Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

• Введение
• Глава 1. Возникновение журнала «Современник»
• 1.1 Состояние русской журналистики к середине 1830-х годов
• 1.2 Создание и авторский коллектив «Современника»
• Глава 2. Анализ контента «Современника» 1836 года
• 2.1 Основное направление издания
• 2.2 Стилевые и жанровые характеристики материалов «Современника»
• Заключение
• Список использованной литературы

Введение

Актуальность темы исследования. Представление о «Современнике» как о печатном органе писателей пушкинского круга, действующих согласованно, единой командой, не отражает всей сложности этого журнального ансамбля, так же, как и утверждение абсолютной власти издателя журнала в процессе формирования четырехтомника. Общими принципами формирования и представления авторских текстов являются, во-первых, принцип презентации авторской индивидуальности либо авторского метода, темы, идеи в соответствии с идеологическим, тематическим и структурным характером всего журнала, во-вторых, системный, в некоторых случаях иерархический, принцип соположения и расположения авторских массивов.

Просветительская тенденция «Современника» отчетливо проявилась в том предпочтении, какое оказывал его издатель документальным, хроникальным, публицистическим и критическим материалам. Пушкин обладал обостренным чувством времени; одним из первых своих современников он понял, что поэтические жанры утрачивали первенствующее положение. Все большее значение приобретала проза - и не только художественная. «...Русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии,- писал Пушкин Вяземскому 13 июля 1825 г.- Дай бог ему когда-нибудь образоваться, наподобие французского (ясного, точного языка прозы - т. е. языка мыслей)». Пожелание Пушкина начинало сбываться. В 1830-е гг. происходит значительное расширение границ прозаических жанров и возрастает удельный вес прозы в отечественной словесности. Этот процесс отразился и на содержании пушкинского «Современника», в котором, правда, появились превосходные стихотворения Пушкина, Жуковского, Тютчева, Кольцова и некоторых других поэтов, но тем не менее не они определяли лицо нового печатного органа.

Предмет исследования - журнал «Современник» 1836 года как полемическое целое, полифоническое единство, где неоднородность авторских позиций становится основой его целостности.

Объект исследования - контент «Современника» за 1836 год.

Цель работы - содержательный анализ публикаций в журнале «Современник» 1836 года как отражения общественных процессов в русской культуре и обществе.

Исследовательские задачи:

1. Характеристика журналистской и издательской деятельности А.С. Пушкина и условий получения им разрешения на издание «Современника»;

2. Анализ основных издательских тенденций в «Современнике» 1836 года;

3. Стилевая и жанровая характеристика текста публикаций в «Современнике».

русский журнал современник публикация

Глава 1. Возникновение журнала «Современник»

1.1 Состояние русской журналистики к середине 1830-х годов

Мечта иметь собственный печатный орган многие годы преследовала Пушкина. Но не так-то просто было осуществить ее. Еще 7 июня 1824 г. поэт писал П. А. Вяземскому: «То, что ты говоришь насчет журнала, давно уже бродит у меня в голове». Высланный из столицы Пушкин и находившийся под негласным надзором Вяземский не имели, конечно, реальной возможности издавать журнал.

Когда Дельвиг приступил к изданию альманаха «Северные цветы», Пушкин всячески его поддерживал, щедро отдавал ему многие - подчас наиболее любимые - свои стихотворения. Однако альманах не мог, по справедливому мнению Пушкина, заменить журнал или газету.

Вскоре после приезда в Москву осенью 1826 г. Пушкин вступает в соглашение с московскими литераторами, которые задумали издавать «Московский вестник». Пушкин надеется полновластно распоряжаться в этом печатном органе. 9 ноября 1826 г. он пишет Вяземскому: «Может быть, не Погодин, а я буду хозяином нового журнала» (XIII, 304-305). Однако московские любомудры оказались слишком крепким «орешком», и Пушкин постепенно охладевает к «Московскому вестнику».

С 1830 г. начала выходить в свет «Литературная газета» Дельвига, деятельным сотрудником которой с первых же номеров стал Пушкин. Она просуществовала полтора года, и вскоре после ее закрытия Пушкин начинает хлопотать об издании своей газеты; в 1832 г. он получил на это разрешение, но обстоятельства не позволили ему осуществить это начинание. Тогда же, в начале 1832 г., на втором номере был запрещен журнал И. В. Киреевского «Европеец», который должен был стать печатным органом писателей пушкинского круга. В 1832-1833 гг. Пушкин, Жуковский и Вяземский подают правительству проекты издания журналов. Ходатайства успеха не имеют.

Между тем журналистика все более становилась прибыльным «майоратом» нечистоплотных дельцов. Быстро шли в гору Булгарин и Греч, чья газета «Северная пчела» чутко реагировала на малейшие повороты правительственного курса в области литературы. С 1834 г. начал выходить «энциклопедический» журнал «Библиотека для чтения». Ошеломляющий успех этого предприятия О. И. Сенковского доказывал, что остроумный и порой беспардонный барон Брамбеус - таков был популярный псевдоним редактора этого журнала - безошибочно угадал общественную потребность; последующие «толстые» русские журналы («Отечественные записки» и другие) использовали его опыт. Но «Библиотека для чтения» имела не только положительное влияние. Этот журнал стал одним из первых провозвестников «массовой» культуры. Именно эту отрицательную роль «Библиотеки для чтения» отлично осознали писатели пушкинского круга; Пушкин, желая нарушить монополию журнального «триумвирата» Булгарина, Греча и Сенковского, настойчиво добивается издания своего печатного органа.

Каким хотел видеть Пушкин журналиста? Об этом он недвусмысленно заявил в небольшой статье «Обозрение обозрений», написанной в 1831 г. и опубликованной посмертно. «Сословие журналистов, - писал он, - есть рассадник людей государственных - они знают это и, собираясь овладеть общим мнением, они страшатся унижать себя в глазах публики недобросовестностью, переменчивостью, корыстолюбием или наглостью. По причине великого конкурса невежество или посредственность не может овладеть монополией журналов, и человек без истинного дарования не выдержит Tepreuve (испытания) издания».

