Журнал "Русская жизнь" как тип издания

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в контексте журнала «Русская жизнь» значительную роль играет не только объединение всех материалов одной темой и характерное раскрытие этой темы в виде сужающейся модели, но и правильно подобранный жанровый баланс. Прежде всего, это баланс между аналитическими и художественно-публицистическими жанрами. Несмотря на свойственную «РЖ» в целом эссеизацию, номера, в которых наблюдается серьёзный крен в сторону художественной публицистики, оказываются наиболее слабыми и даже похожими на альманахи.

1.3 Раздел «Насущное» в контексте журнала «Русская жизнь»

Не вписывается в общую модель журнала раздел «Насущное», открывающий каждый номер. Он состоит из трёх авторских рубрик, которые не подчиняются теме номера, а касаются «повестки дня»: «Драмы» Олега Кашина, «Лирика» Евгении Долгиновой и «Анекдоты» Дмитрия Данилова. В отдельных номерах у каких-то из этих рубрик может смениться автор (так, в №17 за 10 сентября 2008 г. материал для «Лирики» подбирал Александр Тимофеевский), либо одна из рубрик может не выйти (в №2-3 за 25 февраля 2009 г. не было «Анекдотов», «Лирику» вёл А. Тимофеевский, а Е. Долгинова опубликовала свои комментарии в рамках разовой рубрики «Хроника»). Однако в целом эти три авторских рубрики остаются постоянными, с постоянным объёмом, тематикой, формой подачи и даже с неизменным оформлением - иллюстрации к каждой рубрике в рамках раздела «Насущное» делает один и тот же художник, отличающийся узнаваемой манерой («Драмы» оформляет Андрей Гордеев-Генералов, «Анекдоты» Игорь Меглицкий, «Лирику», как правило, Сергей Крицкий). Исключения в плане подбора художников периодически бывают, однако неизменным остаётся главное: каждая рубрика оформляется так, чтобы её можно было легко отличить от соседних даже по иллюстрациям. Это позволяет сделать вывод о разделении функций между авторскими рубриками внутри раздела «Насущное».

Можно предположить, что поскольку раздел «Насущное», по сути, заменяет «Русской жизни» новостные полосы, авторы этого раздела являются выразителями одновременно и точки зрения редакции - или как минимум они не вступают в противоречие с ней. Олег Кашин, например, является заместителем главного редактора, и этот факт подтверждает тезис о тождественности точки зрения редакции и точки зрения авторов раздела «Насущное».

Рубрика Олега Кашина «Драмы» содержит комментарии к событиям последних двух недель, имевшим наибольший общественный резонанс либо показавшимся автору наиболее примечательными. Рубрика занимает четыре полосы и включает 5-8 небольших материалов, написанных в жанре аналитического комментария с элементами эссе. Информационная составляющая сведена в этой рубрике к минимуму: новости не пересказываются или пересказываются в предельно сжатой форме, с явным расчётом на то, что читатель уже знает эти факты. Соответственно, большое значение приобретают сам подбор фактов (особенно учитывая значительную ограниченность автора: за две недели отбирается меньше десяти новостей, причём на каждую отводится по два абзаца) и их оценка.

По результатам сравнительного анализа публикаций в рубрике «Драмы» журнала «Русская жизнь» №№15-18 (13 августа, 26 августа, 10 сентября и 24 сентября 2008 г.) и новостных материалов, опубликованных в центральных выпусках «Российской газеты» №№4720-4757 (1 августа - 24 сентября 2008 г.), выявлено несколько существенных различий в формировании повести дня между правительственной газетой и исследуемым журналом. Так, из 27 материалов, помещённых под рубрикой «Драмы» в четырёх номерах «Русской жизни», только 15 совпадали с темами, представленными на страницах «Российской газеты» в тот же период. 12 материалов, увидевших свет в «РЖ», касались тех тем, ситуаций и событий, которые на страницах «Российской газеты» не затрагивались вовсе. Среди таких тем: заключение Светланы Бахминой в рамках «дела ЮКОСа»; суд Алексея Навального с «Транснефтью» по поводу 12 миллиардов рублей, якобы потраченных компанией на благотворительность; переговоры чеченских властей о выдаче правительством Великобритании Ахмеда Закаева. Логично, что «Русская жизнь», издающаяся на деньги «Справедливой России», обращается к таким темам, которые правительственная пресса не затрагивает, и тот факт, что такие темы занимают без малого 50% печатного места в рубрике «Драмы» позволяет сделать вывод об оппозиционности данного издания относительно государственной политики.

Тем не менее, обратившись к текстовому анализу тех же самых публикаций (№№15-18 за 2008 г.), можно обнаружить, что точка зрения «Русской жизни» на события общественной жизни не страдает тенденциозностью и принципиальным несогласием с властью. Так, «Русская жизнь» может негативно оценивать и действия оппозиционных партий, как в комментарии к новости об открытых письмах по поводу ситуации вокруг Грузии, Южной Осетии и Абхазии: одно письмо либеральное, под ним подписались Гарри Каспаров, Алексей Рылкин, Юрий Самодуров и др., второе - патриотическое, с подписями Валерия Гергиева, Карена Шахнзарова, Фазиля Искандера, Андрея Битова. Олег Кашин так оценивает эти полярные высказывания: «Взять два письма, положить рядом, читать поочерёдно, сравнивая, какой из двух текстов более тошнотворен, а потом со словами: «Победила дружба» скомкать их, выбросить в мусорное ведро и ещё раз убедиться в том, что не зря в любой серьёзной организации -- от армии до современных корпораций, коллективные письма к рассмотрению не принимаются» («РЖ» №17, 10 сентября 2008 г.).

Критика власти в той или иной степени присутствует в большинстве публикаций в рамках рубрики «Драмы», однако это чаще всего критика не с политико-идеологической точки зрения, а с нравственной позиции и с точки зрения здравого смысла. То есть, «Русская жизнь» противопоставляет негативно оценённым действиям правительства и фактам действительности не свою альтернативную политическую программу и своё видение на идеальное разрешение ситуации, а аргументы морального толка. Например, в тексте о присвоении спортсменке Елене Исинбаевой звания капитана железнодорожных войск (№16, 26 августа 2008 г.) Олег Кашин критикует такую продолжающую жить «по какому-то недоразумению бессмысленную совковую традицию», а ключевым элементом оценки оказывается определение данной ситуации как «выставление на посмешище таких уважаемых людей, как Елена Исинбаева». Это - оценка с нравственной точки зрения.

