе «Нобелиана» («Бодался телёнок с дубом»). В то же время его положение в СССР всё более ухудшается: принципиальная и бескомпромиссная идеологическая и литературная позиция приводит к исключению из Союза писателей (ноябрь 1969 г.), в советской прессе разворачивается кампания травли А.И. Солженицына. Это заставляет его дать разрешение на публикацию в Париже книги «Август Четырнадцатого» (1971 г.) - первого тома эпопеи «Красное Колесо». В 1973 г. в парижском издательстве YMCA-PRESS увидел свет первый том «Архипелага Гулага».

Идеологическая оппозиционность не только не скрывается А.И. Солженицыным, но и прямо декларируется. Он пишет целый ряд открытых писем: Письмо Четвёртому Всесоюзному съезду Союза советских писателей (1967 г.), Открытое письмо Секретариату Союза писателей РСФСГ (1969 г.), Письмо вождям Советского Союза (1973 г.), которое посылает по почте адресатам в ЦК КПСС, а не получив ответа, распространяет в самиздате. Писатель создаёт цикл публицистических статей, которые предназначаются для философско-публицистического сборника «Из-под глыб» («На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.)), «Жить не по лжи!» (1974 г.).

В 1975 г. опубликована автобиографическая книга «Бодался телёнок с дубом», представляющая собой подробный рассказ о творческом пути писателя от начала литературной деятельности до второго ареста и высылки и очерк литературной среды и нравов 60-х - начала 70-х гг. В феврале 1974 г. на пике травли, развёрнутой в советской прессе, А.И. Солженицына арестовывают и заключают в Лефортовскую тюрьму. Но его ни с чем несравнимый авторитет у мировой общественности не позволяет советскому руководству просто расправиться с писателем, поэтому его лишают советского гражданства и высылают из СССР в ФРГ, ставшей первой страной, принявшей изгнанника, он останавливается у Генриха Бёлля, после чего поселяется в Цюрихе (Швейцария). О жизни на Западе повествует вторая автобиографическая книга Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», публикацию которой он начал в «Новом мире» в 1998 г. и продолжил в 1999 году. В 1976 году писатель с семьёй переезжает в Америку, в штат Вермонт. Здесь он работает над полным собранием сочинений и продолжает исторические исследования, результаты которых ложатся в основу эпопеи «Красное Колесо». А.И. Солженицын всегда был уверен в том, что вернётся в Россию. Даже в 1983 году, когда мысль об изменении социально-политической ситуации в СССР казалась невероятной, на вопрос западного журналиста о надежде на возвращение в Россию писатель ответил: «Знаете, странным образом, я не только надеюсь, я внутренне в этом убеждён. Я просто живу в этом ощущении: что обязательно я вернусь при жизни. При этом я имею в виду возвращение живым человеком, а не книгами, книги-то, конечно, вернутся. Это противоречит всяким разумным рассуждениям, я не могу сказать: по каким объективным причинам это может быть, раз я уже не молодой человек. Но ведь и часто история идёт до такой степени неожиданно, что мы самых простых вещей не можем предвидеть». Предвидение А.И. Солженицына сбылось: уже в конце 80-х гг. это возвращение стало постепенно осуществляться. В 1988 г. А.И. Солженицыну было возвращено гражданство СССР, а в 1989 г. в «Новом мире» публикуются Нобелевская лекция и главы из «Архипелага Гулага» затем, в 1990 г. - романы «В круге первом» и «Раковый корпус». А в 1994 году писатель возвратился в Россию. С 1995 г. в «Новом мире» публикует новый цикл - «двучастные» рассказы.

Цель и смысл жизни А.И. Солженицына заключается в писательстве: «Моя жизнь, - говорил он, - проходит с утра до позднего вечера в работе. Нет никаких исключений, отвлечений, отдыхов, поездок, - в этом смысле действительно делаю то, для чего я был рождён». Масштаб творчества А.И. Солженицына определяется его работой не только в сфере собственно художественной литературы, но и в публицистике. А.И. Солженицын главным своим призванием всегда считал литературу, однако именно публицистика позволила ему стать гражданином мира, дала возможность выразить свою гражданскую позицию. Во многом благодаря его публицистическим выступлениям мы можем судить об эволюции мышления, об исторических, общественно-политических, философских взглядах писателя. Этим фактом, а также меньшей степенью изученности публицистических работ писателя в сравнении с его собственно художественным творчеством, определяется актуальность темы дипломной работы.

Объектом данного исследования являются публицистические выступления А.И. Солженицына на общественно-политические темы (статьи, речи, открытые письма, интервью), оказавшие существенное влияние на общественное сознание читательской аудитории.

Предмет исследования - жанрово-стилевое своеобразие публицистики А.И. Солженицына.

Цель работы - раскрыть своеобразие публицистики А.И. Солженицына.

