Лингво-когнитивные параметры тоталитарного дискурса

Интересно посмотреть на некоторые источники тоталитарных политических клише концепта «идеологический противник»:

враг народа - источник трудно установим Наши данные берем по: Душенко К.В. Словарь современных цитат. М., 1997. С.451.: в Риме - hostis populo Romano («враг римского народа»), в библейской книге Есфирь - «Аман - враг всех Иудеев» (Есф., 9:24), публицистический оборот «враг народа» появился во Франции не позднее 1790 г.; 10 июня 1794 года якобинцы приняли декрет о преследовании «врагов народа». В России это выражение стало обычным с Февраля 1917 г., в Гражданскую войну было в ходу по обе стороны фронта. «Враг народа» - пьеса Г.Ибсена (1882). Актуализация французского революционного термина (мы полагаем, что источник именно такой) в советском тоталитарном дискурсе связана с идеологическим противостоянием монолитной идеологии маргинальным, запрещенным даже, точкам зрения: партия отождествляется с народом, и идеологические противники, т.о., становятся врагами народа (не государства!, а народа, т.е. врагом каждого - это своеобразное физиологическое усиление, а по сути - моральное суждение, свойственное для традиционных обществ: «поступать по совести, зову сердца»)

подонки человеческого рода - пример, когда тоталитарный дискурс прямо заимствует свое клише из религиозного текста (причем формула «род человеческий» отмечается только в «Деяниях», 17:26-27): «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, 27 - дабы они искали Бога». Осознанно, либо непроизвольно в текст вторгается топос верности тексту (подонки, маргиналы отвернулись от Бога, отказались его искать, прямо выступили против).

Соотношение «своего» и «чужого» реализуется в пространстве борьбы. Концепт «борьба» представлен в КК 2 метафорическими моделями: БОРЬБА ЕСТЬ ФИЗИЧЕСКОЕ ПРОТИВОБОРСТВО; БОРЬБА ЕСТЬ (МАСКАРАДНОЕ) РАЗОБЛАЧЕНИЕ (И КРИТИКА).

БОРЬБА ЕСТЬ ФИЗИЧЕСКОЕ ПРОТИВОБОРСТВО:

зиновьевцы делают вылазку

Зимний дворец, где окопалось Временное правительство

Ленин разбил затаившихся врагов внутри партии

военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов … штурмом, лобовой атакой

партия дала паникерам решительный отпор

большевики осуществляли свою революционную деятельность, борясь на два фронта

большевики …очищали пролетарскую партию от скверны оппортунизма

это был переход меньшевиков …в лагерь … буржуазии

демонстрация … оказалась настоящим смотром сил партии

…вооруженные решением Таммерфорсской конференции

они окопались в «Заграничной лиге» русских социал-демократов … и стали обстреливать оттуда партию, Ленина, ленинцев

Кровавое воскресенье: в этот день была расстреляна вера рабочих в царя

тактика пролетариата, рассчитанная на полную победу революции

классовая борьба должна привести к падению капитализма, к победе пролетариата

народники в своих журналах вели травлю марксистов

идейный разгром экономизма

они решили дать бой … по вопросу о диктатуре пролетариата

Ленин нанес всем этим возражениям сокрушительный удар

передовая роль пролетариата в революционной борьбе

идейный разгром народничества далеко еще не был завершен

задача добить народничество выпала на долю Ленина

надо было до конца идейно разгромить народничество

выходка «новой оппозиции»

пакости безыдейных карьеристов

Плеханов разбил и второй ошибочный взгляд народников

Ленин стал громить «экономистов»

Ленин… обрушился на эту оппортунистическую философию, не оставив от нее камня на камне

Зиновьев и Каменев высунулись было одно время с заявлением…, но потом оказались вынужденными спрятаться в кустах

эту гнилую и антипролетарскую установку… опрокидывала вверх дном ленинская теория социалистической революции

Вообще, «милитарная метафора навязывает обществу конфронтационные стереотипы решения проблем, ограничивает поиск альтернатив в социальном развитии и решении конкретных проблем». Чудинов А.П. Указ.соч. С.104. В действиях «врага» подчеркнута трусость (окопались, затаились, высунулись, отползли в кусты, вылазка), пассивность, скрытность, нечестность (травля, пакости), случайность (выходка) действий, в то время как «свои» - громят, атакуют, обрушиваются, наносят удары, опрокидывают вверх дном, разбивают, добивают.

Актуализация милитарной метафоры связана с кризисным временем, когда в хаотическом пространстве насилия единственной целью является социальное выживание, возможное только в борьбе.

БОРЬБА ЕСТЬ (МАСКАРАДНОЕ) РАЗОБЛАЧЕНИЕ (И КРИТИКА)

Плеханов разоблачал народников

Плеханов обвинял народников в идеализме

брошюра, в которой разоблачался дикий произвол царского правительства

Ленин до конца разоблачил истинное лицо народников как фальшивых друзей народа

разоблачая эту фальшивую критику, Ленин показал

буржуазные интеллигенты начали рядиться в марксистские одежды

Ленин со всей резкостью критиковал «легальных марксистов», разоблачая их истинное либерально-буржуазное нутро

подобная проповедь есть отступничество от марксизма

Ленин вынес резкий обличительный протест против взглядов экономистов

эта идеология ведет к скатыванию в болото оппортунизма

экономисты так ловко перелицевались, что им удалось протащить несколько своих делегатов

это была разнузданная пропаганда организационной распущенности, подрыва партийности и партийной дисциплины

необходимо было дать меньшевикам решительную отповедь

раскольнические действия меньшевиков

теоретики II Интернационала приняли все меры к тому, чтобы похоронить (эти идеи) в гроб и предать (их) забвению

большевики клеймили такую оценку как предательскую

меньшевики вскрыли свое антипролетарское, оппортунистическое нутро

дурные пастыри, вроде меньшевиков, должны быть отброшены прочь, как враги революции