В оценке посещения Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II празднования 1020-летия крещения Руси в Киеве (№15, 13 августа 2008 г.) доминирующее место занимают такие слова, как «царапает слух» («когда “наши победили” говорят не о футболисте Аршавине, а о Патриархе - это как-то царапает слух»), «грустно» («когда церковные иерархи выходят играть на политическое поле, становится грустно»), и вообще весь материал посвящён не столько самому информационному поводу, сколько тому, как об этом событии говорили в российских СМИ и правительстве. То есть, «Русской жизнью» часто оценивается не сам факт, а восприятие этого факта россиянами и его интерпретация средствами массовой информации и политическими силами. Такое смещение акцентов сочетается с оценкой с точки зрения категорий, относящихся к сфере морали, нравственности, этики: совесть, уважение к людям или, по крайней мере, имидж.

То же самое прослеживается и во многих других публикациях в рамках рубрики «Драмы», в том числе не оценивающих деятельность правительства напрямую. К примеру, в материале о проекте «Имя России» (№15, 13 августа 2008 г.) Олег Кашин пишет: «Ещё не началось прощание в траурном зале Академии наук, ещё не написаны некрологи, ещё не выражены соболезнования и не возложены венки - а телевидение со своим бухгалтерским цинизмом уже поставило против имени Солженицына галочку, позволяющую ему соревноваться с героями собственных произведений, которые (все как на подбор - Столыпин, Ленин, Сталин) как раз занимают верхние строчки рейтинга зрительского голосования». Ключевые слова - «со своим бухгалтерским цинизмом» - содержат оценку с моральной позиции, политический аспект ситуации отодвинут на второй план.

Аналогично оценивается и публикация газетой «Известия» уничижительных высказываний по отношению к Госсекретарю США Кондолизе Райс (№16, 26 августа 2008 г.): «…Обрушиваться с такого накала бранью на заокеанского политика, который гарантированно не возбудит против тебя уголовное дело, не уволит тебя из газеты и не закроет её, и вообще ни один волос не упадёт с твоей, бескомпромиссного критика, головы, - так вот, это натуральное скотство. Эй, там, в «Известиях» - не будьте скотами, пожалуйста!» - в этом комментарии также нет никакой оценки с политико-идеологической точки зрения, есть только нравственная оценка. Осуждается поведение «Известий», несоблюдение ими норм журналистской этики, но не их политика или их взгляд на ситуацию. Из этого можно заключить, что нередко «Русская жизнь», даже соглашаясь с теми или иными действиями властей, оппозиции, СМИ или отдельных людей, не приемлет то, в какой форме и в каком контексте эти действия совершаются, как они подаются в прессе и на ТВ, какими политическими заявлениями сопровождаются.

Иногда критерием оценки становится не нравственная сторона проблемы, а логичность тех или иных действий, их последовательность, обоснованность, завершённость. То есть, «Русская жизнь» вроде бы и поддерживает определённый шаг власти, но остаётся недовольной оттого, что этот шаг либо странно проводится в жизнь, либо не до конца продуман. Такова оценка «Русской жизнью» принятия закона, запрещающего использовать слово «Россия» и все его производные в названиях коммерческих банков (№15, 13 августа 2008 г.): «Это уже совсем по-нашему - вначале создаётся запрет, а потом целая система возможностей его обойти». И далее: «Гораздо менее корректно, если на то пошло, выглядят названия частных компаний, содержащие корень «гос» - «Ингосстрах», «Росгосстрах». Но, видимо, лоббистские возможности страховщиков оказались более серьёзными, чем возможности банкиров. Ну или просто у депутатов руки не дошли». Олег Кашин здесь не даёт отрицательной оценки самой законодательной инициативе (скорее, он не видит в ней особой необходимости), но недоумевает по поводу непоследовательности законотворцев, по поводу того, что закон выглядит недоработанным, неполноценным.

Все эти особенности оценок в рубрике «Драмы» приводят к тому, что «Русская жизнь» отстраняется от политики, почти выключает её из сферы своих интересов, из сферы своего изучения и анализа. Объектом анализа становится не политика, а влияние политики на умы людей и жизнь в стране. Даже говоря о политике, «Русская жизнь» занимает позицию аполитичную, что в итоге выливается в критику как правительства, так и либеральных и демократических партий, отдельных лиц, организаций, общественных настроений с точки зрения общечеловеческих ценностей, с позиции «хорошо или плохо», «логично или глупо», «адекватно или неадекватно», «последовательно или непоследовательно». Проанализировав материалы в рубрике «Драмы», можно заключить, что «Русская жизнь» готова поддержать любую власть, которая будет последовательна и логична в принятии решений, которая не будет испорчена старыми стереотипами, за которую не будет стыдно. Положительная программа на страницах раздела «Насущное» при этом не просматривается.

Рубрика Евгении Долгиновой «Лирика», следующая за «Драмами», не содержит аналитики и комментариев, она наполняется небольшими зарисовками из личного опыта автора. Эти зарисовки, иногда преднамеренно нейтральные по тону, иногда с ясно ощутимой авторской оценкой, представляют собой иллюстрации к каким-либо тенденциям и типичным явлениям современной русской жизни. Объектом журналистского внимания Е. Долгиновой становятся продавщица, называющая творчество Анны Герман шансоном; глупые вопросы из тестов ЕГЭ; цыганка, пытающаяся дорого продать украденный мобильный телефон; диалоги в блогах на тему российско-грузинский отношений и т.п. Автор всегда рассказывает о конкретном факте, а не о явлении в целом, и эффект типизации возникает благодаря накоплению фактов в течение нескольких номеров, а также за счёт ряда стилистических приёмов.