Отвечая на вопрос о назначении журналистики, Пушкин в «Обозрении обозрений» писал, что она управляет общим мнением русской публики. С этой точки зрения он рассматривал русскую периодику. Пушкин не признавал монопольного права «указателей общественного мнения» за официозными газетами и журналами, потому что сами эти издания не являлись голосом общественного мнения. «Спрашиваю, - писал он, - по какому праву „Северная пчела" будет управлять общим мнением русской публики; какой голос может иметь „Северный Меркурий"?»

Пушкин противопоставлял европейскую периодику русской и указывал на качества, которых лишена последняя, - широкий спектр политических направлений, свобода мнений: «Журнал в смысле, принятом в Европе, есть отголосок целой партии, периодические памфлеты, издаваемые людьми, известными сведениями и талантами, имеющие свое политическое направление, свое влияние на порядок вещей».

В согласии с признанием просветительской и нравственно-воспитательной роли журналистики находились его высказывания о

- свободе творчества, о правовой защищенности авторов, о цензурном законодательстве.

Современники обратили внимание на своеобразие пушкинской литературной критики и публицистики, на их художественную основу. В. Ф. Одоевский восхищался удивительным умением Пушкина «в немногих словах заковать много мыслей». По словам И. В. Киреевского, Пушкин «открыл средство в критике, в простом извещении о книге быть таким же необыкновенным, таким же поэтом, как в стихах».

В статье 1822 г., впервые опубликованной в 1884 г. под заглавием «О русской прозе», Пушкин иронически комментировал прозу современных писателей, которые видели главную задачу в том, чтобы выразиться «поэтичнее», и насыщали свои произведения пестрыми эпитетами, надуманными сравнениями. «Но что сказать об наших писателях, - замечал Пушкин, - которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами?.. Должно бы сказать: рано поутру - а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба - ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее». Приведя несколько подобных примеров, Пушкин определил основные требования к прозе: «Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат».

Чутко улавливая специфику журнальной прозы, Пушкин в 1827 г. так отозвался в письме к М. П. Погодину о статьях П. А. Вяземского: «Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побочных мыслей и их выражения резко оригинальны, он мыслит, сердит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста!» Новая свежая мысль журналиста должна побудить читателя мыслить. Сатирическая направленность журналистики вызывала искренние симпатии поэта.

Примечательная черта пушкинской журнально-критической прозы - полемичность. Привлекает сдержанный тон его полемики, точность в передаче мыслей оппонентов. Пушкинская критика шла под девизом, сформулированным впоследствии В. Г. Белинским: «Критика не есть брань, а брань не есть критика». Пушкину импонировала боевая целеустремленная журнальная полемика. Сам Пушкин отвечал на брань и клевету журналов той неумолимой насмешкой, которая, как писал В. Одоевский, «не прощала ни одной торговой мысли... и которой многие из рыцарей-промышленников, против воли, одолжены бессмертием».

Пушкину-журналисту чужды ложный пафос, «кудрявый слог», наукообразие, вычурность письма. Журналистские труды Пушкина - произведения художника слова. Они вобрали в себя мудрость народной речи, ее образность, лукавый юмор, пословицы и поговорки. «Изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка», - писал поэт. Он видел в живой речи народа истинную школу совершенствования языка сочинителя: «Вслушивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, - вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах».

В статьях, письмах к друзьям, редакторских заметках на полях рукописей Пушкин высказал свое понимание журналистики и роли журналиста в общественной жизни, определил главные требования к содержанию, языку и стилю журнальной прозы, которыми руководствовался, уточняя, дополняя и развивая свои мысли, поверяя теорию практикой Тарле Е.В. Пушкин как историк // Новый мир. 1963. № 9..

1.2 Создание и авторский коллектив «Современника»

31 декабря 1835 г. Пушкин отправил письмо Бенкендорфу с просьбой разрешить ему издать в следующем году «4 тома статей чисто литературных (как-то повестей, стихотворений etc.), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности: на подобие английских трехмесячных Reviews». Николай I разрешил «означенное периодическое издание», и внешние препятствия, таким образом, были преодолены. Но оставались внутренние затруднения, связанные с выбором сотрудников. «Современник» был задуман Пушкиным как печатный орган писателей его круга. Несколько месяцев спустя в третьем номере журнала Пушкин писал, что «он вполне признает справедливость объявления, напечатанного в «Северной пчеле»: «Современник» по духу своей критики, по многим именам сотрудников, в нем участвующих, по неизменному образу мнения о предметах, подлежащих его суду, будет продолжением «Литературной газеты» Белкин Д.И. Мир Востока на страницах пушкинского «Современника» // Творчество Пушкина и зарубежный Восток. М., 1991..

Однако протекшие пять лет не прошли бесследно. За эти годы многое изменилось. Умерли Дельвиг и Сомов; отошел от литературной деятельности Катенин; И. Киреевскому, на критический дар которого возлагали большие надежды в пушкинском кругу, было запрещено печататься.

Издатель «Современника» предложил сотрудничество своему лицейскому другу, ссыльному декабристу Кюхельбекеру. Последовало радостное согласие и высылка критической статьи «Поэзия и правда» (которая попала в III Отделение и не дошла по назначению). По письмам Пушкина видно, что он предлагал прислать материалы для журнала историку войска Донского В. Д. Сухорукову, писательнице А. О. Ишимовой, казанской поэтессе А. А. Фукс. Но, конечно, в первую очередь, нужно было искать сотрудников, проживавших в столице, которые могли бы принять деятельное участие в редакционных делах. И тут Пушкину повезло: наметилось сближение с Гоголем и Владимиром Одоевским. Именно Гоголем была написана статья «О движении журнальной литературы», которая была помещена в первом томе «Современника» и воспринята как программное выступление журнала. Воропаева В.А. Образ времени и пространства // Воропаева В.А. А.С. Пушкин и подвижники культуры в периодике. Бишкек: КРСУ, 2009. Вестник Европы. 1825. Ч. 144. № 21. Современник. 1836. № 1.

