Общечеловеческая трагедия позднего прозрения в романе М. Салтыкова-Щедрина "Господа Головлёвы"

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ВЛАДИМИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ЛИТЕРАТУРЫ

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

ТЕМА РАБОТЫ: Общечеловеческая трагедия позднего прозрения в романе М. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлёвы»

Введение

Любая наука по природе своей - подвижная система.

Литературоведению, как и любой другой науке, свойственно постоянное развитие, опровержение старых гипотез и выдвижение новых. Немалое влияние на процессы внутри научных (в частности, литературных) исследований оказывает сама эпоха, сам исторический колорит. Не исключено, что именно этот фактор сыграл решающую роль при выборе нами темы данного исследования.

Современное литературоведение располагает сегодня достаточным количеством сведений и научных трудов о жизни и творчестве великого русского сатирика М.Е. Салтыкова-Щедрина. Однако, на наш взгляд, большинство этих работ имеет одностороннюю направленность (взгляд с позиции социалистических концепций) и закрепляет за Щедриным своеобразное амплуа, не позволяющее рассматривать произведения писателя шире определенных рамок.

Нельзя, впрочем, утверждать, что такой подход не имеет права на существование. Безусловно, прежде всего Щедрин известен нам как сатирик, любящий Россию «до боли сердечной», страстно бушующий по поводу всякой несправедливости, придающий своим произведениям (в особенности сказкам) политически острый, злободневный характер. Кроме того, Щедрин в статьях и рецензиях 70-х годов решительно требует «включения литературы в политическую борьбу, демократизации ее форм», а также призывает к созданию произведений общественного характера (общественный роман, общественная драма). И наконец, Щедрин в своих статьях 70-х годов предстает перед нами как борец за реализм в литературе (продолжение и расширение традиций гоголевского реализма) и предъявитель особых требований к произведениям сатирического жанра, т. к. именно сатира должна была, по словам самого Щедрина, стать орудием политической борьбы в литературе, «провожая в царство теней все отживающее». Ключевыми определениями щедринской сатиры, бесспорно, являются такие, как «реалистическая», «демократическая», «революционная», «общественная» и т.д.

Что касается романа «Господа Головлевы», который будет рассматриваться в данном исследовании, то о нем прямо сказано, что это - образец «нового социального романа, пересматривающего все основы эксплуататорского крепостнического строя царской России, призывающего к уничтожению этого строя, по-новому ставящего традиционный семейный вопрос». «Роман «Господа Головлевы» стоит в ряду лучших произведений русских писателей (Гоголя, Гончарова, Тургенева, Толстого и др.), изображающих жизнь дворянства, и выделяется среди них беспощадностью отрицания того социального зла, которое было порождено в России господством помещиков. (…) Разложение помещичьего класса Салтыков-Щедрин представил в форме истории морального оподления и вымирания семейства землевладельцев-эксплуататоров. (…) Головлевщина - это саморазложение жизни, основанной на паразитизме, на угнетении человека человеком. (…) В литературе о «Господах Головлевых» Иудушка рассматривается преимущественно как символ морального и социального распада класса крепостников».

Это - один из возможных подходов к творчеству Щедрина, и, в частности, к интересующему нас роману «Господа Головлевы».

Но есть и другой подход, с позиций психологической интерпретации образа главного героя романа - Порфирия Головлева. «Порой можно встретиться с утверждением, будто сатире по самой ее природе чужд психологизм. На самом деле это не так.

В сочинениях великих русских писателей-сатириков - Гоголя и Салтыкова-Щедрина - мы встречаемся с блестящими образцами психологического анализа. Щедрина как писателя-сатирика интересовала общественная психология, психология различных социальных слоев современного ему общества. Ее-то он и исследует в большинстве своих произведений.

Что же касается "Господ Головлевых", то здесь перед писателем стояла не менее трудная задача - исследование индивидуальной психологии героев, и прежде всего психологии Иудушки. Впрочем, необходимо сразу оговорить, что "индивидуальная психология" в данном случае - это та же "общественная психология", только взятая в индивидуальном преломлении».

Предпосылки такого подхода были «нащупаны» еще в эпоху самого Щедрина, но в силу сложившейся тогда общественной обстановки были оттеснены как менее актуальные, или, вернее сказать, преподнесены не с тех позиций, т.е. с позиций общественных, тогда как принадлежали позициям общечеловеческим.

Сегодня мы можем рассматривать роман «Господа Головлевы» с несколько иной точки зрения, т.к. социальная злободневность этого романа, обусловленная эпохой, практически сошла на нет. Роман «Господа Головлевы» сегодня - это, вероятнее всего, документ, извлеченный из «сокровищницы русской классики», который можно изучать и толковать уже не столько в историческом, сколько общечеловеческом контексте.

Роман «Господа Головлевы» представляет собой грандиозное обобщение многих пороков, свойственных не только классу, но и вообще человечеству; галерею типичных характеров и портретов. Создавая такой роман, автор не мог не коснуться «вечных тем», которые просвечивают в романе сквозь темы общественные.

Одна из подобных тем - трагедия позднего прозрения. Мы можем проследить, как она разворачивается на протяжении всего романа, достигая своего апофеоза в финале, когда в трагической ситуации оказывается Иудушка, главный герой романа. Но проблема заключается в том, что нелегко взглянуть на образ Иудушки как на нечто «надклассовое», трудно уловить в романе тот момент, когда сквозь сатиру и осмеяние начинает проглядывать что-то другое, напоминающее сочувствие, а потом сатира и вовсе исчезает.

Очень возможно, что вплоть до недавнего времени со стороны читателей и даже многих критиков было немыслимо проявлять сочувствие к Иудушке Головлеву, спорным был вопрос о том, свершилось ли прозрение героя вообще, и на вопрос о прощении автором своего героя однозначно давался отрицательный ответ. Однозначность отторжения, отрицательной оценки героя была обусловлена прежде всего историческими условиями эпохи, а позже - словами об Иудушке исключительно авторитетного человека - В.И. Ленина. В. Прозоров цитирует одно из высказываний В. Ленина, а затем делает вывод, что образ Иудушки был оценен как «вечный», но не с философских, а с политических позиций: «В. И. Ленин обнаруживает в Щедринском Иудушке такие свойства характера, такие приметы, которые делают его поистине мировым типом предателя и пустослова. Позднейших буржуазных и дворянских ханжей, чиновных бюрократов, политических демагогов В.И. Ленин возводит к бессмертному герою Салтыкова-Щедрина».