Во-первых, автор часто прибегает к созданию художественного образа: «В купе ужинает курортное семейство, молча доедает дорожный запас. Измученные жарой и сутками дороги, едят через силу, почти страдальчески. Воняет курица, текут краснодарские помидоры, уксусный дух идет от домашнего вина в пластике. Еда не должна пропадать, -- и тяжело, мрачно работают челюсти, по подбородкам стекает горький рабочий пот» («РЖ» №16, 26 августа 2008 г.). Художественный образ, как отмечает И.Б. Роднянская, имеет «поразительное сходство с живой индивидуальностью, которая, будучи прочувствована не извне, как вещь в причинной цепи вещей, а из собственного жизненного центра, также обладает самоценностью «мира» с изнутри координированным пространством, внутренним отсчётом времени, саморегулированием, поддерживающим её подвижную самотождественность» Роднянская И.Б. Художественный образ. //Большая Советская энциклопедия. Т.28. М., 1978. С.465.. Таким образом, создание художественного образа даже в рамках маленькой зарисовки способствует «узнаванию» читателем персонажа или ситуации, а за «узнаванием» следует восприятие этого персонажа или ситуации как типических.

Во-вторых, журналистка нередко отсылает к собственному опыту, к аналогичным или, напротив, отличным примерам из жизни, из прошлых своих командировок и путешествий, а также к собственным эмоциям, которые могут быть выразителем ощущений многих людей: «Катастрофа в Перми напомнила то состояние липкого, отвратительного страха, с которым каждый раз садишься в самолет - пожилую дребезжащую жестяную банку, - уговаривая себя, что и пилот не самоубийца, на аварийном не полетит, и вообще это бывает так редко, так редко» («РЖ» №18, 24 сентября 2008 г.).

В-третьих, во многих текстах журналистка прямо говорит о типичности описываемого явления, применяя такие обороты, как: «памятуя неоднократные прецеденты», «всё чаще слышу», «ещё раз понимаешь» и др. Тем самым Е. Долгинова как бы «подталкивает» читателя к мысли о повсеместности подобных ситуаций.

В целом, рубрика «Лирика» выполняет иллюстративную функцию, частично перекликаясь с материалами из рубрики «Драмы». Но если в «Драмах» речь идёт о громких событиях и движениях «сверху», то рубрика Евгении Долгиновой представляет взгляд на вещи «снизу», глазами «маленького человека». Она показывает сцены и ситуации из жизни, которые отражают процессы, идущие «снизу», а также влияние громких событий (в том числе тех, о которых речь идёт в «Драмах») на простых людей.

Рубрика «Анекдоты» содержит рассказы о разных вопиющих преступлениях, случившихся в последнее время в стране, и яркие, близкие к художественным комментарии Дмитрия Данилова. Автор всегда выбирает такие факты, которые выделяются трагической нелепостью, «ненормальностью»: ветеран, убивающий сына после небольшой ссоры на материальной почве в День Победы; мужчина, выбрасывающий из окна чужого ребёнка, за которым его попросили последить; двое молодых людей, похитившие 40 тонн чугунных эталонных гирь; девушка, расчленившая собутыльника и упаковавшая его останки в коробку из-под телевизора на балконе и т.п. При этом Д. Данилов часто останавливает внимание читателя не на самом факте преступления, каким бы ужасным оно ни было, а на различных сопутствующих обстоятельствах, на социальном положении жертв и преступников, на абсурдности подобных деяний, на неясности или незначительности мотивов преступников, на их гипертрофированном цинизме, на бессмысленности трагедии как таковой.

Чаще всего, комментируя тот или иной случай, Д. Данилов воспроизводит ситуацию в виде сценки или в форме «потока сознания» преступника, что создаёт живую картину произошедшего и обнажает его абсурдность, бессмысленность. Причины таких трагедий журналист видит в том, что людей сводит с ума быт, однообразность их существования, низкий социальный уровень, а также в глупости и недальновидности жертв и/или преступников. Комментируя случай с девочкой, которую едва не убило выброшенным с балкона диваном, Д. Данилов недоумевает: «По загаженному пустырю потерянно бродит малолетняя девочка. Зачем она забрела сюда, на этот унылый, покрытый мусорным «культурным слоем» пустырь? Наверное, просто так, подобные роковые действия часто совершаются просто так, от нечего делать, от тягучей бессмысленной маеты» («РЖ» №16, 26 августа 2008 г.). Эта «тягучая бессмысленная маета» - удел многих людей в современной России, и это причина многих трагедий и социальных катаклизмов, подчёркивает автор одну и ту же мысль в разных публикациях и разными словами.

Низкое социальное положение и гнетущая будничность уничтожают в людях понятия о добре и зле, разрушают их психику, лишают каких-либо моральных принципов, приходит к выводу Д. Данилов. Страшен подчас не сам факт преступления, замечает журналист, существует «ужас второго порядка - ужас-ужас-ужас, когда на поверхность жизни начинает лезть уже какая-то запредельная чернота, чернуха, когда адом веет. Человек убил человека и закопал его неподалеку от места своей работы. И ходил на работу. Работал на работе, а неподалеку лежал убитый им человек. Интересно, мешало ли это работе? Интересно, кем же он работал?» («РЖ» №15, 13 августа 2008 г.).

Примечательно название рубрики - «Анекдоты». Это название вступает в диссонанс с содержанием материалов: в них нет ничего смешного, речь идёт только о трагических случаях. «Русская жизнь» позволяет себе иронизировать над этими трагедиями, давая рубрике название «Анекдоты», однако к этой иронии создатели журнала прибегают с целью подчеркнуть абсурдность того, что сплошь и рядом творится в России, того, о чём пишет Дмитрий Данилов.

Функция рубрики «Анекдоты» - показ влияния социальных факторов на нравственность, моральные свойства, характеры и поведение людей. По сути, это сужение той же тематики, что наблюдалась в рубрике «Лирика»: если Е. Долгинова подмечает и оценивает ситуации, касающиеся разных сфер человеческой жизни, то Д. Данилов концентрирует внимание исключительно на бытовых преступлениях.

