Естественный язык как лингвокультурный семиотический концепт (на материале русского и английского языков)

Можно отметить гендерную маркированность речевой деятельности в английских паремиях: женщинам приписывается болтливость и использование языка в качестве оружия (A woman's sword is her tongue, and she does not let it rust; A woman's tongue wags like a lamb's tail; Women are great talkers; Women will say anything; A sieve will hold water better than a woman's mouth a secret).

В английских паремиях язык как орган речи выступает как могущественный инструмент воздействия на окружающий мир, обладающий высокой ценностью (логема 1). Вместе с тем, его деятельность зачастую малоэффективна, особенно по сравнению с практической деятельностью (логема 2).

В английских паремиях функции языка как инструмента сводятся прежде всего к приобретению материальных ценностей (Dumb men get no lands; Speak and speed, ask and have), что отражается в логеме «Язык является инструментом достижения жизненных целей». Это свидетельствует об относительно большой значимости жизненных благ для английского языкового сознания, что коррелирует с данными этнопсихологии: «Деньги - кумир англичан. Ни у кого богатство не пользуется таким почётом. Каково бы не было общественное положение человека в Великобритании, …, он прежде всего - коммерсант. … Его первая забота всегда и везде - нажить как можно больше» (Сухарев-Сухарев 1997: 104); «Поражает неистовая одержимость, с которой американцы работают, т.е. делают деньги» (Крысько 2002: 193). Русские же намного более независимы от наличия денег и материальной собственности (см.: Жельвис 2002: 18-19; Кочетков 2002: 92).

Представление об автономности, самостоятельности языка, очевидно, присуще английскому языковому сознанию в слабой степени. Несмотря на то, что язык обладает некоторой свободой воли, которая может быть фатальной для человека (The tongue talks at the head's cost; Little can a long tongue lein), у человека присутствует возможность контролировать процесс говорения (Let not your tongue run at rover; Let not thy tongue run away with thy brains). Это также соответствует этнопсихологическим наблюдениям: англичане жестко контролируют страсти своего темперамента, и английские традиции предписывают сдержанность в словах (Майол-Милстед 2001: 12-13; Сухарев-Сухарев 1997: 101, 109).

Таким образом, представления о языке в русской и в английской паремиологии практически полностью сводятся к проявлению языка в речи, к говорению и его результату. Паремиям присущ взгляд на язык как явление, а не как сущность - т.е. на конкретное, а не абстрактное.

Для английской паремиологии характерно гораздо менее отчетливое по сравнению с русским представление о языке как об автономном, независимом органе, наделённом определёнными качествами, что проявляется в значительно меньшем количестве паремий, в которых язык характеризуется подобным образом. Одновременно анализ английских паремий позволяют сделать вывод о бульшей значимости материальных благ для английского языкового сознания, что коррелирует с данными этнопсихологии.

3.1.3 Оценка и оценочные коннотации

Существует два типа аксиологических суждений, представленных в языке: общеоценочный и частнооценочный. Первый тип реализуется прилагательными хороший и плохой, а также их синонимами (прекрасный, превосходный, дурной, худой и др.) с разными стилистическими и экспрессивными оттенками. Эти прилагательные выражают холистическую оценку, подводящую аксиологический итог плюсов и минусов объекта. Второй тип представлен суждениями, дающими оценку одному из аспектов объекта с определенной точки зрения (см.: Арутюнова 1988: 75; Воркачёв и др. 1997: 244).

Под коннотацией понимается «семантическая сущность, узуально или окказионально входящую в семантику языковых единиц и выражающую эмотивно-оценочное и стилистически маркированное отношение субъекта речи к действительности при ее обозначении в высказывании, которое получает на основе этой информации экспрессивный эффект» (Телия 1986: 6). Как экспрессивно маркированный компонент семантики коннотация является продуктом оценочного восприятия и отображения действительности в процессах номинации (Телия 1986: 21). Как указывает В.В. Красных, концепту свойственно включать в себя определённые коннотации (Красных 2002: 185).

Существование оценки языка, равно как и оценочных коннотаций его имени, в ЯС не вызывает сомнения: «пользователь языка непременно стремится оценить качества известных и малоизвестных ему языков» (Кашкин 2002: 28). При этом, как правило, оценка относится к конкретным этническим языкам, а не к «языку вообще» (см., напр.: Стернин 2002; Тавдгиридзе 2004; Хайров 1995).

Как показывает анализ русского паремиологического фонда, удельный вес общеоценочных аксиологических суждений о языке/речи в нём довольно мал. Они представлены следующими пословицами: Хороша верёвка длинная, а речь короткая; Недолгая речь хороша, а долгая - поволока; Короткую речь слушать хорошо, под долгую речь думать хорошо. Во всех из них положительная холистическая оценка даётся короткой речи и положительно маркируется немногословие.