меньшевики оказались банкротами в области национального вопроса

съезд рекомендовал разоблачать их попытки маскироваться под социалистов

критика эта … велась завуалировано и лицемерно под флагом «защиты» … марксизма

задача - дать должную отповедь этим перерожденцам, сорвать с них маску, разоблачить их до конца

ликвидаторы и отзовисты особенно наглядно показали свое настоящее лицо

тезисы Ленина вызвали яростный вой среди буржуазии, меньшевиков и эсеров

разоблачение пагубности политики эсеров

на Апрельской конференции была разоблачена антиленинская линия Каменева, Зиновьева, Пятакова, Бухарина, Рыкова

разоблачение соглашательства меньшевиков и эсеров

съезд осудил меньшевистскую теорию нейтральности профсоюзов

это была безнадежная попытка обанкротившихся политиков повернуть назад колесо революции

провокаторская политика Троцкого и его сподручного Бухарина, искусно маскируемая «левыми» фразами

Бухарин замазывал факт воодушевления и роста кулацких элементов

Ленин опрокинул эти вреднейшие взгляды Бухарина и Пятакова

ленинцы уличали троцкистов в смешении профсоюзов с военными организациями

Троцкий повторяет старые меньшевистские перепевы

Зиновьев и Каменев перепевают песенки врагов партии

криками о перерождении партии Троцкий пытался прикрыть свое собственное перерождение и свои антинародные замыслы

из всех оппозиционных платформ эта была наиболее лживой и фарисейской, это была самая лживая из всех лживых платформ

«Уроки Октября» - клеветническая книжонка

это были хамелеоны, готовые принять любую окраску

перекрашиваться под советский цвет

прикрыть свои стремления «советской» вывеской

требовалось разоблачить их … как безыдейных карьеристов, обманщиков рабочего класса, отпетых двурушников

бухаринско-рыковская группа… не имела уже возможности маскировать свое капитулянтское лицо и вынуждена была защищать реакционные силы … открыто, без прикрас, без маски.

зиновьевцы - плохо замаскированные троцкисты

Для описания идейной борьбы принципиально важным оказывается театральность, но если в 90-ые гг. двадцатого века театральность и театральная метафорика связаны только с тем, что публичный политик, как и популярный артист, работает «на публику», старается заполучить поддержку электората, то театральные образы в тоталитарном дискурсе оцениваются негативно, они противопоставлены позитивной реальности. Это объясняется тем, что театральность становится решительно важной для культуры XX века в связи с проблемой истинного/мнимого, проблемой идентичности и аутентичности, которая с остротой встала для каждой личности по причине развития капиталистических обществ и как следствие - отчуждения, а для целых государств и народов - по причине ситуации исторической неопределенности, в которой необходима национальная и социокультурная самоидентификация. Подробнее см.: Гринштейн А.Л. Маскарадность и французская литература XX века: Дисс…д-ра филол. наук. М. 1999. С.11-12. Театральное проводит границу между истинным и мнимым: если власти (архетип культурного героя) присущи верность знамени марксизма-ленинизма, преданность заветам Ленина, открытая борьба с врагом, то для чужого характерны предательство, скрытость, тайна, которые и разоблачаются, выводятся на чистую воду властью. Плюс к тому, нельзя не учитывать и одержимость в поиске вредителей и шпионов.

Проблема мнимого вскрывается инвективами лжи (лживая платформа, клеветническая книжонка).

Отметим также криминальную (судебную) метафору («уличать», «обвинять»). Обращает на себя внимание варьирование, вообще-то не свойственное тоталитарному дискурсу: маска - вывеска - перекрашиваться в цвет - перелицеваться - перерождение - замазывать - хамелеон - завуалировать. Именно эта необычность говорит об особой роли разоблачения и театральности в тоталитарной культуре.

Оценочность текста стигматизирующая («наклеивание ярлыков»), полярная. Н.А.Купина пишет: «Идеологическая экспансия захватывает все ступени семантической структуры слова, проникает в коннотативную часть семантики, диктует прямолинейную аксиологическую поляризацию» Купина Н.А. Тоталитарный язык… С.14. . Заметно также, что по оппозиции «рациональность - эмоциональность» господствует эмоциональность, оценочность: текст, призванный быть объективным (учебник), в языке саму эту объективность, аналитичность игнорирует и преодолевает повышенной экспрессивностью, эмоциональностью. Так, «Краткий курс…» на правах исторического термина вводит не только понятия базис, надстройка, средства производства, орудия труда, производственные отношения, но и «обосновывает» термин «политический двурушник» и «политическое двурушничество».

Негативная оценка «чужого» провоцирует тревожность, страх читателя, заставляет его искать защиты, с другой стороны позитивная оценка «своего» формирует зависимость, страх «отпадения».

По оппозиции «информативность - фатика» преобладает фатика: характерны множественные повторы слов-клише, клишированных образов, и повторяемым, ритуализированным штампом может становится «чужое слово» классиков марксизма-ленинизма. Для ритуального слова характерным будет фиксированность формы и стертость содержания, что объясняется функцией воздействия на читателя (экстатизация, субпсихотизация).

Фразеологичность, клишированность (стереотипия), яркая оценочность создают закрытый язык с конечной, не варьируемой совокупностью средств, что формирует механизм идеологического контроля в тоталитарном обществе (язык оценки, лишенный аналитики (не доказательство, а дискредитация), не позволяет не только оценить то или иное явление иначе, но и вообще исключает возможность критического осмысления действительности, поскольку всякое высказывание и всякий его элемент подобным дискурсом, понимаемым и как текстопорождающий механизм, будут включены в систему отношений «свой - чужой», а следовательно, полярно оценены). Оценочность как бы снимает денотативный, понятийный потенциал слова, оно «развоплощается», превращается из постигаемого разумом слова в неинтеллегибельный символ: так, Троцкого в контексте тоталитарной культуры невозможно представить вне постоянного эпитета «иуда», т.о., Троцкого уже нельзя мыслить (как политика, как военноначальника), его можно только оценивать. Такая символизация и есть механизм подавления критического мышления.

