Особое место в истории нашей страны и ее государственных институтов, включая СМИ, занимают 30-е годы. Они вобрали в себя и самоотверженный, часто на грани человеческих возможностей, героический труд миллионов людей, строивших новое государство и искренне веривших в социалистическую идею, и многие негативные события и тенденции, которые привели к господству административно-командной системы, к исторической драме народа. Именно в этот период многие идеи теоретиков строительства социализма остались лишь гипотезой, были извращены и вульгаризированы. Господствующей становится сталинская модель развития общества с насильственной коллективизацией, массовыми репрессиями, с внедрением административно-волевых методов руководства всеми сферами жизни, модель, заведомо объявленная абсолютной истиной для всех времен и народов. Отсюда нетерпимость ко всем альтернативным вариантам в решении тех или иных кардинальных проблем общественного развития. В этом убеждала, например, драматическая судьба одного из политических лидеров, публициста и редактора «Правды» и других изданий той поры Н.И. Бухарина, неоднократно выступавшего оппонентом по отношению к выступлениям Сталина. Вопреки сталинской линии с упором на насилие и административно-волевые методы управления экономикой Бухарин делал упор на совершенствование экономического механизма управления народным хозяйством, открыто выступал против сталинского тезиса, что по мере успехов в строительстве социализма будет обостряться классовая борьба, расценивая этот тезис как теоретическое обоснование «чрезвычайщины», что и подтвердилось позже.

В 30-е годы провозглашались и внедрялись в сознание людей привлекательные лозунги о счастливой и зажиточной жизни благодаря проведению быстрейшей индустриализации, коллективизации, культурной революции, уничтожению «классового врага». Эти лозунги рождали революционный энтузиазм масс, подвижничество, необходимые для высоких темпов экономических преобразований в стране, для обеспечения мощного рывка в мировую экономику.

Однако с помощью агитационно-пропагандистских средств («агитпроп»), журналистики в это же время проводились в жизнь установки укреплявшейся тоталитарной системы:

· в политическом плане - сращивание партии с государством;

· в экономическом - господство директивных и внеэкономических методов; сталин массовый информация агитационный

· в организационном - максимальная централизация управления;

· в социальном - формальная демократия и тотальная бюрократия

· в нравственном - доминирование коллективистских взглядов, которые, несмотря на многие положительные аспекты, поглотили личность как таковую;

· в духовном - господство штампов, клише, мифов;

· в идеологическом - обещание благ, неизменно отодвигаемых на необозримое будущее.

Это были существенные, определяющие приметы того исторического отрезка времени, которые для рядового человека тщательно маскировались, скрывались. Таким образом, предметом пропаганды как социального явления в 30-е годы являлась не сама реальная жизнь, а ее трансформация в массовых идеологических процессах, основанных на стереотипах и мифотворчестве, на классовом принципе отражения жизни.

При таком партийном подходе в отражении действительности в литературе и журналистике разрушались духовные связи человека и общества, истинные отношения человека к миру, к жизни, к людям, к земле, к труду. Стирались все высшие качества человеческой личности. Воспитывались фарисейство, двойная мораль.

Широко развернувшаяся в 30-е годы в печати кампания «перековки» и создания «нового человека» фактически формировала в массах ложное, извращенное сознание, отличавшееся крайним догматизмом, абсолютной непримиримостью к любым отклонениям от официальной идеологии, жестоко преследовалось и практически исключалось в силу укрепления в эти годы разветвленной системы цензуры. Все это делало информацию партийно-советской журналистики поверхностной, однобокой.

Определенную лепту в развитие этой негативной тенденции внес А.М.Горький, вернувшийся в Советский Союз в 1928 г. и активно включившийся в журналистскую деятельность. С его непосредственным участием создается ряд периодических изданий, книжных серий. В частности, выходит ряд книг из серии «История фабрик и заводов». В 1934 г. в Москве в этой серии издается книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». М.Горький пишет к ней предисловие под названи ем «Правда социализма». В нем Горький приветсвует процесс массового превращения «бывших врагов пролетариата» в «энтузиастов государственно необходимого труда», поддерживает введенную ГПУ исправительно-трудовую политику. Однако ни слова о том, что изнурительный и бесплатный труд «врагов народа» не всегда являлся заслуженной мерой наказания. Писатель с гигантским жизненным и профессиональным опытом «не замечает» политических мотивов пребывания на строительстве канала очень многих заключенных. Тем более, как пишет в своих воспоминаниях И.М. Гронский, плодотворно трудившийся на журналистской ниве в 30-е годы и в «Известиях», и в журналах «Красная нива» и «Новый мир», что «свой приезд в Россию Горький несколько раз откладывал по многим соображениям... И отчасти он не верил в созидательные силы революции, то есть в возможность построения социализма в нашей стране».

