Історія вчень про державу і право

По-видимому, однако, главными формами государственного устройства признаются две -- демократия и олигархия... (Арі-стотель тут сперечається з прибічниками того чи іншого державного ладу. -- Уклад.). Демократией нужно считать такой строй, когда свободорожденные и неимущие, составляя большинство, будут иметь верховную власть в своих руках, а олигархией -- такой строй, при котором власть находится в руках лиц богатых и отличающихся благородным происхождением и образующих меньшинство.

...Закон должен властвовать над всеми, магистратам же и народному собранию должно быть предоставлено обсуждение детальных вопросов.

...Нужно, конечно, чтобы в государственном строе, прекрасно смешанном, и демократический, и олигархический элементы были представлены, а не один какой-либо из них. ...Различные виды так называемого аристократического строя... отчасти мало применимы для большинства государств, отчасти приближаются к так называемой политий (почему и говорить должно об обеих этих формах как об одной).

Та жизнь блаженная, при которой нет препятствий к осуществлению добродетели, .. .добродетель есть средина, но нужно признать, что наилучшей жизнью будет именно «средняя» жизнь, такая жизнь, при которой «средина» может быть достигнута каждым индивидом. Необходимо установить тот же самый критерий в отношении как добродетели, так и порочности государства и его строя: ведь строй государства -- это его жизнь.

В каждом государстве мы встречаем три класса граждан: очень зажиточные: крайне неимущие и третьи, стоящие в средине между теми и другими. Так как, по общепринятому мнению, умеренность и средина -- наилучшее, то, очевидно, и средний достаток из всех благ всего лучше. При наличии его легче всего повиноваться доводам разума, напротив, трудно следовать за этими доводами человеку сверхпрекрасному, сверхсильному, сверхзнатному, сверхслабому, сверхнизкому по своему политическому положению. Люди первой категории по преимуществу становятся наглецами и крупными мерзавцами; люди второй категории обычно делаются подлецами и мелкими мерзавцами. А из преступлений одни совершаются из-за наглости, другие -- вследствие подлости. Сверх того, люди обеих этих категорий не уклоняются от власти, но ревностно стремятся к ней, а и то и другое приносит государствам вред. Далее, люди первой из указанных категорий, владея преизбытком благополучия, силы, богатства, дружеских привязанностей и т. п., не желают да и не умеют подчиняться; и это наблюдается уже с ранних пор, с детского возраста: избалованные роскошью, с которой они живут, они не привыкли повиноваться даже в школах. Поведение людей второй категории, из-за их крайней необеспеченности, чрезвычайно униженное. Таким образом, они не способны властвовать и умеют подчиняться только той власти, которая проявляется у господ над рабами; а властвовать умеют только так, как властвуют господа над рабами. Получается государство, где одни исполнены зависти, другие -- презрения. А такого рода чувства очень далеки от чувства дружбы в политическом общении, которое само по себе должно заключать в себе элемент дружественности. Упомянутые же нами люди даже по одной дороге не желают идти со своими противниками.

...Итак, ясно, что наилучшее государственное общение -- то общение, которое достигается через посредство среднего элемента; и те государства имеют наилучший строй, где средний элемент представлен в большем количестве, где он пользуется большим значением сравнительно с обоими крайними элементами или, по крайней мере, сильнее каждого из них, в отдельности взятого. Соединившись с тем или другим из этих крайних элементов, средний элемент приобретет влияние и воспрепятствует образованию противоположных крайностей. Поэтому-то величайшим благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью среднею, но достаточною; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, возникает либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тирания, именно вследствии противоположных крайностей в имущественном отношении.

...Итак, очевидно, «средняя» форма государственного строя есть форма идеальная, ибо только она не ведет к партийной борьбе: там, где средний элемент многочислен, всего реже бывают среди граждан партийные распри и раздоры. ...Демократия, в свою очередь, пользуется большею, в сравнении с олигархиями, безопасностью; существование их более долговечно благодаря наличности в них среднего элемента, который подавляет своею численностью и бывает сильнее представлен в государственной жизни демократий, нежели олигархий. Но когда за отсутствием среднего элемента неимущий класс подавляет своею многочисленностью, государство оказывается в злополучном состоянии и быстрыми шагами идет к гибели. В доказательство выставленного нами положения можно привести и то, что наилучшие законодатели вышли из среды среднего сословия: оттуда происходили Солон..., Ли-кург..., Харонд и почти большая часть остальных.

...Во всяком государственном строе... основных элементов три: .. .первый -- законосовещательный орган о делах государства, второй -- магистратуры, ...третий -- судебные органы.

Законосовещательный орган правомочен решать вопросы о войне и мире, о заключении и расторжении союзов, о законах, о смертной казни, об изгнании и конфискации имущества, об избрании должностных лиц и об их отчетности.

Под кругом действия магистратуры я разумею, например, то, что в ее компетенцию входит заведование государственными доходами или охрана государственной территории.

Различие судов обуславливается тремя факторами: кто судьи, что подлежит их суду, каким образом судьи назначаются. ...Число отдельных видов судов. Их восемь: 1) для принятия отчета от должностных лиц, 2) для суда над теми, кто совершил преступление, наносящее ущерб государству, 3) то же, кто замыслил государственный переворот, 4) для разбора тяжб, возникающих между должностными и частными лицами по поводу оштрафования первыми последних, 5) для разбора гражданских процессов по делам, касающимся крупных торговых сделок, 6) для разбора процессов по делам об убийствах, 7) для разбора процессов, касающихся иностранцев..., 8) суд для разбора процессов по мелким торговым сделкам. ...