Интердискурсивным источником закрытости тоталитарного дискурса являются юридический и военный дискурсы, принципиально стереотипные, кодифицированные и не допускающие инотолкований как связанные с ситуацией принятия решения. Такое предположение допустимо на основании того, что тоталитарный дискурс заимствует из юридического ряд концептов («глава государства», «парламент» и т.д. как концепты исконно принадлежат закону), а сфера политического противоборства описывается не только в терминах области «БОРЬБА» («ВОЙНА»), но и активно привлекается военная риторика жанров диспозиции и сводки.

Итак, оценка есть субститут анализа, инструмент подавления критического мышления и способ суггестии.

Относительно оценочности необходимо решить еще один вопрос. Догматичность, ориентация на ставшее (устоявшуюся теорию, взгляд на действительность) создает парадокс: максимальная оценочность характерна для публицистики, но тоталитарный дискурс далеко не публицистичен: он лишен варьирования, палитра вызываемых эмоций бедна, неоттеночна (любовь - ненависть), он не подразумевает действенного отклика (формируется, причем в процессе аутистического чтения, некое мировоззрение, взгляд на историю). Тоталитарной культуре свойственна интровертность, погруженность в себя, в свое «виденье, непостижное уму», которое на самом деле крайне рационализировано, и эта рассудочность (существование идеологического Института марксизма-ленинизма) оформляют эмоциональную дефицитарность высказывания. Дефицит эмоций скрывается уже больше логическим нагромождением однотипных средств оценки. (В типологически родственных явлениях мы видим подобные логические оценки: в искусстве классицизма, например). Панлогизм исторических построений характеризует и Е.Добренко: для КК характерно изложение не только текстов и доктрин, но и исторических событий по пунктам и подпунктам, превращая событие как бы в письменный текст; характерна «тавтология, оформленная однородными рядами, синонимичностью и антонимическими «оппозициями» Добренко Е. Между историей и прошлым: писатель Сталин и литературные истоки советского исторического дискурса//Соцреалистический канон. СПб., 2000. С.662., обусловленная взглядом на историю как понятую системную закономерность (все произошло так, как и должно было произойти - так говорит Слово, которое и воплощает себя в истории и в интерпретирующем тексте КК). Иными словами, оценка в КК подчинена не непосредственному чувственному восприятию действительности, но она «спланирована», искусственна, подчинена логике. Господство логики, всеобщей идеи (утрированный «моноидеизм») лишает читателя возможности выйти за пределы языка ровно так же, как и высокая эмоциональность оценки.

Намечая разговор о системности концептов, необходимо сказать о том, что суперконцепт «свой» и знаки, по типологии относящиеся к «своему», занимают иерархически более высокое положение, ценностно доминируют; основными качествами своего являются открытость, активность, сила, успех. Эти качества необходимы именно в процессе переустройства общества, рождения нового строя. Знаки «чужого» оценены отрицательно, выглядят бессильными, вызывают тревожность и ненависть. Следует сказать, что в центре тоталитарного дискурса находится концепт «борьба», своеобразный «ключевой концепт эпохи», концепт-константа, в терминах борьбы описывается политика, идеологическое соперничество (что свойственно и современному политическому дискурсу), но в тоталитарном обществе метафора борьбы экстраполирована в несвойственные ей области: например, ИСТОРИЯ ЕСТЬ БОРЬБА (для современного носителя языка более актуальной и господствующей будет концептуальная метафора ИСТОРИЯ ЕСТЬ ДВИЖЕНИЕ Эта метафора была, собственно, всегда актуальной и центральной.: ср. историческое движение, (тупиковый) путь развития, ускорение, темпы развития, события не прошли бесследно, время бежит). Для рассмотрения синтагматических и парадигматических отношений концептов решительно важной является оппозиция «свой - чужой»: «Тоталитарный язык организован системно. … Основной вид структурных связей - бинарные оппозиции, определяющие набор догм (предписаний) и взаимоисключающих оценок» Купина Н.А. Тоталитарный язык… С.138. .

Ценностная иерархия оценочности концептов (даже тех, которые мы рассмотрели) позволяет реконструировать (не во всех чертах, конечно) образ мира, задаваемый дискурсом: ИСТОРИЯ ЕСТЬ БОРЬБА, в которой факторами являются сила, действие и насилие; действительность, история и борьба окрашены оптимистическим пафосом: сторонники «своего» объективно сильны, успешны, они вооружены подлинной объяснительной теорией, возглавляемы харизматическим лидером мессианского типа, который неизбежно ведет к победен; враг же при всем своем коварстве по-шутовски нелеп и исторически обречен. Борьба с врагом есть борьба физическая (с одной стороны, его уничтожение, а с другой - героический мирный труд) и борьба-разоблачение (в приложении к действительности это, по всей видимости, должно оправдывать и культивировать доносительство). Героизация силы, направленной как на созидание нового и разрушение старого, признание объективности достижений общества - необходимые принципы для рождающегося социума, поскольку эти суждения говорят о принципиальной разрешимости любой задачи («все под силу»), а значит, настраивают читателя на упорный труд-жертвенность и самоотречение, которые, безусловно, не пропадут впустую. Так идеология выполняет свою задачу обеспечения притока социальной энергии в распоряжение власти.

Внешние правила дискурса как структуры (регулярности) диктуются экстралингвистическими факторами. В гл. 3.§1. мы обозначили главную цель издания КК - формирование унифицированного взгляда на историю и действительность. Данная цель - прежде всего охранительная (уберечь власть от инакомыслия Эта задача решается подавлением критического мышления и развитием ненависти к альтернативной точке зрения и к ее представителю; так, навязчивый образ шпиона должен уберечь граждан от контактов с гражданином другой страны, которому советская действительность видна «со стороны», без идеологических очков. , легитимизировать и навсегда установить политический порядок). Этого можно достичь, сознательно проводя политическую социализацию личности в виде освоения основных элементов господствующей политической культуры через формальную систему пропаганды и агитации. Советская тоталитарная культура стремилась создать нормативного человека Человека перерожденного, человека «нового мира», но живущего в определенном идеологическом пространстве, существование внутри которого культурой мыслится как полное бытие, как жизнь, выпадение же из него означает гибель и Nihil., который в идеале совпадает с имплицитным читателем КК. Нормативный человек наделен чувством классового самосознания, стремится к идеологическому совершенствованию См. Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург - Пермь, 1995. С.7..

Именно поэтому ведущей стратегией КК становится суггестивная стратегия: клиенту дискурса институт внушает определенные установки и ценности относительно объекта (история ВКП(б)).

Под текстовой стратегией понимаются указания со стороны высказывания, получаемые реципиентом, эти указания управляют восприятием. Это совокупность процедур чтения и конвенций, которые текст устанавливает для читателя; чтобы сотрудничество читателя и текста состоялось, эти условия должны быть приняты. Дранов А.В.Стратегия текста//Современное западное литературоведение: Концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. М., 1999. С.130-132. Усманова А.Р. Текстуальные стратегии//Постмодернизм: Энциклопедия. Минск, 2001. С.824.

Если искать терминологических синонимов, то стратегия есть то, что М.Бахтин назвал «речевым замыслом», «речевой волей», «заданием», то есть тем, что определяет целое высказывания, его объем и его границы, меру завершенности высказывания Об этом см. Бахтин М. Указ.соч. С.270, 279. .

Стратегия может быть рассмотрена и как процессуальное воссоздание некоего образа мира в сознании адресата: К.Зацепин определяет (художественную) стратегию как «синтезированную в эстетической форме в рамках творческой интенции совокупность взаимосвязанных концептов, ориентированную на опознавание их имплицитным читателем в пределах как авторского, так и читательского горизонта ожидания, детерминированного определённым культурным контекстом эпохи или репертуаром»Зацепин К. Концепт - художественная стратегия - контекст (рукопись). С.1. .

Стратегия позволяет рассматривать смысл как процесс, в ходе которого решаются частные задачи и подбираются способы формирования адекватного целостного смысла.

В типологической характеристике дискурса стратегия может быть продуктивной, если в основание типологии будет положен принцип «дискурс есть репертуар стратегий».

Анализ стратегии основывается на положении, что «стратегии можно распознать при помощи технических приемов, используемых автором в каждом конкретном тексте» Изер В. Историко-функциональная текстовая модель литературы.//Вестник МГУ. Серия 9. 1997. №3. С.121. .

В нашем случае суггестивная стратегия есть стратегия контроля. «Контроль .. определяется как поведение человека, влияющее на желательное изменение в объекте» Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 1992. С.128. (в случае КК это «реформа сознания», индоктринация).

Стратегия реализует себя в ряде тактик:

Тактика стигматизирующей оценочности (мелиоративно-пейоративная тактика, тактика эмоционального аргумента), позволяющая увеличить заслуги «своего» и банализировать/отрицать врага в глазах читателя;

Тактика рациональной (логической) аргументации (оперирование экономической статистикой практически в начале каждой главы, изложение принципов маркистско-ленинской идеологии в гл.IV);

Тактика повтора (это не только отсутствие варьирования или повторение определенных клише, но и стереотипия синтаксического уровня)

Для примера рассмотрим пассаж из гл.12:3 КК:

«1937-ой год вскрыл новые данные об извергах из бухаринско-троцкистской банды. Судебный процесс по делу Пятакова, Радека и других, судебный процесс по делу Тухачевского, Якира и других, наконец, судебный процесс по делу Бухарина, Рыкова, Крестинского, Розенгольца и других, -- все эти процессы показали, что бухаринцы и троцкисты, оказывается, давно уже составляли одну общую банду врагов народа под видом "право-троцкистского блока".

Судебные процессы показали, что эти подонки человеческого рода вместе с врагами народа --Троцким, Зиновьевым и Каменевым -- состояли в заговоре против Ленина, против партии, против Советского государства уже с первых дней Октябрьской социалистической революции. Провокаторские попытки срыва брестского мира в начале 1918 года; заговор против Ленина и сговор с "левыми" эсерами об аресте и убийстве Ленина, Сталина, Свердлова весной 1918 года; злодейский выстрел в Ленина и ранение его летом 1918 года; мятеж "левых" эсеров летом 1918 года; намеренное обострение разногласий в партии в 1921 году с целью расшатать и свергнуть изнутри руководство Ленина; попытки свергнуть руководство партии во время болезни и после смерти Ленина; выдача государственных тайн и снабжение шпионскими сведениями иностранных разведок; злодейское убийство Кирова; вредительство, диверсии, взрывы; злодейское убийство Менжинского, Куйбышева, Горького, -- все эти и подобные им злодеяния, оказывается, проводились на протяжении двадцати лет при участии или руководстве Троцкого, Зиновьева Каменева. Бухарина, Рыкова и их прихвостней -- по заданиям иностранных буржуазных разведок.

Судебные процессы выяснили что троцкистско-бухаринские изверги,

выполняя волю своих хозяев -- иностранных буржуазных разведок, ставили своей целью разрушение партии и советского государства, подрыв обороны страны, облегчение иностранной военной интервенции, подготовку поражения Красной армии, расчленение СССР, отдачу японцам советского Приморья, отдачу полякам советской Белоруссии, отдачу немцам советской Украины, уничтожение завоеваний рабочих и колхозников, восстановление капиталистического рабства в СССР.

Эти белогвардейские пигмеи, силу которых можно было бы приравнять всего лишь силе ничтожной козявки, видимо, считали себя -- для потехи - хозяевами страны и воображали, что они в самом деле могут раздавать и продавать на сторону Украину, Белоруссию, Приморье.

Эти белогвардейские козявки забыли, что хозяином Советской страны является Советский народ, а господа рыковы, бухарины, зиновьевы, каменевы являются всего лишь -- временно состоящими на службе у государства, которое в любую минуту может выкинуть их из своих канцелярий, как ненужный хлам.

Эти ничтожные лакеи фашистов забыли, что стоит Советскому народу шевельнуть пальцем, чтобы от них не осталось и следа.

Советский суд приговорил бухаринско-троцкистских извергов к расстрелу.

НКВД привел приговор в исполнение.

Советский народ одобрил разгром бухаринско-троцкистской банды и перешел к очередным делам».

Тактика повтора реализует себя как нагнетание, многократное повторение и высокая концентрированность пейоративов: ничтожная козявка, пигмей пигмей - 1. Человек, принадлежащий к одному из низкорослых племен Африки и Азии, а также (перен.) вообще человек очень маленького роста. 2. Перен. О ничтожном человеке, ничтожестве. (книжн.), ничтожный лакей (пресмыкающийся, низкопоклонничество); нанизывание однородных членов, повторение практически без вариаций ряда клише «судебные процессы показали…», «судебный процесс а, б, с…», повторение синтаксических моделей типа «эти пигмеи/козявки/лакеи». Многочисленные повторы позволяют говорить о КК как о фатическом тексте, но, как кажется, более уместным будет понятие «рутинизированный текст»: рутина в обыденном смысле есть повторение - это значение отражает клишированность, суггестивную природу повтора в КК; слово “routine” в терминологизированном смысле в информатике обозначает часть программы - это значение отражает «запрограммированность» КК, интеллектуальный (логический) характер письма, направленного на производство определенного эффекта у читателя.

Тактика гиперболизации (онтологизации): математическое преувеличение, ценностное преувеличение, при котором все становится одинаково важным, как важна жизнь и смерть (в плане выражения эта тактика представлена в основном милитарной метафорой);

Тактика карикатуризации: несмотря на серьезность и догматичность «Краткий курс…» включает и элементы площадной (как бы площадной?) культуры, вводя их в текст оборотами все распевали, рабочие говорили: на выступление министра о новом царе Михаиле и его преимуществах перед Николаем II рабочие ответили: «Хрен редьки не слаще»; Предпарламент назывался предбанником; о Колчаке в текст вставлена целая частушка: «Мундир английский/Погон французский/Табак японский/Правитель Омский//Мундир сносился/Погон свалился/Табак скурился/Правитель смылся». Тактика карикатуризации служит расширению социального пространства текста через «флирт» высокого стиля с низким;

Тактика дистанции: огромная дистанция между массовым клиентом и институтом задается тем, что институт неперсонифицирован - он представлен «Редакционной коллегией», чей труд утвержден партией; это умалчивание имен создает ситуацию анонимной, внечеловеческой правды, которая пребывала всегда. «Краткий курс…» как бы написан всей партией и самой историей для партии.

Аналогичную ситуацию мы можем встретить в дискурсе тоталитарного культа: в «Обществе Сторожевой Башни» («Свидетели Иеговы») важнейшие решения по вопросам политики и доктрины, принятые Руководящей корпорацией Общества, подписаны не именами президента и вице-президентов (состав Руководящей корпорации не известен полностью не только членам культа, но и его профессиональным исследователям), а формулой «Верный и искренний Раб»; кроме того, «Перевод Нового Мира» - перевод Библии, подверстанный под доктрину «Свидетелей Иеговы», выполнен комитетом, имена членов которого известны (Фредрик Франц, Натан Норр, Альберт Шредер, Джордж Гонгласс), но никогда официально не публиковались «Обществом Сторожевой Башни» по причине того, что переводчики решили остаться анонимными по мотивам нестяжания и скромности. Евменов Дм. История создания и учения Общества Сторожевой Башни: Дисс… канд. богословия. М., 1998. С.54.

7. Тактика апелляции к авторитету (цитирование работ Ленина, Сталина) придает убедительность тексту.

Все эти тактики как языковые реализации стратегии рассыпаны по тексту в виде своеобразных конструктивных точек, направляющих восприятие читателя. Эта система точек есть структурная основа высказывания, преследующего цель.

Рассмотрение тактик тоталитарного дискурса позволяет уточнить мнение В.И.Карасика о природе интенционального воздействия в тоталитарном дискурсе. Теоретически моделируется 4 типа такого воздействия:

посредством авторитета и власти

посредством манипуляции (маскируемой власти)

посредством убеждения, аргументации

посредством психической или физической силы См. Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 1992. С.129. .

В.И.Карасик полагает, что в кризисное время амфиболия и двусмысленность снимается тенденцией иррационального чтения и письма: сила заменяет авторитет, а манипуляция аргументацию. Такая картина в общих чертах верна, но в частностях требует дополнений: советский тоталитарный дискурс оперирует не только манипулятивными тактиками (стигматизирующая оценочность, тактика повтора и подобн.), но и аргументативной тактикой (см. гл. IV КК, где - пусть и в упрощенной, но тем не менее, довольно логичной форме - излагаются положения марксистского (в сталинской редакции) взгляда на историю). Тактика апелляции к авторитету есть воздействие не силой (страхом), но властью, знанием.

Подчиненность текста одной коммуникативной потребности (все направлено на убеждение) ведет к замкнутости ассоциативно-вербальной сети (трафаретность, неварьируемая повторяемость) и бедности тезауруса (без колебаний можно, пожалуй, выделить только концепты, связанные с центром: «свой», «чужой», «борьба»). Сам тезаурус «застыл», он лишен познания - главной своей функции, история идеологически предзадана, ее нельзя испытать как опыт, ее нельзя исследовать, о ней нельзя рассуждать - знание отсутствует, в тезаурус лишь проецируется готовая абстрактная схема, ужe не соприкасающаяся с действительностью.

Заканчивая разговор о суггестивной стратегии, еще раз обратимся к экстралингвистической коммуникативной охранительной потребности и отметим цели, которые она должна достичь и достигает КК:

Формирование одной точки зрения на историю ВКП (б), что достигается суггестивной стратегей текста;

Изоляция других точек зрения: охранение от оппозиции (сюжетика предательства), от контактов с представителями иностранных государств как способных дать иную, более объективную оценку происходящих в стране событий (сюжетика шпионства); яркий эмоционально-нагруженный эзотерический язык обеспечивает размежевание с Другим голосом, с голосом русской эмиграции (дискурс самоопределяет общество и очерчивает границы использующего его коллектива, дискурс отмечает отличия и устанавливает - в данном случае, советскую - идентичность, которая открывается, определяется и понимается в дискурсе); разрушение критического мышления как предпосылки критики идеологии через суггестию и оценочность;

Третья цель менее связана с охранительным фактором, но обусловлена инспиративной прагматикой политического текста: КК создает специфический образ мира, мобилизирующий граждан на действия, указанные партией.

§3. Типология модальности: текстоидность и религиозность тоталитарного дискурса

Мы уже определили (хотя бы и в первом приближении) структуру концептов (отношения «слово-слово») в тоталитарном дискурсе, далее следует описать другие пары модальных отношений: слово-действительность, субъект-действительность, субъект-слово.

Отношения субъекта и слова могут быть определены как религиозные, слова и действительности - в терминах текстоцентричности.

Актуализация религиозного сознания обусловлена кризисным временем с одной стороны (крушение рационалистических опор в объяснении действительности), и - с другой стороны - архаическим сознанием большинства населения страны (крестьянство). «Цель религиозного дискурса, - пишет В.И.Карасик,- состоит, по видимому, в приобщении к вере в рамках определенной конфессии» Карасик В.И. Религиозный дискурс//Языковая личность: Проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики: Сб.научных трудов. Волгоград, 1999. С.9.. Потенциальный адресат должен быть убежден в истинности доктрины, что достигается благодаря фатике (частно - безынформативности), ритуальности в коммуникации, благодаря повторениям, обслуживающим суггестивную стратегию. Тоталитарный дискурс должен внушить определенные представления читателю, и в этом - его охранительная функция. В частности, КК должен был установить единообразие оценок истории партии. Курс, справедливо замечает Е.Добренко - не только история или учебник, курс - это еще и русло, генеральная линия в прошлом. Добоенко Е.Между историей и прошлым: писатель Сталин и литературные истоки советского исторического дискурса//Соцреалистический канон. СПб., 2000. С.660. Для религиозного дискурса не существует практически обмена в бодрийяровском смысле, диалога мнений, оценок: КК включает в себя черты таких жанров как проповедь (которая обыкновенно посвящена одной теме, одному греху, например) и катехизис (4 теоретическая глава - в особенности) (в катехизисе и вопросы, и ответы заранее известны лишь одному говорящему). В этих жанрах оценка и суждения должны быть предельно ясными для понимания и, плюс к тому, исключать двойственность (также система «общих мест»). Сам КК не предназначался для обсуждения или изучения в кружках, это было руководство для самостоятельных, индивидуальных занятий. Монологичность также является чертой религиозного дискурса, которая подпитывается также и увеличением присущей институциональному дискурсу дистанции между говорящим и слушающим (священнодействующий - прихожанин, Бог - молящийся, Слово К.К. - читатель). Дистанция в КК подчеркнута его как бы «октроированием», дарованием, ниспосланием - автор анонимен, имперсонален («Редакционная комиссия ЦК ВКП(б)», хотя авторы достоверно известны (В.Г.Кнорин, П.Н.Поспелов, Ем.Ярославский). В случае увеличения дистанции мы видим характерную для религиозного дискурса ориентацию на готовое слово. Анонимное слово и есть авторитетное Слово. Анонимное слово воспринимается как никем-не-сказанное, как слово нечеловеческое, как прямой голос надличностной силы. Анонимное слово, плюс к тому, есть знак безразличия к личному мнению - важно только общее, только канон. Чем сильнее в идеологии давление доктрин, тем более зыбкой оказывается позиция индвидуального субъекта, тем больше говорит традиция и канон и тем сильнее зависит сознание от внешнего, от этикета. «Публичный политический дискурс тоталитарного общества характеризовался как ритуальный, в нем существовали освященные традицией правила политической коммуникации: всем фигурантам было известно, кто, что, когда и в какой форме должен сказать. Основная задача публичной ритуальной коммуникации - фиксация своей приверженности правилам и подтверждение своей социальной роли» Чудинов А.П. Указ.соч. С.13. .

Тоталитарная культура, как и типологически родственные ей культура абсолютизма, русского самодержавия и восточной деспотии - не есть культура гносеологического подхода к слову (я-словом-познаю-мир), а онтологического (словом-мир(бытие)-выговаривает-себя). Слово может мыслится и как творящая бытие сила (ср. библейские «в начале было слово» и «да будет!»). В такой ситуации субъект может лишь транслировать «готовые» истины, собственное же мнение всегда будет идти вразрез.

Именно поэтому принципиальная а-диалогичность есть признак тоталитарной культуры; ее идеал - это отсутствие вообще точек зрения, кроме одной сверхчеловеческой, надличностной, которая уже не воспринимается как точка зрения - это Истина, сама жизнь. Отсутствие диалога проявляется в безликости, имперсональности политического высказывания, его подчиненности этикету; проявляется она в застывших, заемных метафорах, заклинательной формульности (индивидуальность стерта, говорит «институциональный голос»), высокой прецедентности, отсылочности текста, причем такой, при которой субъект может лишь цитировать, он лишен возможности свободного пересказа. А-диалогичность может быть увидена и в природе оценочности: оценка подчинена логике, что не свойственно живому общению: образ выглядит «неживым», яркость оценки определена не деталями, а лишь ее гипертрофированной грубостью.

Отсутствие диалога подчиняет сознание субъекта длящемуся монологу «генерального субъекта сознания», идеологической Истины.

