Некоторые аспекты перевода прозаических художественных произведений

1.6 Явление искусственных языков и их классификация

Искусственные языки (новояз) - область исследования, где вопрос о сущности человеческого языка не может быть опущен как нерелевантный.

Потенциальная способность создавать искусственные языки так же естественно присуща человеку, как и его способность к овладению естественным языком. Сам термин «искусственные» никоим образом не подразумевает того, что языки, изобретенные отдельными людьми, уступают в возможности практического употребления языкам, сформировавшимся за тысячелетия, так же как и нельзя отрицать, что эти естественные, или, иначе говоря, этнические языки подвержены как сознательному, так и бессознательному воздействию со стороны социальных и индивидуальных факторов.

По большей части языкотворчество идет, точнее расходится по двум диаметрально противоположным направлениям: совершенствование языка и его искажение.

Конец XIX - начало XX веков ознаменовалось появлением многочисленных схем языков для межнационального общения. В 1925 году был опубликован меморандум по проблеме интернационального вспомогательного языка. Среди его авторов были классики сравнительного и дескриптивного языкознания: Эдвард Сэпир, Леонард Блумфилд, Франц Боас. В меморандуме были сформулированы требования к создаваемым языкам:

1) язык не должен содержать звуков, труднопроизносимых для большинства говорящих;

2) интернациональный язык должен обладать простейшей грамматической структурой, достаточной для его эффективного функционирования;

3) интернациональный язык не должен представлять трудности при переводе с или на любой из естественных языков;

4) структура языка должна отличаться значительной подвижностью, дабы речь говорящего оставалась в пределах понимания, даже если он непроизвольно производит речевые конструкции под влиянием норм его родного языка;

5) строить интернациональный язык следует на основе материала, знакомого носителям западноевропейских языков;

6) при создании искусственного языка следует, насколько это возможно, следовать логическому развитию межнациональных лингвистических традиций, сформировавшихся в прошлом;

7) интернациональный язык должен быть легко доступен для стенографической записи;

8) фонетическая система языка должна обеспечивать по возможности самый высокий уровень понимания при телефонном разговоре, записи на звуконоситель или передаче по радио.

Изучение искусственных языков во многом затруднено хотя бы тем, что значительное их число так и остается достоянием самого изобретателя.

Искусственный язык - единство лексикона и некого грамматического строя (примитивно - перечень законов употребления, организации и порождения этого лексикона), порожденное одним индивидуальным источником. Под индивидуальным источником можно понимать человека-индивидуума или замкнутую группу людей-создателей этого языка. Отличие искусственного языка от естественного в том, что основной его корпус возникает сравнительно внезапно. То есть, разработка системы языка может занять многие годы, но к моменту презентации языка «для других» он представляет собой вполне законченную систему, способную выполнить общепризнанную функцию - коммуникативную, и пригодную для передачи многих идей.

Другая, в высшей степени показательная черта, характерная для искусственных языков - языковая система обладает функциональностью прежде, чем появляются носители языка (Кобзев, 1971).

В качестве характеризующих черт искусственного языка принимаются к рассмотрению:

1) цель, с которой он был создан;

2) размер языка;

3) оригинальность созданного языка.

Мотивы, которыми могут руководствоваться изобретатели языков разнообразны. В категорию инстинктивный интерес к языку могут быть отнесены искусственные лингвистические образования с самой разнообразной мотивацией - языки детские, карнавальные, откровенно пародийные (Льюиса Кэрролла), политические-группосоставляющие (секретные языки) и языки мистических практик (глоссы Хильдегарды). Что касается языков с мистической мотивацией, эта система, способна быть понятой и используемой только самим изобретателем. Общее свойство языков этой мотивационной группы - для того, чтобы быть искусственным языком, данному изобретению вовсе не следует быть утилитарным. (Самарин, 1969:72)

Разными авторами неоднократно утверждалось, что искусственные языки сами по себе являются проявлением языковой игры, порождением особого игрового пространства, где игра протекает по собственным правилам ради себя самой, в особом семантико-ментальном направлении. Данное утверждение справедливо не только в отношении пародийных или юмористических языков (Sherzer 1974:19). Создание искусственного языка почти всегда оправданно. Как правило - идеологически. Языки Толкина, помимо своего функционирования в произведении художественной литературы, содержат еще и заключенное в них «эстетическое послание». Уильям Самарин, отказывая «псевдоязыкам» в когнитивной функции, отмечает, что они тем не менее оказывают сильное эмоциональное воздействие (Самарин 1969:72).

Склонность к порождению языков весьма часто встречающаяся среди больных шизофренией относится к области исследования лингвопроектирования. Есть немало свидетельств этого факта в научной литературе. При этом, под неофазиями (“Neophasien”) понимаются новообразованные языки с проработанной грамматикой и установленным вокабуляром. Порожденная таким образом речь несет какую-то значимую нагрузку, по мнению говорящего больного является фактом само собой разумеющимся. У больных шизофренией отмечалась тенденция воспринимать свои «псевдоязыковые», искаженные высказывания как полноценные, логически и формально завершенные (Navratil, 1966:144).

Проблема мотивации тесно граничит с таким понятием как оригинальность искусственного языка. Почти всегда в основании неофазии лежит материал уже существующих языков, или, во всяком случае, их существенные структурные элементы. Таким образом, если исследователь ставит задачей анализ действительно искусственных языков, то есть в большей или меньшей степени отличающихся оригинальностью, из сферы рассмотрения сразу выпадают всевозможные жаргоны, арго, «слова-бумажники» и авторские окказионализмы. Такие языки - для отдельной замкнутой группы людей - не есть новые языки в полном смысле (Налимов 1979). Речь в них идет не об изменении системы, с новыми грамматикой и синтаксисом, а об использовании имеющейся лексики при использовании необычных деривационных возможностей. В таких языках-«кодах» самый первый и естественный шаг - подмена уже существующей лексемы чужеродной. Несомненно кодовым языком был «Анималик» - первый изобретенный Толкиным язык. Еще более простым приемом в сокрытии смысла является открытое смещение в связке дифференциальных семантических признаков лексемы.

