Особенности идиостиля И.А. Крылова как баснописца

В баснях не всегда можно однозначно определить, в каком из указанных значений употребляется номинация кумушка, в силу того, что герои басни - вымышленные антропоморфные персонажи, реальную степень семейного родства между которыми установить невозможно. Однако если рассматривать номинацию кумушка во втором значении (склонная к сплетням, пересудам женщина), то можно предположить, что использование в басне стилистически маркированной лексемы с семантикой «женщина, которая много говорит» является одним из способов стилизации в поэтическом языке простонародной разговорной речи.

Наряду c лексикой семейного родства баснописцем часто используются лексемы, представляющие собой наименования социальных ролей: стилистически нейтральные сосед, соседка, друг, друзья и производные от них стилистически маркированные соседушка (разг., уменьшит.-ласк.), дружище (разг. фам.). При этом стилистически маркированная лексика относится к разным пластам разговорной лексики. Особенностью авторского стиля Крылова является употребление лексемы сосед и производных от нее. Методом количественного анализа было установлено, что лексема сосед и ее производные употребляются в баснях Крылова 46 раз.

При том, что общее количество басен - 198 единиц, такая частотность употребления представляется достаточно высокой, поэтому лексемы сосед и производные от нее можно считать характерной особенностью авторского стиля.

Лексема сосед является многозначной и имеет следующие значения: 1. Человек, проживающий вблизи, рядом с кем-нибудь. 2. Тот, кто занимает ближайшее к кому-нибудь место. 3. чаще мн. Страна, государство, смежные с чем-нибудь, расположенные поблизости; население их. У Крылова это слово используется преимущественно в первом значении.

К Крестьянину вползла Змея

И говорит: «Сосед! начнем жить дружно!..» («Крестьянин и Змея»)

«Соседка, слышала ль ты добрую молву?» -

Вбежавши, Крысе Мышь сказала («Мышь и Крыса»).

Помимо этого, слово сосед в значении «человек, проживающий вблизи, рядом с кем-нибудь» имеет пресуппозицию «двое или более человек, которые проживают рядом», что подразумевает «общность сосуществования». Чувство принадлежности к определенному сообществу, чувство коллективизма является характерной чертой русского человека. Эта черта обусловлена общинным укладом жизни русского народа на протяжении многих веков, а также православной верой, принятой после крещения Руси, которая провозглашает идею братства. Идея коллективизма нашла свое отражение и в народных пословицах и поговорках, таких, как «Один в поле не воин», «Лучше жить в тесноте, чем в лихоте (в обиде)», «Доброе братство дороже всякого богатства», «В тесноте люди песни поют, на просторе волки воют». Таким образом, коллективизм как одна из основных черт русской ментальности, отразившаяся в устном народном творчестве, является элементом русской языковой картины мира. Тогда лексема сосед, семантика которой входит в понятие коллективизма, является элементом индивидуальной авторской картины мира, которая в свою очередь основывается на понятии народности.

Большое внимание в своих баснях Крылов уделяет номинации персонажей. Для индивидуального авторского стиля Крылова характерна двойственная номинация персонажей с использованием приложения. В баснях Крылова встречаем такие наименования персонажей, как Лев-старик, Лев-отец, Васька-кот, Лиса-кума, царь-птица, невеста-девушка, злодейка- западня, злодеи-пауки, бедняжка-нищенький. Номинация персонажей при помощи конструкций «имя собственное + приложение» и «приложение + определяемое слово, выраженное нарицательным существительным», является характерной особенностью русского фольклора (ср.: Иван-царевич, Иванушка-дурачок, Царевна-лягушка, Жар-птица) и используется баснописцем как национальный русский элемент эпического жанра.

Близость басен Крылова к русскому фольклору просматривается не только на уровне лексических единиц, но и в сюжетной линии басен. Русские пословицы как квинтэссенция народной мудрости положены в основу многих басен И.А. Крылова: пословица «Скупой богач беднее нищего» положена в основу басни «Бедный Богач», «Что посеешь, то и пожнешь» - в основу басни «Волк и Кот», «Змею обойдешь, а от клеветы не уйдешь» - основа басни «Клеветник и Змея», «В могилу смотрит, а над копейкой дрожит» - в основе басни «Скупой». Как известно, произведение в жанре басни предполагает создание сюжета на основе жизненной мудрости и практического опыта народа. Используя в качестве основы для сюжетной линии басни русские народные пословицы, являющиеся воплощением народной мудрости, Крылов «оживляет» в баснях наиболее актуальные для русского народа сюжеты и тем самым, в отличие от своих предшественников-баснописцев, создававших произведения на основе античных сюжетов, создает истинно русскую басню.

Проявление народности басен Крылова можно отметить в баснях, написанных на традиционные сюжеты, действующим лицом в которых является вол. Особенностью авторского идиостиля является замена номинации персонажа из оригинальной басни на номинацию, более точно передающую суть авторского замысла, при сохранении сюжета и действующих лиц. Вол как персонаж басни встречается не часто, однако употребление именно этой лексемы для номинации персонажа весьма примечательно. Так, в основе басни «Лягушка и Вол» лежит басня Лафонтена «Лягушка, хотевшая сравняться с быком», сюжет которой заимствован из античной басни Федра «Лопнувшая лягушка и бык». В баснях предшественников используется номинация бык, однако «бык» в русской языковой картине мира - символ непокорства, упрямства, ярости. (ср.: русская пословица «Мужик богатый - что бык рогатый»; «вол» же, наоборот, - символ покорности, простодушия, наивности или даже глупости (ср.: русские пословицы «Вола в гости зовут не мёд пить, а воду возить»; «Голова как у вола, а все вишь мала»).

Таким образом, можно предположить, что замена Крыловым лексемы бык на лексему вол не является случайной и произведена с целью подчеркнуть значение данной лексемы, которое проявляется в контексте русской языковой картины мира. Тем самым введение лексемы вол придает басне народный колорит и выполняет функцию элемента русской языковой картины мира.

Другое употребление лексемы вол встречается в басне «Мор зверей», сюжет которой заимствован из басен Лафонтена. В этой басне происходит замена персонажа (осел из оригинальной басни у Крылова заменяется волом), однако на сюжетную линию эта смена не влияет. Но замена осла, в русской языковой картине мира воспринимаемого как глупое и упрямое животное, на наивного и простодушного вола в контексте сюжетной линии басни приобретает еще более тонкий семантический оттенок.