Теперь, по истечении срока почти в 130 лет, было бы своевременно произвести некоторую «перестановку акцентов». Мы убеждены в этом, поскольку роман «Господа Головлевы» сегодня уже не является отражением общественно-политической ситуации и злободневных проблем, и в нем можно увидеть проблемы вечные, которые всегда (порой даже помимо воли автора) обнаруживаются в истинном произведении искусства, что и позволяет ему никогда не терять актуальности.

Разумеется, целью нашей работы отнюдь не является оправдание Иудушки и возведение его в разряд положительных героев. Наша цель - взглянуть на образ Порфирия Головлева с общечеловеческих позиций, т.е. представить его как носителя порока, свойственного не только одному из классов общества, но и всему обществу в целом. Это сразу расширяет рамки произведения до глобального масштаба, и трагедия предсмертного прозрения, таким образом, рассматривается как трагедия вечная. Обращение к ней всегда актуально: все, что происходит с героем общечеловеческой трагедии, происходит и с каждым из нас. Порок Иудушки может быть универсальным, и, следовательно, предостережение против него относится к любому из огромного большинства людей. Как отмечает В. Прозоров, сатирик в своем творчестве ставил себе задачу исследовать «различные человеческие… «готовности», до поры до времени сознательно или невольно маскируемые. Он доводит до смелой и остроумной гротескной резкости… обнаруживаемые им пороки и изъяны социально-психологического порядка. (…) [В этом суждении] ключ к пониманию «Господ Головлевых», романа, где преобладает изображение среды и характеров в рамках жизнеподобия… Салтыков-Щедрин в головлевской хронике верен своему методу разоблачения скрытых в человеке язв лицемерия и предательства, упрятанных в глубь циничных «готовностей». «Готовности» - это скрытые пороки, свойственные, как отмечает Щедрин, целому обществу, если под обществом понимать широкие группы людей. Об этом говорит и специфика заглавий тех произведений, где исследуются типические черты общества: «Господа ташкентцы», «Господа Молчалины», «Господа Головлевы». Слово «господа», как отмечает Прозоров, свидетельствует о том, что писателя «занимают прежде всего приметы социальной психологии, собирательное, групповое (курсив мой - В.Г.) или, как сам он [Щедрин] любил говорить, «стадное», «гуртовое» начало в человеке». Следовательно, есть основание полагать, что Порфирий Головлев ведет такую жизнь, как и большинство людей. В этом отношении деяния Головлева обыденны, и именно поэтому сатирик столь выпукло изображает своего героя: то, что пряталось под маской благонамеренности, должно было обнаружиться как можно ярче и отчетливее.

Нравственный изъян Порфирия Головлева, таким образом, может быть универсальным, и исправление этого изъяна должно волновать писателей-гуманистов в глобальном масштабе. Чтобы увидеть это, обратимся к сопоставлению: сравним роман Салтыкова-Щедрина с произведением другого крупного писателя той же эпохи - повестью Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича».

Первая наша задача - раскрыть сущность той причины, по которой эти два произведения разных авторов, различные по жанру, видятся нам столь близкими. Для выполнения этой задачи следует прежде всего доказать, что оба произведения по своему внутреннему содержанию, по своему психологическому подтексту являются трагедией и объединяются по сходству темы и проблематики. Для этого, в свою очередь, надо провести сравнительный анализ и выявить возможные параллели, связанные:

с мировоззрением писателей и художественными задачами произведений;

с содержанием текстов произведений (тема, идея, их воплощение через образы героев, детали, настроения);

с мнениями критиков (в особенности ХХI века) об этих произведениях.

В качестве второй задачи нашего исследования мы обозначаем подробное сопоставление образа Порфирия Головлева с образом Ивана Ильича Головина.

Для чего нами выбран такой объект сопоставления? Каким образом сравниваются между собой человек выдающийся и обыкновенный?

Оба героя - носители одного и того же порока, как это будет доказано. По отношению к разным людям этот порок имеет одно название и приводит к одному результату, но проявляется он с различной степенью скрытости, и поэтому одни люди видятся нам такими же страшными, как Иудушка (порок обнажен до крайности), а другие - такими же обыкновенными, как Илья Ильич (порок завуалирован настолько, что как будто вовсе отсутствует).

Образ Порфирия Головлева - гротескный, все его черты носят гиперболизированный характер; его порок кажется сугубо личным - он настолько поражает своим безобразием, что мысль о его широкой распространенности кажется совершенно недопустимой. Иван Ильич являет собой тип обычного, среднего человека (по западной терминологии - «эвримена»), «одного из многих», близкого и понятного каждому. Связать понятие «человек вообще» нам гораздо легче с образом Ивана Ильича, нежели с образом Иудушки. Между тем именно характеристика Ивана Ильича дает нам представление о типичном человеке, обладающем всеми основными чертами Иудушки: внешняя благонамеренность, жизнь не по законам совести, а по «мертвым» догмам общества, и в результате - пустая жизнь и предсмертное бесплодное прозрение, наступившее в силу определенных внешних обстоятельств.

Итак, образ Ивана Ильича играет в ходе анализа опорную, вспомогательную роль. Подобное сопоставление необходимо нам для того, чтобы подчеркнуть общечеловеческие черты в образе Порфирия Головлева; черты, существенные для цели нашего исследования.