Наиболее употребительным приемом разнообразных и разнофункциональных сленгов, жаргонов, арго, являются графологические манипуляции, которые привели к возникновению бесчисленных форм тайнописи, так как набор знаков и их способность варьироваться практически неограничен. В большинстве случаев в наибольшей степени преобразуется вокабуляр, реже изобретается новая грамматика, почти никогда не изменяется синтаксис. Фонологические изменения, как правило, ограничены установившимися фоносемантическими привычками и артикуляционными барьерами. Хотя набор лингвистических модификаций стандартен и ограничен, применяться они могут с совершенно противоположным эффектом.

Так, Эсперанто, наиболее часто упоминаемый в качестве образца искусственного языка, был разработан Людовиком Лазарусом Заменгофом при содействии его жены, Клары Зильберник, с целью максимально возможного снятия трудностей при его дальнейшем изучении. Таким образом, все изменения на уровне грамматики были направлены на ее упрощение и повышение ее гибкости. Основу вокабуляра составили слова из индоевропейских, преимущественно романских языков . На этом основании Эсперанто едва ли можно назвать оригинальным языком. Грамматика этого языка - грамматика романского языка без исключений. В целом же, в сравнении с другими новоязами, Эсперанто куда ближе к языкам-гибридам, таким как “pidgin” или “Lingua Franca”.

Волапюк, так же широко известный язык для интернационального общения, имеет гораздо больше оснований на то, чтобы считаться «искусственным», именно в силу своей «оригинальности». Несмотря на четко сформулированное назначение, этот язык в значительной степени - языковая игра ради себя самой, с одной стороны. С другой - продолжает линию поиска оптимальных способов выражения мыслительных категорий в речи.

Искусственные языки естественны на столько, насколько естественной для человека является способность к их сочинению и потребность в нем. Выделяют 3 класса искусственных человеческих языков. Первый, к которому относятся языки международного общения и языки-гибриды, есть результат потребности человека в коммуникации с одной стороны и необходимости преодоления языковых барьеров с другой. Эти языки обладают очевидной практической ценностью и созданы с целью выполнения функции обмена информацией.

Второй тип, а к нему относятся все философские проекты так называемых «совершенных» языков, исходит из внутренней, присущей человеческому сознанию потребности в систематизации, категоризации воспринимаемой реальности. Цель создания таких «совершенных» языков заключается в приближении к рациональной самоценной организации добытой информации, к «истинным» именам предметов и явлений окружающего мира.

Третья группа языков - языки эмотивные, к ним относятся различные проявления нонсенса, идеоглоссии и глоссолалии. При их создании человеком движет желание деформировать внешнюю форму языка или поиск альтернативных вербальных форм, что выражает переполняющие индивида эмоции или, в отдельных случаях (Кобзев, 1971).

«Искусственность» данных семиотических систем очевидна в их вторичности, так как они порождены индивидуальным, а не общечеловеческим сознанием путем деформации естественного языкового материала.

глава II. Использования вымышленного языка «надсат» в романе Э. Бёрджесса и его специфика

Среди множества примеров новояза особый интерес представляет языковой эксперимент Энтони Бёрджесса (псевдоним, под которым писал Джон Энтони Бёрджесс Уилсон) в романе «Заводной апельсин» (далее «ЗА» или «CO»). Эксперимент заключался в создании и включении в постмодернистский текст искусственного сленга. В отличие от реалистического романа Дж. Оруэлла, где использование вымышленного языка подчинено решению политической сверхзадачи автора, в «ЗА» благодаря «надсат» или «надцать» демонстрируется игровая природа постмодернистского текста.

На примере романа «Заводной апельсин» имеется возможность рассмотреть случай, когда использование вымышленного языка (в данном случае - сленга) становится основным фактором, определяющим перевод в поэтике художественного текста и его воздействие на читателя.

Уже в самом начале произведения, на его первой странице, читатель, знакомясь с характеристикой владельцев бара «Корова», погружается в стихию повествования, обладающего внешним сходством с английским языком, но в значительной степени состоящего из окказиональных слов неанглийского происхождения. Их изобилие оказывает на читателя воистину шоковый эффект: «(They) had no licence for selling liquor, but there was no law yet against prodding some of the new vesches which they used to put into the old moloko, and you could peet it with vellocet or synthemes or drencrom or one or two other vesches which would give you a nice quiet horrors how fifteen minutes admiring Bog And All His Holy Angels And Saints in your left shoe with lights bursting all over your mozg..."» (CO, 2000: 3). - «"Разрешения на торговлю спиртным у них не было, по против того, чтобы подмешивать кое-что из новых shtutshek в доброе старое молоко, закона еще не было, можно было пить его с велосетом, дренкромом, а то и еще с кое-чем из shtutshek, от которых идет тихий baldiozh, и ты минут пятнадцать чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левом ботинке, а сквозь mozgi проскакивают искры и фейерверки"» (ЗА, 2000: 16).

В своем известном исследовании постмодернистской литературы Б. Макхейл выделяет использование вымышленного языка как один из приемов конструирования художественного текста. Вымышленный язык (по терминологии исследователя, «антиязык») характеризуется следующим образом: «Антиязык -- это специализированный дискурс отдельной группы, демонстрирующей отличия от нормы -- отличия от нормы в привычном негативном смысле (например, криминальная или тюремная субкультура) или в силу престижности рода деятельности (высшие армейские чины, религиозные мистики, возможно, даже поэты). Язык такой группы отличается от стандартного в той же степени, в какой поведение данной группы отличается от социальной нормы. Антиязык развивается путём систематических трансформаций стандартного / нормативного языка, особенно ярко это проявляется в лексических процессах «релексикализации» (адаптации стандартного слова к специфическому, нестандартному употреблению внутри группы) и «сверхлексикализации» (избытку полных и неполных синонимов понятий, особенно важных для данной группы). Но дело даже не только в этом: «Антиязык по сути своей «диалогичен» в том смысле, который вкладывал в этот термин Бахтин, в нём заключена скрытая полемика со стандартным языком и привычным мировоззрением. Он создаёт эффект «противоположной» точки зрения на мир, «контрреальность», диалектически связанную с «действительной», «официальной» реальностью...» (McHale, I987: 168). Диалог между языком и антиязыком, реальностью и антиреальностью генерирует подлинную полифонию.

