Не меньшая сложность возникает и тогда, когда сиамские близнецы становятся жертвой преступления. Предположим, преступник хотел убить одного из сиамских близнецов, в результате погибает и второй, следует ли это признавать убийством двух или более лиц. Либо убийством нескольких лиц, либо совокупностью умышленного убийства и неосторожного лишения жизни, либо все же убийством одного лица.

Во втором варианте проблемы несколько снимаются, поскольку наличие одного набора жизненно важных органов и множества иных органов (четыре руки, четыре ноги, две головы) свидетельствует о том, что мы имеем одного человека со всеми вытекающими из этого последствиями

Нетрадиционными проблемами также являются определение пола человека и соответствующие квалификация содеянного и ответственность за него. Например, половой дифференциации требует ст. 328 УК, поскольку военнообязанными являются только мужчины, смертная казнь (ч. 2 ст. 59 УК) и пожизненное лишение свободы (ч. 2 ст. 57 УК) назначаются только мужчинам, различным образом относится законодатель к мужчинам и женщинам при установлении вида исправительного учреждения (п. "б", "г" ч. 1 ст. 58 УК) и т.д. Пол устанавливают по следующим признакам: 1) генетический (набор хромосом - женский кариотип 46ХХ, мужской 46ХУ); 2) гонадный (репродуктивная функция у женщин яичники - яйцеклетка, у мужчин яички -- сперма); 3) гормональный (половые гормоны у женщин - эстрогены, у мужчин - андрогены, они формируют соматический пол); 4) соматический (совокупность строения половых органов и развития вторичных половых признаков); 5) гражданский (паспортный); 6) психический (осознание своего пола индивидуумом, направленность его полового влечения). Первые четыре компонента определяют биологический пол, остальные два - социальный. Обычно пол определяют даже врачи по строению наружных половых органов, по соматическому признаку, реже специалисты рекомендуют гонадный признак.

Указанные компоненты могут совпадать, а могут и не совпадать, находясь в различном соотношении. При совпадении мы будем иметь дело с мужчинами и женщинами в их точном соответствии всем половым признакам, хотя с биологической точки зрения ни один человек не является исключительно мужчиной или женщиной, в каждом из нас причудливо переплетены указанные признаки. Но при сущностном несовпадении начинают возникать проблемы установления пола. Дело в том, что имеются люди неопределенного пола (транссексуалы, гермафродиты и т.д.), которые по гражданскому признаку могут быть причислены к одному полу, а по другому (другим) - к иному (например, по документам и образу жизни - мужчина, а биологически - женщина). К различным расстройствам в половой сфере нужно относиться различным образом. Например, транссексуалы лишь ощущают себя лицом противоположного пола, являясь по соматическим и гражданским признакам мужчиной ити женщиной, н отношение к ним законодателя и правоприменителя может быть либо максимально жестким, т е признанием их теми, кто они есть физически с соответствующей регламентацией их прав и обязанностей, либо более мягким в соответствии с их субъективным восприятием собственного "Я" в окружающем мире, хотя вполне понятно что при таком подходе возникнет масса дополнительных сложностей (нельзя мужчину направлять в женскую колонию только потому, что он чувствует себя женщиной, потребуется коррекция пола, на которую он может не согласиться, и т.д.). По-видимому, более логичен первый путь. В отличие от них гермафродиты реально имеют признаки и того, и другого полов, именно к ним наиболее применим термин "средний пол". Соответственно, к ним не может быть жесткого подхода, в отношении них необходимо медико-психологическое решение о преобладании в организме признаков того или иного пола, которое следует соотнести с субъективным мнением лица о собственном поле, и принимать правовое решение только после коррекции пола лица в соответствии с желаниями субъекта.

Особенно усложняет ситуацию сегодня то, что лица с расстройствами в половой сфере могут сделать хирургическую операцию для приведения своего пола в соответствие с психическим осознанием его (по паспорту - мужчина, по вторичным половым признакам - женщина). Отсюда сразу становятся очевидными все проблемы квалификации и уголовной ответственности таких лиц, связанные с половой дифференциацией (является ли лицо субъектом преступления, предусмотренного ст. 328. ч. 1 ст. 337 УК, можно или нельзя отправлять его в колонию для мужчин, можно или нельзя применять к нему смертную казнь или пожизненное лишение свободы и т.д.). Положение может усложниться еще тем, что какой-либо человек при наличии всех вторичных признаков одного пола может иметь все вторичные признаки противоположного пола или хирургически пополнить себя ими, получив тем самым совокупность всех вторичных признаков обоих полов. В литературе приведен интересный случай солдату после одного года службы поставили в госпитале диагноз - ложный гермафродитизм, при терапевтической коррекции стали развиваться женские черты, но пациент отказался менять мужской пол, и пришлось этой женщине оставить не свойственный ей мужской пол. Возникает естественный вопрос если бы данное лицо совершило воинское преступление, было бы оно привлечено к уголовной ответственности при однозначном врачебном отнесении его к женскому полу и при непременном требовании службы в армии женщин только по контракту, а не призыву, или нет? Обычно врачи в указанных случаях рекомендуют исходить из желаний пациента с соответствующим изменением паспортных данных. Скорее всего, такой подход в полной мере отвечает правам человека и должен быть поддержан юристами. По крайней мере, законодательство некоторых европейских стран следуют данному правилу.

Разумеется, могут сказать, что все это теоретические изыски, что практика таких случаев не знает или почти не знает. Готов с этим согласиться. Однако хорошо это или плохо? Не связаны ли именно с указанными проблемами определенная часть отказов от несения воинской службы, дезертирств, самоубийств в армии, развития насильственного гомосексуализма и т.д. На наш взгляд, изложенные проблемы имеют и явное практическое значение, отсюда и их вынесение в представленной работе.