Таким образом, в обоих случаях замена оригинальных номинаций персонажей на номинацию вол вовсе не случайна и является еще одним элементом народного языка, значение которого возможно установить только при помощи семантического и культурологического анализа.

Стремление баснописца к сближению языка басни с языком простого народа находит отражение в использовании разговорных форм русской речи. Особенностью идиостиля Крылова является частотное употребление уменьшительно-ласкательной лексики (лужок, уголок, домок, раёк, липки, лошадушки), которую автор использует в качестве экспрессивно- эмоционального элемента стиля народной речи.

Достали нот, баса, альта, две скрипки И сели на лужок под липки, -- Пленять своим искусством свет («Квартет»);

«Нашла там тинистый в лощинке уголок

И завела домок

Под кустиком, в тени, меж травки, как раёк («Лягушка и Юпитер»);

«Меж тем лошадушки, шаг за шаг, понемногу Втащилися на ровную дорогу («Муха и Дорожные»).

Уменьшительно-ласкательная лексика является характерной чертой фольклорного языка русского народа, многочисленные примеры чего находим в устном народном творчестве (ср.: русские пословицы «На чужой сторонушке рад своей воронушке», «Дай с ноготок, запросит с локоток», «Дал Бог роток, даст и кусок»; «Голодному кусок за целый ломоток»).

Использование уменьшительно-ласкательной лексики позволяет передать экспрессию повествования при помощи способа оформления эмоции, свойственного устной разговорной речи, а именно при помощи введения в текст стилистически маркированных лексических единиц. Посредством уменьшительно-ласкательной лексики, используемой для номинации персонажей, передается и авторское отношение (в основном, симпатия или сочувствие) к своим персонажам: Бедняжка-нищенький, Овечки, Квакушка, Кукушечка, Лисанька (авторское написание), Скворушка, Соловушка. Например.

Мой милый Скворушка, ну что за прибыль в том? («Скворец»)

Вся слава Лисаньке и честь! («Лиса-строитель»).

Особенностью индивидуального авторского стиля является неоднократное использование уменьшительно-ласкательных номинаций, образованных от лексемы медведь. Медведь - один из наиболее часто встречающихся образов басен Крылова. В баснях «Квартет», «Зеркало и обезьяна», «Медведь в сетях», «Медведь у пчел», «Трудолюбивый Медведь», «Пустынник и Медведь», где «медведь» - антропоморфное существо, являющееся одним из основных действующих лиц, в качестве вторичных номинаций персонажа автор использует уменьшительно-ласкательные формы Миша, Мишка, Мишенька, которые характеризуют авторскую позицию как положительное отношение и симпатию к скрытым за ними образам.

Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится И Мишенькой не может нахвалиться. («Пустынник и Медведь»)

Орешника, березняка и вязу

Мой Мишка погубил несметное число,

А не дается ремесло («Трудолюбивый Медведь»)

Таким образом, лексические единицы с уменьшительно-ласкательным значением в баснях Крылова выполняют функцию стилизации оформления мысли под устное экспрессивно-эмоциональное повествование, а также используются для выражения авторской позиции по отношению к называемым объектам или объектам, которые характеризуются этими лексемами.

Особенностью басенного языка Крылова является и многократное употребление лексемы грех и производных от нее. Концепт грех является одним из ключевых концептов русской языковой картины мира: это объясняется тем, что в основе русской культуры лежит православное мировоззрение, которое обусловливает специфику отношения русских людей к миру. В текстах басен Крылова лексема грех употребляется 29 раз, еще 7 раз баснописцем используются производные от нее слова с чередованием х/ш в корне, при этом тема греха поднимается в 22 баснях из 198.

Лексема грех в «Толковом словаре» Ушакова определяется как 1. Нарушение религиозно-нравственных предписаний (рел.); 2. перен. Предосудительный поступок, преступление; 3. в знач. сказуемого с инф. То же, что грешно (разг.). Это основные значения лексемы грех, однако стоит отметить, что в понимании русского человека лексема грех имеет множество смысловых оттенков. Л.Г. Пановой предложена следующая классификация оттенков смысла концепта грех: грех как действие; грех как состояние в результате действия; многократное совершение греха (грешник, грешен); грех и идея наказания (по грехам нашим; за грехи наши); грех и идея покаяния; грех как родовое понятие; грех как интерпретация/ квалификация действий; кто без греха? В соответствии с предложенной классификацией лексема грех в контексте басен Крылова выступает в смысловых значениях «грех как интерпретация действий», «грех и идея наказания», «кто без греха?» Например: «грех как интерпретация действий»:

«На бога грех роптать, и что ж за чудо? Работою завален я всегда…» («Откупщик и Сапожник»)

«грех и идея наказания»:

«О други! - начал Лев, - по множеству грехов

Попали мы под страшный гнев богов»

(«Мор зверей»);

Неблагодарности не побоясь греха, Ее зарезал он. И что же? В воздаянье Он вынул из нее простые потроха. («Скупой и Курица»).

Примечательно, что употребление лексемы грех со смысловым оттенком «кто без греха?» является характерной особенностью так называемого «народного христианства», признаком которого является десакрализация понятия «грех», заключающаяся в его переосмыслении народом и отождествлении с понятиями «недостаток, слабость, ошибка». Примеры такого переосмысления нашли отражение в устном народном творчестве: «Один Бог без греха»; «Без греха веку не изживешь, без стыда рожи не износишь»; «Грех да беда на кого не живет»; «От запада до востока нет человека без порока».

Народное переосмысление понятия «грех» не могло быть не использовано Крыловым, поэтому в его баснях находим следующие примеры:

У кошек, как у нас (кто этого не знает?), Не без греха в надсмотрщиках бывает («Хозяин и Мыши»);

Овечек бедненьких - за что? - совсем безвинно Дирал бесчинно;

А иногда, - кто без греха? -- Случалось, драл и пастуха» («Мор зверей»).

Таким образом, использование Крыловым лексемы грех в баснях характеризуется ее употреблением в значениях со смысловыми оттенками, передающими идеи русской языковой и религиозной картины мира и, в том числе, отражающими отношение народа к традиционным религиозным представлениям.