Опасение за судьбу «Современника» побудило Пушкина прибегнуть к поддержке «Северной пчелы». Воспользовавшись трениями личного характера между издателями «Библиотеки для чтения» и «Северной пчелой», Пушкин предпринимает меры для нанесения контрудара. 17 апреля 1836 г. в «Северной пчеле» появляется анонимная статья «Несколько слов о «Современнике», с редакционным примечанием: «Эта статья получена была нами до выхода в свет первой книжки «Современника».

С защитой «Современника» выступил и «Московский наблюдатель». В статье «Как пишут критику» (помещенной в VI части журнала за 1836 г.) В. П. Андроссов высмеивал попытки Сенковского объявить себя журнальным монополистом Фрайман И. О заглавии пушкинского журнала // Русская филология, № 14. Тарту, 2003..

Статья Гоголя дала нелицеприятную оценку основных русских журналов того времени, и в первую очередь изданий «торгового» направления. Эту тему неоднократно затрагивал и сам Пушкин. Незадолго до своей гибели поэт в письме (от 16 декабря 1836 г.) к французскому послу в Петербурге Баранту говорил о законе 22 апреля 1828 г., положившем начало авторскому праву в России: «Литература стала у нас важной отраслью промышленности лишь за последние двадцать лет или около того. До тех пор на нее смотрели только как на изящное аристократическое занятие. Приветствуя новый порядок в мире словесности - установление законных норм, гарантирующих права автора, Пушкин в то же время осуждал тех журналистов и издателей, которые превращали литературу в «вшивый рынок».

В 1835 г. с решительным осуждением «торгового» направления выступал и ведущий критик «Московского наблюдателя» С. П. Шевырев, который в статье «Словесность и торговля» с негодованием писал о падении нравов среди журналистов и писателей.

Однако в понимании внутренних пружин этого процесса существовали заметные разногласия между Гоголем и Шевыревым. Возражая критику «Московского наблюдателя», Гоголь писал: «Литература должна была обратиться в торговлю, потому что читатели и потребность чтения увеличилась... Естественное дело, что при этом случае всегда больше выигрывают люди предприимчивые, без большого таланта, ибо во всякой торговле, где покупщики еще простоваты, выигрывают больше купцы оборотливые и пронырливые. Должно показать, в чем состоит обман, а не пересчитывать их барыши».

Анализируя состояние современной журналистики, Гоголь ищет, в чем же состоит обман публики, почему читателю сплошь и рядом продают гнилой товар.

Цензурные условия не позволяли Гоголю писать без обиняков о «священном союзе» русского самодержавия с «торговым триумвиратом». Сообразуясь с возможностями подцензурной печати, Гоголь выставляет четыре основных соображения, которые, по его мнению, мешают современной журнальной критике быть достойной представительницей общественного мнения: «пренебрежение к собственному мнению», «литературное безверие и литературное невежество», «отсутствие чистого эстетического наслаждения и вкуса», «мелочное в мыслях и мелочное щегольство» Фомичев С. А. «Несколько раз принимался я за ежедневные записки...» // Пушкин А. С. Пушкин А.С. Дневники. Автобиографическая проза. - М., 1989..

Гоголь бичует «равнодушную критику», советует подвергать анализу наиболее важные явления отечественной словесности, ратует за изучение литературного прошлого. «Наша народная память незаботлива и неблагодарна. Поглощаясь суетами и сплетнями нынешнего дня, она не имеет в себе места для преданий вчерашнего»,- писал Вяземский в своей монографии о Фонвизине. На полях рукописи Вяземского против этих слов лаконичная помета Пушкина: «Прекрасно» ь. Такого же мнения придерживается и Гоголь. Небрежение к литературной традиции, по его словам, ведет к тому, что «наша эпоха кажется, как будто отрублена от своего корня, как будто у нас вовсе нет начала, как будто история прошедшего для нас не существует». По твердому убеждению Пушкина, Гоголя и Вяземского, лишь в исторической перспективе можно было оценить по достоинству и литературное наследие XVIII века, и творческие завоевания последних десятилетий Фрик Т. Б. Н. В. Гоголь и В. Ф. Одоевский в структуре пушкинского «Современника» (к вопросу о художественном единстве журнала) // Коммуникативные аспекты языка и культуры. Сб. науч. ст. и тез. II Межвузовской науч.-практ. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. - Томск: Изд-во ТПУ, 2002. - С. 73 - 76..

Журнальная деятельность, по мнению Гоголя, столь необходимая «в области наук и художеств, как пути сообщения для государства, как ярмарки и биржи для купечества и торговли», должна была быть делом людей честных, достойных этого поприща по своим высоким нравственным убеждениям, по «твердой принципиальной позиции».

Статья «О движении журнальной литературы...» вызвала живой интерес Белинского: «Мы почитаем за долг сказать, что все суждения не только изложены резко, остро и ловко, но даже беспристрастно и благородно, автор статьи не исключает из своей опалы ни одного журнала, и хотя его суждение и о нашем издании («Телескоп») совсем не лестно для нас, но мы не видим в нем ни злонамеренности, ни зависти, ни даже несправедливости». Слова Белинского были отголоском общественного мнения. По свидетельству И. И. Панаева, статья Гоголя «наделала большого шуму в литературе и произвела очень благоприятное впечатление на публику».

Без малого два месяца выжидал Булгарин. Лишь в начале июня, когда стало ясно, что замолчать статью «О движении журнальной литературы...» невозможно, что она продолжает вызывать сочувственный резонанс в обществе, издатель «Северной пчелы» выступил в свою защиту и в защиту Сенковскрго. Пространный ответ «Мнение о литературном журнале «Современник», который был опубликован в трех номерах газеты, Булгарин посвятил в основном статье «О движении журнальной литературы...». Он прибегнул к своему излюбленному полемическому приему, который, по словам Пушкина, сводится к известной поговорке «сам съешь»: «Сим выражением в энергическом наречии нашего народа заменяется более учтивое, но столь же затейливое выражение: обратите это на себя. То и другое употребляется нецеремонными людьми, которые пользуются удачно шутками и колкостями своих же противников. Сам съешь есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики» (XI, 151).

