Защита в уголовном процессе как служение общественное

Во-вторых, наше законодательство относится к защитникам с недоверием, которое было естественным результатом взгляда на них, как на представителей частного интереса подсудимого. Оно не допускает их ни в предварительном следствии, ни в производстве о предании суду, и даже в окончательном производстве процессуальные права защиты гораздо теснее прав обвинения (ст. 557, 573, 575-578 уст. угол.). В результате оказывается, что защита стеснена у нас в самой существенной части своей деятельности, именно в той, которая направлена на собирание доказательств и предъявление их суду, и может проявлять свои силы почти исключительно в судоговорении.

Установляя такое недоверие к защите, законодатель как бы совсем забыл, что для судебного представительства учреждена корпорация присяжных поверенных, при построении которой для обеспечения интересов правосудия указаны высокие условия поступления и строгие правила дисциплинарной ответственности. За исключением дел о некоторых преступлениях государственных, уставы относятся с полным безучастием к вопросу, кого именно подсудимый избирает своим защитником, - лицо ли, принадлежащее к корпорации присяжных поверенных или к кандидатам на судебные должности, или же лицо, никаких гарантий для правосудия не представляющее. Мы далеки от мысли ограничивать в этом случай подсудимых какой-либо определенной корпорацией, как делают законодательства английское и австрийское. Подобные ограничения, лишая подсудимого помощи лиц, которым он наиболее доверяет, и создавая опасность совершенной беззащитности при недостатке патентованных защитников, нежелательны и потому, что, как показывает опыт, для защиты могут иногда представляться необходимыми и иные знания, кроме знаний юридических: не имея их, адвокат был бы лишь весьма бледным представителем защиты. У нас лучшая защитительная речь по процессам печати произнесена не адвокатом, а подсудимым, человеком литературно-образованным. Однако, полное безучастие закона к вопросу о лице, принявшем на себя обязанности защитника, не согласно с общественным назначением защиты. Заслуживает серьезного внимания постановление германского устава, которым по делам, где участие защиты требуется как непременное условие судебного разбирательства, хотя и допускается избрание в качестве защитника лица, не удовлетворяющего требуемому цензу, но только в дополнение к защитнику, такому цензу удовлетворяющему. С другой стороны, если к защитнику, не представляющему никаких гарантий для правительственной власти, возможно было отнестись с известным недоверием, то, по меньшей мере, следовало поставить вопрос: не следует ли смягчить такое недоверие относительно лиц, принадлежащих к корпорации, самим законом созидаемой и подлежащей правительственному контролю? Между тем ни малейших следов постановки такого вопроса государственным советом, изменившим предположения комиссии 1863 года, мы не находим, так что постановления устава о защите оказываются совершенно несогласованными с институтом присяжных поверенных. Подобно прочим защитникам, они не могут принимать участия в предварительном производстве, стеснены в способах защитительного розыска и в своей деятельности перед судом. Это - явный недосмотр закона, прямой результат поспешного обсуждения его в государственном совете.

Наконец, законодательство наше лишает защиту весьма крупной силы, составляющей на западе Европы ее лучшее украшение, именно профессуры юридических факультетов. И по этому вопросу окончательный текст уставов разошелся с предположениями комиссии 1863 года, дававшей профессорам юридических наук право поступать в присяжные поверенные. Государственный совет не согласился с ней по двум соображениям: потому, во-первых, что от присяжных поверенных требуется независимость, между тем профессора состоят на государственной службе и, следовательно, зависимы от своего начальства; во-вторых, потому, что занятие адвокатскою деятельностью отвлекало бы профессоров от их научных занятий ко вреду для преподавания. Но первый довод едва ли применим к корпорации людей науки, на излишнюю независимость которых от начальства хранится не мало жалоб в архиве того же государственного совета, - быть может потому, что люди этой корпорации высоко ценят свою зависимость от науки; но как было бы хорошо, если бы и защитники тверже сознавали свою зависимость от этого начальства! Второй довод расходится с указаниями опыта: в тех наших университетских городах, где к занятиям университетским оказывается возможность присоединить другие занятия, научная деятельность профессоров проявляется не только слабее, а даже сильнее; разнообразие труда оживляет его, а в труде адвокатском профессора юридических факультетов находили бы богатый практический материал для теоретической разработки, что содействовало бы сближению между школой и жизнью. В одном из своих новейших трудов Иеринг весьма справедливо считает занятия судебной практикой существенно необходимыми для каждого профессора прав; никто не заподозрит маститого учёного в том, что его голосом руководили какие-нибудь корыстные побуждения. Думается, что в представлении профессорам наших юридических факультетов права адвокатской деятельности и для ведомства народного просвещения лежит выход из того безлюдья, которое замечается ныне на юридических факультетах.

VI. Слабость сознания его в практике судебной и судебно-административной

Хотя, таким образом, в самом законодательстве общественное назначение защиты сознаётся недостаточно, но не подлежит вместе с тем сомнению, что уставы 20 ноября содержат в себе зерно верной идеи, которое могло бы дать обильные ростки при правильном за ним уходе. Поэтому, практическое применение идеи законодательства оказывает огромное на неё влияние, и все уклонения от неё должны быть тщательно подчёркнуты.

В практике правительственной, слабость сознания общественного назначения защиты характеризуется мерами, которые из недоверия к корпорации присяжных поверенных, налагают на неё ограничения, мешающие её правильному развитию. Мы имеем в виду не постоянные отказы правительства признать комплект присяжных поверенных, по крайней мере в столицах, достаточным и сообразно ему составить табели (388 учр.): ныне число присяжных поверенных ещё весьма невелико; оно не дошло ещё даже до числа лиц судейского звания, и окружные суды постоянно жалуются на недостаток лиц, которые могли бы быть назначены защитниками. В виду малочисленности их, уголовное правосудие наше доныне представляет весьма печальную картину беззащитности подсудимых. Даже по весьма серьёзным делам, уголовному кассационному департаменту сената приходится получать кассационные жалобы, безграмотно составленные; нередко только неумение изложить их лишает возможности отменить обвинительный приговор, с существенными нарушениями законы постановленный. При этих условиях не может быть и речи о достаточности числа присяжных поверенных до тысячи человек.