Бёрджесс не относил «ЗА» к числу своих лучших произведений. Его выход в свет в Великобритании в 1982 г. остался практически не замеченным, и только экранизация (реж. Стенли Кубрик) принесла «ЗА» мировую известность. Впоследствии роман был опубликован в США, правда, в несколько модифицированном виде: издатель снабдил его послесловием и глоссарием, но при этом исключил последнюю главу, несущую огромную смысловую и композиционную нагрузку. Любопытно, что сам автор не сопротивлялся подобному произволу издателя, и, комментируя его действия, заявил, что «ему лучше знать». Наличие двух версий текста обуславливает амбивалентную игровую ситуацию. Так как это позволяет принципиально по-разному его интерпретировать, и обуславливает постоянные споры между исследователями, критиками и переводчиками.

«ЗА» переведен на многие языки мира, в том числе на русский. В Советском Союзе читатели познакомились с романом в 1991 г. по публикации в журнале «Юность» в переводе Е. Синельщикова, который сопровождался глоссарием, но также был лишен последней главы.

Сленг как проблема

Необходимо решить некоторые формальные терминологические проблемы, заключающиеся в определении понятий «сленг», «кент», «арго» и «жаргон». Впервые в Советском Союзе проблема жаргона/арго была затронута еще в начале 30-х годов. В программном докладе «Западноевропейские элементы русского воровского арго» 1930 г. Б. А. Ларин использовал термины «арго» и «жаргон» как синонимы (Ларин, 1931).

Первый советский словарь военных сленгизмов, созданный Г. А. Судзиловским, вышел в 1973 г. Важной вехой в разработке данной проблемы стала концептуальная статья, помещённая в предисловии к словарю, где автор перечисляет и рассматривает основные свойства сленга и его отличие от общеупотребительного литературного языка (Судзиловский 1973).

Традиционно, в чисто прагматических целях термин «жаргон» принимается в качестве доминанты в тройке синонимов «жаргон - арго - сленг». Некоторые исследователи выделяют два терминологических смысла понятия «жаргон» - строгий и нестрогий. В «Большом словаре русского жаргона» В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной приводится следующее определение «жаргона», заимствованное из энциклопедии «Русский язык»: жаргон - это «социальная разновидность речи, характеризующаяся, в отличие от общенародного языка, специфической (нередко экспрессивно переосмысленной) лексикой и фразеологией, а также использованием словообразовательных средств. Жаргон является принадлежностью относительно открытых социальных и профессиональных групп людей, объединенных общностью интересов, привычек, занятий, социального положения и т.п. (например, жаргон моряков, летчиков, спортсменов, учащихся, актеров). В нестрого терминологическом смысле «жаргон» употребляется для обозначения искаженной, вульгарной, неправильной речи (то же, что арго), но с пейоративной, уничижительной оценкой» (Скворцов, 1997: 129).

По классификации Ю. M Скребнева, сленгизмы принадлежат к сниженному пласту слов, наряду с коллоквиализмами, жаргоном и вульгаризмами. Причем в отличие от разговорных слов, сленгизмы и жаргонизмы отличает установка на «намеренное стилистическое снижение» (Скребнев, 2000). Проблему разграничения жаргона и сленга он решает следующим образом. По его мнению, термин «жаргон» может быть применен только в отношении вариантов языка, принадлежащих определенной профессиональной или социальной группе, а «сленг» -- в отношении слов, понятных любому носителю языка и употребляемых любым носителям языка в необходимом контексте. Таким образом, «сленг - это общий жаргон, доступный любому носителю языка» (Скребнев, 2000:. 68).

В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (1990) термины «сленг» и «жаргон» не разграничиваются и определяются как «разновидность речи, используемой преимущественно в устном общении отдельной относительно устойчивой социальной группой, объединяющей людей по признаку профессии или возраста» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990).

Составители толкового общего словаря русского общего жаргона («Слова, с которыми мы встречались», 1999) полагают, что термины «городской жаргон» и «сленг» синонимичны, только использование термина «сленг» принято в англо-американской традиции, а «городского жаргона» - в русской.

Оригинальную концепцию, объясняющую двойственную природу арго, предложил В. С. Елистратов. Учёный отмечает такие противоречивые свойства жаргона/арго/сленга, как, с одной стороны, принадлежность закрытой группе, с другой стороны, явление улицы, язык широких слоев. С учетом этого, В. С. Елистратов выделяет следующие стадии в развитии языка: 1) абсолютная закрытость; 2) приоткрытость (промежуточное состояние); 3) абсолютная открытость. «В любой произвольно взятый момент развития арго все три тенденции присутствуют одновременно, хотя и в разной пропорции» (Елистратов, 1994: 598-599).

В словарях, изданных на Западе, термин «сленг» (slang) определяется как «неформальный язык, который содержит искусственно созданные слова или привычные слова, которые применяются в непривычных значениях». Жаргоном (jargon) называется - "технический или специализированный язык, используемый представителями определенных профессий» а арго (argot) - «секретный, специализированный язык» (Webster's Dictionary, 1993).

Из вышеупомянутого можно заключить что, почти все авторы сходятся в признании родственности значений терминов «жаргон», «арго» и «сленг». Является оправданным применение к вымышленному языку «надсат» всех трех синонимов, однако в прагматических целях выбор останавливается на термине «сленг», так как сам автор использовал его по отношению к придуманному им языку.

