С этих же позиций не вполне совершенной представляется и норма, предусмотренная в ст. 89 УПК, о том, что в процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам Уголовно-процессуальным кодексом. В принципе с этим положением трудно спорить. Действительно, для того, чтобы результаты ОРД могли рассматриваться как доказательство, они должны быть относимыми и допустимыми. Допустимость определяется в том числе и предусмотренным в УПК способом и порядком получения доказательства, и в этом смысле представление результатов ОРД следователю, органу дознания или прокурору ничем не отличается от представления материалов любыми другими предприятиями, учреждениями, организациями. Однако, как отмечалось ранее, ст. 86 УПК не предусматривает возможности представления материалов компетентному должностному лицу предприятиями, учреждениями, организациями.

Не исключается применение в этом случае ст. 11 Закона "Об оперативно-розыскной деятельности", которая указывает на возможность представления результатов оперативно-розыскной деятельности органам дознания, следователю, прокурору и в суд для использования в качестве доказательств. Однако, во-первых, эта норма также не устанавливает процедуры представления, а во-вторых, любая процессуальная процедура на основании положений ст. 7 УПК должна быть предусмотрена именно Уголовно-процессуальным кодексом. В УПК же нет норм, позволяющих вовлечь в уголовный процесс предметы и документы, полученные в ходе оперативно-розыскных мероприятий и представляемые по инициативе органа, осуществлявшего оперативные мероприятия.

На наш взгляд, правильнее было бы не ограничиваться запретительной нормой о невозможности использования в доказывании результатов ОРД, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам, а предусмотреть порядок принятия судом, дознавателем, следователем и прокурором этих материалов, тем более что такой порядок в настоящее время урегулирован на недостаточном для уголовного судопроизводства уровне - межведомственной инструкцией "О порядке представления результатов оперативно-розыскной деятельности органу дознания, следователю, прокурору и в суд".

Таким образом, следует признать, что разработанные наукой рекомендации по совершенствованию уголовно-процессуального закона, в том числе и относительно процесса доказывания, не в должной мере учтены законодателем. В этой связи деятельность органов уголовного судопроизводства вновь будет страдать отсутствием единообразия применения закона. Различное толкование правоприменителями норм УПК неизбежно повлечет существенное ущемление прав и свобод человека, вовлеченного в орбиту уголовного процесса.

2.2 Сравнительно-правовой анализ допустимости доказательств по уголовному процессу России и США

Одной из основных гарантий защиты прав человека в уголовном процессе от неправомерных действий органов уголовного преследования является такая юридическая санкция, как признание доказательств, полученных с нарушениями установленных уголовно-процессуальными нормами правил, недопустимыми и исключение их из материалов дела. В уголовно-процессуальном праве различных зарубежных демократических государств эта санкция имеет свои особенности.

В 1993 году российское законодательство восприняло известную уголовному процессу США модель "правила исключения" (недопустимых доказательств) - exclusionary rule.

В уголовно-процессуальном праве США это правило предназначено для предотвращения нарушений органами уголовного преследования конституционных прав граждан за счет угрозы признания важных для стороны обвинения результатов процессуальных действий не имеющими юридической силы доказательств. В США впервые на основании этого правила были признаны недопустимыми и исключены из материалов дела доказательства (полученные в результате незаконного обыска) в 1886 году.

В уголовном процессе США "правило исключения" имеет следующие основные особенности, ограничивающие сферу его действия. Во-первых, оно распространяется только на нарушения конституционных прав граждан, допущенные только органами уголовного преследования. Во-вторых, оно призвано восстановить нарушенную незаконным ограничением прав граждан сбалансированность процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты по отстаиванию своих процессуальных интересов.

В российском уголовно-процессуальном праве рассматриваемое правило получило неоправданно широкую интерпретацию. В ст. 50 Конституции РФ нашло закрепление положение о том, что "при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона". Статья 69 УПК РСФСР была дополнена частью 3, которая устанавливала, что "доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания обстоятельств, перечисленных в ст. 68 УПК РСФСР". Аналогичная формулировка содержится в ст. 75 действующего УПК РФ.