Еще одна особенность индивидуального авторского стиля И.А. Крылова состоит в использовании им в текстах басен фразеологизмов и фразеологических оборотов, которые гармонично входят в текст басен. Фразеологизация языка является характерной чертой речи простого народа, для которого использование метких устойчивых выражений является основной возможностью эмоциональной передачи речи. В баснях Крылова встречаем заимствованные из народной речи разговорные выражения ума не приложу, по уши, разинуть рот, нести дичь, уши вянут, души не чаять:

«Давно ль с Москвы?» - «Вчерась». - «А я так близ недели. Что, брат Пахомушка, ума не приложу…»

(«Два извозчика»)

В помоях по уши досыта накупалась («Свинья»)

Все только слушают его, разинув рот; Хоть он такую дичь несет,

Что уши вянут

(«Мешок»)

«На счастье грех роптать, - Жужутка отвечает, - Мой господин во мне души не чает»

(«Две собаки»).

Также Крылов использует в баснях устаревшие разговорные выражения, активно употреблявшиеся во времена баснописца, но в настоящее время вышедшие из повседневного лексикона. Так, например, в основе названия басни «Слон в случае» лежит ныне устаревший фразеологизм попасть в случай. Попасть в случай - разг. устар. Оказаться удачливым вследствие расположения, покровительства какого-либо влиятельного лица.

Использование фразеологических оборотов придает басням живость и красочность народной речи. И, таким образом, идиоматичность как характерная черта устной речи, используемая в разговоре для емкой передачи экспрессивного высказывания, применяется Крыловым в тексте басен как элемент русской культуры, выражающий народный колорит повествования.

Интересно, что И.А. Крылов не только использовал идиоматические выражения из разговорной речи, но и по их модели создавал свои, которые настолько соответствовали народному стилю, что полностью слились с ним и «ушли в народ». В результате по прошествии многих лет придуманные Крыловым такие выражения, как рыльце в пуху (из басни «Лисица и Сурок»), как белка в колесе (из басни «Белка»), мартышкин труд (из басни «Обезьяна»), кто в лес, кто по дрова (из басни «Музыканты») и многие другие, часто воспринимаются как народные.

Стилистическим маркером разговорного стиля, к которому всячески стремится баснописец, является разговорно-обиходная лексика, активно используемая баснописцем.

В баснях Крылов стремится уйти от абстрактного повествования и для приближения басенных сюжетов к реалиям народной жизни прибегает к использованию конкретно-бытовой лексики, называющей предметы быта простого человека (например, соха, плуг, топор, подойник, стойло). Приведем примеры:

«Да, я не взрыл за недосугом; Я все читал

И вычитал,

Чем лучше: заступом их взрыть, сохой иль плугом» («Огородник и Философ»);

Мужик, избу рубя, на свой Топор озлился («Крестьянин и Топор»);

Крестьянин, заводясь домком,

Купил на ярмарке подойник да корову («Крестьянин и Разбойник»);

А лошадь молодца, не ездя никуда, Прямехонько примчала в стойло

(«Рыцарь»).

Также Крылов использует и более грубую разговорно-обиходную лексику, которая, однако, во времена баснописца в силу невысокой грамотности и особенностей быта населения была общеупотребительной и воспринималась как более или менее стилистически нейтральная, в то время как книжная лексика, наоборот, была нехарактерна для языка и относилась скорее к «высокому штилю». Так, в баснях Крылова встречаем лексемы навозна куча, навоз, сор, помои:

Навозну кучу разрывая

Петух нашел Жемчужное зерно («Петух и Жемчужное зерно»);

Свинья на барский двор когда-то затесалась; Вокруг конюшен так и кухонь наслонялась; В сору, в навозе извалялась;

В помоях по уши досыта накупалась («Свинья»).

Использование разговорно-обиходной лексики в баснях позволяет Крылову избежать абстрактно-морализаторского характера повествования, свойственного некоторым его предшественникам-баснописцам, и создать жизненную реалистичность сюжетов, близкую и понятную простому народу.

Отдельным обширным пластом лексики, используемой баснописцем, является сниженная лексика. Сниженная лексика, как неотъемлемая черта разговорной речи простого народа, неоднократно использовалась в баснях предшественников Крылова: так, Сумароков в своих баснях использовал разговорные формы и обороты драла, срезала, толкнул, скотине рогатой. Например:

Хотя она с мышей подарков не брала,

Да только худо то, что кожи с них драла,

И срезала их с кону («Мыший суд»);

Толкнул какой-то льва рогами зверь: За то скотине всей рогатой Несчастие теперь

И ссылка платой («Заяц»)

Но употребление подобных слов в тексте басни не придавало изящества произведению, а наоборот, делало его более тяжеловесным и простым.

В разговорном стиле, присущем басням Крылова, отсутствует грубость языка, которая в той или иной мере присутствует в народной речи. Для передачи вульгарной окраски народного языка баснописец использует эмоционально-окрашенную сниженную лексику (олух, обжора, болван, треснуться, таскался, тащится, дошвырнуть, дерут, сперло, несутся, нахальный, сдуру, шатаясь, бесится и др.), однако контекст, в котором употребляется стилистически маркированная сниженная лексема, а также окружающие ее слова смягчают отрицательную окраску и создают «стилистический баланс».

Например, в басне «Фортуна и Нищий», которая начинается со строк:

С истёртою и ветхою сумой

Бедняжка-нищенький под оконьем таскался

И, жалуясь на жребий свой, Нередко удивлялся,

слово таскаться является стилистически маркированной лексемой, значение которой в «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова определяется как «Ходить, ездить куда-л., где-л. (обычно далеко или без желания, без надобности)» и имеет помету «неодобрительное». Однако в окружении этого слова Крылов использует также стилистически маркированные лексемы сума, бедняжка-нищенький, жребий, лексическое значение которых имеет противоположную коннотацию. Так, лексема бедняжка-нищенький имеет уменьшительно-ласкательную окраску, лексемы сума, жребий являются стилистически маркированными лексемами высокого стиля.

Таким образом, вводя в поэтический язык сниженные лексемы, которые являются неотъемлемым элементом разговорно-просторечного стиля, и используя их наравне с книжной лексикой, Крылов преследует цель посредством стилистического баланса сделать басни понятными и доступными широкому кругу читателей и в то же время сохранить поэтичность художественного повествования.