Среди пословиц о языке можно выделить группу пословиц, реализующих ценностное сравнение и являющихся общими суждениями о предпочитаемости: они сопоставляют конфликтующие ситуации и содержат рекомендации выбора в условиях развилки (см.: Арутюнова 1999: 246-247).

Презумпцией ценностных суждений является положение о том, что хорошее предпочитается плохому. Все категории, оценивающиеся положительно, предпочитаются категориям, оценивающимся отрицательно. Одним из следствий этого является то, что предпочтение отдается количественному превосходству (больше лучше, чем меньше), но в то же время стремление к умножению благ ограничено чувством меры (Арутюнова 1999: 257). В части пословиц о многословии реализуется представление о том, что большое количество имеет тенденцию переходить в плохое качество: Чем завираться, лучше молча почесаться; Лучше не договорить, чем переговорить; Лучше не досказать, чем пересказать; На что перевирать, лучше смолчать. Здесь отдаётся предпочтение молчанию при сравнении его с многословием. К этому же классу суждений относится пословица Лучше ногою запнуться, нежели языком. В ней отражено убеждение в высокой ценности правильного речевого поведения.

В части пословиц вводятся дополнительные ценностные признаки, снижающие ценность хорошего и улучшающие плохое, при этом встречается также инверсия аксиологических отношений: Доброе молчанье лучше худого ворчанья. Здесь молчание само по себе оценивается отрицательно, и только «улучшенное», качественно превосходящее молчание становится способным быть оцененным выше «худого» разговора.

Основную массу паремиологического фонда занимают пословицы, не содержащие холистической оценки в явном виде, но несущие вместе с тем определённые оценочные коннотации холистического плана - позитивные либо негативные. В связи с этим представляется целесообразным разделить множество пословиц, содержащих оценочные коннотации данного типа, на две категории: первую составят пословицы с позитивными коннотациями, относящимися к языку, вторую - с негативными.

Позитивные коннотации присутствуют в пословицах, в которых отмечается сила, с которой язык воздействует на человека, могущество языка: Язык телу якорь; Язык с богом беседует; Язык - стяг, дружину водит; Язык царствами ворочает.

В данной категории также присутствуют пословицы с положительной оценкой речевой деятельности, соответствующей ситуации (Чьё правое дело - говори смело; За правое дело говори смело; На великое дело - великое слово), либо речевой деятельности с содержанием, воспринимаемым положительно (Умные речи приятно и слушать; Доброе слово и кошке приятно; Ласковое слово и кость ломит).

В категории с негативными коннотациями языка в первую очередь можно выделить суждения с коннотацией собственно языка как органа речи. Присутствующая в них негативная коннотация обосновывается представлением языка в качестве автономного органа, действующего независимо от разума, опережающего его: Язык враг: прежде ума глаголет; До чего язык не договорится! Языце, супостате, губителю мой!; Язык до добра не доведёт; Уши - благодать божия, язык - проклятие; Свой язык - первый супостат; Язык лепечет, а голова не ведает; Язык болтает, а голова не знает; Язык наперёд ума рыщет; Язык мягок: что хочет, то и лопочет (чего не хочет, и то лопочет); Язык, что вехотка: всё подтирает; Язык - жернов: мелет, что на него ни попало. В этой группе пословиц представлены символические оппозиции язык - ум и язык - голова, где лексемы ум и голова указывают на человека - субъекта речевой деятельности.

В части пословиц подчёркивается могущество языка, и именно оно служит источником негативной коннотации - языка следует опасаться: От языка не уйдешь; Язык везде достанет; Не ножа бойся, языка; Слово не стрела, а пуще стрелы (а разит); Слово не стрела, а сердце сквозит (язвит); Слово не обух, а от него люди гибнут; Бритва скребёт, а слово режет.

Другие пословицы этой категории представляют собой императивные немотивированные высказывания, в которых оценка даётся на фоне какого-либо вида человеческой деятельности, в основном процесса принятия пищи: Зёрна мели, а много (а лишнего) не ври!; Ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами!; Ешь больше, а говори меньше!; Ешь калачи, да поменьше лепечи!; Щи хлебай, да поменьше бай!; Ешь капусту, да не мели попусту!. Здесь негативная коннотация относится к многословию, как и в пословице Много баять не подобает.

В этой же группе представлены пословицы, в которых многословию даётся отрицательная оценка по причине отрицательных его последствий - потенциальной возможности сказать то, что не следует: Больше говорить - больше согрешить; Меньше говорить - меньше греха; Меньше врётся - спокойнее живётся; Кто меньше толкует, тот меньше тоскует; Лишнее говорить - себе вредить; Лишнее слово в досаду (во грех, во стыд) вводит; За кукушку (пустословие) бьют в макушку.

В других пословицах негативные коннотации относятся к возможной передаче информации, не предназначенной для других, посредством речи (Не всё сказывай, что поминается; Не всякому слуху верь, не всякую правду сказывай; Не всё мели (ври), что помнишь; Не всякую речь (правду) сказывай!; Много знай, да мало бай!), а также к несдержанности в словах (Говоря про чужих, услышишь и про своих; Кто говорит, что хочет, сам услышит, чего и не хочет; Худое слово доведёт до дела; За худые слова слетит и голова).

