1. Когда раскрываются отражение того или иного фантастического элемента на жизни простых людей.

2. Поясняются, что или какие обстоятельства могло быть причиной проявления этого элемента.

Эти два способа существуют совместно или врознь. После того, как будет доказана неправильность и фантастичность элемента, производится реконструкция. Это обратный процесс. Многие ученные процесс деконструкции считают процессом разрушения, но это скорее процесс разложения на части и переноса. Деконструкции происходят с целью понимания того, как создана целостность текста. В деконструкции прослеживается борьба текста со смыслом. По мнению Дэрриды, это можно сравнить с суетливым полетом птицы, пытающейся защитить своего птенца. [11]. Спецификой деконструкции является неясность, отсутствие решения, интерес ко всему пограничному. Дэррида отрицал мнение о том, что речь-это просто средство общения. Он считал, что письмо важнее речи. В деконструкции нет различии между текстом и контекстом. [11: 93].

Теорией Дэррида стали интересоваться многие зарубежные ученые, которые хотели совместить классический структурализм преобразовать его при помощи других вопросов. Так подход Дэррида был заимствован французским структуралистом Ц. Дэвидом. В США многие ученые Йельской школы ссылались на теорию деконструкций. К разновидностям теории деконструкции в США принадлежат также "левый деконструктивизм", "герменевтический деконструктивизм" и "феминистская критика". Некоторые ученые выступают против деконструкции. Одним из таких является Йелец X. Блум, который призвал вернуться от метаискусства к самому искусству, от метода - к художественному объекту, от контекста - к тексту, возвратить автору права, узурпированные у него художественной критикой. Метод деконструкции очень похож на такой метод мировосприятия как постмодернизм [11: 79].

Существует две ступени осуществления деконструкции:

Первая: "Переворачивается вся иерархия", не изменяя при этом структуру".

Вторая: " В том чтобы усовершенствовать структуру".

В произведении Битова первым шагом стал погром Пушкинского дома и попытка его восстановления. Вторым шагом должен быть выход из тупика симуляции. В связи с этим следует рассмотреть отношения автора с героем. Автор, словно, подглядывает на происходящие в романе события. Используя терминологию известной работы М.М. Бахтина "Автор и герой в эстетической деятельности", можно, несколько схематично, выделить три основных "ценностных контекста" произведения:

1. контекст главного героя;

2 контекст повествователя (Романист);

3, контекст творца (сам автор).

Как показано Бахтиным, последний ценностный контекст объемлет все другие контексты, создавая художественную завершенность, и потому этот контекст обладает свойством, которого лишены все иные ценностные контексты - временной, пространственной и смысловой вненаходимостью. "Вненаходимость - необходимое условие для сведения к единому формальноэстетическому контексту различных контекстов, образующихся вокруг нескольких героев (особенно это имеет место в эпосе)" [5: 83]. Однако в романе Битова это важнейшее условие художественной целостности ощутимо ослаблено: вненаходимость отвергается. Подрывая вненаходимость, Битов добивается вполне определенного художественного эффекта: насколько возможно тесно сближает ценностные контексты безличного Автора и не скрывающего своей субъективности Романиста. Не менее парадоксальны и отношения между Романистом и героем, Левой Одоевцевым.

Бахтин неслучайно предлагает различать "ценностные контексты" героев и автора. В сущности, все процессы, о которых шла у нас речь выше, касаются как раз этих ценностных контекстов: контекст Романиста = "литература" (культура), контекст Левы = "жизнь" (современность). Но, во-первых, как можно было видеть, антитеза литературы и жизни, культурной классики и современности настойчиво проблематизируется в романе, а мотив симуляции жизни окончательно размывает между ними границу. Во-вторых, образ культуры подвергается особого рода деконструкции, не только выявляющей внутреннюю связь культурной традиции с ее разрушением в современности, но и укореняющей в культурной логике и это разрушение, и симуляцию жизни. Это сближение ценностных контекстов и составляет глубинный сюжет "Пушкинского дома", результатом этого процесса становится все более и более ощутимое тождество Романиста и Левы.