ПРОЕКТ ИДЕАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА

...Посмотрим теперь, сколько же имеется таких элементов, без которых было бы невозможно существование государства; в этих элементах мы и должны найти то, что мы называем необходимыми частями государства. Итак, мы должны перечислить служебные функции государства, и тогда вопрос для нас станет ясным. Должно быть 1) пропитание, 2) ремесла (человеческая жизнь нуждается во многих орудиях), 3) оружие (оно необходимо как для поддержания авторитета власти против неповинующихся внутри государства, так и для отражения несправедливых притязаний извне), 4) известный запас денежных средств для личных надобностей и для военных нужд, 5) и это прежде всего -- попечение о религиозном культе, т. е. то, что называется жречеством, 6) самое необходимое -- решение о том, что полезно и что справедливо во взаимных отношениях граждан между собой. Вот служебные функции, которым должны удовлетворять всякое государство: ведь государство не представляет собой случайного сброда людей, оно есть нечто самодовлеющее, как мы утверждаем, в своем существовании. ...

Установив это, остается рассмотреть, все ли граждане должны принимать участие в отправлении всех указанных выше служебных функций государства. ...Не для всякого государственного строя возможно в данном случае установить однообразие. ... Это-то и вносит различие в государственный строй: в демократических государствах все граждане участвуют во всем, в олигархических мы встречаем обратное явление.

Так как мы исследуем теперь вопрос о наилучшем государственном строе, а он заключается в том, чтобы государство при нем было наиболее счастливым, счастье же, как об этом сказано ранее, не может существовать отдельно от добродетели, то из этого ясно, что в государстве, пользующемся найпрекраснейшей организацией и объединяющим в себе мужей абсолютно справедливых, а не условно справедливых, граждане не должны вести жизнь, какую ведут ремесленники или торговцы (такого рода жизнь неблагодарна и идет вразрез с добродетелью); граждане проектируемого нами государства не должны быть и землепашцами, так как они будут нуждаться в досуге и для развития своей добродетели, и для занятия политической деятельностью. Остаются те элементы государства, которые являются в нем самыми важными: военное сословие, законосовещательный орган об общих интересах и судебный орган, пекущийся о праве. Так ...все гражданское население государства распадается на два класса, т. е. на военный и законосовещательный...

Наилучшее государство есть ...государство счастливое и руководящееся в своей деятельности принципом прекрасного. Действовать прекрасно невозможно тем, кто совершает не прекрасные поступки; и никакого прекрасного деяния ни человек, ни государство не может совершить без моральной и интеллектуальной добродетели. ...Наилучшим государственным строем должно признать такой, организация которого дает возможность всякому человеку поступать в своей деятельности наилучшим образом и жить согласно. ...

Полібій

Всеобщая история Полибий. Всеобщая история: В сорока книгах. - СПб., 1995. -Т.П. Kh.VI-XXV. -С. 8-17.

ШЕСТАЯ КНИГА

(...) Большинство писателей различают три формы государственного устройства, из которых одна именуется царством , другая аристократией, третья демократией. Мне кажется, всякий в полном праве спросить их, считают ли они эти формы вообще единственными, или же только наилучшими. Но и в том и другом случае они, как я полагаю, заблуждаются, ибо несомненно совершеннейшей государственной формой надлежит признавать такую, в которой соединяются особенности всех форм, поименованных выше. (...) Следует признавать шесть форм государственного устройства, три из которых, поименованные выше, у всех на устах, а остальные три общего происхождения с первыми, я разумею монархию, олигархию, охлократию. Прежде всего возникает единовластие без всякого плана, само собой; за ним следует и из него образуется посредством упорядочения и исправления царство. Когда царское управление переходит в соответствующую ему по природе извращенную форму, то есть в тиранию, тогда в свою очередь на развалинах этой последней вырастает аристократия. Когда затем и аристократия выродится по закону природы в олигархию и разгневанный народ выместит обиды правителей, тогда нарождается демократия. Необузданность народной массы и пренебрежение к законам порождает с течением времени охлократию. Верность только что сказанного мною по этому предмету можно понять совершенно ясно, если обратить внимание на естественное начало, зарождение и превращение каждой формы правления в отдельности. (...)

В старину раз выбранные в цари и достигшие этой власти оставались на царствие до старости, укрепляя удобные пункты, возводя стены и приобретая землю частью ради безопасности, частью для доставления подданным необходимых средств к жизни в изобилии. Озабоченные этим, цари не подвергались ни злословию, ни зависти, так как большой разницы между ними и остальным народом ни в одежде, ни в пище и питье не было, по образу жизни цари походили на прочих людей и всегда поддерживали общение с народом. Но когда они стали получать власть по наследству и в силу своего происхождения, когда заранее у них были готовы средства безопасности, равно как и жизненные припасы в чрезмерном количестве, тогда вследствие избытка они предавались страстям и решили, что правителям надлежит отличаться от подданных необыкновенным одеянием, что они должны иметь более изысканный стол и лучшую обстановку. (...) Одни из этих поступков породили в людях зависть и недовольство, другие воспламенили ненависть и неукротимую ярость, вследствие чего царство превратилось в тиранию, положено начало упадка власти, и начались козни против властелинов. Козни исходили не от худших граждан, но от благороднейших, гордых и отважнейших, ибо подобные люди были наименее способны переносить излишества правителей.