Вместе с тем басни И.А. Крылова насыщены лексикой высокого стиля. Использование высокой лексики в баснях позволяет Крылову, при всем его стремлении к народности языка, оставаться в рамках стиля поэзии современного ему XVIII века. Баснописцем используются такие стилистически маркированные лексемы высокого стиля, как кумир, други, вздор, враки, даровал, рек, роптал. Нейтральным лексическим единицам, таким, как молоко, молодая, золото, серебро, посредством применяемого баснописцем неполногласия придается стилистическая окраска высокого стиля, в результате чего значение этих лексических единиц приобретает коннотативный оттенок.

Младая Лань, своих лишась любезных чад,

Ещё сосцы млеком имея отягченны («Лань и Дервиш»)

За то, от головы до ног Обвешан и сребром и златом («Оракул»)

Таким образом, лексические единицы высокого стиля в баснях Крылова гармонично дополняют разговорную народную лексику, используемую баснописцем, и выполняют функцию связующего звена между басней и высокой поэзией, тем самым создавая стилевой баланс, являющийся отличительной чертой идиостиля Крылова.

В отдельную обширную группу используемой баснописцем высокой лексики можно выделить лексику античной литературы, употребление которой подчеркивает историческую связь басен Крылова с произведениями основоположников жанра басни Эзопа, Федра и других античных баснописцев. Несмотря на то, что к использованию античной лексики прибегали и его предшественники-баснописцы, нам кажется возможным рассматривать этот пласт лексики как особенность идиостиля Крылова. Такое мнение основано на сравнении лексики басен Крылова с лексикой его лирических произведений, жанровые традиции которых не диктуют столь четких условий отбора той или иной лексики. В текстах стихотворений Крылова находим имена и наименования персонажей античной мифологии Флора, Аврора, Адонис, Лаиса:

Как нежный полевой цветок, Которого лелеет Флора,

Румянит розова Аврора («К другу моему») Пускай вздыхает Адонис («К счастью»)

Он в Мессалинах скромность сыщет И встретит святость у Лаис

(«К счастью»)

Лирика как жанр не требует от поэта соответствия каким-то узким жанровым нормам и оставляет за автором право выбора направления, в котором он будет работать и которое, в свою очередь, уже определит те или иные творческие рамки. Басня же как жанр не предоставляет автору такой свободы. Основные сюжетные линии и формы изложения определены основоположниками жанра, баснописцу остается лишь по-своему рассказать историю. Античную лексику Иван Андреевич Крылов впервые использовал в своих лирических произведениях, что указывает на его намеренное обращение к ней. В баснях же Ивана Андреевича встречаем гораздо большее количество античных номинаций персонажей: Олимп, Зевс, Юпитер, Амфитрида, Парнас, Музы, Алкид, Алкмена, Феб, Оракул, Борей, аквилон, зефир. Стоит отметить, что начало работы Крылова в жанре басни совпало с его участием в кружке Оленина, интересы участников которого были направлены на изучение жанров классического античного искусства и литературы. Поэтому обращение к героям античности в баснях в какой-то мере может быть обусловлено участием Крылова в этом кружке.

Таким образом, использование античных персонажей в качестве героев басен, с одной стороны, сближает и «роднит» басню Крылова с классическими сюжетами этого жанра, но, с другой стороны, как бы принижает их значимость, так как у Крылова они фигурируют в комических и обличающих человеческие пороки сюжетах. Тем самым баснописец передает отношение простого народа к античным божествам, в результате чего лексемы, их обозначающие, приобретают коннотативный оттенок.

Примечательно неоднократное использование Крыловым в одной басне разных вариантов имени главного античного бога: Зевс (Зевес) и Юпитер. Смешение наименований можно встретить в баснях «Осел», «Безбожники», «Лягушки, просящие Царя», «Орел и Паук», «Цветы», «Богач и Поэт». Такая индивидуальная языковая особенность, проявляющаяся в подходе к выбору имен, вряд ли является случайной. Она, как и большинство используемых Крыловым языковых элементов, работает на его идиостиль и приближает язык басни к простонародной речи. Возможно, таким способом баснописец хотел отразить народное восприятие наименований античного божества и показать отношение к нему простого человека, не слишком разбирающегося в античной мифологии.

Таким образом, использование античной лексики в баснях выполняет функцию связующего звена между древней античной басней и басней как народно-поэтической формой русской мудрости, в которую преобразовался этот жанр в России.

Итак, основная особенность идиостиля Крылова на лексическом уровне - использование слов из лексикона простого народа. Достигает этого автор при помощи использования распространенных форм обращения, используемых в обществе; за счет использования наименований, образованных по форме фольклорных номинаций персонажей, характерных для русской языковой картины мира, а также при помощи употребления просторечных разговорных форм, таких, как уменьшительно-ласкательная и сниженная лексика. В то же время баснописец не отходит от стиля традиционной литературы того времени и использует стилистически маркированные лексемы, характерные для высокого слога. Гармоничное сочетание этих противоположных пластов лексики и формирует индивидуальный авторский стиль Крылова.

2.2 Стилистические особенности словообразовательных средств в баснях И.А. Крылова

Колорит и эмоциональная окрашенность речи передается в баснях при помощи стилистических ресурсов словообразования. В отличие от лексики, основная функция словообразовательных ресурсов - создание эмоциональной окраски речи.

Один из распространенных словообразовательных ресурсов - стилистическая синонимия аффиксов, которые, заменяя собой стилистически нейтральные аффиксы, привносят в значение слова различные стилистические и семантические оттенки. Так, например, уменьшительно- ласкательное значение имеют синонимичные суффиксы -ичк-, -еньк-, -иц-, - ёхоньк-, -ёшеньк- (ср.: сестра - сестричка - сестрица; белый - беленький - белёхонький - белёшенький), употребление которых характерно для разговорной речи. Вместе с тем, суффиксы -иц-, -ёхоньк-, -ёшеньк-, использование которых характерно для жанров устного народного творчества (ср.: Ой, вставала я ранёшенько / Умывалася белёшенько (русская народная песня); Моя девка умнёшенька, прядет тонёшенько, точит чистёшенько, белит белёшенько (русская пословица), придают слову дополнительную стилевую жанровую окраску.