Однако потом Горький понял, что партия с трудностями справится. В это время у него происходит «перелом в сторону признания успехов советской власти».

Пафос созидания, гордость за выдающиеся успехи страны Советов стали главной темой не только горьковских изданий, но и всей советской журналистики. Как пример для подражания прославлялись герои труда, герои-летчицы, герои-полярники, которые действительно многое делали для своей Родины и заслужили признание своих соотечественников. Однако в материалах СМИ почему-то часто они походили друг на друга, были представлены слишком схематично. В этих публикациях содержались факты только со знаком «плюс»: герои ни в чем не могли ошибаться. Часто таким образом создавалось «морально-политическое единство» советских людей, в основе которого была официальная идеология, а также порой преувеличенные успехи страны, активное прославление Сталина как главного организатора всех достижений. «Сталинская Конституция», «сталинская авиация», «сталинский Устав сельхозартели», «Сталин дал счастливое детство» и другие. Заголовки ежедневно целенаправленно формировали общественное мнение и морально-политическое единство народа.

Культ Сталина является классическим примером политической мифологии и во многих отношениях может служить иллюстрацией к определению мифа, данному Элиаде («повествование из священной истории») и Джорджем Сорелем («коллекция движущихся образов»). Как и традиционные мифологии, данная мифология была призвана легитимизировать власть, вдохновить и мобилизовать массы, и с этой целью и были созданы ее общественные ритуалы. Однако, в отличие от большинства мифологий, мы можем точно указать даты ее создания, расцвета и окончания; к тому же миф о Сталине доказал свою живучесть и по сей день оказывает свое влияние на умы, много лет спустя после исчезновения необходимости в следовании ему.

Пятидесятилетие Сталина в декабре 1929 года стало своего рода инаугурацией культа вождя. Его юбилей совпал с поражением его политических противников, а публичное прославление Сталина означало, что «новый курс» (и команда, которая спланировала и реализовала его), был подкреплен решительной политической победой. 

Празднования юбилея Сталина превозносили не только отдельного человека, выдающегося политического деятеля, но и некий символ, олицетворявший и идею, и целую политическую эпоху. Сталин прославлялся как второй Ленин: во многих отношениях он был освобожден от индивидуальности, а затем наделен почти сакральной властью умершего. Сталин, как говорили призывы тех лет, был «самым верным учеником Ленина» и «самым верным соратником Ленина». Новый курс, таким образом, должен был восприниматься как возобновление и завершение, после нескольких лет НЭПа, великой революции, начатой Лениным. Опираясь на традиции 1920-х годов, Сталин и его команда стремились легитимизироваться путем присвоения ленинского наследства и постоянными ссылками на него.

Оглядываясь на прошлое, историки обычно усматривают в этом первый шаг на пути использования Сталиным принципов культа для увеличения своей личной власти ³. Его коллеги славили его в специальном номере газеты «Правда», посвященном его юбилею, а также в позднее изданной книге, где правдинские статьи были собраны в антологию, отражавшую различные аспекты революционной карьеры Сталина. Особенно значимой была статья Ворошилова об отношениях Сталина и Красной Армии с такой версией истории гражданской войны,которая выставляла Сталина в самом выгодном свете. Статья эта впоследствии много раз переиздавалась большими тиражами (что считалось знаком благосклонности Сталина), претерпевая лишь отдельные поправки и дополнения.

Коллеги Сталина приняли участие в прославлении этого выдуманного образа в основном потому, что они сами способствовали восхождению Сталина к власти и имели связанные с этим собственные интересы: его возвышение влекло за собой увеличение их собственной власти, реализацию их собственных амбиций и предпочтений в проводимой политике. Изменения исторических записей, произведенные ими, не резали глаз. Мифотворчество стало значительным элементом политической культуры уже с середины 1920-х. Его коды были известны и понятны всем, и «раскручивание» Сталина первоначально соответствовало этой форме. Его культ в момент своего зарождения может, таким образом, рассматриваться как логическое завершение дебатов и соперничества двадцатых годов и тех языковых форм, в которых они выражались ⁸. Сталин был первым среди равных, осью новой системы, но еще не наделялся той личной харизмой и почти сверхчеловеческой властью, которые он приобрел с середины тридцатых, и особенно начиная с 1934-го года.