Этой целью определяется круг задач:

1) Охарактеризовать публицистические выступления А.И. Солженицына 1960-1970-х годов.

2) Раскрыть своеобразие жанра «открытого письма» как формы выражения идеологической и эстетической позиции писателя.

3) Определить особенности изображения темы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов».

4) Рассмотреть проблематику и структурные принципы жанра «лекции» и «речи» в творчестве А.И. Солженицына.

5) Проанализировать статью «Как нам обустроить Россию?» с точки зрения проблематики и способов выражения авторской позиции.

Методологической основой работы стал системный подход, объединивший историко-функциональный и историко-литературный аспекты изучения художественно-публицистических произведений.

Материалы исследования могут быть использованы при изучении истории отечественной журналистики XX века, что определяет практическую значимость дипломной работы.

Основные положения, выносимые на защиту:

- Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и соответственно убеждениям писателя разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства.

- Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания. Письма А.И. Солженицына («Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» 1967 г., «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» 1969 г., «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти. Проблематика «Письма вождям Советского Союза» 1973 г. касается вопросов цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям - стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына - отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г. содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов.

- По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению - «личное неучастие во лжи!» Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

- Очерки «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» сильны взглядом изнутри, где соединены видение участника происходящего и историка и «летописца» эмиграции. Писатель выступает исследователем стадиальных этапов русского зарубежья. А.И. Солженицын поднимает важные для эмигрантов вопросы, связанные с бытом, с выбором места жительства, с сохранением русской среды для их детей, православной христианской веры. В «Зёрнышке» А.И. Солженицын уделяет внимание эмигрантской периодике. Явное предпочтение он отдаёт журналам: «Часовой», «Наши вести» и др., газетам «Руль», «Возрождение», «Последние новости», сочувствует выживающим изданиям, таким, как «Голос Зарубежья», особо выделяет «Посев», «Грани», «Континент», «Новый журнал».

- Эстетические, нравственно-религиозные, исторические взгляды А.И. Солженицына находят своё воплощение и в жанре лекции («Нобелевская лекция» 1972 г., «Гарвардская речь» 1978 г., «Темплтоновская лекция» 1983 г.,). В «Темплтоновской лекции» раскрывается представление писателя о задачах литературы, о роли писателя перед Богом. А.И. Солженицын мыслит себя писателем, который «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога». Писатель, по А.И. Солженицыну, ответственен за «всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души». В «Нобелевской лекции» А.И. Солженицын признаёт за искусством и литературой способность передавать от народа к народу, от поколения к поколению, от души к душе человеческий опыт, накопленный веками, с тем, чтобы освободить одних от необходимости повторять ошибки других. В определении гуманистического содержания задач искусства и литературы А.И. Солженицын выступает наследником русской классики XIX века.

- Идеи выражения А.И. Солженицына в «Письме вождям Советского Союза» и воззвания «Жить не по лжи» повторяются и в других публицистических выступлениях А.И. Солженицына, оформляясь в строго выверенную, выстраданную программу А.И. Солженицына-писателя, публициста и гражданина. В её основе - концепция мирного пути развития России, способы смягчения авторитарной системы власти. Статья «Как нам обустроить Россию?» - это размышления о судьбе страны, её будущем.

Структура дипломной работы обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

1. Публицистика А.И. Солженицына 1960-70-х гг.

1.1 Жанр «открытого письма» как форма выражения идеологической и литературной позиции А.И. Солженицына

А.И. Солженицын однажды сказал, что он публицист поневоле: «Я ею (публицистикой) занимаюсь поневоле. Если бы я имел возможность обращаться к соотечественникам по радио - я бы читал свои книги, ибо в моей публицистике и в моих интервью я не могу выразить и одной сотой части того, что есть в моих книгах».

Однако публицистика не просто стала важной составной частью его непрерывной проповеди-исповеди, лабораторией для выработки его концепций, рабочих гипотез. Он непрерывно движется в сфере публицистических внеобразных «посильных соображений». А.И. Солженицыну важно вначале громко «прокричать» какую-то истину, уловить эхо, а уж потом выговорить её, с поправками, «вполголоса». Во всяком случае, публицистика для него вовсе не «отходы» огромной судоверфи, где годами и десятилетиями строятся его «корабли». Может быть, даже проекты этих «кораблей - романов» и возникали из тезисов и рабочих гипотез его публицистики.