В части пословиц присутствует оппозиция говорить-слушать, при этом слушание маркировано положительно, а речь - отрицательно: Поменьше говори, побольше услышишь; Меньше бы говорил, да больше бы слушал; Кто говорит, тот сеет; кто слушает - собирает (пожинает). Присутствует и оппозиция говорить-делать: Меньше говори, да больше делай!; Не спеши языком, торопись делом; Языком не торопись, а делом не ленись; Кто мало говорит, тот больше делает; Кто много говорит, тот мало делает. Здесь подчёркивается бульшая важность процесса физической деятельности по сравнению с речью.

К этой же категории можно отнести пословицы, выражающие положительную оценку молчания: И глух, и нем - греха не веем; Молча легче; Не стыдно молчать, коли нечего сказать. Присутствует неявное сравнение молчания и речи в пользу молчания: Молчанье - золотое словечко; Сказанное словечко - серебрянное, не сказанное - золотое; Сказано - серебро, не сказано - золото.

Значительная часть пословиц о языке и речи выражает утверждение, что высказывание о некотором событии и само это событие - понятия невзаимосвязанные; иными словами, в пословицах отрицается причинно-следственная связь между высказанным утверждением о событии и самим проявлением этого события в материальном мире: От слова не сбудется (не станется, не прикинется), Словом человека не убьёшь; Слово не обух, в лоб не бьёт; Словом не перелобанишь; Не всё то делается (творится), что говорится; Все мы говорим, да не по говореному выходит; Всё скоро сказывается, да не всё скоро делается; Скоро сказано, кабы да сделано; От приветливых слов язык не отсохнет.

Часто присутствует противопоставление акта речи и действия, при этом речи придается пренебрежительный оттенок; подчёркивается, что при помощи только языковой деятельности нет возможности совершить реальное действие: Языком капусты не шинкуют; Языком и лаптя не сплетёшь; Кто языком штурмует, не много навоюет; Горлом не возьмёшь; Горлом изба не рубится (дело не спорится); Плети лапти не языком, а кочадыком!; Не та хозяйка, которая говорит, а та, которая щи варит.

Также в части пословиц отражается убеждение, что умение хорошо говорить далеко не всегда совместимо с наличием реальных навыков физической деятельности: Рассказчики не годятся в приказчики; Хороший рассказчик - плохой приказчик; По разговорам всюды (годится), а по делам никуды; На словах, что на гуслях, а на деле, что на балалайке; На словах, что на санях, а на деле, что на копыле.

В паремиологическом фонде также представлены пословицы, дающие комплексную, двустороннюю оценку языка, и в них присутствуют коннотации обоего рода, как положительные, так и отрицательные: Язык голову кормит (он же и до побоев доводит); Язык поит и кормит, и спину порет; Язык хлебом кормит и дело портит; Язык до Киева доведёт и до кия. Однако негативная коннотация проявляется более отчётливо, что отражается в порядке слов в пословицах: часть высказывания, несущая негативную коннотацию, располагается в конце предложения.

В английской паремиологии не удаётся выявить общеоценочных аксиологических суждений, связанных с языком и речью.

К классу суждений о предпочитаемости относятся пословицы Better the foot slip than the tongue и It is better to play with the ears than the tongue. В них отражено убеждение в высокой ценности правильного речевого поведения.

В пословице Better say nothing, than not to the purpose вводятся дополнительные ценностные признаки, снижающие ценность хорошего и улучшающие плохое, при этом встречается также инверсия аксиологических отношений. Молчание само по себе оценивается отрицательно, но оно становится способным быть оцененным выше «плохого» разговора.

К этому же классу можно отнести пословицы Few words are best; No reply is best; Silence is a woman's best garment. В них оценка лексически выражается при помощи прилагательного best «лучший». В данном случае сравнение является неявным; объект оценки выбирается из множества однородных объектов. В данных пословицах положительно оценивается немногословие (первая пословица) и молчание (вторая и третья пословицы).

Основную массу английских паремий, относящихся к языку и речи, составляют пословицы, не содержащие холистической оценки в явном виде, но несущие вместе с тем определённые оценочные коннотации холистического плана - позитивные либо негативные.

В английских пословицах язык как орган речи и сама речь высоко оценивается как инструмент приобретения жизненных благ: The lame tongue gets nothing; Dumb men get no lands; Spare to speak and spare to speed; Speak and speed, ask and have; The squeaking wheel gets the grease.

Также язык считается определяющей силой в жизни человека: The tongue is the rudder of our ship, а также своего рода оружием: A good tongue is a good weapon. Высоко оценивается эмоциональное воздействие речи на человека: Good words cool more than cold water.