В баснях И.А. Крылова уменьшительно-ласкательные суффиксы являются основным словообразовательным средством передачи разговорной речи. Колорит же народной речи передается при помощи суффиксов -ёхоньк- и -иц-, которые наиболее часто употребляются баснописцем.

Спокойно Пастухи барашка потрошат,

А псы смирнёхонько лежат («Волк и Пастухи»)

На ту беду Лиса близёхонько бежала («Ворона и Лисица»)

А лошадь молодца, не ездя никуда, Прямёхонько примчала в стойло. («Рыцарь»)

«Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица, При красоте такой и петь ты мастерица»

(«Ворона и Лисица»)

Послушай, - говорит другая ей Плотица, --

Не сдобровать тебе, сестрица

(«Плотичка»).

Являясь не самыми продуктивными в русском языке, аффиксы -ёхоньк- и -иц- обращают на себя внимание читателя и делают узнаваемым индивидуальный стиль Крылова.

Стоит обратить внимание, что в баснях Крылова стилизация стиха под народную речь происходит преимущественно при помощи уменьшительно-ласкательных суффиксов. Суффиксы же с увеличительно-неодобрительным значением, такие, как -ищ-, не менее характерные для простонародной речи, Крыловым, в отличие от его предшественников-баснописцев, практически не используются. Сумароков для стилизации языка своих басен неоднократно прибегал к использованию слов с аффиксом -ищ-, ср.:

Сказали дурище, внимая то, соседки:

«Какой плетешь ты вздор! Кур делают наседки». («Шалунья»)

Злодей, сатиру чтя, злодействие сугубит; Дурная бабища вить зеркала не любит. («Арап»)

Хемницер также использовал суффикс -ищ- для передачи оттенков смысла, ср.:

Не возик и не воз, возище то валит («Обоз»)

Таким образом, основывая свое мнение на сравнении с баснями предшественников Крылова, хотим предположить, что отсутствие увеличительно-неодобрительных аффиксов у Крылова также можно отнести к особенностям его индивидуального авторского стиля, которое позволяет воспринимать его басни не как едкие насмешки, а как по-доброму поучительные наставления.

То же самое, хотя и в меньшей степени, у Крылова касается и префиксов. Это связано с меньшим разнообразием приставок, придающих слову ту или иную стилевую окраску. Для басенного языка Крылова характерно использование префикса вз-, который является синонимичным нейтральной приставке за-, однако придает словам оттенок приподнятости и в то же время устарелости стиля. Ср.:

Бушует ветр, удвоил силы он,

Взревел - и вырвал с корнем вон («Дуб и Трость»)

Нет, вздумал странствовать один из них - лететь Увидеть, осмотреть

Диковинки земного круга

(«Два голубя»)

И на костер Вола взвалили. («Мор зверей»)

Элементы устаревших слов у Крылова используются для связи его творческих произведений с произведениями современной ему литературы XVIII-XIX веков, для которых устаревающие языковые единицы высокого стиля были обязательной нормой. Здесь же стоит отметить, что в басне как в поэтическом жанре предшественники Крылова в качестве элемента возвышенного стиля использовали приставку вос-, употребление которой придавало пафосности слогу. Ср.:

И хочет истребить нещадно до конца Пустых речей творца,

Который дерзостно героев воспевает. (А.П. Сумароков «Обезьяна-стихотворец») Воспела Вошь; но что?

Не ведает никто.

(А.П. Сумароков «Притча на несмысленных писцов»)

Крылов же практически полностью отказался от употребления этой приставки, используя вместо нее префиксы разговорного стиля или просто отказываясь от них. Так, у Крылова в баснях находим однокоренные по отношению к использованным у Сумарокова лексемам воспевает, воспела лексемы пропой, пел, которые являются стилистически нейтральными и придают понятную простоту слогу баснописца.

«Ну, что же? - продолжает Кошка, -

Пропой, дружок, хотя немножко».

Но наш певец не пел, а только что пищал. («Кошка и Соловей»)

Таким образом, отказ от использования стилистически маркированных языковых единиц свидетельствует о стремлении баснописца противостоять патетическому слогу салонной литературы и сделать литературный язык понятным более широкому кругу читателей.

Стилистическая синонимия префиксов в баснях Крылова выражается и в употреблении приставки при- в значении неполноты действия, которая используется на месте традиционно употребляемой стилистически нейтральной приставки за-:

Однако, наконец, не вечно ж драться -

И когти притупятся

(«Лев и Барс»)

Семантика неполноты действия добавляет значению слова оттенок размытости и неопределенности и придает повествованию стиль народной речи.

Вместо стилистически нейтральных замечено, замечал, заманчивы Крылов использует языковые единицы примечено, примечал, приманчивы, обладающие коннотативным значением. Ср.:

Да и примечено стократ («Щука и Кот»);

На свете чудеса рассеяны повсюду; Да не везде их всякий примечал («Лжец»);

Хвалы приманчивы, - как их не пожелать! («Обезьяна»).

Своеобразной приметой русского фольклора служит такое явление, как глагольная полипрефиксальность: «У гуслей ещё струночки призаржавели» (Мезень, № 210); «Что вы, девушки, ох, да призадумались» (Мезень, № 26). Появление полипрефиксальности в фольклорных текстах обусловлено рядом причин, а именно необходимостью уточнения семантического оттенка лексического значения слова, ритмомелодическим построением народно- поэтического творчества, требующего удлинения слов, которое и достигается при помощи употребления «дополнительных» префиксов, а также необходимостью особой передачи завершенности действия. Эта особенность фольклорного творчества была подмечена Крыловым, который неоднократно прибегал к использованию полипрефиксальности в своих баснях, например:

«А если б ростом я с теленка только был, То спеси бы со львов и барсов я посбил» («Осел»)

Так как бы, не тягча ни бедных, ни богатых, Мне шерсти пособрать,

Чтоб не на голых камнях спать («Лев»)

На ель Ворона взгромоздясь, Позавтракать было совсем уж собралась, Да позадумалась, а сыр во рту держала («Ворона и Лисица»).

Появление полипрефиксальности в баснях не обусловлено ни одной из вышеперечисленных причин и является лишь средством подражания народно-поэтическому творчеству.