Два тома публицистики писателя - в известном собрании сочинений парижского издательства Н.А. Струве - разделены на основе хронологии на две части: «В Советском Союзе» (1969-1974 гг.) и «На Западе» (1974-1980 гг.). Это очень многомерное, многоаспектное, но внутренне единое осмысление изменчивого мира, целая серия позиций, даже портретов писателя в разгар холодной войны. Публицистика эта вызвала множество агрессивных нападок, иронии в его адрес, то и дело «захлёстывающих» и прозу. Если, скажем, позиция А.Д. Сахарова или В.С. Гроссмана в «арестованном» романе «Жизнь и судьба» принималась одной стороной - либеральной оппозицией - безоговорочно, то публицистика А.И. Солженицына часто отнимала у него друзей в либеральном лагере.

С суждениями о публицистическом творчестве А.И. Солженицына мы можем познакомиться в книге Д. Штурман «Городу и миру». Первая и наиболее полная попытка изучения связи литературы и публицистики предпринята Е.А. Лазебником «Публицистика в литературе». О биографии А.И. Солженицына свидетельствует книга Л.И. Сараскиной «Александр Солженицын. Биография продолжается…». Это книга писателя и дотошного учёного, не позволяющего ошибаться в фактах, но оставляющего простор для личного отношения к своему герою.

Публицистика А.И. Солженицына как языковой личности неразрывно связана с русской литературной традицией, и в то же время она современна. Созвучность двадцатому веку обусловлена биографией человека, судьба которого не только была самым непосредственным образом связана с безднами трагедий прошедшего столетия, но и возносила его на вершины литературной и общественной славы. Писатель «болеет» Россией и знает западный мир. Тематика его творчества вместила как собственную (частную) судьбу, так и судьбы общие. Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и, соответственно убеждениям писателя, разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства, развенчать советскую мифологию, выразить свою этическую и эстетическую концепцию. По существу, А.И. Солженицын-публицист создал серию пророчеств о судьбах свободы, о длящемся нашествии на Россию, на весь мир, на демократии и монархии страшного пожара революций, иррациональной силы тоталитаризма, сущей «державы смерти».

А.И. Солженицын проложил дорогу к главному руслу русской публицистики - знаменитым «письмам» П.Я. Чаадаева, «Дневнику писателя» Ф.М. Достоевского, «Не могу молчать» Л.Н. Толстого, отчасти «Письмам к ближнему» М.О. Меньшикова, публицистике В.Г. Короленко.

Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания.

Письма А.И. Солженицына: «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.), «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» (1969 г.), «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти.

Открытое письмо - это специфический жанр публичных выступлений в прессе, получивший широкое распространение в XX веке. Цель любого открытого письма, в том числе и анализируемого, заключается в возможности повлиять на некие общественные процессы или публично значимые, по мнению автора ситуации, которые его волнуют.

В «Письме IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) А.И. Солженицын хочет «усовестить» лиц, принимающих решение, к которым оно обращено, косвенно повлиять на их решение, сформировав соответствующее общественное мнение. Композиционно текст состоит из двух частей. В первой части А.И. Солженицын говорит об общем положении дел в литературе. Вторая часть посвящена творчеству самого писателя. В первой части «Письма» затрагивает несколько значимых тем. Во-первых, цензура: «…то нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь. Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных».

А.И. Солженицын высказывает своё глубокое сожаление по поводу того, что «…произведения, которые могли бы выразить назревшую народную мысль, своевременно и целительно повлиять в области духовной или на развитие общественного сознания, - запрещаются либо уродуются цензурой по соображениям мелочным, эгоистическим, а для народной жизни недальновидным. Отличные рукописи молодых авторов, ещё никому не известных имён, получают сегодня из редакций отказы лишь потому, что они «не пройдут». Многие члены Союза и даже делегаты этого Съезда знают, как они сами не устаивали перед цензурным давлением и уступали в структуре и замысле своих книг, заменяли в них главы, страницы, абзацы, фразы, снабжали их блёклыми названиями, чтобы только увидеть их в печати, и тем непоправимо искажали их содержание и свой творческий метод. По понятному свойству литературы все эти искажения губительны для талантливых произведений и совсем нечувствительны для бездарных. Именно лучшая часть нашей литературы появляется на свет в искажённом виде. За нашими писателями не предполагается, не признается права высказывать опережающие суждения о нравственной жизни человека и общества, по-своему изъяснять социальные проблемы или исторический опыт, так глубоко выстраданный в нашей стране».В этом своём шаге А.И. Солженицын был не одинок. Согласие с ним засвидетельствовали своими подписями на прочитанном ими в зале съезда письме сто членов ССП. Другая не менее важная тема - репрессии против писателей: «Даже Достоевского, гордость мировой литературы, у нас одно время не печатали (не полностью печатают и сейчас), исключали из школьных программ, делали недоступным для чтения, поносили. Сколько лет считался «контрреволюционным» Есенин (и за книги его даже давались тюремные сроки)? Не был ли и Маяковский «анархиствующим политическим хулиганом»? Десятилетиями считались «антисоветскими» неувядаемые стихи Ахматовой. Первое робкое напечатание ослепительной Цветаевой десять лет назад было объявлено «грубой политической ошибкой». Лишь с опозданием в 20 и 30 лет нам возвратили Бунина, Булгакова, Платонова, неотвратимо стоят в череду Мандельштам, Волошин, Гумилёв, Клюев, не избежать когда-то «признать» и Замятина, и Ремизова. Тут есть разрешающий момент - смерть неугодного писателя, после которой, вскоре или невскоре, его возвращают нам, сопровождая «объяснением ошибок». Давно ли имя Пастернака нельзя было и вслух произнести, но вот он умер - и книги его издаются, и стихи его цитируются даже на церемониях».