2.1 Происхождение вымышленного сленга Э. Бёрджесса

Э. Бёрджесс назвал свой сленг «Nadsat» (транслитерация русского суффикса «-надцать» или общепринятое название «надсат» (аналог английского "teen"), так как герои «ЗА» -подростки (тинэйджеры). О «надсат» или «надцать» нельзя говорить как о полноценном вымышленном языке. В своем эксперименте Э. Бёрджесс затрагивает только лексику, не приводя упорядоченной грамматической системы. «Надсат» - это около 250 слов и выражений, образованных в подавляющем большинстве случаев от русских корней. Можно обнаружить и несколько примеров сленговых единиц немецкого, французского, малайского и цыганского происхождения. В «ЗА» «надсат» описывается как "off bits of rhyming slang - but most of the roots are Slav Propaganda. Subliminal penetration" (отдельные элементы рифмованного сленга -- но большинство корней славянского происхождения, проникновение на уровне подсознания). Для европейцев использование русских элементов «надсат» увязывается с угрозой распространения коммунизма и советских порядков в Европе. К концу романа читатель обнаруживает, что свободно владеет небольшим запасом русской лексики. Именно так работает технология идеологической обработки. Благодаря использованию «надсат», «ЗА» превращается в ребус, в закодированное послание. Он создает эффект остранения привычного мира. Научившись понимать языка Алекса, читатель неизбежно понимает, о каком мире пишет Э. Бёрджесс. К. Дикс пишет, что, хотя нигде не говорится об истории этого общества, изображённое государство возникло, по-видимому, в результате русско-американского вмешательства, если не вторжения (Dix, 1971). Бёрджесс довольно подробно разрабатывает вымышленный сленг «надсат», которому отведена в тексте отнюдь не вспомогательная роль. Именно этот элемент доминирует в игровой поэтике текста. Вот почему целесообразно подробно анализировать его как особую языковую систему.

2.2 Теория игры в романе Э. Бёрджесса «Заводной апельсин»

Лингвистические характеристики использованного в романе вымышленного сленга являются существенной предпосылкой для исследования той роли, которая отведена ему. Автор создаёт достаточно продуманную систему, разработанную, впрочем, не столь досконально, как, например, вымышленные языки Среднеземья в сказочном эпосе Дж. Р. Р. Толкина. Однако сами по себе формально-лингвистические параметры для Э. Бёрджесса относительно второстепенны. Как отдельные языковые единицы, так и весь комплекс лексики сленга «надсат» обеспечивают внедрение в текст произведения значительного числа языковых игр, преследующих определённые стилистические и смысловые цели. Более того, в романе Э. Бёрджесса эксперименты с вымышленным сленгом во многом определяют все основные параметры текста, его структуру, имеющую по преимуществу игровой характер. Исследование этого произведения может быть продуктивно реализовано на базе принципов игровой шутки. Если говорить об игровых принципах в литературе, то, хотя они в определённой степени присутствовали и в литературе реализма, и романтизма, но концептуальное значение приобрели именно в эпоху постмодерна. С приходом постмодернизма наступает эпоха, когда в отношениях между искусством и смыслом исчезает какая-то однозначность. Теперь это отношение чисто игровое. Уравнивая в правах действительное и вымышленное, игра приводит к ситуации неограниченного числа значений произведения: ведь его смысл уже никак не связан с предшествовавшей реальностью.

Ключевой категорией является понятие интертекстуальности, уничтожение границ понятия текста, представление о мире как «универсуме текстов», в котором отдельные тексты бесконечно ссылаются друг на друга. Автор книги об игровой стилистике прозы В. Набокова Г. Ф. Рахимкулова пишет: «В игровых текстах, как принято считать, намеренно обнажается использованный в них инструментарий, и в пределах такого текста постоянно обнаруживаются критические суждения о его специфике, о тех целях, которые решает автор, о тех приёмах, которые он применяет. В результате любой самосознающий текст предлагает читателю принципиально иной источник эстетического наслаждения, чем текст традиционного типа» (Рахимкулова, 2003: 43).

И. П. Ильин - один из теоретиков постмодернизма, обращает внимание в игровых текстах на «применение комбинаторных правил, имитирующих математические приёмы: дупликация, умножение, перечисление, прерывистость и избыточность. Тесно друг с другом связанные, они все в равной степени направлены на нарушение традиционной связанности (когерентности) повествования» (Ильин, 1996: 163).

Некоторую актуальность приобрела теория, согласно которой, игровое начало произведения реализуется на уровне структуры текста и на уровне языка, и, соответственно, разграничивающая игровую поэтику и игровую стилистику. Термин «игровая поэтика» получал различные интерпретации у разных исследователей. Среди базовых свойств поэтики игрового произведения авторы теории поэтики игрового текста, А. М. Люксембург и Г. Ф. Рахимкулова, отмечают следующие: «амбивалентность текста - установка на многовариантное, неоднозначное прочтение, заложенное в игровом тексте, обусловленное -его многоуровневостью; принцип недостоверного повествования; интертекстуальность - вплетение в ткань игрового текста всей предшествующей мировой литературы; пародийность - пародированию могут подвергаться как отдельные авторы и произведения, так и целые литературные течения и направления; текстовый плюрализм, предполагающий сложную систему «текстов в тексте»; принцип игрового лабиринта - текст уподобляется лабиринту, это сходство может быть очевидным, а может быть тщательно замаскированным. Основная же характеристика игрового текста - нацеленность на игру с читателем, этой сверхзадаче подчинены все составляющие поэтики игрового произведения (Рахимкулова, 2003: 48-51; Люксембург, 2004: 515-518).

Важнейшим компонентом игрового стиля является языковая игра. Сам термин «языковая игра» по-разному интерпретируется теоретиками литературы. Развернутое описание языковых игр было дано Ж.-П. Лиотаром в работе «Состояние постмодерна»: «... Их [языковых игр] правила не содержат в самих себе свою легитимацию, но составляют предмет соглашения -явного или неявного между игроками (что однако не означает, что эти последние выдумывают правила). Если нет правил, то нет и игры. Даже небольшое изменение правил меняет природу игры, а «приём» или высказывание, не удовлетворяющее правила, не принадлежит определяемой ими игре. Языковые акты показывают общее противоборство (антагонистику)» (Лиотар, 1998: 32). Нет единодушия в определении языковых игр и среди отечественных литературоведов. Одни, продолжая оппозицию «язык -- речь», противопоставляют языковой игре «речевую игру» (Т. А. Гридина), другие приравнивают языковую игру к «языковой шутке» (В. 3. Санников). Опираясь на определение Г. Ф. Рахимкуловой языковая игра трактуется как «Игровые манипуляции с языком -его лексическими, грамматическими и фонетическими ресурсами, целью которых является получение «квалифицированным» (посвященным) читателем-эрудитом эстетического удовлетворения от построенного на игровых взаимоотношениях с ним текста» (Рахимкулова, 2003: 64).