Вместе с тем в английских паремиях подчёркивается могущество языка, и именно оно служит источником негативной коннотации - языка следует опасаться: Under the tongue men are crushed to death; The tongue breaks bone, and herself has none; The tongue stings; The tongue is more venomous than a serpent's sting; There is no venom to that of the tongue; Words cut more than swords; Words are but wind, but blows unkind.

Также источником негативной коннотации служат приписываемые анатомическому языку как органу речи самостоятельность и болтливость: The tongue talks at the head's cost; Little can a long tongue lein.

Негативные коннотации также обусловлены убеждением о взаимосвязи между произнесёнными словами и событиями окружающего мира - о магической силе слова: Talk of the devil, and he is bound to appear; Never speak ill of the dead. Подобная связь является отражением мифологического сознания, в котором слово является не условным обозначением некоторого предмета, а его частью (Мечковская 1998: 42).

Отрицательные коннотации многословия в английских пословицах объясняется повышением вероятности присутствия в речи отрицательно оцениваемых лжи (In many words, a lie or two may escape; In many words, a truth goes by; He that talks much lies much) либо ошибки, неверной информации (He that talks much errs much), а также снижением «качества» речи (Flow of words is not always flow of wisdom).

Также внимание обращается на неэффективность деятельности словоохотливых людей (Great talkers fire too fast to take aim; The eternal talker neither hears nor learns), их неумение хранить тайны (Great talkers are like leaky pitchers, everything runs out of them). Также многословие является признаком никчемных (The talk of idle persons is never still), не умеющих правильно говорить (Many speak much who cannot speak well) и ленивых либо бросающих слова на ветер (The greatest talkers are the least doers; Great barkers are no biters) людей; и, наоборот, немногословие является признаком мудрости (Who knows most, speaks least).

Негативные коннотации также относятся к возможной передаче информации, не предназначенной для других, посредством речи (Tell not all you know, all you have, or all you can do; Whom we love best, for them we can say least). Немотивированное императивное суждение Say well or be still призывает к одобряемому речевому поведению.

В пословицах представлена оппозиция говорить-слушать, при этом слушание маркировано положительно, а говорение - отрицательно: Hear much, speak little; Keep your mouth shut and your ears open.

В английских пословицах также присутствуют негативные коннотации речи на фоне сравнения с физической деятельностью. Результат речевой деятельности не в состоянии утолить голод (Fair words fill not the belly; He who gives fair words, feeds you with an empty spoon), не может заменить физические действия (Fair words will not make the pot play) либо предметы (Good words fill not a sack), либо служить в качестве платёжного средства (Talk is but talk; but `tis money buys land; Talking pays no toll). Речевая деятельность легче физической (Easier said than done), и ценится ниже (Save your breath to cool your porridge; Doing is better than saying; It is better to do well than to say well; A little help is worth a deal of pity; Good words without deeds are rushes and reeds). Результаты физической деятельности, в отличие от речевой, наглядны: Deeds will show themselves, and words will pass away.

Таким образом, представленные в паремиологических фондах двух языков паремии, имеющие отношение к концепту «язык», обладают как положительными, так и отрицательными коннотациями, при этом коннотация относится к языку как органу речи либо к говорению. Тем не менее, негативные коннотации присутствуют в гораздо большем количестве пословиц (позитивные коннотации присутствуют в 9 русских и 8 английских пословицах, негативные - в 74-х русских и 53-х английских, не считая группы русских пословиц с комплексной оценкой языка, отсутствующую в английском паремиологическом фонде). В обеих лингвокультурах отрицательная оценка даётся многословию, в целом положительная - молчанию. Во многих пословицах представлено пренебрежительное отношение к результатам говорения, особенно по сравнению с результатами практических действий. Вместе с тем подчёркивается могущество языка; присутствует вера в магическую силу слова. Заметим, что в пословицах представлены как позитивные, так и негативные коннотации, связанные с этим представлением.

В мотивации оценочных коннотаций в русской и английской паремиологии можно выделить этноспецифичные черты. Если в русских паремиях источником положительной коннотации языка как органа речи может служить сама его возможность влиять на окружающий мир и людей, то в английских паремиях положительно оценивается роль языка и речи как инструмента приобретения жизненных благ.

3.2 Образная составляющая

3.2.1. Образная составляющая в текстах

По С.Г. Воркачеву, образный компонент концепта составляют различные образные ассоциации, коннотативные и метафорические, которые окружают понятийное ядро концепта, как ядро кометы окружено газовым облаком. Он опредмечивает в языковом сознании когнитивные метафоры, через которые постигаются абстрактные сущности (Воркачёв 2002а: 83).

Образная составляющая концепта «язык» формируется когнитивными метафорами, основной из которых является, вероятно, перенос имени «язык» с артикуляционного органа на знаковую систему (Воркачев-Полиниченко 2003: 178).

В.П. Москвин выделяет следующие типы классификации метафор: семиотическую, структурную и функциональную (Москвин 1996). Рассмотрим метафоры языка, классифицированные в функциональном аспекте.