Не обходит вниманием А.И. Солженицын и предательского поведения руководителей писательского союза: «…руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чьё преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Артём Весёлый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие). Этот перечень мы вынужденно обрываем словами «и другие»: мы узнали после XX съезда партии, что их было более шестисот - ни в чём не виновных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот ещё длинней, его закрутившийся конец не прочитывается и никогда не прочтётся нашими глазами: в нём записаны имена и таких молодых прозаиков и поэтов, кого лишь случайно мы могли узнать из личных встреч, чьи дарования погибли в лагерях нерасцветшими, чьи произведения не пошли дальше кабинетов госбезопасности времён Ягоды-Ежова-Берии-Абакумова».

Определив основные проблемы, далее А.И. Солженицын высказывает свои предложения: «Я предлагаю чётко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет Союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям, - с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий». Здесь же А.И. Солженицын призывает новое руководство не повторять ошибок прошлого: «Новоизбранному руководству Союза нет никакой исторической необходимости разделять со старыми руководствами ответственность за прошлое».

В первой части речи А.И. Солженицыным приводятся убедительные примеры, указывающие на несостоятельность действующей системы правления. Во второй части письма А.И. Солженицын говорит о запретах и преследованиях, испытанных лично им. Эта часть делится на более частные аспекты, касающиеся отдельных эпизодов творчества писателя (об отнятом романе «В круге первом» и архиве, о клевете в сторону писателя, и о невозможности ответить на неё, о произведениях, недоступных для широкого читателя, о запрете общения с читателями) и заканчивается не очень утешительным выводом: «Так моя работа окончательно заглушена, замкнута и оболгана». В конце письма А.И. Солженицын задаёт вопрос: «При таком грубом нарушении моих авторских и «других» прав - возьмётся или не возьмётся IV Всесоюзный съезд защитить меня?», скорее всего оставшийся без ответа, но в этом вопросе слышится: сколько же можно терпеть? Сколько же можно бездействовать? В заключении А.И. Солженицын говорит о том, что «Никому не перегородить путей правды, и за движение её я готов принять и смерть». Письмо заканчивается вопросом, в котором автор письма высказывает надежду на то, что опыт предыдущего поколения «…научит нас наконец не останавливать пера писателя при жизни?». В этом письме А.И. Солженицын предстаёт как борец, обличитель, неведающий сомнений и наставляющий сограждан своим словом, ставшим делом общественным.

Это письмо было разослано по почте в 250 адресов в середине мая 1967 года. Один экземпляр был принесён лично автором в технический секретариат съезда 16 мая и сдан под расписку его. Первая публикация состоялась в газете «Monde» (Париж), 31.5.1967 г.; позже - ряд газетных публикаций на разных языках; по-русски - множественно в эмигрантской печати. На родине «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) впервые напечатано спустя 22 года - в журнале «Слово» (Москва), 1989 г., №8; в журнале «Смена» (Москва), 1989 г., №23.

Проблематика «Письма вождям Советского Союза» (1973 г.) затрагивает вопросы цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям - стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына - отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов. По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Оппоненты А.И. Солженицына дружно обвиняли его в безаппеляционности, в категорическом характере всех его предложений и предположений, в ощущении себя пророком, несущим в мир пребывающее над критикой откровение - истину в её последней и совершенной форме. Откуда и почему возник этот ложный стереотип? Может быть, он предопределён страстностью тона А.И. Солженицына, его ораторским мастерством, его склонностью многократно возвращаться к своим ведущим идеям. Но никто никогда не отмечает той осторожности, тех сомнений и колебаний, которые связаны хотя бы с «Письмом вождям Советского Союза».