Таким образом, основная функция аффиксов в баснях Крылова - создание дополнительной народно-поэтической и разговорной окраски басенного языка посредством употребления стилистико-функциональных словообразовательных единиц.

Другой обширный пласт словообразовательных стилевых ресурсов представляют префиксы и суффиксы субъективной оценки. Экспрессивно- эмоциональная аффиксация в тексте служит для передачи авторского отношения к тем или иным объектам повествования и является характерной чертой устно-разговорной речи.

Суффиксы субъективной оценки можно разделить на две категории: уменьшительные и увеличительные.

Крылов в баснях чаще всего использует уменьшительные суффиксы с дополнительным оттенком ласкательности, шутливости и иронии. Наиболее часто баснописцем употребляется уменьшительно-ласкательный суффикс существительных -ушк-:

Давно, Полканушка, мне больно самому («Собачья дружба»);

Оставь, старинушка, свои работы («Старик и трое молодых»);

Меж тем лошадушки, шаг за шаг, понемногу («Муха и Дорожные»);

А Скворушка завистлив был, к несчастью («Скворец»).

Как видно из приведенных примеров, суффикс -ушк-, основное значение которого состоит в передачи авторского чувства, а именно симпатии, к называемому объекту, используется Крыловым преимущественно в словах, называющих или обозначающих действующих лиц басни, и служит для выражения авторской позиции по отношению к героям. В то же время суффикс -ушк- является одной из характерных особенностей устной народной речи, подтверждение чему находим в народном творчестве (ср.: русские пословицы «Дружка на дружку, а все на Петрушку»; «Повесил головушку на праву сторонушку»; «У Фомушки денежки - Фомушка Фома, у Фомушки ни денежки - Фомка Фома»; «Кому свекровь свекровушка, а кому и свекровища»).

Префикс пре-, добавляющий словам эмоционально-экспрессивные оттенки, в русском языке чаще всего используются в сочетании с другими способами словообразования, такими, как суффиксация и словосложение (ср.: большой-пребольшой, добрый-предобрый, прехорошенький), и характерен для устного народного творчества (ср.: «Выросла репка сладка, крепка, большая-пребольшая» (Из русской народной сказки «Репка» в переложении А.Н. Толстого), однако у Крылова префикс пре- наиболее часто употребляется в качестве самостоятельного словообразовательного средства, что является характерной особенностью его басенного языка. Примеры:

И стал Осел скотиной превеликой

(«Осел»)

Предлинной хворостиной

Мужик гусей гнал в город продавать («Гуси»)

Начальник их был нраву прекрутого

(«Напраслина»)

За то, от головы до ног Обвешан и сребром, и златом, Стоял в наряде пребогатом. («Оракул»)

Стилистические ресурсы словообразования, используемые И.А. Крыловым в баснях, в большинстве своем имеют положительное значение и придают словам, в образовании которых они участвуют, положительную коннотацию. Однако жанр басни по своей сути подразумевает наличие в сюжете объекта высмеивания, авторское отношение к которому передается посредством иронии. Для таких целей Крылов употребляет суффикс субъективной оценки -ишк-, который придает словам оттенок пренебрежительности, презрительности и иронии. Ср.:

Ну, что, брат, каково делишки, Клим, идут? («Откупщик и Сапожник»)

Да, правду говорить, я и тому дивился, Что огородишко твой кое-как идет. («Огородник и Философ»)

«Какой ты злой, Гребнишка!» -

Кричит мальчишка («Гребень»)

У Климыча-судьи часишки вор стянул, И он кричит на вора: караул!

(«Волк и Мышонок»)

Таким образом, словообразовательные стилистические ресурсы играют не последнюю роль в формировании авторского стиля баснописца. Особенность идиостиля И.А. Крылова, наиболее ярко выраженная на уровне словообразования, - использование аффиксов, придающих положительную, в некоторых случаях с оттенком иронии, коннотацию образуемым ими словам. Еще одна языковая особенность, выраженная на уровне словообразования, - создаие смыслового оттенка преуменьшения, которое достигается при помощи префиксации и суффиксации. Указанные выше характерные черты языка Крылова дополнительно подчеркиваются отсутствием увеличительно- неодобрительных аффиксов в текстах басен. Стилизация же басенного языка под просторечный язык достигается при помощи использования непродуктивных суффиксов, имеющих стилевую жанровую принадлежность.

2.3 Стилистические особенности морфологических форм в баснях И.А. Крылова

Стилистические ресурсы морфологии, так же, как и единицы других уровней, играют важную роль в формировании индивидуального авторского стиля И.А. Крылова. Морфологические средства, в отличие от лексических средств и средств словообразования, в меньшей степени используются для создания экспрессивно-эмоциональных оттенков, основная функция, возложенная на них, - создание стилевой окраски посредством употребления стилистически маркированных форм того или иного слова на месте стилистически нейтрального синонима.

Также стоит отметить, что морфологические формы, в отличие от лексических и словообразовательных единиц, являются общеупотребительными для всех стилей, жанров и форм речи. Функционально-стилистическая специализация в морфологии тоже имеет место и выражается, в частотности, в употреблении тех или иных форм в определенном функциональном стиле и в принадлежности значений определенных форм конкретному функциональному стилю.

Особенностью индивидуального стиля Крылова является точное и красочное описание происходящих по сюжету басни действий простыми и понятными широкому кругу людей словами.

Басням И.А. Крылова присущи динамичное развитие сюжета и быстрая смена действий, в связи с чем язык басен насыщен всевозможными глаголами, глагольными конструкциями и отглагольными формами. Ср.:

Закинет уду, глаз не сводит с поплавка; Вот, думает взяла!

В нем сердце встрепенется,

Взмахнет он удой: глядь - крючок без червяка; Плутовка, кажется, над рыбаком смеется, Сорвет приманку, увернется

И, хоть ты что, обманет рыбака. («Плотичка»)

Или:

Вертит Очками так и сяк:

То к темю их прижмет, то их на хвост нанижет, То их понюхает, то их полижет;

Очки не действуют никак. («Мартышка и Очки»)

По мнению В.В. Виноградова, который писал, что «реалистические тенденции в литературе требуют определенного уровня развития языка - и общенационального, и языка самой художественной литературы», И.А. Крылов объединил общенациональный русский язык, перемешав в своих баснях языковые единицы разных функциональных стилей, а следовательно, и принадлежащие словарному запасу разных слоев общества. Тем самым он создал поэтический язык, благодаря чему стала возможной красочная передача динамичных реалистических сюжетов посредством басни.

Стремление Крылова к созданию колорита народной речи, элементы которой были ранее выявлены на лексическом и словообразовательном уровнях, находят отражение и на морфологическом уровне. Так, Крылову присуще неоднократное употребление глаголов в форме давнопрошедшего времени с дополнительным значением продолжительности или повторяемости. В современном русском языке эта форма глагола является малопродуктивной, по своей семантике принадлежит разговорному стилю и имеет оттенок устарелости. Во времена же Крылова, в начале XIX века, формы глаголов давнопрошедшего времени были очень продуктивными и широко использовались в разговорной речи, отражение чего находим в устном народном творчестве (ср.: русские пословицы «Видали мы, слыхали мы, и сами едали, и других кармливали»; «И мы видывали, да и не завидовали»; «Что за горе, коли у реки без хлеба не сиживал»; «Слыхивали мы вести, про шесты и насести»). Востоков указывал, что формы давнопрошедшего времени употребляются, когда говорят «о многократном действии, происходившем давно... и притом в неопределенное время». В баснях Крылова встречаем глаголы давнопрошедшего времени в следующих контекстах:

Какой-де откупщик и самый тороватый Не давывал секретарям

(«Синица»);

Ослы, не знаю как-то , знали, Что прежде Музы тут живали («Парнас»);

И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей! Мы лавливали и ершей.

(«Щука и Кот»).

Для разговорной речи простого народа характерна точность и динамичность изложения посредством метких речевых оборотов. Эта особенность народной речи используется Крыловым для стилизации басенного языка под просторечный говор. Для этого баснописец употребляет краткие формы глаголов прошедшего времени со значением внезапного однократного действия: бух, толк, хлоп, прыг. Например:

Левей, левей и с воза - бух в канаву! («Обоз»);

Тихохонько Медведя толк ногой («Зеркало и Обезьяна»);

Осел бежит, скакает, И в яму - хлоп! («Осел и Заяц»);

Тут Рыцарь прыг в седло и бросил повода («Рыцарь»).

Помимо принадлежности к разговорному стилю и выполнения функции стилевого маркера, глаголы со значением внезапного однократного действия придают разговорной речи вообще и басенному языку в частности экспрессивно-эмоциональный оттенок.

Экспрессивно-эмоциональная окраска басенному языку придается и при помощи глагольных конструкций. Для басенного слога Крылова характерно использование инфинитивных конструкций с частицами ну, дай. Так, глагольная конструкция «ну + инфинитив» имеет значение беспорядочного действия в прошлом. Например:

Мартышка вздумала трудиться: Нашла чурбан, и ну над ним возиться

(«Обезьяна»);

Увидевши Слона, ну на него метаться,

И лаять, и визжать, и рваться

(«Слон и Моська»)

Синонимичной является глагольная конструкции «дай + инфинитив», которая добавляет описываемому действию семантический оттенок произвольности:

А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком, Дай попытаться сесть с ним рядом («Лягушки, просящие царя»).

Использование глагольных конструкций с семантикой беспорядочности стилизует басенный слог под народную речь, которая по своей природе, в отличие от письменной книжной речи, является произвольной и динамичной, и придает повествованию живость и естественность изложения.

Басни Крылова насыщены деепричастными оборотами, которые являлись продуктивной формой отглагольных образований в XVIII - XIX веках и, в отличие от современного русского языка, имели большее количество типов и форм. Для слога Крылова характерно использование деепричастий прошедшего времени совершенного вида на -вши, которые на момент написания басен еще были общеупотребительными, но очень скоро стали восприниматься как просторечные.

Узнавши о кончине их,

Наш добрый Старичок оплакал всех троих («Старик и трое молодых»);

Лиса, курятинки накушавшись досыта

И добрый ворошок припрятавши в запас,

Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний час

(«Волк и Лисица»); Волк, евши, никогда Костей не разбирает («Волк и Ягненок»).

Можно предположить, что баснописец, подбирая из современного ему языка наиболее подходящие для басен формы, уже чувствовал, какие из общеупотребительных на тот момент форм перейдут в категорию разговорных и просторечных. Таким образом, употребление деепричастий на -вши, хоть и не является языковой особенностью, присущей только басням Крылова, играет немаловажную роль в формировании индивидуального авторского стиля Крылова, а в контексте современного русского языка придает слогу оттенок народного языка, стремление к которому неоднократно проявляется у Крылова.

Примечательно, что все описанные выше глагольные образования, употребление которых характерно для басен Крылова, имеют значение действия в прошлом. Употребление категории прошедшего времени свойственно в большей степени для художественной прозы и вообще при повествовательном способе изложения. Употребление же категории прошедшего времени в басне обусловлено жанровой спецификой, которая предполагает повествование в поэтической форме. Таким образом, категория прошедшего времени в басне подчеркивает повествовательную сторону изложения сюжета, которая, в свою очередь, приближает басню к разговорному стилю.

Что касается особенностей употребления именных частей речи в баснях Крылова, то здесь стоит сказать о такой форме, как усеченные прилагательные. Во времена Крылова усеченные прилагательные, по форме напоминающие краткие, однако выполняющие в тексте другую функцию, служили вариациями полных прилагательных и использовались современниками баснописца как стилистическое средство для передачи патетического звучания речи или как средство пародирования высокого слога. Так, в поэзии Кантемира и Тредиаковского наиболее частотно употребление усеченных прилагательных всяк, которы, мал, многи. В более поздней поэзии, в середине XIX века, усеченные прилагательные стали выполнять лишь функцию стилистического маркера, используемого для передачи народно-поэтической речи, и употребляться как в форме народно- поэтических постоянных эпитетов (добр молодец, красна девица, буйна голова и др.), так и в стилизованных под фольклор сочетаниях (ароматны цветочки). В баснях Крылова усеченные прилагательные выступают в роли маркера разговорного стиля, причем баснописец использует именно словосочетания, в которых усеченные прилагательные, с одной стороны, выполняют функцию стилизации языка Крылова под фольклорный слог, а с другой стороны - создают эффект подражания высокому стилю, в то время как их семантика соответствует разговорно-просторечному стилю. Ср.:

Навозну кучу разрывая,

Петух нашел Жемчужное зерно («Петух и Жемчужное зерно»); Лягушкам стало не угодно Правление народно

(«Лягушки, просящие Царя»);

Герои по правам решили разобраться; Намерились дела военны прекратить («Лев и Барс»).