В итоге можно отметить, что разделу «Насущное» также характерно сужение взгляда на проблемы (взгляд «сверху» в «Драмах», взгляд «снизу» в «Лирике», взгляд с одной стороны в «Анекдотах»), разве что здесь отдельные рубрики не связаны какой-либо одной темой. Функция раздела «Насущное» в рамках всего номера - показ действительности в движении, нахождение в реальной жизни прямых и косвенных следствий тех проблем, о которых из номера в номер идёт речь в остальных разделах журнала. «Насущное» - это подборка «живых примеров» из сегодняшнего дня к тому, что анализируется и отмечается в «Думах», «Образах» и т.д., и одновременно это материал, который по мере накопления приводит читателя к тем же выводам, что высказываются на последующих страницах «Русской жизни».

1.4 Раздел «Образы» и многообразие форм представления социально-нравственной проблематики

Важный способ представления социально-нравственной тематики в журнале «Русская жизнь» - это использование нетривиальных форм и приёмов в рамках раздела «Образы». Основным жанром в этом разделе выступает эссе, которое, по утверждению А.Л. Дмитровского, «играет важнейшую социальную роль: персонифицируя в себе обобщённый идеал человека и являясь, одновременно, отражением “Я” читающего, оно выступает “катализатором” для самосознания последнего, активизирует его духовную работу по построению индивидуальности. Эссеистическое произведение - со всеми его особенностями: жизненностью, уникальностью и познавательной парадоксальностью - позволяет читателю как-то осознать свою индивидуальность, ощутить реальность своего психического пространства, задуматься о нём, осознать свою личностность, своё “Я”» Дмитровский А.Л. Жанр эссе. Очерк теории жанра: Монография. - Орёл, 2006. С.109.. Соответственно, каждое эссе пропагандирует те или иные ценности, сравнивая их с теми ценностями, ориентирами и нормами поведения, которые распространены в обществе.

Б.С. Ерасов приводит следующую классификацию ценностей:

«Витальные: жизнь, здоровье, телесность, безопасность, благосостояние, состояние человека (сытость, покой, бодрость), сила, выносливость, качество жизни, природная среда, практичность, потребление и т. д.

Социальные: социальное положение, трудолюбие, богатство, работа, семья, единство, патриотизм, терпимость, дисциплина, предприимчивость, склонность к риску, равенство социальное, равенство полов, способность к достижениям, личная независимость, профессионализм, активное участие в жизни общества, ориентированность на прошлое или будущее, экстралокальная или же земляческая ориентация, уровень потребления.

Политические: свобода слова, гражданские свободы, хороший правитель, законность, порядок, конституция, гражданский мир.

Моральные: добро, благо, любовь, дружба, долг, честь, честность, бескорыстие, порядочность, верность и взаимопомощь, справедливость, уважение к старшим и любовь к детям.

Религиозные: Бог, божественный закон, вера, спасение, благодать, ритуал. Священное Писание и Предание.

Эстетические: красота, стиль, гармония, следование традиции или новизна, культурная самобытность или подражание» Ерасов Б.С. Социальная культурология. М., 2000. С.154..

Из всех этих ценностей нас, в силу специфики содержания журнала «Русская жизнь», будут интересовать моральные и социальные ценности. Однако та, классификация моральных ценностей, которую даёт Б.С.Ерасов, представляется нам недостаточной. Более полной и лучше приложимой к нашему материалу является теория потребностей А. Маслоу.

Американский психолог Абрахам Маслоу, занимавшийся разработкой теории человеческой мотивации, к концу жизни существенно развил и дополнил свою классическую «пирамиду потребностей», которая вошла во все учебники по психологии. В частности, им была детально проработана система так называемых «бытийных ценностей», занимающих в «пирамиде» место над физиологическими (воздух, вода, пища, жилище, сон, секс) и базовыми (безопасность и уверенность, любовь и принадлежность, самоуважение и уважении других) См. Приложение 4 и Приложение 5.. А. Маслоу выделил 15 бытийных ценностей, каждая из которых включает в себя ряд свойственных человеку ощущений. Когда человек испытывает эти ощущения, он «очеловечивается», точнее самоактуализируется (такой термин ввёл в оборот исследователь), поскольку эти потребности не менее важны, чем базовые. «Человека, неудовлетворённого в какой-либо из базовых потребностей, мы должны рассматривать как больного или, по меньшей мере “недочеловеченного” человека» Маслоу А. Мотивация и личность. СПб.: Евразия, 1999. С.103., - этот постулат учёный экстраполирует и на пятнадцать бытийных ценностей.

В своей последней работе «Новые рубежи человеческой природы» (1971 г.) А. Маслоу приводит таблицу См. Приложение 6., в которой противопоставляет пятнадцати высшим («бытийным») ценностям так называемые метапатологии - то есть, ценностные отклонения, связанные с неудовлетворённостью тех или иных бытийных потребностей. Метамотивы (то есть, те самые 15 высших ценностей) представляются психологу «биологически необходимыми для того, чтобы (а) в негативном аспекте - избежать “болезни” и (б) в позитивном - достичь полной человечности» См. п.3. С.278.. То есть, высшие ценности и метапатологии взаимоисключаемы.

Метапатологии - это повсеместные явления негативного толка, которые по сути являются неназванными по сей день болезнями. Им подвержены как отдельные люди, так и в определённой степени общество в целом. «Болезнь» общества - это то, что мы называем «неприятной атмосферой», некий набор ощущений, свойственный массам в конкретный исторический момент. Среди основных метапатологий можно назвать, например, ощущение хаоса или бессмысленности бытия, депрессия, потеря интереса к миру, цинизм, нигилизм, вульгарность, видение всего чёрно-белым, ненужное усложнение простых ситуаций и др. Также к «болезням» относятся негативные свойства характера и модели поведения, ставшие в силу разных причин «модными», нормальными в обществе, перешедшие в разряд стереотипного поведения См. Приложение 6. Подробнее о метапатологиях см.: Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999. С.329-339..

Раздел «Образы» является постоянным и, как правило, занимает самую большую площадь в журнале (в каждом номере здесь помещается 5-8 материалов). Авторам данного раздела не ставится никаких формальных ограничений: так, в №20 (22 октября 2008 г.) поэт и публицист Дмитрий Воденников даже написал два больших стихотворения, соотносившихся с темой номера. Эта рубрика - наиболее «художественная» из всех, и подчас только связь со стержневой проблемой придаёт помещённым здесь материалам публицистический окрас.

