На этом фоне в действующем УК РФ 1996 г. ситуация с дифференциацией общественных отношений несколько изменилась: слиты две группы преступлений против собственности (социалистической и личной); в преступлениях против личности выделены в отдельные главы преступления против жизни и здоровья, против свободы, чести и достоинства, против половой неприкосновенности и половой свободы; в самостоятельную главу выделены преступления против семьи и несовершеннолетних; создана новая глава о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях; выделены в отдельную главу преступления против здоровья населения и общественной нравственности; возникли новые главы об экологических и компьютерных преступлениях; создан раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества; расформирован раздел об иных государственных преступлениях, виды преступлений которого распределены по различным главам нового УК.

В результате Особенная часть нового УК представляет собой следующую иерархическую систему; раздел о преступлениях против личности включает в себя главы 16 (против жизни и здоровья), 17 (против свободы, чести и достоинства личности). 18 (против половой неприкосновенности и половой свободы), 19 (против конституционных прав и свобод человека и гражданина), 20 (против семьи и несовершеннолетних); раздел о преступлениях против экономики - главы 21 (о преступлениях против собственности), 22 (в сфере экономической деятельности), 23 (против интересов службы в коммерческих и иных организациях); раздел о преступлениях против общественной безопасности и общественного порядка - главы 24 (против общественной безопасности), 25 (против здоровья населения и общественной нравственности), 26 (экологические преступления), 27 (против безопасности движения и эксплуатации транспорта), 28 (в сфере компьютерной информации); раздел о преступлениях против государственной власти - главы 29 (против основ конституционного строя и безопасности государства), 30 (против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления), 31 (против правосудия), 32 (против порядка управления); раздел о преступлениях против военной службы - глава 33 и раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества - глава 34.

После выделения общего объекта и двух уровней родового объекта за пределами классификации остаются совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления, и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного конкретного вида преступления.

Таким образом, совокупность общественных отношений, которым причиняет вред вид преступления (точнее, вся совокупность преступлений данного вида), и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного вида, не совпадают по объему, первая больше и сложнее второй. Следовательно, необходимо выделять и объект вида преступления, и объект преступления этого вида. Для того, чтобы четко разделять объект вреда, свойственный виду преступления, и объект вреда конкретного преступления данного вида, и необходимо терминологически обособить тот и другой. Для определения последнего существует непосредственный объект как совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление того или иного вида. Для определения первого из них и можно использовать термин "видовой объект", под которым будем понимать совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления. При этом В.Е. Мельникова считает видовой объект основанием выделения глав в новом УК, тогда как у Л.Л. Кругликова таковым признан внутригрупповой объект, объект группы преступлений, расположенных внутри глав. Мы полностью согласны с наличием подобной разновидности объекта и с тем, как его толкует Н.И. Коржанский, но не готовы следовать другим авторам в его понимании, но об этом несколько ниже. В результате мы получим всеобъемлющую классификацию по кругу общественных отношений, которым может быть причинен вред: от совокупности всех преступлений до конкретного преступления какого-либо вида.

2.2 Объективная сторона

Объективная сторона преступления в целом проблем не вызывает, тем не менее возникает одна достаточно серьезная проблема. Дело в том, что понимание объективной стороны не носит однозначного характера: почти все теоретики, рассматривающие объективную сторону преступления, с необходимостью обособляют вопрос о соучастии, приготовлении и покушении, дискутируя о том, входят они или не входят в объективную сторону. И этот спор имеет под собой реальное основание, поскольку в преступном поведении заключены две группы различных действий человека - в одной из них существуют действия по созданию условий (приискание, изготовление, приспособление орудий или средств совершения преступления, приискание соучастников, сговор на совершение преступления или иное умышленное создание условий - ч. 1 ст. 30, ч. 3-5 ст. 33 УК), в другой - по исполнению преступления (ч. 3 ст. 30, ч. 2 ст. 33 УК). На это двойственное поведение накладывается то, что в Особенной части УК, как правило, отражена только деятельность по исполнению преступления, которая не включает в себя действия по созданию условий.

Мы должны выделить преступление вообще, преступление как всеобщую для уголовного права категорию, преступление как предмет уголовного права и вид преступления как категорию Особенной части (кражу - убийство, получение взятки и т. д.). Объективная сторона первого из них будет более широкой по объему, поскольку она с необходимостью включает в себя и действия по созданию условий, и действия по исполнению преступления, тогда как объективная сторона вида преступления включает в себя, как правило, только действия по исполнению преступления, за исключением тех случаев, когда действия - создание условий либо включаются в групповое преступление, квалификация которого не требует дифференциации соучастников, либо признаны законодателем самостоятельными видами преступления (организация банды и участие в ней - ст. 209 УК, незаконный оборот оружия - ст. 222, 223 УК и т.д.).

По существу объективная сторона преступления и объективная сторона вида преступления соотносятся между собой как целое и часть. Если абстрагироваться от указанного исключения, то анализируемое целое должно состоять из двух частей - объективной стороны создания условий и объективной стороны исполнения преступления, первое из них, как правило, не отражено в Особенной части, второе же - наоборот. Именно поэтому исследователь не должен забывать о том, какую объективную сторону он имеет в виду. Таким образом, с необходимостью следует выделять объективную сторону в широком (преступления) и узком (вида преступления) смыслах, это, пожалуй, один из немногих случаев обоснованного двойственного толкования уголовно-правовой категории. Только при нем становится очевидным, что в объективную сторону преступления входит и действие-создание условий, и действие-исполнение, тогда как в объективную сторону вида преступления, как правило, действие-исполнение.