Третьего мая 1974 года А.И. Солженицын говорит о «Письме вождям Советского союза» в «Ответах журналу «Тайм»»: «Я не настаиваю на единственности предлагаемого мною выхода и даже готов тотчас снять мои предложения, если мне противопоставят не просто критику (я, и когда писал, понимал слабые места этого «Письма»), но предложат выход лучший, реальный, конструктивный. Предложения мои были выдвинуты в прошлом году с весьма-весьма малою надеждой, да. Но и нельзя было не испробовать этот совет. В своё время и Сахаров, и Григоренко, и другие, с разными обоснованиями, предлагали советскому правительству мирные пути развития нашей страны. Это делалось всегда не без надежды - увы, не оправдавшейся никогда. Пожалуй, можно и подытожить: последовательно и решительно отвергая всякие благожелательные предложения, всякие реформы, всякие мирные пути, советские вожди не смогут сослаться, что они не знали ситуации, что им не предлагалось альтернатив: своей упрямой косностью они взяли на себя ответственность за самые тяжёлые варианты развития нашей страны».

Вновь А.И. Солженицын касается «Письма вождям Советского Союза» в телеинтервью компании CBS, Цюрих, 17 июля 1974 года. Интервьюер Уолтер Кронкайт задаёт вопрос, который А.И. Солженицыну ещё не раз придётся услышать: «- В «Письме вождям Советского Союза» Вы выражаете предпочтение авторитарной системе, и из этого возникла критика со стороны разных инакомыслящих в Советском Союзе, а также, может быть, некоторое разочарование со стороны либералов в западном мире. Что Вы можете сказать по этому поводу?»

- Моё «Письмо вождям Советского Союза» было во многом неправильно понято. Дело в том, что нельзя решать вопрос об авторитарной системе или о демократической - вообще. У каждой страны есть своя история, свои традиции, свои возможности. Никогда в истории, сколько вот Земля стоит, не было по всей Земле одной системы, и я утверждаю - никогда и не будет. Всегда будут разные. В моём «Письме вождям Советского Союза» сказано только, что в сегодняшних условиях я не вижу сил таких и таких путей, которые могли бы привести Россию к демократии без новой революции. Я написал в преамбуле, что если мои предложения неудачны, то я готов в любую минуту их снять, только пусть мне кто-нибудь даст другой практический путь. Практический путь - как нам выйти из положения в России? Вот сегодня, без революции, и так, чтобы можно было жить. Я обращался к вождям, которые власти не отдадут добровольно, и я им не предлагаю: «отдайте добровольно!» - это было бы утопично. Я искал путь, не можем ли мы у нас в России найти способ сейчас смягчить авторитарную систему, оставить авторитарную, но смягчить её, сделать более человечной. Так вот: для России сегодня ещё одна революция была бы страшнее прошлой, чем 17-й год, столько вырежут людей и уничтожат производительных сил. У нас в России - другого выхода нет сейчас, так я понимаю. Но это не значит, что я в общем виде считаю, что авторитарная система должны быть везде, и лучше она, чем демократическая».

Перечитывая публицистику А.И. Солженицына, удивляешься её последовательности. От «Письма Четвёртому съезду писателей» (1967 г.) до «Гарвардской речи» (1978 г.) одни и те же темы, но раскрываются медленно, понемногу, и всё в них подчинено моральному критерию. Отсюда подчинённость демократии нравственным целям жизни, ощущаемая уже в «Письме вождям Советского Союза» (1973 г.) и гремящая оглушительно в Гарварде в 1978-м; отсюда и первенство нации перед идеологией - линия, начатая в сборнике «Из-под глыб» и завершающаяся резким осуждением русских либералов в феврале 1917-го (в интервью от февраля 1979-го); и отрицание морального права на эмиграцию для тех, кто считает себя русским, появляющееся впервые в телеинтервью компании СИ-БИ-ЭС (июнь 1974-го), уточняемое в открытом письме Павлу Литвинову (январь 1975-го) и, наконец, выливающееся в яростную обвинительную речь («Радиоинтервью компании Би-Би-Си», февраль 1979-го); и сожаление, что Запад вступил в союз со Сталиным ради победы над Гитлером, высказанное в Нью-Йорке в июле 1975-го и разъяснённое недвусмысленно в мае 1978-го. А.И. Солженицын берёт слово только по своему собственному решению и никогда - в ответ на вызовы средств массовой информации. В публицистике А.И. Солженицына, в открытых письмах и посланиях перед читателем встаёт образ человека, распрямившегося в борьбе с советской системой и не способного на компромисс с ней.

1.2 «Категории национальной жизни» в публицистических статьях А.И. Солженицына

публицистический жанр статья солженицын

Во многих своих публицистических выступлениях А.И. Солженицын стремится осмыслить «категории национальной жизни». Этим аспектам посвящены статьи: «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана» (1965 г.), «На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.), воззвание «Жить не по лжи» (1974 г.), «Наши плюралисты» (1982 г.), «Колеблет твой треножник» (1984 г.). Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов этого выступления А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению - «личное неучастие во лжи!». Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

Стержневая для А.И. Солженицына той поры идея немедленного, без оглядки на других людей, бескомпромиссного отказа сначала сотен, тысяч, а затем и миллионов людей ото лжи нашла своё самое полное, яркое выражение в воззвании «Жить не по лжи». Датированное 12-м февраля 1974 года - днём ареста писателя, последнее, что было написано им на родине, это воззвание звучало в те дни как его завещание. В поминутном ожидании ареста, исхода которого предвидеть нельзя было, оно завещанием и являлось. Немедленно пущенное женой писателя в Самиздат и переданное ею иностранным корреспондентам, оно уже 14 февраля было опубликовано на Западе и вскоре передано по радио. Это не значит, что, по замыслу обращённое ко всем соотечественникам, оно распространилось достаточно широко. Круг читателей Самиздата и слушателей зарубежного русского радио был в СССР достаточно узок.

А.И. Солженицыным владеет очень острое чувство потребности в свободе и правде. Трагедия состоит в том, что у миллионов такой осознанной, отчётливой, неодолимой потребности в правде нет, а со сравнительно немногочисленной элитой, зрячей и жертвенной, режим пока что справляется. Остальная часть зрячих, не жертвуя своим относительным благополучием, довольствуется лёгкой фрондой, иносказанием и изощрённым оппозиционным подтекстом (цензура зачастую игнорирует это), разговорами в своём кругу; лучшие - осторожным просветительством и распространением неподцензурной литературы.

В своём выступлении на Тайване 23 октября 1982 г. А.И. Солженицын сказал: «В нынешнем мире царит предательство слабости, и по-настоящему вы можете рассчитывать только на свои собственные силы. Однако есть ещё одна - большая и большая надежда: на народы порабощенных стран, которые не будут терпеть бесконечно, но грозно выступят в час, грозный для своих коммунистических властителей».Что означают эти слова, если не предвидение и ожидание революции в «порабощённых странах»? Как же ещё можно «грозно выступить» их народам? Чем может быть «грозный час» для «коммунистических властителей» в данном контексте, если не революцией?

Тоталитаризм зрелого, устоявшегося образца ужасен своей бесперспективностью в смысле сравнительно благополучного и скорого освобождения от него. Мы ещё не видели такого освобождения без вмешательства извне, как в Западной Германии или на Гренаде. Категорический отказ Д. Сахарова, А.И. Солженицына и большинства других весьма достойных оппозиционеров от идеи силового сопротивления внутри страны - это, в сущности, скорее всего констатация, в том числе и эмоциональная, инстинктивная, нереальности такого сопротивления. Это и могучая реакция на преступность российского революционного и последующего коммунистического насилия, свойственная за немногими исключениями почти всей подсоветской оппозиции тоталитаризму. Это и естественный страх перед тем, какие самоуничтожительные формы может принять невероятная или почти невероятная вспышка национального и социального (в нерусских районах) или чисто социального (в России) физического сопротивления режиму снизу. Решительно отказываясь от насилия, А.И. Солженицын предлагает свой выход - революционный, но не насильственный.

Воззвание «Жить не по лжи» фактически повторяет конструктивную часть «Образованщины», но чётче, резче, определённее, с чрезвычайно высокой концентрацией ведущих идей. Один из главных тезисов А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью: «Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь - его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несёт, и кричит: «Я - Насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!» Но насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, - непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи - и в этом вся верноподданность. И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

За рамками воззвания оставался вопрос: что считать за правду? Даже у честных, нравственных людей конкретное понимание правды часто сильно разнится. К тому же всегда остаётся лазейка для лицемера - он пишет, поёт, рисует, лепит, голосует и цитирует по зову сердца («мы пишем, как диктует сердце, а сердце наше принадлежит партии»). За рамками воззвания остался и другой ряд трудных вопросов - живут ли по правде граждане свободного мира? Обеспечивают ли политические свободы свободу жить не по лжи? За рамками воззвания остались конкретные примеры (кто уже живёт не по лжи) и «инструкция по применению» - как жить не по лжи в частной жизни (всегда ли возможно?) и в тех случаях, когда ложь щадит слабого, больного? И вообще: где границы принципа? Как вести себя с врагом, соперником, конкурентом? Только с первого взгляда императив А.И. Солженицына мог показаться делом лёгким и скорым, рецептом простым и понятным. Мысль, которую по призыву А.И. Солженицына надо было разрешить каждому русскому максималисту, требовала полного пересмотра бытия и сознания.