Но, отказывая с полным основанием в возбуждении вопроса о достаточности комплекта присяжных поверенных, судебная администрация вступила на скользкий путь, исходатайствовав закон 1874 г. о приостановлении открытия советов присяжных поверенных в местах, где они ещё не были открыты. Мера эта, подчинив присяжных поверенных власти окружных судов, задерживает развитие адвокатуры вообще и защиты в частности; она препятствует проведению начала равноправности между защитником и обвинителем, ибо последний суду не подчинён. Притом, по справедливому замечанию, сделанному в нашей литературе, суд может охранять своими мерами только внешний порядок в среде адвокатуры, преследуя ими лишь такие действия адвокатов, которые составляют прямое нарушение их юридических обязанностей; нарушение же обязанностей нравственных недоступно органу, стоящему отдельно то адвокатской корпорации. Наша практика не доказывает, чтобы в местностях, где суды заменяются советами, присяжные поверенные сознавали свои обязанности твёрже и исполняли их точнее, чем в местностях, где существуют советы.

Признаки неверного понимания защиты встречаются и в судебной практике.

Сюда, прежде всего, следует отнести установившуюся в ней теорию, по которой обязанность назначения защитника по просьбе подсудимого (ст. 566 уст. уг. суд.) лежит на председателе тогда лишь, если при суде в том же месте, где он слушает дело, имеются присяжные поверенные или свободные от иных занятий кандидаты на судебные должности. Мы уже видели, что государственный совет не допускал возможности недостатка в защитниках и потому возложил на председателей окружных судов обязанность назначать защитников по всем без исключения делам, разрешению окружных судов подлежащим, если о том будут просить подсудимые. По точному смыслу закона и соображений, на которых он основан, обязанность эта есть безусловная, подлежащая непременному исполнению, коль скоро заявлена просьба о назначении защитника. Поэтому и неисполнение её следовало бы считать одним из существеннейших поводов кассации, какими бы причинами оно ни было вызвано. Но очень скоро судебные места встретились с физической невозможностью исполнения её, вследствие непредвиденного государственным советом недостатка в защитниках. Эта причина усилилась в виду толкования, сделанного первоначально петербургским советом присяжных и одобренного петербургскою судебной палатой, а затем принятого и в других местах; согласно ему, защита может быть возложена председателем на тех лишь присяжных поверенных, которые проживают в месте заседания суда, чем у председателей отнята почти всякая возможность назначать присяжных поверенных защитниками по делам, рассматриваемым в выездных заседаниях и составляющим значительное большинство общего числа уголовных дел, ведаемых с участием присяжных заседателей. Такой взгляд основывают на тексте ст. 566 уст., уполномочивающей председателя назначать защитника из таких лишь присяжных поверенных, которые «состоят при суде», и в подтверждение его приводят тот главный довод, что закон не указывает источника возмещения издержек, понесённых присяжными поверенными при командировках по делам службы, и тем как бы признаёт невозможными сами командировки их. Но взгляд этот отнюдь нельзя признать правильным и согласным с законом, который признаёт обязанными всех присяжных поверенных, при суде состоящих, исполнять поручение председателя, независимо от того, в каком месте открывает суд свои заседания; из молчания закона о возмещении издержек из по командировке вытекает лишь, что они не покрываются за счёт казны, а отнюдь не право отказаться от командировки; притом, требуемый законом с присяжных поверенных процентный сбор получил бы самое лучшее назначение, будучи обращён на вознаграждение тех из их товарищей, которые понесут расходы в интересах защиты. Дав ему это употребление, советы показали бы тем, что они достойным образом ценят институт защиты и сознают его высокое общественное значение.

Сюда, далее, следует отнести укоренившуюся в судебной практике теорию, по которой защита составляет лишь благодеяние для подсудимого, от которого он может отказаться по своему усмотрению. Так, сенатом неоднократно разъяснялось, что если председатель, даже без всяких заслуживающих уважения причин, не назначил защитника подсудимому и не поставил его о том в известность, но подсудимый при открытии заседания не просил об отсрочке разбирательства для приискания себе защитника, то оставление его без защиты не служит поводом кассации (1868 № 702, Тарасова; 1870 № 48, Федорова и др.; 1870 № 652, Савинова; 1874 № 346, Максимовой). Равным образом сенат признавал, что назначение председателем для защиты такого лица, которое не принадлежит к составу присяжных поверенных и не состоит в числе кандидатов на судебные должности, не составляет нарушения закона, не составляет нарушения закона, если подсудимый против этого не возражал (1871 № 1471, Сологубского). Другими словами, все отступления от закона по предмету назначения защитника сенат считает возможным покрывать согласием на них подсудимого, забывая, что защитник призывается служить не только и даже не столько общим интересам правосудия. Лишь изредка в практике судебных мест проскальзывает более правильное отношение к защите; сюда принадлежит приведённое уже сенатское решение по делу Федорова и Фирфарова (1878 № 2), которым признано, что о назначении защитника несовершеннолетним подсудимым председатели должны озаботиться независимо от заявлений самих подсудимых.

Склонная видеть в защитнике представителя частного интереса подсудимого, а не органа общественного служения, судебная практика не выработала ещё правильного и твёрдого взгляда на вопрос о взаимном соглашении между заявлениями и ходатайствами защитника и подсудимого. В целом ряде своих решений, основанием участия защитника в уголовном деле сенат указывает не самостоятельную процессуальную функцию, на нем лежащую, а лишь уполномочие на деятельность со стороны подсудимого, предполагаемое до тех пор, пока противное не будет заявлено суду. Исходя их этого частного начала, уместного для гражданского представительства, но отнюдь не для уголовной защиты, судебной практике пришлось допустить две существенных неправильности. С одной стороны, она сообщила защитнику служебное, подчиненное в процессе положение, разъяснив, что всякое ходатайство защитника парализуется противоположным ходатайством подсудимого; так, в решениях сената по делам Краснова (1869 № 359) и Серова (1869 № 543) признано, что если защитник просит об отсрочке разбирательства за неявкою некоторых свидетелей, а подсудимый просит о слушании дела, то для суда первое ходатайство утрачивает всякое значение. Между тем, интересы защиты могут существенно расходиться с желаниями подсудимого, а для защитника, как служителя правосудия, важны первые, а не вторые. Может также - и весьма нередко - случиться, что подсудимый делает какое либо заявление, не понимая всей важности его, и подчинять его голосу ход судебного разбирательства значило бы направлять правосудие на ложную дорогу. Неужели голос защитника покрывается даже голосом его несовершеннолетнего клиента, которому и наша практика признала нужным назначать защитника не справляясь с его волей? Этот любопытный вопрос пока ещё не ставился судебными местами. С другой стороны, из того же неправильного положения судебная практика делает другой неверный вывод, возлагая на подсудимого невыгодные последствия за все упущения, сделанные защитником; она упраздняет самые священные процессуальные права подсудимого, если защитник его своевременно не возражал против их нарушения, забывая, что в основании таких прав весьма нередко лежат не интересы отдельной личности, а интересы всего правосудия, и что в отбывании наказания, подсудимому представленного, защитник не принимает никакого участия. Защитник отнюдь не заменяет своего клиента, как поверенный своего верителя; он лишь дополняет его, оказывая помощь правосудию представительством защитительного антитезиса. В этой дополнительной роли он преследует самостоятельную задачу, отдельную и независимую от простого формулирования желания подсудимого, и в виду ее должен получить в процессе подобающее место. Как поворот к правильному взгляду на защиту, в судебной практике могут быть отмечены и некоторые положения, расходящиеся с только что изложенными. Бывали случаи, когда, не смотря на сознание подсудимого, суд, по просьбе его защитника, приступал к производству судебного следствия и иногда даже выносил ему оправдательный приговор, напр. по делу Спиро, рассматривавшемуся в С.-Петербургском окружном суде. По делу Скопинского банка Московский окружной суд, не смотря на заявление Рыкова о прекращении данных его защитнику полномочий и об отказе от защиты, уважил просьбу его защитника, ходатайствовавшего об оставлении его в заседании для защиты интересов его клиента. Сам сенат признает правильным предъявление списков присяжных заседателей для отвода не только подсудимому, но и его защитнику.

Слабость сознания общественного назначения защиты нашей судебной практикой, наконец, проявляется в отношениях председательствующих в заседаниях к защитникам. По мере того, как нападения на адвокатов становились более и более модными в обществе, изменялось и их положение в суде уголовном. Едва ли следует скрывать от себя, что если не все, то многие председательствующие видят в них не помощников правосудия, а его противников. По вине ли самих адвокатов появился этот взгляд, или по иным причинам. Для нас это не представляет интереса; бесспорно, однако, что он пускает прочные ростки и что председательствующие одной из своих главнейших обязанностей считают удерживать защитников в тесных границах, воспрещать им касаться тех или иных предметов и останавливать их строгим замечанием при первой попытке исследовать или высказать что либо, по мнению их, не относящееся к делу или уже достаточно разъясненное. Не подлежит конечно сомнению, что председательствующему в заседании должна быть предоставлена широкая распорядительная власть над всеми лицами, в заседании участвующими; ее устанавливает и наш закон, дающий председателю право управлять ходом судебного заседания, устранять в прениях все, что не имеет прямого отношения к делу, не допускать ни оскорбительных для чьей бы то ни было личности отзывов, ни нарушения должного уважения к закону, религии и установленным властям (611 уст.), и наблюдать за охранением внешнего порядка в судебных заседаниях (149 ст. учр. суд. уст.). естественно, что действия защиты, которыми нарушаются такие необходимые условия спокойного разбирательства, подлежат распорядительной власти председательствующего, как и действия иных лиц. Но, применяя ее, необходимо помнить, что защитник - один из необходимых органов процесса, преследующий также цели правосудия, как и весь суд, и прибегать к мерам принуждения только в крайних случаях, когда несомненно, что он вышел из своей сферы. Особенная осторожность должна быть рекомендована при применении их для устранения со стороны защитника не относящегося к делу, так как прежде, чем защита выскажется по данному предмету окончательно, нельзя судить, остается ли защитник в пределах дела или вышел из них; поэтому укореняющаяся практика обрывать защитника и не давать ему высказаться, под предлогом, что данное обстоятельство не относится к делу или уже достаточно разъяснено, должна быть встречена с величайшим порицанием. известно, притом, что вопрос о пределах судебного исследования принадлежит к числу самых сложных и спорных; лучшие процессуалисты наши обратили на него внимание, но наука и практика не дали ещё твердых и непреложных указаний, которыми можно было бы руководствоваться в каждом отдельном случае для решения его. Прибавим, что практика остановок и перерывов защитника председательствующим вредит хладнокровному отправлению защиты и нарушает принцип равноправности его с государственным обвинением.

VII. Подрыв его в практике присяжных поверенных

Но сами защитники сознают ли в достаточной мере ту общественную миссию высокой важности, которая лежит на них? Не переносят ли они, напротив, на свою деятельность по делам уголовным те черты, которые свойственны представительству по делам гражданским и, таким образом, не приносят ли они своего общественного назначения в жертву частному интересу?

Если мы ограничимся только присяжными поверенными, так как судить о деятельности других групп защитников нет возможности по отсутствию данных, то нельзя не отнестись с полным сочувствием к тем правильным взглядам, которые высказаны советами в первые годы их открытия и, таким образом, положены в основание адвокатской деятельности этой корпорации. Мы уже видели, что и у нас есть самый высокий в нравственном отношении кодекс деятельности преподан присяжным поверенным одним из их же сочленов, мнения которого разделялись С.-Петербургским советом. В частности, по вопросу о защите, советы имели вполне верные мысли и в эпоху общего подъема нашего духа начертали для отправления его правила, стоящие на высоте этого института, охраняя соблюдение их даже дисциплинарными взысканиями. Защита по уголовным делам объявлена одною из самых главных обязанностей присяжных поверенных; уклонение от нее и небрежное ее исполнение советы преследовали строго, назначая обыкновенно выговоры, и только в самых маловажных случаях ограничиваясь предостережениями; все попытки присяжных поверенных, направленные к обходу этой обязанности, напр. фиктивная выписка за город, встречали со стороны советов энергический отпор; в способе ведения защиты, на присяжных поверенных возлагалась обязанность сообразоваться с требованиями закона и нравственности, воздерживаясь от каких бы то ни было предосудительных приемов. У нас впервые советами присяжных поверенных провозглашено, что защитник представляет перед судом волю закона, которую он обязан уважать превыше интересов клиента. Возбуждавшееся некоторыми из присяжных поверенных сомнение, обязательно ли принимать защиту по назначению до признания комплекта присяжных поверенных достаточным, советы не затруднились разрешить в утвердительном смысле и признали крайне предосудительным получать, а тем более вымогать от клиента, деньги за защиту по назначению. Но нельзя забывать, что организованная адвокатура появилась у нас ещё весьма недавно и что сословие присяжных поверенных вынуждено было принять в свой состав не мало прежних ходатаев и людей старой практики, которым были совершенно чужды идеи общественного назначения защиты. Этот старый делец, не привыкший к законности и преследовавший исключительно свои эгоистические интересы, был продуктом всего прежнего общественного нашего склада, который не мог измениться в какие-нибудь 10-20 лет. Его приемы, его идеи должны были неизбежно проникать и в среду вновь образованной корпорации; влияние их сказывалось уже на первоначальной деятельности ее членов, усиливаясь по мере упадка того общего увлечения идеальным, которое характеризовало эпоху составления и введения в действие судебных уставов 20 ноября. Влиянию этого старого дельца не было положено сколько ни будь серьезных преград при организации присяжной адвокатуры, и ему в значительной степени следует приписать слабость сознания общественного назначения защиты даже в среде нашей присяжной адвокатуры, которое выразилось, с одной стороны, в стремлении уклониться от даровой защиты по назначению и в слабом отношении советов к небрежному ее ведению, а с другой - в стремлении превратить защиту в доходную статью, доходящем до забвения ее истинной природы. Еще в 1866 году в практике С.-Петербургского совета присяжных поверенных возник вопрос, обязаны ли присяжные поверенные защищать подсудимого по назначению суда лишь в месте постоянного их жительства, или также и в других местах округа, где открываются заседания. Мы уже видели, что совет решил его в первом смысле, освободив присяжных поверенных от обязанности принимать на себя защиту подсудимых, дела которых слушаются вне места их постоянного жительства; со взглядом совета согласилась С.-Петербургская судебная палата, затем он принят советами Московским и Харьковским; до обсуждения сената он ещё не доходил. Для того, чтобы оценить всё значение этого постановления, необходимо принять во внимание следующие обстоятельства. К 1 марта 1884 г. при С.-Петербургской судебной палате присяжных поверенных числилось 261; из них имели жительство в С.-Петербурге 250, в Пскове 3, в Новгороде 2, в Вильне 2, в Великих Луках 1, в Череповце 1, в Петрозаводске 1, ив Ковне 1; в округе Московской судебной палаты к 1 октября 1884 г. числилось 320 присяжных поверенных; из них имели постоянное жительство: в Москве 253, в Бежецке 1, в Витебске 1, во Владимире 5, в Вологде 1, в Ефремове 1, в Калуге 9, в Костроме 5, в Нижнем Новгороде 14, в Ржеве 2, в Рыбинске 2, в Рязани 10, в Смоленске 2, в Туле 7, в Твери 2, в Шуе 1, в Ярославле 4. Таким образом более 95% общего числа присяжных поверенных избирают себе жительство в месте нахождения судебной палаты и лишь весьма немногие поселяются вне его; даже не все города, где учреждены окружные суды, имеют у себя присяжных поверенных, и почти вовсе нет уездных городов, избираемых ими для жительства, где окружных судов не существует. Это обстоятельство не сопровождается неудобными последствиями для населения по делам гражданским, которые всегда рассматриваются в месте постоянно пребывания суда. В совершенно ином положении находятся дела уголовные; только менее важные из них, подлежащие рассмотрению без участия присяжных заседателей, обыкновенно слушаются в месте постоянного пребывания окружного суда; напротив, более важные распределяются по сессиям и огромное большинство их слушается в уездных городах, причисленных к округу суда, но не составляющих его постоянного места пребывания (138 учр.). Из сказанного видно, что постановления сенатов почти совершенно устраняют возможность защиты по назначению именно в важнейших уголовных делах, рассматриваемых с участием присяжных заседателей, т.е. там, где защита необходима в наибольшей степени. Если бы советы тверже сознавали общественное назначение защиты, то едва ли бы они так легко решились на такое постановление и, нужно думать, с успехом приискали бы способы устранить те весьма маловажные неудобства для присяжных поверенных, которые побудили их, вопреки закону, установить полную беззащитность подсудимых по делам наибольшей важности. Другой признак слабости сознания общественного назначения защиты советами присяжных поверенных, в наших глазах, составляет та крайняя снисходительность, которую советы более и более обнаруживают в случаях уклонения присяжных поверенных от защиты и небрежного исполнения ее. До 1 февраля 1874 г. за неявку или за несвоевременную явку к защите подсудимых по назначению суда, С.-Петербургским советом, независимо от внушений, было сделано три предостережения и 5 выговоров, в том числе 2 строгих; с тех пор дано 4 выговора, 6 предостережений, в 4 случаях совет ограничился постановлением на вид, т.е. верою взыскания, закону неизвестною, и в 7 случаях вынес полное оправдание, не смотря на то, что в 4 из них признал доказанным факт неявки на защиту. Но ещё слабее репрессия за неявку в практике московского совета, где эти случаи встречаются гораздо чаще; если присяжный поверенный не явился без всяких уважительных причин и слушание дела по его вине было отложено, то совет ограничивается мягчайшею из мер взыскания - предостережением; но ему достаточно представить подобное оправдание, напр. голословно заявить, что поверенный запамятовал о назначенной ему защите, или заболел, или должен был явиться в другое место по гражданскому делу, или даже, без всякого на то права, передать защиту другому лицу, чтобы эта мера была заменена поставлением на вид или даже полным оправданием. В 1882 г. председатель одного из провинциальных окружных судов довел до сведения московского совета, что назначенный им поверенный, возвратив ордер, отказался явиться по болезни; свидетельства же о болезни не представил. Совет нашел, что в случаях невозможности присяжному поверенному явиться в суд к исполнению обязанностей, на него возложенных, он должен уведомить о том суд заблаговременно, указав на законную причину неявки; но доказывать перед судом эту причину он не обязан, ибо предполагается, что присяжный поверенный говорит суду правду, и на этом основании оставил сообщение председателя без последствий.

С большей ещё снисходительностью смотрят советы на небрежную подготовку к защите. Даже требование личных свиданий с подсудимым, которое ставилось в прежнее время петербургским советом, в позднейшей практике постепенно смягчалось, и в 1882 г. московский совет решился утверждать, что посещение подсудимого есть лишь право защитника, а не его обязанность, и на этом основании оставил без всяких последствий сообщение товарища председателя. Подобное великодушие советов относительно присяжных поверенных делается на счет интересов правосудия и не может не порождать убеждения о бесполезности обращаться в советы с жалобами на присяжных поверенных. Но, несмотря даже на эту причину, число дисциплинарных дел о присяжных поверенных, вопреки успокаиваниям советов, довольно высоко; так, в московском округе возбуждается ежегодно более 80 дисциплинарных дел, по которым привлекается около 60 лиц, т.е. одно дело ежегодно на 4 присяжных поверенных всего округа: сила же репрессии совета выражается такими данными: 2/3 дел оставляются без всяких последствий; в 1/4 случаев совет довольствуется распорядительными мерами и только в 1/10 случаев прибегает к мерам дисциплинарным, избирая из них по преимуществу самую легкую - предостережение. Не так поступали адвокатские цехи Франции и Англии, и суровые взыскания, ими применявшиеся, принесли свои плоды. Бывают моменты в жизни каждой общественной единицы, когда внутреннюю прочность и авторитет она может приобрести только путем суровой дисциплины; к таким моментам принадлежит наш неустойчивый век, и в суровой дисциплине всего более нуждается корпорация присяжных поверенных; она могла бы быть опасной для нее тогда лишь, если бы право применять меры дисциплины принадлежало не ей самой.

Весьма тревожным признаком в практике нашей адвокатуры является стремление превратить защитительную деятельность в возмездную и подчинить ее всецело частным интересам подсудимого. Наше законодательство не приняло французского взгляда, по которому адвокаты ни в каком случае не вступают в договоры с клиентами о вознаграждении, не могут получать от них обязательств по этому предмету, а на случай отсутствия соглашения установило особую таксу; но возмездность адвокатской услуги и принцип оценки ее по свободному соглашению усвоены категорически только по делам гражданским. Едва ли без всякой дальнейшей проверки этот принцип частного соглашения может быть переносим и на защиты по делам уголовным. Подсудимый, которому грозит опасность наказания, подобен тяжкому больному; для избавления от такой опасности он готов жертвовать свыше меры услуги, и получать от него в этот момент какие бы то ни было обязательства, значит употреблять во зло его угнетенное душевное состояние. Побуждение его к выдаче на себя обязательства защитнику противоречит одной из коренных обязанностей защитника, именно обязанности быть гуманным, не переполнять чашу страданий страждущего. Совсем иначе, к сожалению, смотрят на этот предмет советы присяжных поверенных, как петербургский так и московский. Председатель С.-Петербургского столичного мирового съезда препроводил совету такую копию условия, заключенного помощником присяжного поверенного с одним из подсудимых: «я, ниже подписавшийся, получил от NN (подсудимого) 15 руб. и обязуюсь принять на себя защиту по обвинению его в обмане, как у мирового судьи, так и в мировом съезде, и в случае оправдания, а равно если наказание будет понижено до одного месяца, имею право получить еще 15 руб.». Председатель съезда справедливо полагал, что такое условие едва ли соответствует знанию помощника присяжного поверенного. Но совет, вместо того, чтобы направить молодого человека на истинный путь и внушить ему крайнюю неуместность торговать правосудием, притом от него не зависящим, нашел, «что вследствие установившихся в нашем обществе взглядов и по принятой практике, адвокатский гонорар нередко определяется не только потерею необходимого для защиты дел времени и труда, но и большую или меньшую успешностью защиты т.е. исходом дела, такое раздробление гонорара представляется естественным, ибо для доверителя важно не количество потраченного адвокатом времени и труда, а результат ходатайства или защиты. Посему, не усматривая в заключение означенного условия чего-либо предосудительного, совет постановил: помощника присяжного поверенного взысканию не подвергать». Однородный случай доведен был до сведения совета Московского округа, где один из присяжных поверенных заключил с подсудимым условие в том, что принимает на себя ходатайство по уголовному делу его, за что подсудимый обязуется выдать присяжному поверенному 500 р., затем при освобождении его из тюрьмы под домашний арест 1500 р. и при поступлении дела в судебную палату 1000 р., если же освобождение из тюрьмы не последует, то 1500 р. платится при поступлении дела в палату, а 1000 р. - при прекращении дела или поступлении в окружной суд; затем в суд присяжный поверенный этого дела не вел, а предъявил к подсудимому иск в 3000 р., который и выиграл. Жалобу подсудимого на неблаговидные действия присяжного поверенного московский совет оставил без последствий, признав, следовательно, законным получение гонорара за защиту на предварительном следствии, где ее не допускает сам закон. Еще шаг по этой наклонной плоскости и трибуна адвоката превратится в лавочку торговца товаром, доставить который покупателю не в его силах, но который, тем не менее, продается им по весьма высокой и отяготительной для населения цене. Наконец, представителям присяжной адвокатуры не излишне помнить предостережение, сделанное адвокатом еще знаменитым D'Aquesseae.

«Знайте, сказал он, что самая глубокая и, может быть, наиболее трудно исцелимая язва вашего сословия это - слепая дерзость, с которою многие решаются вступать в состав его, прежде достаточно подготовки, необходимой, чтобы стать того достойным. Адвокатура западная принята уже это предостережение к сведению и руководству, и средь ее ныне, во всех странах, имеются лица, приобревшие высокий авторитет своими научными трудами. У нас, за очень и очень редкими исключениями, адвокат довольствуется теми сомнительными лаврами, которые он получает в зале судебного заседания. Но и здесь, при бедности содержания, даваемого лишь серьезною подготовкой, ему приходится ограничиваться дешевым красноречием, прибегая для обеспечения успешного исхода и к малодостойной игре на струнах суеверия и предрассудков, если в составе присяжных заседателей преобладают лица необразованные. Евангелие, колокольный звон, канун праздника - все это для него становится дозволенным оружием борьбы с противником и с правосудием; но это оружие он сменяет другим и быстро переходит к сантиментальной теории среды, если данный состав присяжных заседателей, по мнению его, долее способен проникнуться почерпнутыми из нее соображениями. В этом лежит одна из крупных причин бесцветности речей защиты; у нас, как замечено, лучшая речь по процессам печати произнесена не присяжным защитником, а подсудимым. Автору настоящих строк известны случаи, когда люди, весьма талантливые, переходя из судебного ведомства в адвокатуру, решительно забрасывали книгу, говоря: на наш век хватит и тех знаний, которые мы имеем. Подобное направление людей защиты особенно печально ныне, когда самые основные понятия уголовного права подвергаются сомнению и пересмотру. Дни сантиментальной теории влияния среды на уголовную ответственность сочтены, польза защиты заподозрена и против драгоценнейшего для нее понятия личной свободы выступил грозный враг в лице итальянской антропологической школы, более и более захватывающей поле битвы. Бороться с ним успешно нельзя при помощи тех орудий сомнительного качества, которые находятся ныне в распоряжении представителей защиты.

VIII. Настоятельно нужное для упорядочения уголовной защиты

Из изложенного вытекает, что наша жизнь богата условиями, задерживающими развитие защиты. Едва ли можно сомневаться, что крупнейшие в ряду их лежат самой корпорации присяжных поверенных, которая почти всецело отклонила от себя исполнение защитительных обязанностей, и руководящий орган который не оказался на высоте призвания, законом для него указанного: в сознании его нравственный уровень защитительной профессии более и более понижался, снизойдя до такого минимума, при котором утрачивается всякая граница между адвокатурой присяжной и частной, между присяжными поверенными и ходатаями доброго старого времени. Стимул личного удобства и личного интереса оказался могущественнее стимула общественной пользы, побудив присяжных поверенных бросить на произвол судьбы огромную массу подсудимых, отчего существеннейшим образом исказилось отправление уголовного правосудия. Такое печальное положение вещей имеет, конечно, одну из крупнейших причин в незначительном еще у нас числе людей, записавшихся в присяжную адвокатуру. Но видеть в этом обстоятельстве единственную его причину и думать, что она, сама собою устранившись с течением времени, не нуждается ни в каких мероприятиях, значило бы закрывать глаза на действительность. Коренная причина лежит глубже и заключается в несостоятельности того принципа «laissez faire», который положен нашим законодательством в основание организации и деятельности корпорации присяжных поверенных; и в этом частном случае он оказался непригодным. Не подлежит, в самом деле, никакому сомнению, что выпадающая ныне цифра защиты по назначению, в 4-5 ежегодно на каждого присяжного поверенного, без заметного обременения их могла бы изыскать и способы вознаграждения за расходы тех членов корпорации, на которых выпадала бы эта обязанность общественного служения. Они могли бы достигнуть этого, или возбудив в законодательном порядке вопрос о государственном вознаграждении таких лиц, или же возмещая их убытки из того 10% сбора, в состоянии и распределении которого советы так упорно отказываются представлять правительству какие бы то ни было разъяснения. Призрачными оказываются и другие соображения, на которых основывался Петербургский совет и которые без дальнейшей проверки приняты прочими советами. Нельзя сколько ни будь серьезно утверждать, будто бы обязанность отлучки из места жительства на время не свыше двух суток, в течение месяца, представляет опасность для гражданских интересов верителей присяжного поверенного; каждому из поверенных нет ничего легче, как ходатайствовать об отсрочке разбирательства гражданских дел, заседания по которым предполагались на эти дни, и не думаем, чтобы самые смелые антагонисты наших судей решились заподозрить их в желании противодействовать подобным ходатайством. Напротив, можно с уверенностью сказать, что к ним все без исключения судьи отнесутся с полной предупредительностью. Поэтому же незачем заботиться об установлении в порядке законодательном каких-то мер, способных оградить интересы верителей; в этом случае практика легко обойдется своими собственными силами. Вместе с тем, и сама корпорация присяжных поверенных могла бы принять на себя некоторые заботы по гражданским делам тех из ее сочленов, которые временно будут отсутствовать по командировкам для уголовных защит, почему утверждение, будто бы «необходимость подобных поездок вообще сделала бы невозможным исполнение присяжными поверенными своих обязанностей по делам гражданским», представляется во всех отношениях голословным. Будь на то добрая воля присяжных поверенных, они легко могли бы и теперь согласовать исполнение своих обязанностей по делам гражданским с нуждами защиты, потому что нет никаких оснований сомневаться в доброй воле помочь им в этом ни со стороны судей, ни со стороны правительства. Еще менее временными причинами, лежащими единственно в недостаточности числа присяжных поверенных, может быть объяснимо то понижение нравственного уровня защиты, которое отмечено выше в практике руководящих органов этой корпорации. Знамя защиты можно и должно держать высоко, как бы ни были малочисленны его охранители. Нравственная доблесть воинов не в количестве их, а в качестве.

Но следует ли из вышеизложенного, что корпорации присяжных поверенных органически неспособна к исполнению обязанностей защиты и что, потому, для представительства их должно быть изобретено совершенно новое установление, с характером должности? Лежит ли выход из того критического положения, в котором очутилось наше уголовное правосудие, единственно в учреждении трибунала защиты, рекомендуемого Каррарой, или подобного ему института? Такая мера, напротив, по мнению нашему, была бы крайне опасна. Сосредоточение обязанностей защиты в руках лиц, состоящих на государственной службе и вознаграждаемых государством, повело бы к значительному уменьшению числа защитников. Завися от той же власти, как судьи и прокуратура, такие защитники не имели бы достаточной независимости действия, не проявляли бы достаточной энергии и не возбуждали бы к себе и со стороны подсудимых большого доверия, чем прокуроры того времени, когда на них возлагались защитительные обязанности. Однообразие труда притупляло бы их впечатлительность и усердие и вся их деятельность могла бы свестись к обрядовому исполнению бюрократических обязанностей. Такое решение вопроса не имеет за себя и данных истории, которая обнаруживает стремление к развитию идеи свободы в деятельности защитника, и потому к нему следует относиться с величайшей осторожностью. Не в коренных реформах нуждается корпорация присяжных поверенных для получения способности достойно представлять перед судом задачи защиты, а лишь в смягчении того принципа «laissez faire», который сквозит в ее построении. Место теперешнего государственного безучастия должна сменить деятельная забота о том, чтобы каждый член ее сознавал свои обязанности, и исполнял их достойным для правосудия образом. Но к достижению этой цели можно идти двумя путями. Один состоит в подчинении присяжных поверенных, по отправлению обязанностей защиты, какой либо посторонней власти, с представлением ей начертать для корпорации присяжных поверенных обязательные по этому предмету правила деятельности и наблюдать за их исполнением, применяя, в случае нужды, и меры дисциплинарного взыскания. Подчиняя адвокатуру посторонней власти, он может обеспечить точное отправление присяжными их внешних обязанностей по защите, не гарантируя общество в подъеме нравственного уровня защиты. Non omne quod licet honestum est. Посторонняя корпорации власть в силах противодействовать лишь тому, что non licet для присяжных поверенных, налагая взыскания за прямые нарушения адвокатского долга, предусмотренные законом или инструкциями. Honestum же для адвокатов может создать только корпорация, посредством постепенного вырабатывания в своей среде добрых обычаев и взаимного контроля своими членами. При подчинении посторонней власти, члены корпорации утрачивают ту самостоятельность действия, которая столько необходима для защиты; оградить ее не может даже суд, поставленный на место советов, так как для общества важно не только то, чтобы суды испытывали на себе известную степень контроля со стороны присяжных поверенных. Наконец, подобное решение вопроса было бы глубоким нарушением начала равноправности между защитою и обвинением, органы которого поставлены совершенно независимо от суда. Полного осуждения заслуживает также мера, слухи о которой носились одно время в нашем обществе, именно предположение дать советам присяжных поверенных коронного председателя, или же такого, который был бы непосредственно подчинен единоличной власти старшего председателя судебной палаты, и вместе с тем расширить его распорядительную власть по управлению корпорацией присяжных поверенных. Мы не отрицаем необходимость последнего, ибо власть председателя совета, ныне представляется весьма вялою, благодаря ее бессилию. Но такая усиленная власть может принадлежать только выборному члену корпорации, живущему ее жизнью, проникнутому ее интересами, разделяющему все ее права и обязанности. Важно, конечно, чтобы такой старший между равными был достаточно независим от своих товарищей при применении власти, законом ему предоставляемой; но это в достаточной степени могло бы быть достигнуто увеличением срока его выборной службы, и также мера оказалась бы весьма полезной и по отношению к членам совета. Если бы последние избирались года на три или даже на пять, и, притом, не все разом, а по частям, так что совет обновлялся бы новыми членами, сохраняя в своей среде и известное число старых, приобревших уже опытность, то этот важный орган получил бы недостающую ему теперь твердость практики и значительно выиграл бы в своей самостоятельности. Присоединение же к нему постороннего лица могло бы внести разлад в его деятельность и повело бы к упадку корпоративного духа в адвокатуре.

Таким образом, остается лишь второй путь, при котором забота о надлежащем исполнении присяжными поверенными обязанностей защиты сохраняется в руках выборных советов, но с указанием в руководство им определенных правил деятельности, преподать которые упустило из виду действующее законодательство. Такие правила пополнят весьма существенный пробел и дадут советам твердую почву, стоя на которой они могут наблюдать за членами корпорации в желаемом законом направлении. Начертание их отнимет возможность объяснять неправильные действия лиц, на которых лежит обязанность защиты, простым различием во взглядах, и положить конец дальнейшему развитию тех неправильных положений, путем которых защитительная деятельность более и более превращается в торговый промысел. Исправив практику адвокатов, они доставят необходимое ограждение интересам правосудия. Мы думаем, что следовало бы назначение защитников из числа присяжных поверенных возложить, вместо председателей суда или совместно с ними, на советы, которые должны быть заблаговременно оповещаемы судом о числе уголовных дел, предположенных для каждой сессии. Совет должен изыскать способы для исполнения обязанностей защиты в пределах всего судебного округа, причем он может или установить между присяжными поверенными очередь поездок на защиты, соображаясь с местами их жительства, или даже в каждом выездном участке назначить для исполнения обязанностей защитника одного или нескольких присяжных поверенных, подчинив их отчету перед собой и озаботившись о вознаграждении их за понесенный труд и расходы. Затем всякое уклонение от защиты по назначению и небрежное исполнение защитительных обязанностей должны быть прямо объявлены тяжкими дисциплинарными проступками, караемыми не ниже выговора, а при повторении - временным запрещением практики и даже исключением из сословия. Лишив договоры о гонораре за защиты по уголовным делам судебной охраны, можно и должно определить в законе обязанность состоятельных подсудимых уплачивать известную сумму за помощь защитника, в виде судебных по делу издержек. Если, таким образом, советы приведут в известность, какие именно присяжные поверенные в данном уезде буду исполнять обязанности защитников по назначению (причем желательно, чтоб такие уездные списки были заблаговременно известны не только суду, но и подсудимым), то затем откроется, конечно, возможность расширения для таких защитников права участия и в предварительном следствии.

С надлежащей постановкой защиты связаны самые крупные интересы уголовного правосудия. Мы верим, что дать им должное обеспечение окажется в силах сама корпорация присяжных поверенных, получив в руководство указания, которые, исключая всякое сомнение о назначении и обязанностях защиты, могли бы служить твердою основой для деятельности защитников. Мы склонны думать, что только отсутствие таких указаний возбудило те неясные и неверные представления о процессуальном положении защитника и отношении его к клиенту, которые сказались в практике присяжных поверенных. В этом убеждает нас и то соображение, что такой шаг лежит в истинных интересах самих присяжных поверенных, так как, в противном случае, государство, минуя их, вынуждено было бы обратиться к созданию нового института, который в значительной степени подорвал бы престиж адвокатуры. Еще более убеждает нас в это высота нравственного идеала, в институте защиты заключающегося; для достижения его никакие материальные жертвы не могут быть признаны чрезмерными.

Являясь на помощь угнетенному, а часто и невинному, в самый критический период его жизни, защита представляется одной из благороднейших арен юридической деятельности. Она достойна подъема самых лучших духовных сил человеческой природы, чем объясняется как посвящение себя защите людей высокого уровня нравственного и умственного, так и несомненные симпатии общества к этой деятельности в ее чистом виде. Нужен был целый ряд промахов самых грубых, эгоистических увлечений, диаметрально противоположных внутренней природе защиты, чтобы охладить эти симпатии; но они доныне не поколеблены вполне, и теперь, как всегда, сознающий свое назначение защитник может смело рассчитывать на полное к себе сочувствие. Доставляя самоудовлетворение и постоянно обращая на себя сочувственные взоры общества, защитительная профессия, вместе с тем, представляет огромную важность и для организма государственного. Правильная постановка и твердая организация защиты необходимы не только, и даже не столько, в интересах отдельных подсудимых, сколько в интересах судебной правды. Мы прибавим, не рискуя вызвать возражения, - и судебного достоинства, потому что этим уравновешиваются силы сторон и суду открывается возможность занять между ними высокое положение, единственно ему приличествующее.

В принципе нет разницы между защитой и другими видами общественного суждения. Но какая огромная разница по положению! Служение, получающее должностную форму, более или менее обезличивает человека, создает для него строгую иерархическую подчиненность и выдвигает на первый план обязанность слепого исполнения. Завидная доля защитников как служителей общества та, что они могут, неся свою службу, сохранять в полной мере свою личную самостоятельность. Не имея над собою начальства, свободный от бюрократических отношений, защитник нисколько не рискует естественным ростом своей индивидуальности на занимаемом им посту. Напротив, чем полнее развивает он общечеловеческие стороны своей природы, тем богаче становится и запасом тех именно сил, которые необходимы ему для его привлекательного служения.

Защите могут грозить опасности внешние и внутренние, в ней самой лежащие. Первые ныне не страшны, так как стало очевидным, что всякие стеснения защиты постороннею властью составляют противодействие правосудию и не желательны для государства. Но тем важнее опасности второго рода, тем тщательнее нужно избегать их. Кому много дано, с того много и взыщется. Огромность задачи возлагает на защитников обязанность тщательно оберегать общественную функцию их деятельности, избегая всего, что уклоняет их на путь частного промысла к забвению лежащей на них общественной миссии громадной важности.

Настоящий вопрос имеет еще одну сторону, усугубляющую его огромное общественное значение, ту именно, которою он соприкасается с судьбами молодого поколения. Ныне для университетской молодежи, желающей по окончании курса посвятить себя судебной деятельности, доступ в правительственную службу более и более сокращается, частью благодаря привилегированным питомникам юриспруденции, частью ввиду постепенного замещения судебных вакансий. Для молодежи университетской, таким образом, адвокатура остается почти единственною сферою юридического труда. Печаловаться об этом нет причины, ввиду указанной уже привлекательности и симпатичности этого вида труда в его чистом виде. Но тем настоятельнее позаботиться, чтобы чистое русло его не было загрязнено в самых истоках, и чтобы наша молодежь, мечтая нести общественную службу, не попадала за прилавок недоброкачественной лавочки, этого требуют интересы молодого поколения в настоящем, интересы судебной правды и судебного достоинства в ближайшем будущем.