И, наконец, третья задача исследования - истолковать финал романа «Господа Головлевы» и попытаться ответить на два вопроса. Первый вопрос: можно ли говорить о коренном переломе в душе главного героя? Исследователи единодушно признают, что до последнего эпизода своей жизни Иудушка вел существование автомата; мнения же о финале романа расходятся: одни утверждают, что герой пережил превращение из автомата в человека (а значит, пережил и раскаяние), а другие - что этого не произошло. Мы поддерживаем первую точку зрения и на этом основании задаем второй вопрос: мог ли Салтыков-Щедрин простить своего героя, который раскаялся, но слишком поздно? Этот вопрос интересует нас, во-первых, как спорный, во-вторых, как один из основных в рамках нашей темы. Вопрос о прощении героя важен постольку, поскольку виной Порфирия Головлева может быть отягощен каждый человек, и если сам автор усматривал в своем произведении такую опасность, то он должен был предоставить своему герою шанс на спасение. Чтобы выяснить это, необходимо, во-первых, обратиться к образу Ивана Ильича, на который мы ориентируемся, а во-вторых, сопоставить образ Иудушки с образом предателя из сказки Щедрина «Христова ночь» и решить, можно ли назвать Порфирия Головлева Вечным Предателем.

Для подтверждения нашей позиции о романе Салтыкова-Щедрина как о романе-трагедии могут послужить такие литературные источники, как статьи щедриноведов 70-х годов ХХ века (А. Бушмин, Е. Покусаев, М. Горячкина), 80-х годов (В. Прозоров, К. Тюнькин, Д. Николаев) и новейшего времени (В. Кривонос, Н. Никитина). Мы сможем проследить постепенную трансформацию оценки образа Иудушки, трагичность которого вначале (со времени написания романа) была среди критиков весьма спорной, а к нашему времени становится почти однозначной. Кроме того, следует обратиться и к литературе о позднем Л. Толстом и его рассказе «Смерть Ивана Ильича», столь важного для нашего исследования. Сюда можно отнести такие источники, как «Исповедь» Л. Толстого и материалы о его творчестве и мировоззрении (Э. Бабаев: предисловие к рассказу «Смерть Ивана Ильича»; А. Донсков «Драматическое присутствие» в повести Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича»), а также литературное эссе Т. Толстой «Квадрат».

Глава 1. Сравнение идеологических позиций М. Салтыкова-Щедрина и Л. Толстого

1.1 Общечеловеческая нравственная проблема в романе М. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы

Роман «Господа Головлевы» (первоначально - цикл повестей «Благонамеренные речи») написан в 70-е годы XIX века (1875-1880). В это время Салтыков-Щедрин серьезно задумывается над проблемами своей эпохи, значением литературы и ее отдельных жанров, задачами художника. Е. Покусаев отмечает, что подлинные причины и обстоятельства, обусловившие создание романа, «коренятся в самой жизни, таятся в каких-то тенденциях общественно-литературной истории страны». Это время - «преддверие новой революционной ситуации 1879-1881 годов», когда основой, «столпами» российского общества станет буржуазия.

Салтыков-Щедрин видел, как рушатся старые «столпы» общества и воздвигаются новые. И в связи с этим писателя интересовали темы внутренней несостоятельности основ, на которых зижделась современная ему жизнь. С такими общественными институтами, как семья, собственность, церковь и государство, Салтыков впервые соприкоснулся еще в детстве и отрочестве. Уже тогда он понял, что эти институты не являются образцами добродетели, а потом, всю последующую жизнь, сатирик постоянно сталкивался с теми же самыми «краеугольными камнями». «Он имел возможность наблюдать их в самых различных проявлениях. Он окончательно убедился в том, что основные устои современного ему общества давно уже изжили себя и являли собой вопиющее противоречие идеалам гуманизма, социальной справедливости, свободного развития человека. Эти устаревшие, изжившие себя, но продолжающие господствовать в жизни формы писатель именовал призраками» и пристально интересовался их уходом с исторической сцены. Одним из самых болезненных вопросов русской общественной жизни Щедрин считал вопрос семейный: «Так ли уж крепка и незыблема русская семья, чтобы служить одним…из тех «союзов», которыми скрепляется общественный организм? Не захватило ли и ее разложение, подобно многим другим «призрачным» социальным институтам?» (сильное влияние на писателя оказала история его собственного семейства, вконец распавшегося со смертью матери).

«В своих произведениях Щедрин блестяще продемонстрировал пагубность владычества призраков, их устрашающее влияние на жизнь людей. Его сатира была направлена на то, чтобы освободить общество от суеверного страха перед призраками, развенчать идеалы, "ничтожество которых молчаливо признается всеми"».

Писать об этом, по мнению Щедрина, возможно было только в «сатирическом роде», потому что только серьезные жизненные темы, «краеугольные камни» современного общества могли становиться предметом исследования общественной, народной сатиры. О своей сатире Щедрин говорил: «Моя резкость имеет в виду не личность, а известную совокупность явлений, в которой и заключается источник всех зол, угнетающих человечество…».

Главный корень этих зол, по наблюдениям Чернышевского, - безуспешная попытка казаться всем, не будучи ничем. В высмеивании этих «нелепых претензий» во всех сферах пореформенного российского общества Чернышевский видел специфику щедринского смеха. Показателен в данном случае один из эпизодов биографии писателя, причем это эпизод именно того времени, когда зарождался замысел рассказа «Семейный суд», ставшего впоследствии началом романа «Господа Головлевы». В середине апреля 1975 года Щедрин приезжает на курорт в Баден-Баден, чтобы поправить свое здоровье, пошатнувшееся после тяжелой, изнурительной поездки из Петербурга в село Цедилово, куда Щедрин отправился на похороны матери. За границей писатель «чувствует одиночество и неприкаянность в этой пестрой и праздной толпе пьющих баденские воды курортников. (…) Гневное возмущение Салтыкова обрушивается на «русских гулящих людей», бывших помещиков, устремившихся за границу после реформы. (…) «…В Бадене я увидел целый букет людей, довольных своей праздностью, глупостью и чванством», - писал он в воспоминаниях. Так рождается у Салтыкова замысел цикла «Культурные люди» (…), под которыми иронически подразумевались русские помещики (…)». «Салтыков-Щедрин ненавидел самодовольных и равнодушных. «Страшны…насилие и грубость, - скажет он, - страшно самодовольное ничтожество, которое ни о чем не хочет слышать, ничего не хочет знать, кроме самого себя. Иногда это ничтожество взбирается на высоту… Тогда действительно становится страшно за все живущее и мыслящее». Салтыков-Щедрин неустанно преследует «румяную и раскормленную ограниченность».