Например, статья Натальи Толстой «Суточные» (№16, 26 августа 2008 г., тема номера «Родина») представляет собой рассказ о том, как руководитель небольшого ансамбля Виктория получила от богатой шведской дамы приглашение выступить в Стокгольме на «русском вечере» и на вопрос о гонораре ответила: «Я думаю, что вы знаете, сколько стоит выступление музыкантов такого уровня». В итоге шведка не захотела платить Виктории и её ансамблю ни копейки: «Я оплатила им билеты на самолёт, оплатила гостиницу. Им мало? Ведь в Петербурге ни о каком гонораре речи не шло!».

Вне журнального контекста этот материал выглядел бы обыкновенным художественным рассказом, однако в соотнесении с темой номера («Родина») он работает по-другому: метапатология, обнаруженная в нём (бессмысленное усложнение простой ситуации), предстаёт уже как иллюстрация одной из негативных черт, свойственных русской нации и России в целом. При этом оценка данной метапатологии явно не выражена, используется приём отстранения автора от происходящего. Автор, являясь одним из участников событий, совершает в тексте минимум действий («Моё дело маленькое, я переводчица»), а лишь наблюдает со стороны и делает время от времени оценочные замечания: «Почему не сказать прямо: хотим столько-то?». Автор играет роль резонёра. При этом Н.Толстая выходит на проблему русской ментальности - а именно такой черты русского человека, как неспособность творить за деньги. Это свойство вступает в конфликт с другим - с оскорблённым национальным достоинством: талантливые музыканты, исполненные гордости от выступления на «русском вечере» в Швеции, остались без награды за свой труд. Труд творческого человека, сам талант его обесцениваются, оказываются ничего не значащими в условиях рынка. В подтексте явно ощущается раздражение автора описанной ситуацией.

Материал Александра Русанова «Дача, Жанна, драка с дураками» (№15, 13 августа 2008 г., тема номера «Август») также представляет собой художественное произведение - рассказ о событиях в жизни автора в августе 1991 г., когда он ещё был подростком. Публицистическое начало проявляется в минимальной степени: автор стремится передать то настроение, которое царило в его душе в момент смены эпох, в сложный и необычный исторический период.

А. Русанов запечатлевает в своём рассказе несколько дней из судьбы героев, дней, в которых их судьбы переплелись. Сам автор, девушка Жанна, её отец, хулиган Сире оказались в августе 1991 г. в одном месте, в пределах одного дачного массива - и у каждого из них, как бы дальше ни сложилась жизнь, этот исторический момент оказался раз и навсегда связанными с лицами этих людей. Публицист говорит о том, что случилось с каждым в дальнейшем, в новый исторический период: «Скоро её отец нашёл себя в бизнесе, я бываю на даче, мы с ней дружим, она родила двойню, выйдя замуж за узбека, мастиф её через два года подох, Сире забрали в армию, он вернулся и стал шофёром местного такси». Говоря о неумолимом движении жизни, о неизбежности изменений и расхождения судеб разных людей, автор устанавливает ценность «Жизненность», которую А. Маслоу определяет как «саморегулирующийся процесс, отсутствие омертвелости, спонтанность». То есть, классическое выражение о «жизни, не стоящей на месте» - это утверждение ценности «Жизненность». Косность и омертвелость, отсутствие изменений и предопределённость событий - это, напротив, явления деструктивные, «болезненные» для личности. Даже несмотря на лирическую интонацию, А. Русанов своим рассказом выступает против этих метапатологий.

Тексты, помещённые в рубрике «Образы», во всех номерах журнала касаются социально-нравственных проблем. Материал Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть» (№18, 24 сентября 2008 г., тема номера «Страхи») содержит несколько интересных приёмов подачи такой информации и её оценки.

Подзаголовок материала - «Записки смелого человека» - отсылает к Ф.М. Достоевскому с его «Записками из подполья» или к М.А. Булгакову с «Записками юного врача» и «Записками покойника». Эти названия объединяет принципиальное абстрагирование автора от собственного текста. То есть, автор, используя третье лицо в заглавии, говорит тем самым читателю: это создано не мною, текст писал тот, кто упомянут в названии, а не я сам. Таким образом, подзаголовок «Записки смелого человека» передоверяет дальнейшее повествование рассказчику. Однако после прочтения всего эссе становится ясно, что в тексте действует не рассказчик, а автор - лирический герой. З. Прилепин использует лирического героя для того, чтобы сделать акцент на его мыслях и переживаниях, на восприятии им проблемы боязни смерти. Так автор переносит внимание читателя с самой проблемы на рефлексию по её поводу. Такой приём применяется потому, что проблема боязни смерти является предметом изучения философов, а цель автора не в философствовании и не в вовлечении аудитории в подобные размышления. Цель автора - заставить читателя оценить самого себя, пересмотреть собственное отношение к смерти. Налицо социально-нравственная проблематика.

Помимо лирического героя, отождествляемого с самим З. Прилепиным, в тексте действуют и иные герои. Они не имеют имён и обозначаются как «знакомый», «один мой приятель», «другой ясный и трезвый человек», их функция - произнести такую реплику, которую будет оспаривать Прилепинское альтер-эго. Причём эти неназываемые персонажи всегда считают себя носителями истины, но в беседах с лирическим героем предстают нелепо. Виртуальные действующие лица призваны организовать диалог внутри текста и сразу же указать на авторскую оценку обсуждаемой проблемы. Каждый вводимый герой является выразителем определённой негативной тенденции.

З. Прилепин находит несколько таких негативных явлений, поразивших современное российское общество. Эти психологические явления точно совпадают с метапатологиями, выделенными А. Маслоу.