Заключение

Итак, мы исследовали произведение А. Битова "Пушкинский дом" с позиции постмодернизма. В работе излагаются основные выводы, сделанные в ходе исследования романа, излагаются самые яркие черты к пониманию постмодернистского произведения, а именно: выявление симулятивной природы сознания, определение необычной системы образов, хаотичного построения произведения, сложной системы авторов, интертекстуальности произведения, деконструкции текста романа. Одним из специфичных и дискуссионных подходов следует признать художественное применение системы авторских масок. Образ повествователя, по-разному проявляющийся в разных частях романа, дает возможность полнее раскрыть текст.

Автор-персонаж, который традиционно присутствует в большинстве произведений не является, тем не менее, его точной копией. Автор, расщепляющийся в тексте на множество масок, создает персонажную систему авторских масок, от выявления смысла которых зависит разрешение всех поднимаемых в романе проблем. Заслуживает особенно внимания авторское отношение к главному герою романа. С этой же целью автор очень смело обращается с героем, его судьбой, мыслями, психологией, меняет их по своему усмотрению, постоянно рефлексирует, обращаясь к написанному, беседует с читателем.

В произведении А. Битов раскрывает не просто внутренние чувства, переживания героя, но его самосознание, которое разупорядочивается. И когда Лев Одоевцев начинает по-настоящему осознавать происходящее, происходит взрыв: " Ибо для чего все отодвигающийся сюжет, если не для того, чтобы взорвать все накопленное изнутри, и тем хотя бы пролить на все яркий, пусть мигом исчезающий свет: свет взрыва!"

Автор более требователен к своему герою, чем к другим людям. Эти требования идейны. С другой стороны, он утверждает, что герой его не более превратный, чем его современники. "Пример мой - общечеловеческий и потому никак не частный". [25: 349-350]. Автор заверяет, что каждый человек может увидеть в себе Леву, если он трезво взглянет на самого себя. "В том-то и дело, что если рассказать с некоторой правдивостью любую жизнь со стороны и хотя бы отчасти изнутри, то картинка наша будет такова, что этот человек дальше жить не имеет ни малейшей возможности. Мыслимое ли дело - продолжение! - а ты живешь. Хоть в литературе-то все сбудется: конец так конец. Литература компенсирует беспринципность и халтурность жизни своей порядочностью.

Что станет с литературой, если автор будет в ней поступать, как в жизни, - уже известно: не станет литературы" [25: 349-350]. Это не значит, что писатель "реабилитирует" Леву Одоевцева, - скорее он и себя самого судит с той же строгостью, с какой судил своего героя. Не отсюда ли признание Битова: "Мы воспитались в этом романе - мы усвоили, что для нас самое большое зло - это жить в готовом и объясненном мире. Это не я, ты, он - жили. Это жить рядом, мимо, еще раз, в энный раз, но не своей жизнью" [8: 349]. Вот почему к концу романа нарастает известное сближение автора с героем: "Наступило утро - его и мое - мы протрезвели. Как быстро мы прожили всю свою жизнь - как пьяные! Не похмелье ли сейчас?." [8: 322].

Библиографический список

1. Аверин, Б. История моего современника А.Г. Битова // Звезда, 1996.

2. Агеносов, В. Анкудинов К. Современные русские поэты. Справочник. - М., 1998.

3. Антоненко, С. Постмодерн. - М., 1998.

4. Артамонов, С.Д. Сорок веков мировой литературы. Литература нового времени. - М., Просвещение, 1997.

5. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи. - М.: Худож. лит. 1986. - С.8.

6. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М., 1994.

7. Битов, А.Г. Статьи из романа. - М.: Сов. писатель, 1986.

8. Битов, А. Пушкинский дом. - М., Известия, 1990

9. Генис, А. Благая весть // Генис А. Иван Петрович умер. - М.: Новое лит. обозрение.

10. Голубков, М.М. Русская литература XX века: После раскола. - М., 2002.

11. Дэррида, Ж. О грамматологии. - М., 2000.

12. Ильин, И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. - М.: Интрада, 1998

13. Кожинов, В. Статья о современной литературе. - М: Советская Россия, 1990.

14 Кривцун, О.А. Эстетика: учебник. - М., Аспект - Пресс, 1998

15. Культурология. Учебное пособие для студентов. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1997.

16 Курицын, В. Постмодернизм: Новая первобытная культура // Новый мир, 1992.

17. Курицын, В. Время множить приставки: к понятию постмодернизма // Октябрь, 1997.

18 Курицын, В. О некоторых попытках противостояния авангардной парадигме // НЛО, 1996. - С.34-45.

19. К ситуации постмодернизма // НЛО, 1995. - С. - 197-223.

20. Курицын, В. Концептуализм и соц - арт: тела и ностальгии // НЛО, 1998. - С.306-310.

21. Курицын, В. Группа продленного дня // В. Пелевин. Жизнь насекомых. - М.: Вагриус, 1997. - С.7-12.

22. Кутырев, В. Постмодернизм // М., 1998. - №9. - С.6-9.

23. Лавров, В. Три романа А Битова или воспоминания о современнике. // Нева, 1997. - №5. - С.185-196.

24. Лосева, И.Н., Капустин Н.С., Кирсанова О.Т., Тохтамышев В.П. Мифологический словарь. - Ростов-на-Дону.: Феникс, 1997. - 576с.

25. Липовецкий, М. Разгром музея. Поэтика романа А. Битова "Пушкинский дом" // НЛО, 1995. - №11. - С.230 - 244.

26. Липовецкий, М. Русский постмодернизм: Очерки исторической поэтики. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1997.

27. Липовецкий, М. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма // Знамя, 1995. - №8.

28. Липовецкий, М. Патогенез и лечение глухонемоты // Новый мир, 1992. - №7.

29. Липовецкий, М. Апофеоз частиц, или диалоги с хаосом // Знамя, 1992. - №8. С.214-224.

30. Липин, Г.В. "Майкл Муркок - пророк "новой волны" // Литературное обозрение, 1998. - №4.

31. Литературный энциклопедический словарь - М.: НПК "Интелвак", 2001.

32. Литература. Факультативные курсы.2-е издание. - М.: Просвещение, 1997. - 32с.

33. Методика преподавания литературы: Учебник для студентов педагогических институтов по специальности № 2101 "Русский язык и литература" / Под ред.З.Я. Рез. - 2-е изд., дораб. - М.: Просвещение, 1985. - 368с.

34. Нефагина, Г.Л. Русская проза второй половины 80-х - нач.90-х гг. ХХв. Уч. пособие для студентов вузов. - Минск, 1997. - 231с.

35. Новиков, В. Заскок // Знамя, 1995. - №10. - С.189-199.

36. Поиск новых путей: из опыта работы // сост. С.Н. Громцева. - М.: Просвещение, 1990. - 191с.

37. Пелевин, В. Сочинения: в 2 т.: Омон Ра. Бубен нижнего мира: Рассказы. - Т.1. - М.: Терра, 1996. - 368с.

38. Рейнгольд, С. Русская литература и постмодернизм // Знамя, 1998. - №4. - С. 209-220.

39. Русская литература ХХ в. В 11 кл. Учебник в 2-х частях. Ч.2/В.В. Агеносов и др.; Под ред.В. В. Агеносова. - М.: Дрофа, 1996. - 352с.

40. Рыбникова, М.А. Очерки по методике литературного чтения: Пособие для учителя. - 4 изд., испр., - М.: Просвещение, 1985. - 288с.

41. Скоропанова, И.С. Русская постмодернистская литература: учебное пособие. - М.: Флинта: Наука, 1999.

42. Скоропанова, И.С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. - Спб.: Невский простор, 2001.

43. Урок литературы: пособие для учителя. / сост. Т.С. Зепанова, Н.А. Мещерякова. - М.: Просвещение, 1983. - 160с.

44. Федотов, Г. Статьи о культуре // Вопросы литературы, 1990. - С.189-238.

45. Философский словарь под ред.И.Т. Фролова. - М.: Изд-во политической литературы, 1991. - 560с.

46. Хейзинга, Й. Homo Ludens. - М., 1992.

47. Эпштейн, М. Метаморфозы // М. Эпштейн Парадоксы новизны. - М., 1988. - С.139-176.

48. Эпштейн, М. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда, 1996. - №8. - С.166-188.

49. Эпштейн, М. После будущего. О новом сознании в литературе5 // Знамя, 1991. - №1. - С.217-231.

50. Эко, У. Заметки на полях ЅИмени розыЅ // Иност. лит. - 1988. - №10.

51. www.proza.ru

52. www.vikipedia.ru5

Размещено на Allbest.ru