В своем ответе Булгарин переадресовывает «Современнику» те самые упреки, которые в статье «О движении журнальной литературы...» были обращены к «Библиотеке для чтения» и к «Северной пчеле». Но Булгарин не ограничился полемическим «бумерангом». Он не постеснялся заявить, что содержание первого номера «Современника» ничтожно (особенно досталось «Парижу» А. И. Тургенева, корреспонденция которого названа «несвязной болтовней»), что лишь «Долина Ажитугай» одна составляет литературное достоинство первой книжки «Современника».

Булгарин всячески стремился поставить под сомнение благонадежность пушкинского журнала, с казуистической ловкостью пытался обнаружить в суждениях автора статьи «О движении журнальной литературы...» скрытый, подозрительный подтекст. В конце своего ответа Булгарин обвинил «Современник» в том, что тот «пристрастен и несправедлив» и «действует не в духе общего литературного блага, не в духе времени, но в духе партии и щепетильной привязчивости».

Обвинения, брошенные издателем «Северной пчелы», требовали ответа. В редакционном примечании, появившемся во втором номере журнала, сообщалось: «Статья, присланная нам из Твери с подписью А. Б., не могла быть напечатана в сей книжке по недостатку времени. Мы получили также статью г. Косичкина. Но, к сожалению, и эта статья доставлена поздно, и мы, боясь замедлить выход книжки, отлагаем ее до следующей».

Слова о новой статье Феофилакта Косичкина были предупреждением. За пять лет до этого Пушкин уже прибегал к подобному средству. В памфлете «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем» (1831), под которым стояла подпись Косичкина, Пушкин поместил план романа «Настоящий Выжигин», сатирический «конспект» биографии издателя «Северной пчелы» и доверительно заметил, что сей роман «поступит в продажу или останется в рукописи, смотря по обстоятельствам» (XI, 214). В 1831 г. угроза Пушкина возымела действие - Булгарин на время притих; в 1836 г. предостережение не подействовало. Издатель «Северной пчелы» не перестал преследовать «Современник». Времена изменились - и не к лучшему.

«Статья, присланная из Твери» появилась в третьем номере «Современника» под названием «Письмо к издателю» и была подписана инициалами «А. Б.». В примечании к этому «Письму», сделанному Пушкиным уже от своего имени, было сказано: «Статья «О движении журнальной литературы» напечатана в моем журнале, но из сего еще не следует, чтобы все мнения, в ней выраженные с такою юношескою живостию и прямодушием, были совершенно сходны с моими собственными. Во всяком случае она не есть и не могла быть программою «Современника»

Для чего понадобилась Пушкину такая сложная мистификация, почему он отмежевался от статьи Гоголя, которая несомненно во многом близка была его взглядам? Следует учитывать здесь прежде всего нежелание Пушкина ставить под удар журнал, стремление его к сохранению как бы нейтральной позиции, тем более необходимой, что возможности полемики для «Современника», выходившего раз в три месяца и находившегося под особенно недружелюбным надзором цензуры, были чрезвычайно ограничены. Но дело не только в этом. Хотя Пушкин в «Письме к издателю» и не касается основных обвинений Гоголя, направленных против Сенковского и «Библиотеки», обвинений в беспринципности и безыдейности, возражая лишь на второстепенные пункты, несомненно, что его отношение к Сенковскому и «Библиотеке»иное, чем у Гоголя. Недаром он подчеркивает в «Письме к издателю», что многие из статей Сенковского обладают большими достоинствами, признавая в нем талант журналиста, а также умелое ведение журнала, «разнообразие статей», «полноту книжек», «сметливость»и «аккуратность», «к которой не приучили нас русские журналисты» . Следовательно, несмотря на отрицательные стороны «Библиотеки для чтения», отмеченные Гоголем, этот журнал, по мнению Пушкина, обладал и положительными качествами, которых, между прочим, были лишены другие журналы».

К этому можно лишь добавить, что в «Письме к издателю» Пушкин, ослабляя критику «Библиотеки для чтения», усилил негативную характеристику «Северной пчелы». Если учесть, что именно Булгарин выступил с воинственной статьей, направленной против «Современника», то ответная реакция Пушкина становится вполне понятной. Кроме того, в «Письме к издателю» явно чувствуется желание отвести от «Современника» обвинение в полемическом задоре. Говоря о «Библиотеке для чтения» и «Современнике», А. Б. писал: «Желаем, чтоб оба журнала друг другу не старались вредить, а действовали каждый сам по себе для пользы общей и для удовольствия жадно читающей публики». Это примирительное заявление могло иметь в виду и «высшие сферы». Пушкину было известно, что Николай I терпеть не мог журнальной полемики, которую он называл «подлой бранью». «Современник» был разрешен Пушкину сроком на один год. Надо было думать о дальнейшем. Обвинение в «подлой брани» могло помешать просьбе о продлении журнала. Журнальная расстановка сил и цензурные условия требовали сделать акцент на миролюбии. Издатель «Современника» так и поступил.

Сочетание лучших достижений русского художественного альманаха с традицией высокопрофессиональной английской критической периодики создало неповторимый феномен пушкинского «Современника». «Современник» был уникальным явлением в русской журналистике. Содержание его отличалось такой умственной зрелостью, настолько находилось наравне с европейским просвещением, что журнал не смог найти достаточно широкой аудитории и тираж его падал от номера к номеру. В борьбе с «Библиотекой для чтения» «Современник» был обречен потерпеть неудачу. Пушкин, желавший поднять читающую публику до своего уровня, до своих эстетических требований, явно переоценил художественный вкус и умственные запросы современников. Но он и понимал трудность своего начинания, но не хотел и не мог уступить обстоятельствам.

Обстоятельства же были крайне неблагоприятные. Издатель «Современника» столкнулся с серьезными цензурными препонами. Цензура запретила статью Пушкина о Радищеве, записку «О древней и новой России» Карамзина, стихотворение Тютчева «Два демона», очерк А. А. Фукс «Поездка из Казани в Нижний Новгород», перевод статьи «Применение системы Галля и Лафатера к изображению пяти участников покушения на жизнь Луи-Филиппа».