Отсюда становится ясным и традиционно признанное содержание объективной стороны, которое состоит из 1) действия по исполнению преступления либо бездействия; 2) способа действия, в том числе действия по созданию условий исполнения преступления; 3) вреда общественным отношениям; 4) объективной связи между деянием и преступным вредом;5) времени и места совершения преступления. Однако эти элементы не являются одинаковыми в плане значимости, поскольку некоторые из них представляют собой абсолютно самостоятельные элементы, сущностно не совпадающие друг с другом (например, действие и вред), а другие распространяются на все первые (время и место характеризуют как действие, так и способ, вред, причинную связь). Именно поэтому указанные элементы можно разделить на две группы а) элементы частного порядка и б) элементы общего характера. К первым следует отнести деяние, способ его, вред, причинную связь, ко вторым - время и место.

В структуру объективной стороны включают еще обстановку, орудия и средства совершения преступления. Применительно к обстановке позиция теории не нова. Действительно, в нормах УК РСФСР 1960 г данный термин применялся относительно часто, особенно это касалось воинских преступлений. Однако в УК РФ их количество резко сократилось, что следует признать объективно оправданной тенденцией. Сами авторы приводят определение обстановки, предлагаемое В. Далем, - "окружающие кого или что люди, предметы, случайности". Можно придать месту совершения преступления максимально узкий смысл и признать таковым только территорию. Однако такое понимание сразу войдет в противоречие и с нормами уголовного процесса, включающими осмотр места происшествия (не думаю, что имеется существенное различие между местом преступления и местом происшествия), и с криминалистикой, для которой местом происшествия служит территория с находящимися на ней предметами, людьми. Да и в уголовном праве мы не можем говорить о месте совершения преступления только как территории, части суши, воды или воздуха. Например, заказник как место совершения преступления подразумевает и часть Земли, и систему управления (здания, сооружения, люди), и охраняемые предметы флоры или фауны, без которых заказников не бывает, т. е. "обстановка" представляет собой элемент места совершения преступления (происшествия).

Мало того, под боевой обстановкой ч. 3 ст. 331 УК (по существу, единственная норма, обращающая внимание на обстановку) понимает, скорее всего, "непосредственное соприкосновение части (подразделения) с противником в процессе наступления или обороны. При этом ведется бой, производятся необходимые перемещения, оборудование боевых позиций" и т.д.; такую обстановку, "при которой воинская часть, подразделение, выполняя боевую задачу, находится в непосредственном соприкосновении с противником". Думается, не будет большой ошибкой, если сказанное объединить термином "место боя" как место совершения преступления.

На основании изложенного в целях унификации уголовно-правовой терминологии следует исключить обстановку из элементов объективной стороны, оставив место совершения преступления как категорию, охватывающую собой и "обстановку".

Схожая ситуация возникает и при признании самостоятельным элементом объективной стороны орудий или средств совершения преступления, под которыми понимаются предметы материального мира, непосредственно применяемые для причинения вреда или облегчающие совершение преступления. Дело в том, что анализируемые предметы либо сами по себе являются способом совершения преступления (например, убийство путем удавления веревкой, удара ножом, выстрела из пистолета и т. д., где сам предмет материального мира определяет собой способ действия), либо входят структурным элементом в способ действия (например, насилие выступает способом совершения преступления, при этом угроза оружием является элементом психического насилия). На этом фоне выделять орудия и средства совершения преступления в качестве самостоятельного элемента объективной стороны - бесперспективный труд, поскольку мы сталкиваемся с возможным смешением различных элементов, что противоречит правилам классификации. Именно поэтому нет смысла выделять орудия и средства совершения преступления как самостоятельные элементы объективной стороны.

Элементы объективной стороны преступления могут выступать качестве таковых только во время совершения преступления, т.е. с его начала до его окончания; до начала преступления и после его завершения по общему правилу не существует применительно к данному преступлению ни действия или бездействия, ни вреда, ни места, ни времени, ни способа его совершения. Так, собирание вещей при краже в чемодан является способом с использованием определенного средства исполнения преступления, тогда как использование машины для доставки похищенного - лишь способ сокрытия похищенного имущества, что можно признать способом совершения преступления, но не способом исполнения его.

Вред в структуре объективной стороны преступления занимает одну из основных ниш. Его влияние трудно недооценить, поскольку именно он является центральной фигурой - он формирует общественную опасность, его ненаступление в неоконченном преступлении (при приготовлении и покушении) ведет к смягчению уголовной ответственности (ч. 2 ст. 66 УК) либо исключению ее (при добровольном отказе - ч. 2 ст. 31 УК), его возмещение или заглаживание как деятельное раскаяние может привести к освобождению от уголовной ответственности (ст. 75 УК), отсутствие угрозы причинения вреда исключает необходимую оборону, крайнюю необходимость и т. д.

Категория вреда считается достаточно исследованной, ясной и понятной, в довольно высокой степени - беспроблемной. И в основном это действительно так. Однако некоторые проблемы возникают и здесь. Одной из них является понимание вреда. Дело в том, что вред не может быть понят однозначно как нечто материальное, которое можно видеть или осязать. Да, в определенной части вред носит жестко материализованный характер, кто-то утрачивает имущество, кому-то наносят побои; и то, и другое мы можем взвесить, оценить по объему, размеру, стоимости и т. д. Тем не менее иногда вред с трудом поддается оценке, мы не можем его пощупать, взвесить, точно оценить. Обычно подобное имеет место в преступлениях, выраженных в законе только в виде действия. В таких случаях деяние создает "невидимые миру слезы". Именно поэтому всегда и особенно в последнем варианте очень важным является установление того, чему вред причинен, кого следует признавать "жертвой" вреда.