Основная проблема, связанная с действием "правила исключения" в российском уголовном процессе, состоит в том, что во многих случаях оно не способно обеспечить достижение цели правового регулирования, на которую по своей природе изначально направлено. Эта проблема порождается рядом нижеследующих причин.

1. Принципиальными являются расхождения в построении доказательственного права России и США в целом. В российском уголовном процессе основная масса доказательств формируется на предварительном расследовании, в то время как в уголовном процессе США по общему правилу на предварительном производстве осуществляется лишь поиск источников информации, с помощью которых доказательства формируются на стадии судебного разбирательства. Это накладывает отпечаток на предмет осуществляемой на предварительном слушании дела проверки законности производства процессуальных действий, обуславливающей допустимость доказательств. В уголовном процессе США эта проверка фокусируется на оценке достаточности оснований произведенных органами уголовного преследования процессуальных действий, в результате которых была получена информация, предназначенная составить основу будущих доказательств. Прежде всего это относится к основаниям производства процессуальных действий, ограничивающих конституционные права граждан (аресту и обыску). Строго говоря, "правило исключения" является санкцией именно за нарушение гарантированного 4-й поправкой к Конституции США права на защиту от необоснованных ареста и обыска. Нарушение иных конституционных прав граждан, как правило, влечет за собой признание соответствующих доказательств недопустимыми, однако, не на основании "правила исключения", а в силу ряда иных процессуальных правил. Например, широко известное правило Миранды, действующее с 1966 года.

В уголовном процессе России «осуществляемая на предварительном слушании проверка допустимости доказательств главным образом касается соблюдения предусмотренной законом процедуры производства непосредственно самого следственного или иного процессуального действия» Шестакова С. Допустимость доказательств в уголовном процессе России и США//Уголовное право, №3, 2004. С. 100..

2. Российским уголовно-процессуальным правом не признается "доктрина плодов отравленного дерева" fruit of poisonous tree doctrine, действующая в уголовном процессе США. Согласно доктрине "плодов отравленного дерева" всякое виновное нарушение полицейскими конституционных прав граждан, даже имеющее не непосредственную, а лишь опосредованную связь с самим процессом обнаружения, изъятия и фиксации доказательств, влечет утрату последними юридической силы. Уголовно-процессуальные нормы США (в отличие от российских уголовно-процессуальных норм) устанавливают, что недопустимыми являются доказательства, полученные в ходе обыска, если место обыска найдено по карте, добытой незаконным путем, либо дверь в обыскиваемое жилище открыта ключом, полученным полицейскими в результате какого-либо незаконного действия; также недопустимым является, например, такое доказательство, как орудие преступления с отпечатками пальцев обвиняемого, если о местонахождении этого орудия стало известно в результате допроса обвиняемого без разъяснения ему его права не свидетельствовать против себя самого и т.п.

3. В условиях российской правовой системы по сравнению с системой прецедентного права США существует меньше возможностей создания механизмов, обеспечивающих гибкость рассматриваемого правила. К тому же в уголовном процессе США "правило исключения" является санкцией за нарушение конституционных прав граждан. Между тем из формулировки ч. 2 ст. 50 Конституции РФ и соответствующей ей ст. 75 УПК РФ вытекает, что любое нарушение федерального закона влечет за собой недопустимость доказательства, полученного в ходе соответствующего процессуального действия. Такая формулировка излишне категорична и не может в достаточной мере способствовать достижению задач уголовного процесса. Российский законодатель искусственно внедрил "правило исключения" в систему, не приспособленную в отличие от системы уголовно-процессуальных норм США для его гибкого функционирования, которое не создавало бы непреодолимых законными способами преград раскрытию преступлений и привлечению лиц, виновных в их совершении, к уголовной ответственности.