Во-первых, выходит на поверхность такая психологическая «болезнь», как осознание бессмысленности жизни. В одном из фрагментов лирический герой З. Прилепина говорит о том, что его знакомым опостылело всё, даже столь любимая раньше выпивка: «…Знают наверняка, что всё это не избавленье, потому что белая, сорокаградусная дура… не спасает! не хранит!... не избавит никогда от неминуемого». Алкоголь, некогда казавшийся им одной из немногих осмысленных радостей в жизни, утрачивает своё влияние и не приносит облегчения. З. Прилепин, прибегая к приёму сарказма, высказывает мысль о том, что социальный эскапизм - это тупиковый путь: «Много ли ума надо для дурацкого дела».

Во-вторых, автором отмечается свойственное людям отчаяние: «Половина человеческого рассудка тратится на жуткую обиду: зачем Ты придумал так, что мы исчезаем?» Люди не видят никакого выхода из состояния непонимания своей миссии, не находят своего места в жизни. Возможный выход З. Прилепин намечает дальше.

В-третьих, автором негативно оценивается массовое неверие в будущее и отсутствие веры в загробную жизнь. «Не бывает и часа, чтоб я не вспоминал о смерти, я думаю о ней постоянно, я волнуюсь, как перед экзаменом», - говорит один из неназванных героев, вводимых автором. Смерти боится тот, кто не верит, что встретится с теми же людьми после смерти, - так рассуждает лирический герой. Здесь, в финале текста, З. Прилепин предлагает в качестве альтернативы неверию в будущее (и двум другим названным патологиям тоже) «положительную программу». Он делает допущение о том, что вера (в широком смысле) могла бы стать лекарством от обнаруженных «болезней».

Ценность «вера», в пирамиде А. Маслоу соответствующая ценности «Истина», утверждается автором за счёт иронической оценки носителей метапатологий, выставления этих вспомогательных героев в нелепом виде. Кроме того, автор надевает на своего лирического героя маску лёгкой инфантильности, беззаботности. Создаётся образ автора как человека, чьё представление о мире не испорчено влиянием стереотипов. Этим незамутнённым взглядом он смотрит с иронией на тех, кто смерти боится, и противопоставляет им свои отсутствие страха и ощущение осмысленности бытия.

Таким образом, приём иронии в тексте З. Прилепина сочетается с введением героев - носителей негативных черт и с противопоставлением избавленного от стереотипов лирического героя-маски этим вспомогательным персонажам.

З. Прилепин осмысливает в художественной форме две причины возникновения и развития названных выше метапатологий. Первая причина - отсутствие у людей веры в широком смысле. Вторая причина читается в подтексте: она заключается в общественно-политическом хаосе, произволе и беззаконии на всех уровнях жизни. То есть, налицо неявная критика, недовольство существующим строем, проявление оппозиционности текущей власти. Из этого нельзя заключить, что «Русская жизнь» - оппозиционное издание, однако напрашивается вывод, что авторы её могут получить право высказаться независимо от своих политических убеждений. Одна из целей «Русской жизни» - стать площадкой для общественного диалога, для открытого обсуждения и осмысления современной жизни в России.

В другом эссе, «Мещанство приятное и последовательное» (№1, 18 января 2008 г., тема номера «Потребление»), Захар Прилепин переосмысливает понятие «мещанство», традиционно оцениваемое интеллигенцией негативно. Образ «последовательного мещанина» вырастает у публициста в образ активного члена гражданского общества, готового защищать прежде всего свои интересы и жизнь своих близких от государства, которое то и дело стремится эти интересы ущемить. Автор пытается разрушить стереотип о мещанине как о «сером», безвольном человеке и создаёт для этого «положительный образ»: «Нормальный мещанин бережёт свой прекрасный уголок с канарейкой, у него замечательно развито чувство собственности, он неустанно заботится о себе и своих близких, называя их пошлыми ласкательными именами, к примеру, как это делаю я. И если он чувствует опасность, грозящую ему и его канарейке, он немедленно берёт лом, кол, дрын и сносит любой напасти наглую башку. Пой, моя канареечка, никто тебя не тронет». З. Прилепин осуждает пассивность «маленького человека», нежелание и неспособность бороться за свои права и отстаивать свои интересы. Автор утверждает своим текстом такие «бытийные» ценности, как «Самодостаточность» («не нужно ничего другого, чтобы быть самим собой» Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999. С.133.) и «Справедливость» (включает в себя такие понятия, как «долженствование» и «соразмерность»).

Другой путь, по которому идут авторы «Русской жизни» в рамках рубрики «Образы», - это нравственная оценка через создание художественного образа. Примером может служить материал Людмилы Сырниковой «Советы умной женщины» (№20, 22 октября 2008 г., тема номера «Грехи»). В нём рассказана история «немолодой женщины с искусствоведческим образованием, без пяти минут доктора наук, важного газетного критика», приглашённой на работу колумнистом в глянцевый журнал для ведения рубрики «советов умной женщины». Автор показывает, как с каждым месяцем снижается качество и глубина колонок Светланы (так зовут героиню), а сама она при этом продолжает гордиться своими выдающимися умственными способностями: «Пусть глянцевые обезжиренные девушки утрутся после такого плевка», - говорит героиня, радуясь удачной строчке.

Для создания художественного образа Л. Сырникова применяет три приёма.

Первый приём - это использование художественных деталей: портретных («…пряча ноги в дешёвых туфлях…», «критик-колумнист пьёт среди ночи седалгин, чтобы избавиться от головной боли…»), вещных («главный редактор… поворачивает маленькую чашечку вокруг своей оси, и чашечка нежно-нежно скрипит, будто попискивает…») и психологических («она… торжествующе, горделиво, сжав руку в кулак, грозит небесам, а на самом деле - шоу-бизнесу»). При этом портретные и вещные детали здесь также выполняют функции психологическую и характерологическую - то есть, вещи характеризуют того, кому принадлежат. Детали психологические, помимо основного своего назначения, представляют авторскую оценку героини.

Помимо художественных деталей, автор использует сквозной мотив. Таким мотивом здесь является повторяющееся общение героини с главным редактором, когда он даёт ей очередное задание. Если в первый раз это происходило при личной встрече за чашкой кофе, то во второй раз уже по телефону, а в дальнейшем - и вовсе по электронной почте. Л. Сырникова показывает, как по мере развития снобизма героини (при деградации её способностей) меняется и отношение к её труду: оценка начальства снижается с высокой до нейтрально-незаинтересованной. Светлана из «умной женщины» превращается для редактора в такого же сотрудника, как и остальные.

