Мотив жениха в русской драматургии XIX века

Таким образом, Гоголь, используя мотив жениха, обрисовал типичную духовную болезнь русского общества в целом, русского человека в частности: нерешительность, аморфность, бездеятельность, проявляющиеся как на бытовом, так и на государственном уровне, обусловлены духовной пустотой, замкнутостью, эгоизмом. Это может привести только к исчезновению живого, омертвению и стагнации исторического развития. Например, как Подколесин в начале комедии сливался с мебелью, проявлял свою неодушевленность, так и в финале комедии он самоустранился, исчез в окне:

Арина Пантелеймонова. Где Иван Кузьмич, ты не видала?

Дуняшка. Да оне-с выпрыгнули в окошко. [10, т. 4, с. 173]

Действительно, крайняя зацикленность на себе при отсутствии души, личности - оборачивается пустотой, что, по мысли Гоголя, уже не смешно, но страшно.

Рассмотрим других женихов комедии.

По мысли Н.А. Степанова, галерея женихов своей пустотой и ничтожеством «во многом напоминает чиновничий синклит в «Ревизоре». Но показаны они не в служебных отношениях, а в частной, домашней жизни, в которой они проявляют ту же низость своей натуры, эгоизм и алчность» [40, с. 320].

Несколько контрастирует с Подколесиным экзекутор Яичница, которого В.Г. Белинский характеризует следующим образом: «Это человек грубый, материальный; но он живет и служит в Петербурге,- стало быть, не похож на провинциального медведя» [5, с. 532]. Вместе с тем он весьма практичен и предусмотрителен в деловых отношениях. Женитьба для него прежде всего чисто материальное дело, поэтому он по-деловому и подходит к ней. Действительно, сваха Фекла характеризует Яичницу подобным же образом:

Фекла. А Иван-то Павлович, что служит езекухтором, такой важный, что и приступу нет. Такой видный из себя, толстый; как закричит на меня: «Ты мне не толкуй пустяков, что невеста такая и эдакая! ты скажи напрямик, сколько за ней движимого и недвижимого?» - «Столько-то и столько-то, отец мой!» - «Ты врешь, собачья дочь!» Да еще вклеил такое словцо, что и неприлично тебе сказать. Я так вмиг и опознала: э, да это должен быть важный господин. [10, т. 4, с. 134]

Для Яичницы важна не сама невеста, а ее приданое, к которому невеста является бесплатным приложением:

Яичница. А однако ж, рассмотреть еще раз роспись. (Читает.) «Каменный двухэтажный дом...» (Подымает глаза вверх и обсматривает комнату.) Есть! (Продолжает читать.) «Флигеля два: флигель на каменном фундаменте, флигель деревянный...» Ну, деревянный плоховат. «Дрожки, сани парные с резьбой, под большой ковер и под малый...» Может быть, такие, что в дом годятся? Старуха, однако ж, уверяет, что первый сорт; хорошо, пусть первый сорт. «Две дюжины серебряных ложек» Конечно, для дома нужны серебряные ложки. «Две лисьих шубы» Гм... «Четыре больших пуховика и два малых. (Значительно сжимает губы.) Шесть пар шелковых и шесть пар ситцевых платьев, два ночных капота, два» Ну, это статья пустая! «Белье, салфетки» Это пусть будет, как ей хочется. Впрочем, нужно все это поверить на деле. Теперь, пожалуй, обещают и домы, и экипажи, а как женишься - только и найдешь, что пуховики да перины. [10, т. 4, с. 154]

Для этого жениха абсолютно неважно, какая сама невеста, поэтому он расстраивается не от того, что ему ее представили дурой, а от того, что обещанное приданое оказалось не столь шикарным:

Яичница. Да, конечно, лучше, если бы она была умней, а впрочем, и дура тоже хорошо. Были бы только статьи прибавочные в хорошем порядке.

Кочкарев. Да ведь за ней ничего нет.

Яичница. Как так, а каменный дом?

Кочкарев. Да ведь только слава, что каменный, а знали бы вы, как он выстроен: стены ведь выведены в один кирпич, а в середине всякая дрянь - мусор, щепки, стружки.

Яичница. Что вы?

Кочкарев. Разумеется. Будто не знаете, как теперь строятся домы? - лишь бы только в ломбард заложить.

Яичница. Однако ж ведь дом не заложен.

Кочкарев. А кто вам сказал? Вот в том-то и дело - не только заложен, да за два года еще проценты не выплачены. Да в сенате есть еще брат, который тоже запускает глаза на дом; сутяги такого свет не производил: с родной матери последнюю юбку снял! [10, т. 4, с. 158] Следует отметить, что экзекутора Яичницу нам так и не удалось увидеть в личной сфере: даже находясь в довольно интимной обстановке, он остается Экзекутором, чем и очень гордится:

Яичница. Я нарочно, сударыня, пришел немного пораньше, чтобы поговорить с вами наедине, на досуге. Ну, сударыня, насчет чина, я уже полагаю, вам известно: служу коллежским асессором, любим начальниками, подчиненные слушаются... недостает только одного: подруги жизни. [10, т. 4, с. 144]

Вся проблема этого типажа, представленного в комедии экзекутором Яичницы, заключается в том, что он везде и всегда экзекутор, для него нет личной жизни, поэтому и к своей предполагаемой свадьбе он относится по-деловому. В отличие от Подколесина Яичница вовсе не бездеятелен, он не лентяй, однако его роднит с главным героем комедии именно духовная, душевная пустота, которую просто разные люди заполняют по-разному. Так, экзекутор Яичница заполнил свою духовную пустоту только своей работой, ничем больше. С другой стороны, являясь изрядным эгоистом, что и движет его к женитьбе, он и на службе работает лишь в угоду собственной сущности. Он такая же мертвая душа, как и Подколесин. Фактически, такой человек не способен к преобразованию мира, особенно на личном уровне. Свадьба, как уже говорилось, это синтез, но никакого синтеза не может быть от нулей. В этом контексте появляется дополнительный смысл сатиры Гоголя: истинным мерилом ценности человека для общества и глубины его личности является его частная жизнь. Вспомним В.В. Розанова, для которого высшей ценностью является именно частная жизнь. Следует заметить, что это не пропаганда мещанства, нет, напротив, частная жизнь является мерилом того, насколько человек - живая душа. Действительно, служба, как правило, есть определенная роль, маска, более поверхностная, нежели социальные роли мужа, жениха, отца и т.д. Пристальное рассмотрение экзекутора Яичницы позволяет сделать вывод, что под маской экзекутора нет совершенно ничего, а здесь опять-таки смех граничит чуть ли не с мистическим ужасом: человек без лица, мертвая душа... Однако для Гоголя смех и есть орудие против страха, поэтому по существу трагические события духовного обнищания России, отразившиеся в пресловутой свадебной канители, подаются Гоголем как комедия, да к тому же не бытовая, но сатирическая, что является одним из принципов гоголевского стиля.

Кроме того, возвращаясь снова к образу Яичницы, являющегося двойником Подколесина, впрочем, как и все остальные женихи комедии, следует обратить внимание на функциональность этого персонажа в контексте концепции И.Л. Вишневской, согласно которой изображение Гоголем бытовых картин свадебной коллизии является сущностно более глубоким выходом автора на общественно-социальную проблематику. Если Подколесин в контексте данной концепции является таким же пассивным, аморфным деятелем в государственной сфере (что, заметим сразу, не исключает возможность жесткого, авторитарного, но в то же время бессловесного, бестолкового правления), как и в личной жизни, то Яичница, выведенный как дельный, активный служитель государства, поражен по существу тем же пороком - бездушностью, что делает государственный аппарат под управлением таких Яичниц еще более страшным, бездушно-тоталитарным, распространяющим свое смертоносное воздействие на все живое в пределах досягаемости.

Насколько иной типаж представляет читателю и зрителю Гоголь в образе Анучкина, отставного офицера. «Если для Яичницы невеста лишь неизбежное приложение к приданому, - пишет Н.Л. Степанов, - то для отставного офицера Анучкина особенно существенно, говорит ли она по-французски» [40, с. 320].

Действительно, Фекла, рекламирующая женихов перед невестой, говорит самое существенное о них:

Фекла. А еще Никанор Иванович Анучкин. Это уж такой великатный! а губы, мать моя, - малина, совсем малина! такой славный. «Мне, говорит, нужно, чтобы невеста была хороша собой, воспитанная, чтобы и по французскому умела говорить». Да, тонкого поведенья человек, немецкая штука! А сам-то такой субтильный, и ножки узенькие, тоненькие. [10, т. 4, с. 134]

Типичность анучкиных подтвердил в своем отзыве В.Г. Белинский: «Барышни, французский язык и обхождение высшего общества -- в этом для него и смысл жизни, и цель жизни, и, кроме этого, для него ничего не существует. Много попадается анучкиных на белом свете: они-то громче всех хлопают актерам и вызывают их; они-то восхищаются всяким плоским и грубым двусмыслием в водевиле и осуждают пьесы за неприличный тон; они-то не любят ни на сцене, ни в книгах людей низкого звания и грубых выражений» [5, с. 532]. Как же характеризует эта черта жениха Анучкина? Он также духовно пуст, как и все остальные женихи. В отличие от Подколесина и Яичницы он менее удачлив в жизни. Не смея блеснуть служебным положением, Анучкин ищет другого способа реализации в обществе. Для него существенным является именно принадлежность к так называемому высшему обществу, что определяется им лишь через внешний критерий: умеет ли предполагаемая будущая супруга говорить по-французски? Если алчность Яичницы лежит на поверхности, то свою алчность Анучкин немного маскирует, показывая тем самым скудость своего интеллекта: зацикленность на определенной идее-фикс не позволяет ему взглянуть на положение вещей более широко. За алчностью и Яичницы, и Анучкина, и Подколесина лежит их зацикленность на себе: ведь никто из этих женихов не интересуется личностью невесты, определяющими для них становятся внешние, а не внутренние факторы. действительно, Анучкин крайне расстраивается, когда узнает, что невеста не знает французский язык, и этот факт является определяющим для его решения:

Анучкин. Я сам тоже их мнения. Нет, не то, не то... Я даже думаю, что вряд ли она знакома с обхождением высшего общества. Да и знает ли она еще по-французски? [10, т. 4, с. 151]

За всем этим в сознании Анучкина также лежит духовная пустота, заполняет же он ее подобием себя, а это подобие проявляется в представлении об идеале - принадлежности к высшему свету. Кроме того, алчность Анучкина диктуется также и его недостатком: он-то не знает по-французски, поэтому высшее общество для него закрыто, возможность же проникновения туда заключалась лишь в женитьбе на женщине, знающей французский язык:

Анучкин. Вы думаете, я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда еще ребенком, меня легко было приучить - стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал. [10, т. 4, с. 153]

В образе Анучкина сосредоточена сатира не только на широкомасштабную прослойку общества того времени, которых, по словам Солженицына, можно охарактеризовать как «образованцев», понимающих под образованием лишь внешние признаки (владение французским языком), но мотив жениха Анучкина содержит аллюзию сатиры на сущность элитарного образования, на сущность высшего света, владеющего этой образованностью. Известно, что Гоголь по своим философским взглядам был близок к оформившемуся позднее течению славянофилов. В этом контексте его сатира над высшим светом, воплощающего презрение к родной культуре и, как следствие, реализующего увлечение западноевропейской культурой, но, как говорится, с рязанским, нижегородским и т.д. акцентом, особенно остро отражает духовную пустоту современности. Следует заметить, что Анучкин, не являющийся представителем высшего света, но стремящийся к нему, по сути мало чем отличается от этого высшего света: все то же невежество, прикрытое дутым благородством и манерами, все та же духовная пустота. В этом смысле диалог Феклы с Анучкиным о пользе иностранных языков выражает во вполне простой форме всю русско-французскую проблематику высшего общества 19 столетия:

Анучкин. Да, Фекла Ивановна, вот вы и мне тоже насказали, что она знает по-французски.

Фекла. Знает, родимый, все знает, и по-немецкому, и по-всякому; какие хочешь манеры - все знает.

Анучкин. Ну нет, кажется, она только по-русски и говорит.

Фекла. Что ж тут худого? Понятливее по-русски, потому и говорит по-русски. А кабы умела по-басурмански, то тебе же хуже - и сам бы не понял ничего. [10, т. 4, с. 157]

В этом контексте неспособность Анучкина к женитьбе символизирует бесплодность такого подхода к развитию России, когда родная культура фактически сводится к низовой, а противопоставляется ей инородная культура, причем, высший свет, не владеющий в полной мере ни одной из культур, проявляет тем самым свое плебейство. Следующий жених - это Балтазар Балтазарович Жевакин, отставной моряк. Он существенно отличается от всех других женихов тем, что его не интересует ни состояние невесты, ни ее образованность, а вроде бы она сама - невеста:

Жевакин. На нет и суда нет. Конечно, это дурно, а впрочем, с эдакою прелюбезною девицею, с ее обхожденьями, можно прожить и без приданого. Небольшая комнатка (размеривает примерно руками), эдак здесь маленькая прихожая, небольшая ширмочка или какая-нибудь вроде эдакой перегородки... [10, т. 4, с. 157]

Однако, с другой стороны, он же пытается жениться в 17 раз! и отнюдь сам не блещет капиталом:

Агафья Тихоновна. А какие у него волосы?

Фекла. Хорошие волосы.

Агафья Тихоновна. А нос?

Фекла. Э... и нос хороший. Все на своем месте. И сам такой славный. Только не погневайся: уж на квартире одна только трубка и стоит, больше ничего нет - никакой мебели. [10, т. 4, с. 134]

Однако в стремлении Жевакина жениться и в его интересе к невесте также стоит не вполне достойный мотив - страсть к определенному типу женщин:

Фекла. Первый Балтазар Балтазарович Жевакин, такой славный, во флоте служил, как раз по тебе придется. Говорит, что ему нужно, чтобы невеста была в теле, а поджаристых совсем не любит. [10, т. 4, с. 134]

Или:

Кочкарев. Да что вам в ней так понравилось?

Жевакин. А сказать правду - мне понравилась она потому, что полная женщина. Я большой аматер со стороны женской полноты. [10, т. 4, с. 159]

По мысли В.Г. Белинского, «Жевакин - не кривляка, не шут: это старый селадон, а потому и щеголь, несмотря на свой старинный мундир. Куда бы ни занесла его судьба - хоть в Китай, не только в Сицилию,-- он везде заметит одно только: «розанчики этакие». Кроме «розанчиков», для него ничто на свете не существует» [5, с. 533].

Для него равно милы все женщины -- «лакомые кусочки», «розанчики», невеста же прельщает его пышностью своих форм, так как он, по его признанию, «большой аматер со стороны женской полноты».

Н.Л. Степанов характеризует этого жениха следующим образом: «Жевакин изъясняется витиевато, в сентиментально-карамзинском духе. Его речь испещрена уменьшительными словечками («суконце», «душенька», «паучок», «красоточки черномазенькие», «балкончики», «розанчик», «тафтица», «шнуровочки», «манишечка», «платочек» и т. п.). Жевакин необычайно словоохотлив, но именно эта словоохотливость еще отчетливее рисует его умственное убожество. Рассказывая о Сицилии, Жевакин в сущности ничего не может сообщить о ней, кроме как о «красоточках черномазеньких» и «...эдакие горы, эдак деревцо какое-нибудь гранатное, и везде италианочки, такие розанчики, так вот и хочется поцеловать»» [40, с. 320].

В Жевакине, как и в остальных женихах, зреет и дает свои плоды одна и та же болезнь - духовная пустота. И каждый стремится ее заполнить хоть чем-то, на что он способен. Жевакин, неудачник по жизни, в меру своих умственных способностей заполняет эту пустоту обостренным вниманием к женскому телу. Да, он одинок, но одинока не его душа - ее, может быть, просто и нет, от одиночества страдает его тело, поэтому отставной моряк так падок «на пухленьких», чтобы ее было много, тогда как его - слишком мало.

В комедии Гоголя «Женитьба» помимо Подколесина есть еще один центральный герой - Кочкарев. Формально он не является женихом, зато принимает бурное участие в сватанье Подколесина. Кроме того, Кочкарев, как уже нами отмечалось, является бывшим женихом. Он также некоторое время назад пользовался услугами свахи Феклы. Теперь Кочкарев уже муж, и именно с этих позиций он интересен для раскрытия темы мотива жениха в русской драматургии 19 века. Образ Кочкарева мы рассматривает последним в галереи образов женихов комедии, потому что он представляет собой некий результат всех стремлений выше перечисленных женихов.

И.Л. Вишневская замечает: «Кочкарев -- не просто «сват», его Гоголь тоже относит к определенной категории людей, его характер -- характер-обобщение, еще один камешек, который можно было обнаружить в здании тогдашней Российской империи. Кочкарев -- один из самых сложных характеров в комедии в первую очередь потому, что он не имеет ни малейшей цели, у него нет никаких оснований для неимоверной затраты энергии в связи с предполагаемой женитьбой Подколесина. Казалось бы, что стоило Гоголю дать Кочкареву хоть какой-то повод для его бешеной энергии. Могла бы быть и месть всему человечеству за неудачную собственную женитьбу, могло быть знакомство с Агафьей Тихоновной и желание помочь ей получше устроиться, могли быть хоть какие-нибудь убеждения относительно семейного положения человека. Но ни одного мотива, пусть самого нелепого, не предложил Гоголь. Совсем никаких мотивов» [7, с. 188].

Эту немотивированность кочкаревской энергии, о которой говорит И.Л. Вишневская, тонко подметил в свое время Белинский, видя в этом особый, серьезный смысл: «Если актер, выполняющий роль Кочкарева, услышав о намерении Подколесина жениться, сделает значительную мину, как человек, у которого есть какая-то цель, -- то он испортит всю роль с самого начала» [5, с. 534].

Интересно, что в первых вариантах «Женитьбы» еще была какая-то логика в поступках Кочкарева. Постепенно Гоголь убирал эту логику даже в проходных репликах, оставляя кочкаревскую энергию без опоры на малейшую мотивированность поступков. Сворачивающий горы темперамент Кочкарева стал клубиться не из чего, низачем, совершенно попусту. И именно тогда возникло обобщение, характер единичный стал характером типическим -- Кочкарев стал олицетворением кочкаревщины. Всяческое заземление, малейшая причинность, как заметил Белинский, были бы здесь помехой для типизации.

По мысли И.Л. Вишневской, «Гоголь открыл еще один способ реалистической типизации в искусстве. Как правило, чем глубже психологические мотивы поступков, чем логичнее и яснее задача, стоящая перед действующим лицом, тем шире масштабы типического, тем правдивее изображение. Не то у Гоголя, пишущего Кочкарева. Чем меньше психологических мотивов, чем неопределеннее задача, чем туманнее цель героя -- тем крупнее обобщение, крепче его социальная основа» [7, с. 189].

Поначалу Кочкарев вроде бы чиновник, друг Подколесина, где-то там вместе с ним служащий, рассуждающий о титулярных и надворных, о коллежских асессорах и экспедиторах. Но вдруг, неожиданно, совершенно новый поворот в изображении этой фигуры. В перебранке со свахой Кочкарев внезапно обнаруживает тончайшее знание пословиц и поговорок, шуток и прибауток, которые вряд ли известны петербургским чиновникам, крайне далеким от народной речи. Однако Кочкарев на миг становится вдруг свахой -- и вроде бы говорят друг с другом две Феклы, а но Фекла и важный чиновник.

Кочкарев. ... С которых сторон понабрала ворон -- а?

Фекла (вполголоса). Тут тебе ворон нет, всё честные люди.

Кочкарев (ей). Гости-то несчитанные, кафтаны общипанные.

Фекла. Гляди налёт на свой полёт, а и похвастаться нечем: шапка в рубль, а щи без круп.

Кочкарев. Небось, твои разживные, по дыре в кармане. [10, т. 4, с. 128]

Еще минута -- и Кочкарев снова другой, словно никогда и не опускался до перебранки со свахой. Такая «ускользающая» характерность Кочкарева сбивала с толку даже самых проницательных зрителей.

«Вероятно, - пишет И.Л. Вишневская, - и здесь Гоголь был озабочен самым кровным своим делом -- рассмотрением со всех сторон тех русских характеров, тех социальных групп, из которых складывалась бюрократическая империя. Тип Кочкарева тоже встречался, и нередко, на просторах государственных деяний. Если Подколесин -- символ социальной нерешительности, если «подколесиновщина» обозначала губительную «трясинность», мутную душевную «болотистость», то Кочкарев и «кочкаревщина» символизировали собой бездонноэнергическую либеральную болтовню, лавинно вздымающееся действие, порождающее мертвое бездействие, это как бы бесконечный шторм, перегоняющий в своих недрах бесконечный штиль» [7, с. 190].

По словам Белинского, «Кочкарев -- добрый и пустой малый, нахал и разбитная голова. Он скоро знакомится, скоро дружится и сейчас на ты. Горе тому, кто удостоится его дружбы!» [5, с. 534]. Однако Кочкарев -- далеко не просто «добрый и пустой малый». Это образ широкого социального охвата, «сочетающий черты самонадеянного бахвальства и пустоты с злонамеренной «деятельностью» и наглостью» [40, с. 319]. Беспринципность, аморальность и духовное ничтожество Кочкарева засвидетельствованы его собственным чистосердечным признанием в том, что нет ничего зазорного, если даже плюнут в глаза: «Да что же за беда? Ведь иным плевали несколько раз, ей-богу! Я знаю тоже одного: прекраснейший собой мужчина, румянец во всю щеку; до тех пор егозил и надоедал своему начальнику о прибавке жалованья, что тот, наконец, не вынес -- плюнул в самое лицо, ей-богу! «Вот тебе, говорит, твоя прибавка, отвяжись, сатана!» А жалованья, однако же, все-таки прибавил. Так что ж из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же, в кармане -- взял да и вытер» [10, т. 4, с. 157].

В этом рассуждении весь Кочкарев и вся та среда, типичным представителем которой он являлся. Кочкарев потому и верховодит в этом обществе, что прекрасно знает его нравы и неписанные законы. Благодаря своей изворотливости, нахрапу он почти достигает цели -- Подколесину уже некуда отступать, и он готов жениться. Если люди подколесинского типа мертвыми колодами лежали под колесами истории, то кочкаревские натуры вертели эти колеса, не достигая при этом никакого результата.

В душе Кочкарева та же духовная пустота, однако, имея бездонную энергию и не имея никакой цели вследствие своей бездушности, он растрачивает ее попусту направо и налево, создавая видимость действия, так как результата без цели быть не может. В этом смысле побег Подколесина в самый последний момент символичен уже как изображение бесплодности любой деятельности таких, как Кочкарев.

Что же символизирует образ Кочкарева как бывшего жениха? Как мы уже отмечали, свадьба предполагает синтез всех устремлений мужчины и женщины, а также она символизирует качественный скачек в истории. Кочкарев как бывший жених явно недоволен своим положением, вряд ли он изменился каким-либо образом, для него свадьба была, видимо, пустяк, поэтому не произошло духовного обогащения мужа, бывшего жениха, как творца, поэтому Кочкарев и растрачивает бесплодно свою энергию.

Общая тональность сатиры комедии и ее центральный смысл, реализованный Гоголем в образах женихов, представлены в «Женитьбе» на символическом уровне мотивом зеркала, наиболее излюбленным приемом сатиры Гоголя:

Те же и Подколесин с зеркалом в руках, в которое вглядывается очень внимательно.

Кочкарев (подкрадываясь сзади, пугает его). Пуф!

Подколесин (вскрикнув и роняя зеркало). Сумасшедший! Ну зачем, зачем... Ну что за глупости! Перепугал, право, так, что душа не на месте.

Кочкарев. Ну, ничего, пошутил.

Подколесин. Что за шутки вздумал? До сих пор не могу очнуться от испуга. И зеркало вон разбил. Ведь это вещь не даровая: в английском магазине куплено.

Кочкарев. Ну полно: я сыщу тебе другое зеркало.

Подколесин. Да, сыщешь. Знаю я эти другие зеркала. Целым десятком кажет старее, и рожа выходит косяком. [10, т. 4, с. 129]

С одной стороны мотив разбитого особенного зеркала символизирует и разрушение иллюзий (хотя, быть может, только для зрителя - сопоставим с эпиграфом в «Ревизоре»: неча на зеркало пенять, коли рожа крива), и наличие этих иллюзий, ведь у Подколесина есть только одно-единственное зеркало, в котором он выглядит вполне достойно (сравним со сказочным «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех белее, всех румяней и краснее?», хотя сказочное зеркало типично именно для женщины).

С другой стороны, наличие такого необычного зеркала в руках у Подколесина, где он, явно не привлекательный человек во всех отношениях, выглядит вполне достойно, символизирует перевернутость мира, некое зазеркалье, где все алогично и аморально. Это зеркало и ключ для зрителя, и ключ для героя. Ключ к положительному в комедии, что, как всегда у Гоголя, есть смех.

Таким образом, Гоголь, используя мотив жениха и ситуацию свадьбы, показал, во-первых, пороки прежде всего дворянского сословия, во-вторых, используя принцип типизации, расширил границы дворянского ничтожества до уровня общечеловеческого, где главным пороком выступает омертвление души, душевная пустота, что может имеет различные формы проявления. В-третьих, используя именно личную сферу, Гоголь существенно усилил свою сатиру: если порочность проявляется в интимной сфере, то на уровне общественном, государственном духовная безликость, пустота проявляются непременно и составляют неписанную основу бытия российского государственного аппарата. В-четвертых, мотивы свадьбы, женихов в мифологически-символическом прочтении позволили писателю сделать широкое историческое обобщение: смена исторических периодов может идти, но не на качественном уровне, все пороки прошлого только усиливаются, поэтому такое движение бесплодно, как бесполезен Кочкарев, как, собственно говоря, и все женихи комедии. Таким образом, мотив жениха в комедии Гоголя «Женитьба» является актуализированным средством вскрытия социальных, общественных и духовных противоречий эпохи 19 века.

§ 2. Сатирическое изображение мещанства в образ жениха в пьесе А.Н. Островского «Женитьба Бальзаминова»

И.И. Иванов по поводу темы пьесы Островского «Женитьба Бальзаминова» пишет следующее: «С большинством «стрекулистов» не происходит даже вовсе никакой борьбы: «капиталы» их прямо гипнотизируют, они счастливы пойти в какое угодно рабство, лишь бы дать простор своим «благородным чувствам». На эту тему написана трилогия о Бальзаминове: «Праздничный сон - до обеда» (1857), «Свои собаки грызутся, чужая не приставай!» и «За чем пойдешь, то и найдешь (1861)» [21, с. 231].

Действительно, мы сталкиваемся с героем комедии Бальзаминова, в образе которого воплощены московский нравы, в значимый момент его жизни: выбор невесты, женитьба, причем женихом руководит отнюдь не любовь, а корысть.

Рассмотрим образ жениха Бальзаминова.

Во-первых, сразу бросается глаза, что Бальзаминов довольно глуп. Так, его мнимый друг Чебаков, тоже, кстати сказать, жених, дает следующую характеристику главному герою:

Чебаков (один). Экой дурачина! Вот олух-то! Воображает, что в него влюбятся. А впрочем, если смотреть на жизнь с философской точки зрения, так и такие люди полезны. Кого нынче заставишь башмачником одеться! А эта штука мне может стоить полтораста тысяч. Из-за этого куша я здесь другой год живу, нарочно поблизости квартиру нанял. Только, черт их возьми, живут очень крепко! Не то что видеться, а и письмо-то передать больших трудов и издержек стоит. Если мне этот дурак поможет ее увезти, я его, голубчика, в поминанье запишу. [32, т. 2, с. 169] Об интеллектуальных способностях Бальзаминова говорит его восприятие речи других персонажей. Например, после слов матери о сне Бальзаминов роняет: «Кабы я его (сон) в будни видел, совсем бы другое дело было» [32, т. 2, с. 140]. Он напрямую оценивает пословицу, как, впрочем, и все народные приметы, недаром в трилогии постоянно говорится о недостатке у Миши ума, но следовало бы сказать - рефлексии, теоретичности мышления, да и немудрено: Миша Бальзаминов - большой ребенок. Или, например, о том, что сознание Бальзаминова - это сознание ребенка, свидетельствует следующая реплика:

Бальзаминов. За что она меня, маменька, обманывает? Что я ей сделал? Она сваха -- она и должна сватать, а не обманывать. [32, т. 2, с. 151]

Об умственных способностях Бальзаминова свидетельствует его представление об образовании, хотя, если принять во внимание типичность этого образа, то такое представление об образованности свойственно вообще московскому мещанству:

Бальзаминов. Как что же? Какое необразование свирепствует в нашей стороне, страсть! Обращения не понимают, человечества нет никакого! Пройду по рынку мимо лавок лишний раз -- сейчас тебе прозвище дадут, кличку какую-нибудь. Почти у всяких ворот кучера сидят, толстые, как мясники какие, только и дела что собак гладят да играют с ними; а собаки-то, маменька, как львы. Ведь по нашему делу иногда нужно раз десять мимо окон-то пройти, чтобы заметили тебя, а они разве дадут? Сейчас засвищут, да и давай собаками травить. [32, т. 2, с. 149]

По мысли И.И. Иванова, «Бальзаминов не лишен некоторой карикатурности: он, может быть, гораздо глупее, чем весьма многие «благородные» женихи купеческих дочерей,- но глупость только делает его откровенней, и он без всяких стеснений выбалтывает затаенные вожделения целой породы московских людей» [21].

Действительно, образ Бальзаминова является типическим, а его детскость в сочетании с корыстью наводит на следующие размышления: либо это изначальная испорченность человека, либо это крайне тлетворное влияние среды, в которой даже дети - корыстны.

Так, например, мать Бальзаминова интересуется исключительно состоянием предполагаемой невесты:

Бальзаминова. Да я думаю, сколько ни дай, всё сочтет.

Красавина. Ну где ему! Тысяч до десяти сочтет, а больше не сумеет. А то вот еще какие оказии бывают, ты знаешь ли? Что-то строили, уж я не припомню, так артитехторы считали, считали, цифирю не хватило.

Бальзаминова. Может ли это быть?

Красавина. Верно тебе говорю. Так что же придумали: до которых пор сочтут, это запишут, да опять цифирь-то сначала и оборотят. Вот как! Так что ж тут мудреного, что мы денег не сочли? Ну деньги деньгами -- это само по себе, а еще дом.

Бальзаминова. Большой?

Красавина. А вот какой: заведи тебя в середку, да оставь одну, так ты и заблудишься, все равно что в лесу, и выходу не найдешь, хоть караул кричи. Я один раз кричала. Мало тебе этого, так у нас еще лавки есть. [32, т. 2, с. 158]

Или, на радостях о «состряпанной» свадьбой Бальзаминов по-детски «расщедрился»:

Красавина. А ты помнишь наш уговор? Ты на радостях-то не забудь!

Бальзаминов. Ты просила две?

Красавина. Две.

Бальзаминов. Ну, так вот ты знай же, какой я человек! Маменька, смотрите, какой я человек! Я тебе еще пятьдесят рублей прибавлю.

Красавина. Ишь ты, расщедрился! Ну, да уж нечего с тобой делать, и то деньги. [32, т. 2, с. 206]

Наиболее значимым, по нашему мнению, является монолог Бальзаминова о благородстве, из которого вполне видно смещение морали в общественном сознании:

Бальзаминов. Да и совсем не от зависти я хочу жениться на богатой, а оттого что у меня благородные чувства. Разве можно с облагороженными понятиями в бедности жить? А коли я не могу никакими средствами достать себе денег, значит я должен жениться на богатой. (Садится.) Ах, маменька, какая это обида, что все на свете так нехорошо заведено! Богатый женится на богатой, бедный -- на бедной. Есть ли в этом какая справедливость? Одно только притеснение для бедных людей. Если б я был царь, я бы издал такой закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный -- на богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь. [32, т. 2, с. 152]

Что можно возразить против этой логики? И ее всецело исповедует и сослуживец Бальзаминова, несравненно более умный, чем он, и менее откровенный, - но тождественный с ним по своим практическим и нравственным идеалам.

И Бальзаминову незачем отказываться от своего счастья: в «пучине» найдется и для него добыча, и в свою очередь та же «пучина» вполне удовлетворит его стремление превратиться в беспечного тунеядца - одновременно раба и деспота «капитала».

О смещении нравственных ценностей, а скорее об их отсутствие, говорит представление Бальзаминова о красоте:

Бальзаминова. Еще бы! А которая лучше лицом-то из них?

Бальзаминов. Мне, маменька, все богатые невесты красавицами кажутся; я уж тут лица никак не разберу. [32, т. 2, с. 191] Вспомним хрестоматийную максиму эстетики: то, что прекрасно, то есть добро. В случае с Бальзаминовым действует обратная логика: прекрасное - это то, что богато, и, как следствие, материальное состояние выступает критерием нравственности.

Хотя здесь же Бальзаминов противоречит сам себе: он-то не богат, но, по его завышенному мнению, благороден, поэтому достоин богатства. На самом деле, это только видимое логическое противоречие: центр всего мира для Бальзаминова - это он сам. здесь мы сталкиваемся с крайней зацикленностью на себе, что мы наблюдали, например, в гоголевской «Женитьбе», у женихов, и в особенности, у Подколесина.

Душевная пустота как Бальзаминова, так и Подколесина при их зацикленности на себе пустом любимом порождает крайне бестолковый эгоистический образ. В реплике о благородстве содержится развитие подколесинского типа: прежде всего духовная лень подводит героя к завышенной самооценке и к стремлению добиться чего-то, не прилагая усилий, как, собственно говоря, и складывается судьба Бальзаминова. Именно случай делает его женихом богатой невесты. Так, о лености Бальзаминова свидетельствует его представление об идеальной невесте, видимой им во сне: она должна быть богатой и благосклонной к нему, чтобы не было лишних проблем, ведь к их разрешению необходимо прилагать какие-то усилия:

Бальзаминов. Да помилуйте! на самом интересном месте! Вдруг вижу я, маменька, будто иду я по саду; навстречу мне идет дама красоты необыкновенной и говорит: «Господин Бальзаминов, я вас люблю и обожаю!» Тут, как на смех, Матрена меня и разбудила. Как обидно! Что бы ей хоть немного погодить? Уж очень мне интересно, что бы у нас дальше-то было. Вы не поверите, маменька, как мне хочется доглядеть этот сон. Разве уснуть опять? Пойду усну. Да ведь, пожалуй, не приснится. [32, т. 2, с. 143]

<...>

Бальзаминова. Да ты помнишь ли в лицо ту даму, которую видел во сне-то?

Бальзаминов. Помню, маменька; как сейчас гляжу: лицо такое, знаете, снисходительное...

Бальзаминова. Это хорошо.

Бальзаминов. Это, маменька, для нас первое дело. У кого в лице строгость, я ведь с тем человеком разговаривать не могу, маменька. [32, т. 2, с. 147] Крайне важным для полного понимания образа Бальзаминова его мечты и сновидения. Заметим, что этот мотив совпадет с мотивом зеркала у Гоголя. Мечты и сновидения в пьесе Островского, с одной стороны, выполняют функцию расширенного представления зрителю сущности Бальзаминова, а с другой стороны, если мы обратим внимание, что герой в своих мечтаниях видит себя значительным лицом, то здесь вполне отчетливо усматривается аллюзия на социальное, общественное функционирование Бальзаминовых:

Бальзаминов. Сколько бы я ни прослужил: ведь у меня так же время-то идет, зато офицер. А теперь что я? Чин у меня маленький, притом же я человек робкий, живем мы в стороне необразованной, шутки здесь всё такие неприличные, да и насмешки... А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду по улице смело; уж тогда смело буду ходить; вдруг вижу -- сидит барышня у окна, я поправляю усы...

Бальзаминова. Все вздор какой говоришь! А чем жить-то мы будем, пока ты в офицеры-то произойдешь?

Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем из головы вон! Вот видите, маменька, какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька, говорил, что я самый несчастный человек в мире: вот так оно и есть. [32, т. 2, с. 153] Во-первых, в этой фантазии реализуется леность Бальзаминова: он хочет быть значительнее, но делать для этого ничего не желает. Идеалом для него является заклинание Емели: «По щучьему велению, по моему хотению». Так, Бальзаминов очень любит видеть сны и относится к ним магически:

Бальзаминов. Ну вот всю жизнь и маяться. Потому, маменька, вы рассудите сами, в нашем деле без счастья ничего не сделаешь. Ничего не нужно, только будь счастье. Вот уж правду-то русская пословица говорит: «Не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив». А все-таки я, маменька, не унываю. Этот сон... хоть я его и не весь видел, -- черт возьми эту Матрену! -- а все-таки я от него могу ожидать много пользы для себя. Этот сон, если рассудить, маменька, много значит, ох как много! [32, т. 2, с. 153]

Во-вторых, в этой мечте содержится идея о функционировании Бальзаминова в качестве важного человека, например, офицер: такие Бальзаминовы в реальности, будучи при положении и средствах, ровным счетом ничего не делают в социальной сфере, не выполняют даже свои служебные обязанности, лишь хвалятся и упиваются свой положением, точно так же, как Подколесин, Яичница из комедии Гоголя «Женитьба». Бальзаминов и эти женихи - одно лицо, но поставленное в разные жизненные ситуации.

Бальзаминов представляет себя высокого роста, полным и брюнетом. Но его мечты постоянно сталкиваются с реальностью и разбиваются:

Бальзаминов. Вот вы меня, маменька, всегда останавливаете! Никогда не дадите помечтать. Что ж такое! я этим никому вреда не делаю. Коли нельзя жениться на обеих, я бы хоть помечтал по крайней мере, а вы меня расстроили.

Бальзаминова. Ну мечтай, бог с тобой!

Бальзаминов (задумывается. Молчание). Нет, маменька, сам чувствую, что начинает все путаться в голове, так даже страшно делается. Планов-то много, а обдумать не могу. Сейчас я думал об доме, ну и представился мне в уме дом, большой, каменный, и львы на воротах; только лев будто и разевает рот, каменный-то, да и залаял, а я об этом и думать не хотел, обо льве-то. Хочу его из головы-то выкинуть, никак нейдет. А отчего это? Оттого, что я не привык думать, как богатые люди думают; все думал так, как бедные думают; вот оно теперь богатство-то в голове и не помещается. А вот привыкну, так ничего. [32, т. 2, с. 193]

<...>

Бальзаминов. В самом деле не возьму. Все равно и дома украдут. Куда ж бы их деть? В саду спрятать, в беседке под диван? Найдут. Отдать кому-нибудь на сбережение, пока мы на гулянье-то ездим? Пожалуй, зажилит, не отдаст после. Нет, лучше об деньгах не думать, а то беспокойно очень; об чем ни задумаешь, всё они мешают. Так я без денег будто гуляю. [32, т. 2, с. 194] Оказывается, богатство не избавляет человека от проблем, наоборот, добавляет его, это понимает Бальзаминов, но его детское сознание отказывается об этом размышлять.

Крайне значимо для понимания замысла комедии именно разрушение надежд и мечтаний реальностью, хотя вроде бы все желаемое осуществилось.

Так, мать Бальзаминова, трактуя свой сон так, как ей надо, прибегает к совету Матрены, которая, в свою очередь, поясняет символы сна с позиции народного фольклора, где все противоречит желаниям Бальзаминовой:

Бальзаминова. Ну вот видишь ли! Значит, что ж мудреного, что Миша женится на богатой? Вот в этаком-то случае сон-то и много значит, когда ждешь-то чего-нибудь. Такой уж я, Матрена, сон видела, такой странный, что и не знаю, чему приписать! Вижу: будто я на гулянье, что ли, только народу, народу видимо-невидимо.

Матрена. Это к снегу, говорят.

Бальзаминова. К какому же снегу! Что ты, в уме ли! В августе-то месяце!

Матрена. Ну, так к дождю.

Бальзаминова. Да и не к дождю.

Матрена. Ну, а коли не к дождю, уж я больше не умею сказать, к чему это.

Бальзаминова. Не умеешь, так и молчи, а то ты только перебиваешь. Я уж и так половину перезабыла; уж очень много со мной во сне приключениев-то было. Только тут ли, после ли, вдруг я вижу корабль. Или нет, корабль после.

Матрена. Уплывет что-нибудь.

Бальзаминова. Погоди! Сначала я вижу мост, и на мосту сидят всё бабы с грибами и с ягодами...

Матрена. Мост -- это с квартиры съезжать на другую.

Бальзаминова. Постой, не перебивай ты меня! Только за мостом -- вот чудеса-то! -- будто Китай. И Китай этот не земля, не город, а будто дом такой хороший, и написано на нем: «Китай». Только из этого Китая выходят не китайцы и не китайки, а выходит Миша и говорит: «Маменька, подите сюда, в Китай!» Вот будто я сбираюсь к нему идти, а народ сзади меня кричит: «Не ходи к нему, он обманывает: Китай не там, Китай на нашей стороне». Я обернулась назад, вижу, что Китай на нашей стороне, точно такой же, да еще не один. А Миша будто такой веселый, пляшет и поет: «Я поеду во Китай-город гулять!» [32, т. 2, с. 182]

Дело в том, что Островский незаметно переводит зрителя из реальности в сон, где возможно осуществление свадьбы Бальзаминова на богатой невесте. Хотя мы понимаем, что подколесинский тип, оказавшись в условиях Бальзаминова вряд ли мог осуществить задуманное. Однако, зачем тогда Островский показывает вроде бы счастливый финал? Это аллюзия на то, что Бальзаминовы, обладающие состоянием и властью по рождению, крайне распространенное явление в российском обществе, пораженного духовной болезнью омертвения души.

Идея подмены реальности на сон раскрывается через скрытую полемику афоризмов, содержащих различное отношение персонажей к Мишиной судьбе и дающих своего рода вероятностные модели будущего главного героя. В начале пьесы мать Миши размышляет:

Бальзаминова. Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить. [32, т. 2, с. 136]

Затем свою оценку характера Бальзаминова и представление о его жизни дает сваха Красавина, из уст которой пословицы буквально бьют фонтаном:

Красавина. Ну вот когда такой закон от тебя выдет, тогда мы и будем жить по-твоему; а до тех пор, уж ты не взыщи, все будет по старому русскому заведению: «По Сеньке шапка, по Еремке кафтан». А то вот тебе еще другая пословица: «Видит собака молоко, да рыло коротко». [32, т. 2, с. 144]

Того же мнения о молодом «барине» придерживается кухарка Матрена, но она не исключает возможности внезапного поворота в судьбе Миши - его женитьбы на богатой: «Что говорить! Всяко случается. На грех-то, говорят, и из палки выстрелишь» [32, т. 2, с. 144]. Наконец, в финале сваха подводит итог жениховским перипетиям Миши:

Красавина. Ты долго за невестами ходил?

Бальзаминов. Долго.

Красавина. А пословица-то говорит: «За чем пойдешь, то и найдешь». [32, т. 2, с. 214].

По мысли Е.К. Созиной, «образуется комическая кольцевая композиция самих «языковых игр», явленных в судьбе Миши и ее, эту судьбу, эксплицирующих. Ирония очевидно присутствует и здесь - она в самом стиле комедии, в ее игровом действии, и вновь пространство иронии - это неполное соответствие ожиданий героя и его сбывшихся надежд, неполное знание персонажа, восполняемое знанием читателя-зрителя: ведь купчиха, положившая глаз на Мишу, по признанию свахи глупее его самого и так ленива, что из дому никуда не выходит (того ли желал Миша...). Отсюда ироническое звучание названия, которое к тому же явно не покрывает характера Бальзаминова, не исчерпывает всего разноцветья жизни, успевшей промелькнуть перед нами за время течения комедии» [37, с. 167].

Таким образом, мы видим, что Островский в образе Бальзаминова реализовал подколесинские мотивы гоголевской «Женитьбы». По существу, Бальзаминов - тот же Подколесин, но поставленный в иные социальные условия, между тем, как все черты гоголевского героя сохраняются: леность, бездейственность, аморфность, крайний эгоизм, омертвение души и абсолютная неспособность к функционированию в социальной и общественной сферах. Однако, следует отметить, что метод раскрытия героя у островского существенно отличается от гоголевского метода. Если Гоголь на первый план поставил сатиру, и у него в комедии личная жизнь служит раскрытию принципов существования всех сфер бытия русского общества в одновременно страшном и смешном мезальянсе и в преодолении страха смехом, то Островский менее сатиричен и более ироничен. Своим финалом Островский намечает социальную реконструкцию быта и личности Бальзаминова в индивидуальном случае, но типизация осуществляется островским на уровне сна и мечты, и в этом смысле, если гоголевский финал - сатиричен, то финал Островского - ироничен.

С другой стороны, мотив жениха позволяет Островскому, так же как и Гоголю, вскрыть социальные язвы общества в их глубинной мотивировке: болезнь пустоты души порождает смешение нравственных идеалов, зацикленность на самом себе и, как следствие этого, разрушение нормального функционирования социума. Мотив жениха актуализирует перевернутость мира, где, согласно нормальному, дневному сознанию, все действие комедии является абсурдом: женская красота определяется ее состоянием, видимо, все деловые связи в жизни человека решаются не по способностям, а по родственным связям (как для Бальзаминова после свадьбы). Кроме того, жених, олицетворяющий активное мужское начало, уподобляется худшему варианту женского поведения, что символизирует бесплодность всей жизни русского общества, пока не изжита болезнь мертвых душ.

§ 3. Отражение мира зарождающейся русской буржуазии в образе жениха в пьесе А.Н. Островского и Н.Я. Соловьева

«Женитьба Белугина».

«Женитьба Белугина», написанная А.Н. Островским в сотрудничестве с Н.Я. Соловьевым в 1878 году, по существу является комедией, во многом отличной от «свадебных» пьес Гоголя («Женитьба») и Островского («Женитьбы Бальзаминова»). Это отличие обусловлено, во-первых, новым социально-общественным контекстом: с одной стороны, в 80-е годы 19 века актуализируется буржуазия, а с другой, - меняется мировоззренческий фон русского общества. Во-вторых, в «Женитьбе Белугина» главный герой, жених Белугин, представитель буржуазии, является во многом более выгодным типажом в отличие от Подколесина и Бальзаминова. В-третьих, большая часть комедии повествует о жизни четы Белугиных после свадьбы. И в-четвертых, по жанру пьеса «Женитьба Белугина» приближается более к мелодраме, нежели к комедии.

Мотив жениха в этой пьесе получает уже несколько иную смысловую нагрузку: естественно, что в качестве жениха выступает сам Белугин, однако его оппозицию составляет возможный жених, по существу любовь Елены, Агишин. Оба героя зеркально отражают не столько друг друга, сколько социальную проблематику русского общества 19 века. Рассмотрим функционирование мотива жениха в этом произведении.

Белугин Андрей Гаврилыч, молодой человек 27 лет, сын богатого купца, фабриканта, занимается делами отца, имеет собственный оборот. Автор дает такую характеристику его матери: «Настасья Петровна, жена его, полная женщина; одевается по-русски; темно-шелковое платье, большой шелковый платок, голова повязана» [32, т. 3, с. 340]. Также автор намеренно противопоставляет место жительство Белугина и его семьи: Белугин живет постоянно в Москве, отец же его живет постоянно на фабрике, верстах в 60 от Москвы, изредка приезжает к сыну в Москву. Характеристика родителей Белугина дает нам понять, что они представляют собой традиционную патриархальную крепкую семью, сын же их, видимо, многое взял от семейных традиций. Так, например, из контекста пьесы видно, что он умеет вести дела, поэтому, видимо, в деловых вопросах отец полагается на него. С другой стороны, автор не случайно еще в ремарках обращает наше внимание на то, что Белугин живет в Москве, одевается современно, но с некоторым оттенком франтовства. Кроме того, то, что он пошел поперек воли родителей в выборе невесты, характеризует его как представителя уже нового социального класса буржуазии:

Андрей. Я вам завсегда покорялся и завсегда буду покоряться, а это не такое дело-с: это дело сердечное. Если у вас есть власть приказать моему сердцу разлюбить, так я сам прошу вас, прикажите!.. Коли оно вас послушает, я очень буду рад.

Гаврила Пантелеич. Будь над ним господне и наше благословение!.. Пущай по крайности, коли он будет после плакаться, так на себя, а не на нас!.. Давай икону!.. [32, т. 3, с. 340]

К тому же об этом свидетельствует сцена обеспечения Белугиным приданым своей избранницы Елены:

Елена. Ну, что вам надо?

Андрей. Дело есть спешное; я вчера забыл-с.

Ставит шляпу на стол. Нина Александровна с любопытством заглядывает в неё.

Может, деньги нужны-с?..

Нина Александровна подходит к нему, он даёт ей две сторублёвые ассигнации.

И, пожалуйста, не жалейте-с... Если ещё что понадобится, так только одно слово! [32, т. 3, с. 349]

<...>

Нина Александровна. А!.. Какой он милый!.. (Андрею) Напрасно вы беспокоитесь; но все-таки это не лишнее, и я вам очень благодарна. Какой он милый, Лена!.. (Уходит, заглянув еще в шляпу). [32, т. 3, с. 350]

 <...>

Андрей. Нет, как уходить-с! (Вынимает бумажник и достает из него билеты.) Это вот вам, Елена Васильевна, приданое-с, чтобы не сказали... (Подает билеты Елене). [32, т. 3, с. 350]

В этой сцене мы видим, что Белугин фактически подкупает и Елену, и ее мать, особенно явно это выглядит на фоне сомнений Елены по поводу того, стоит ли ей выходить замуж за Белугина или нет. Думается, что Белугин это сделал без всякого стыда (как и без всякого стыда приняли деньги Елена и ее мать) и вполне искренне. Когда Белугин приходит с деньгами, то он чувствует себя уже хозяином положения, поэтому он не стесняется своей невесты и, видимо, не стесняет уже ее. Их словесная шутливая перебранка была организована с целью сохранить видимость хотя бы каких-то приличий: