Для большей наглядности мы изобразили полевую структуру концепта в схеме:

На данной схеме становится более очевидно, что границы зон, полей концепта в языке оригинальных произведений и в языке перевода сказок не всегда совпадают, что свидетельствует о различиях в языковых картинах мира. Однако очевидна также и значительная степень сходства в полевых структурах концепта для разных языков, что можно объяснить универсальностью исследуемого концепта.

3.2 Анализ концепта «смерть»

Концепт «death» - «смерть» рассматривается нами как фрейм, т.е. «пакет» информации, знания о данном процессе. В этом фрейме необходимо выявить отдельные компоненты - терминальные узлы фрейма.

Прежде чем приступить к анализу терминальных узлов, заметим, что смерть в английских народных сказках действительно представляется как некий процесс. Доказательством этого утверждения служит тот факт, что в лексическом материале, репрезентирующем этот концепт, преобладают глаголы либо словосочетания, основную семантическую нагрузку в которых несёт глагол. Из 51 проанализированной нами единицы репрезентации концепта «смерть» 35 составляют глагольные единицы, 16 - субстантивные. Для перевода сказок на русский язык также характерна данная особенность: данные практически идентичны - 36 глагольных единиц, 15 - субстантивных. На процессуальность указывает ещё одна особенность: в английских текстах существительное «death» часто дополняется другим существительным

– «destruction»; а глагол «to kill» часто заменяется глаголом «to destroy»: 1) «you shall witness this giant Thunderdell's death and destruction» [Hartland, 1890: 14]; 2) «One day Jack, happening to be present at the town hall when the magistrates were sitting in council about the giant, asked what reward would be given to the person who destroyed him» [Hartland, 1890: 4]. Объясняется это тем что существительное «death» и глагол «to kill» акцентируют внимание на результате, в то время, как существительное «destruction» и глагол «to destroy» указывают на процесс. Что касается перевода на русский язык, то такое чёткое разграничение между процессом и результатом мы в данных примерах не наблюдаем, даже наоборот, внимание акцентируется на результате: 1)

«увидите, как я расправлюсь с великаном Тандэрдэлом» [Хартленд, 2007: 28];

2) «Однажды Джек случайно оказался в городской ратуше, когда магистрат обсуждал, что делать с великаном и какую награду предложить тому, кто его уничтожит» [Хартленд, 2007: 19]. Несмотря на то, что в русском языке акцент сделан на результате, в оригинале подчёркивается процессуальность, продолжительность действия, которая даже противопоставляется результату. В своём исследовании мы ориентируемся в первую очередь на оригинал, поэтому процессуальность будем рассматривать как характеристику концепта «смерть».

Для выделения терминальных узлов фрейма «death» в текстах сказок и в их переводах, рассмотрим лексическое значение самого слова «death», которое служит названием, номинативом концепта. Как в английском, так и в русском языке смерть ассоциируется с концом жизни (ср: «the end of life of a person or animal» [Longman Dictionary of Contemporary English Online] и «прекращение жизни» [Ожегов, 1984: 653]). Уже в самом определении в англоязычном словаре подчёркивается первый компонент исследуемого фрейма - живое существо. В определении С.И. Ожегова этот компонент явно не присутствует, однако ы можем его домыслить, поскольку словосочетание «прекращение жизни» имеет значение только для живых существ, поскольку жизнь - только их характеристика. При этом имеем ввиду объект смерти, т.е. того, над кем она совершается. Здесь следует упомянуть сюжетную особенность английских народных сказок: читатель чаще сталкивается с феноменом насильственной, а не естественной смерти. Следовательно, помимо объекта мы можем говорить и о субъекте смерти, т.е. о том, кто убивает, совершает действие над объектом. Обратимся к текстам сказок и проанализируем, как проявляет себя данный компонент концепта в языке произведений. Поскольку смерть в сказках выступает в качестве результата борьбы добра со злом, то и «участников» как компонент фрейма «смерть» можно охарактеризовать как представителей борющихся сторон. В целом мы встречаемся с двумя ситуациями: 1) объект - отрицательный герой, субъект - положительный; 2) объект - положительный герой, субъект - отрицательный.

При этом положительный персонаж, выступая и как субъект (убийца), и как объект (жертва) смерти, в сказках обычно характеризуется как хитрый, находчивый, проворный, сообразительный. Отрицательный персонаж (и как субъект, и как объект смерти) описывается как страшный, жестокий, свирепый, злой. Таким образом, в сказках не прослеживается осуждение положительного героя за убийство, отрицательный же герой не вызывает сочувствия, даже став жертвой.

В этом контексте интерес представляет название одной из наиболее известных английских народных сказок - «Jack - the Giant-Killer». В названии сказки мы встречаем один из анализируемых нами компонентов фрейма «смерть» - субъекта. Первое словарное соответствие слова «killer» в англо- русских словарях - “убийца”. И в английском, и в русском языках это образованные от глаголов существительные, подчёркивающие совершаемое действие - «to kill - убивать». Однако слово «убийца» несёт в себе отрицательную коннотацию. В сказке же Джек - герой положительный, спасающий всех от жестокости великанов. Поэтому при переводе на русский язык названия сказки Н. Шершевская решила назвать Джека - «победителем великанов». Современный переводчик Л.А. Игоревский пришёл к другому решению, назвав сказку «Джек - истребитель великанов», что на наш взгляд тоже оправдано. В корпусе русского языка мы нашли следующие словосочетания со глаголом «истреблять»: истреблять скуку, истреблять собак, истреблять врагов, истреблять пиратские гавани, истреблять предрассудки. То есть под истреблением в русском языке подразумевается уничтожение чего-то плохого, вредного. Поэтому и перевод слова «killer» словом «истребитель» вполне оправдано.