Большое значение в материале Л. Сырниковой приобретает также приём игры. В финале рассказа редактор даёт героине задание написать колонку про гордость, и Светлана первым делом открывает словарь, где читает определение этого понятия: «В христианстве гордыня считается самым тяжким из семи смертных грехов, считается, что именно она привела к падению Люцифера, ставшего Сатаной». Цитатой из справочника и заканчивается текст Л. Сырниковой. Смысл, заложенный в цитате, накладывается на тот образ Светланы, который создавался у читателя в процессе чтения, и наложение, совпадение этих двух элементов (художественного образа из статьи и дефиниции из справочника) создаёт эффект игры. Как результат этой игры, возникает и авторская оценка.

Примером подчинения всего текста демонстрации одной конкретной метапатологии может служить очерк Дмитрия Данилова «Туда и обратно» (№21, 5 ноября 2008 г., тема номера «Добродетели»). Очерк представляет собой подробный рассказ о пути, который проделывает персонаж (действие идёт от первого лица), чтобы добраться на работу и обратно домой, сколько всего неприятного ему необходимо на этом пути вытерпеть. Д. Данилов, используя свой традиционный приём очуждения, создаёт образ человека не как живого существа, а как функции: герою и всем окружающим свойственная крайняя степень обезличенности, исключительная стереотипность действий. Каждый человек предстаёт в очерке Д. Данилова в образе винтика некоей огромной машины, остановить которую невозможно, всё подчинено тотальной механизации. Как отмечает Ж.Ю. Ерёмина, «механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. Отставая от Запада в развитии технологий в течение десятилетий, мы начали активно догонять его за последние несколько лет. При этом идеологическое и философское “обеспечение” безнадёжно отстало от чисто технологического» Еремина Ж.Ю. Магия как псевдорелигия в современной массовой культуре. //Вопросы культурологии: Сборник аспирантских работ. - М.: ГАСК, 1999. С.55..

То есть, торопясь заработать деньги и не имея возможности зарабатывать суммы, адекватные количеству затраченных сил, люди вынуждены включаться в эту систему: успевать как можно больше, чтобы обеспечить хотя бы сегодняшний день, и терпеть неудобства. Терпение становится главной чертой современного человека в России: «Нет, конечно, устаю, по два с половиной часа в один конец, конечно, старик, устаю. Достало уже, честно говоря. Ну а что делать, работа она и есть работа. Работа хорошая, надо как-то крутиться, как-то держаться, ну ты понимаешь. Есть такое слово - надо. Ничего, ничего. Ничего», - говорит герой очерка Д. Данилова, выражая эту идею. Люди вынуждены терпеть то, что им приходится тратить на дорогу на работу по пять часов в день, переносить много других трудностей потому, что обеспечить свою жизнь на месте очень тяжело. Так в очерке Д. Данилова на уровне подтексте проявляется проблема неравных возможностей в российских городах и неравномерного развития городов: люди, живущие, к примеру, в Подмосковье, вынуждены тянуться в Москву, так как у себя они не могут найти достойную работу.

Весь текст представляет собой описание одного дня из жизни человека, поражённого метапатологией механизации жизни. Соответственно, и все выразительные средства направлены на то, чтобы показать, как механизация (следствие проблем политико-экономических) влияет на обычного человека. Д. Данилов не утверждает «бытийных ценностей» напрямую, однако сам факт создания негативного образа метапатологии является пропагандой ценности, ей противостоящей: эту ценность А. Маслоу называет «Жизненностью».

Схожа проблематика эссе Михаила Харитонова «Хотим длиннее» (№14, 17 июля 2008 г., тема номера «Телевизор»). Размышления на тему популярности сериалов приводят автора к выводу о том, что сериалы становятся причиной стереотипизации мышления людей: «Если уж люди нечто смотрят долго - они неизбежно будут воспринимать показываемое как нечто нормальное. В фильме можно поддерживать ощущение нереальности и экстремальности происходящего - это даже уместно. Но сериал настраивает на то, что показываемое - это обычная такая нормальная жизнь». Причина же популярности сериалов, по мнению М. Харитонова, заключается не только в социальном эскапизме, который свойствен современным россиянам, но и в том, что своя жизнь воспринимается людьми как неполноценная, неяркая, неинтересная. То есть, причина интереса к сериалам и, как следствие, эскапизма и стереотипности мышления, в распространённости в обществе метапатологий, обозначенных А. Маслоу как «Потеря вкуса к жизни» и «Потеря интереса к миру». Эти социальные «болезни» являются следствием депривации таких «бытийных» ценностей, как «Жизненность» и «Богатство» (в значении «насыщенность», «полнота» жизни). Утверждение этих ценностей производится через негативную оценку явления, сопутствующего депривации (в данном случае - приверженности просмотру сериалов).

Важную роль в эссе М. Харитонова играет «обрамляющая история»: материал начинается с рассказа (как будто бы из личного опыта автора) о том, как одна влюблённая пара, у которой дело шло к свадьбе, развалилась из-за пристрастия девушки к просмотру «Санта-Барбары». Это довольно длинный фрагмент текста, написанный как художественное произведение. За ним следуют авторские размышления по заявленной теме (теме сериалов), в которых этот художественный фрагмент никак не упоминается. Публицистическая и художественная части в эссе М.Харитонова существуют автономно, связаны они только единой темой. Автор как бы создаёт два отдельных текста в одном, причём один из них, художественный, выступает одновременно в качестве информационного повода и в качестве иллюстрации к размышлениям публициста.

В финале материала М. Харитонов возвращается к истории, рассказанной в начале, и продолжает её, причём продолжение таково, что делает финал открытым: автор, выступающий в роли персонажа, встречается с той самой девушкой, пристрастившейся к «Санта-Барбаре», и та заявляет ему, что причина её расставания с тогдашним возлюбленным вовсе не в этом. Девушка говорит, что на самом деле причина была в другом, а то, что известно ему, автору-персонажу, это выдумки её подруги. «Это она у меня, между прочим, Александра увела. Рассказать, как всё было? Только не для передачи, хорошо?» - говорит героиня. Автор завершает эссе такими словами: «“Хорошо,” - подтвердил я и придвинулся поближе, прикидывая, кому я буду рассказывать эту историю в первую очередь».