Многие произведения пострадали в цензурном «чистилище». Среди них «Взятие Дрездена» и «О партизанской войне» Д. Давыдова, «Хроника русского» А. И. Тургенева, «Прогулка по Москве» М. П. Погодина, стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа...», повесть Гоголя «Нос», «Путешествие в Арзрум» Пушкина...

Но главная трудность состояла в обретении новых талантливых сотрудников - таких, которые обеспечили бы журналу жизнеспособность в обстановке неотвратимых социальных процессов, приводящих к уменьшению влияния передовой дворянской литературы в отечественной культуре.

Неожиданный отъезд за границу Гоголя летом 1836 г. очень осложнил положение Пушкина-издателя. Нужно было компенсировать потерю, пригласить молодого, энергичного сотрудника. Выбор Пушкина пал на Белинского. При посредничестве П. В. Нащокина издатель «Современника» начинает вести переговоры с критиком «Телескопа». Вероятно, привлечение к сотрудничеству Белинского создало бы благоприятный перелом, помогло бы Пушкину изжить журнальную замкнутость, сделало бы возможным участие в его печатном органе литераторов разночинной ориентации, способствовало бы альянсу передовых дворянских и демократических писателей, словом, «Современник» мог бы стать таким же популярным изданием, каким несколько лет спустя стали обновленные «Отечественные записки». Во всяком случае стремление привлечь Белинского к участию в «Современнике» крайне симптоматично; оно свидетельствует о желании Пушкина противодействовать социальной изоляции.

Трудно сказать, как сложились бы взаимоотношения Пушкина и Белинского; но вряд ли они были бы идиллическими. На выход первого тома пушкинского журнала Белинский откликнулся рецензией в газете «Молва», где писал: ««Современник» есть явление важное и любопытное сколько по знаменитости имени его издателя, столько и от надежд, возлагаемых на него одною частию публики, и страха, ощущаемого от него другою частию публики».

Суровая оценка многих произведений, помещенных в журнале, свидетельствует о том, что у Пушкина и Белинского не совпадали эстетические критерии, что отличалась шкала ценностей, по которой тот и другой судили о художественных достоинствах и познавательной ценности произведений. Сказывалась разница лет, образования, привычек, социальных пристрастий. Говоря о «Современнике», Белинский утверждал, что этот журнал является пятым по счету; и хотя критик не назвал поименно, какие журналы, по его мнению, принадлежат к этому же направлению, безошибочно можно сказать, что предшественниками «Современника» Белинский считал «Московский вестник», «Литературную газету», «Европейца» и «Московский наблюдатель». При всех их различиях эти печатные органы отличались некоторой общностью, обусловленной принадлежностью их участников к кругу дворянских литераторов.

Влияние журнальной расстановки сил несомненно повлияло на рецензию Белинского о первом томе «Современника». Но журнальная борьба была не единственной причиной сдержанности Белинского; его во многом не удовлетворяло содержание «Современника», что подтверждается и его следующей статьей, посвященной журналу Пушкина. В рецензии «Вторая книжка «Современника», напечатанной в «Молве», Белинский учинил разнос отрывку из трагедии Розена «Дочь Иоанна III», статьям Вяземского о «Ревизоре», о «Наполеоне, поэме Э. Кине». Досталось и статье Одоевского «О вражде к просвещению...», о которой Белинский писал: «Забавнее всего, что «светский» критик «Современника», соблазнившись мыслию Скриба, что в литературе всегда отражается прошедшее, а не настоящее состояние общества, так восхитился ею, что уцепился за нее обеими руками, теребит ее так и сяк и прилагает кстати и некстати к русской литературе».

Рецензия Белинского появилась в начале августа, а в третьем номере «Современника», одобренном к печати почти два месяца спустя, Пушкин помещает свою статью «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности...», в которой вслед за В. Ф. Одоевским повторяет мысль Скриба. Трудно представить, что Пушкин к тому времени не ознакомился с рецензией Белинского. Скорее всего, он ее уже прочитал, но аргументация критика не убедила издателя «Современника»: он счел необходимым повторить тезис Скриба. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что Пушкину приходилось одновременно полемизировать с обскурантом Лобановым и передовым критиком Белинским - общественными антагонистами, исходившими из противоположных социальных воззрений Брудный А. Слово о подвижниках //В.А. Воропаева. А.С. Пушкин и подвижники культуры в периодике. Бишкек: КРСУ, 2009..

К тому же ограниченная «площадка» - «Современник» был не ежемесячным, а квартальным изданием - диктовала необходимость предельной экономии. Надо было оставлять «поелику возможно больше» места для позитивных материалов: для мемуарной прозы и эпистолярных корреспонденций, для путевых очерков и этнографических статей, для критических и публицистических обозрений.

Глава 2.Анализ контента «Современника» 1836 года

2.1 Основное направление издания

В первом номере «Современника» вслед за статьей Козловского Пушкин поместил корреспонденцию А. И. Тургенева «Париж. Хроника русского». Это были выдержки из писем к друзьям разносторонне образованного литератора, обладавшего острой наблюдательностью, неисчерпаемым стремлением к знанию, умением живо, непринужденно, с присущей ему индивидуальной экспрессией передавать свои впечатления от всего, что он узнал и увидел; особое значение эти письма имеют потому, что о жизни Западной Европы он сумел рассказать с точки зрения передового русского человека своего времени, с живостью умного наблюдателя.

Красочные картины народных гуляний чередуются в его корреспонденциях с характеристикой французских государственных деятелей, с описанием театральных спектаклей, пересказом религиозных проповедей, сообщениями о посещениях литературных салонов, о последних произведениях Шатобриана, Гюго и Ламартина, о чтении новых журналов и брошюр.