Отсюда можно сделать вывод о глобальности сатиры Щедрина: закон эгоистического самообмана легко спроецировать на жизнь человечества вообще, и одним из ярких примеров такого самообмана может стать попытка человека считать себя всесильным и бессмертным.

В своих произведениях Салтыков-Щедрин ставил задачу «исследовать нравственную природу человека (…) в сложном и противоречивом взаимодействии с социальной средой». Сатирик воплощал этот замысел в романе, который, как и все традиционное, нуждался в обновлении. Щедрин настаивал на том, чтобы русский общественный роман был выведен из рамок семейственности, чтобы в нем «давались ответы в образах на разные вопросы жизни целой эпохи». «Господа Головлевы» были отмечены критиками как блистательная реализация идейно-эстетических принципов общественного романа.

С понятием «общественный роман» связаны особенности психологизма Щедрина. «Личности стали интересовать других уже не индивидуальными особенностями, а своими общественными качествами, своей способностью воплощать в себе элементы той или иной стороны общественной жизни…». Таким образом, среда играла решающую роль в образовании человеческой личности со всеми ее как хорошими, так и дурными сторонами, которых, к сожалению, оказывалось больше. Следовательно, отрицательного героя, например, Иудушку Головлева, вполне можно рассматривать как продукт той патриархальной паразитической среды, которая его сформировала («Порфирий Головлев - не только причина… бесчисленных «умертвий», но и жертва сложившихся от века общественных и семейных отношений. Он не только калечит, он сам искалечен силой вещей».

Кроме того, психологический анализ Щедрина, как отмечает Е. Покусаев, предполагает обязательную постановку проблемы совести и стыда. Салтыков-Щедрин утверждал, что «в каждом человеке есть зародыш совести. Совесть эта может бездействовать только до тех пор, пока не выступает вперед анализ, а вместе с ним и сознательность. (…) Покуда в жизни царствует бессознательность, до тех пор, наряду с нею, будет царствовать и бессовестность…».

Иначе говоря, с трагической проблемой позднего пробуждения Щедрин неразрывно связывает проблему нравственной слепоты. В. Прозоров называет это «нравственное окостенение - главный диагноз писателя-сатирика. В этом одна из разгадок приобретательского рвения щедринского героя, его хищного предательства. Но в этом и заключается, по убеждению Салтыкова-Щедрина, источник страшной для человека трагедии». Ужаснее всего то, что человек может находиться в таком состоянии с самого рождения и фактически до самой смерти; быть всю жизнь совершенной «прорехой на человечестве», при этом действительно не ведая, что он творит. И чем позднее наступает прозрение, тем более оно страшно и бесплодно, и тем острее становится вопрос: может ли получить прощение этот прозревший, который всю жизнь сосал чью-то кровь, а умирая, в слезах раскаивается и молит о милосердии? Проблема пробуждения совести волновала Щедрина как художника-гуманиста и была для него также проблемой общественной: в размышлениях о разного рода иудушках шла речь о пробуждении сознательности всего народа в целом. «Салтыков писал П.В. Анненкову 25 ноября 1876 года: «Тяжело жить современному русскому человеку и даже несколько стыдно. Впрочем, стыдно еще не многим, а большинство даже людей так называемой культуры просто без стыда живет. Пробуждение стыда есть самая в настоящее время благодарная тема для литературной разработки, и я стараюсь, по возможности, трогать ее». Но, разумеется, человек и общество теснейшим образом связаны, и поэтому общественная проблема может естественно превратиться в проблему каждой личности, входящей в это общество. Так рождается трагедия «мертвых душ», в которых, однако же, Щедрин (как и его учитель, Н. Гоголь) не оставлял надежду найти «нечто человеческое, позволяющее верить в их возрождение».

Точнее можно сказать так: человек является прямым отражением того нравственного облика, который имеет его среда, потому что среда диктует свои жесткие правила, несоблюдение которых грозит человеку неблагополучием и неустроенностью в обществе. В связи с этим формируется искаженное понятие человека о жизненной морали и даже ее подмена. Боязнь отступить от общественного мнения («Ах! боже мой! что станет говорить княгиня Марья Алексевна!») рождает огромную нравственную проблему: ослепление, порабощение сознания, заглушение совести убийственным постулатом «надо быть как все». Над тем, насколько близки эти «все» к нравственному идеалу, человек уже не дает себе труда задуматься. Решающую роль в выборе жизненного направления играют мысли и поступки окружающих, прежде всего родителей («Не надобно другого образца, когда в глазах пример отца!»). Так образуется форма «старая, готовая», так возводятся «столпы общества», его законы, которые по сути своей преходящи, и горе тем слепцам, которые не задумываясь подчиняют им свою жизнь, пренебрегая законами совести. «Приобретательство, которое некогда подвигнуло Павла Ивановича Чичикова на отчаянные аферы, Иудушку толкает на деяния еще более страшные, хотя уголовно и не наказуемые. Если герой Гоголя ради обогащения предпринимал действия мошеннические, противозаконные, то герой Щедрина действует "на законном основании". Писатель неоднократно устами самого Иудушки заявляет, что он поступает "по закону"».

Следствием этой роковой ошибки становится абсолютная пустота и бесполезность жизни, разобщение людей, угасание в них искры Божией и, наконец, постыдная, жалкая слабость перед лицом смерти.

Так, на наш взгляд, можно сформулировать позицию М. Е. Салтыкова-Щедрина, которая сложилась в результате пристального наблюдения над общественной жизнью современной писателю эпохи.

1.2 Общечеловеческая нравственная проблема в повести Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича»

Повесть Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» была написана в 1886 году. Она находится в одном ряду с другими повестями и рассказами, которые составляют творчество позднего Толстого, а также с «Исповедью» (1879-1882).