Таким образом, посредством окказиональных усеченных прилагательных Крылову удается достичь гармоничного сочетания: противоположных стилей, что также является характерной чертой его индивидуального авторского стиля.

Еще одной стилистической особенностью языка Крылова, к которой неоднократно прибегает баснописец, является высокочастотное употребление притяжательного местоимения мой. У Крылова местоимение мой встречается 135 раз. Притяжательные местоимения, так же, как и личные, стоят на первом месте среди местоимений по богатству экспрессивных красок, привносимых ими в текст, а их использование в художественном тексте приводит к субъективации авторского повествования.38 В баснях Крылова местоимение мой употребляется преимущественно в сочетании с именами собственными или лексемами, называющими одного из действующих лиц, при этом номинация персонажа может быть как первичной, так и вторичной. Ср.:

Пустился мой хитрец

В переговоры («Волк на псарне»);

А сверх того ему такой дан голос дикой, Что мой ушастый Геркулес

Пораспугал было весь лес («Осел»)

И так Охотник мой, Измокши весь, пришел домой С пустой сумой

(«Охотник»)

Паук мой терпелив: он к печке перебрался, Оттоле Паука метлой.

Туда, сюда Паук, бедняжка мой! («Подагра и Паук»)

В сочетании с именем собственным местоимение мой приобретает дополнительный смысловой оттенок и тяготеет к выражению не идентифицирующей семантики, а к семантике субъективной оценки.39 В большинстве случаев Крылов ставит местоимение мой после определяемого слова, в результате чего за счет обратного порядка слов усиливается экспрессивно-эмоциональный эффект. Таким образом, притяжательное местоимение мой в сочетании с лексемами, называющими персонажа басни, указывает на включение его в «личную сферу говорящего», под которой, по определению Ю.Д. Апресяна, понимается ментальное пространство, в которое входит «говорящий и все, что ему близко физически, морально, эмоционально или интеллектуально», что и является выражением субъективного отношения. И, таким образом, основная функция, которую выполняет местоимение мой в басенном языке Крылова, заключается в выражении авторской оценки, а именно симпатии, по отношению к тому персонажу, в сочетании с номинацией которого употреблено это местоимение.

Помимо самостоятельных частей речи, в формировании индивидуального авторского стиля участвуют и служебные части речи, а именно междометия. В современном русском языке междометия являются разнородным по составу классом слов, которые входят в систему частей речи, однако стоят в ней обособленно. В художественном тексте междометия, главным образом, выполняют функцию создания экспрессивно-эмоциональной окраски повествования. В то же время междометия являются неотъемлемой чертой разговорной речи, отличающей ее от письменной, и даже кардинально противопоставляющей. Письменная речь - рациональная, продуманная, обычно сформулированная в соответствии с правилами языка, в то время как разговорная речь, напротив, отличается спонтанностью выражения мысли, в связи с чем говорящему индивиду не всегда хватает знаний и языковых навыков для оформления своих мыслей и чувств, и тогда он выражает их при помощи междометий. В художественном же тексте междометия используются для передачи реплик и высказываний героев. Крылов же в своих баснях преимущественно использует разнообразные побудительные междометия (например, эй, чу, ей- же-ей, караул), которые служат для создания динамики повествования.

«Эй, Мельник, не зевай! Пора, Пора тебе за ум хватиться!» («Мельник»);

Да, чу! и ворон прокричал: Ведь это, верно, к худу («Два голубя»);

Ушица, ей-же-ей, на славу сварена! («Демьянова уха»);

Волк мой

По лесу поднял вой;

Кричит он: «Караул! Разбой!»

Не менее часто используются Крыловым и экспрессивно- эмоциональные междометия (например, ба, тьфу, о, ахти), которые добавляют красочности изложению и служат стилистическим средством речевой характеристики героев.

Так, например, экспрессивно-эмоциональное междометие о свойственно высокому стилю или речи образованных слоев населения, в то время как просторечное междометие ахти придает речи разговорно-бытовой оттенок. Ср.:

«О, царь! - примолвил тут мудрец» («Водолазы»);

«О, я прямехонько иду

В леса Аркадии счастливой» («Волк и Кукушка»);

«Бывало, за пример тебя смиренства кажут, -- А ты… ахти, какой позор!»

(«Кот и Повар»).

Приведем другие примеры использования экспрессивно- эмоциональных междометий в баснях Крылова:

«Ба, ты, косой, - Кричат ему, - пожаловал отколе?» («Заяц на ловле»);

«Тьфу пропасть! - говорит она, - и тот дурак, Кто слушает людских всех врак» («Мартышка и Очки»).

Таким образом, посредством употребления междометий и «разбавления» ими художественного поэтического слога Крылов достигает легкости повествования, которая является характерной чертой его авторского идиостиля.

Итак, основная функция, возложенная Крыловым на морфологические ресурсы, которые он использует в своих баснях, заключается в стилизации поэтического слога под народную речь посредством употребления языковых форм разговорного стиля. Однако на уровне морфологии можно выделить еще одну характерную черту идиостиля И.А. Крылова, а именно употребление словоформ с семантикой неопределенности. В первую очередь, к этой группе слов относятся неопределенные местоимения. В отличие от личных и притяжательных местоимений, которые конкретизируют авторское повествование, неопределенные местоимения, наоборот, добавляют абстракции в повествование и «отдаляют» от описываемого объекта или события. В силу отсутствия содержательной конкретизации неопределенные местоимения в художественном тексте могут приобретать дополнительные оценочные значения, выражающие негативное отношение и пренебрежение к описываемому или нежелание собеседников называть известное им лицо. В баснях же Крылова наиболее часто (45 раз) используются неопределенные местоимения с аффиксом -то, семантика которых предполагает указание на определенный объект, неизвестный говорящему. При этом нами отмечено, что 29 из 198 басен Крылова начинаются с неопределенного местоимения