Обильный поток информации об интеллектуальной жизни Франции Пушкин полагал «живительным кислородом» для просвещенного русского читателя. Он предполагал постоянно помещать «Хронику русского» в своем журнале. Продолжение ее было напечатано в четвертом номере «Современника», а также в пятом номере, который Пушкин готовил к печати незадолго до смерти.

По своему характеру и материалу «Хроника русского» продолжала линию «Писем русского путешественника» Карамзина. Развивая его традицию, сделав «Хронику русского» зеркалом литературно-общественных движений, волновавших Западную Европу, Тургенев своей публицистической настроенностью перекликается с писателями декабристской ориентации («Письма русского офицера» Ф. Н. Глинки, заграничные письма В. К. Кюхельбекера). Его корреспонденции являются связующим звеном между литературой путешествий писателей декабристского лагеря и- последующими образцами этого жанра («Письма из Испании» В.П. Боткина, «Письма из Франции и Италии» А. И. Герцена).

Свою дань этому увлекательному жанру заплатили и писатели, путешествовавшие по России. Правда, у эпигонов Карамзина (В. Измайлова, П. Шаликова и других) жанр путешествий приобрел черты литературного штампа, и их путевые очерки заслуженно забыты. Но было одно необычное произведение этого жанра - «сатирическое воззвание к возмущению», как его именовал Пушкин; речь идет о «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева, которое произвело на Пушкина неизгладимое впечатление. В 1833-1835 гг. Пушкин пишет «Путешествие из Москвы в Петербург», которое по цензурным причинам не было напечатано при жизни автора, равно как и статья «Александр Радищев», предназначавшаяся для третьего номера «Современника» и запрещенная к печати С. С. Уваровым. И все-таки одно собственное сочинение этого жанра, хотя и покалеченное цензурой и автоцензурой, Пушкину удалось напечатать. «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года», появившееся в первом номере журнала, знаменовало победу писателя над бдительным «досмотром» цензурного ведомства! Зашифровав (в большинстве случаев) инициалами фамилии декабристов и лиц, близких к ним, Пушкин рассказал читателям о своих встречах и беседах с В. Д. Вольховским, М. И. Пущиным, В. А. Мусиным-Пушкиным, Н. Н. Раевским, П. П. Коновницыным, И. Г. Бурцевым. Сдержанно, строго, с затаенным душевным волнением описана встреча писателя с телом убитого Грибоедова. Лапидарно, с умолчаниями и намеками составлено жизнеописание автора «Горе от ума». Обходя цензурные препоны, Пушкин писал о многом и о многих.

Пушкин вынужден был исключить мастерски написанный рассказ о своей встрече в Орле с некогда всесильным проконсулом Кавказа, опальным генералом А. П. Ермоловым. Эта «лакуна» несколько сместила акценты повествования, обеднила его; исчез колоритный образ Паскевича, возникавший в ироническом каламбуре Ермолова («Несколько раз принимался он говорить о Паскевиче и всегда язвительно; говоря о легкости его побед, он сравнивал его с Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским»).

Но были не только потери. В пятую главу «Путешествия в Арзрум» Пушкин включил свое стихотворение «Стамбул гяуры нынче славят...» (1830), выдав его за перевод «начала сатирической поэмы, сочиненной янычаром Амином-Оглу». В последние годы жизни Пушкин все чаще прибегал к литературным мистификациям - обстоятельства вынуждали говорить обиняками и намеками. Стихотворение построено на контрасте двух городов - сладострастного Стамбула, позабывшего истинную веру отцов, и аскетического Арзрума, свято соблюдающего благие обычаи старины. «Пушкин, приписывая свои стихи турецкому поэту, маскировал их широкое социальное содержание, злободневное и с точки зрения современной ему русской действительности». Пушкин писал о том, что «между Арзрумом и Константинополем существует соперничество, как между Казанью и Москвою». Мифическое соперничество этих двух городов прикрывало действительное соперничество Москвы и Петербурга. Пушкин касался этого вопроса в статье «Путешествие из Москвы в Петербург». Однако напечатать свои публицистические размышления ему не удалось. Даже четыре строки о соперничестве двух столиц, вставленные Пушкиным во вступление к «Медному всаднику», были перечеркнуты Николаем I. И естественно, что теперь Пушкину пришлось прибегнуть к иносказанию. Он как бы проецирует вырождение и поражение янычар (15 июня 1826 г. Махмуд II разгромил восстание янычар и заменил их регулярными войсками) на судьбу «древней русской аристокрации», боровшейся с Петром I и его преемниками.

Пушкин стремился предать гласности свои мысли об оскудении старинных дворянских родов, судьба которых особенно волновала писателя. И как только ему удается получить в свои руки печатный орган, он начинает печатать - то в полном, то в урезанном виде - произведения, отражавшие эту социально-историческую проблематику. Это и стихотворение «Стамбул гяуры нынче славят...» с его завуалированным восточным сюжетом; и маленькая трагедия «Скупой рыцарь» с пророчеством грядущего разорения барона Филиппа, с явной антитезой богатого старинного дворянина и толпы «ласкателей, придворных жадных», «в атласные дирявые карманы» которых скоро «потекут сокровища» его; это, наконец, «Родословная моего героя», где схожее противопоставление древнего и нового дворянства развертывается на материале отечественной истории.

«Родословную моего героя» Пушкин напечатал в третьем номере «Современника», поставив жанровый подзаголовок: «отрывок из сатирической поэмы». Сатирическим описанием старинного дворянского рода Езерских (один из которых был «раздавлен как комар задами тяжкими татар», а другой - истовый боярин, «с большим бесчестьем выводим бывал из-за трапезы царской») не ограничивается обличительный пафос «Родословной моего героя». Ее язвительные строфы беспощадно разят тех, кои отреклись от своих предков, презирают их славу, честь и нравы, гордятся «красою собственных заслуг, звездой двоюродного дяди, иль приглашением на бал туда, где дед ваш не бывал». Трудно не распознать в этих строках осмеяния новоиспеченной аристократии, неказистая родословная которой возникала в смутные времена дворцовых переворотов XVIII в.