Итак, должное восприятие текста становится возможным, только когда читатель начитает замечать игровые приёмы, которые применяет автор, включается в игру, пытаясь расшифровать расплывчатые авторские намеки, аллюзии и каламбуры, и соотносит формальные игровые приёмы с содержательным уровнем текста.

2.3 Вымышленный сленг «надсат»: системное описание

Графический строй

Все элементы «надcат» передаются латинскими буквами, однако Э. Бёрджесс не придерживается исключительно транскрипционного или транслитерационного принципа передачи русских слов, а совмещает их. Это позволяет нам выделить ряд соответствий в письменном обозначении звуков русского языка латиницей.

РУССКАЯ БУКВА	АНГЛИЙСКАЯ ГРАФЕМА ИЛИ КОМБИНАЦИЯ ГРАФЕМ	ПРИМЕРЫ
и	ее	peet, scoteena, cheest
у	оо	minoota, pooshka, bezoomny, gloopy
ю	ew	lewdies
к	с, k, ck	carman, moloko, tolchock
с	ss	goloss
х	к	brooko, ooko, chepooka
ч	tch, sh	otchikies, pletchoes
ш	sh	pooshka
щ	shch	veshches

Заметно, что иногда автор намеренно искажает на письме транскрипцию слова, стилизуя иноязычные элементы под английские: передаёт русскую «к» в конце слова при помощи диграфа «ck», a вместо одной «с» в слове «goloss» пишет «ss», так как подобное написание слов более характерно для английского языка.

Своеобразие грамматики «надсат» определяется действием следующего фактора. В языке, лексическая система которого состоит на 90% из слов русского происхождения, автор сохраняет английские грамматические формы и прибавляет к чужеродным для английского языка корням английские суффиксы. Таким образом, создавая форму множественного числа "zoob", Э. Бёрджесс прибавляет к основе английское -ies и получает в итоге "zoobies", a не транскрибированную форму множественного числа русского "zooby". Показатель множественного числа -s, характерный для английских существительных, встречается, например, в следующих словах: veshehes, rassoodocks, lewdis , plaides, carmains , shlemmies: «Billyboy was something that made me want to sick just to viddy his fat grinning litso, and he always had this von of very stale oil that's been used for frying over and over, even when he was dressed in his best platties, like now» (CO, 2000: 13).. - «Биллибой меня дико раздражал, до тошноты, я просто видеть не мог его толстый, ухмыляющийся morder, и к тому же от него еще и vonialo словно пережаренным жиром, пусть даже он, как в тот раз, был разодет в лучшие shmotki» (ЗА, с. 26).

Аналогичный принцип Э. Бёрджесс применяет для образования прошедшего времени глагола, присоединяя к его основе суффикс -ed, как, например, в глаголах skvatted, viddied, rabbited, slooshied, ookadeeted, interessovatted, loveted : «They viddied us just as we viddied them, and there was like a very quiet kind of watching each other now» (CO, 2000: 13). - «Мы zasekli их, они нас, и принялись мы друг за другом по-тихому nabludatt» (ЗА, 2000: 26).

Неличные формы глагола -- герундий и действительное причастие -- в «надcат» образуются по тем же правилам, что и формы реального английского языка-- при помощи суффикса -ing, как в следующих примерах: kuppeting, smotting, slooshying, vareeting, crasting, govoreeting, peeting, smecking: «Не was a working-man type veck, very ugly, about thirty or forty, and he sat now with his rot open at me, not govoreeting one single slovo» (CO, 2000: 100). - «Незнакомцу было лет тридцать или сорок - Отвратительная рабоче-крестьянская rozha, причем сидит, rot разинул и смотрит на меня, не говоря ни слова» (ЗА, 2000: 105).

Лексический состав

Лексическая система вымышленного сленга «надсат» разработана несопоставимо подробнее. «Надсат» - язык предметный, вещественный. Его вокабуляр, как и в большинстве сленгов, составляют названия не абстрактных идей и понятий, а вещественных, физических предметов и конкретных действий. Предлагается классификация элементов вымышленного сленга, основанная на принципах семантики, этимологии и словообразования.

Лексико-семантнческая классификация: что касается семантики составляющих «надсат», то в нем сохранён набор семантических групп, традиционно выделяемых в языках различных молодежных субкультур (в количественном отношении обычно преобладают лексические и фразеологические единицы, связанные с органами чувств человека, особенно со вкусом и осязанием): пища; деньги; алкоголь и наркотики; секс; люди; бытовые, повседневные ситуации; криминальный мир; части тела. Однако объем этих групп в «надсат» отличается от реального сленга. В «надсат» преобладают слова и выражения, использующиеся для обозначения бытовых ситуаций, повседневных предметов и явлений.

Бытовые ситуации, повседневные предметы и явления:

существительные: biblio- библиотека, collocoll - колокол, shoom - шум, slovo - слово, okno - окно, lomtick -ломтик, knopka - кнопка, gazetta - газета, zvonock - звонок, smeck - смех, cantora - контора, shoom -- шум, raskazz -рассказ, otchkies - очки, minoota --минута, veshches -- вещи и т.д.

глаголы: slooshy - слушать, vareet - варить, pony - понимать, itty -- идти, rabbit - работать, sloochat -- случаться, происходить, interessovat - интересовать и т.д.

прилагательные: malenky - маленький, skorry - скорый, starry-- старый, polezny - полезный, gromky - громкий и т.д.

Люди и их характеристики:

существительные : millicent - милиционер, pyahnitsa - пьяница, moodge -муж, chelloveck - человек, lewdies -люди, zheena - жена, ptitsa-- птица (о женщине), baboochka -бабушка, droog -друг, ded - дед, devotchka - девочка, cheena - женщина, veck - человек, malchick -мальчик и т.д.

прилагательные: nagoy - нагой, poogly -- пугливый, starry -- старый, gloopy -- глупый, bezoomny -- безумный, grahzny-- грязный, bugatty-- богатый, bolshy - большой и т. д.

Части тела:

существительные: ооkо-- ухо, goobers--губы, plot - плоть, уarbles - тестикулы, krowy - кровь, gulliver - голова, yahzick - язык, rooker -рука, rot - рот, goloss - голос, zoobies - зубы, pletcho - плечо, noga - нога, groodies - груди, litso - лицо, shiyah -шея, keeshkas - кишки, glazzies--глаза и т. д.