2.3 Субъективная сторона

До сих пор речь шла о внешнем выражении преступления преступлении как объективно существующем поведении человека связанном с вредом тем или иным общественным отношениям. Однако только внешними элементами нельзя ограничить преступление. Еще в древности было отмечено важное значение внутреннего мира человека. Платон в своей работе "Законы" по этому поводу писал что необходимо делить несправедливые поступки на добровольные и невольные, что "одни из них причиняются невольно, другие - в состоянии ярости, третьи - под влиянием страха, четвертые - с сознательным умыслом", что невольный поступок "есть невольная несправедливость. Мы видим, как здесь огромное значение придано внутреннему миру преступника вплоть до существенной дифференциации ответственности.

В последующие тысячелетия эта идея укрепилась. По мнению Г.С. Фельдштейна, "сначала человечество реагировало на любое нарушение прав н свобод вне зависимости от вины, затем начало делить все действия на умышленные и случайные, не вменяя последствий, и только позже получилось более глубоко дифференцировать виды вины". Правда, нужно отметить, что иногда человечество делало зигзаги в сторону, забывало о внутреннем мире преступника, наказывало только за сам факт проступка вне зависимости от того, как сам человек относился к нему, вплоть до "наказания" животных или даже неодушевленных предметов (всем специалистам известно вырезание языка у церковного колокола и ссылка колокола в Тобольск). Тем не менее рано или поздно, но оно возвращалось к идее учета внутреннего мира преступника, пока не пришло к отрицанию объективного вменения и закреплению виновного причинения вреда и субъективного вменения. С XII в. в Европе возникает и широко разрабатываются теории более углубленного субъективного вменения, связанного не только с желанием, но и с осознанием возможности последствия своего противоправного поведения, что, в конечном счете, получает название непрямого умысла. В последние столетия именно в этом направлении развивались наука уголовного права и уголовное законодательство Внутреннюю сторону преступления выделяли С. Будзинский, Н.С. Таганцев и другие криминалисты. Так, Н.С.Таганцев, анализируя историю развития русского уголовного права, приходит к выводу, что еще в некоторых судебниках были заложены зачатки субъективного вменения, а достаточно серьезно они были отражены в Уложении Алексея Михайловича. Соответственно, он констатирует, что "ввиду же современного воззрения на преступление как на выраженную вовне виновность лица, при изложении учения о преступном деянии необходимо рассмотреть оба его элемента, фактический - действие и психический - виновность, начиная при том этот анализ с последнего условия, сообразно с тем процессом, по которому развивается правонарушение".

Советское уголовное законодательство с первых лет своего существования опиралось на объективное вменение. Особенно заметно это было в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г., где определение преступления было сформулировано без какого-либо указания на субъективное отношение преступника к им содеянному, без учета вины (ст. 5, 6). Однако уже в УК 1922 г. наряду с объективированным определением преступления (ст. 6), введена норма о наказуемости только при наличии умысла или неосторожности (ст. 11), т.е. вины. В последующем советский уголовный закон от этого не отходил, что можно признать закреплением в нем субъективного вменения. Теория уголовного права в целом, естественно, исходила из заложенных законом основ субъективного вменения.

Однако все это было максимально далеко от практики. Как справедливо замечает В.В. Лунеев, "вместе с тем невиновная ответственность существовала и существует. Она ''реализуется" путем установления уголовно-правовых запретов на социально полезную деятельность, создания "каучуковых" составов преступлений, фактической аналогии, предубежденного толкования законов, идеологического обоснования вины, тенденциозной или ошибочной оценки доказательств, неправомерных действии для получения признания в "вине" и т.д.". При этом автор забыл об одной из главных причин существования объективного вменения в советском уголовном праве - презюмирование вины, отсутствие на практике ее доказывания вообще. Указанные предпосылки объективного вменения сводили на нет законодательные положения о вине и их значение в уголовном праве.

В действующем уголовном законодательстве уже сама по себе закреплена идея субъективного вменения. "Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается" (ч. 2 ст. 5 УК РФ). Нужно отдать должное законодателю, который все-таки сформулировал в законе принцип субъективного вменения, хотя, надо признать, и весьма двусмысленно. Прежде всего, субъективное вменение законодатель отражает в форме отрицания объективного вменения, тогда как следовало отразить указанный принцип напрямую, без опосредуемого обращения к отрицаемому объективному вменению, ведь правоприменителю проще работать с категориями, институтами прямого уголовно-правового значения, когда они сами по себе отражены в законе. Кроме того, на наш взгляд, странно определено само объективное вменение как недопустимость ответственности за невиновное причинение вреда. Ведь нельзя исключить случаев, когда вина лица ни судом, ни следствием не установлена, хотя реально и существует, но лицо привлечено к уголовной ответственности.

Означает ли это, что практика правоприменения станет идеальной или хотя бы максимально приближенной к закону. Отнюдь. Во-первых, суды по-прежнему довольно часто не учитывают степени вменяемости лица и, соответственно, не в полной мере осуществляют субъективное вменение. Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ по делу Б. было установлено, что виновный отставал в умственном развитии, учился во вспомогательной школе-интернате, рос в неполной семье (мать одна воспитывала восьмерых детей), тем не менее Б. находился под арестом, в чем не было никакой необходимости. По уголовному делу в отношении С. вообще возникла странная ситуация Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ констатировала, что "С. хроническим психическим заболеванием не страдает, обнаруживает последствия органического поражения центральной нервной системы сложного генеза с умственными эмоционально-волевыми нарушениями. Следует считать вменяемым. Как обнаруживающий признаки органического поражения центральной нервной системы с эмоционально-волевыми нарушениями, склонностью к аутоагрессивным и агрессивным реакциям в личностно-значимых конфликтных ситуациях С. нуждается в амбулаторном принудительном наблюдении и лечении у психиатра по месту отбывания наказания". На фоне сказанного С. вменено умышленное убийство с особой жестокостью, и суд не воспринял жалобу о наличии аффекта. Странность ситуации заключается в том, что суд, установив нарушения психики, счел их к существенными для наличия аффекта, тем более что не было длительной психотравмирующей ситуации либо противоправных или аморальных действий потерпевшей, тем не менее назначил ему принудительное лечение. Ведь проблема решается просто: либо человек вменяем - и тогда ни о каком принудительном психиатрическом лечении не может быть речи, либо такое лечение назначено - и тогда о полной вменяемости следует забыть, и существующая ограниченная вменяемость требует осмотрительного отношения к субъективному вменению (например, изменению вины, исключению особой жестокости, возникающей на основе психических нарушений - склонности к аутоагрессивным и агрессивным реакциям, существования аффекта, базирующегося на нарушениях психики - эмоционально-волевых нарушениях, - и оскорблениях со стороны потерпевшей, которые виновный мог и гиперболизировать в силу имеющихся психических расстройств).

Во-вторых, существует оформление видов вины, сориентированных на осознание общественной опасности, на что указывал В. В. Лунеев и что имеет место быть до сих пор.

В-третьих, налицо законодательное оформление небрежности, которое напрямую выводит на объективное вменение.

В-четвертых, по-прежнему, даже в теории уголовного права сохраняется тенденция к презюмированию вины. Так, М П. Редин пишет, что "умысел в отношении конечного результата лишь презюмируется"; и это мнение адвоката.

В-пятых, уголовный закон, правоприменитель, доктрина уголовного права и сегодня не способны точно и однозначно определиться с мотивами преступления. Отсюда следует, что субъективному вменению в уголовном праве только предстоит стать реальностью.

При анализе субъективной стороны преступления с самого начала возникла проблема наполнения внутренней стороны содержанием, проблема объема элементов, которые должны входить в структуру субъективной стороны. По мнению С. Будзинского, внутренняя сторона преступления включает в себя субъекта преступления, волю и сознание, предвидение, вменяемость, вину. Главным остатком данной позиции выступают сумбурность в изложении структурных составляющих анализируемой стороны преступления, выделение в качестве самостоятельных родовых (субъекта, вину) и видовых (вменяемость, волю, сознание, предвидение) элементов, смешение их в одну массу однопорядковых элементов. Но центральной проблемой является все-таки введение автором в структуру внутренней стороны субъекта преступления. Подобного уже не делали к тому времени иные криминалисты. Так, Н.С. Таганцев выводил за пределы самого преступного действия, рассматриваемого как с внутренней, так и с внешней стороны, виновника преступления - лицо действующее и объект преступления, т.е. в преступлении были выделены три основных элемента. Эту же позицию автор отстаивал и позднее. По существу, он заложил то отношение к структуре преступления, которое бытует в праве СССР и России последние десятки лет и которое лишь чуть усовершенствовало данную классификацию, разделив внешнюю (объективную) и внутреннюю (субъективную) стороны.

Можно привести и другие вопросы, однако и так ясно, что ответы хотя бы на поставленные вопросы, изложенные в определенной системе, должны изменить традиционно существующие представления о структуре субъективной стороны.

В этом плане, на наш взгляд, близок был к надлежащему решению С. Будзинский, мнение которого было приведено выше, но с некоторой коррекцией, поскольку несколько точнее иное представление о соотношении субъекта и субъективной стороны, т.е. субъект преступления со всеми своими признаками является носителем субъективной стороны преступления, именно в его психике содержатся все ее элементы. Только поэтому субъективная сторона включает в себя субъекта.

Разумеется, логичнее было бы поступить наоборот, включив субъективную сторону преступления в структуру субъекта преступления, что реально имеет место. Однако с позиций уголовного права подобному подходу препятствует одно немаловажное обстоятельство: субъект преступления как всякий нормальный человек характеризуется и массой очевидно социальных или социально-нейтральных признаков. И лишь незначительная часть признаков субъекта, его субъективных характеристик (криминологи обычно используют термин "личность" преступника, обходя тем самым скользкий вопрос о включении внутренней стороны преступления в структуру субъекта) имеют непосредственное отношение к преступному поведению. И поскольку уголовное право в плане учения о преступлении интересует лишь та часть характеристик субъекта, которая носит очевидно криминальный характер, постольку основной для него остается субъективная сторона преступления, только поэтому мы включаем условно субъекта преступления с его традиционными признаками возраста и вменяемости в субъективную сторону, хотя признаем, что более истинным и логичным было бы рассмотрение субъекта преступления с позиций его физических и психических, биологических и социальных свойств, включив туда и чисто криминальную субъективную сторону преступления. Однако на такой суперрадикальный поступок автор пока не готов, да и особого смысла в рамках рассмотрения структуры преступления в этом не видит. Отсюда, стремясь хоть в какой-то части сохранить уголовно-правовые традиции, автор признает субъекта преступления носителем антисоциального психического отношения лица к им содеянному с общепризнанными характеристиками его - возрастом и вменяемостью.

Но при этом нельзя забывать, что мы говорим о внутреннем мире человека, совершившего асоциальный поступок, что именно данный конкретный человек является носителем психического отношения к им содеянному. А это свидетельствует о том, что нельзя разделять субъекта и его внутренний мир из-за их неразрывного единства. Существующее традиционное разделение субъекта и субъективной стороны абсолютно некорректно, поскольку субъективная сторона устанавливается в рамках признаков субъекта: имеется законом допускаемый возраст субъекта - есть смысл устанавливать психическое отношение данного лица к им содеянному, нет такого возраста - и сразу исчезает необходимость в доказывании психического отношения; то же самое можно сказать и о вменяемости, наличие которой требует выяснения психического отношения, а отсутствие делает бесперспективными всяческие разговоры о психическом отношении.

Как ни странно, данная позиция господствует в российском уголовном праве. Так, А.М. Трухин пишет: "Субъективная сторона преступления собой отражение в сознании субъекта объективных признаков совершаемого им деяния и характеризует отношение к ним субъекта". По мнению А.А. Пионтковского, "быть субъектом преступления - значит быть виновным в совершении преступления". Почти все новейшие курсы и учебники определяют субъекта в неразрывной его связи с субъективной стороной: "субъектом преступления по уголовному праву может быть человек, совершивший умышленно или неосторожно общественно опасное деяние..."; "субъектом преступления является физическое вменяемое лицо, достигшее определенного возраста, виновно совершившее..."; "лица, совершившие преступление, являются субъектами... субъективная сторона - это элемент состава преступления, дающий представление о внутренних психических процессах, происходящих в сознании и воле лица, совершающего преступление"; "субъектом преступления и уголовной ответственности является... лицо, умышленно или по неосторожности…". Данный перечень определений, объединяющих субъекта и субъективную сторону, можно продолжать до бесконечности, но ясно и так, что "от Москвы до самых до окраин" авторы, определяющие то ли субъекта, то ли субъективную сторону, не рискуют разорвать их, объединяют их в нечто целое. Именно поэтому лица, не достигшие требуемого возраста, и невменяемые автоматически признаются невиновными. Именно поэтому возраст и вменяемость субъекта являются носителями психического отношения (виновного или невиновного). Именно поэтому криминальную сущность субъект приобретает только га фоне своего антисоциального психического отношения к им содеянному. Именно поэтому субъект является носителем антисоциального психического отношения к своему антисоциальному поведению. Именно поэтому был в определенной части прав С. Будзинский, который считал, что субъект преступления входит во внутреннюю сторону преступления. И это правильно, потому что без субъективной стороны субъект становится с позиций уголовного права категорией незначимой, не несущей в себе ничего криминального.

2.4 Субъект преступления

На господствующем традиционном уровне понимание субъекта преступления не вызывает особых проблем, поскольку таковым признается физическое лицо, достигшее установленного законом возраста, вменяемое, иногда, обладающее дополнительными признаками (специальный субъект). Признание животных или неодушевленные предметы субъектом преступления уже по мнению Н. С. Таганцева, представляло "чисто исторический интерес".

Однако при этом возникает несколько вопросов, которые традиционно ставятся или нетрадиционно могут быть поставлены. Первый из них - ограничен ли субъект преступления только физическим лицом или и юридические лица могут быть признаны таковыми. Этому вопросу - не одна сотня лет. Так, довольно глубоко исследовал его Н.С. Таганцев применительно к русскому и зарубежному уголовному праву и пришел к выводу о невозможности ответственности юридического лица, аргументируя это тем, что, во-первых, возникает ограничение ответственности юридических лиц (например, монастырей или богаделен), во-вторых, ответственность даже выделенных юридических лиц (корпораций) необходимо ограничивать теми или иными видами преступлений (нельзя обвинить дворянское собрание в мужеложстве или изгнании плода), в-третьих, нет наказаний, которые можно было бы применить к корпорациям, их закрытие, уничтожение не должно быть отождествлено с наказанием, а иногда (при общественно полезной деятельности корпорации) вообще не оправдано, в-четвертых, нарушается принцип ответственности за свой проступок, поскольку будут наказаны все члены, например, акционерного общества за деятельность правления данного общества: в-пятых, невозможно обеспечить присутствие подсудимого в зале судебного заседания. На позиции невозможности уголовной ответственности юридических лиц стояли С.В. Познышев и другие русские криминалисты.

Но при этом существовал еще и уголовный закон, в котором имелось и нечто любопытное. На момент написания Н.С. Таганцевым своего курса действовало Уложение о наказаниях, в ст. 1075 которого было записано: "Кто без особого на то разрешения построит завод, фабрику или мануфактуру в такой части города, в которой заведения сего рода устраивать запрещено, или же поместит такие заведения не в надлежащем одно от другого или от иных строений расстоянии, тот подвергается за сие денежному взысканию не свыше ста рублей, заведение его закрывается..." Вполне понятно, что в санкции данной нормы речь идет об ответственности физических лиц, поскольку иного не знало Уложение о наказаниях. Тем не менее возникает естественный вопрос а если заведение построено корпорацией (акционерным обществом) и на решении о постройке стоят подписи всех акционеров или здание ненадлежаще построено по решению магометанской (ст. 1073) или еврейской (ст. 1074) общины и должно быть перенесено за счет виновных или вовсе закрыто, то кого следовало относить к виновным, кого наказывали закрытием или переносом здания, да и штрафом. Мало того, в ч. 2 ст. 530 Уложения о наказаниях прямо сказано об ответственности "еврейского общества" - "сверх того с еврейского общества, в котором укрывался военный беглец из евреев, взыскивается не свыше трехсот рублей за каждого". Передо мной лежит Комментарий Уложения о наказаниях, написанный Н.С. Таганцевым в 1886г., в котором уважаемый профессор не толкует всего этого. И вполне понятно почему, ведь он был противником признания юридических лиц субъектами преступления, а указанные нормы максимально приближенно сформулированы в расчете и на них. Правда, в своем Курсе Н.С. Таганцев вынужден был признать применительно к указанным и иным положениям Уложения существование в законе юридических лиц как субъектов преступления, хотя и "исключением из общего правила и притом исключением несостоятельным".

Однако у сторонников юридического лица как субъекта преступления существовали свои доводы 1) условия дееспособности одинаковы в гражданском и уголовном праве; 2) корпорации в принципе способны совершать преступление; 3) корпорация обладает рядом правовых благ, которые приговором могут быть уменьшены или уничтожены; 4) в отношении корпораций могут быть вынесены наказания в виде роспуска или закрытия юридического лица, запрещения пребывать в определенном месте, лишение прав, имущественные наказания и т. д.; 5) юридические лица обладают своей особой волей, которая может быть направлена на преступление, и способностью осуществить ее в форме преступления через свои органы.

В теории российского уголовного права отдельными авторами сравнительно давно поддерживалась идея о расширении субъекта преступления за счет юридических лиц. Не случайно данная позиция была отражена в некоторых проектах Уголовного кодекса (1993, 1994 гг.). В ч. 2 ст. 21 последнего ответственность юридического лица ставилась в зависимость от наличия ряда условий, предусмотренных ст. 106 Проекта, к которым были отнесены: "а) юридическое лицо виновно в неисполнении или ненадлежащем исполнении прямого предписания закона, устанавливающего обязанность либо запрет на осуществление определенной деятельности; б) юридическое лицо виновно в осуществлении деятельности, не соответствующей его учредительным документам или объявленным целям; в) деяние причинившее вред, или создавшее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству, было совершено в интересах данного юридического лица либо было допущено, санкционировано, одобрено, использовано органом или лицом, осуществляющим функции управления юридическим лицом". В Государственной Думе данная норма не прошла, и в новом УК 1996 г. субъектом преступления признано только физическое лицо.

Таким образом, в дискуссии о признании юридического лица субъектом преступления победила позиция отрицания подобного. При этом высказано, что "формулировка ст. 19 УК РФ призвана положить конец спорам о возможности уголовной ответственности юридических лиц. Этот вопрос решен категорически в отрицательном смысле..." Базируется указанное на аргументации Н.С. Таганцева, С.В. Познышева и других криминалистов конца XIX - начала XX вв., хотя и без ссылки на них. Этого же мнения придерживается и С.Ф. Милюков. Но несколько ранее Н.Ф. Кузнецова высказывала и иную аргументацию, которая сведена к следующему: а) российское уголовное право никогда не знало ответственности юридических лиц; б) такая ответственность может быть реализована средствами гражданского, налогового, финансового права; в) представители государств, признавших юридических лиц субъектом преступления, говорят о непреодолимых уголовно-материальных и процессуальных трудностях применения закона к юридическим лицам, когда не удается доказать "поведение" юридического лица, причинную связь его с ущербом, установить психологическую вину и т.д. Самым серьезным аргументом выступает последний, но едва ли с ним следует соглашаться. Во-первых, подобные трудности возникают и при расследовании деяний физических лиц, что вовсе не означает непризнание их субъектами преступления. Во-вторых, все трудности возникают в результате пролоббированного корпорациями законодательства, в котором жестко не сформулированы правила "игры", отсутствуют жесткие правила проведения экспертиз, существует судейское усмотрение, которое никем и никогда не ограничивалось.

Вполне понятны причины отказа законодателя от анализируемого законодательного предположения: во-первых, лоббирование корпорациями законодательной деятельности, незаинтересованность их в таком законе и давление корпораций на законодателя в указанном плане будет усиливаться, а не ослабевать; достаточно вспомнить К. Маркса, который основательно утверждал, что предложите капиталисту 300% прибыли, и он не остановится ни перед каким преступлением, и сегодняшнее развитие капитализма в России лишний раз подтверждает эту истину; во-вторых, дышащая на ладан российская промышленность конца XX - начала XXI в. не выдержит подобного законодательного прессинга, возможно поэтом; российский законодатель, считающий себя мудрым, пока отказался от введения юридического лица в качестве субъекта преступления, на наш взгляд, напрасно, поскольку все равно нужно восстанавливать промышленность на новой основе (не милитаризации экономики, а ее потребительской сущности), с новыми технологиями, а посему; следует жестко закладывать в эти технологии экологические и иные правозащитные интересы, признание юридического лица субъектом преступления будет подталкивать предпринимателей к поиску таких технологий.

Более серьезная аргументация содержится в работе Р.И. Михеева, А.Г. Корчагина, А.С. Шевченко, однако и они, похоже, не знают, что делать с юридическими лицами как субъектами преступления, поскольку сначала делают вывод о том, что в этом нет необходимости, а позже предлагают признать юридических лиц специальным субъектом преступления. Все эти колебания применительно к исследуемому предмету возникли потому, мы еще не до конца осознали следующее: основная угроза обществу и вообще жизни на Земле сегодня исходит не от отдельного убийцы или группы их, а от серьезного загрязнения окружающей среды в результате деятельности множества предприятий. Данную угрозу нужно предупреждать всеми возможными способами, необходимо усиливать ответственность корпораций за загрязнение окружающей среды, необходимо поставить их перед проблемой существования или закрытия при возникновении такой деятельности, необходимо устанавливать такие штрафные санкции, чтобы выброс отравляющих веществ стал себе дороже. Корпорации должны быть поставлены в такие условия, чтобы замкнутый цикл производства, внутрипроизводственное очищение вредных отходов стало нормой их поведения. Но при этом нужно и максимально защитить корпорацию от злоупотреблений со стороны чиновников, именно поэтому административная ответственность здесь не годится; следует однозначно разрешить только судебную процедуру воздействия на недобросовестные корпорации. Отсюда готовый механизм уголовного судопроизводства в данной ситуации представляется наиболее подготовленным и для кары, и для защиты.

Сегодня во многих цивилизованных странах мира указанную опасность, исходящую от корпораций, уже осознали и признали юридических лиц субъектом преступления. Так, в США юридические лица признаны субъектом преступления (например, согласно п. 7 параграфа 10.00 УК штата Нью-Йорк "лицо" означает человека или корпорацию, неинкорпорированное объединение, товарищество, правительство или правительственное учреждение). Здесь мы видим, что законодатель без особого пиетета относится к собственному правительству и не исключает его из сферы уголовной преюдиции. В некоторых штатах США, например, в Огайо, субъектами преступления выступают даже объединения, не объявленные юридическими лицами. Статья 121-2 УК Франции также признает юридические лица (кроме Государства) субъектом преступления. То же самое и в других странах (ст. 51 УК Голландии, ст. 14 УК ФРГ и т. д. признают юридических лиц субъектами преступления). Хотя имеются страны, в которых юридические лица не признаны субъектами преступления (например, Испания).

Нам представляется совершенно оправданным признание юридических лиц субъектами преступления.

1. По многим преступлениям физические лица выступают в качестве "зицпредседателя", при которых "контора" может совершать какие угодно преступления, оставаясь в неприкосновенности, если они прикрыты общественно полезной целью.

2. Кроме того, юридические лица даже при объявленной социально полезной цели могут совершать те или иные преступления (в частности, экологические, против здоровья населения и т.д.), и тот факт, что за изнасилование, совершенное отдельным монахом, нельзя закрывать монастырь, вовсе не свидетельствует о том, что его нельзя закрыть, в том числе и на основании приговора суда, а не в административном порядке, в случае, если он фекалии и иные сточные воды будет сбрасывать в ближайшую речку. И с этими преступлениями фактически бессмысленно бороться, привлекая отдельных лиц, даже самых главных, к уголовной ответственности. Ярким примером подобного является случай с комбинатом на Байкале, который медленно, но верно отравляет уникальнейшее озеро планеты. Десятилетиями средства массовой информации пытаются что-то предпринять для исправления ситуации, а воз и ныне там. Возможно, что директоров комбината даже штрафуют, но все это комариные укусы. О круге преступлений, по которым могут быть или не могут быть привлечены к уголовной ответственности юридические лица применительно к зарубежному праву, несколько полнее написал С. Гугкаев.

3. Вместе с тем странно выглядела позиция СССР и Российской Федерации, да и нынешняя позиция Франции, выводящей государство как юридическое лицо за пределы субъекта преступления. Ведь и СССР, и Франция подписали в 1946 г. приговор Международного Военного Трибунала в Нюрнберге, согласно которому были признаны преступными нацистская партия НСДАП и карательные органы СС и СД, генеральный штаб и верховное командование германских вооруженных сил, т.е. по сути сама основа нацистского государства (правда, А.А. Пионтковский пытался доказать, что "было бы ошибочно полагать, что на процессе в Нюрнберге ставился вопрос об уголовной ответственности юридических лиц за совершенные преступления", и далее неубедительно объяснял это, тогда как Нюрнбергский процесс объявил преступными именно государственные организации, распустил их и признал неприемлемым их восстановление в будущем). Вполне понятна позиция А.А. Пионтковского, ведь если советские юристы являлись такими ярыми противниками признания юридических лиц субъектами преступления, то они должны были выступить против такого приговора и не подписывать его.

4. К юридическим лицам вполне возможно применение определенных мер воздействия, которые сродни наказанию - закрытие или снос предприятия, высокие штрафы, налагаемые на юридическое лицо, а не на физическое и т.д. А. Никифоров вслед за Проектом УК предлагает ввести для юридических лиц следующие наказания: штраф, конфискация имущества, запрещение заниматься определенной деятельностью, ликвидация юридического лица. Вполне понятна озабоченность Н.С. Таганцева по поводу ответственности невиновных лиц (например, рабочих предприятия), однако вопрос должен решаться в каком-то одном направлении: либо экологическое заражение и мутация организма, в частности тех же рабочих, либо сохранение здоровья и временная безработица. О такой опасности и подобной альтернативе Н.С. Таганцев даже подумать не мог. Думается, в этом плане ответ однозначный, поскольку речь должна идти о крайней необходимости, о защите общества от него самого.

5. Похоже, ничего нового не следует вводить и в субъективную сторону преступления, поскольку мы имеем тот же самый умысел на причинение вреда, только коллективный: правления корпорации акционеров с контрольным пакетом акций и т.д. Едва ли следует соглашаться с теми авторами, которые считают невозможным признавать вину относительно юридического лица, ведь гражданское законодательство использует вину и применительно к юридическим лицам, и вина эта ничем не отличается от вины в уголовном праве (мы имеем здесь тот же самый социальный проступок при упречном отношении лица к социальным установлениям).

6. Зачатки такого корпоративного субъекта мы имеем уже сейчас при соучастии, когда действия соучастников характеризуются единым для всех умыслом (как правило) и общей для всех целью. Об этом же пишет и А. Никифоров. Могут сказать, что при соучастии каждый отвечает самостоятельно, и мы готовы с этим согласиться. Тем не менее ч. 7 ст. 35 УК в отличие от ст. 67 УК требует (и правильно требует!) учитывать при назначении наказания степень сорганизованности группового преступления, характер и степень объединенности отдельных лиц в нечто единое целое и на этой основе усиливать наказание. Для корпораций в этом плане ничего не изменится - та же общая цель, тот же единый умысел на получение сверхприбыли за счет причинения вреда общественным отношениям.

7. Средства, полученные от штрафов, налагаемых в уголовном порядке на корпорации, могут пойти на исправление тех общественных отношений, которые были нарушены преступлением. Так, в США суммы, полученные от штрафов за загрязнение воздуха, используются ЕРА (Агентством по охране окружающей среды) на природоохранные мероприятия.

Признание юридических лиц субъектами преступления может оказаться полезным не только в геополитическом плане, но и применительно к защите отдельных лиц, например статья о невыплате заработной платы, которая создана законодателем как "мертвая" норма, поскольку может быть применена только при доказанности корыстной невыплаты заработной платы. Интересно, на фоне систематической прошлых лет и даже сегодняшней невыплаты заработной платы много ли уголовных дел было возбуждено и дошло до суда с удовлетворением потерпевших? Думаю, таковых нет или почта нет, поскольку любой работодатель при наличии во владении 600-го "Мерседеса" и дворца в пригороде может отговориться тяжелым материальным положением предприятия. В этом плане любопытным представляется отношение законодателя к схожей проблеме конца XIX в. Так, согласно ст. 1359 Уложения о наказаниях (в редакции 1885 г.) "если содержатели фабрик, заводов и мануфактур, прежде истечения установленного с работниками сих заведений времени, самовольно понизят плату своих работников, или же будут заставлять их, вместо следующей им платы деньгами, получать ее товарами, хлебом или другими какими-либо предметами..."; согласно ст. 1359¹ Уложения о наказаниях "за выдачу рабочим людям наемной платы не наличными деньгами, но отделенными от процентных бумаг кулонами, как не подлежащими еще оплате, так равно и такими, срок платежа по которым уже наступил, виновные в том наниматели или уполномоченные ими лица…" Похожая ситуация? Да, но только экономически; капиталист остается таковым и в XIX, и в XX, и в XXI вв., он готов по максимуму "ободрать" работника, лишь бы получить прибыль и сверхприбыль, но до тех пор, пока его не начинает регулировать в этом плане законодатель. А вот тут-то схожесть заканчивается. Если законодатель царской России понимал, что заработная плата работника является единственным источником его существования и что люмпенизирование пролетариата является опасным (отсюда неприятие даже уменьшения вне договора оплаты труда и никакого дополнительного условия в виде корыстного мотива, принудительного замещения денег товаром или псевдоденьгами и наказание за таковое), то нынешний российский законодатель не видит этой опасности, ничего не предпринял для защиты работников от оплаты труда товаром или псевдоденьгами и даже невыплату (не уменьшение!) заработной платы обусловил корыстным мотивом, сделав норму практически "мертвой", превратив большую часть населения в рабов, вытеснив из сферы производства лиц, не желающих работать бесплатно, и отправив их в определенной части в криминальную сферу. И это вместо того, чтобы на основе исторического опыта понять всю пагубность подобного и противопоставить ему закон, который бы Однозначно без всяких условий ввел наказание за невыплату работнику заработной платы - единственного источника его существования.

Но мало изменить норму, убрав из нее мотивацию (в любом случае работодатель не имеет права лишать работника заработной платы как единственного источника существования), нужно еще признать субъектом данного преступления само юридическое лицо не желаешь платить заработную плату - закрывай лавку или ее закроют по приговору суда.

Правда, при предлагаемом решении правительство само может стать субъектом преступления, поскольку оно является главным неплательщиком заработной платы сегодня. Ну что же, как в штате Нью-Йорк, отвечай за содеянное вне зависимости от статуса. Понятно, что в России об этом даже страшно подумать, а не только внедрять.

Таким образом, думается, субъект преступления должен быть расширен по объему за счет введения в него юридического лица.

Но даже если признать субъектом преступления только физическое лицо, то и при этом возникают определенные сложности. Вторая группа уже не традиционных проблем заключается в несколько ином.

Прежде всего, речь идет о проблемах определения субъекта преступления в том случае, если уголовное судопроизводство столкнется с сиамскими близнецами. По статистике, каждая 800-я пара близнецов появляется на свет в срощенном виде; статистика ВОЗ констатирует, что в Европе на 80 000 родов приходится 1 случай рождения сиамских близнецов, а в мире - 1 случай на 60 000. При этом всех сиамских близнецов можно условно разделить на две группы: 1) сращение двух самостоятельных тел и 2) сращение двух тел как нечто единое целое. В первом варианте мы имеем дело с сиамскими близнецами, каждый из которых является самостоятельным человеком. Самостоятельность человека можно определить на основе тех его органов, без которых человек жить не может, без рук, ног, глаз и т.д. может, а вот без мозга, головы в целом, сердца, печени, почки, селезенки - нет. Следовательно, самостоятельным человеком можно считать только того, кто имеет эти органы, совместимые с жизнью. Отсюда, сиамские близнецы как сращение двух таких отдельных лиц и относят к первой группе. По существу, именно здесь и возникают главные проблемы субъекта преступления. Не трудно представить себе ситуацию, когда один из них совершает преступление (например, убийство). Кого признавать субъектом, как наказывать, поскольку в таком случае будут наказаны оба человека, т.е. сращенный человек и, следовательно, один невиновный. Хирургическим путем разделить их можно, но только с их согласия, иного законом не предусмотрено. И если такого согласия нет, то правосудие столкнется с нерешенной пока проблемой. На наш взгляд, для разрешения таких ситуаций необходимо внести в законодательство положение об обязательном принудительном разделении сиамских близнецов хирургическим путем, если таковое не угрожает жизни и здоровью любому из них.