Пушкин отменно знал судьбу третьего сословия. Внимательный читатель исторических трудов Гизо и Минье, поэт заинтересованным взором наблюдал социальные перемены, которые превратили французское третье сословие в господствующий класс буржуазной Франции, а лавочника Луи-Филиппа в короля «с зонтиком под мышкой», как его презрительно именовал Пушкин.

Социальные проблемы, волновавшие Пушкина в «Родословной моего героя», получили отражение и в «Капитанской дочке», напечатанной в следующем номере «Современника». Конечно, многоплановое изображение действительности в повести, подложное, переплетение общественных конфликтов несоизмеримы с социальным аспектом «Родословной моего героя». В «Капитанской дочке» Пушкин, изучивший труды французских историков (Гизо, Минье, Тьерри, Баранта), ищет и находит закономерности, которые привели Россию к революционному движению во времена Пугачева. Диалектическая мысль Пушкина с гениальной проницательностью «высвечивает» несовместимые, казалось бы, крайности восприятия суровых уроков пугачевщины. На одном полюсе - трезвая оценка безысходности и трагичности крестьянского восстания, на другом - мощная поэтизация личности Пугачева. Между тем монументальному образу «славного мятежника» Пушкин противопоставляет старинный дворянский род Гриневых - пращура Гринева, который «умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святыней своей совести»; деда Гринева, который «пострадал вместе с Волынским и Хрущовым»; Гринева-отца, отказавшегося от присяги после государственного переворота 1762 г. и вынужденного уйти в отставку; наконец, Петра Гринева, верного присяге и благородного человека широких взглядов, сумевшего в какой-то мере пренебречь сословными предрассудками и в жизненно важном, рискованном, пожалуй, смертельно опасном диалоге с Пугачевым возвысившегося до признания масштаба его личности и понимания особой этики пугачевского бунта. Таким образом, родословная Гриневых безусловно проецируется на «Родословную моего героя». К тому же заключительные строки повести, где идет речь об оскудении и раздроблении имения Гриневых, снова напоминают о внутренней связи повести с «Родословной моего героя».

«Сословные пристрастия» Пушкина объясняются отнюдь не стремлением к возвеличению своего класса; дело было в ином: писатель противопоставлял старинные дворянские фамилии, являвшиеся, по его убеждению, носителями принципов честности и независимости, новоявленной аристократии, пресмыкавшейся перед верховной властью; таким образом, это «пристрастие» оборачивалось защитой передовых, просвещенных дворян, потомков старинных родов. Утопические мечты о спасительной общественной роли старинного независимого дворянства помогали ему жить и бороться, помогали надеяться на успех в борьбе с торгашески- буржуазными силами в литературе. Представитель передового дворянского просветительства, Пушкин проницательно распознал антигуманистическую сущность буржуазного общества.

В основе жанровой организации пушкинского текста - форма дневника, записок. Установка на дневниковость достаточно очевидно прослеживается даже при поверхностном рассмотрении материалов, формирующих пушкинский текст («Путешествие в Арзрум», «Отрывок из неизданных записок дамы», «Капитанская дочка» и др.). Дневники, записки, мемуары, вымышленные и реальные, разборы исторических штудий, основанных на документах - свидетельствах эпохи минувшей, создают единое пространство истории- современности: от современности, сотворенной историей, к современности, творящей историю. Благодаря дневниковой манере повествования, слово, в данном случае журнальное, является доверительным, убеждая читателя в невыдуманности происходящего. Таким образом, документальность становится категорией эстетической, сочетание эстетики документа и художественности в пушкинских прозаических публикациях обусловливает их глубокое внутреннее единство в контексте «Современника».

В пушкинском тексте последовательно и многосторонне разрабатывается и проецируется на весь комплекс материалов «Современника» образ героя времени, который в предельно обобщенной форме заявлен в самом названии журнала. Образ современника - героя времени получает воплощение в героях реальных, что фиксируется в названиях отдельных публикаций («Пир Петра Первого», «Собрание сочинений Георгия Кониского», «Скупой рыцарь», «Родословная моего героя», «Полководец» и др.). В центре каждой публикации оказывается частная биография, которая в сочетании с другими биографиями и в контексте исторического события обретает символичные черты.

Пушкин на протяжении четырех томов пишет историю жизни замечательных людей, рассказывает о фактах их биографии, о тех делах, которые стали достоянием истории, будь то победа над врагом или подвиг поэта. Он пишет книгу о герое, в которой и заключена история, а неуважение к истории и ее героям воспринимает как величайшую ошибку века нынешнего.

Важным аспектом проблемы героизма, роли отдельного субъекта является ситуация неоцененности героя современниками. В своих текстах, помещенных в «Современнике», Пушкин создает мифологию неоцененного героизма. В связи с этим не менее значимо, что разработка образа героя времени тесно связана с пушкинской философией самостоянья, самостийности человеческой личности, нашедшей выражение в краткой формуле: «Самостоянье человека - залог величия его».

В формировании поведенческого текста героя в контексте «Современника» важную роль играют иерархические отношения. Герой-властитель и герой-подданный - крайние точки системы координат, организующей образную структуру пушкинского текста. При этом доминантой поведенческого текста правителя становится установка на милость, милосердие, заданная уже в первой публикации журнала «Пир Петра Первого», где царь «Виноватому вину / Отпуская, веселится». Кроме того, издателя глубоко волнует проблема самостоянья Поэта, Творца по отношению к власти: смелый поступок поэта соотносим с ратным героическим подвигом.

Рассмотрение способов формирования образа героя времени дает возможность более объемно подойти к обозначению историософии пушкинского журнала. Герой времени - это не просто еще один лейтмотивный образ, а историософская категория, определяющая концептуальную проблематику пушкинского «Современника».

2.2 Стилевые и жанровые характеристики материалов «Современника»

Для пушкинского «Современника» характерно жанровое разнообразие документальной, мемуарной, публицистической прозы. Вот еще один пример. Со слов старших современников Пушкин записывает меткие суждения исторических лиц, анекдоты, которые по-новому, иногда довольно неожиданно «высвечивают» деятелей русского XVIII в. Затем он объединяет эти записи, сделанные на разрозненных листках, в отдельный «цикл» под названием «Table-talk» - «Застольные разговоры».