На так называемом Съезде победителей в феврале 1934 г. Киров в одной из ключевых речей раннего культа восхвалял Сталина за исключительные качества его руководящей деятельности. На самом же деле выборы в Центральный Комитет показали, что Киров пользовался среди партийной элиты большей популярностью, чем Сталин, сведения о чем были замолчаны руководством. Восхваление Кировым Сталина, могло, таким образом, быть демонстрацией верности. Речь Кирова вдохновила многие подобные славословия, которые вскоре стали обязательным компонентом сталинистской риторики. Некоторые историки рассматривают вторую половину 1933 года и 1934 год как время, когда и был создан культ . Если в период с 1930 по 1933 г. упоминания имени Сталина в «Правде» были ограниченными (хотя их число росло), к 1934 г. его изображения и имя стали появляться с увеличивающейся частотой и приобрели стандартный характер. Хотя старая сталинская гвардия заложила основание культа еще во время празднования его юбилея и в начале тридцатых годов, молодое поколение партийных лидеров, которых Сталин стал повышать в должности начиная со съезда партии в 1934 г., сыграло важную роль в развитии зрелого культа. Жданов, как человек, курировавший культуру и искусство, сыграл в этом особо значительную роль, но и Берия проявил инициативу как в развитии культа, так и в использовании его как инструмент для приобретения личной власти. 

Другие придворные, такие, как давний секретарь Сталина и редактор «Правды» Мехлис, главный личный секретарь Сталина с 1935 г. Поскребышев, также способствовали развитию культа и администрировали его.

Большую роль в развитии образа Сталина, характерного для его культа, сыграла новая политика в отношении культуры, положившая в свое основание социалистический реализм и принцип историзма. По решительному, хотя и несколько парадоксальному, определению Жданова, данному в 1934 году, социалистический реализм должен был стать тем стилем, в котором советская литература стала бы «создавать портреты наших героев» и «показывать завтрашний день». Ведущей задачей нового искусства стало создание мифов Советской власти - ее вдохновляющего прошлого, героического настоящего и славного будущего, -которые нашли бы отклик в массах и помогли создать ощущение новой общности и новой личности. В то время как массовая культура еще только зарождалась в России, партия понимала важность не только смысла сообщения, но и средства передачи этого сообщения, способа, стиля и жанра, в котором оно преподносилось массам. Революционный модернизм 1920-х не приобрел популярности в массах и нашел признание только среди элиты, а пролетарское искусство, пришедшее ему на смену, оттолкнуло не только потребителей пропаганды, но также и потенциальных ее создателей.

Особое место в формировании культа личности Сталина занимают письма народов СССР, адресованных вождю.

Появились они в газете «Правда» в 1936 г. и сразу же заняли почетные места на ее передовицах, было предуготовлено советской публицистикой 1930-х гг. Так, например, первыми публикациями писем подобного рода были нестихотворные «Письмо трудящихся Казахстана товарищу Сталину» и «Письмо товарищу Сталину от трудящихся Советской Армении», которые были напечатаны «Правде» осенью 1935 г. и подписаны 626 тысячей 436 (Казахстан) и 150 тысячей (Армения) ударников республик. Нам также известно, что во второй половине 1935 г. в Баку вышла отдельная брошюра с аналогичным письмом азербайджанского народа, подписанным большим количеством азербайджанцев. Вполне вероятно, что в 1935 г. увидели свет и другие письма к вождю, других народов - для сбора полной информации необходимо обозреть все газеты и издания Союза, что пока не представляется возможным. В любом случае, в «Правде», а также в других центральных и региональных изданиях в 1920-1930-х гг., активно обслуживающих культ Сталина, с завидной постоянностью публиковались письма различных съездов, собраний, пленумов, просто рабочих коллективов и групп людей, объединенных по каким-либо общественно значимым интересам, адресованные первому лицу государства. Послания нередко шли за многочисленными подписями адресантов, и число подписей неуклонно росло вместе с ростом самого культа вождя так, что, например, «Правда» все реже стала именовать подписавшихся и лаконично ограничивалась указанием их количества. Подписи конкретных людей в конце текстов или ссылки на огромное число подписавшихся придавали несомненный общественный вес подобным письмам. Их писали не просто в надежде, что Сталин обратит внимание и прочтет, но и для того, чтобы заявить о себе на официальном уровне, легализоваться в центростремительном пространстве советского космоса. Национальные письма, подписанные нередко большей частью народа, являлись документальным свидетельством о вхождении народа в монолитное братство народов Союза, объединенных под «мудрым» предводительством вождя товарища Сталина. У писем была четкая декларативная функция: народ таким образом широко заявлял о своем существовании, своих правах и обязанностях «младшего брата» в «семье народов» СССР, и идентификационная функция: народ определял свое место и статус в рамках советской геокультурной парадигмы и закреплял их за собой на официально-общественном уровне.