В конце 70-х - начале 80-х годов писатель переживает глубокий духовный кризис, толчком к которому послужило непредвиденное событие: внезапная встреча со смертью. До этого момента жизнь писателя, по его словам, представляла из себя вереницу заблуждений, смесь беззаботности, слепоты и безумия.

«Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось (…) желанием быть лучше не перед самим собою или перед Богом, а (…) перед другими людьми. И очень скоро это стремление (..) подменилось желанием быть сильнее других людей, то есть славнее, важнее богаче других. (…) Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. (…) Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали (…) сравнительно нравственным человеком. (…) Я считался чудесным художником и поэтом, и потому мне было очень естественно усвоить эту теорию. (…) Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо. (…) Я продолжал жить, исповедуя только веру в прогресс. «Все развивается, и я развиваюсь; а зачем это я развиваюсь вместе со всеми, это видно будет». (…) Стремление к усовершенствованию, подмененное уже прежде стремлением к усовершенствованию вообще, к прогрессу, теперь подменилось уже прямо стремлением к тому, чтобы мне с семьей было как можно лучше».

Событие, ставшее острым переломным моментом в мировоззрении писателя, случилось в сентябре 1869 года, когда Лев Толстой ехал в Пензенскую губернию, чтобы приобрести новое имение. Вначале все - и поездка, и попутчики, и настроение - было прекрасно. Ночью подкрался непонятный страх: «Я задремал, но вдруг проснулся: мне стало чего-то страшно. (…) Вдруг представилось, что мне не нужно, незачем в эту даль ехать, что я умру тут, в чужом месте. И мне стало жутко». Затем - остановка на ночь в Арзамасе. И тогда-то Толстой пережил то, что назвал «арзамасским ужасом».

«Вот подъехали наконец к какому-то домику со столбом. Домик был белый, но ужасно мне показался грустный. Так что жутко даже стало. (…) Был коридорчик; заспанный человек с пятном на щеке, - пятно это мне показалось ужасным, - показал комнату. Мрачная была комната. Я вошел, - еще жутче мне стало. (…) Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная. (…) Заснуть, я чувствовал, не было никакой возможности. Зачем я сюда заехал? (…) От чего, куда я убегаю? Я убегаю от чего-то страшного, и не могу убежать. (…) Да что это за глупость, - сказал я себе. - Чего я тоскую, чего боюсь?

Меня, - неслышно отвечал голос смерти. - Я тут.

(…) Я лег было, но только что улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, - такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно. Кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. (…) Мучительно, и мучительно сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную, спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало».

После этого началось неуклонное отречение Толстого от всего того, чем он жил прежде. Все настойчивее, все неотвязнее мучил писателя вопрос: зачем человеку жить, если все плоды его жизни неизбежно пойдут прахом, а главное, ничто в мире не сможет предотвратить конец, и любой человек перед лицом этого конца беззащитен, жалок и слаб?

Система взглядов позднего Толстого перерастает в масштабное философское учение. Рассматривать его содержание в нашу задачу не входит. Для нас важен тот аспект мировоззрения позднего Толстого, который воплотился в одной из повестей 80-х годов. Это убеждение в том, что человеку нельзя быть уверенным в правильности своей жизни, что так называемое «благополучное», «комильфотное» существование само по себе есть не жизнь, а смерть и что каждый человек должен стараться наполнить свою жизнь смыслом.

Чтобы сделать жизнь осмысленной, а значит - получить избавление от страха смерти, надо «смотреть вверх», стремиться к Богу. Об этом Толстой говорил в конце «Исповеди», описывая свой сон, который «выразил в сжатом образе» все мысли и переживания, рассказанные ранее: «Я не могу даже разобрать - вижу ли я что-нибудь там, внизу, в той бездонной пропасти, над которой я вишу и куда меня тянет. (…) Вверху тоже бездна. Я смотрю в эту бездну неба и стараюсь забыть о бездне внизу, и действительно, я забываю. Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня. (…) …какой-то голос говорит: «Заметь это, это оно!» - и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь (…). И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. (…) Если…смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, я был рад и спокоен».

Позиция Л. Толстого, как можно видеть, сильно схожа с позицией М. Салтыкова-Щедрина: оба писателя видят нравственную проблему в бессмысленности, пошлости законов людского общества и спасение - в пробуждении души, совести. Разница лишь в том, какими путями пришли оба художника к такому убеждению: один - через наблюдения над общественной жизнью, а другой - через опыт личных переживаний.

Глава 2. Сравнительный анализ пути прозрения героев М. Салтыкова-Щедрина и Л. Толстого

2.1 Сравнительный анализ двух образов главных героев (Иудушки и Ивана Ильича): предпосылки

Придя к выводу о схожести взглядов двух великих писателей на проблему душевной слепоты человека, мы возвращаемся к теме нашего исследования и отмечаем, что названная проблема приобретает максимальную остроту в таких произведениях, темой которых является подведение итогов жизни, прошедшей впустую, и трагическое предсмертное прозрение. Такова тема повести «Смерть Ивана Ильича», а роман «Господа Головлевы» построен как череда таких повестей, каждая из которых предваряет прозрение самое трагическое и самое ужасное - прозрение Порфирия Головлева, центрального героя произведения. Примечательно, что повесть Толстого задумана летом 1881 года, т.е. вскоре после того, как был напечатан роман «Господа Головлевы». Это дает нам основание предполагать, что Толстой заметил в общественном романе тот самый философский мотив, о котором идет речь в нашем исследовании, и выстроил на этой основе отдельное произведение, отражающее кроме того и внутренний мир самого Толстого.

Поскольку наша задача - вывести из-под сомнения надклассовость, общечеловеческий подтекст образа Иудушки, постольку мы зададимся вопросом: чем обусловлено спорное отношение к Иудушке, склонявшееся чаще всего к рассмотрению этого образа как исключительно объекта беспощадной сатиры? Спорным мы называем отношение к этому герою потому, что некоторые из современников Щедрина сумели разглядеть в этом образе нечто, выходящее за рамки злободневности, еще в то время, когда роман отвечал событиям своей эпохи и выглядел как непосредственная реакция на самые острые общественные проблемы.