«Много десятилетий ни один вопрос, ни одно крупное событие нашей жизни не было обсуждено свободно и всесторонне, так, чтобы мочь нам произнести истинную оценку происшедшего и путей выхода из него. Но всё подавлялось в самом начале, всё покидалось неосмысленным хаотическим хламом, без заботы о прошлом, а значит и о будущем. А там валились новые и новые события, грудились такими же давящими глыбами. И теперь, подойдя снаружи, даже трудно найти силы для разбора этого всего наслоившегося». Вот этот образ задавленных мыслей, задавленных полвека (даже более), и дал название сборнику «Из-под глыб». Мысли А.И. Солженицына пытаются пробиться под этими глыбами вверх - к свету и к общению. Тем, кто не испытал подобного пятидесятилетия, даже трудно вообразить, насколько при постоянном подавлении разбредаются мысли соотечественников. Соотечественники как будто бы перестают понимать друг друга, как будто не говорят на одном языке. Насколько мучителен был процесс - обществу лишиться речи, когда речь была запрещена, - не менее мучительно обществу возвратиться к речи. После такого перерыва неудивительно, что среди инакомыслящих, собственно, среди тех людей в России, кто высказывал свои мысли, возникали такие резкие различия во мнениях. Они отвыкли друг друга слышать и совершенно отвыкли вести дискуссии.

Первое, что хочется отметить, - во всём мире и в нашей стране усвоен такой общий тон: разоблачать других - других политических деятелей, другие партии, другие движения, другие нации и это - памфлетное направление. А.И. Солженицын призывает всех вообще, во всех аспектах жизни, начать с признания собственных ошибок и несправедливостей. А.И. Солженицыну уже приходилось писать в «Архипелаге Гулаге» и в других произведениях о том, что линия добра и зла не проходит так примитивно, что по одну сторону те, кто правы, а по другую - те, кто не правы. Линия добра и зла в мире не разделяет партии на тех, кто прав или виноват и людей даже так не разделяет. Линия разделения добра и зла проходит по сердцу каждого человека. В разное время, при разных обстоятельствах, и человек, и какая-то группа людей, и целое общественное движение, и целая нация-то занимала более светлое высокое положение, то, наоборот, опускалась во мрак.

А.И. Солженицын ставит в своей статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) вопрос: возможно ли говорить о раскаянии наций, можно ли это чувство отдельного человека перенести на нацию? Возможно ли говорить о грехе, который совершила целая нация? Конечно, никогда не бывает, чтобы все члены данной нации совершили какое-то преступление, или проступок, или грех. А с другой стороны, в каком-то смысле, в памяти истории, в человеческой памяти и в национальной памяти, именно так запечатлевается. А.И. Солженицын говорил (думал), что в памяти бывших колониальных народов осталось общее впечатление, что их бывшие колонизаторы виновны перед ними - целиком, как нации, хотя не каждый был колонизатором. Можно было наблюдать в одной из частей Германии волну раскаяния за события Второй мировой войны. Это совершенно реальное общенародное чувство, оно было, даже и есть. Спросят: а при тоталитарных режимах разве виноват народ в том, что делают его правители? Кажется, менее всего виноват при тоталитарных режимах. А, тем не менее, на чём же держатся тоталитарные режимы, как не на поддержке одних и пассивности других?

А.И. Солженицын рассматривает в статье историю русского раскаяния, в русском обществе, и затем ведёт дискуссию с двумя антиподами раскаяния, с которыми встречается в России. Направление сборника в том, что, говоря о грехах, о преступлениях, люди никогда не должны отделять сами себя от этого. Они должны в первую очередь искать свою вину, свою долю участия в этом.

В статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) А.И. Солженицын ставит вопрос: как понять - революция была следствием нравственной порчи народа, или наоборот: нравственная порча народа - следствие революции? В чём была роль русских в 1917 году: в том ли, что они принесли миру коммунизм, подарили миру коммунизм, или первые приняли его на свои плечи? А значит, каковы перспективы других народов, если на них свалится коммунизм? Устаивал ли какой-нибудь народ против этого, устоит ли всякий в будущем? Недостаток Демократического движения в Советском Союзе был как раз, в частности, в том, что это движение разоблачило пороки социального строя, но не раскаивалось в грехах собственных и интеллигенции вообще. Но кто же держал этот режим - разве только танки и армия, а разве не советская интеллигенция? Больше-то всего и держала его советская интеллигенция. А.И. Солженицын призывает всех - если ошибиться в раскаянии, то в большую сторону, то есть лучше признать за собой больше вины, чем меньше. Призывает всех пресечь счёт бесконечных обид между собой и соседями. Ведь многие в мире разделяют ту простую точку зрения, что нельзя построить доброго общества из злых людей; что чисто социальные преобразования - это пустое направление. Но так точно нельзя построить доброго человечества при злых отношениях между нациями. Никакая прагматическая позитивная дипломатия не сделает ничего, пока между народами не установится добрых чувств. А.И. Солженицын считает, что все межнациональные проблемы мира не могут быть разрешены чисто политически; решать их надо начинать с нравственности, а нравственность в отношениях между нациями - это раскаяние и признание своей вины. Чтобы раскаяние не осталось на словах, следующим неизбежным шагом за ним является самоограничение: люди должны сами себя ограничить, а не ждать, пока силой ограничат их снаружи. Вот эта идея самоограничения в применении к России и была главной мыслью письма вождям, которое было так неправильно понято во всём мире. С призывом самоограничиться А.И. Солженицын обратился, прежде всего, к себе, своему народу, своему государству, - а это назвали почему-то изоляционизмом.