Н.Д. Арутюнова выделяет следующие типы функциональной языковой метафоры: 1) номинативная, состоящая в замене одного дескриптивного значения другим; 2) образная, рождающаяся вследствие перехода дескриптивного значения в предикатное; 3) когнитивная, возникающая в результате сдвига в сочетаемости предикатных слов; 4) генерализирующая метафора - конечный результат когнитивной метафоры, стирающая в лексическом значении слова границы между логическими порядками (Арутюнова 1999: 366).

Перенос названия с анатомического органа на коммуникативную знаковую систему является ярким, но единственным примером номинативной метафоры в обоих языках (язык, tongue, language).

Образная метафора языка, реализующаяся в синтаксически исходной предикативной модели n P n, является малопродуктивной: она отсутствует в исследованных русских текстах, в английском же языке она реализуется единичными примерами: Language is nothing more than a weapon to you and, thus, you test my armor (Herbert 1969), I operate a machine called language (ibid.). Очевидно, образные метафоры языка как знаковой системы являются неологическими, авторскими (см.: Москвин 1996: 107).

Анализ когнитивных метафор языка в русских и англоязычных текстах, проведённый согласно семиотической классификации по вспомогательному субъекту сравнения, выявил наличие следующих типов семантического переноса: пространственной метафоры, реиморфной («вещной») метафоры и биоморфной (включая антропоморфную) метафоры (о классификации метафор по вспомогательному субъекту сравнения см.: Москвин 1996: 105-106).

В русских текстах наиболее частотна пространственная метафора языка (83% от всех случаев употребления когнитивных метафор языка). По словам Ю.С. Степанова, «нет ничего более естественного, как представлять себе язык в виде пространства или объёма, в котором люди формируют свои идеи» (Степанов 1985: 3). В русском языковом сознании язык представляется как пространство особого рода - хранилище (см.: Демьянков 2000: 202-203) букв, слов, выражений и образов: Японцы не имеют в своем языке буквы "л" и заменяют её буквой "р" (Новиков-Прибой 1985: 471); Вот уже сотни лет, как это слово в его военном смысле исчезло из нашего языка (Гуляковский 1995: 130); Только несколько слов в нашем языке осталось от этих племен (Толстой 1972а: 65); В русском языке для такой ситуации есть точное выражение: не по чину берешь (Суворов 2003: 340).

Язык как хранилище характеризуется по составу содержимого, может быть богатым или бедным: Например, у каждого народа Земли с подъемом культуры шло обогащение бытового языка, выражавшего чувства, описывающего видимый мир и внутренние переживания (Ефремов 1989б: 129).

Биоморфная метафора представлена незначительным числом употреблений (11%). Идиоэтнические языки представляются живыми либо мёртвыми: Он, алкая новых эзотерических знаний, жадно погрузился в собственно турецкие, иудейские, армянские, египетские, арамейские инкунабулы, а также и свитки на прочих мертвых и полумертвых языках, числом до десяти, которыми владел в совершенстве (Звягинцев 2004г: 326).

Антропоморфная метафора как подвид биоморфной используется при уподоблении языка человеку, наделению его собственной волей: Кормчие драккаров и более значительные викинги, офицеры на современном языке, получили от сеньора наделы первого класса, горды, корты, или курты, из каких слов французский язык сделал "кур"… (Иванов 1985: 442).

Реиморфная метафора, встречающаяся еще реже, чем биоморфная (6%), представлена «жидкостным» типом метафоры: Так, язык нового мира тончайшей материей вливался в сознание, и оно тяжелело (Толстой 1972а: 62). По языку можно путешествовать, как по морю или океану: Моряк неудержимо мчался фордевиндом по неизведанным безднам великорусского языка (Толстой 1972б: 220).

К реиморфной метафоре можно также отнести осмысление языка как барьера: Вот только непреодолимый барьер цветистого испанского языка словно провел невидимую черту между ним и этими людьми (Гуляковский 1995: 20).

К генерализирующей метафоре представляется оправданным отнести уподобление языка собственности: Горик не владел лапонским языком, как старожилы Нидароса (Иванов 1985: 325-326); Он отлично владел английским, немецким и французским языками (Новиков-Прибой 1985а: 57); Михаил Васильевич Паньков, редактор, писатель, работник Наркомпроса, знает Европу, владеет несколькими иностранными языками…(Островский 1985: 376). Генерализующая метафора стимулирует развитие возникновение полисемии (Арутюнова 1999: 366), и в данном случае новое, переносное лексическое значение, зафиксированное в словарях, получил глагол владеть.

Как и в русском языке, среди английских когнитивных метафор наиболее часто встречается пространственная: язык представляется хранилищем слов и выражений: Any word in the language (in principle this applied even to very abstract words such as IF or WHEN) could be used either as verb, noun, adjective, or adverb (Orwell 1949); In my language we have a word - ahimsa (Clarke 1982); It's a word from one of the old languages of my mother's people (Herbert 1978); Their language was full of such sayings (Anderson 1926).