Но вернемся к рассмотрению традиционных вопросов субъекта преступления. В теории уголовного права предпринята попытка отождествить субъекта преступления с субъектом уголовной ответственности: "Под субъектом уголовной ответственности, таким образом, понимается совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние физическое лицо, обладающее вменяемостью и надлежащим возрастом", "субъект уголовной ответственности - понятие обобщающее, наиболее емкое и, на наш взгляд, точнее отражающее суть рассматриваемого явления, чем традиционный термин "субъект преступления". На наш взгляд, подобное смешение двух понятий ничего позитивного в себе не содержит и несколько запутывает ситуацию. Вполне понятно, почему такая точка зрения возникла некоторым ученым не дает покоя формальное определение преступления через наказание, при котором на первом месте должно стоять наказание, и все остальное (преступление и его особенности) должно быть определено с позиций наказания, ведь традиционно из этого исходило русское право и в основном исходило и исходит зарубежное уголовное право вплоть до настоящего времени. Тем не менее нам этот путь не представляется перспективным. Во-первых, главными предметами уголовного права выступают преступление и наказание. Но они не соотносятся между собой как равные составляющие, поскольку преступление, а не наказание подтачивает и разрушает общественные отношения. Именно поэтому ему, а не наказанию должно быть уделено основное внимание криминалистов. Во-вторых, категория преступления всегда существовала, и будет существовать в обществе, она постоянна. Да, мы можем менять условную преступность, отказываясь от каких-то преступлений или вводя какие-либо из них. Однако до тех пор, пока в обществе будут существовать основообразующие факторы (личность человека с ее жизнью, здоровьем, честью и достоинством, политическими и иными правами, собственность и т.д.) и возможные посягательства на них. от преступлений отказаться не удастся. На этом фоне наказание как явление в целом социально условное, не постоянное (сегодня отменили смертную казнь, завтра отменят лишение свободы, послезавтра иные наказания), естественно, производно от преступления, напрямую зависит от него (есть преступление - есть наказание, нет преступления - нет наказания), и каким быть наказанию, как его назначать, как его исполнять - зависит в целом от желаний и мировоззрения общества. В-третьих, любой практик и любой теоретик знают, что учение о преступлении на порядок сложнее учения о наказании, последнее можно с достаточно высокой степенью формализовать и даже наиболее сложную часть его - о назначении наказания. Об этом знает даже студент, поскольку дайте ему Уголовный кодекс на экзамене, и он без труда ответит на основную массу вопросов о наказании лишь на основе законодательных положений, но даже с Кодексом у него возникнут определенные трудности при толковании преступления. Отсюда преступлению следует уделять больше внимания (что и делает УК РФ, расширяя детализацию его), не ставя его в зависимость от уголовной ответственности или наказания.

Исходя из сказанного, субъекта преступления нельзя сводить к субъекту уголовной ответственности. Представляется, что наиболее правы те, кто выделяет субъекта преступления и субъекта уголовной ответственности, поскольку субъект преступления - это лицо (физическое или юридическое), которое несет в себе психическое отношение к своему потенциальному деянию и его последствию, а субъект уголовной ответственности представляет собой лицо, признаки которого дифференцируют уголовную ответственность. Наглядно проиллюстрировать это можно следующим: физическое лицо до 14 (ч. 2 ст. 20 УК), 16 (ч. 1 ст. 20), 18 (ст. 134 УК) лет и юридическое лицо до момента утверждения его в качестве такового не являются носителями психического отношения к деянию и его последствию, а лица иного "возраста" являются вне зависимости от его последующей дифференциации. Иными словами, для определения психического отношения не имеет значения тот факт, исполнилось ли лицу 50. 60, 70 или 80 лет, в любом возрасте он остается субъектом преступления. Однако для уголовной ответственности и последующая дифференциация возраста часто имеет самостоятельное значение: смертная казнь и пожизненное лишение свободы не применяются даже к некоторым субъектам преступления (несовершеннолетним, женщинам и мужчинам старше 65 лет); к некоторым субъектам преступления не применяются ограничение свободы (ч. 5 ст. 53 УК), обязательные работы (ч. 4 ст. 49 УК); в зависимости от характера субъекта преступления дифференцируются места исполнения лишения свободы (ст. 58, ч. 6 ст. 88 УК) и т.д., т.е. субъект уголовной ответственности обладает иными характеристиками, нежели субъект преступления. В то же время нужно отдавать себе отчет в том, что субъект преступления вроде бы является и субъектом уголовной ответственности. Однако на самом деле их соотношение несколько иное. Субъект преступления как носитель психического отношения, и субъект уголовной ответственности, обладающий определенной спецификой, отражающейся на уголовной ответственности, существуют параллельно в качестве двух характеристик преступника то, что есть субъект преступления, еще не означает того, что имеется и субъект уголовной ответственности (с 14-16 лет возникает субъект преступления, но с этого возраста еще нет субъекта смертной казни, пожизненного лишения свободы и ограничения свободы, женщина является субъектом преступления, но не признана субъектом уголовной ответственности в форме пожизненного лишения свободы или смертной казни и т.д.). Таким образом, субъект преступления и субъект уголовной ответственности выступают как взаимосвязанные, но тем не менее самостоятельные категории, характеризующие преступника (я бы сказал, личность преступника в ее расширенном толковании в расчете и на юридическое лицо), как две стороны одной медали. Именно поэтому и следует разделять субъекта преступления и субъекта уголовной ответственности как самостоятельные характеристики одного явления. Пока же нас интересует первый, а не второй.