В США из "правила исключения" существует множество изъятий, выработанных прецедентным правом. Природа этих исключений коренится в исходной направленности "правила исключения" на защиту от виновно неправомерного поведения должностных лиц органов уголовного преследования. В тех случаях, когда сотрудники органов уголовного преследования были готовы исполнить нормы, регламентирующие порядок собирания доказательств, но нарушение норм все-таки произошло по иным независящим от них причинам, доказательства, хотя и полученные с формальными нарушениями закона, своей юридической силы, как правило, не теряют. Например, если ордер на обыск был составлен с нарушениями предъявляемых к его содержанию требований, допущенными судьей, то доказательства, изъятые в результате такого обыска, согласно общему правилу являются допустимыми. Кроме того, допустимыми признаются доказательства, полученные в ходе производства обыска в жилище или личного обыска, сопутствующего аресту, если ордера соответственно на обыск и арест были аннулированы судьей, но полицейские, производившие на их основании указанные процессуальные действия, этого не знали. Допустимыми по американскому праву будут доказательства, полученные с нарушениями норм нового, вышедшего и вступившего в силу незадолго до производства соответствующего следственного действия закона, если полицейские в силу объективных причин (нахождение на посту и проч.) не знали об изменениях. Допустимыми признаются и доказательства, полученные в ходе обыска, произведенного на основании ордера, выданного судьей, не обладающим соответствующей компетенцией (например, отстраненным от должности и т.п.), если у полицейских имелись все основания предполагать обратное. Примечательно изъятие из "правила исключения", созданное судебным прецедентом по делу Maryland v. Garrison. Полицейскими был получен ордер на производство обыска в жилище, находившемся по определенному адресу. Полицейские вошли в квартиру и обнаружили там наркотики. Впоследствии оказалось, что по адресу, указанному в ордере, числились две квартиры, расположенные друг напротив друга, и в ордере имелась в виду не квартира господина Гаррисона, у которого обнаружили и изъяли наркотические вещества, а квартира его соседа господина Мак-Вэбба. Однако поскольку полицейские, проводившие обыск, не могли предположить подобного стечения обстоятельств, сознательно никаких нарушений не совершали, постольку наркотики были признаны допустимыми вещественными доказательствами, а господин Гарри-сон осужден за их незаконное хранение.

Итак, рассмотренные изъятия из "правила исключения" свидетельствуют о том, что в уголовно-процессуальном праве США субъективный фактор, то есть наличие или отсутствие вины сотрудников органов уголовного преследования, нарушивших процессуальные нормы при собирании доказательств, служит своеобразным критерием для решения вопроса о допустимости последних. При этом, как правило, действует презумпция виновного нарушения уголовно-процессуальных норм; бремя доказывания отсутствия вины при их нарушении возлагается на органы, осуществляющие уголовное преследование. Подобные, на наш взгляд, во многом оправданные изъятия из "правила исключения" неизвестны российскому уголовно-процессуальному праву. В качестве признания недопустимыми и исключению из материалов дела доказательств на основании российских уголовно-процессуальных норм по причине, не связанной с неправомерными действиями органов уголовного преследования, можно привести следующий пример. Одним из федеральных судов были признаны недопустимыми изъятые в ходь обыска вещественные доказательства и протокол обыска, произведенного в период действия УПК РСФСР 1960 года на основании постановления следователя, санкционированного исполняющим обязанности заместителя прокурора. Основанием исключения доказательств послужило ненадлежащее оформление приказа о назначении соответствующего лица исполняющим обязанности прокурора (о чем следователь, производивший обыск, не знал и не мог знать).

Таким образом, "правило исключения" в российском уголовном процессе сконструировано без учета таких важных особенностей своего аналога в уголовном процессе США, как направленность на предотвращение нарушений исключительно конституционных прав граждан исключительно органами уголовного преследования. Конструкция "правила исключения" в российском уголовном процессе игнорирует и еще одну важную особенность, заключающуюся в том, что признание доказательств недопустимыми призвано восстановить нарушенную незаконным ограничением прав граждан сбалансированность процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты по отстаиванию своих процессуальных интересов. Это наглядно иллюстрируется следующим примером. Федеральными судами неоднократно признавались недопустимыми по ходатайству стороны защиты протоколы предъявления для опознания только на том основании, что следователь не разъяснил потерпевшему право знакомиться с протоколом предъявления для опознания, подавать на него замечания и другие права. Протоколы подтверждали, что потерпевшие опознали обвиняемых, совершивших в отношении них преступление. Как видно, в приведенном примере сбалансированность вышеуказанных процессуальных возможностей сторон обвинения и защиты нарушена не была (так как не были обеспечены в должной мере лишь процессуальные права потерпевшего, участвующего в уголовном судопроизводстве на стороне обвинения), однако доказательства, важные в том числе и для самого потерпевшего, были признаны недопустимыми. Из содержания российских правовых норм вытекает, что одного нарушения прав потерпевшего при производстве процессуального действия достаточно для признания результатов последнего неимеющими юридической силы. Это способствует "тройной виктимизации" потерпевшего: сначала ему причиняется вред преступлением, потом - нарушением его прав в ходе производства процессуальных действий, затем - признанием вследствие нарушения его прав недопустимыми доказательств, которые могли бы способствовать осуждению лица, совершившего преступление, и возмещению потерпевшему причиненного преступлением вреда.

Изложенное свидетельствует о том, что действующее в российском уголовном процессе правило об исключении недопустимых доказательств нуждается в придании ему определенной гибкости. Представляется, что в перспективе на это должно быть направлено введение дискреционных полномочий суда в отношении признания доказательств, полученных с нарушением уголовно-процессуального закона, допустимыми в случае, если должностные лица, участвующие в уголовном судопроизводстве на стороне обвинения, докажут, что, нарушая уголовно-процессуальные нормы, они не знали и не могли знать об этом. Основная сложность совершенствования "правила исключения" в российском уголовном процессе вызывается тем, что в вышеупоминавшейся категоричной форме оно закреплено на конституционном уровне. Как известно, порядок изменения положений, закрепленных в главе 2 Конституции РФ, в которую входит и ст. 50, весьма сложен. Тем не менее вышеизложенное свидетельствует о потребности в редакции части 2 ст. 50 Конституции РФ следующего содержания: "При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением конституционных прав граждан, и в иных случаях, установленных федеральным законом".

Более реальным в смысле осуществления в ближайшем будущем представляется дополнение части 1 ст. 235 УПК РФ непротиворечащим, на наш взгляд, части 2 ст. 50 Конституции РФ положением следующего содержания: "Доказательства, полученные с нарушениями требований настоящего кодекса, выразившимися исключительно в нарушении прав потерпевшего, могут быть признаны недопустимыми не иначе как по ходатайству либо с согласия потерпевшего или его представителя".

2.3 Возможности защитника по сбору доказательств

Одним из наиболее важных направлений адвокатской деятельности, если не самым значительным, является осуществление защиты по уголовным делам - на предварительном следствии и в суде, а также представление интересов потерпевшего в уголовном судопроизводстве. Не вызывает сомнения факт, что бремя доказывания вины и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, должно лежать на стороне обвинения (ст. 14 УПК РФ). В этом отношении стороне обвинения, которой являются «в большинстве своем государственные правоохранительные органы, предоставлены законом большие полномочия; правда, на практике они порой значительно превышают те, что предусмотрены законом» Воронов А.А. О праве адвоката на собирание доказательств//Закон и право, №1, 2005. С. 41..

Изначально защитнику неизвестно, какими фактами, доказательствами обладает сторона обвинения. В целях проведения объективного дознания и следствия сторона обвинения «вынуждена» представлять на рассмотрение суда не только факты, подтверждающие виновность лица, в отношении которого ведется уголовное преследование, но также факты, которые дают суду представление о личности подсудимого. Это, как правило, сведения, либо отягчающие, либо смягчающие вину подсудимого: различного рода справки, требования, характеристики и т.д. С нашей точки зрения, получением характеристик (с места проживания, работы, отбытия наказания) должна заниматься сторона защиты, но никак не сторона обвинения. Это можно объяснить тем, что все вышеуказанные характеристики, которые истребуются стороной обвинения, изначально необъективны и в них четко прослеживается обвинительный уклон, в лучшем случае - нейтральность.

Хочется отметить, что все справки и положительные характеристики «направлены» преимущественно на смягчение наказания для подсудимого. Однако сторона защиты не может и не должна этим ограничиваться. Защитник просто обязан применить все свои умения и навыки для поиска новых доказательств, которые могут существенно поколебать или изменить позиции обвинения. Разумеется, все доказательства защиты должны быть законными и полученными законными методами. До 1 июля 2002 г. собирание доказательств защитником ограничивалось лишь «поиском» новых свидетелей и их последующим допросом на следствии и в суде. Вступивший в силу с 1 июля 2002 г. ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (далее ФЗ «Об адвокатской деятельности...») существенно расширил права и возможности адвоката в сфере оказания квалифицированной помощи, в частности, в области собирания доказательств.

Согласно п. 3 ст. 6 данного Закона адвокат вправе: собирать сведения, необходимые для оказания юридической помощи, в том числе запрашивать справки, характеристики и иные документы от органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений, а также иных организаций; собирать и представлять предметы и документы, которые могут быть признаны вещественными и иными доказательствами, в порядке, установленном законодательством Российской Федерации. Кроме того, что особенно важно, адвокат вправе опрашивать лиц, с их согласия, предположительно владеющих информацией, относящейся к делу.

Подобной позиции «придерживается» и УПК РФ, ст. 86 которого гласит: «Защитник вправе собирать доказательства путем получения предметов, документов и иных сведений; истребования справок, характеристик и т.д.; опроса лиц с их согласия».

И если бы все, что записано в указанных выше законах, на практике реально работало, несомненно, вопросов у адвокатов к органам дознания и следствия не возникало бы. На деле все обстоит иначе.

В связи с этим попытаемся разобраться в проблеме, касающейся новеллы законодательства о полномочиях защитника в сфере собирания доказательств, и ответить на вопрос: действительно ли адвокат (защитник) является процессуальной фигурой уголовного судопроизводства и самостоятельно может собирать доказательства способами, зафиксированными в ФЗ «Об адвокатской деятельности...» и уголовно-процессуальном законе, или это просто фикция, благодаря которой законодатель, с одной стороны, в нормативно-правовых актах как бы «расширяет» полномочия защиты, успокаивая тем самым адвокатское сообщество (мол, смотрите, как государство заботится об адвокатах - все больше и больше расширяет их полномочия), а с другой - заранее известно, что указанные нововведения на практике работать не смогут, тем более, что находятся в полной зависимости от стороны обвинения.

Посмотрим, что же говорит по этому поводу закон. Итак, согласно ст. 74 УПК РФ доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основе которых суд, прокурор, следователь, дознаватель в порядке, определенном Кодексом, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела.

В качестве доказательств допускаются:

1) показания подозреваемого, обвиняемого;

2) показания потерпевшего, свидетеля;

3) заключение и показания эксперта;

4) вещественные доказательства;

5) протоколы следственных и судебных действий;

6) иные документы.

Сразу же бросается в глаза то обстоятельство, что ни слова АДВОКАТ, ни слова ЗАЩИТНИК в цитируемой статье законе нет; право признавать те или иные сведения доказательствами адвокату законом не дано. Так, зачем же пускать адвокатам пыль в глаза, в письменной форме указывая, что защитник может, а, точнее, вправе собирать доказательства. Наверное, правильнее было бы указать, что адвокат вправе не собирать доказательства, а заниматься поиском различных сведений, на его взгляд являющихся доказательствами по делу. Он вправе только представить «свое доказательство» органам дознания, следствия или суду, а уж они определят (причем так, как им будет угодно и выгодно в конкретной ситуации), признать данные сведения доказательствами или нет. Таким образом, право у защитника есть, а возможности осуществить его и сделать действенным - нет. В связи с этим напрашивается вывод: в области собирания доказательств принцип состязательности не действует.

Непонятно также, почему в законе адвокатские полномочия зафиксированы без какой-либо конкретизации, комментариев, что порой приводит к непониманию защитниками своих полномочий в области «собирания доказательств», незнанию своих возможностей.

Приведу пример. На наш взгляд, законодатель, закрепляя в законах возможность адвоката проводить опросы граждан с их согласия, не до конца продумал эту необходимую для современного судопроизводства идею. В результате в законе зафиксирована только идея - защитник имеет право опрашивать лиц с их согласия. А как реализовать эту идею на практике, сделать ее эффективной, оказывающей реальную помощь подзащитному, этого законодатель не указал. В итоге данная норма действует только наполовину.

Понятно, что сведения, полученные адвокатом при опросе лиц, могут иметь важное значение. Но как довести эти сведения до суда? Этого в законе, к сожалению, не прописано. Кроме того, возможность защитника ходатайствовать о допросе дополнительных свидетелей на следствии уже заложена в законе, в другой норме. На практике нельзя допускать, чтобы одна норма подменялась другой (в зависимости от «желания» дознавателя или следователя). Можно зафиксировать показания граждан в виде, скажем, заявления, объяснения, заверенных подписью опрашиваемого лица. Но все равно в итоге процессуальные протоколы оформляет следователь - оппонент, а, точнее, противник стороны защиты. В его власти интерпретировать полученные защитником данные опроса в своих интересах; он решает, с какой точки зрения их оценить и как отразить в обвинительном заключении. Все это напоминает известную фразу: «Казнить (,) нельзя (,) помиловать», в которой запятая играет главную, определяющую роль. В нашем случае следователь, повторно опрашивая свидетеля защиты, скорее всего, зафиксирует полученную информацию в нужном ему ключе. А в итоге это станет доказательством. Вот только кого: защиты или обвинения?!

В связи с вышеизложенным назрела необходимость внести изменения в названные статьи ФЗ «Об адвокатской деятельности...» и УПК РФ. Не зря же говорят: «Сильный закон - сильная защита».

Можно предложить законодателю использовать опыт английской или американской систем судопроизводства, согласно которому бремя выявления и собирания доказательств защиты возлагается только на сторону защиты. Не случайно действия зарубежной адвокатуры в этой области весьма значительны: привлечение частных детективов (проведение адвокатского расследования), возможность лично вручать повестки в суд и т.д. У нас же даже на адвокатские запросы часто не отвечают, мол, по закону не положено, хотя не ясно, по какому закону.

Нужно дать возможность адвокату самому собирать, выбирать и определять необходимые ему доказательства. В законе можно зафиксировать лишь критерии и способы собирания доказательств защитой. Только в этом случае принцип состязательности заработает реально, так, как он работает в других странах. Другой вопрос - какую оценку доказательствам защиты даст суд, но это уже иное дело. Важно дать защите саму возможность донести полученные ею сведения до суда, что сегодня сделать довольно сложно, а иногда и невозможно.

В любом случае назрела острая необходимость внесения соответствующих корректировок в статьи законов, касающихся прав и возможностей адвокатов при собирании доказательств. В противном случае эти права и возможности останутся таковыми только на бумаге.

Заключение

По результатам работы можно сделать вывод о том, что доказательства, представленные органом, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, подлежат проверке и оценке на общих основаниях, в том числе и путем допроса сотрудников милиции о любых обстоятельствах, связанных с получением конкретного предмета или документа. Согласно закону (статья 56 УПК), в качестве свидетеля для дачи показаний может быть вызвано любое лицо, которому могут быть известны какие-либо обстоятельства, подлежащие установлению по уголовному делу. Сотрудники милиции, в том числе и осуществляющие оперативно-розыскные функции, исключения из этого правила не составляют. Однако допросы этих сотрудников в качестве свидетелей должны быть не правилом, а редким исключением, когда сопроводительное письмо не содержит исчерпывающих ответов на все вопросы по поводу материалов, интересующих следователя. Таким образом, применительно к случаям, когда имеющий доказательственное значение предмет или документ обнаружен и получен в результате личного сыска, приемы которого никаких секретов не содержат, решение существующей проблемы заключается лишь в том, чтобы непосредственно в законе четко указать, что такие вещественные источники информации органом, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, представляются в уголовное дело, а следователем приобщаются к нему, исследуются и проверяются на общих основаниях, установленных УПК.

Гораздо более сложен вопрос об использовании в доказывании материалов, полученных негласно. Суть, сложность и острота этого вопроса определяются двумя противостоящими друг другу обстоятельствами. С одной стороны, именно с помощью негласных, разведывательных оперативно-розыскных мероприятий, особенно с применением специальных технических средств, в частности аудиовизуальных, можно получить наиболее ценную, тайную информацию о преступлении и лицах, к нему причастных. Недаром в профессиональном обиходе такие мероприятия называются техническим проникновением в замаскированную преступную среду. С другой - организация и тактика проведения таких мероприятий составляют государственную тайну, поэтому сотрудники учреждения, принадлежащего к органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность (секретоносители), будучи не вправе разглашать эту тайну, не могут сообщить следователю, прокурору и суду сведения о том, где, кем и как (при каких обстоятельствах) получен соответствующий документ или иной материальный источник информации, относящийся к уголовному делу.

Тем не менее, следственная практика, особенно по делам о профессионально организованных и иных тяжких преступлениях, получивших распространение в последние годы, настойчиво ищет пути судебного применения негласно полученных материалов. Эта настойчивость отчетливо проявилась, в частности, по делам о преступном, связанном с применением насилия вымогательстве крупных денежных сумм (рэкете), которое приобрело небывалый размах в связи с развитием предпринимательства и становлением класса состоятельных людей. И в прежнем, и в ныне действующем уголовном законе (статья 148 УК РСФСР 1960 г., статья 163 УК РФ 1996 г.) это преступление определяется как требование передачи личного имущества граждан или права на имущество или совершения каких-либо действий имущественного характера под угрозой насилия над личностью потерпевшего или его близкими, оглашения позорящих сведений о нем или его близких, повреждения или уничтожения имущества. Зафиксировать это требование-угрозу, а впоследствии доказать чрезвычайно трудно. Тайное, негласное использование звукозаписи в подобных случаях является наиболее эффективным средством раскрытия преступления и изобличения виновных. Остро стоит вопрос о технической фиксации преступных действий по делам о взяточничестве, когда самым эффективным, подчас единственным средством изобличения коррумпированных должностных лиц является негласное наблюдение с применением фото- и видеотехники.

Список использованной литературы

1. Уголовно-процессуальный кодекс РФ от 18 декабря 2001 г. N 174-ФЗ//"Российская газета" от 22 декабря 2001 г. N 249.

2. Федеральный закон от 12 августа 1995 г. «Об оперативно-розыскной деятельности» // СЗ РФ. 1995. № 33. Ст. 3349; 2002. № 1 (часть I).

3. Постановление Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности положений частей третьей, четвертой и пятой статьи 377 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 14 февраля 2000 г. // Росс. газ. 2000. 22 февр.

4. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» // БВС РФ. 1996. № 1.

5. Безлепкин Б.Т. Уголовный процесс России/М.: ООО «ТК Велби», 2003.

6. Гуляев А.П. Следователь в уголовном процессе/М., 1981.

7. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ. Под ред. И.Л. Петрухина/М.: ООО «ТК Велби», 2002.

8. Шестакова С. Допустимость доказательств в уголовном процессе России и США//Уголовное право, №3, 2004.

Размещено на Allbest.ru