текстоидность (текстоцентричность)

Для иудейско-христианского сознания характерна высокая текстоцентричность культуры Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2000.С.65-66. : по эсхатологическим представлениям, праведники определяются именно на основании критерия верности тексту, Писанию. Следствием этого является то, что культура постоянно интерпретирует центральный свой текст, ищет в нем свои основания, поскольку именно он является онтологически укорененным словарем культуры, таким образом западная и иудейская традиция становится вечным полем интерпретации. В усиленных чертах текстоцентричность проявляется в тоталитарном обществе: общество буквально подчинено тексту идеологии, оно центрированно на трансцендентном источнике, в нем находит оправдание и цель и полностью подчинено диктату не выводимого из реальности принципа. Тоталитарная культура стремится по-метить ярлыками, оценками все события и лица не только общегосударственной значимости, но и частной существенности (ср. с христианскими категориями «грех-добродетель», которые охватывают всю полноту человеческой жизни). Эти моральные суждения выносятся на основании верности тексту. Текстоидность власти - важный инструмент господства государства над обществом: вождь является интерпретатором сакрального текста, поэтому вождь и определяет рамки дозволенного свободомыслия, а на основе этого уничтожает инакомыслящих. Причем - чаще эти «метки» носят не правовой характер, а являются как бы «моральными» суждениями, которые, будучи произнесенными ex cathedra, становятся над правом. (В этом кроется еще одна причина отсутствия правового государства при тоталитарном режиме). (Уничтожение идейных врагов по мотивам «враг народа», «политический двурушник»). Также, например, серьезным проступком еще и до перестройки могла быть антисоветская пропаганда в виде рассказывания анекдота, высказывания площадной культуры, эксплицитно противопоставленного метарассказам официальной доктрины.

В текстоцентричной культуре действительность подчинена тексту.

Текстоидность проявляется в тексте как высокая прецедентность, цитирование характерных текстов (труды классиков марксизма-ленинизма): «Подобно еще неродившемуся, но уже развивающемуся в утробе матери младенцу, социал-демократия переживала, как писал Ленин, "процесс утробного развития".

Группа "Освобождение труда" "лишь теоретически основала социал-демократию и сделала первый шаг навстречу рабочему движению",-- указывал Ленин». Приводятся очень обширные цитаты (аналог отношения к сакральному слову, которое нельзя пересказать): «говорил», «и еще», «и далее».

Итак, тоталитарная культура текстоидна, в советском варианте она осваивает «классиков» (не случайное название!): Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Создает вторичный текст-интерпретанту - К.К., который затем сам включается в канон и до 1942 года самым популярным историографическим трудом были лекции и пособия в помощь изучающим КК (т.е. КК стал толковаться как священный текст).

Заключение

Завершая работу, подведем некоторые ее итоги:

А. дискурс эпохи понимается как исторически определенное (ответ на определенный вызов истории) сверхтекстовое образование, обладающее определенной (идеологической) модальностью, которая и определяет типологию дискурсов/эпох;

Б. модальность концентрированно выражается «системой очевидности» культуры

В. основные параметры тоталитарного дискурса определяются следующим образом:

институциональный (а от этого - монологический) дискурс (институт - анонимный Автор, власть; клиент - рядовой представитель унифицированного сознания, единого коллектива - советский гражданин);

характерна значительная дистанция институт-клиент;

базовым концептом дискурса является концепт «борьба», что позволяет говорить о КК как о политическом тексте (его функция - удовлетворить стремление номенклатурного слоя партии легитимизировать свою власть, исторически обосновать право на политического господство),

концепт «борьба» является константой дискурса и является областью-источником при метафорическом моделировании не только сфер «политика», «спор», но также в терминах борьбы моделируются области, для которых в современной метафорике используются другие источники;

базовой оппозицией дискурса является оппозиция «свой-чужой», которая проявляет себя в яркой, насыщенной, экстатизированной оценочности;

целью такого высказывания как К.К. является воздействие на адресата для побуждения «реформы сознания» и поддержания контроля мыслей - что очень характерно для тоталитарного сознания - через стигматизирующие («наклеивающие яркие оценки») средства выражения, лишающие мыслящего в пространстве дискурса механизмов критического мышления;

ведущей стратегией КК является суггестивная стратегия, мотивированная экстралингвистическим фактором охранительной логики тоталитарного государства;

модальность тоталитарного дискурса тяготеет к религиозной, отмечается текстоидность тоталитарной культуры.

Среди актуальных проблем анализа тоталитарного дискурса следует назвать следующие:

эволюция советского тоталитарного дискурса в 1927-1953 гг.;

жанровая (субдискурсная) характеристика советского тоталитарного дискурса;

параметры характеристики концептов дискурса;

проблема субъекта в институциональном (институализированном) дискурсе;

образное отражение действительности в тоталитарном дискурсе;

системность концептов, их иерархические, синтагматические и парадигматические отношения;

источники тоталитарной риторики и образности;

философские, мифологические и архетипические истоки тоталитарного дискурса;

особенности советского юридического дискурса периода тоталитаризма;

особенности тоталитарного контрнарратива (пародирование тоталитарного высказывания и протестные и альтернативные тоталитарному дискурсу высказывания);

специфика художественной практики тоталитарного общества.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

источник

История всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий курс/Под редакцией комиссии ЦК ВКП (б). Государственное издательство политической литературы: М., 1945 г.

литература

Абдулфанова А.А. Семиотика дискурса как воплощение творческой индивидуальности//Политический дискурс в России - 3. М., 1999.

Абельсон Р. Структуры убеждений // Язык и моделирование социального взаимодействия. -- М., 1987.

Абушенко В.Л., Кацук Н.Л. Концепт// Постмодернизм: Энциклопедия. Минск, 2001. (*)

Аверинцев С.С. Античная риторика и судьбы античного рационализма//Античная поэтика: риторическая теория и литературная практика. М., 1991. С.3 - 26. (*)

Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. - М., 1996. (*)

Аветян Э.Г. Смысл и значение. - Ереван, 1979.

Авоян Р.Г. Значение в языке. М., 1985.

Автономова Н.С. Понимание и язык//Познание и язык: Критический анализ герменевтических концепций. - М., 1984.

Агранович С.З., Саморукова И.В. Гармония - цель - гармония: Художественное сознание в зеркале притчи. М., 1997. (*)

Азнаурова Э.С. Прагматика художественного текста. - Ташкент, 1988. (*)

Аймермахер К. Знак, текст, культура. М., 1997. (*)

Акишина А.А. Структура целого текста. М., 1979.