Язык как коллекция слов и выражений характеризуется по своему составу: The little children, who could not speak English, murmured comments to each other in their rich old language (Cather 1918); The English language is the richest in the world, and yet somehow in moments when words count most we generally choose the wrong ones (Wodehouse 1920); Italian, though less elegant, is, for the purpose of writing, a richer language than French, and an even subtler; and the sound of it spoken is as superior to the sound of French as a violin's is to a flute's (Beerbohm 1920).

Частотность пространственной метафоры в английских текстах по сравнению с другими типами когнитивных метафор языка несколько ниже, чем частотность этого типа метафоры в русских текстах (63% по сравнению с 83% в русских текстах).

На втором месте по частоте употребления находится реиморфная метафора (20%). Язык может осмысляться как барьер или стена применительно к его роли в коммуникации: For the barrier of language is sometimes a blessed barrier, which only lets pass what is good (Forster 1905); The little Bulgarian spoke no English and little German. Between them was the wall of language (Rinehart 1914); I had been alone for almost a week, walled off from all but the most primitive communication by the barrier of language (Shaw 1975).

Как физическое тело, язык может излучать свет: Such is the fabric through which the light must shine, if shine it can - the light of all these languages, Chinese and Russian, Persian and Arabic, of symbols and figures, of history, of things that are known and things that are about to be known (Woolf 1923), а также наделяться размером: Their dreams, it would appear, ran wholly on little nations, little languages, little households, each self-supported on its little farm (Wells 1904).

Язык может уподобляться жидкости, окружающей человека: Seated between a little Bulgarian and a Jewish student from Galicia, she was almost immediately struggling in a sea of language, into which she struck out now and then tentatively, only to be again submerged (Rinehart 1914).

Ещё реже в английских текстах встречается биоморфная метафора (17%). Идиоэтнические языки представляются живыми либо мёртвыми: So it was I occupied my mind with the exact study of dead languages for seven long years (Wells 1911); The Tleilaxu had kept an ancient language not only alive but unchanged (Herbert 1984); At any rate I was just acquiring a taste for philosophy and the dead languages when my father died suddenly of a paralytic shock, and I had to set about earning a living (Buchan 1910).

Как и живые существа, языки могут рождаться: That language was born on the planet where Lazarus lived and died and lived (Herbert 1983); а также образовывать гибриды: I threatened the Sagoth leader with all sorts of dire reprisals; but when he heard me speak the hybrid language that is the medium of communication between his kind and the human race of the inner world he only grinned, as much as to say, "I thought so!" (Berroughs 1923).

Реже язык наделяется человеческими чертами - он может быть благородным: "You should read Spanish," he said. "It is a noble tongue." (Maugham 1917), он может приходить и уходить: Languages come and go (London 1909). Язык олицетворяется и в том случае, когда с ним борются: I got into the taxi and, after a short struggle with the German language, managed to make the driver understand that I wanted to be taken to a reasonably priced hotel (Shaw 1975).

Таким образом, можно констатировать отсутствие образного типа метафоры языка в исследованных русских текстах и присутствие её в англоязычных. Однако крайне малое количество выявленных образных метафор в англоязычных текстах не позволяет отметить этот факт как этноспецифически значимый.

Как в русских, так и в англоамериканских текстах представлены пространственная, реиморфная и биоморфная (включая антропоморфную) виды когнитивной метафоры языка, классифицированные по вспомогательному субъекту сравнения, при этом англоязычные тексты демонстрируют большее разнообразие метафор. В обоих языках первое место по частотности занимает пространственная метафора - представление о языке как о хранилище слов и выражений. В общем виде частотное распределение типов метафор различно: в английском языке на втором месте находится реиморфная метафора, а в русском - биоморфная. Однако разница между частотой употребления этих типов метафор не является значительной, что не даёт возможности определить различия в частотном распределении типов метафор как проявление этноспецифики.

3.2.2 Образная составляющая в паремиологии

Главной особенностью паремиологического представления образного компонента концепта «язык» является сфокусированность представлений на анатомическом языке как органе речи.

В русской паремиологии наиболее часто встречается персонификация анатомического языка. Язык представляется автономным органом, обладающим собственным сознанием: Язык поит и кормит, и спину порет; Язык хлебом кормит и дело портит; Язык до Киева доведёт и до кия; Язык доведёт до кабака; Свой язык - первый супостат; Язык до добра не доведёт. В части пословиц противопоставляются язык и голова, символизирующая здесь собственно человеческую личность (Язык голову кормит (он же и до побоев доводит); Язык лепечет, а голова не ведает; Язык болтает, а голова не знает; Язык языку ответ даёт, а голова смекает), а также язык как орудие речи и ум как орудие мысли (Язык наперёд ума рыщет). Неотъемлемым качеством языка как субъекта является болтливость: Язык языку весть подаёт; Язык без костей - мелет; Язык - балаболка; Язык мягок: что хочет, то и лопочет (чего не хочет, и то лопочет); Что знает, все скажет, - и чего не знает, и то скажет (о языке); Язык блудлив, что коза; Язык, что вехотка: всё подтирает; Язык - жернов: мелет, что на него ни попало; Бабий язык - чёртово помело; Язык ворочается, говорить хочется; Язык без костей, во все стороны ворочается; До чего язык не договорится!

Действие языка неотвратимо: От языка не уйдешь; Язык везде достанет; Бабий язык, куда не завались, достанет.

Иногда можно наблюдать своего рода смысловую инверсию - не язык ворочается во рту человека, а язык «ворочает» человеком: Язык мал, великим человеком ворочает. Здесь язык не только автономен, но и приобретает власть над говорящим. В аналогичных пословицах подчёркивается могущество языка: Мал язык - горами качает; Мал язык, да всем телом владеет; Язык царствами ворочает. Язык сравнивается со знаменем по силе своего воздействия на человека: Язык - стяг, дружину водит.

Языку как органу речи приписывается острота (Он зубаст, он остёр на язык; У него язык как бритва), откуда речевая деятельность может описываться как процесс резания (Бритва скребёт, а слово режет). Также присутствует сравнение языка с оружием: Не ножа бойся, языка.

В паремии Язык телу якорь язык прямо сравнивается с якорем, тем самым тело сравнивается с кораблём.

Говорение сравнивается с ходьбой, при этом язык выступает аналогом ноги: Лучше ногою запнуться, нежели языком.

На языке рождаются слова и уходят в пространство как материальные объекты, вернуть их невозможно: Коня на вожжах удержишь, а слова с языка не воротишь; Слово не воробей: вылетит - не поймаешь. Таким образом, речь наделяется качествами материи, что уже было отмечено исследователями: «наивная картина мира оперирует словами, как вещами» (Кашкин 2002: 21-22); «для русской традиции характерно материализованное восприятие слова» (Мазалова 2001: 57).

Язык как орган речи и сама речь представляются малоценным товаром: На язык нет пошлины; Со вранья пошлины не берут.

В английском паремиологическом фонде относительно большим числом паремий представлено сравнение языка с оружием: A good tongue is a good weapon. Женский язык уподобляется мечу: A woman's sword is her tongue, and she does not let it rust. Уподобление языка оружию может описываться через его функции: He that strikes with his tongue, must ward with his head; The tongue breaks bone, and herself has none; Under the tongue men are crushed to death. Также языку приписывается способность жалить: The tongue stings; The tongue is more venomous than a serpent's sting; There is no venom to that of the tongue и резать: The tongue is not steel, yet it cuts.

Представляется, что представленное в английской паремиологии сравнение языка с оружием имеет отношение к выявленной Дж. Лакоффом и М. Джонсоном метафоре ARGUMENT IS WAR «СПОР -- ЭТО ВОЙНА» (Лакофф-Джонсон 1990: 387). Спор происходит при помощи языка, язык является одновременно средой и орудием спора.

Исходя из островного положения Англии и высокой занятости населения в области мореплавания, представляется естественным, что в английской паремиологии язык сравнивается с рулём корабля: The tongue is the rudder of our ship, при этом подчёркивается важная роль языка в жизни человека.

Реже представлена персонификация языка. Язык обладает свободной волей (Tongue talks at head's cost) и способен убежать от владельца: Let not your tongue run at rover; Let not thy tongue run away with thy brains. Вместе с тем во власти человека этого не допустить.

Таким образом, в английской и русской паремиологии представлено наделение языка как органа речи автономным сознанием и функциями оружия. В английской паремиологии количественно преобладают паремии с уподоблением языка оружию, а в русской - с персонификацией языка.

3.2.3 Образная составляющая во фразеологии

Как отмечает В.Н. Телия, «система образов, закрепленных в фразеологическом составе языка, служит своего рода «нишей» для кумуляции мировидения и так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о её культурно-национальном опыте и традициях» (Телия 1996: 215). Кроме того, национально-культурную специфику фразеологизмов обусловливает стереотипность, символичность или эталонность образного основания фразеологизмов (Телия 1996: 250).

Материалом для исследования представления о языке в русской фразеологии являются фразеологический словарь русского языка (ФСРЯ), а также толковые словари, содержащие фразеологизмы (БТСРЯ; Даль 2001; Ожегов 1960).

Образный компонента концепта «язык» представлен во фразеологии главным образом через персонификацию анатомического языка как органа речи.

Языку приписывается обладание некоторым сознанием, он склонен продуцировать речь в качестве своей имманентной функции, и ему можно дать возможность действовать самостоятельно (давать волю языку, распускать язык). Но во власти человека управлять своим языком: держать язык за зубами, держать язык на привязи, придерживать язык. Внешние обстоятельства (но не сам говорящий человек) могут развязывать язык либо связывать язык, могут заставлять язык произносить что-либо: тянуть за язык, черт дернул (меня) за язык.

Физическое состояние языка обуславливает желание говорить: язык чешется. Речь возникает от движений языка: болтать языком, трепать языком, молоть языком, бить языком, чесать языки, чесать языком, язык не поворачивается. Как отмечает В.М. Мокиенко, от частого употребления обороты болтать языком, трепать языком и молоть языком утратили второй компонент (Мокиенко 1999: 79).

Состояние языка сказывается на речи: язык заплетается, и, с другой стороны, что-либо выговариваемое с трудом причиняет неудобства языку: язык сломаешь. Чтобы прекратить говорить, нужно остановить язык, заставить его быть неподвижным: прикусить язык, наступить на язык. Язык отвечает за способность говорить вообще: язык отнялся, проглотить язык, отсохни (у меня) язык, язык прилип (присох) к гортани; отсюда пожелание болезни языка для прекращения речи: типун тебе на язык.

Особенности речевого поведения человека описываются через физические характеристики его языка. Чем длиннее язык у человека, тем он болтливее и разговорчивее: длинный язык, укоротить язык. У болтливых также язык без костей. Болтливый человек слаб на язык. Устройство языка сказывается на речевой деятельности: язык плохо (хорошо) подвешен (привешен). При описании особенностей речевого поведения приписываемые языку качества могут характеризовать как самого говорящего человека (остер на язык, злой на язык), так и его язык как генератор речи (острый язык, злой язык).

Во фразеологическом представлении слова и речь вообще образуются на языке и находятся на нём в момент говорения: попадать на язык кому-н., проситься на язык, приходить на язык кому-н., не сходить с языка, слова не идут с языка, вертеться на языке.

Таким образом, язык представляется относительно автономным говорящим субъектом.

Язык как этноспецифическая система коммуникации получает переносное значение в ФЕ общий язык и говорить на разных языках. Актуальным признаком в данном случае становится способность понимания друг друга коммуникантами, говорящими на одном идиоэтническом языке, отсюда смысл нахождения взаимопонимания в данных ФЕ. Тот же признак актуализируется в ФЕ говорить русским языком, т.е. говорить понятно.

Что касается оборота говорить на ломаном языке, то его связь с ФЕ язык сломаешь не представляется бесспорной: возможно, это калька с немецкого выражения gebrochene Sprache (см.: Левонтина 2000: 286). Данная ФЕ всегда употребляется для обозначения конкретного говорения и характеризует используемый в речи язык с позиций его нормативности, при этом его реифицируя.

Особенности речевого поведения характеризуются через использование говорящим слов (бросаться словами, играть словами, боек на слова, за словом в карман не лезет (ходит), владеть словом). Таким образом, слова как единицы речи и, следовательно, сама речь представляется материальными объектами.

Отмеченное восприятие речи как материи и слов как материальных объектов, с одной стороны, можно соотнести с представлением о магической функции речи (см.: Мечковская 1997: 41-44), так как «в традиционной народной культуре… слово магично по своей природе» (Никитина 2000: 560), а, по выражению Э. Сепира, «для нормального человека всякий опыт… пропитан вербализмом» (Сепир 1993б: 227-228), а с другой стороны - с древним индоевропейским синкретизмом значений «говорить» и «делать» (подробнее см.: Мечковская 2000а: 371-372). Как отмечает В.В. Колесов, «в устной народной культуре сказал - одновременно значит и «сделал, исполнил». Искусственное отсечение одного действия от другого грозит неисчислимыми бедами и немедленно отражается в мире» (Колесов 1999: 127).

Материалом для исследования представления о языке в английской фразеологии являются фразеологический словарь английского языка А. Кунина (Кунин 1967), а также английские толковые словари и словари паремий, в которые включены фразеологизмы (CODP; Apperson 1993; Fergusson 1983; WNCD; WNWD).

В английской фразеологии, как и в русской, может быть отмечена персонификация анатомического языка как органа речи.

Анатомический язык, представляемый как орган речи, персонифицируется; на него переносятся характеристика речевого поведения говорящего индивида: a bad (caustic, dangerous, wicked, уст. shrewd) tongue, keep a civil tongue at one's head.

Язык наделяется собственной волей; его неотъемлемое свойство и функция - говорить: если дать ему волю, результатом будет речь: loose somebody's tongue, give tongue / throw one's tongue. Свободный язык - болтливый язык (a loose tongue). Слова рождаются на языке и находятся на языке же в момент говорения: to be (to have it) at the tip of one's tongue, on the tongues of men. Речь возникает в результате движений языка (set tongues wagging, wag one's tongue, tongue-twister), и, чтобы молчать, нужно не давать ему двигаться: keep a still tongue at one's head, hold one's tongue, keep one's tongue between one's teeth, tie somebody's tongue, tongue-tied. Язык может отказаться говорить по собственной воле (his tongue failed him). Замолчать и лишиться языка - синонимы (lose one's tongue).