Исследуя подшивки «Правды» за 1930-1940-е гг., можно выделить два периода активной эпистолярной деятельности народов, две мощнейшие волны народных чувств по отношению к вождю. Они пришлись на вторую половину 1930-х гг. и на вторую половину 1940-х гг. Сложившаяся в 1930-е гг. традиция писем была прервана в 1941 г., но возродилась в более грандиозном качестве, как только Союз почувствовал, что война идет к победе, и советской риторике стало необходимо закрепить на уровне массового сознания миф, что победа эта принадлежит Сталину.

Точную цифру мы не назовем, но, по нашим ощущениям, «Правда» опубликовала около двух сотен подобных писем, большая часть которых была полностью публицистической. Лишь изредка допускались вкрапления в тексты фольклора и авторской поэзии. Таким образом, поэтические письма в рамках общего потока можно рассматривать как высшие достижения коллективного творчества, являющие квинтэссенцию смоделированной в риторике эпохи любви народов к товарищу Сталину. Они стали всенародно возведенными памятниками вождю в эпоху тоталитаризма.

Тексты писем были написаны от первого лица множественного числа: в обращении коллективного «мы» к вождю на «ты», иногда, что показательно, на «Ты», подчеркивалась особая степень близости к нему. Вождь расценивался как Учитель, Друг и Отец, народ - как его сын и последователь, равноправный в группе других народов страны, что в письмах, конечно, не прописывалось, но подразумевалось самим фактом множества народных посланий в 1930-1940-х гг., идущих чередой друг за другом.

При этом в письмах различалась эволюция образа Сталина, произошедшая в сознании народов: от создателя всенародной Конституции до Освободителя страны от фашизма. Друг, Учитель, Отец, Вождь - эти архетипы существовали и до Сталина и были закреплены в культуре за рядом других исторических деятелей, например, за Лениным.

Знаки природы сопровождали культурные реалии текстового порядка: предания, легенды, мифы. Например, грузины, говоря о прошлом страны, вспоминали легендарных поэтов Руставели и И. Чавчавадзе, бакинцы - Низами, Фисули, Вагифа, Сабира, революционеров Бабека, Кер-оглу, Ханлара, узбеки (строители канала) не могли не вспомнить Улугбека, Навои, Хаким-Заде, а также пересказывали легенду о Фархаде и Ширин, коми-пермяки приводили пример Пилы и Сысойки и т.д. Однако все легенды и мифы в текстах были важны не сами по себе, они были встроены в более обширную мифологическую конструкцию, которая, по законам эпохи, являлась для всех писем универсальной.

Итак, письма были полны рассказов о народных страданиях. Например, крымские татары с одинаковой печалью вспоминали и Золотую Орду, и шейхов, и Екатерину Великую, которые собирали с Крыма огромные поборы, а грузины вели свое горестное повествование с античности.

Главными героями, которые принесли народам освобождение от многовекового ига, были в текстах «солнцеподобные» Ленин и Сталин, Сталин - в большей степени, поскольку именно он стал адресатом данных народных посланий. Так, в письмах нашла отражение биография вождя народов: бакинцы, например, охотно вспоминали, как Сталин в 1908 г. находился в Баиловской тюрьме Баку, осетины - как Сталин приехал во Владикавказ и провозгласил автономию их республики и т.д. Однако биографические эпизоды из жизни Сталина преподносились здесь в уже привычном для конца 1930-х мифологизированном виде.

С другой стороны, все факты, которые были собраны в письмах, свидетельствовали только об одном: о том, как хорошо живется человеку в Стране Советов. Однозначно позитивное осмысление настоящего в письмах приводило к моделированию привычной для соцреализма утопической картины мира: осчастливленные Сталиным народы, пользуясь набором расхожих клише, рисовали в текстах картину советского рая, единообразного для всех, несмотря на геокультурную специфику регионов. Времена нищеты, голода, непосильного труда, как это представало в письмах, прошли, наступила эпоха изобилия, равенства и счастливой работы на благо Родины.

Переход к более привычному стилю, в котором больше места уделялось традиционным темам и образам, понравился как многим в художественном истэблишементе, так и, насколько можно судить, широким массам. Таким образом было заложено основание для более эффективной пропаганды советского образа жизни. Социалистический реализм, опиравшийся на оптимизм, на развлекательные и легко узнаваемые образы, а не на разрушение старых образов и нарушение привычного эстетического восприятия, способствовал бегству от реальности. 

Он предлагал нации ее собственный образ, в котором она могла легко узнать современную героическую эпопею с гарантированным хорошим концом. Авиаторы, такие как Чкалов, исследователи Арктики, такие как Папанин, стахановцы, даже дети-ударники труда или мученики, - предлагались общественным массам с середины 1930-х годов в качестве образца для подражания. Но самым главным источником вдохновения был, как следовало из многочисленные книг и рассказов о встречах с вождем, Сталин - герой на вершине этой пирамиды.

К этому времени был создан ритуальный образ вождя. Так, летом 1935 года на страницах газеты «Правда» появились первые фотографии Сталина, встречающегося с детьми в Кремле (традиционном центре автократической России) и в других местах, ставших олицетворением сталинского рая, например, на аэродроме Щелково. Впоследствии подобный прием станет одним из любимых тропов культа: встречи детей с вождем широко освещались в прессе, в стихах и рассказах, в картинах, плакатах и таких лозунгах, как «Спасибо Вам, товарищ Сталин, за наше счастливое детство». Моменты, когда взрослым удалось увидеть вождя - либо принимающим парад на трибуне мавзолея Ленина, либо на каком-либо из съездов героев нового порядка (стахановцев, депутатов Верховного Совета, представителей живописных народностей и меньшинств) - также были представлены в фольклоре, стихах, на полотнах художников и в кино как кульминация волшебной сказки, в которой простая молочница или крестьянка становится народным депутатом и летит в Москву, чтобы обратиться к народу и, что более важно, повстречаться со Сталиным. Сталин, таким образом, стал не только «учителем и другом» детей, но и «отцом народов», верховным патриархом. 

К 1936 году, и более того, к 60-летию в 1939 году, Сталин представлялся уже как лидер, отличающийся от Ленина. Хотя мифический Ленин обладал многими качествами, которые затем были присвоены выдуманным Сталиным - скромностью, доступностью, мудростью и прозорливостью, смелостью и решительностью - эти качества, вопреки провозглашенной бессмертности прототипа, заглушались его временной удаленностью. Область деятельности Ленина лежала уже в прошлом, относилась к годам революции и гражданской войны, чью двадцатую годовщину отметили в 1937 году; его великие теоретические работы и практические дела были все чаще превзойдены ведущей ролью Сталина во второй революции, которая началась с Пятилетних планов. Лозунг «Сталин - это Ленин сегодня», появившийся в 1935 году, отражал эту эволюцию. В отличие от Ленина Сталин в пропаганде конца 1930-х годов был могущественной, почти магической личностью в настоящем: как принц из волшебной сказки (один из самых популярных жанров, в котором писались журналистские репортажи той эпохи, а так же народные стихи и сценарии кинофильмов), он изменял судьбу отдельных людей и всего общества, а также основы самой жизни. Он был больше истории, которая связывалась с компромиссами и сиюминутными действиями, и стал частью мифов и легенд. Превосходя рамки настоящего и исторического времени, Сталин соответствовал своему образу на плакатах Клуциса: его нельзя было измерить мерками обычного человека. Его личность проникала во весь мир вокруг него: его глаза все видели, его ум все знал, его сердце вмещало чаяния всех его детей. Хотя Ленин тоже был другом детей (которых представляли плачущими в день его смерти), он не был «отцом народов», и аналогичная личная аура не была создана (или не приписывалась ему) на тот момент. 

Несмотря на сверхисторические размеры мифической личности Сталина, в которых она представала в середине и в конце 1930-х годов, хорошо известно, что Сталин уделял огромное внимание легендам о своей истории: в качестве догмы постепенно было принято мнение Сталина, что историю партии можно доверить писать только руководству партии, в крайнем случае, под его непосредственным наблюдением.

Эта точка зрения была выражена еще раз в ноябре 1931 года Мехлисом, заместителем редактора «Правды», который подтвердил, что предложения Сталина послужат основанием для последующих разъяснений и комментариев. К 1934 году Сталин был готов дать руководящие указания. 16 мая Центральный Комитет и Совет народных комиссаров издали постановление, в котором отказались от марксистской истории в пользу изложения, в котором подчеркивалось «соблюдение историко-хронологической последовательности в изложении (...) крупнейших исторических событий, деятелей, хронологических дат и фактов». Существовавшие изложения истории Советской власти и партии были признаны неполными, и посему потребовались новые. Исторический герой должен был быть реабилитирован в новых школьных учебниках. Жданов сыграл очень важную роль и в пропаганде новой истории, и в надзоре над ее созданием.

На тот момент в высших эшелонах партии уже понимали, что Сталину хотелось, чтобы его изображали как «важное действующее лицо» и «героя», участвовавшего в «ключевых событиях» революционного эпоса.