Таким образом, художественная часть эссе М. Харитонова становится не просто иллюстрацией к его размышлениям, она превращается в эпизод, очень похожий на эпизод классического сериала: любовный треугольник, сплетни, тайны, расставания, разговоры героев. Жизнь неотличима от сериала, и этот сериальный (жизненный?) сюжет вплетается в текст эссе, создавая эффект игры. Автор использует этот необычный приём не только для усиления эффекта от собственных рассуждений, но и для утверждения конкретной идеи. Если в публицистической части эссе высказывается мысль о том, что сериалы так популярны благодаря своей жизнеподобности, то художественная часть развивает эту мысль в подтекстовое утверждение, что жизнь куда более «сериальна» (то есть, интересна, насыщенна и неожиданна), чем телевизионное «мыло». Это служит ещё одним утверждением «бытийных» ценностей «Жизненность» и «Богатство».

Стоит отметить, что публицистическая часть обрамляется частью художественной в большинстве эссе М. Харитонова, помещённых под рубрикой «Образы».

В эссе «Швайнехунд» (№7, 6 мая 2009 г., тема номера «Лень») Михаил Харитонов использует другой приём - приём создания сквозного аллегорического образа. Анализируя такое негативное явление, как лень (в самом широком смысле), он прибегает к замене русского слова немецким: по-немецки «лень» - «innere Schweinehund», что М. Харитонов переводит как «внутренняя собако-свинья» или «нутряная свинопсица». Образ этой «свинопсицы», введённый в начальной части текста, становится ключевым для развития авторской мысли в дальнейшем: публицист начинает рассматривать лень как сочетание черт «свинских» (когда человек не желает даже рукой пошевелить, когда он уподобляется Обломову) и «сучьих» (когда вместо того, чтобы заняться действительно крайне важным для него делом, человек с утроенной энергией занимается чем угодно, кроме этого). «Швайнехунд», то есть лень, в трактовке М. Харитонова представляется неким живым существом со своим характером, привычками, настроениями, своеобразным демоном, живущим внутри человека, с которым можно если не разговаривать, то как минимум пытаться взаимодействовать.

Текст Михаила Харитонова в итоге становится похожим на описание какого-то неизученного опасного животного, которое тем не менее в общих чертах знакомо каждому. Это животное - воплощение нескольких метапатологий, а именно ощущения бесполезности попыток, отсутствия стимулов к работе, потери вкуса к жизни. Эти метапатологии, по А. Маслоу, возникают вследствие депривации таких бытийных ценностей, как «Жизненность», «Совершенство» и «Завершённость». То есть, человек, подвергшийся вредному влиянию лени, ощущает себя неполноценным, растратившим силы впустую, он не движется к самоактуализации и, по сути, занимается, саморазрушением (ибо всё, что не движет человека к самоактуализации, является деструктивным) - такова ключевая мысль статьи, если подходить к ней с точки зрения теории А. Маслоу.

Рисуя яркий художественный образ «швайнехунда» и человека, столкнувшегося с этим «животным», Михаил Харитонов тем самым скрыто пропагандирует своим текстом перечисленные выше три бытийных ценности - «Жизненность», «Совершенство», «Завершённость». В этой статье авторские рассуждения не выходят на какие-либо политические обобщения: автор осуждает (а также даёт в конце материала и субъективные советы) лишь тех людей, которым свойственна лень, но не критикует социум, политический строй или какие-либо общественные тенденции - его критика направлена исключительно на отдельное читательское сознание.

Положительная нравственная программа Михаила Харитонова, высказанная в конце материала, такова: когда в какой-то момент «швайнехунд» превращается в мучающий человека вопрос о том, нужно ли вообще делать то, что он делает (то есть, когда однообразная, вызывающая отвращение рутинная деятельность порождает вопрос о смысле жизни), необходимо «оставить все дела, включая самые срочные, презреть все злобы дня, наплевать на любимые страхи и обычные удовольствия, и в самом деле подумать: нужен ли я кому-то, и прежде всего себе?». Результатом таких размышлений в критической психологической ситуации, по мнению автора, является то, что человек приходит к волевому решению коренным образом изменить свою жизнь: «…Замызганный алкоголик перестает пить и начинает рисовать акварели. Или совсем неожиданно - когда, скажем, человек писал заказные статейки, а становится политическим трибуном радикального свойства... <…> Такой человек может устать - физически или умственно. Он может бросить дело - если сочтёт, что оно бесполезно. Он может ошибаться, иногда сильно. Но вот чего у него нет - так это чувства тяжести и отвращения к тому, что он делает. У него нет швайнехунда». Это - утверждение бытийной ценности «Жизненность», то есть пропаганда динамичности жизни, способности человека преодолевать механизацию своего существования.

Таким образом, эта ценность утверждается в статье «Швайнехунд» дважды. Сначала, вместе с двумя другими высшими ценностями, это происходит через создание художественного образа описываемого негативного явления, причём негативное явление превращено в некое живое существо со своими повадками («швайнехунд - существо умное, изобретательное и невероятно вредное») и даже физическими особенностями («жирная поросячья часть швайнехунда»). Делая этот образ малопривлекательным, неприятным, автор тем самым вызывает неприятие у читателя тех метапатологий, которые этот образ олицетворяет, и утверждение бытийных ценностей идёт «от противного», как в эссе Захара Прилепина «Страшнее, чем смерть». Затем, в финальной части текста, публицист утверждает ценность «Жизненность» через создание положительного примера, и здесь большое значение приобретает последняя фраза: «У него [положительного образа] нет швайнехунда». Автор возвращает читателя к первой части статьи, создавая кольцевую композицию. Положительный образ, созданный во второй половине материала, противопоставляется отрицательному («швайнехунду»), подробно развёрнутому в первой половине.

1.5 Ценности, проблематика, коммуникативная стратегия и целевая аудитория издания