Когда народ нашел себе вождей и стал (...) оказывать им сильную поддержку против властелинов, тогда была совершенно упразднена форма царского и самодержавного управления и вместе с тем получила начало и возникла аристократия. Тут же народ как бы в благодарность за ниспровержение самодержцев призвал виновников переворота к управлению и предоставлял им власть над собою. Правители в свою очередь на первых порах довольны были предоставленным им положением, во всех своих действиях выше всего ставили общее благо, все дела, как частные, так и общенародные, направляли заботливо и предусмотрительно. И опять, когда такую власть по наследству от отцов получали сыновья, не испытавшие несчастий, совершенно незнакомые с требованиями общественного равенства и свободы, с самого начала воспитанные под сенью власти и почестей родителей, тогда одни из таких правителей отдавались корыстолюбию и беззаконному стяжанию, другие предавались пьянству и сопутствующему ему ненасытному обжорству (...) и таким-то образом извратили аристократию в олигархию. Они же вскоре возбудили в толпе настроение, подобное только что описанному; поэтому и для них переворот кончился столь же бедственно, как и для тиранов. И в самом деле, если кто, заметив вражду и ненависть, питаемые гражданами против таких правителей, отваживается что-либо говорить против них или делать, во всем народе он находит готовность к поддержке.

Вслед за сим по умерщвлении одних и изгнании других граждане не решаются поставить себе царя, потому что бояться еще беззаконий прежних царей, не отваживаются также доверить государство нескольким личностям, потому что перед ними встает безрассудство недавних правителей. Единственная не обманутая надежда, которая остается у граждан, это -- на самих себя; к ней-то они и обращаются, изменяя олигархию в демократию и на самих себя возлагая заботы о государстве и охрану его. Пока остаются в живых граждане, испытавшие на себе наглость и насилие, до тех пор сохраняется довольство установившимся строем и очень высоко ценятся равенство и свобода. Но когда народится новое поколение, и демократия от детей перейдет к внукам, тогда люди, свыкшись с этими благами, перестают уже дорожить равенством и свободою и жаждут преобладания над большинством; склонны к этому в основном люди, выдающиеся богатством. Когда вслед за сим в погоне за властью они оказываются бессильными достигнуть ее своими способностями и личными заслугами, они растрачивают состояние с целью обольстить и соблазнить толпу каким бы то ни было способом. Лишь только вследствие безумного тщеславия их народ сделается жадным к подачкам, демократия разрушается и в свою очередь переходит в беззаконие и господство силы. Дело в том, что толпа привыкнув кормиться чужим и в получении средств к жизни рассчитывать на чужое состояние, выбирает себе в вожди отважного честолюбца, а сама вследствие бедности устраняется от должностей. Тогда водворяется господство силы, а собирающаяся вокруг вождя толпа совершает убийства, изгнания, переделы земли, пока не одичает совершенно и снова не обретет себе властителя и самодержца.

Таков круговорот государственного общежития, таков порядок природы, согласно коему формы правления меняются, переходят одна в другую и снова возвращаются. (...) Как для железа ржавчина, а для дерева черви и личинки их составляют язву, сросшуюся с ними от коей эти предметы и погибают сами собою, хотя бы извне и не подвергались никакому повреждению, точно так же каждому государственному устройству присуще от природы и сопутствует ему то или другое извращение: царству сопутствует так называемое самодержавие, аристократии -- олигархия, а демократии -- необузданное господство силы. В эти-то формы с течением времени неизбежно переходят поименованные выше государственные устройства, как мы только их разъяснили. Ликург предусмотрел это и потому установил форму правления не простую и не единообразную, но соединил в ней вместе все преимущества наилучших форм правления, дабы ни одна из них не прививалась сверх меры и через то не извращалась в родственную ей обратную форму, дабы все они сдерживались в проявлении свойств взаимным противодействием и ни одна не тянула бы в свою сторону, не перевешивала бы прочих, дабы таким образом государство неизменно пребывало в состоянии равномерного колебания и равновесия, наподобие идущего против ветра корабля. Действительно, гордыня царей сдерживается в законодательстве Ликурга страхом перед народом, потому что и народу отведено достаточно места в государственном управлении; с другой стороны, народ не дерзает оказывать непочтение царям из страха перед старейшинами, которые получают звания по выбору за заслуги и потому обязаны всякий раз стоять на страже правды. Таким образом, сторона слабейшая становится во всех случаях сильнейшею и влиятельнейшею, как верная обычаям, ибо с нею соединяются сила и значение старейшин. Совокупностью таких-то учреждений Ликург обеспечил лакедемонянам свободу на более продолжительное время, чем сколько она существовала у какого-либо народа из числа нам известных.

Итак, Ликург путем соображений выяснил себе, откуда и каким образом происходят обыкновенно всякие перемены, и установил описанную выше безупречную форму правления. В устроении родного государства римляне поставили себе ту же самую цель, только достигали ее не путем рассуждений, но многочисленными войнами и трудами, причем полезное познавали и усваивали себе каждый раз в самих превратностях судьбы. Этим способом они достигли той же цели, что и Ликург, и дали своему государству наилучшее в наше время устройство.

(...) В государстве римлян были все три власти, поименованные мною выше, причем все было распределено между отдельными властями и при помощи их устроено столь равномерно и правильно, что никто, даже из туземцев, не мог бы решить, аристократическое ли было все управление в совокупности, или демократическое, или монархическое. Да это и понятно. В самом деле; если мы сосредоточим внимание на власти консулов, государство покажется вполне монархическим и царским, если на сенате -- аристократическим, если, наконец, кто-либо примет во внимание только положение народа, он, наверное, признает римское государство демократией. (...) Консулы, пока не выступают в поход с легионами и остаются в Риме, вершат все государственные дела; ибо все прочие должностные лица, за исключением трибунов, находятся в подчинении у них и покорности; они также вводят посольства в сенат. Кроме того, консулы докладывают сенату дела, требующие обсуждения, и блюдут за исполнением состоявшихся постановлений. Ведению консулов подлежат и все государственные дела, подлежащие решению народа: они созывают народные собрания, вносят предложения, они же исполняют постановления большинства. Далее, они имеют почти неограниченную власть во всем, что касается приготовлений к войне и вообщеі военных походов. (...) Они вправе расходовать государственные деньги, сколько угодно, так как за ними следует квестор, готовый исполнить каждое их требование. Поэтому всякий, кто обратит свой взор только на эту власть, вправе будет называть государство монархией или царством. (...)

Что касается сената, то в его власти находится прежде всего казна, ибо он ведает всяким приходом, равно как и всяким расходом. Так квесторы не могут производить выдачи денег ни на какие нужды без постановления сената, за исключением расходов, требуемых консулами. (...) Равным образом все преступления, совершаемые в пределах Италии и подлежащие расследованию государства, каковы: измена, заговор, изготовление ядов, злонамеренное убийство, ведает сенат. Ведению сената подлежат также все те случаи, когда требуется решить спор по отношению к отдельному лицу или городу в Италии, наказать, помочь, защитить. На обязанности сената лежит отправлять посольства к какому-либо народу вне Италии с целью ли замирения, или для призыва к помощи, или для передачи приказания, или для принятия народа в подданство, или для объявления войны. Равным образом от сената зависит во всех подробностях и то, как принять явившееся в Рим посольство и что ответить ему. Ни в одном деле, из поименованных выше, народ на принимает ровно никакого участия. Таким образом, государство представляется совершенно аристократическим, если и кто явится в Рим в отсутствии консула. (...)

При всем этом остается место и для участия народа, даже для участия весьма влиятельного. Ибо в государстве только народ имеет власть награждать и наказывать, между тем, только наградами и наказаниями держатся царства и свободные государства, говоря вообще, все человеческое существование. В самом дела, где или не сознается разница между наградою и наказанием, или, хотя сознается, но они распределяются неправильно, никакое предприятие не может быть ведено правильно. Да и мыслимо ли это, если люди порочные оцениваются наравне с честными? (...) Народ же дарует почести достойным гражданам, а это -- лучшая в государстве награда за доблесть. Он же властен принять закон или отвергнуть его, и -- что самое важное -- решает вопросы о войне и мире. Потом, народ утверждает или отвергает заключение союза, замирение, договоры. Судя по этому всякий вправе сказать, что в римском государстве народу принадлежит важнейшая доля в управлении, и что оно -- демократия.

Итак, мы показали, каким образом государственное управление у римлян распределяется между отдельными властями. Теперь мы скажем, каким образом отдельные власти могут при желании или мешать одна другой, или оказывать взаимную поддержку и содействие. Так, когда консул получает упомянутую выше власть и выступает в поход с полномочиями, он хотя и делается неограниченным исполнителем предлежащего дела, но не может обойтись без народа и сената: независимо от них он не в силах довести свое предприятие до конца. Ибо, очевидно, легионы нуждаются в непрерывной доставке припасов; между тем помимо сенатского определения не может быть доставлено легионам ни хлеба, ни одежды, ни жалованья; вследствие этого, если бы сенат пожелал вредить и препятствовать, начинания вождей остались бы невыполненными. Кроме того, от сената зависти, осуществятся или нет планы и расчеты военачальников, и потому еще, что сенат имеет власть послать нового консула по истечении годичного срока или продлить службу действующего. Далее, во власти сената превознести и возвеличить успехи вождей, равно как отнять у них блеск и умалить их; ибо без согласия сената и без денег, им отпускаемых, военачальники или совсем не могут устраивать так называемые у римлян триумфы, или не могут устроить их с подобающей торжественностью. К тому же они обязаны, как бы далеко от родины ни находились, добиваться благосклонности народа, ибо, как сказано мною выше, народ утверждает или отвергает заключение мира и договоры. Важнее всего то, что консулы обязаны при сложении должности отдавать отчет в своих действиях перед народом. Таким образом, для консулов весьма небезопасно пренебрегать благоволением как сената, так равно и народа.

С другой стороны, сенат при всей своей власти обязан в государственных делах прежде всего сообразоваться с народом и пользоваться его благоволением, а важнейшие и серьезнейшие следствия и наказания за преступления против государства, наказуемые смертью, сенат не может производить, если предварительное постановление его о том не будет утверждено народом. (...) Но еще важнее следующее: хотя бы один из народных трибунов высказался против, сенат не только не в силах привести в исполнение свои постановления, он не может устраивать совещания и даже собираться, а трибуны обязаны действовать всегда в угоду народу и прежде всего сообразоваться с его волей. Таким образом, сенат по всем этим причинам боится народа и со вниманием относится к нему.

В равной мере и народ находится в зависимости от сената и обязан сообразоваться с ним в делах государства и частных лиц. (...)

Хотя каждая власть имеет полную возможность и вредить другой, и помогать, однако во всех положениях они обнаруживают подобающее единодушие, и потому нельзя было бы указать лучшего государственного устройства. В самом деле, когда какая-либо угрожающая извне общая опасность побуждает их к единодушию и взаимопомощи, государство обыкновенно оказывается столь могущественным и деятельным, что никакие нужды не остаются без удовлетворения. Если что-нибудь случается, всегда все римляне соревнуются друг с другом в совместном обсуждении, исполнение принятого решения не запаздывает, каждый отдельно и все в совокупности содействуют осуществлению начинаний. Вот почему это государство благодаря своеобразности строя оказывается неодолимым и осуществляет все свои планы. Когда, с другой стороны, римляне по освобождении их от внешних опасностей живут в счастии и богатстве, приобретенном победами, наслаждаются благосостоянием и, легкомысленно поддаваясь льстецам, становятся необузданными и высокомерными, как бывает обыкновенно при таких обстоятельствах, особенно тогда можно видеть, как это государство в самом себе почерпает исцеление. Ибо если какая-либо власть возомнит о себе не в меру, станет притязательной и присвоит себе неподобающее значение, между тем как согласно только что сказанному ни одна из властей не довлеет себе и каждая из них имеет возможность мешать и противодействовать замыслам других, то чрезмерное усиление одной из властей и превознесение над прочими окажется совершенно невозможным. Действительно все остается на своем месте, так как порывы к переменам сдерживаются частью внешними мерами, частью исконными опасениями противодействия с какой бы то ни было стороны.

Марк Туллій Цицерон

О государстве Цицерон М.Т. Диалоги. О государстве. О законах. - М., 1994

.. .Мудрый не станет принимать никакого участия в делах государства, если только обстоятельства и необходимость не заставят его. ...И право, ...я все-таки полагал бы, что пренебрегать познаниями в государственных делах мудрому человеку отнюдь не следует, так как он должен овладеть всем тем, что ему, пожалуй, рано или поздно еще придется применять. ...Ни в одном деле доблесть человека не приближается к могуществу богов более, чем это происходит при основании новых государств и при сохранении уже основанных. ...

Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе. ...Всякое множество людей, рассеявшихся по земле и скитавшихся по ней, благодаря согласию превратилось в гражданскую общину.

Итак, всякий народ,... всякая гражданская община, являющаяся народным установлением, ...всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должны, чтобы быть долговечными, управляться, так сказать, советом, а совет этот должен исходить прежде всего из той причины, которая породила гражданскую общину. Далее, осуществление их следует поручать либо одному человеку, либо нескольким выборным или же его должно на себя брать множество людей, то есть все граждане. И вот, когда верховная власть находится в руках у одного человека, мы называем этого одного царем, а такое государственное устройство -- царской властью. Когда она находится в руках у выборных, то говорят, что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же... является такая община, в которой, все находится в руках народа. И каждый их трех видов государства. .. не наилучший, но он все же терпим, хотя один из них может быть лучше другого.

Но при царской власти все прочие люди совсем отстранены от общего для всех законодательства и принятия решений, да и при господстве оптиматов народ едва ли может пользоваться свободой, будучи лишен какого бы то ни было участия в совместных совещаниях и во власти, а когда все вершится по воле народа, то, как бы справедлив и умерен он ни был, все-таки само равенство это не справедливо, раз при нем нет ступеней в общественном положении. Поэтому, хотя знаменитый перс Кир и был справедливейшим и мудрым царем, все же к такому «достоянию народа» (а это, как я уже говорил, и есть государство), видимо, не стоило особенно стремиться, так как государство управлялось мановением и властью одного человека. Если массалийцами... с величайшей справедливостью правят выборные и притом первенствующие граждане, то все-таки такое положение народа в некоторой степени подобно рабству. Если афиняне в свое время, отстранив ареопаг, вершили всеми делами только на основании постановлений и решений народа, то, так как у них не было определенных ступеней общественного положения, их община не могла сохранить своего блеска.

И я говорю это о трех видах государственного устройства, если они не нарушены и не смешаны один с другим, а сохранят черты, свойственные каждому из них. Прежде всего, каждый из этих видов государственного устройства обладает пороками, о которых я уже упоминал; далее, ему присущи и другие подобные пороки... Поэтому я и считаю заслуживающим наибольшего одобрения, так сказать, четвертый вид государственного устройства, так как он образован путем равномерного смешения трех его видов, названных мною ранее.

.. .И каждое государство таково, каковы характер и воля того, кто им правит. Поэтому, только в таком государстве, где власть народа наибольшая, может обитать свобода; ведь приятнее, чем она, не может быть ничего, и она, если она не равна для всех, уже и не свобода. Но как может она быть равной для всех, уж не говорю -- при царской власти, когда рабство даже не прикрыто и не вызывает сомнений, но и в таких государствах, где на словах свободны все? ...Когда в народе находился один или несколько более богатых и более могущественных человек, тогда -- говорят они (тобто прибічники демократії. -- Уклад.) -- из-за их высокомерия и надменности и создавалось вышеуказанное положение (коли громадяни позбавлені влади, права участі в раді по справах держави, права участі в судах тощо. -- Уклад.), так как трусы и слабые люди уступали богатым и склонялись перед их своеволием. Но если народ сохраняет свои права, то -- говорят они -- это наилучшее положение, сама свобода, само благоденствие, так как он -- господин над законами, над правосудием, над делами войны и мира, над союзными договорами, над правами каждого гражданина и над его имуществом. По их мнению, только такое устройство и называется с полным основанием государством, то есть достоянием народа. Поэтому, по их словам, «достояние народа» обычно освобождается от владычества царей и «отцов», но не бывает, чтобы свободные народы искали для себя царей или власти и могущества оптиматов. И право, говорят они, в виду пагубных последствий, связанных с необузданностью народа, не следует отвергать вообще всего этого вида свободы для народа; нет ничего более неизменного и более прочного, чем народ согласный и во всем сообразующийся со своей безопасностью и свободой; но легче всего согласие это достижимо в таком государстве, где всем полезно одно и то же...

Поэтому, если закон есть связующее звено гражданского общества, а право, установленное законом, одинаково для всех, то на каком праве может держаться общество граждан, когда их положение не одинаково?

...Ив самом деле, если люди не согласны уравнять имущество, если умы всех людей не могут быть одинаковы, то, во всяком случае, права граждан одного и того же государства должны быть одинаковы. Да и что такое государство, как не общий правопорядок? ...Поэтому, если свободный народ выберет людей, чтобы вверить им себя,-- а выберет он, если только заботится о своем благе, только наилучших людей,-- то благо государства, несомненно, будет вручено мудрости наилучших людей -- тем более, что сама природа устроила так, что не только люди, превосходящие других своей доблестью и мужеством, должны главенствовать над более слабыми, но и эти последние охотно повинуются первым.

Какой из трех видов государственного устройства наиболее одобряю я; ведь ни одного из них самого по себе, взятого в отдельности, я не одобряю и предпочитаю каждому из них то, что как бы сплавлено из них всех, взятых вместе. Но если бы понадобилось выбрать какой-нибудь один строй в чистом виде, то я одобрил бы царскую власть. (Я считаю) ...наилучшим государственным устройством такое, которое, с соблюдением надлежащей меры будучи составлено их трех видов власти -- царской, власти оптиматов и народной, и не возбуждает, наказывая, жестоких и злобных чувств...

Если бы сама природа для нас установила права, все люди пользовались одними и теми же, а одни и те же люди не пользовались бы в разные времена разными законами... Законы же поддерживаются карой, а не нашим чувством справедливости.

Но когда один боится другого (и человек -- человека, и сословие -- сословия), то, так как никто не уверен в своих силах, заключается как бы соглашение между народом и могущественными людьми. Так возникает определенного рода государственное устройство.

Что справедливо относительно отдельных лиц, то справедливо и относительно народов...

Истинный закон -- это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая, запрещая, от преступления отпугивает... И мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем. ...

О законах

...Мы должны разъяснить природу права, а ее следует искать в природе человека... Итак, ученнейшие мужи Маються на увазі стоїки. признали нужным исходить из понятия закона... при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, и есть закон.

Поэтому принято считать, что мудрость есть закон, смысл которого в том, что он велит поступать правильно, а совершать преступления запрещает. Полагают, что отсюда и греческое название «номос», так как закон «уделяет» каждому то, что каждому положено... Если эти рассуждения правильны..., то возникновение права следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он -- ум и сознание мудрого человека, он -- мерило права и бесправия. Но так как весь наш язык основан на представлениях народа, то нам время от времени придется говорить так, как говорит народ, и называть законом (как это делает чернь) те положения, которые в писаном виде определяют то, что находится нужным,-- либо приказывая, либо запрещая.

Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано.

...Я буду искать корни права в природе, под водительством которой нам и следует развивать все наше рассуждение. ...Из существ всех видов и различной природы один только человек способен думать и размышлять, чего все остальные лишены. А что, не скажу -- в человеке, но и на всем небе, и на земле более божественно, чем разум? Когда этот разум достигнет зрелости и совершенства, то его по справедливости называют мудростью. И вот, так как лучше разума нет ничего, и он присущ и человеку, и божеству, то первая связь между человеком и божеством -- в разуме. Но если общим для божества и человека является разум, то этот разум, им свойственный, должен мыслить правильно; а так как разум есть закон, то мы, люди, должны считаться связанными с богами также и законом. Далее, между теми, между кем существует общность в виде закона, существует общность и в виде права. А те, у кого закон и право общие, должны считаться принадлежащими к одной и той же гражданской общине. Более того, если они повинуются одним и тем же империи и власти, то они в еще большей степени повинуются небесному распорядку, божественной мысли и предержащему божеству, так что весь этот мир следует рассматривать уже как единую гражданскую общину богов и людей.

.. .Из всего того, что обсуждают ученые люди, конечно, ничто не важно в такой степени, в какой важно полное понимание того, что мы рождены для справедливости и что не на мнении людей, а на природе основано право.

...Природа создала нас для того, чтоб,ы мы разделили между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща. .. .И если бы люди -- как по велению природы, так и в силу своего служения -- признавали, что «ничто человеческое им не чуждо», как говорит поэт, то все они одинаково почитали бы право. Ведь тем, кому природа даровала разум, она даровала и здравый разум. Следовательно, она им даровала и закон, который есть здравый разум -- как в повелениях, так и в запретах. Если она и даровала закон, то она даровала и право; разум был дан всем. Значит, и право было тоже дано всем... У людей существует лишь одно, равное для всех и общее правило жизни; наконец все люди связаны, так сказать, природным чувством снисходительности и благожелательности друг к другу, а также и общностью права. ...

Но вот что нелепее всего: думать, что все, значащееся в установлениях и законах народов, справедливо. И даже если некоторые законы изданы тиранами. .. .Ибо существует лишь одно право, связывающее человеческое общество и установленное одним законом. Закон этот есть подлинное основание для того, чтобы приказывать и запрещать..Кто закона этого не знает, тот-- человек несправедливый, независимо от того, писаный ли этот закон или неписанный...

Более того, если право не будет корениться в природе, то все доблести уничтожатся. И в самом деле, где могут существовать благородство, любовь к отечеству, чувство долга, желание служить ближнему или проявить свою благодарность ему? Ведь все это рождается оттого, что мы, по природе своей, склонны любить людей, а это и есть основа права. ...

Если бы права устанавливались повелениями народов, решениями первенствующих людей, приговорами судей, то существовало бы право разбойничать, право прелюбодействовать, право предъявлять подложные завещания,-- если бы права эти могли получать одобрение голосованием или решением толпы.

...Что касается нас, то мы можем отличить благой закон от дурного только на основании мерила, данного природой. Руководствуясь природой, отличают не только право от бесправия, но и вообще все честное от всего позорного.

...Если то, что заслуживает похвалы, есть добро, то в нем самом непременно должно и заключаться нечто такое, за что это хвалят; ибо добро само по себе существует не благодаря мнениям, а от природы. Ведь если бы было не так, то мы были бы счастливы также благодаря и чужому мнению, а можно ли назвать что-либо более нелепое? Итак, раз и добро, и зло расцениваются на основании их природы и являются началами природы, то и честное, и позорное должны расцениваться по такому же правилу и их следует относить к природе. ...

Из этого следует... то, что с очевидностью вытекает из вышеизложенного: к праву и ко всему честному надо стремиться ради него самого. И в самом деле, все честные мужи ценят самое справедливость и право само по себе, и честному мужу не подобает заблуждаться и почитать то, что само по себе почитания не заслуживает. Итак, право само по себе требует, чтобы к нему стремились и его ценили. Но если этого заслуживает право, то этого заслуживает справедливость, а с ней и остальные доблести следует почитать ради них самих. .. .Справедливость не ищет ни награды, ни платы: к ней стремятся ради нее самой, а таковы же основа и смысл всех доблестей.

...Несомненно, что жить в согласии с природой -- высшее благо; это значит вести жизнь умеренную и согласную с доблестью; но следовать природе и как бы жить по ее закону, то есть (насколько это зависит от человека) не упускать ничего такого, что позволяет достигнуть того, чего требует природа. ...В то же время природа хочет, чтобы мы жили как бы по закону доблести. ...

.. .Коль скоро «закон» должен исправлять пороки, а в доблестях наставлять, то из него и следует выводить правила жизни.

.. .Рассмотрим снова смысл и сущность закона вообще, .. .дабы мы не истолковали ложно смысла того названия, которым нам придется определять права. ...

Итак, мудрейшие люди, вижу я, что закон и не был придуман человеком, и не представляет собой какого-то постановления народов, но он -- нечто извечное, правящее всем миром благодаря мудрости своих повелений и запретов. ...Закон, данный богами человеческому роду, был справедливо прославлен: ведь это -- разум и мысль мудреца, способные и приказывать, и удерживать... .А возник он одновременно с божественной мыслью. Поэтому, истинный и первый закон, способный приказывать и воспрещать, есть прямой разум всевышнего Юпитера.

...Но те разноообразные законы, которые, применительно к обстоятельствам, были составлены для народов, называются законами скорее в виде уступки, чем потому, что это действительно так. .. .Из этого следует заключить, что те люди, которые составили для народов постановления пагубные и несправедливые, нарушив свои обещания и заявления, провели все что угодно, но только не законы... Ведь они заслуживают названия закона не больше, чем решения, с общего согласия принятые разбойниками... .Итак, закон есть решение, отличающее справедливое от несправедливого и выраженное в соответствии с древнейшим началом всего сущего -- природой, с которой сообразуются человеческие законы, дурных людей карающие казнью и защищающие и оберегающие честных.

.. .Если страсти и пороки первенствующих людей обыкновенно портят все государство, то их воздержанностью оно очищается и исправляется.

.. .И зло не только в том, что проступки совершают первенствующе люди (хотя это само по себе -- большое зло), сколько в том, что у них находится очень много подражателей. Ибо, если обратиться к прошлому, то оказывается, что государство было таково, каковы были люди, занимавшие в нем наивысшее положение, и какое бы изменение не произошло в среде первенствующих, такое же последовало и в народе. Порочные первенствующие люди причиняют государству ущерб тем больший, что они не только воспринимают пороки сами, но и распространяют их в государстве... .Смысл закона именно в том, что он принят и установлен для всех.

Марк Аврелій

Размышления («К самому себе») Антология мировой правовой мысли. - Т. 1. - С. 288-292.

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

4. Если духовное у нас общее, то и разум, которым мы умны, у нас общий. А раз так, то и тот разум общий, который велит делать что-либо или не делать; а раз так, то и закон общий; раз так, мы граждане; раз так, причастны некой государственности; раз так, мир есть как бы город. Ибо какой, скажи, иной общей государственности причастен весь человеческий род? Это оттуда, из этого общего города, идет само духовное, разумное и законное начало -- откуда же еще? Что во мне землисто -- от земли какой-нибудь уделено мне, влажное -- от другого начала, душевное -- из некоего источника, а горячее и огненное -- из собственного источника (ведь ничто не происходит из ничего, как и не уходит в ничто); так и духовное идет же откуда-то. (...)

10. Что происходит, по справедливости происходит; проследи тщательно -- увидишь. Я не о сообразности только говорю, а именно о справедливости: как если бы некто воздавал всякому по достоинству. Так следи же за этим, как уже начал, и, чтобы ни делал, делай так, как достойный человек, в том смысле, в каком и мыслится достоинство. Сохраняй это в любой деятельности.

12. Две готовности надо всегда иметь. Одна: делать только то, что подлежит тебе по разуму властителя и законодателя на пользу людей. И еще: перестраиваться, если явится кто-нибудь, чтобы поправить или переубедить в каком-нибудь мнении. Только чтобы переубеждение шло от некой достоверности, будь то справедливость или общая польза или что-нибудь такое, а не оттого, что поманила слабость или там слава.

18. Сколько досуга выгадывает тот, кто смотрит не на то, что сказал, сделал или подумал ближний, а только на то, что сам же делает, чтобы оно было справедливо и праведно; и в достойном человеке не высматривает он темноту нравд, а спешит прямо и без оглядки своим путем.

29. Если чужой миру тот, кто не знает, что в нем есть, не менее чужой, кто не ведает, что в нем происходит. Изгнанник, кто бежит гражданского разумения; слепец, кто близорук умственным оком; нищ, кто нуждается в чем-то, у кого при себе не все, что нужно для жизни; нарыв на мире, кто отрывается и отделяет себя от всеобщей природы, сетуя на происходящее, -- ведь все это она приносит, которая и тебя выносила. Отщепенец города тот, кто отщепляет свою душу от других разумных, между тем как она едина.

ПЯТАЯ КНИГА

6. Иной, если сделает кому что-нибудь путное, не замедлит указать ему, что тот отныне в долгу. Другой же не так скор на это-- он иначе, про себя помышляет о другом как о должнике, помня, что ему сделал. А еще другой как-то даже и не помнит, что сделал, а подобен лозе, которая принесла свой плод и ничего не ждет сверх этого. Пробежал конь, выследила собака, изготовила пчела мед, а человек -- добро -- и не кричат, а переходят к другому, к тому, чтобы, подобно лозе, снова принести плод в свою пору. -- Значит, надо быть среди тех, кто делает это некоторым образом бессознательно? -- Именно. -- Но ведь как раз это и надо сознавать, потому что свойственно общественному существу. Чувствовать, что оно действует общественно, и -- клянусь Зевсом -- желать, чтобы и другой это почувствовал. (...)

ШЕСТАЯ КНИГА

44. (...) Полезно каждому то, что по его строению и природе, моя же природа разумная и гражданственная. Город и отечество мне, Антонину -- Рим, а мне, человеку -- мир. А значит, что этим городам на пользу, то мне только и благо.

СЕДЬМАЯ КНИГА

9. Все сплетено одно с другим, и священна эта связь, и ничего почти нет, что чуждо другому. Потому что все соподчинено и упорядочено в едином миропорядке. Ибо мир при всем един, и бог во всем един, и естество едино, и един закон -- общий разум всех разумных существ, и одна истина, если уж одно назначение у единородных и единому разуму причастных существ.

13. Что в единых телах суставы тела, то же по смыслу среди разделенных тел -- разумные существа, устроенные для некоего единого сотрудничества. Осознание этого скажется у тебя больше, если почаще будешь говорить себе, что вот я -- сустав в совокупности разумных существ. А если ты это на тот лад произносишь, что ты просто в составе целого, то, значит, еще не любишь людей от всего сердца, и твоя радость от благодеяния тобою еще не постигнута; и еще ты делаешь его просто как подобающее, а не так, как благодетельствующий самого себя.

55. Не оглядывайся на чужое ведущее, а прямо на то смотри, к чему тебя природа ведет: природа целого с помощью того, что с тобой случается, а твоя -- с помощью того, что надлежит тебе делать. А надлежит то, что сообразно устроению каждого, устроено же все прочее ради существ разумных, как и вообще худшее ради лучшего, а разумные существа -- друг ради друга. Так вот, первостепенным в человеческом устроении является общественное. Второе -- неподатливость пред телесными переживаниями, ибо свойство разумного и духовного движения -- определять свои границы и никогда не уступать движениям чувств и устремлений, так как эти последние животны, духовное же движение хочет первенствовать, а не быть под властью. И по праву -- ведь ему от природы дано всеми распоряжаться. Третье в разумном устроении -- неопрометчивость и проницательность. Так вот, держась этого, пусть ведущее шествует прямо и всем своим владеет.

ОДИННАДЦАТАЯ КНИГА

8. Ветка, отрубленная от соседней ветки, непременно уже отрублена и от всего растения. Точно так же человек, отщепленный от одного хотя бы человека, отпал уже от всей общности. Да ветку-то хоть другой отрубает, а человек сам отделяет себя от ближнего, если ненавидит и отвращается, а того не ведает, что заодно и от всей гражданственности себя отрезал. И тут -- дар Зевса, зиждителя общности: нам дано вновь срастись с соседом и вновь составить целое. (...)

ДВЕНАДЦАТАЯ КНИГА

1. Все к чему мечтаешь прийти со временем, может быть сейчас твое, если к себе не будешь скуп, то есть если оставишь все прошлое, будущее поручишь промыслу и только с настоящим станешь справляться праведно и справедливо. Праведно -- это с любовью к тому, что уделяет судьба, раз природа принесла тебе это, а тебя этому. А справедливо -- это благодарно и без обиняков высказывая правду и поступая по закону и по достоинству. (...)

Гай

Институции Антология мировой правовой мысли. -Т. 1. -С. 317-323.

КНИГА 1

1. Все народы, управляемые законами и обычаями, частью пользуются своим собственным правом, частью -- общим всем людям; ведь то право, которое каждый народ установил сам для себя, является его собственным и называется гражданским правом (ius civile), как бы собственным правом гражданской общины (civitas); то же право, которое установил естественный разум среди всех людей, соблюдается одинаково у всех народов (populi) и называется всеобщим правом (ius gentium), как бы тем правом, которым пользуются все народы (gentes). Итак, римский народ пользуется частью своим собственным правом, частью--правом, общим всем людям. Каковы отдельные права, мы изложим своем месте.

2. Права же римского народа состоят из законов, плебисцитов, сенатусконсультов, конституций принцепсов, эдиктов тех, кто имеют право издавать эдикты, и ответов юристов.

3. Закон--это то, что народ повелел и установил. Плебисцит-- это то, что плебс повелел и установил. Плебс же отличается от народа тем, что наименование «народ» означает всю совокупность граждан, включая патрициев; наименование же «плебс» обозначает прочих граждан без патрициев: поэтому прежде патриции говорили, что плебисциты на них не распространяются, так как они приняты без их решения; однако позже был принят закон Гортензия, который предписывал, чтобы плебисциты распространялись на весь народ в совокупности; и так образом они были приравнены к законам.

4. Сенатусконсульт -- это то, что сенат повелел и постановил, и он имеет силу закона, хотя прежде об этом спорили.

5. Конституция принцепса--это то, что император установил посредством декрета, эдикта или письма. И никогда не ставилось под сомнение, что это имеет силу закона, раз сам император получает высшую публичную власть посредством закона.

6. Эдикты -- это предписания тех, кто имеет право издавать эдикты. Право же издавать эдикты имеют магистраты римского народа; однако наиболее полное право содержится в эдиктах двух преторов, городского и перегринского, судебные полномочия которых в провинциях имеют губернаторы провинций; а также в эдиктах курульных эдилов, судебные полномочия которых в провинциях римского народа имеют квесторы; ибо в императорские провинции квесторы не направляются вовсе, и поэтому в этих провинциях этот эдикт не издается.