Близко примыкает к изложенному и вопрос о соотношении субъекта преступления, личности виновного и личности преступника. Надо ли разделять данные категории или же они суть едины? По мнению И.И. Карпеца, нет оснований выделять личность преступника, вполне достаточно понятия субъекта преступления. Вместе с тем были предприняты попытки отказаться от термина "субъект преступления" с заменой его термином "личность преступника". Тем не менее в теории уголовного права господствует позиция о том, что личность преступника и субъект преступления - не совпадающие понятия. Так, П.С. Дагель писал: "Понятия "субъект преступления" и ''личность преступника" выполняют в уголовном праве различные функции: первое - функцию одного из условий уголовной ответственности, входящих в ее основание, второе - функцию индивидуализации... Понятие "субъект преступления" отвечает на вопрос: кто может нести уголовную ответственность в случае совершения общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом? Поэтому признаки, характеризующие субъекта преступления, являются элементом состава преступления, включаются законодателем в число его признаков. Понятие личности преступника дает ответ на вопросы: какую ответственность должен понести преступник и может ли он быть освобожден от нее?" Здесь автор обширно процитирован по нескольким причинам. Во-первых, едва ли следует соглашаться с тем, что субъект преступления несет функцию условия уголовной ответственности. Ведь сам же он анализирует субъекта преступления и утверждает, что субъект является элементом состава преступления, что законодатель включил субъекта в число признаков состава преступления. С чего бы вдруг у элемента преступления возникали функции иного явления, располагающегося помимо преступления? Автор причудливо смешал преступление с уголовной ответственностью, тогда как очевидно, что они - суть два самостоятельных предмета уголовного права. Возможно опосредованно, субъект преступления и представляет собой указанные П.С. Дагелем условия, но только опосредованно. Сущностно у субъекта преступления как носителя психического отношения к содеянному иные функции и субъект преступления отвечает на вопрос: кто совершил преступление? Во-вторых, автор смешал субъекта преступления с субъектом уголовной ответственности, которых в целом теория уголовного права все-таки разводит. Странным в этой ситуации является то, что многие авторы, упоенные страстью к уголовной ответственности, солидарны с П.С. Дагелем и не хотят видеть указанных недостатков, которые в целом переносят дискуссию из одной целесообразной плоскости в другую нецелесообразную. Разделяют также личность виновного и субъекта преступления.

Тем не менее применительно к самому факту разделения субъекта преступления, личности виновного и личности преступника господствующая позиция наиболее точна, поскольку действительно, применяя понятия "личность преступника", "личность виновного", "субъект преступления" ("личность субъекта преступления"), мы говорим о признаках, характеризующих человека с различных сторон с различной глубиной их охвата. При этом личность преступника донимается не одинаково. Так, по мнению Г.Н. Борзенкова, "личность преступника по уголовному праву - это система социально значимых свойств лица, совершившего преступление, отражающих возможности его исправления уголовно-правовыми средствами". Данное определение имеет один существенный недостаток - похоже, автор говорит не о личности преступника, а о личности виновного (по крайней мере, при написании совместно с другими работы "Личность преступника" он не возражал против разделения личности преступника и личности виновного и точно соотносил вслед за законодателем отягчающие и смягчающие обстоятельства с учетом личности виновного при назначении наказания), поскольку и ст 37 УК РСФСР 1960 г., и ст. 60 УК РФ 1996 г. связывала и связывает назначение наказания и. следовательно, исправительно-предупредительный эффект подобного именно с личностью виновного.

На наш взгляд, довольно точно оценена личность преступника коллективом авторов. "Личность преступника - наиболее широкое и емкое понятие, выражающее социальную сущность лица, сложный комплекс характеризующих его признаков, свойств, связей, отношений, его нравственный и духовный мир, взятые в развитии, во взаимодействии с социальными и индивидуальными жизненными условиями и в той или иной мерс определившие совершение преступления". Здесь, похоже, верно установлены основные факторы, формирующие личность, динамичность их и связь с преступлением. Однако кое-чего в указанном толковании личности преступника нет. Прежде всего, отсутствует упоминание об уголовной ответственности. И поскольку данную позицию можно признать господствующей и опосредованно закрепленной в уголовном законодательстве, то в принципе с нею можно было бы согласиться. Однако при этом остается существенное сомнение в том, что личность преступника и личность виновного - различные понятия, ведь не секрет, что вина, виновность, виновный, имея один корень, должны быть растолкованы одинаково либо как сущностное явление (вина), либо в качестве производных от него терминов. Но в таком случае мы упираемся в вопрос о понятии вины, ее сущности и в то, как она соотносится со всеми теми обстоятельствами, которые учитывает суд при назначении наказания. Мало того, определенную сложность вызывают и сами структуры личности преступника и личности виновного, насколько несовпадающими они являются, чего не учитывает суд из того, что входит в личность преступника.

Думается, что личность преступника - действительно максимально широкое понятие, которое включает в себя социально полезные, социально нейтральные и социально негативные характеристики человека, совершившего преступление. Социально полезные и социально негативные характеристики нужны при определении личности виновного, социально нейтральные характеризуют субъекта преступления Указанные характеристики находятся в постоянном развитии, те из них, которые имели место до совершения преступления, могут быть деформированы в ту или иную сторону в процессе совершения преступления и после его окончания, равным образом могут вообще исчезать или возникать некоторые другие характеристики (например, возмещение вреда после совершения преступления). Именно поэтому личность преступника не есть нечто застывшее, стабильное; состояние личности преступника можно рассматривать лишь на определенной стадии расследования или судебного рассмотрения. Отсюда личность виновного и субъект преступления представляют собой два элемента личности преступника, на которые не распространяется классификация в ее жестком формально-логическом понимании. Эти два элемента характеризуются взаимопроникновением: личность виновного определяется только применительно к субъекту преступления, а некоторые социальные свойства личности виновного соотносятся с признаками субъекта преступления. Примерно об этом уже писали в литературе: "Личность виновного (так же, как и личность преступника) не укладывается полностью в рамки... субъекта, но она и не существует без состава, признаки которого, относящиеся к субъекту, являются обязательной частью понятия личности преступника".

На основании изложенного можно сделать выводы: а) в уголовном праве вполне приемлемо признание субъектом преступления физических и юридических лиц; б) необходимо законодательно урегулировать возможность совершения преступления сиамскими близнецами и ввести в норму положения, а которых предусмотреть сам факт совершения преступления сиамским близнецом, возможность хирургического принудительного разделения близнецов при отсутствии медицинских противопоказаний к подобному и признания совершителя субъектом преступления с непризнанием таковым второго близнеца, если он в преступлении не участвовал; в) следует законодательно урегулировать в гражданском и уголовном праве особенности правового положения лиц с расстройствами в половой сфере; в уголовном праве норму о субъекте преступления дополнить положениями о том, что при возникновении сомнений по поводу половой принадлежности лица необходимо назначить судебно-медицинскую и судебно-психологическую экспертизы, на основании которых в зависимости от характера полового расстройства либо жестко исходить из соматического и гражданского признаков, либо путем коррекции исправить "средний" пол и решать правовой вопрос на основе скорректированного пола; г) жестко разделять понятия "субъект преступления" и "субъект уголовной ответственности"; д) субъект преступления является элементом личности преступника.

ГЛАВА 3. КЛАССИФИКАЦИЯ И ЗНАЧЕНИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

При анализе классификации преступлений мы не может уйти от тех особенностей, которые сопровождают преступления в зависимости от специфики их отражения в диспозиции нормы. Сущность оконченного преступления, его особенности при различном отражении преступления в законе главным образом и определяются так называемыми материальными, формальными и усеченными составами. Однако в теории была высказана и иная позиция по соотнесению данной классификации к институтам уголовного права. Так, по мнению В. Н. Кудрявцева, "понятие "формальных" и "материальных" преступлений относится не к вопросу о том, наступают или не наступают вредные последствия, и не к конструкции составов преступлений, а только к построению диспозиции уголовно-правовой нормы". Вполне понятна критическая реакция некоторых сторонников состава преступления как криминально значимой категории на такой вывод В. Н. Кудрявцева, поскольку нельзя противопоставлять диспозицию и состав преступления, так как диспозиция включает в себя все признаки состава. Нам как противнику состава преступления данная позиция представляется точной с некоторыми дополнениями: специфика построения соответствующих диспозиций как раз и заключается в том, наступили или не наступили вредные последствия в направлении предусмотренного в данной главе объекта, достаточно или нет для признания преступления оконченным только действия без причинения вреда либо действия по созданию условий для действия по причинению вреда, т. е., на наш взгляд, напрасно В. Н. Кудрявцев противопоставил отсутствие или наличие вреда специфике диспозиции. Однако в дальнейшем мы вынуждены пользоваться термином "состав" применительно к анализируемой классификации по необходимости -- основная масса исследователей именно с ним соотносят деление преступлений на материальные, формальные и усеченные.

Предложенное деление составов преступления имеет довольно длительную историю. Еще в начале века А. Н. Круглевский выделил в русском праве усеченные составы и материальные составы. С. В. Познышев писал о материальных и формальных составах. Н. Д. Сергеевский предлагал выделять преступления при вреде наличном, при опасности вреда, при непослушании, хотя и признает это деление не имеющим практического значения. Указанная триада диспозиций, отражающих момент окончания преступления, традиционно изложена в теории уголовного права, но не является бесспорной.

Первой точкой столкновения позиций в теории уголовного права служит само терминологическое оформление данных составов. Некоторые криминалисты считают неудачным термин "усеченный состав", поскольку все преступления материальны и выделение усеченных преступлений извращает действительное положение вещей. При этом Н. Д. Дурманов пытается обойтись без данного термина и дает развернутую характеристику явлений, охватываемых им. Однако пользоваться развернутой характеристикой вместо одного термина неудобно, что понимает и сам автор, который продолжает пользоваться термином "усеченный состав". Столь же резкой критике подверг усеченные составы и А. Н. Трайнин, поскольку "выделение "усеченных" составов основано на явном недоразумении. Состав всегда един и всегда "полон" теми конкретными элементами, из которых он по закону слагается". И подобное в определенной степени оправданно, ведь в нашем случае мы столкнулись с двойственностью термина "материальный": с одной стороны, он показывает сущность преступления, которая главным образом выражена в общественной опасности, с другой - юридическую форму данного выражения. И поэтому в первом варианте признание преступления материальным не будет зависеть от преступного результата (любое преступление - общественно опасно, значит, содержит материальный признак, следовательно, материально), а во втором - состав преступления будет материальным только при наличии преступного результата (в иных видах преступления последствия не материализованы). Спор вокруг этого не прекращается до сих пор.

Как видим, в теории уголовного права отсутствует единство взглядов на терминологическое оформление разновидностей преступлений. И со всеми критическими замечаниями в указанном плане можно согласиться. Действительно, анализируемые термины не совсем удачны, и можно попытаться их заменить. Например, вместо термина "материальный состав" применить термин "законодательно-результативная диспозиция" или диспозиции "с реальным вредом и с созданием угрозы его причинения". Однако суть явлений, скрытых за приведенными терминами, не изменится, останется той же самой, а в новых терминах обнаружится масса своих недостатков. А суть заключается в следующем: 1) в диспозициях норм Особенной части УК все преступления урегулированы в двух вариантах -- с признанием оконченными только при наличии материализованных последствий и 2) с признанием оконченными только при совершении действия (бездействия), когда последствия для квалификации значения не имеют; мало того, последний вариант не представляет собой нечто единое, поскольку в одних видах преступления оконченным преступлением признаны действия по созданию условий для причинения вреда, а в других -- действия по причинению вреда (действия-исполнение): при этом деление на тс и другие имеет огромное значение, в частности, при создании системы санкций. Это понимают и противники усеченных составов; "Сторонники деления преступлений на "усеченные" и "не усеченные" правы лишь в одном: законодатель в стремлении оградить ценные объекты от преступных посягательств конструирует составы таким образом, чтобы действия, которые создают даже самые отдаленные возможности причинения ущерба этим объектам, оказались в сфере уголовно-правовой репрессии".

Думается, именно в этом заключается истина -- законодатель специфически оформляет виды преступления, отсюда все проблемы, с таковым связанные. Все остальные рассуждения о том, что не следует смешивать мотивы законотворчества с конструкцией составов, что беспоследственных, безвредных преступлений не существует, что правильнее было бы делить составы на причинившие общественно опасные последствия в виде реального вреда и в виде создания угрозы причинения вреда, являются лишь неуклюжей попыткой прикрыть возникшую в законодательстве проблему. Хотим мы того или нет, но факт различного оформления видов преступления в законе существует, что и дает соответствующее основание для классификации преступлений.

Но очевидно, что указанная классификация составов не столь однозначна. Выделяя три вида оконченного преступления, теория. О одной стороны, вроде бы исходит из одного основания классификации - той стадии, при достижении которой закон признает преступление оконченным (либо создание условий, и тогда диспозиция усеченная; либо деяния-исполнения с возникновением формальной диспозиции; либо преступного результата, и тогда диспозиция материальная). Но с другой стороны, два первых и третий виды (усеченная + формальная и материальная диспозиции) выделены на основании отсутствия или наличия последствия, тогда как два первых (усеченная и формальная) дифференцированы в зависимости от стадии совершения преступления. Можно сказать: одна классификация базируется на двух основаниях, что противоречит правилам формальной логики. В анализируемой классификации, похоже, не хватает еще одного элемента, который охватывал бы собой усеченную и формальную диспозиции, т. е. нужно создать классификацию на двух уровнях: на первом располагаются какая-то диспозиция, включающая в себя усеченную и формальную диспозиции, и материальную диспозицию, а на втором - усеченную и формальную как разновидности обобщенного первого. Этим недостающим элементом могут быть, скажем, "нематериальные" диспозиции. В таком случае все становится на свои места: нематериальные и материальные диспозиции выделяются по признаку обязательного отсутствия или наличия в оконченном преступлении преступного результата; в свою очередь нематериальные диспозиции подразделяются на формальные и усеченные по признаку удаленности стадии, признаваемой оконченным преступлением, от предполагаемого преступного результата. И хотя большого практического значения предложенная двухуровневая классификация не имеет, тем не менее теоретически она представляется более приемлемой, поскольку позволяет обобщенно отразить усеченные и формальные диспозиции. И это истина, с которой спорить невозможно, по крайней мере, до радикального изменения закона, которое вряд ли возможно в указанном направлении. Именно поэтому, думается, нет необходимости в дальнейших спорах о терминах, "материальная", "формальная", "усеченная", диспозиции, благо теоретики и практики достаточно ясно представляют себе суть тех явлений, которые обобщены данными терминами, и каких-либо недоразумений по их практическому выделению не отмечается. Просто нужно признать, что при всей неоднозначности они довольно точно отражают сущность определенных разновидностей оконченных преступлении, и согласиться с их наличием в теории.

Правда, при этом возникает якобы проблема запутанности оснований деления на данные три класса, отсутствие определенного основания классификации. Думается, такой подход не соответствует действительности, поскольку на самом деле все обстоит довольно просто: при анализе вида преступления мы должны определиться с тем, посягает ли действие, составляющее данный вид преступления, на объект, предусмотренный соответствующими главой, разделом (например, разбой расположен в главе о преступлениях против собственности, но считается оконченным с момента нападения с целью хищения; очевидно, что само посягательство на собственность остается лишь в качестве цели -- субъективного элемента, действие же при разбое представляет собой посягательство на личность, и именно оно признается оконченным преступлением, разумеется, при наличии соответствующей цели и отсутствии какого-либо действия, направленного на хищение; все сказанное и позволяет констатировать наличие в данном случае оконченного преступления на стадии создания условий для будущего действия по изъятию имущества, т. е. преступлением с усеченным составом). Если мы признаем запутанность оснований анализируемой классификации, то тем самым мы признаемся в нашем неумении отличить действие-исполнение от действия-создания условий, т. е. в нашем абсолютном уголовно-правовом невежестве.

Итак, все преступления с нематериальными диспозициями можно разделить на две группы: 1) преступления, в которых преступный результат носит моральный, политический характер (измена государству, шпионаж, клевета и т. д.), и 2) преступления, в которых физический или имущественный вред для вменения преступления, посягающего на данный объект, не обязателен.

В первых из них вред, причиняемый теми или иными деяниями. чрезвычайно трудно вычленить, формализовать и оценить, хотя он, несомненно, присутствует, так как общественным отношениям причиняется тот или иной ущерб. Преступления данной группы считаются оконченными тогда, когда деяния доведены до логического конца, когда деяние и вред общественным отношениям совпадают.

Здесь прерванная преступная деятельность не может быть признана оконченным преступлением, так как в подобных преступлениях деяние и ущерб сливаются в одно целое и прерванная деятельность находится всегда за пределами этого сплава и составлять его не может. Формулирование подобных разновидностей преступлений в законе вполне оправданно.

Вторую группу преступлений с нематериальными диспозициями можно еще дифференцировать на два класса: 1) преступления с прогнозируемой возможностью наступления преступного результата или его реальным наступлением (бандитизм, диверсия и т. д.); 2) преступления, по которым преступный результат вообще невозможен, поскольку он вынесен за рамки нормы (нарушение правил безопасности - ч. 1 ст. 215, ч. 1 ст. 217, ч. 1 ст. 220 УК РФ; заведомое поставление другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией - ч. 1 ст. 122 УК РФ и др.).

Виды преступления первого класса вызывают научный интерес прежде всего тем, что некоторые из них вроде бы материализованы в последствиях. Так, при диверсии реально гибнут люди, животные, разрушаются сооружения, и тем не менее все указанные последствия носят промежуточный характер, поскольку желаемый результат не достигается, остается целью поведения виновных (цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации носит лишь гипотетический характер). С подобной же ситуацией мы сталкиваемся при разбое. И в то же время возникает естественный вопрос, почему разбой отнесен к хищениям, а не преступлениям против личности, ведь оконченным он становится уже в момент причинения физического или психического вреда. Этот же вопрос можно адресовать всем видам преступлений с усеченной диспозицией. Говорят, что существует цель хищения, следовательно, относят к хищениям. Конечно, и тогда убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего (п. "м" ч. 2 ст. 105 УК) необходимо отнести в главу 25 к преступлениям против здоровья населения, а убийство с целью облегчить совершение кражи (п. "к" ч. 2 ст. 105 УК) - к преступлениям против собственности. К сожалению, и законодатель, и теория уголовного права не хотят видеть главной проблемы формулирования усеченных диспозиций в УК, которая заключается в следующем. Разбой считается оконченным с момента нападения, что оправданно отождествляют с причинением физического или психического вреда, иные позиции не выдерживают критики. Но в таком случае за пределами оконченного преступления остается причиненный имущественный вред, который по общим правилам уголовного права и учению об оконченном преступлении нельзя вменять виновному, так как совершены действия после окончания преступления, или же вменять другой вид преступления, который соответствует характеру действий по завладению имуществом и причиненному вреду. Пока даже Верховный Суд РФ поступает иначе -- рекомендует судам при причинении значительного вреда квалифицировать содеянное по ч. 1 ст. 162 УК, что полностью неприемлемо -- нельзя вменять действия, совершенные после окончания разбоя как этот разбой. Отсюда следует один вывод: если законодатель формулирует усеченную диспозицию как прерванное на стадии создания условий преступление, то обязательно должен ввести в эту же статью часть о совершении тех же действий, причинивших вред (кстати, вред простой, а не квалифицированный -- не значительный и не крупный размер вреда). Только в таком случае будет оправдано выделение усеченного состава и найдет свое место в квалификации (истинной, а не фиктивной) реально причиненный соответствующими действиями вред.

Даже предложенный незначительный анализ только избранных видов преступлений показывает всю негативную сложность, возникшую в преступлениях с усеченной диспозицией, и трудности их ликвидации, столь, на наш взгляд, необходимой.

Во второй группе преступлений анализируемых видов нет и не может быть преступного результата и, следовательно, санкция уже не рассчитана на него, поскольку последствия вынесены за рамки таких норм в другие нормы уголовного права (как правило, в качестве квалифицирующих признаков). Именно поэтому в данном случае мы имеем дело не просто с какой-то стадией совершения преступления, а с фактически прерванной преступной деятельностью (приготовлением или покушением) на каком-то этапе ее развития, юридически признанной оконченным преступлением и в силу данного факта самостоятельно наказуемой. В противном случае невозможно объяснить, почему возникли преступления данной группы, почему не наступили последствия той или иной преступной деятельности. Представляется, что подобная конструкция диспозиций имеет право на существование, потому что в них действительно оттеняется достаточно высокая общественная опасность собственно деяния вне зависимости от последствия.

Итак, преступления с нематериальной диспозицией следует формулировать в законе в качестве оконченных либо при наличии морального или политического ущерба, либо при прерывании преступной деятельности.

Преступления с материальными диспозициями считают оконченными с момента наступления материализованного полного преступного результата. Если же полный результат на наступил, а имеет место лишь частичный результат (преступник желал украсть из сейфа 150 тысяч рублей, но взял лишь имеющиеся там 25 рублей), то преступление нельзя считать оконченным.

Здесь мы не раскрыли всех проблем, связанных с началом и окончанием преступлений с усеченной, формальной и материальной диспозициями. Но ясно и так, что данная классификация действительно имеет огромное практическое значение и пренебрегать этим, отбрасывая данную классификацию, явно не следует. В этом мы полностью согласны с В. Н. Кудрявцевым, правда, не готовы согласиться с "условностью" анализируемой классификации.

Фактически классификация преступлений по наличию или отсутствию квалифицирующих обстоятельств в уголовных законах присутствовала всегда; ведь любая дифференциация преступления по какому-либо признаку с последующим изменением санкции или без изменений должна быть признана таковой. Например, в ст. 41 Русской Правды Пространной редакции было сказано, что "аже крадет кто скот в хлеве или клети, то оже будет один, то платити 3 гривны и 30 кун; будет ли их много, всем по 3 гривны и по 30 кун платити". Здесь мы видим выделение в качестве квалифицирующего обстоятельства соучастия, хотя это и не вело к увеличению наказания относительно каждого из соучастников. Еще нагляднее прослеживается такая классификация в некоторых статьях Устава князя Ярослава (Краткая редакция); например, в ст. 3 сказано: "Аще кто пошибает боярскую дщерь или болярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а меньших бояр - гривна золота, а епископу гривна золота; а нарочитых людей 3 рубли, епископу 3 рубли; а простой чади 15 гривен, а епископу 15 гривен, князю казнити". В приведенной норме уже видна дифференциации изнасилования в зависимости от социального положения потерпевшей с очевидным изменением наказания. Любопытно в этом плане решение Армянского Судебника Мхитара Гоша (XII--XIII вв.), согласно ст. 19 которого "наказанием, достойным для виновных в про любодеянии, мужеложестве или скотоложестве, некоторые из судей признали отсечение им детородного члена, однако каноническое право заменило и это наказание выкупом. И пусть будет выкуп; если окажется необходимым -- наказание по суду. Если же преступниц будет из неверных и будет находиться под нашей властью, то в от ношение его справедливо отсечение детородного члена". Здесь мы видим классификацию преступлений в зависимости. От вероисповедания; при делении на православных и неверных наказание существенно изменяется (отсечение детородных членов не применяется к первым и применяется ко вторым).

Похоже, дифференциация преступлений была всегда. И. М. Лурье анализируя причины различного наказания за воровство в Древнем Египте, пишет: "Причина этого, как мне кажется, лежит не в том, что судья мог произвольно выбирать наказание... а в том, что закон совершенно различно охранял различную собственность. Так, вполне очевидно, что наибольшим покровительством закона пользовалась храмовая собственность (и, вероятно, царская)...Таким покровительством закона и объясняется большая суровость наказаний за кражу имущества, принадлежащего храмам". И в последующие столетия и тысячелетия ситуация не изменилась: законодатель дифференцировал по тем или иным основания те или иные виды преступления, создавая "классификации". Не является исключением из данного правила и действующий российский закон, в котором квалифицирующие обстоятельства и соответствующая классификация обильно присутствуют.

В отличие от закона теория уголовного права на данный факт особого внимания не обращала, анализируя квалифицирующие обстоятельства как таковые вне их системного изучения. И только в последние десятилетия появились специальные работы, посвященные так или иначе квалифицирующим обстоятельствам, что, на наш взгляд, дало толчок для некоторого переосмысления отношения к квалифицирующим обстоятельствам. Попытаемся разобраться в сущностных проблемах квалифицирующих обстоятельств.

Итак, довольно часто виды преступления, предусмотренные уголовным законом, включают в себя те или иные квалифицирующие признаки, усложняя тем самым вид преступления и формируя его подвиды на основе отягчающих обстоятельств, что с необходимостью приводит к усложнению системы видов преступлений в целом. Поэтому показалась интересной попытка разобраться в самом усложнении видов преступлений.

Прежде всего необходимо понять, что же признавать отягчающим обстоятельством. Ведь если мы сравним кражу и грабеж, то увидим, что грабеж отличается от кражи повышенной опасностью способа совершения хищения (по существу, первый -- хищение при отягчающем обстоятельстве). Так, грабеж -- самостоятельный вид преступления или отягчающее обстоятельство? Здесь, как и во всех других случаях, на наш взгляд, нужно признавать наличие самостоятельного вида преступлений, поскольку, во-первых, законодатель терминологически обособляет отдельный вид преступления (грабеж, разбой, тяжкий вред здоровью и т. д.); во-вторых, в следственно-судебной и статистической практике их признают самостоятельными видами преступления и, в-третьих, одни и те же отягчающие обстоятельства законодатель относит и к этим, и к другим видам преступлений (например, рецидив совершения преступления относится и к краже, и к грабежу, и к разбою, и к убийству и т. д.). Отсюда отягчающими обстоятельствами следует признать те факторы, которые усиливают опасность деяния конкретного вида.

Но усложнение вида преступления производят не только на базе отягчающих обстоятельств. В чрезвычайно редких случаях подобное происходит на основе смягчающих обстоятельств: при наличии превышения пределов необходимой обороны либо внезапно возникшего сильного душевного волнения. Поскольку указанное носит исключительный характер, едва ли целесообразно самостоятельно их анализировать. Тем не менее несколько слов о них сказать нужно.

Указанные смягчающие обстоятельства отражены в Особенной части в четырех нормах: ст. 107, 108, 113 и 114 УК. Такое самостоятельное отражение их относительно убийства и вреда здоровью оправданно применительно к разным объектам, но не обоснованно внутри каждого объекта. Ведь отражение их, например, в ст. 107 и 108 УК приводит к существованию проблемной ситуации по поводу квалификации конкретных случаев, когда присутствуют оба обстоятельства при убийстве: по совокупности нельзя, поскольку совокупность относится к разновидностям множественности и требует увеличения ответственности (ст. 69 УК). Можно было бы квалифицировать по наименее тяжкой норме (ст. 108 УК убийство при превышении пределов необходимой обороны), а второе обстоятельство применить как дополнительное смягчающее. Однако законодатель в ст. 60 УК не признал состояние сильного душевного волнении смягчающим обстоятельством, и поэтому конкретный суд в конкретной ситуации может не признать его в качестве такового. Похоже, здесь необходимо провести параллели с убийством при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК), когда должны быть учтены все существующие отягчающие обстоятельства в пределах санкции. Применительно к смягчающим обстоятельствам это более приемлемый выход: не создавать две отдельные нормы, а ввести оба обстоятельства в одну норму, признать их самостоятельно влияющими на наказание в пределах санкции и совокупно влияющими в сторону уменьшения наказания при наличии в конкретном деле того и другого. Отсюда основные выводы относительно значения отягчающих обстоятельств можно проецировать и на смягчающие обстоятельства.

Все обстоятельства были разделены на одновидовые и разновидовые в зависимости от того, один и тот же признак или разные признаки заложены в квалифицированную норму, Одновидовые обстоятельства, различным образом оформленные в законе, при их сопоставлении оказываются связаны друг с другом путем поглощения, потому что одни из них шире по объему других и включают их в себя. Вместе с тем закон содержит и разновидовые обстоятельства, которые могут быть сформулированы либо в одной, либо в разных статьях. Если они расположены в одной статье, то также связаны друг с другом, хотя и иначе - связью специфичности. А если в разных, то разновидные обстоятельства либо вовсе не связаны, либо связаны опосредованно через простые нормы (скажем, нормы смежные, а какие-то квалифицирующие признаки в них различные).

Связь специфичности имеет место и в одинаковых обстоятельствах (предположим, при выделении в законе неоднократности, систематичности, промысла), и тогда находятся в единстве две противоположности -- связи поглошения и специфичности. В таких случаях последняя может быть выражена двояким образом: путем выделения в законе разновидностей обстоятельств только на базе наиболее общих форм (например, совершение преступления группой лиц включало в себя по УК РСФСР соучастие без предварительного и с предварительным сговором; совершение преступления по предварительному сговору -- только последнее соучастие), когда наиболее опасные подвиды входят во все выделенные группы (в приведенном примере устойчивая организованная группа имела место и при совершении преступления группой лиц, и при совершении преступления по предварительному сговору группой лиц); и путай выделения в законе более "мягких" форм (например, при дифференциации систематичности, промысла; здесь неоднократность не включает в себя тех факторов, на основе которых обособляют систематичность и промысел; систематичность в свою очередь не включает в себя особенностей промысла). Именно поэтому в первом варианте санкции должны определяться по максимуму значимости квалифицирующего признака (скажем, "цене" устойчивой организованной группы), тогда как во второй санкции при менее тяжких подвидах должны быть частью санкции более тяжких подвидов (санкции при неоднократности меньше санкций при систематичности, последние -- санкций при промысле). Как же распределить санкции за неоднократность, систематичность, промысел в рамках санкций за повторность? На наш взгляд, есть два пути: 1) деление оценки повторности на три равные части; 2) постепенное увеличение оценки разновидностей повторности в границах оценки повторности (предположим, оценка повторности в законе равна 1 году 6 месяцам лишения свободы; отсюда оценка неоднократности равна 3 месяцам, систематичности равна 6 месяцам, промысла -- 9 месяцам лишения свободы). По-видимому, наиболее приемлем второй путь, так как в нем дана не только оценка разновидности обстоятельства, но она еще и дифференцирована относительно тяжести разновидностей.

Несколько иначе подходят к подобным оценкам другие авторы, которые предлагают сравнивать оценки отягчающих обстоятельств по максимуму санкций, а не по медиане, и пользоваться не абсолютными величинами, а коэффициентами. Представляется, предложение о сравнении санкций по их максимуму неприемлемо, поскольку максимум не отражает в полном объеме тяжесть санкции; относительно коэффициентов предложение вполне оправданно, но в правоприменении потребует дополнительных действий по переводу относительных величин в абсолютные сроки наказания.

И одновидовые, различным образом оформленные, и разновидовые обстоятельства не тождественны по своей значимости; трудно представить, что социальная значимость повторности равна значимости значительного ущерба, например. Однако пока возникают сложности на пути самостоятельной оценки веса каждого отягчающего обстоятельства. Кроме того, при самостоятельной оценке пришлось бы создавать отдельные нормы применительно к каждому квалифицирующему признаку (подобное довольно широко было распространено в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных), что существенно усложняет уголовный закон. Поэтому для упрощения закона определенные обстоятельства объединяют в группы, и на этой основе создают одну норму права, тем самым различным обстоятельствам придают условно равную значимость. С указанным вполне можно было бы согласиться, если бы законодатель всегда осознанно к подобному подходил и помнил о правиле: одно и то же обстоятельство имеет одинаковое значение в различных видах преступления. Но в настоящее время для законодателя степень значимости обстоятельства безразлична: иногда он придает тем или иным обстоятельствам кардинально разное значение (например, группа лиц по предварительному сговору и организованная группа при краже -- ч. 2 и 4 ст. 158 УК), естественно, существенно дифференцируя социальную оценку; в иных случаях признает их равнозначными, так как объединяет в одну норму права (например, они же при умышленном причинении тяжкого либо средней тяжести вреда здоровью - ч. 3 ст. 111, ч. 2 ст. 112 УК и др.). При таком подходе теряется внутренняя согласованность уголовного закона, который становится внутренне неупорядоченным. По Уголовному кодексу I960 г. подобная ситуация с определенными обстоятельствами имела место в хищениях против социалистической собственности, однако в новом УК ситуация с хищениями изменилась в лучшую сторону. Думается, законодатель должен объединять в одну норму лишь обстоятельства с примерно одинаковой, близкой по "весу" значимостью, что естественно, придаст уголовному закону больший порядок и внутреннюю согласованность.

Можно попытаться разрешить его на абстрактном уровне, т. е. вычленить. Отсюда следует признать логичной позицию законодателя, который в ранее действовавшем Уголовном кодексе, как правило, объединял отягчающие обстоятельства по каждому виду преступления максимум в две группы (за исключением хищений, благодаря небесспорному выделению в самостоятельную норму хищений с проникновением в жилище или хранилище). В УК 1996 г. данная тенденция стала еще более явной, в том числе и по преступлениям против собственности, хотя иная дифференциация и сохранилась в отдельных статьях (например, в ст. 116 УК выделено три группы отягчающих обстоятельств). И согласиться с выделением в отдельных видах преступлений максимально трех групп отягчающих обстоятельств. Разумеется, значимость обстоятельств, составляющих различные группы, должна существенно отличаться, что мы имеем и в действующем законе, где сталкиваемся с трехэтапным или четырехэтапным утяжелением нормы. Данные базируются на двухстепенных или трехстепенных группах квалифицирующих признаков: отягчающих обстоятельствах первой ступени (просто отягчающих обстоятельствах), отягчающих обстоятельствах второй ступени (усиленных отягчающих обстоятельствах) и отягчающих обстоятельствах третьей ступени (особо отягчающих обстоятельствах).