А.И. Солженицын в своих публичных выступлениях предстаёт мастером ведения полемики, для которого самым важным является поиск истины, обсуждение проблемы, а не просто осуждение или обвинение власть предержащих. Его выступления можно назвать по-настоящему продуктивными. А.И. Солженицын пытается объяснить, доказать и отстоять справедливость своей позиции, всегда думая о благе России и её народе.

2. Публицистика периода третьей волны эмиграции 1970-80-х гг.

2.1 Проблемы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»

В начале 1970-х гг. начался новый исход наших соотечественников за рубеж, получивший название - Третьей волны эмиграции (иногда именуется диссидентской). По сути, она была не столько национальной (т.е. еврейской), сколько сословной (т.е. интеллигентской), и выражала своё самосознание словами «Я выбрал свободу». Третью волну эмиграции можно условно разделить на две группы: а) выезжающих на историческую Родину, главным образом в Израиль, Германию и Грецию; б) диссидентов добровольно или вынуждено покидавших родину.

Писатели третьей волны оказались в эмиграции в совершенно новых условиях, они во многом были не приняты своими предшественниками, чужды «старой эмиграции». В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи «сохранения культуры» или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык (так А.И. Солженицын издаёт Словарь языкового расширения, включавший диалекты, лагерный жаргон) мешали возникновению связей между поколениями. Русский язык за 50 лет советской власти претерпел значительные изменения, творчество представителей третьей волны складывалось не столько под воздействием русской классики, сколько под влиянием популярной в 60-е годы в СССР американской и латиноамериканской литературы, а также поэзии М. Цветаевой, Б. Пастернака, прозы А. Платонова. Одной из основных черт русской эмигрантской литературы третьей волны станет её тяготение к авангарду, постмодернизму. Вместе с тем, третья волна была достаточно разнородна: в эмиграции оказались писатели реалистического направления (А. Солженицын, Г. Владимов), постмодернисты (С. Соколов, Ю. Мамлеев, Э. Лимонов), нобелевский лауреат И. Бродский, антиформалист Н. Коржавин. Русская литература третьей волны в эмиграции, по словам Наума Коржавина, это «клубок конфликтов»: «Мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом». Несомненно, русская литературная эмиграция сохранила традиционный гуманистический пафос русской литературы. Это было особенно важно в двадцатом веке, после великих литературных прозрений и достижений века девятнадцатого. Эмигранты смогли противопоставить государственной монополии на литературу единственно возможную альтернативу - эстетическую. Настоящая литературная критика сохранилась лишь в эмиграции. Именно в эмиграции смогли выжить такие неприемлемые для метрополии жанры, как антиутопия, памфлет и эссе.

Важно, что вопросы духовного развития страны (России, СССР) открыто обсуждались на страницах эмигрантских журналов, едва появилась сама эмиграция. Здесь была возрождена атмосфера открытых дискуссий, которая в метрополии искусно подменялась псевдооткрытостью (на деле - бытовой ограниченностью, в которой верх воображения - рубрика «Если бы директором был я…») «Литературной газеты». Различные точки зрения - нормальная для литературного процесса вещь, но и русским эмигрантам пришлось совершить усилие, чтобы согласиться с этим. Характер дискуссий уже тогда с очевидностью показывал, что исторический путь России - никак не путь в «светлое будущее», к «зияющим высотам» коммунизма. Это по-прежнему направление, вырисовывающееся в спорах западников и славянофилов, но уже новых - новых западников и новых славянофилов.

Эмигранты - критики и эссеисты - помогали выживать тонкому слою советских интеллигентов. Интеллигент никогда не ассоциирует себя с властью, он всегда в стороне, а для формирования такой позиции была необходима особая образованность, отличная от образованности стандартной. Такие передачи, как «Поверх барьеров», журналы «Континент», «Синтаксис», «Двадцать два», «Время и мы» выстраивали иную шкалу литературных ценностей, параллельную официальной иерархии «секретарской литературы». Советскую литературу призывали быть монолитной, эмигрантскую - политизированной. Благодаря существованию друг друга ни та, ни другая призывам не поддались. Опыт рассечённой в двадцатом веке русской литературы показал, что литература - понятие не географическое. Литература не зависит от государственных границ. Можно искусственно разделить литературный процесс, можно изгнать писателей, но литературу разделить не удастся. Единство литературы сохраняют язык, национальный образ мира, специфические для национальной литературы образы. Русская эмигрантская литература доказала это своей более чем восьмидесятилетней историей.