Алексеев И.С. Об универсальном характере понимания//Вопросы философии, 1986, 7.

Антипов Г.А., Донских О.А., Морковина И.Ю., Сорокин Ю.А. Текст как явление культуры. -- Новосибирск, 1989.

Апресян Р.Г. Сила и насилие слова//Человек. 1997. №5. (*)

Аристотель. Риторика.//Античные риторики. М., 1978. (*)

Арутюнова Н.Д. Дискурс//Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

Арутюнова Н.Д. Дискурс //Языкознание: Большой энциклопедический словарь/Гл. ред. В.Н.Ярцева. 2-е изд. (репринт.). М: Большая российская энциклопедия, 1998. (*)

Арутюнова Н.Д.Жанры общения//Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.

Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. М., 1988.

Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. СЛЯ. Т.40. №4. 1981.

Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998. (*)

Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. -- М., 1988.

Аскольдов С.А. Концепт и слово//Русская словесность. М., 1997. (*)

Аспекты семантического анализа высказывания. Ташкент, 1987.

Афанасьев Ю.Н.Феномен советской историографии//Советская историография. М., 1996. (*)

Бабенко Л. Г., Васильев И. Е., Казарин Ю. В. Лингвистический анализ художественного текста: Учебник для вузов по специальности «Филология». - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. (*)

Базылев В.Н. К изучению политического дискурса в России и российского политического дискурса// Политический дискурс в России - 2. М., 1998. (*)

Базылев В.Н. Автопортреты политиков: от психопоэтики к психополитике//Политический дискурс в России - 3. М., 1999.

Базылев В.Н. Новая метафора языка. Автореф. дисс. … д-ра филол. наук. М., 1999.

Байков В.Г. Манипулятивная семантика и контрпропаганда//Функционирование языка как средства идеологического воздействия. Краснодар, 1988. (*)

Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка/Пер. с фр. Е.В. и Т.В.Вентцель/Ред., вст.ст. и прим. Р.А.Будагова. М.: Изд. Иностранная литература, 1955. (*)

Баранов А.Г. Текст в функционально-прагматической парадигме. - Краснодар, 1988.

Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Ростов н/Д, 1993.

Баранов А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом.//Человек. 1997. №6. (*)

Баранов А.Н. Политическая аргументация и ценностные структуры общественного сознания//Язык и социальное познание. М., 1990.

Баранов А.Н. Что нас убеждает. М., 1990. (*)

Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты. М., 1991. (*)

Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов.//Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987. (*)

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс; Универс, 1994. (*)

Барт Р. S/Z. М., 1994. (*)

Барт Р. Текстовый анализ//Новое в зарубежной лингвистике. М., 1980. Вып. IX. (*)

Барчунов В.П. Языковое выражение оценочных отношений в материалах средств массовой информации// Исследования по стилистике художественной речи. М., 1985.

Басовская Е.Н. Художественный вымысел Оруэлла и советский язык // Русская речь. 1995. № 4.

Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975. (*)

Бахтин М.М. Проблема речевых жанров//Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб, 2000. (*)

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979. (*)

Белая Г.А. Проблема активности стиля//Смена литературных стилей. - М., 1974.

Белова Е.Н. Структура и семантика аргументативного дискурса (на материале слушаний комитетов конгресса США). Автореф. дисс… канд. филол.наук. СПб., 1995.

Бисималиева М.К. О понятиях «текст» и «дискурс»//Филологические науки. 1999. №2. С. 78-85. (*)

Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти //Язык и моделирование социального взаимодействия. -- М., 1987. (*)

Блинов А. Общение, звуки, смысл. М.: РФО, 1996.

Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.,1989. (*)

Богданов В.В. Речевое общение: прагматические и семантические аспекты. Л., 1990.

Богданов В.В. Текст и текстовое общение. СПб., 1993.

Болинджер Д. Истина -- проблема лингвистическая // Язык и моделирование социального взаимодействия. -М., 1987.

Большая советская энциклопедия/Гл. ред. А.М.Прохоров. 3-е изд. В 30 тт. (*)

Бондарко А.В. Функциональная грамматика. - Ленинград: Наука, 1984. (*)

Борев Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки: Опыт прочтения «Медного всадника». М.: Советский писатель, 1981. (*)

Борисова Е.Г. Особенности типов политического дискурса в России// Политический дискурс в России - 2. М., 1998. (*)

Борботько В.Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения). Дисс…д-ра филол. наук. Краснодар, 1998.

Борботько В.Г. Элементы теории дискурса. - Грозный, 1981. (*)

Борщ Э.Г. Средства выражения побуждения в агитационно-публицистических текстах.//Методика преподавания русского языка и литературы. Киев., 1989. Вып. 19.

Брудный А.А. Психологическая герменевтика. -- М., 1998.

Брудный А.А. Семантика языка и психология человека. Фрунзе, 1972.

Булгаков С.Н. Философия имени. СПб., 1998.(*)

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М., 1997.

Бухбиндер В.А. Основные типы передачи имплицитного смысла в тексте//Уч. записки Тартуского университета. - Тарту, 1983. - Вып. 650.

Быстрицкий Е.К., Кошарный С.А. Философская герменевтика: Гносеологические и онтологические аспекты критического анализа//Философские науки, 1987, 1.

Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. -- М., 1996. (*)

Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. - М., 1987. (*)

Васильев А.Д. Слово в телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления в российском телевещании. Красноярск, 2000. (*)

Васильев Л.Г. Текст и его понимание. - Тверь, 1991.

Васильева А.Н. Газетно-публицистический стиль речи. М., 1982.

Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы языковой самообороны // Вопросы языкознания. 1993. № 4. (*)

Вежбицка А. Язык. Культура.Познание. М., 1996. (*)

Верт Н. История Советского государства: 1900 - 1991. М., 2000. (*)

Ветров А.А. Семиотика и ее основные проблемы. М.: ИПЛ, 1968.