Криминальный мир:

существительные: pooshka - пистолет, nozh-- нож, banda - банда, groopa - группа, shaika - шайка, bitva - битва, britva - бритва, razrez -разрез, prestoopnick - преступник и т. д.

глаголы: tolchock - толкать, oobivat-- убивать, crast - красть и т. д.

Пища:

существительные: kartoffel - картофель, maslo -масло, kleb -хлеб, moloko -молоко, chai - чаи, pishcha -пища, lomtick - ломтик и т. д.

Предметы гардероба:

существительные: cravat - галстук, shlem- шлем, sabog - сапог, neezhnies-- нижнее белье, plattie - одежда, shlapa- шляпа, toofles- туфли, carman- карман и т. д.

Деньги:

существительные: cutter, deng, pretty, pretty-polly

Наркотики:

существительные: hen-korm, Drencorm, Synthmesc

Заболевания:

существительные: syph, gon, gleet;

Бранная лексика:

Scoteena, sod, dermott, sodding.

Структурно-этимологическая классификация

Обратившись к структурно-этимологической классификации, можно констатировать, что по происхождению все элементы «надсат» целесообразно разделить на 5 групп:

I. Самую большую составляют слова, образованные от русских корней, такие как: baboochka (бабушка), brooko (брюхо), deng (деньги), smot (смотреть), и др.

Внутри первой группы можно выделить три подгруппы:

1. Русские слова, заимствованные полностью, без усечений, например: korova, mesto, moloko, peet, ptitsa, tolchock, litso, rot, goloss, malenky, ооkо, slovo, chepooka, minoota, pooshka, pyahnitsa, knорка, klootch, gazetta, kot, shoom, и др.

2. Слова русского происхождения, образованные с помощью усечения (усекается, как правило, последний слог), например: chasso (часовой), biblio (библиотека): «Не had books under his arm and a crappy umbrella and was coming round the corner from the Public Biblio, which not many lewdies used those days» (CO, 2000: 6).. - «С книгами и задрызганным зонтом подмышкой он вышел из публичной Biblio на углу, куда в те времена нормальные люди редко захаживали» (ЗА, 2000: 19).

В глаголах, как правило, усекаются суффиксы инфинитива -ать, -ить, -еть: cheest - чистить, viddy - видеть, creech - кричать, pony понимать и т. д.

Однако в некоторых случаях может усекаться и первый слог слова: cheenas - женщины.

3. Слова, в которых соединились русские и английские морфемы.

Например, в слове glazlids, сконструированном по аналогии с английским "eyelids", к транслитерированному русскому корню "glaz" ("глаз") присоединен английский корень "lid(s) " ("веко"): «Then I found I could open my glazlids a malenkv bit and viddy like through all tears a kind of steamy city going by, all the lights like having run into one another» (CO, 2000: 50). - «Через некоторое время я обнаружил, что способен слегка разлепить веки и сквозь слезы смутно видеть, как проносится мимо дымный город» (ЗА, 2000: 64).

"Underveshches" (нижнее белье) образовано по аналогии с английским "underclothes" -"нижнее белье", где "veshches" - транслитерированное русское "вещи "/англ. "clothes"): «This morning I was given my underveshches and my platties of the night and my horrors how kick-boots, all lovely and washed or ironed and polished»(CO, 2000: 91). - «В то утро мне вернули мою рубашку, нижнее belljo, боевой костюм и govnodawy, причем все вычищенное, выстиранное и наглаженное» (ЗА, 2000: 97).

II. Во вторую группу целесообразно объединить все остальные иноязычные заимствования неславянского происхождения. Например, заимствованное из немецкого слово shlaga, образованное от «Schlager» -"драчун", или слово tashtook - от немецкого «Taschentuch» - «носовой платок»: «He'd taken a big snotty tashtook from his pocket and was mopping the red flow puzzled, keeping on looking at it frowning as if he thought that blood was for other vecks and not for him» (CO, 2000: 23). - «Он вынул из кармана огромный obsoplyenni платок и стал вытирать кровяные потеки, озадаченно на него поглядывая, словно думал, что кровь - это у других бывает, только не у него» (ЗА, с. 36) .

К французским заимствованиям можно отнести изобретенное Э. Бёрджессом слово «vaysay» образовано от аббревиатуры W.C. (water closet), которая по-французски произносится как ve-se: «I wanted to be sick, so I got out of the bed all trembly so as to go off down the corridor to the old vaysay» (CO, 2000: 83). - «Меня тошнило, и я, весь дрожа от озноба, встал с кровати и пошел по коридору в туалет» (ЗА, 2000: 89).

Другое французское заимствование «cravate» - «галстук» претерпело совсем незначительные изменения в «надсат» - «cravat» :

«His cravat was like someone had trampled on it, his maskie had been pulled off and he had floor-dirt on his litso, so we got him on an alleyway and tidied him up a malenky bit, soaking our tashtooks in spit to cheest the dirt off» (CO, 2000: 15) - «Галстук такой, будто по нему ходили, маска съехала, morder в пыли. И мы втащили Тема в переулок, где, послюнив платки, tshutok его поправили, убрали кое-какую griazz» (ЗА, 2000: 24).

Среди более экзотических заимствований - слова малайского и цыганского происхождения. Ключевое в «ЗА» слово orange может быть истолковано как заимствованное из малайского языка слово orang - человек. Единственный цыганскый элемент в тексте - полностью заимствованное слово dook - дух:

III. Третью группу образуют авторские окказионализмы на основе романских и германских языков, образованные соединением или усечением основ.

1. слова, образованные соединением основ:

Например, synthmesc представляет собой сокращённую форму от synthetic mescaline (синтетический мескалин): «Hohoho, the old moloko, with no knives or synthemesc or drencrom in it» (CO, 2000: 26). - «O-xo-xo, молоко-молочишко, без ножей, без синтемеска и дренкрома (ЗА, 2000: 40).

Другой любопытный пример - слово Staja, образованное путем соединения основ State Jail (государственная тюрьма): «I take it up now, and this is the real weepy and like tragic part of the story, beginning, my brothers and only friends, in Staja (State Jail, that is) Number 84F» (CO, 2000:57). - «Ладно, поехали, начинаю самую жалостную, даже трагическую часть своей истории, о братья мои и други единственные, которая разворачивалась в гостюрьме номер 48-ф» (ЗА, 2000: 70).

Среди других примеров слов с подобной структурой - pop-disk (pop-music disc), vellocet (amphetamine speed), firegold (fire + gold), poly clef(skeleton key), skriking (striking + scratching), Godman (man of God)

2. слова, образованные усечением:

Например, drencrom представляет собой усечённую форму adreno-chrome: «Hohoho, the old moloko, with no knives or synthemesc or drencrom in it» (CO, 2000: 26). - «O-xo-xo, молоко-молочишко, без ножей, без синтемеска и дренкрома» (ЗА, 2000: 40).

Другое слово sinny является, прежде всего, каламбуром, обыгрывающем английские cinema (кино) и sin (грех), с точки же зрения структуры слова, sinny -- усеченная форма вымышленного существительного «sinnema»: «Where I was wheeled to, brothers, was like no sinny I had ever viddied before» (CO, 2000: 75). - «Помещение, куда меня привезли, было вроде кинозала. Но такого, каких я прежде не видывал» (ЗА, 2000: 83).

Внутренняя структура некоторых из них прозрачна, и догадаться об их происхождении несложно, этимология других неясна.

IV. Четвертую группу составляют элементы, позаимствованные Э. Бёрджессом из реально существовавшего английского и американского сленга:

Например, в слове rozz, неоднократно встречающегося в «ЗА», соединились значения русского рожа (rozha) и английского сленгизма rozzer (policeman): «So I scrambled down, very stiff and sore, and not like real awake, and this rozz, who had a strong von of cheese and onions on him, pushed me out of the filthy snoring cell...» (CO, 2000: 55). - «Я кое-как слез, весь затекший, с ломотой в костях и совершенно сонный, так что пока мент, от которого diko несло сыром и луком, выпихивал меня из загаженной храпящей камеры...» (ЗА, 2000: 69).

Слово baddiwad - производное от заимствованого из реально существующего сленгизма baddie (злодей): «P. R. Deltoid then did something I never thought any man like him who was supposed to turn us baddiwads into real horrors how malchicks would do, especially with all those rozzes around» (CO, 2000: 53). - «И тут П. Р. Дельтоид сделал то, чего я никак не ожидал от такого человека, как он, от человека, которому положено превращать всяких plohishei вроде меня в pai-malchikov особенно при том, что вокруг было полно ментов» (ЗА, 2000: 67).

Cancer - метафорическое название сигареты, часто встречающееся в английском сленге: «You could viddy him thinking about that while he puffed away at his cancer, wondering how much to say to me about what he knew about this vesch we'd mentioned» (CO, 2000: 62). - «Видели бы вы, как он ломал голову, пыхтя своей tsygarkoi, никак не мог решить, можно ли и что именно можно мне рассказать о той shtuke, про которую я упомянул» (ЗА, 2000: 73).

Fagged-- разговорный эквивалент слов уставший, утомленный: «They were creeching and going ow ow ow as they put their platties on, and they were like punchipunching me with their teeny fists as I lay there dirty and nagoy and fair shagged and fagged on the bed» (CO, 2000: 36). - «Надевая платьица, они уже вовсю плакали -ыа-ыа-ыа-, пытались тыкать в меня своими крошечными кулачками. Тогда как я лежал на кровати перепачканный, голый и выжатый как лимон» (ЗА, 2000: 49).

К заимствованиям из реально существующего сленга также относятся следующие слова: pretty-polly (money) - деньги, guttiwuts (guts) - внутренности, кишки, prod (to produce) - производить, sarky (sarcastic) - саркастичный, snoutie (tobacco, snuff) - табак, понюшка.

Очевидно, включая в «надcат» элементы реального английского и американского сленга, Э. Бёрджесс ставил целью подчеркнуть сходство между вымышленным и реальным языком, а также убедить читателя в том, что «надcат» - действительно, явление современной молодежной культуры.

V. В отдельную группу выделяются слова, заимствованные из детской речи:

Например, арру polly loggies (apology) означает «извините»: « 'Арру polly loggies ', I said careful» (CO, 2000: 38) - «"Иззи-винни-нитте", - осторожно проговорил я» (ЗА, 2000: 51).

Scholliwoll соответствует слову school: «Then I lay back on the bed and shut my glazzies and thought how nice it was going to be out there again, Alex with perhaps a nice easy job during the day, me being now too old for the old skolliwoll and then perhaps getting a new like gang together for the nochy and the first rabbit would be to get old Dim and Pete, if they hadn't been got already by the millicents» (CO, 2000: 74). - «Потом я откинулся на подушку, прикрыл glazzja и стал думать о том, до чего же здорово будет выйти на свободу и как днем я стану ходить на какую-нибудь непыльную работенку (из школьного-то возраста я уж немного вырос), а там, глядишь, новая shaika подберется для ночных вылазок, и первое наше delo будет изловить старину Тема с Питом, если до них ещё не добрались менты» (ЗА, 2000: 82).

В детских словах eggiwegg и jammiwam легко узнаются egg (яйцо) и jam (джем): «I read this with care, my brothers, slurping away at the old chai, cup after tas, after chasha crunching my lomtics of black toast dipped in jammiwam and eggiweg» (CO, 2000: 32). - « Я прочитал это, о братья, очень внимательно, попивая свой любимый чай, чашку за чашкой, хрустя кусочками tosta из черного хлеба с джемом и яйцом» (ЗА, 2000: 39).

Такие словечки, заимствованные из детской речи, ассоциируются с юными героями романов Ч. Диккенса, их невинность выполняет функцию своеобразной буферной зоны между «положительным» читателем и «отрицательным» героем «ЗА».

Вымышленный сленг «надсат» разработан Э. Бёрджессом довольно подробно. Писатель, однако, не ставит перед собой задачу продумать все аспекты речевой практики той молодежной группировки, к которой принадлежит Алекс. Его в большей мере интересует, с одной стороны, достижение общестилистического эффекта (придание тексту художественной, эстетической неповторимости), с другой - решение принципиальной поэтологической задачи. Перед переводчиком стоят, казалось бы невыполнимые задачи, однако после подробного анализа лексики и ее употребления в тексте, эти трудности исчезают.

2.4 Функции «надсат» в романе «Заводной апельсин»

В произведениях Э. Бёрджесса обнаруживаются основные черты игровой постмодернистской прозы. Например, использование музыкального произведения в качестве рамки или структурной модели для создания литературного произведения является очевидным примером нетрадиционного игрового применения принципа интертекстуальности. Тот факт, что Э. Бёрджесс взялся экспериментировать, не случаен, он неоднократно высказывал своё восхищение Дж. Джойсом и Г. М. Хопкинсом, имея в виду их языковые опыты: «Оба обладали потрясающей способностью видеть мистическое в банальном и считали необходимым манипулировать привычными языковыми явлениями, чтобы поразить читателя новым знанием» (Burgess, 1968: 21) .

Языковой эксперимент для Э. Бёрджесса - это и один из способов найти ответы на экзистенциальные вопросы. Так, в книге «Шекспир» он пишет, что достижения писателя должны быть основаны на «фундаментальном умении соединять слова в новые удивительные узоры, в которых таинственным образом отражается правда жизни, о которой раньше ты даже не догадывался» (Burgess, 1970: 43).

Язык и миф для Э. Бёрджесса являются средствами придания смысла и связанности хаосу жизни, в каком-то смысле разрешают манихейскую дихотомию: «Язык никак не связан с высшей реальностью. Это средство создания ритуала. И именно в ритуале примиряются противоположности» (Coale, 1981: 137).

В языке отражается сознание, и задача автора текста заключается в том, чтобы посредством языка передавать любые, даже самые незначительные изменения в сознании персонажа. Главная же цель экспериментов с языком - привнесение в поэтику текста принципиально нового, преимущественно игрового художественного измерения.

Основные художественные функции, которые реализуются с помощью вымышленного сленга «надсат» покажут важнейший аспект поэтики данного текста, а именно: каковы бы ни были конкретные формально-лингвистические задачи, которые ставит и решает автор (часто весьма продуманно и глубоко), все его операции с искусственно сконструированной лексикой подчинены важнейшим смысловым, нарративным и поэтологическим стратегиям. Присутствующие в «ЗА» скрытые смыслы, структура текста, специфика его поэтики раскрываются за счет вовлечения читателя в игровые отношения с языковой оболочкой данного текста. Разгадывая те или иные языковые ребусы, сопоставляя комбинации игровых эффектов, достигаемых автором на языковом уровне, читатель движется к постижению его художественных тайн. Роман «ЗА» сознательно отструктурирован с таким расчетом, чтобы постижение специфики его языковой оболочки могло стать предпосылкой для полноценного понимания структурной организации текста, использованной в нем нарративной стратегии, зашифрованных в нем авторских тезисов.

Основной функцией «надсат» в «ЗА» является игровая функция, проявляющаяся на уровнях лексики, этимологии и стилистики. Включение в текст произведения такого элемента, как искусственно сконструированный сленг, даёт возможность вовлечь читателя в интеллектуально-лингвистическую игру. На первом ее этапе читателю необходимо догадаться, из какого языка заимствован корень незнакомого слова. Поскольку подавляющее большинство слов «надсат» русского происхождения, но по прочтении нескольких страниц эта задача облегчается. «...Большая часть русских слов вводится на первых пятнадцати станицах, а затем они повторяются до тех пор, пока читатель не может не узнавать их» (Leivis, 2002: 80).

Но остается еще более сложная проблема: догадаться о лексическом значении слова. В США русский язык занимает далеко не первое место по популярности среди изучающих иностранные языки, и при чтении романа англоязычный читатель сталкивается с вполне обоснованным трудностями. Задача осложняется тем, что Э. Бёрджесс намеренно не приводит сносок и не снабжает роман глоссарием. Единственной подсказкой остается взятый в скобки перевод нескольких слов с «надсат» на английский. Эти ключи сведены к минимуму и встречаются лишь в начале романа. Однако по прочтении первых страниц читатель обретает способность ориентироваться в дальнейшем тексте. Большинство слов ему уже знакомы, а поток новых элементов уже не так стремителен. Однако понимание текста осложняет тот факт, что Э. Бёрджесс вводит синонимические ряды, и каждое понятие обретает несколько понятий-двойников:

деньги-- polly, cutter, deng, potatoes, spuds.

женщины -- sharps, lighters, ptitsas, cheenas, bahoochkas, devotchkas.

В таком подходе к слову, по мнению Р. Льюиса выражается концепция Э. Бёрджесса о необходимости самосовершенствования и развития: «Если мои книги не читают, это потому, что в них много незнакомых слов, а люди не любят, читая роман, заглядывать в словари» (Lewis, 2002: 80). На вопрос журналиста, каким ему представляется его читатель, Э. Бёрджесс ответил что это, очевидно, бывший католик, неудавшийся музыкант, он близорук, и к тому же пристрастно относится к тому, что слышит. Это человек, прочитавший те же книги, что и сам писатель и того же возраста. Нетрудно догадаться, что такой читатель - двойник Э. Бёрджесса.

Книги Э. Бёрджесса предназначены для эрудированного читателя с достаточно глубокими познаниями в области лингвистики. Только «посвященный» читатель-эрудит обладает возможностью адекватно оценить глубинные пласты данного игрового текста.

Помимо лексико-этимологического аспекта лингвистической игры, предложенной романистом, вызывает интерес и стилистический эффект, которого можно добиться новыми лексическими образованиями.

Опираясь на достижения школы игровой поэтики, в частности на публикации Г. Ф. Рахимкуловой, разработавшей концепцию игрового стиля, наиболее четко теория игрового стиля охарактеризована в книге «Олакрез Нарцисса: Проза Владимира Набокова в зеркале языковой-игры». Здесь утверждается, что основой игрового стиля является языковая игра. При этом текст, стиль которого является по преимуществу игровым, не менее содержателен, чем текст, где доминируют традиционные стилистические параметры (Рахимкулова, 2003).