«Образ Иудушки - хищника, пустослова и лицемера - порождал разнообразные толки у всех критиков, современных Салтыкову, и критиков последующего времени. Многие восхищались Иудушкой как абсолютно надклассовым образом, систематизирующим все человеческие пороки. (…) Гончаров отмечал центральное место Иудушки, выделяющего своей объективностью весь роман «из массы других - чисто субъективных и посвященных быстротекущей злобе дня произведений» Щедрина. (…) Восхищался художественной убедительностью салтыковских образов, глубиной раскрытия в них общечеловеческих пороков и Тургенев. Правда, некоторые современники щедрина, как например Скабичевский, отмечали глубокое злободневное значение образа Иудушки, но значение это видели только в борьбе против «праздного существования». Таким образом, Иудушка не рассматривался критиками как порождение паразитических, эксплуататорских основ крепостнической России».

Далее исследователь отмечает, что «со стороны психологической Иудушка одновременно и синтез всех пороков головлевского крепостнического семейства, и синтез пороков нарождающейся буржуазии, и синтез человеческих пороков в любом классовом обществе (курсив мой. - В.Г.). (…) Лицемерие Тартюфа воспринимается нами как символ лжи вообще, а лицемерие и пустословие Иудушки ощущаются как страшные человеческие пороки, мертвящие все живое, способные заразить каждого человека».

Исходя из вышесказанного, можно предположить, что образ Иудушки имеет общечеловеческое значение и непреходящую актуальность. Возможны встречные вопросы: где основание для такой точки зрения? Почему автор данной работы усматривает опасность Иудушкиной судьбы для всех людей вообще, в том числе и для своих современников? Разве мы живем сегодня в крепостническом обществе? Разве каждый отдельный человек так же низок, презрен и отвратителен, как Иудушка Головлев?

Наш ответ состоит в сопоставлении двух произведений, написанных приблизительно в одно и то же время, двух главных героев с одинаковой судьбой: Порфирия Владимировича Головлева и Ивана Ильича Головина.

Следует отметить смысловое совпадение фамилий героев.

О смысле заглавия романа «Господа Головлевы» В. Прозоров пишет: «В Толковом словаре В.И. Даля «господин» - это и форма вежливого обращения, это и человек, принадлежащий к привилегированному классу (в буржуазно-дворянском обществе), но прежде всего это владелец, помещик, владыка…хозяин положения. (…) Многие из Головлевых оказываются не настоящими господами. Заглавие романа воспринимается уже не буквально: это господа, которые постепенно, но необратимо, один за другим, перестают быть хозяевами положения в жизни, в быту, в семье.

Сегодня во многом уже утрачено и то семантическое окружение, в котором сто с лишним лет назад могла осмысляться сама фамилия Головлевых. Буквальной расшифровке она, естественно, не поддается. Но у В.И. Даля зафиксировано немало слов, огласовка и значение которых непроизвольно заставляют вспомнить Головлевых, их горестную судьбу в романе: головничать, головствовать - быть головою, управлять, начальствовать; головесить, головесничать - повесничать, слоняться; головничество - преступление и пеня за него; голеть - становиться голым,…беднеть, нищать; голодеть - оскудевать, нищать исподволь; головенька, головня - обгорелое…или обугленное полено, дымящийся кусок чего-либо… Наследственное семейное наименование щедринских героев, вынесенное в заглавие романа, обретает в таком контексте живую и сложную многозначность. (…) Такой словесный ряд…улавливает важные сюжетные и идейные коллизии щедринского произведения».

Особенно важна, на наш взгляд, сема «голова - начальник, хозяин положения». Фамилия Ивана Ильича, хоть и не вынесена в заглавие (*«Смерть господина Головина»), наполнена в повести Толстого тем же символическим смыслом: Иван Ильич - тот, кто беспечно воображал себя бессмертным, т.е. хозяином своей жизни; и трагедия героя в том, что его внезапно «достал силлогизм»: все люди смертны, и, если Кай человек, то, следовательно, Кай смертен. Иван Ильич, умирая, рассматривает жизнь и смерть с философских позиций. Он считает само устройство этой жизни несправедливым и даже издевательским, а жизнь - бессмыслицей, потому что со смертью все, чем ты жил, неизбежно обращается в прах. Над этим задумывался и сам Толстой в «Исповеди».

Иудушка же - воплощенная язва общества, тот, кто жил тем, что сосал чужую кровь, и умер, задохнувшись от собственного смрада. Философских вопросов о смысле жизни и неизбежности смерти Иудушка сам себе не задает. Но и он до определенного момента считает себя хозяином жизни, т.е. устраивает ее по своему желанию, за счет окружающих, воспринимая все вокруг как средство для этой цели.

Очень тесно объединяет этих двух героев и тот ложный кумир, которому они всю жизнь поклонялись: «подлинные человеческие ценности и связи превращены…в формальную необходимость, в ритуал, в чисто внешнее соблюдение приличий». Следствие также одинаково: в какой-то момент оба героя признаются самим себе, что вся их жизнь была «не то». Сравнительный анализ этих двух произведений - средство для выявления трагических философских мотивов в общественном романе Салтыкова-Щедрина.

В ходе сравнительного анализа подтвердится наша мысль: судьба крепостника Порфирия Головлева - не что иное как преувеличенное, «гиперболизированное» описание судьбы среднего человека Ивана Ильича; оба героя подчинили свою жизнь одной и той же цели - служению призракам быта, и обоих перед смертью постигла одна трагическая участь. На наш взгляд, о финале романа Салтыкова-Щедрина можно сказать то же самое, что было сказано о повести Толстого: «Отчуждение человека в его собственной среде, внезапно осознанное одиночество и чувство на пустяки издержанной жизни - все это были великие психологические открытия Толстого, указавшего первым на критическую ситуацию «перелома», когда происходит коренная «переоценка» ценностей».

2.2 Жизненная цель героев

Исходной точкой нашего сопоставления является повесть «Смерть Ивана Ильича». В этом произведении сконцентрирована одна из важнейших мыслей позднего Толстого, о которой уже упоминалось выше: мысль о пустоте существования обывателя, сделавшего стремление быть comme il faut целью всей жизни; и мысль о значении предсмертного прозрения для героя повести.

Смерть главного героя повести, в отличие от его жизни, наполнена смыслом. На это указывает название произведения, его композиция (повествование начинается «с конца», Иван Ильич в начале произведения показан уже мертвым), а также пристальное внимание автора к процессу предсмертной переоценки ценностей, происходящей в душе героя. Именно в этом процессе и заключается, на наш взгляд, содержание трагедии позднего прозрения, потому что за то время, пока герой неуклонно движется к смерти, он переживает состояние трагического переворота и мучительных духовных страданий, которые постоянно усиливаются. Чем яснее осознает герой бесплодность своих страданий, тем острее они становятся, и в момент наивысшей духовной муки герой перестает быть объектом сатиры и вызывает сочувствие не только читателя, но и автора, т.е. происходит трагическое возвышение образа главного героя.

Характер повести Э. Бабаев определяет как трагикомический, т.е. жизнь главного героя - «ужасный и глупый» фарс, о чем сам герой, пока живет, не догадывается, но тем внезапнее и страшнее оказывается это понимание на краю смерти. Автор каждого из двух произведений делает известный акцент именно на финал своего повествования, подчеркивая то значимое духовное изменение, которое произошло с героем.

Для сопоставления нами выявлено несколько оснований:

Цель жизни героев обоих произведений;

Условия наступления кризиса;

Процесс приближения к трагической развязке;

Последние дни и часы жизни - апофеоз трагического прозрения. Решающий фактор, благодаря которому герой выходит из тьмы на свет. Переход в финале от насмешки к сочувствию, от сатиры к трагедии.

Необходимо уточнить, что о финальном переходе от сатиры к трагедии в романе Щедрина можно говорить лишь по отношению к Иудушке. Поскольку судному дню Порфирия Головлева (и финалу произведения) предшествует череда подобных трагических прозрений, постольку можно утверждать, что сатира и трагедия переплетаются на протяжении всего романа.

1. История жизни Ивана Ильича, «самая простая и обыкновенная и самая ужасная», рассказывается в ироническом духе, с интонацией всевидящего хладнокровного наблюдателя. Повесть была написана одновременно с «Исповедью», и Толстой не раз будет говорить о своем герое то же, что говорил о себе.

По мнению Ивана Ильича, жизнь должна идти по заданному образцу, приятно и прилично, а сам он должен всегда сохранять в обществе репутацию человека, добропорядочного во всех отношениях. Иван Ильич обладает всеми необходимыми для этого качествами, а главное, имеет четкое представление о главном правиле жизни в свете: общепринятое - это закон: «В Правоведении уже он был тем, чем он был впоследствии всю свою жизнь: человеком способным, весело-добродушно общительным, но строго исполняющим то, что он считал своим долгом; долгом же он своим считал все то, что считалось таковым наивысше поставленными людьми. Он (…), как муха к свету, тянулся к наивысше поставленным в свете людям, усваивал себе их приемы, их взгляды на жизнь и с ними устанавливал дружеские отношения. (…) Были в Правоведении совершены им поступки, которые прежде представлялись ему большими гадостями и внушали ему отвращение к самому себе (…); но впоследствии, увидав, что поступки эти были совершаемы и высоко стоящими людьми и не считались ими дурными, он не то что признал их хорошими, но совершенно забыл их и нисколько не огорчался воспоминаниями о них». Главный герой живет, словно плывет по течению, без раздумий поворачивая туда, куда требуется по традиционному порядку жизни, соблюдая, однако, при этом свое собственное удобство: «Иван Ильич женился по обоим соображениям: он делал приятное для себя, приобретая (! - В. Г.) такую жену, и вместе с тем делал то, что наивысше поставленные люди считали правильным. (…) Он требовал от семейной жизни только тех удобств домашнего обеда, хозяйки, постели, которые она могла дать ему, и, главное, того приличия внешних форм, которые определялись общественным мнением».

Вот главная цель жизни Ивана Ильича. Простой обыватель даже не найдет здесь повода для осуждения: чем плоха такая жизнь? Что за опасность таится в душе этого человека? Он не душегуб, не угнетатель; он никому, в том числе своим родным, не желает зла, любит свою работу, честен, аккуратен... Это настоящий образец, эталон эвримена, эталон комильфо.

Но возникает вопрос: стоит ли такого эталона придерживаться, и если нет, то почему? Очевидно, Толстой задал себе подобный вопрос в «Исповеди».

В предыдущей главе мы уже отвечали на этот вопрос, но только отчасти. Мы упомянули лишь о том, что бездумное повиновение общественному мнению как закону влечет за собой омертвение души. Теперь же добавим: следуя такому идеалу, человек становится мелочен и эгоистичен, начинает заботиться лишь о соблюдении собственного удобства. Печальны и страшным последствием такой жизни становится разобщение с окружающими людьми, и прежде всего - с родными.

Это разобщение подобно коварной болезни, опасной именно своей затаенностью, из-за которой эта болезнь застигает человека врасплох, чаще всего не оставляя шансов выжить. Другая опасность этой болезни (уже не личного, а общественного характера) - в ее широкой распространенности, которая приобретает порой масштабы настоящей эпидемии. Мы привыкли, что в литературе с болезнью сравниваются отрицательные явления классового порядка, такие, как, например, «язва крепостничества». Но явление «небратского уклада жизни» гораздо шире, оно тем и страшно, что не вписывается ни в какие классовые рамки. Оно распространяется на подавляющее большинство представителей человечества, которых можно объединить общим названием: слепые комильфо.

Болезнью разобщения страдал не только Иван Ильич Головин, но все те, кто его окружали. Но в повести Толстого центральный персонаж является своеобразным генератором, действие которого распространяется на его окружение, в данном случае - на семью. Аналогична, на наш взгляд, ситуация в романе «Господа Головлевы».

Следует отметить, что оба произведения, по нашему мнению, находятся между собой в отношениях пропорции, причем не только в количественных (на уровне сюжета, фабулы), но и в качественных (на уровне образов, идеи): 1) ситуация, аналогичная ситуации повести «Смерть Ивана Ильича», неоднократно разворачивается на протяжении романа (пропорция 1:5); 2) история жизни и смерти Иудушки является историей Ивана Ильича в гиперболизированном, развернутом виде, и наоборот: история последнего - это сжатая, сконцентрированная история первого.

Исходя из этого предположения, мы проводим между двумя героями разных произведений четкую параллель: образ крепостника, помещика Иудушки - это гротескный образ среднего человека Ивана Ильича. Теперь становится понятным, почему мы говорили об одинаковой цели жизни обоих героев: Иудушка тоже хочет быть как все, тоже хочет быть комильфо (иначе говоря, «благонамеренным») в своем обществе. И эта цель, такая, казалось бы, безобидная и недостойная осуждения (Иван Ильич даже вызывает симпатию у читателей), превращается у Порфирия Головлева в смертоубийство, в отравление окружающих его людей, прежде всего - родственников.

Обратимся к конкретным примерам, которые проиллюстрируют наше предположение о перерастании «комильфотности» Ивана Ильича в омерзительность Иудушки.

1). Иван Ильич: стремление к благоустройству дома («Иван Ильич сам взялся за устройство, выбирал обои, подкупал мебель, особенно из старья, которому он придавал особенно комильфотный стиль, и все росло, росло и приходило к тому идеалу, который он составил себе (…). Он так был занят этим, что сам часто возился, переставлял даже мебель и сам перевешивал гардины»).

Иудушка: необузданное стяжательство и скопидомство (Иудушка способен, точно паук, опутать своей паутиной и всю кровь до капли; нажива Иудушки вырастает на «умертвиях». «Порфирий Владимирыч навострил уши; на губах его показалась слюна. «А имениями кто же распоряжаться будет? - возразил он осторожно, словно закидывая удочку. (…) Арина Петровна вдруг словно споткнулась и подняла голову. В глаза ее бросилось осклабляющееся, слюнявое лицо Иудушки, все словно маслом подернутое, все проникнутое каким-то плотоядным внутренним сиянием»; «В последнее время все спрашивал: а как вы, детки, думаете, велик у брата Павла капитал? (…) Отец наверно рассчитывает. (…) Он, бабушка, уже [т.е. до смерти брата] все распределил. Лесок увидал: вот, говорит, кабы на хозяина - ах, хорош был бы лесок! Потом на покосец посмотрел: ай да покосец!»; Старушка крепонька! - мечталось ему иногда, - не проживет она всего - где прожить! (…) есть у старушки деньги, есть!»… «И, кстати (у него насчет покойников какой-то дьявольский нюх был), тут же начал распоряжаться. Расспросил насчет попа (…), справился, где стоит маменькин ящик с бумагами, заперт ли он, и, успокоившись насчет существенного, призвал кухарку…». Чтобы увеличить свое состояние, Иудушка не брезгует никакой мелочью и никакой подлостью. Забирая свое наследство, он уносит все до нитки: и запонки умершего брата, и иконы с киота матери, так что на их месте остаются дыры, словно на месте выколотых глаз.

2). Иван Ильич: исключение в служебное время всяких «человеческих отношений»; строгое следование твердо установленным правилам.

(«…жизнь Ивана Ильича пошла так, как, по его вере, должна была протекать жизнь: легко и прилично. Вставал он в девять, пил кофе, читал газету, потом надевал вицмундир и ехал в суд. Там уже был обмят тот хомут, в котором он работал; он сразу попадал в него. (…) Во всем этом надо было уметь исключать то сырое, жизненное, что всегда нарушает правильность течения служебных дел: надо не допускать с людьми никаких отношений, помимо служебных, и повод к отношениям должен быть только служебный и сами отношения только служебные. (…) В пределах этих отношений Иван Ильич делает все, все решительно, что можно, и при этом соблюдает подобие человеческих дружелюбных отношений, то есть учтивость»).

Иудушка: абсолютная душевная пустота и отсутствие всякого сочувствия в отношениях с родными людьми; в любой ситуации - неотступное следование избитым афоризмам вместо живого участия.

(«Нет, ежели он и был лицемер, то лицемер чисто русского пошиба, то есть просто человек, лишенный всякого нравственного мерила и не знающий иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях»; «…уже заранее в голове его зарождаются всевозможные пустословные поучения. Поучения эти имеют то достоинство, что они ко всякому случаю пригодны и даже не представляют собой последовательного сцепления мыслей. (…) Они накапливаются в голове в виде отрывочных афоризмов и появляются на свет божий по мере того как наползают на язык. Тем не менее, как только случится в жизни какой-нибудь казус, выходящий из ряда обыкновенных, так в голове поднимается такая суматоха от наплыва афоризмов, что даже сон не может умиротворить ее. (…) Иудушка уже ко всему готов заранее. Он знает, что ничто не застанет его врасплох и ничто не заставит его сделать какое-нибудь отступление от той сети пустых и прогнивших насквозь афоризмов, в которую он закутался с головы до ног. Для него не существует ни горя, ни радости, ни ненависти, ни любви. Весь мир, в его глазах, есть гроб, могущий служить лишь поводом для бесконечного пустословия. (…) Целых два года Володя [сын Порфирия Головлева] перемогался….и всегда встречал в ответ готовый афоризм, который представлял собой камень, поданный голодному человеку. (…) Сознавал ли Иудушка, что это камень, а не хлеб, или не сознавал - это вопрос спорный; но, во всяком случае, у него ничего другого не было, и он подавал свой камень, как единственное, что он мог дать. (…) Когда, по временам, даже и в нем поднимался какой-то тусклый голос, который бормотал, что все-таки разрешение семейного спора самоубийством - вещь по малой мере подозрительная, тогда он выводил на сцену целую свиту готовых афоризмов, вроде «бог непокорных детей наказывает»…и успокаивался»).