Когда мы встречаемся в сказках с феноменом насильственной смерти, и объект, и субъект могут быть выражены эксплицитно. При этом если объект смерти, как сказано выше, - это всегда живое, одушевлённое существо, то субъектом смерти может выступать и неодушевлённый предмет. В первом случае, когда субъект - существо живое, он выступает в качестве активного деятеля, совершающего определённые действия для убийства другого. Эта особенность отражена и в переводе:

Когда же мы встречаемся с субъектом - неодушевлённым предметом, наше внимание фокусируется не на его действиях, а на других аспектах и компонентах фрейма «смерть». Например: «the pot tumbled over, and scalded her to death» [Jacobs] - «чугунок опрокинулся и обварил Титти насмерть» [Шершевская, 1957: 47]. В данном примере внимание читателя концентрируется не на субъекте как деятеле, а на причине смерти, хотя формально слово, выражающее субъекта, является подлежащим, а глаголы, выражающие его действия, стоят в предложении на месте сказуемых. Но мы обращаем внимание не на грамматическую сторону построения предложения, а на семантику слов, которая и заставляет нас переключить внимание с действия и деятеля на причину.

Часто, несмотря на то, что в тексте сказок подразумевается насильственная смерть, субъект не упоминается. В таких случаях акцент также перемещается на другие компоненты исследуемого фрейма - чаще всего на причину или способ смерти. Так, например, в указанных случаях часто употребляются словосочетание «to lose one's head»: 1) "You must show me that handkerchief to-morrow morning, or else you will lose your head." [Hartland, 1890: 10]; 2) “…whoever would watch one night with his daughter, and neither sleep nor slumber, should have her the next day in marriage; but if he did either he should lose his head” [Хартленд, 2007: 18]. В этих примерах объект выражен эксплицитно, субъект не указывается, но внимание акцентируется на причине смерти - потере головы. Пословный перевод указанного словосочетания на русский язык невозможен, поскольку фразеологизм «потерять голову» в русском языке имеет значение «влюбиться». Однако переводчикам удалось сохранить указанный компонент фрейма в переводе: 1) «Завтра утром покажете мне этот платок, иначе не сносить вам головы » [Хартленд, 2007: 25]; 2) «…любой, кто проведет ночь, охраняя его дочь, и при этом не заснет и даже не задремлет, на следующий же день женится на ней, но если заснет, то ем у о тр убят го лову » [Хартленд, 2007: 31]. В первом случае переводчику удалось сохранить указание на причинность и отсутствие указания на субъекта с помощью антонимического перевода и подбора устойчивого словосочетания с необходимым значением - «не сносить головы». Во втором случае проблему отсутствия указания на субъекта в английском языке переводчик решает с помощью построения фразы в форме неопределённо-личного предложения с глаголом в форме третьего лица множественного числа. Причинность также сохраняется, однако здесь можно говорить о модуляции - смысловом развитии: герой «теряет голову» - умирает, т.к. ему отрубают голову. Этого компонента нет в английском тексте, однако употребление его оказывается оправданным в русском тексте.

Таким образом, субъект и объект как компоненты фрейма «смерть» в текстах сказок могут выражаться и характеризоваться по-разному. Объект - всегда живое существо. Субъект может быть как живым существом, так и неодушевлённым предметом, может и вовсе не указываться. Отсутствие указания на субъект всегда компенсируется тем, что внимание акцентируется на другом компоненте исследуемого фрейма. Все указанные особенности и характеристики такого компонента фрейма «смерть», как «участники», включающего в себя, как мы уже отметили субъекта и объекта, удачно и полно переданы в переводе на русский язык.

В семантике слова заложен ещё один из компонентов - терминальных узлов исследуемого концепта «смерть», раскрывающий его сущность, а именно переход из состояния бытия в состояние небытия. При этом само слово «death» служит как бы своего рода точкой, пределом, до которого можно дойти, которого можно достичь. Рассмотрим примеры, подтверждающие высказанное нами положение. Так, сказке «Jack - the Giant-Killer» мы встречаем такое предложение: «…he found three fair ladies <…> almost starved to death» [Hartland, 1890: 6]. В этом примере названный нами оттенок значения передаётся с помощью предлога «to»: смерть оказывается состоянием, до которого может довести голод, до которого буквально можно проголодаться. Здесь можно говорить о качественном переходе - из состояния жизни в состояние смерти. В переводе на русский язык этого предложения передать данный компонент значения не удалось, это не позволяют сделать нормы сочетаемости языка. В двух рассматриваемых нами переводах этой сказки переводчики сделали акцент на причинности смерти. Н. Шершевская перевела данное предложение следующим образом: «он нашёл трёх прекрасных девушек; они <…> умирали с голоду» [Шершевская, 1957: 126]. Другой переводчик при передаче данной фразы на русский язык решил отказаться от употребления слова «смерть» и обратиться к приёму антонимического перевода: «Джек <…> нашел там трех прекрасных дам, <…> едва живых от голода » [Хартленд, 2007: 21]. В обоих случаях мы не можем говорить о передаче исходного оттенка значения, указывающего на качественный переход, когда мы говорим о смерти, однако указание на причину переводчикам сохранить удалось. Первый перевод мы считаем более удачным, поскольку фраза, использованная в нём, соответствует правилам сочетаемости русского языка. Что касается второго варианта перевода, то с точки зрения передачи значения и смысла он не уступает первому, однако русскому читателю привычнее будет фраза «едва живые от страха». Следовательно, нарушены нормы лексической сочетаемости русского языка, соблюдение которых - один из важнейших атрибутов адекватного перевода.

В этом же примере мы встречаемся ещё с одним компонентом концепта «смерть» - продолжительность во времени. Данный компонент также передаётся предлогом «to», у которого, таким образом, в рассматриваемом примере проявляется два значения - пространственное и временное, а также наречием «almost». В русском переводе Н. Шершевской продолжительность во времени как компонент фрейма «смерть» передана употреблением глагола в несовершенном виде - «умирали». Что касается второго варианта перевода, в нём названный компонент исследуемого фрейма вербально не передан, показан только результат процесса, длившегося до появления героя сказки -

«дамы, едва живые от голода». Однако человеческий мозг, воспринимая данную фразу, всё же домысливает тот процесс, который ей предшествовал. Следовательно, можно говорить об имплицитности временного компонента в данной фразе.

Оттенок значения, указывающий на переход объекта из состояния бытия в состояние небытия, мы встречаем в примере, уже рассмотренном нами ранее, но с другой позиции: «the pot tumbled over, and scalded her to death» [Jacobs] - «чугунок опрокинулся и обварил Титти насмерть » [Шершевская, 1957: 47]. В данном случае в английском тексте объект не сам доходит до состояния смерти, поскольку есть указание на субъект, который и изменяет состояние объекта. В переводе Н. Шершевской анализируемый нами оттенок значения передан довольно полно, поскольку наречие «насмерть» имеет значение «до смерти», что является дословным переводом фразы «to death». В данном контексте нормы лексической сочетаемости русского языка позволили переводчику полно и верно передать компонент, содержащийся в концепте «смерть». Несмотря на то, что конструкции английского предложения в предыдущем и в данном примере схожи, во втором случае компонент продолжительности во времени отсутствует, а смерть дана как результат. Вероятно, это связано с тем, что в данном примере не присутствует дополнительных наречий, указывающих на продолжительность во времени и дополняющих предлог «to».

Ещё один случай употребления фразы с аналогичным оттенком значения мы встречаем в сказке «Nix Nought Nothing» - «Ничто-Ничего» в переводе Н. Шершевской: But they sent for the hen-wife and put her to death [Jacobs]. В этом примере переводчик подобрала для выделенной фазы устоявшееся соответствие в русском языке: «Птичницу казнили» [Шершевская, 1957: 107]. Очевидно, что подобранный эквивалент не передаёт анализируемый компонент английского концепта «death» - смерть как предел, до которого можно дойти или к которому можно приблизить. Однако в этом примере ярко проявляется различие отображения исследуемого концепта в исходном языке и языке перевода. Переводчик не мог принять более удачное решение, чтобы передать рассматриваемый компонент концепта просто потому, что в русском языке компонент концепта - изменение состояния объекта, движение к смерти как к некому пределу - не вербализуется в соответствиях для фразы «put somebody to death».

Другой яркий пример выражения во фрейме «смерть» компонента предела, после которого совершается качественный переход, мы находим в сказке «Jack and His Golden Snuff-Box» - «Джек и золотая табакерка»: «…be sure not to open it till you are near your death» [Jacobs]. С помощью предлога «near» в данном примере вербализуется не только названный нами компонент, но и пространственное осознание концепта «смерть», т.е. смерть уже воспринимается не только как предел, к которому можно приблизиться по времени, но и предел, до которого можно дойти в пространстве. В переводе Н. Шершевская мастерски передаёт указанный компонент значения - переводчик подбирает фразеологическую единицу русского языка, значение которой во фразеологическом словаре [Ларионова, 2014: 218] определяется как «очень близка к определённому состоянию»: «Только смотри, не открывай её пока не окажешься на волосок от смерти » [Шершевская, 1957: 65]. Однако впоследствии переводчик оказывается привязанной к этому фразеологизму при переводе фразы из той же сказки: «I never was so near my death as I am now» [Jacobs]. Приняв решение сохранить употреблённый ранее вариант перевода, переводчик в данном случае добавляет усилительно-выделительную частицу «вот так», т.е. переводит союз «so… as» дословно, что, несомненно, не препятствует передаче пространственного значения, однако делает перевод в некоторой степени неуклюжим: «… никогда я не был вот так на волосок от смерти, как сейчас» [Шершевская, 1957: 66]

О наличии компонента изменения состояния у концепта «смерть» в английских народных сказках свидетельствует ещё один пример из сказки «Ничто-Ничего»: «no sooner was he let in than he fell down dead asleep upon a bench in the hall» [Jacobs]. В этом предложении две лексемы свидетельствуют о перемене состояния: глагол «fall down» и прилагательное «asleep». Глагол указывает на изменение положения предмета в пространстве - падение, а прилагательное говорит об изменении качественного состояния предмета. При этом смерть трактуется как сон. Перевод данного предложения звучит следующим образом: «и только он вошёл, как упал на скамью и заснул мёртвым сном» [Шершевская, 1957: 105]. Переводчик подобрала для данной русское соответствие, устойчивое словосочетание, часто используемое в фольклорных текстах и в полном объёме передающее все компоненты значения, имеющиеся в оригинале.

Ещё один пример, ярко иллюстрирующий такой терминальный узел фрейма «смерть» как переход из одного состояния в другое, а также раскрывающий в полной мере представление о смерти как о процессе мы встречаем в той же сказке - «Ничто-Ничего»: «a big, big wave that grew, and that grew, till it reached the giant's waist and then his neck, and when it got to his head, he was drowned dead, and dead, and dead indeed» [Jacobs]. В данном случае указание на длительность процесса происходит с помощью повторов слов, которые не относятся напрямую к концепту «смерть» - прилагательного «big», и глагола «grew». Кроме того, мы замечаем постепенность, поэтапность процесса - увеличение уровня воды, что отражается в том, до какого предела поднялась волна. В конце предложения, акцентируя внимание на результате - произошедшем изменении состояния, повторяется страдательное причастие прошедшего времени «dead», подчёркнутое наречием «indeed». В переводе сохранено указание на продолжительность процесса с помощью того же приёма - повтора глагола несовершенного вида. Поэтапность и постепенность также находят в переводе своё выражение с помощью тех же средств, что и в оригинальном тексте - наименования частей туловища, до уровня которых поднимается волна; помимо этого, на постепенность и поэтапность указывает и повторяющееся наречие «потом». Результативность же процесса показана в переводе не многочисленно повторяющейся лексемой, концентрирующей в себе значение смерти, а короткой фразой, указывающей и на причину, и на результат и содержащей глагол совершенного вида в форме прошедшего времени: «Она всё росла и росла; вот покрыла великана по пояс, потом по шею; добралась до темени, и великан захлебнулся» [Шершевская, 1957: 105].

Итак, проанализировав перечисленные выше примеры, мы приходим к выводу, что ещё одним компонентом фрейма «смерть» в английских народных сказках выступает переход объекта из состояния бытия в состояние небытия, причём смерть во всех случаях выступает как некий предел, преодолев который, объект претерпевает качественные изменения. Для того, чтобы добраться до этого предела, необходимо преодолеть путь как во времени, так и в пространстве.

Ещё один терминальный узел фрейма «смерть», встречающийся в английских народных сказках - причинность. В некоторых уже рассмотренных выше примерах мы отмечали указание на неё. Например, наше внимание переходит на причину смерти, когда реализуется феномен насильственной смерти, но субъект не называется или же субъект является неодушевлённым предметом. Такие примеры уже был рассмотрен нами выше.

В проанализированных нами примерах причиной смерти выступали: казнь (they <…> put her to death), казнь через отсечение головы («You will lose your head»), голод («almost starved to death»), несчастный случай, повлекший за собой сильный ожог («the pot tumbled over, and scalded her to death»). Однако этими примерами передача причинности концепта «смерть» в английских народных сказках не исчерпывается.

Можно выделить целый ряд примеров, когда причиной смерти является нанесение физического вреда человеку или иному живому существу. Особенностью английских сказок является то, что наиболее частая причина насильственной смерти в них - это повреждение головы объекта или лишение объекта головы.

Рассмотрим один из примеров, встретившихся нам в сказке «Ничто- Ничего»: «The Giant was very angry, and dashed the boy's head on the stone and killed him» [Jacobs]. Причина смерти: великан разбил голову мальчика о камень. В переводе Н. Шершевской мы читаем: «Великан очень рассердился.

Бросил мальчика на камень и убил его » [Шершевская, 1957: 103]. Можно говорить о том, что при переводе был использован приём семантического развития, а именно метонимический перенос: с части (головы) внимание переключилось на целое (мальчика). Соответственно, в русском языке причиной смерти мальчика стал его удар о камень, а в оригинале, как мы уже заметили - удар головы. Здесь вспоминаются рассуждения В. И. Хайруллина, приведённые им в книге «Перевод и фреймы». Учёный замечает особенность, характерную для английского языка, - структурирование знания о теле человека, выражающееся как раз в том, что часто внимание акцентируется не на человеке, а «на той или иной части его тела» [Хайруллин, 2010: 31]. Данную особенность английского языка учёный называет активизацией «корпорально- партитивного фрейма». В русском языке, согласно проведённому В.И. Хайруллиным исследованию, данный фрейм обычно не активизируется. Рассмотренный нами пример из сказки подтверждает высказанное учёным положение.

Ещё один пример, доказывающий данное положение, мы находим в той же сказке. Однако в данном случае в английском языке причиной смерти служит уже не удар головы, а «удар мозга»: «Then the giant was right wild and dashed his brains out on the stone» [Jacobs]. В этом случае переводчик также решила опустить данную деталь и прибегла к обобщению, не указав даже действие, повлекшее смерть мальчика: «Тут великан совсем рассвирепел - убил и этого мальчика» [Шершевская, 1957: 103].

Кроме слов «head» и «brain», мы встречаем слово «crown»: “Then the ogre fell down and broke his crown» [Jacobs] - пример из сказки «Jack and the Beanstalk». В этом примере нет указания на результат, т.е. результат - смерть

- не выражен эксплицитно, но подразумевается. Акцент смещён на причину смерти - падение и удар темечком. В переводе на русский язык, безусловно, слово «темечко» не упоминается. Указывается другая причина, схожая с той, которая констатируется в оригинале: «Людоед грохнулся на землю и сломал себе шею» [Шершевская, 1957: 92]. Таким образом, мы видим активизацию корпорально-партитивного фрейма, как называл такое явление В.И. Хайрулин, и в русском языке. Однако для сохранения норм сочетаемости русского языка слово «темечко» было заменено словом «шея». Как и в английском языке, в переводе также указывается только причина, результат же имплицирован, но его можно домыслить.

Две другие встречающиеся в сказках причины смерти героев, помимо нанесения вреда голове, упоминаются гораздо реже. Они в некотором смысле могут быть противопоставлены друг другу: первая - голод, вторая - употребление героя в пищу (обычно великанами). Мы уже анализировали пример из сказки «Jack - The Giant-Killer», где причиной несовершившейся смерти был голод: «…he found three fair ladies <…> almost starved to death» [Hartland, 1890: 6]. Рассмотрим другие примеры.

В сказке «Джек и бобовый стебель» встречается предложение, где две упомянутые нами причины действительно в контексте противопоставляются друг другу: «I may as well be broiled, as die of hunger» [Jacobs]. В данном примере совершенно логично использование пассивного залога при указании на первую причину. В русском же переводе переводчик абсолютно оправдано заменяет пассивный залог на неопределённо-личное предложение, чтобы не утяжелять грамматическую конструкцию. Союз «as well … as» заменяется в переводе сочинительным союзом «или», которому предшествует обобщение - «не всё ли равно». Таким образом, значение равнозначности действий, переданное в оригинале союзом «as well … as» эксплицируется в переводе и передаётся лексическими средствами: «И не всё ли равно: поджарят меня, или я с голоду умру?» [Шершевская, 1957: 87].

Иногда при указании на причину смерти слова, непосредственно и напрямую вербализующие концепт «смерть» не употребляются. Так, например, звучит угроза великана в сказке «Ничто-Ничего»: «I'll have you for my supper!» [Jacobs]. В переводе также нет слов, указывающих на смерть, однако из произнесённой великаном фразы ясно, что герой погибнет:

«Попадёшь мне на ужин!» [Шершевская, 1957: 104]. Здесь можно говорить об указании на причину без упоминания результата.

Иногда при проявлении такого компонента фрейма смерть, как причинность, активизируется другой компонент, не упоминавшийся и не рассматриваемый нами ранее, - оценочность, т.е. эмоциональная оценка происходящего автором. Проявляется данный компонент в употреблении эмоционально-окрашенных слов. Рассмотрим пример: "We are kept here," said one, "till such time as the giants have a wish to feast, and then the fattest among us is slaughtered! And many are the times they have dined upon murdered men!" [Hartland, 1890: 13]. В данном примере оценочность проявляется в употреблении двух глаголов: «to feast» и «to be slaughtered». В первом случае негативное отношение к смерти проявляется в том, что смерть выступает как следствие желания великанов «попировать», поскольку глагол «to feast» несёт в себе оттенок крупного пира. Второй глагол - «to be slaughtered» - в своей семантике содержит компонент жестокости, т.е. это не просто убийство, а жестокое убийство. Соответственно, если автор употребляет такие слова, то смерть им осуждается. Теперь проанализируем, как такая оценочность была передана в переводе. Н. Шершевская перевела данное предложение следующим образом: «Нас держат тут, пока великанам не захочется есть, - ответил один пленник, - а тогда самого толстого из нас режут. Кроме нас великаны едят других убитых ими людей» [Шершевская, 1957: 131]. В данном переводе не передаются все оттенки значения глагола «to feast», он заменяется нейтральным глаголом «есть». Что касается второго глагола, ему переводчик подобрала соответствие «резать», что частично передаёт оттенок жестокости. Но в целом русское предложение является менее экспрессивным, чем предложение в оригинале. Л.А. Игоревский пришёл к следующему решению:

«Нас тут держат, - сказал один из узников, - чтобы, когда великаны проголодаются, они могли бы выбрать и убить самого толстого! И очень часто они пожирают на обед убитых ими людей» [Хартленд, 2007: 28]. В данном переводе оба глагола - «to feast» и «to slaughter» - заменены нейтральными с точки зрения стилистики и экспрессивности глаголами - «проголодаться» и «убивать». Однако в следующем предложении мы встречаем эмоционально-окрашенный глагол «пожирать», соответствующий в оригинале нейтральному «dine upon». Таким образом, в данном переводе мы можем говорить о компенсации: два эмоционально-окрашенных глагола были переведены нейтральными соответствиями, а нейтральный с эмоциональной точки зрения глагол в следующем предложении был заменён эмоционально- окрашенным. Оценочность в переводе передана, указание на причину смерти сохранено, следовательно, перевод можно считать удачным.

Помимо физиологических причин смерти, в сказках указываются обстоятельства, которые не являются непосредственной причиной смерти героев, но создают такие условия, в которых герой оказывается на грани смерти. Среди примеров, иллюстрирующих такие обстоятельства, интересно рассмотреть следующий: «he gave her a ring and told her if he didn't see her again he should die» [Jacobs]. Данный пример встретился нам в сказке «Тростниковая шапка», сюжет которой напоминает всем известную сказку «Золушка». Из предложения ясно, что юноша полюбил девушку, и причиной для смерти видит именно то обстоятельство, что он её больше не увидит. В переводе на русский язык Н. Шершевской мы читаем: «Тогда он подарил ей кольцо и сказал, что умрёт с тоски , если больше её не увидит» [Шершевская, 1957: 75]. В русском переводе появилась другая причина, не упоминавшаяся в оригинале

– тоска. Безусловно, добавление этого обстоятельства при переводе вполне логично, можно выстроить цепочку размышлений: юноша не видит девушку, следовательно, он скучает, значит, его обуревает тоска, от тоски он умирает. В английском же языке эта цепочка максимально сокращается, в ней только два звена: причина - юноша не видит девушку, следствие - смерть. Другие звенья в цепочке для англоязычного реципиента, по-видимому, считаются лишними. Для русского же реципиента важно указание на более конкретную причину.

Другие обстоятельства, которые вынуждают героя оказаться лицом к лицу со смертью - недостаточная сообразительность, колдовство, совершённые им злодеяния. Но в данной работе мы не будем подробно рассматривать такие примеры, поскольку это отвлечёт нас от главного вопроса

– выявления и анализа терминальных узлов фрейма «смерть». Однако стоит отметить, что иногда причиной смерти является любовь, чаще - неразделённая. Таким образом, мы можем говорить о пересечении полей двух исследуемых нами концептов.

После рассмотрения причинности логично бы было проанализировать такой компонент исследуемого концепта, как результат. Поскольку, как мы уже сказали, смерть в сказках предстаёт как некий процесс, то у неё обязательно должен иметься результат. Мы упоминали, что смерть в сказках предстаёт как некий передел, переходя через который меняется качественное состояние объекта. Однако смерть воздействует не только на объект, она порождает новые обстоятельства, новый «статус» других героев сказки.

Так, например, если мы говорим об объекте, то результатом, следствием смерти является его новое состояние - мёртвый. Для определения такого состояния в сказках используются следующие лексические средства: «dead (man)», «murdered (man)» - т.е. причастия прошедшего времени, чаще всего субстантивированные; ещё одна лексема с тем же значением - прилагательное «late». В русском языке для перевода таких единиц используются соответствия «умерший», «мёртвый», «покойный», «убитый», также субстантивированные в русском тексте.

Наиболее частая лексема для выражения результата - причастие «dead». Оно встречалось в уже проанализированных нами примерах («fell down dead asleep», «he was drowned dead, and dead, and dead indeed» [Jacobs]). В этих случаях данное причастие было передано либо прилагательным - «заснул мёртвым сном», либо заменено на указание причины - «и великан захлебнулся». Результативность же передаётся с помощью употребления глагола совершенного вида в форме прошедшего времени. Иногда данное причастие заменяется наречием, также выражающем результат действия:

«…the monster took the knife, and ripping open his belly, fell down dead» [Hartland, 1890: 7] - «…чудовище вытащило нож, вскрыло себе живот и свалилось замертво» [Хартленд, 2007: 23]. Помимо наречия, в этом примере на результативность также указывает глагол совершенного вида.

Иногда результативность проявляется в других лексических единицах, противоположных по значению слову «death». В сказке «The Princess of Canterbury» - «Принцесса Кентербери» мы находим такой пример: «Many knights and squires attempted it, but ended in losing their lives» [Hartland, 1890: 19]. В данном случае результат - «потеря жизни» - как раз то самое качественное изменение объекта. Лексическое указание на результат - глагол «to end», знаменующий конец процесса, действия. Теперь обратимся к переводу данного предложения на русский язык: «Многие рыцари и землевладельцы пытались жениться на королевской дочери, но все они потеряли свою жизнь » [Хартленд, 2007: 31-32]. В данном случае нет никакого иного указания на результативность, помимо употребления глагола совершенного вида. Кроме того, само словосочетание «потерять жизнь» весьма непривычно для русскоязычного реципиента. Мы обратились к Национальному корпусу русского языка. На словосочетание «потерять жизнь» в корпусе нашлось всего 20 примеров, что свидетельствует о необычности такого словоупотребления. Кроме того, в большинстве найденных нами примеров данное словосочетание употреблялось вместе с существительными «опасность» и «риск» (или образованным от этого существительного глагола «рисковать»). Таким образом, подобранный перевод оказался не очень удачным, поскольку в русском языке к данному словосочетанию добавляются другие ассоциации, нежели те, которые требует контекст сказки.

Если говорить об изменении «статуса» окружающих и о влиянии смерти на них, этот компонент реализуется в слове «widow» / «widower» - «вдова» / «вдовец». С точки зрения перевода такие примеры не представляют особого интереса, поскольку в языках давно имеется подходящий эквивалент для перевода подобных единиц.

В целом, мы можем говорить о том, что в английских текстах результативность как компонент фрейма «смерть» проявляется на лексическом уровне, в семантике подобранных слов. В переводе же на русский язык результативность выражается с помощью грамматического значения глаголов совершенного вида в форме прошедшего времени. Либо, если речь идёт о субстантивированных причастиях, присутствуют обе характеристики - и грамматическое значение (причастия прошедшего времени), и семантика подобранных слов.

Исследуя концепт «смерть» М.С. Степанов приходит к выводу, что во всех культурах выделяется два типа восприятия смерти: «рефлективное» и «нерефлективное (бессознательное)» [Степанов, 2010: 19]. Первый тип характерен для человека, борющегося за выживание, деятельного. После смерти деятельность прекращается. Но в материальной культуре, к которой относятся и произведения литературного творчества, чаще фиксируется второй тип восприятия - бессознательный, т.е. драматическое отношение к смерти, иными словами страх перед ней. Именно такое восприятие отражается в дальнейшем и в концептосфере народа. Английские фольклорные тексты не стали исключением. Одна из характеристик смерти, зафиксированная в английских народных сказках, - это отношение к ней как к тому, что не зависит от воли человека. Как известно, человек боится того, чего не может контролировать. Такой оттенок фатальности мы встречаем во фразе: That is neither here nor there," said she; "if you do not, death's your portion!" [Hartland, 1890: 10]. Дословный перевод слова «portion» - «доля» - также передаёт названное значение. Однако в обоих переводах сказки оттенок фатальности утерян: «Если не выполните задание, вас ждет смерть!» [Хартленд, 2007: 25] или «…если вы не выполните моего приказа, ва с ждёт см ер ть » [Шершевская, 1957: 130]. Очевидно расхождение в указании характеристики, присущей концепту «смерть» в оригинальном тексте и в переводе. На наш взгляд переводчики вполне могли сохранить указанный оттенок значения, заменив выделенную фразу на другую - «смерть - ваш удел».

С этой точки зрения интересен ещё один пример: "Now," quoth Jack to himself, "my death or my deliverance is at hand." [Hartland, 1890: 6]. В этом предложении оттенок фатальности, покорности перед судьбой передан с помощью построения самой фразы с использованием существительных «death» и «deliverance» в роли подлежащих, играющих активную роль в предложении. Объект же упоминается только с помощью местоимения «my». То есть активными «деятелями» мы можем назвать подлежащие - «death» и «deliverance», человек же не сопротивляется, просто принимает обстоятельства. Однако в переводе на русский язык всё совсем иначе. У Н. Шершевской мы читаем: «Ну, - подумал Джек, - сейчас я либо умру, либо спасусь» [Шершевская, 1957: 126]. В данном случае активным деятелем предложения выступает человек - «я», который и определяет исход событий. В другом варианте перевода человек становится ещё более деятельным, ещё более активным: «Ну, - сказал себе Джек, - медлить нельзя; если не сбегу, умру» [Хартленд, 2007: 21]. Здесь исход ситуации ставится в прямую зависимость от действий героя, что подчёркивается употреблением сложноподчинённого предложения с придаточным условия и союзом «если». Таким образом, в оригинальном тексте мы встречаемся с выражением «нерефлективного (бессознательного)» по М.С. Степанову отношения к смерти. В переводе же подчёркивается «рефлективное» её восприятие. Соответственно, мы вновь сталкиваемся с расхождением в передаче компонентов концепта «смерть» в оригинальных текстах английских народных сказок и в их переводах на русский язык.

Исследуя концепт «смерть», нельзя обойти стороной и такой его компонент, как эмоциональная оценка смерти со стороны наблюдателя, т.е. автора. О такой оценке можно было говорить уже при анализе перевода названия сказки «Jack - the Giant-Killer», который приведён выше. Об оценочности мы упоминали при анализе примера из этой сказки, где употреблены были глаголы «to feast» и «to slaughter», которые в одном из сравниваемых переводов были переведены нейтральными соответствиями, но затем переводчик прибег к компенсации, употребив стилистически и эмоционально окрашенный глагол «пожирать». Но этим примеры не исчерпываются. Часто можно встретить прямую оценку действий субъектов смерти, т.е. убийц. Очень ярко эмоциональная оценка смерти автором проявилась в стихотворении, завершающем сказку «Tom Thumb» - «Том - мальчик с пальчик»:

В приведённом стихотворении в оригинале мы находим следующие характеристики смерти, которые дают возможность сделать вывод об оценке её автором: прилагательное «cruel» - «жестокий», относящееся к причине смерти, к самому событию; существительное «sorrow» - «горе, печаль, скорбь» и глагол «to cry» - «плакать, реветь», указывающее на результат произошедшего события, на его последствия. Все указанные лексические единицы в своём значении в контексте данного стиха противопоставлены существительному «mirth» - «веселье, радость». Таким образом, автор оценивает смерть как событие трагическое, скорбное, противоположное веселью. Теперь проанализируем перевод Н. Шершевской. На трагичность смерти указывают следующие лексические единицы: «страшная битва» - указание на причину, «увы», «причина наших слёз», «рыдайте» - указание на результат. Данные лексические единицы противопоставлены следующим:

«достойный», «с блеском», «лихо», «смех и радость». Кроме того, употребление существительного с уменьшительно-ласкательным суффиксом

- «малютка» - по отношению к жертве говорит о том, что смерть героя вызывает жалость и сочувствие у автора. В переводе на русский язык мы находим гораздо больше слов с положительной коннотацией, что делает противопоставление смерти как трагедии веселью и радости ещё более очевидным и ярким.

Если же говорить о феномене естественной смерти, то при исследовании текстов английских народных сказок очевидным становится тот факт, что встречается данный феномен крайне редко, поскольку по сюжету сказок герои очень редко умирают такой смертью, чаще они гибнут в битве с неприятелем или же в результате козней отрицательных персонажей. Как бы то ни было, при упоминании естественной смерти мы также сталкиваемся с противопоставлением её веселью, счастью, триумфу, великолепию:

«Nevertheless, in the midst of all his glory, his queen died, leaving behind her an only daughter, about fifteen years of age» [Hartland, 1890: 20]. В переводе на русский язык данное противопоставление передаётся с помощью употребления контекстных антонимов: «Но посреди всех свер шений и славы постигло его горе:

умерла жена, оставив его с пятнадцатилетней дочерью»

[Хартленд, 2007: 33]. Переводчик прибег к добавлению (в оригинале нет лексемы «горе»), однако за счёт такого добавления противопоставление смерти и счастья становится очевидным.

Таким образом, можно утверждать, что как в текстах английских народных сказок, так и в переводе их на русский язык подчёркивается отрицательное отношение к смерти и противопоставление её счастливой жизни. Можно говорить о совпадении в языках обеих культур отношения к смерти.

Итак, проанализировав фрейм «смерть» в английских народных сказках, мы пришли к выводу, что в нём можно выделить следующие компоненты - терминальные узлы:

1) участники: субъект, объект;

2) изменение состояние объекта (переход из состояния бытия в состояние небытия, который может происходить как естественным, так и неестественным образом), причём в данном терминальном узле можно выделить два подкомпонента - пространственный и временной;

3) причины;

4) результат;

5) характеристики смерти;

6) эмоциональная оценка со стороны наблюдателя.

Переводчики стремятся сохранить все компоненты фрейма в переводе, однако часто этому препятствуют различия в правилах сочетаемости двух языков, а иногда - традиции и приёмы выражения оттенков значения. В целом же можно сделать вывод о том, что в текстах английских народных сказок и в их переводах на русский язык наблюдается большая степень совпадений в языковой реализации концепта «смерть», что обуславливается универсальностью данного концепта для всех культур.

Проанализировав все перечисленные выше примеры, мы можем смоделировать полевую структуру концепта «смерть», представленного в английских народных сказках. Однако при составлении такой структуры стоит обращать внимание на то, что, согласно мнению учёных, точно определить можно только ядро концепта, поскольку приядерные зоны не отличаются точной структурной организацией. К ядерной зоне принадлежит само слово, дающее название концепту - «death» - «смерть», глагол «die» - «умирать», субстантивированное причастие «dead» - «мертвый», «покойный» (иногда переводимое как наречие «замертво»). К ближней периферии (приядерной зоне) относятся глаголы «kill», «destroy» - оба переводятся как «убивать», существительные «destruction» - «убийство», «расправа», «murdered man» - «убитый», «widow» - «вдова». К дальней периферии мы относим такие единицы, как «to lose one's life» - «потерять жизнь», «to lose one's head» - «не сносить головы», «to be beheaded» - «окончить жизнь на плахе», «to break one's crown» - «свернуть шею», «to dash somebody's brains out (on the stone)» - в переводе «ударить о камень и убить» (сам глагол «убить» в русском языке относится к ядерной зоне), «to slaughter» - «зарезать», «to have for dinner/ supper» - «отобедать / отужинать кем-то», «to drown»/ «to be drowned» - в переводе «захлебнуться», «to sink» - «утонуть».

Для большей наглядности мы вновь прибегнем к схематичному изображению полевой структуры концепта:

Схема 2. Полевая схема концепта «смерть».

На схеме становится очевидно, что значительная часть выражений, репрезентирующих концепт «смерть», относится именно к процессу убийства или же естественной смерти, что ещё раз доказывает положение о том, что смерть в английских народных сказках представлена как процесс. Помимо этого, обилие выражений в приядерной зоне говорит об яркой экспрессивной характеристике, которую имеет исследуемый концепт.

В целом в полевой модели концепта мы видим отражение тех самых совпадений и различий, присущих оригинальным и переводным текстов сказок.

В ходе анализа концептов «любовь» и «смерть» нами были выделены их структурные компоненты, а также составлена полевая схема данных концептов, которая была также представлена наглядно.

Все выделенные нами компоненты концептов «любовь» и «смерть» в английских сказках переданы в текстах перевода на русский язык. Как отмечалось ранее, степень передачи внутреннего содержания концептов в переводе весьма высока, что объясняется универсальностью концептов. На различия же в передаче исследуемых концептов влияют следующие факторы: различия в правилах сочетаемости двух языков; традиции в языковом оформлении содержания, присущие жанру народной сказки в английском и русском языках, коммуникативные задачи, стоящие перед переводчиком.

Заключение

Итак, в ходе исследования нами были изучены теоретические вопросы, которые легли в основу практического анализа народных сказок и их переводов. В результате изучения теоретической литературы были проанализированы основные понятия когнитивной лингвистики - концепт, картина мира, концептуальная картина мира, языковая картина мира, сформулированы итоговые определения данных понятий. Кроме того, были изучены вопросы перевода в сфере передачи картины мира и концептуальной структуры. Перевод как сложный и многогранный вид деятельности предполагает активную работу человеческого сознания по пониманию и интерпретации оригинального текста. Понимание невозможно без уяснения и представления того, какие объекты действительности стоят за текстом. Язык называет объекты реальной действительности в соответствии со своими особенностями, в результате чего образуется языковая картина мира - целостный образ мира, объективированный в языке. Концепт как основная ментальная единица служит для формирования миропонимания и видения мира людьми. Именно концепт является основной единицей формирования, хранения и передачи знания. Следовательно, возвращаясь к переводу, в тексте важно вычленять не просто лексические единицы, но и концепты, которые репрезентированы соответствующими лексическими единицами, чтобы наиболее точно и ясно передать смысл и значение, заложенные в исходном тексте.

Опираясь на обозначенную нами теоретическую базу, мы проанализировали концепты «любовь» и «смерть» в английских народных сказках и их переводах на русский язык. Нами были выделены структурные компоненты каждого концепта. Структурные компоненты концепта «любовь» следующие:

1) носители чувства (субъект и объект);

2) изменение эмоционального состояния героев (появление у персонажей сказки привязанности, зарождение чувства);

3) причина (основание появления чувства);

4) препятствия на пути к достижению любви;

5) результат, последствия к которым приводит любовь;

6) эмоциональная характеристика со стороны автора-рассказчика.

В ходе анализа концепта «смерть» была выявлена следующая структура:

1) участники: субъект, объект;

2) изменение состояние объекта (переход из состояния бытия в состояние небытия, который может происходить как естественным, так и неестественным образом), причём в данном терминальном узле можно выделить два подкомпонента - пространственный и временной;

3) причины;

4) результат;

5) характеристики смерти;