Подготовляя к печати третий номер «Современника», Пушкин выбирает из пачки «Table-talk» одиннадцать сюжетов и печатает их в журнале под общим названием «Анекдоты» Фрик Т. Б. «Английский текст» в журнале А. С. Пушкина «Современник» // Европейские исследования в Сибири. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. - Вып. 4. - С. 103 - 115.. Потемкин и Румянцев, Петр I и Екатерина II - таковы «действующие лица» этих миниатюр, в которых память современников запечатлела живые черты лиц, навсегда вошедших в русскую историю. Анекдоты и раньше встречались на страницах отечественных журналов; в своем большинстве это были колоритные сценки по разным незначащим поводам. Под пером Пушкина анекдот превратился в ответвление документальной исторической прозы.

Принципиальная установка на документ трансформировала творческую манеру Пушкина, значительно расширила диапазон его прозаических жанров. «Отношение к материалу историческому для Пушкина вытекает из его работы над стиховым эпосом - материалы «вызываются» современной точкой зрения. Так, в «Арапе Петра Великого» Пушкин разрабатывает материалы своей родословной, бывшие актуальными для него сначала как составная часть его «поэтического лица», а затем актуализированные социальными вопросами («Моя родословная»). (...) Литературная эволюция, проделанная им, была катастрофической по силе и быстроте. Литературная его форма перерастала свою функцию, и новая функция изменяла форму. К концу литературной деятельности Пушкин вводил в круг литературы ряды внелитературные (наука и журналистика), ибо для него были узки функции замкнутого литературного ряда. Он перерастал их». Эти замечания Ю. Н. Тынянова (высказанные еще в 1928 г.) о взаимозависимости истории и современности в пушкинском творчестве, имеют первостепенное значение при анализе деятельности Пушкина как редактора журнала и автора собственного печатного органа.

В пушкинском «Современнике» помещены две статьи по теории литературы - «О рифме» Е. Ф. Розена и «Новая поэма Э. Кине» П. А. Вяземского. И та, и другая по-своему примечательны; и та и другая заслуживают пристального внимания.

«Скупой рыцарь» Пушкина и статья Розена «О рифме», напечатанная вслед за этой маленькой трагедией в первом номере журнала, составляют примечательный «дуэт». Пушкин, вероятно, с умыслом поместил их рядом. Белый стих трагедии, в которой наперечет рифмованные строки, соседствует с пылкой инвективой Розена, заклеймившего рифму побрякушкой, коей человечеству приличествует забавляться лишь в незрелом возрасте Фрик Т. Б. Организация пушкинского текста в журнале «Современник» // Пушкинские чтения - 2005. Материалы X Международной науч. конф. (6 июня 2005). - СПб.: САГА, 2005. - С. 55 - 62..

Вряд ли Пушкин разделял столь уничижительное мнение о рифме; но страстная защита безрифменного стиха, к ритмической гармонии которого охотно склонялся поэт в зрелые годы своего творчества, безусловно должна была вызвать благожелательное внимание издателя «Современника».

Белый стих отменно зарекомендовал себя в русской поэзии опытами Державина, Гнедича, Жуковского, Дельвига и Пушкина, напоминал читателю автор. Напоминал об этом и чеканный белый стих, которым Жуковский перевел балладу австрийского поэта Цедлица «В двенадцать часов по ночам...», напечатанную в том же первом номере «Современника».

Автор статьи «О рифме» знал, что Жуковский переводил гекзаметром и отрывки из «Илиады», напечатанные в «Северных цветах на 1829 год», и «Войну мышей и лягушек», отданную им в «Европеец» (1832, № 2), и повесть немецкого писателя Фуке «Ундина» (1832-1836). Впрочем, к белому стиху Жуковский обращался и ранее («Красный карбункул», 1816; «Тленность», 1816; перевод драмы Шиллера «Орлеанская дева», 1817 -1821). В свое время пристрастие Жуковского к белому стиху вызвало язвительную эпиграмму Пушкина:

Послушай, дедушка, мне каждый раз,

Когда взгляну на этот замок Ретлер,

Приходит в мысль: что, если это проза,

Да и дурная?..

Первые две с половиной строки эпиграммы повторяли начало стихотворения Жуковского «Тленность». Но с тех пор прошло почти два десятилетия, и Пушкин стал значительно терпимее относиться к белому стиху. Вероятно, рифма и белый стих не раз были предметом горячих споров в пушкинском кругу, и, таким образом, статья Розена «О рифме» является и творческим откликом на эти дружеские беседы. Рассказывая о своем переводе «Одиссеи», Жуковский писал Вяземскому 19 февраля (3 марта) 1849 г.: «...большое наслаждение биться на кулачки с таким молодцом, как Гомер (лишь бы только не выйти из боя с разбитым рылом); но кажется этого не будет; сколько можно самого себя судить, мой перевод довольно близко выражает Гомеровскую старину и простоту, и вторая половина, кажется мне, святее первой: я врезался в свойство Гомеровых стихов (и этим обязан я Пушкину...)». Перед нами документальное свидетельство того, что перевод отрывков из «Илиады», сделанный Жуковским в конце 1820-х гг., подвергался критическому рассмотрению со стороны Пушкина, - и это подтверждает нашу мысль о том, что статья «О рифме» является отголоском бесед Пушкина и его литературных соратников, их споров о будущем русского стиха Фрик Т. Б. «Современник» А. С. Пушкина в аспекте проблематики межкультурной коммуникации // Коммуникативные аспекты языка и культуры. Сб. тез. IV Всерос. науч.-практ. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. - Томск: Изд-во ТПУ, 2004. - С. 44 - 45..

«Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху,- писал Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» - Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собой камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудной и чудной, верной и лицемерной и проч...» (XI, 263).

С одной из этих традиционных рифм, над которыми не без основания подшучивал Пушкин, начинается и его собственное стихотворение из Андре Шенье, напечатанное в первом номере «Современника»: