Своеобразие осмысления библейской проблемы борьбы добра со злом в творчестве Леонида Андреева

Накануне Революции 1905 г. в творчестве Андреева нарастают бунтарские мотивы. Андреев вновь возвращается к проблеме борьбы света и тьмы в повести «Жизнь Василия Фивейского». Толчком к написанию рассказа был разговор с Горьким, который сообщил о содержании рукописи священника А.И. Аполлова, отказавшегося от церковного сана под влиянием учения Л. Толстого. Читать саму рукопись Андреев принципиально не стал, но сама история попа - бунтаря настолько заинтересовала его, что, как писал сам Горький, «… он говорил вполголоса: «Я напишу о попе, увидишь! Это, брат, я хорошо напишу! « И, грозя пальцем кому-то, крепко потирая висок, улыбался: «Завтра я еду домой и - начинаю! Даже первая фраза есть: « Среди людей он был одинок, ибо соприкасался великой тайне... «

На другой день он уехал в Москву, а через неделю - не более писал мне, что работает над попом, и работа идет легко, «как на лыжах... « Горький М. Литературные портреты. - М., изд-во «Художественная литература», 2001 г, с. 89..

Вторым (после рукописи Аполлова) источником для рассказа является библейская Книга Иова. Отсюда стилизация под библейскую манеру, приподнятый тон рассказа и его символическая многозначительность. Сюжет повести построен на оригинальном сочетании библейской легенды и некоторых житий. Но не только сюжет и стиль заимствует Андреев из Библии. В Легенде об Иове - одной из самых поэтических и драматичных во всем Ветхом Завете - с необычайной остротой поставлены философски - этические вопросы о добре и зле, свете и тьме, о цели человеческого бытия, о влиянии добрых и злых сил на человека и его жизнь, и многие другие. Не случайно именно к этому источнику часто обращались писатели, бравшиеся за разрешение общих философских вопросов духовной жизни. Леонид Андреев по-своему переосмысливает эти проблемы. У него библейская легенда наполнена богоборческим пафосом, в то время как, например, у Ф.М. Достоевского в «Братьях Карамазовых» эта же легенда символизирует непоколебимую веру в Бога. «Жизнь Василия Фивейского» дышит стихией бунта и мятежа, - это дерзостная попытка поколебать самые основы любой религии - веру в чудо, в промысел божий, в благое провидение. В отличие от «Стены» и «Бездны», «Жизнь Василия Фивейского» именно символическое произведение, которое невозможно буквально расшифровать и которое надо принимать эмоционально, через общее настроение бунтарства, отчаяния, пессимизма. В то же время перекличка с книгой Иова вынуждает к рациональному прочтению рассказа как новой попытки предъявить счет Богу: «Зачем дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком? «.

В интерпретации Андреева борьба добра со злом рассматривается на уровне одного человека - отца Василия. Доброго, светлого в жизни Василия Фивейского было очень немного. Цепь роковых событий окрасила судьбу отца Василия в темные и мрачные тона: одна беда следовала за другой. Но, скорее всего, не смирение, а чудовищная гордыня дала ему силы пережить все несчастья: смерть сына, рождение второго сына-идиота, пьянство жены и ее ужасная гибель в пожаре, в котором сгорел и весь дом…Священник, «скрипнув зубами» громко повторяет: «Я - верю». Он остается один с больным сыном, каждая служба в церкви кажется ему казнью - но и сейчас он непоколебим. Неимоверным усилием воли герой отбрасывает даже свою возмущенную гордость, когда не с вызовом, как в первый раз, а униженно повторяет «Верую! «. Он как бы принимает правила игры, предложенной ему Богом, и вступает с ним в своего рода соглашение, суть которого в том, что все испытания о. Василия связаны с тем, что он - избранный. Именно свою избранность и пытается доказать о. Василий на протяжении всей повести.

Все больше о. Василий погружается в себя, продолжает грезить и не понимает смысла «странно-пустого» хохота идиота. Серая зимняя ночь, заглядывая в окно, где видит о. Василия и его сына, говорит: «Их двое» - двое безумных. Автор позволяет герою подняться на самую вершину страдания и самоотречения, чтобы потом сбросить его оттуда. Это происходит в тот момент, когда о. Василий решился потребовать у Бога подтверждения своей избранности - воскрешения мертвого. Силой своей исступленной веры он пытается воскресить погибшего в песчаном карьере батрака Семена Мосягина. Но чуда не происходит. Отец Василий потрясен: «Так зачем же я верил? Так зачем же ты дал мне любовь к людям и жалость? Так зачем же всю жизнь мою ты держал меня в плену, в рабстве, в оковах? «. Обманута, растоптана вера, оказавшаяся бессильной свести небо на землю. Бог - воплощение самого добра, подвел его, реальный мир, на самом деле, страшен и зловещ, в нем властвуют не добрые силы, а нечто зловещее и роковое. Добро и зло снова меняются местами. Социальные гримасы и аномалии предстают в своей гротескно-фантастической форме, напоминая о том, как велики силы зла и как духовно крепок должен быть человек в противоборстве с ними.

Кризис религиозного сознания сопровождается сценой ужасающей грозы. Герою кажется, что мир рушится, что сейчас Бог решил покарать его, и ужасающий гром - это его хохот. Небо раскололось, изливая на землю потоки воды, сама природа взбунтовалась. Не видящий ничего вокруг, растерянный, герой выбегает из церкви и бежит по направлению к единственной светлой полосе на горизонте. Но не суждено ему добежать до нее. Доведенный до отчаяния, на грани безумия, о. Василий падает на дорогу и умирает. Повесть завершается катастрофой: утрачена вера, погибает герой, но в самой пластике этого мига, запечатленного художником, таится идея прорыва: «даже мертвый, в своей позе он сохранил стремительность бега». Трагедия этого героя - это трагедия измученного «проклятыми вопросами» человеческого разума, попытка приблизиться к Богу, которая оказывается падением в бездну.

Андреева по праву считают мастером психологического рисунка. «Жизнь Василия Фивейского» - одна из лучших его психологических вещей. Естественно, что автора больше всего занимает внутренний мир о. Василия. Как же он его отображает? Психологический метод Андреева отличается от метода Л. Толстого, объясняющего и договаривающего за героя его мысли и чувства, как осознанные самим героем, так и гнездящиеся в подсознании, неуловимые, струящиеся… Андреев идет иным путем. Не воссоздавая последовательного развития психологического процесса, как это делали Толстой и Достоевский, он останавливается на описании внутреннего состояния героя в переломные, качественно отличные от прежних, моменты его духовной жизни, и дает авторскую результативную характеристику.

Мятежная повесть Андреева, с такой силой замахнувшегося на вековые «святыни», была воспринята обществом как произведение, предвещающее революцию. Дух возмущения и протеста, клокочущий в повести Л. Андреева, радостно отозвался в сердцах тех, кто жаждал революционной бури. Однако в «Жизни Василия Фивейского» ощущаются и чувства недоумения и неудовлетворенности.Л. Андреев изображает человека игрушкой злых и бессмысленных сил, непонятных, враждебных, непреодолимых. «Над всей жизнью Василия Фивейского, - пишет Л. Андреев, - тяготел суровый и загадочный рок». Однако не следует рассматривать позицию автора как пессимистически-безысходную. Повесть носит жизнеутверждающий характер и, внимательно присмотревшись к ней, мы увидим, что вся она - клич к разумной осмысленной борьбе, к которой зовет писатель сквозь символы и туманы своего замечательного произведения.

Рассказ вызвал очень большой резонанс в критике. Особенно нападала на автора церковная печать, усмотревшая в рассказе апофеоз гордыни. Зато «Жизнь Василия Фивейского», в отличие от многих вещей Андреева, была тепло принята символистами, которые писали, что местами рассказ возвышается до символа. Высоко оценил рассказ и В. Брюсов. В то же время он вызвал сомнения у Короленко, критиковавшего автора за фатализм, пессимизм, неверие в разум и общее благо.

Так или иначе, «Жизнь Василия Фивейского» - одно из наиболее загадочных произведений Андреева, настоящая находка для любителей интеллектуального чтения.

2.4 Иуда - мученик или герой? Новая трактовка образа предателя в повести «Иуда Искариот»