Лингвометодический потенциал сказок и проблемы редактирования сказочных текстов

Л.Н. Столович считает, что понятие «ценность - одно из наиболее употребляемых понятий не только в современной социальной философии, в сфере гуманитарного знания, но и в политической публицистике» Столович Л.Н. Красота. Добро. Истина: Очерки истории эстетической аксиологии. -М., 1994. С. 6.. Исследователь замечает, что еще в глубокой древности были заданы вопросы, не потерявшие своей актуальности и поныне: «Что есть истина?», «Что есть добро?», «Что есть красота?».

Ученый пишет, что эти три вопроса тесно связаны между собой и решение каждого из них влияет на решение остальных. Истина тесно связана с добром, а красота - с добром и истиной, хотя связи между ними необычайно многообразны. Исследуя тончайшие диалектические взаимоотношения между истиной, добром и красотой, философия нашла для них как бы единый общий знаменатель - понятие «ценность». Ведь добро - это нравственная ценность, красота - эстетическая, истина - ценность познавательная.

Несомненно, что первейшими ценностями в русских народных сказках являются «добро», «доброта». «Добро - наиболее общая оценочная категория, характеризующая все то, что способствует благополучию человека, общества, человечества в целом. Как и любая оценочная категория, добро социально и культурно детерминировано, т. е. зависит от мировоззрения, традиций, актуальных устремлений и потребностей тех или иных социальных групп. Вследствие этого в разные эпохи представления о добре различны, и добро в понимании одних может расцениваться другими как его противоположность - зло. Борьба хаоса и порядка, присущая эволюции Вселенной, на социальном уровне предстает в виде борьбы зла и добра». «Доброта - морально-ценностная характеристика человека, включающая такие свойства, благодаря которым он способен творить добро (в нравственном смысле). К этим свойствам относятся, например, отзывчивость, внимание к людям, щедрость, готовность поступиться своими интересами ради других, способность к самоограничению, бескорыстию и т. д.».

А.С. Мамонтов пишет, что любовь к «добру» идет из глубин русского национального сознания. Он отмечает, что достаточно обратиться к русским сказочным текстам, чтобы увидеть, что главным любимым героем является человек отнюдь не богатый, не сильный и даже не умный, а добрый по характеру, и его доброта всегда, в конечном счете, бывает вознаграждена. А.С. Мамонтов предлагает вспомнить Емелю-дурака из всем известной сказки «По щучьему велению», проявившего доброту по отношению к обычной щуке, не ведая о грядущих за это благах. А.С. Мамонтов подчеркивает, что в русской национальной культуре издавна высказывалась мысль о приоритете добра в жизни, о неизбежности его победы в борьбе со злом Мамонтов А.С. Дух народа, язык и культура // От слова к делу. Сборник докладов X Конгресса МАПРЯЛ. Санкт-Петербург, 2003. М.: Гос. ИРЯ им. А.С. Пушкина, 2003. с.170-178..

Согласно энциклопедическому словарю-справочнику «Культура русской речи», общие места или топ(ос)ы - это общие точки зрения, с которых могут быть рассмотрены все сюжеты и объекты речи. К общим местам относят мыслительные категории и смысловые связи между ними, идеи, аксиомы, способы доказательства выдвинутого тезиса, закрепленные в образцовых текстах и пригодные для воспроизведения в речах любого типа.

Л.П. Лобанова, вслед за Ю.В. Рождественским, считает, что источником повсеместно принятых общих мест являются авторитетные тексты - устные или письменные, в которых общие места фиксированы как аксиомы. Такая аксиоматика общих мест не складывается стихийно, она есть результат общественного договора: общие места возникают вначале как суждения - идеи, принципы, содержащиеся в каком-либо авторитетном тексте, а затем к ним «примыкают по принципу общественного договора другие люди и создаваемые ими тексты». Ю.В. Рождественский полагал, что историческим ядром и ведущей частью общих мест является мораль. Причем, вся сфера морали подразделяется на две области: фольклорную мораль и духовную мораль. Эти две области морали Л.П. Лобанова предлагает рассматривать раздельно, в том числе с точки зрения общих мест, поскольку они имеют разную направленность и подразумевают разные цели воспитательного характера Лобонова Л.П. новый стиль речи и культура поколения: политическая корректность. Монография. -М.:МГУЛ, 2004. -165 с.. Исследователь, вслед за Ю.В. Рождественским, считает, что это связано с тем, что «фольклорная мораль есть практическая мораль. Её цель - создание и защита материального благополучия семьи, рода и племени. В ней отсутствует принцип веры, нет запретов на воровство и убийства, а семейные отношения полов регулируются обычаем и материальными возможностями.

Духовная мораль, признавая все принципы практической морали, дополняет её запретами на воровство, убийство, прелюбодеяние и укрепляет их строгими принципами речевого поведения. Духовная мораль обеспечивает существование неродственных больших, практически безгранично больших групп людей».

Представленная выше система общих мест представляет собой фольклорную, практическую мораль, на которую опираются для доказательства и опровержения, оправдания или осуждения поступка и которая является основанием для нравственного выбора. Целью практической морали является при этом достижение материального блага для себя, своей семьи, своего рода.

Таким образом, к особенностям культурного сказочного пространства можно отнести тесную связь с миром идеального, элементами язычества, специфику временных и пространственных отношений, связь красоты, добра.

2.3 Структура национально-культурных знаков русских народных сказок

Н.Н. Ковачева, А.В. Фролкина отмечают что, русские народные сказки начинаются, как правило, традиционными формулами зачинов: жили-были старик со старухой...; в некотором царстве, в некотором государстве жили-были...; в тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил-был..., и заканчиваются традиционными концовками: стали они жить-поживать и добра наживать, или устроили они пир на весь мир, и я там был мёд-пиво пил, по усам текло. В русских сказках часто используются постоянные эпитеты и устойчивые словосочетания: добрый конь, серый волк, красная девица, добрый молодец, чистое поле, красавица писанная, пир на весь мир, идти, куда глаза глядят, ниже плеч буйну голову повесил, (говорить) человеческим голосом, (бежать) во весь дух; и такая красивая, что ни в сказке сказать, ни пером описать; скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; долго ли, коротко ли... и др.

Часто определение ставится после определяемого слова, что создаёт особый ритм повествования: сыновья мой милые, дочь моя милая, дочь моя любимая, солнце красное, красавица писаная, везде цветы цветут необыкновенные, птицы летают невиданные, говорят они отцу любимому и т. д.

Характерны для русских сказок краткие и усечённые формы прилагательных: красно солнце, бушу голову повесил; и глаголов: хвать вместо схватил и др.

Сказкам свойственно употребление имён существительных и прилагательных с различными суффиксами, придающими им уменьшительно-ласкательное значение: ал-еньк-ий, бёл-еньк-ий, зел-ёненък-ий; брат-ец, сестр-иц-а, петуш-ок, дёд-ушк-а, Алён-ушк-а, хозя-юшк-а, зёрн-ышк-о, солн-ышк-о, Кат-енък-а, доченьк-а и др. Всё это делает изложение плавным, напевным, эмоционально окрашенным. Этой же цели служат и различные усилительно-выделительные частицы: -то; вот; что за; -ка и др. Например, «Вот чудо-то!», «Что за чудо!», «Пойду-ка направо»! «Эх ты, и прыгнуть-то не умеешь» и др Когнитивная база и прецедентные феномены в системе других единиц и в коммуникации / Красных В.В., Гудков Д.Б., Захаренко И.В., Багаева Д.В. Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. -М., 1997. № 3. С. 62-75..

Н.А. Маркина и Ю.Е. Прохоров пишут, что волшебные сказки имеют особую структуру: в них есть элементы, которые получили название присказок, зачинов и концовок. Эти элементы обозначают начало и конец сказки. Некоторые сказки начинаются присказками - шутливыми прибаутками, не связанными с сюжетом. Они обычно ритмичны и рифмованы. Цель их - привлечь внимание слушателей к тому, о чём будет рассказываться дальше.

За присказкой, которая есть не у всех сказок, следует зачин, начинающий повествование. Его роль состоит в том, чтобы перенести слушателя в сказочный мир. Зачин говорит о времени и месте действия, обстановке, действующих лицах. Время и место действия, о которых говорится в зачине, неопределенны и фантастичны. Сказка иногда имеет и концовку. Она носит шуточный характер, ритмична, рифмована, переключает внимание слушателей от сказочного мира к реальному.

Язык сказки складывался по определённым законам и традициям. Кроме строгой сюжетной композиционной последовательности, сказка пользуется традиционными словесными формулами и речевыми стереотипами, которые складывались на протяжении веков и переходили из сказки в сказку.

Например, для начала (зачина) сказки существует несколько формул: «живало-бывало», «бывало-живало», «жили-были», «жил-был», при этом указывается, кто жил («старик со старухой», «царь с царицей») и каковы обстоятельства жизни («у них было три сына» «детей у них не было»), «в некотором царстве, в некотором государстве...». Концовки тоже традиционны: «стали они житъ-поживатъ да добра наживать»; «стали они жить благополучно - в радости и спокойствии, и теперь живут - хлеб жуют»; «стали все вместе жить-поживать, лихо избывать»; «сот и сказке конец, а кто слушал-молодец».

В сказках часто употребляются и другие устойчивые формулы, которые определяют особенности персонажей, переходы от одной ситуации к другой, содержат в себе замечания по ходу действия. Таковы магические обращения: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!»; определения особенностей персонажей: «Баба-Яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает»; описания внешности: «обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной - ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать!», «ни в сказке сказать, ни пером описать», «выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье - частые звезды, на голове - месяц ясный, такая красавица - ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать»; замечания по ходу действия: «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», «шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли», «пошёл он, куда глаза глядят».

Повествование в волшебных сказках развивается последовательно, действие динамично, ситуации напряжённы, нередко происходят страшные события, многое случается неожиданно. Положения, в которые попадают герои, повторяются: три брата три раза ходят ловить Жар-птицу, три раза бьётся герой со Змеем, три препятствия встречает он при достижении цели, три волшебных предмета бросает он при бегстве.

Для выражения динамизма действия используется большое количество глаголов: прилетела - ударилась - сделалась, размахнулся - срубил. Часто используются повторяющиеся глаголы: шёл он, шёл; искал, иск.

В сказках можно встретить большое количество метафор, сравнений, эпитетов. Эпитеты также переходят из сказки в сказку: девицы всегда красные (красивые), молодцы - добрые, руки - белые, уста - сахарные, палаты - белокаменные, кони - богатырские, вода-студёная, столы - дубовые, скатерти браные (т. е. вытканные узорами). Закрепилась определённая лексическая сочетаемость, например: слезами заливаться, слово вымолвить. В сказках употребляется большое количество слов с уменьшительными суффиксами: тихохонько, ранёхонько, тошнёхонько, Марьюшка, Алёнушка, Иванушка, Морозушко, сестрица, братец, лисичка-сестричка, волчок-серый хвосток. В сказках часто встречаются следующие обращения: красна девица, добрый молодец, батюшка, матушка, сынки (сыночки), дитятко, сестрица, братец, бабушка, дедушка, старуха, старая ведьма.

Например: Подошёл тут к ним старичок и спрашивает: - Из-за чего у вас, молодцы, спор да брань?

В сказках о животных часто действуют дикие звери. В этих сказках звери и птицы говорят и действуют, как люди. Более того, часто под образами животных подразумеваются люди. Наиболее популярные персонажи сказок о животных: лиса, волк, медведь, коза, петух. Животные имеют обычно определённые характеристики: медведь - добродушный, неповоротливый; волк - глупый и жадный; лиса -хитрая.

В сказках о животных в отличие от волшебных встречается меньше метафор, сравнений, эпитетов, но больше разговорной и просторечной лексики (к зав-трему, покуда, охота (нареч.), неохота (нареч.), живот подвело, рехнулся).

В этих сказках часто встречаются прозвища животных. Например, муха-горюха; комар-пискун; мышка-погрызуха; лягушка-квакушка; заюнок-кривоног, по горке скок; лиса - при беседе краса; волк-волчище - из-за куста хватыш.

Структура сказок о животных проста. Сказки этого вида не имеют зачинов и концовок, в них часто используются диалоги, описываются бытовые сцены Маркина Н.А. Прохоров Ю.Е. Мы родом из сказки учебные: пособие для иностранных студентов-филологов. -СПБ.: Златоуст, 2004. -116 с..

От литературных фольклорные произведения отличаются особой системой выразительных средств - композиционных (присказка, зачин, замедление действия, или ретардация, троичность событий, общие места) и стилистических (параллелизмы, символика, гиперболы, постоянные эпитеты, тавтологии).

Классификация устойчивых языковых выражений, встречающихся в текстах русских народных сказок, выявление их типологии, позволяет обратить внимание на функциональную и социокультурную природу этих устойчивых выражений, языковых клише. Для подобных выражений в фольклористике и лингвистике текста существует целый ряд названий: «постоянные эпитеты», «устойчивые словосочетания», «фразеологические шаблоны», «эпические клише», «словесные формулы», «повторяющиеся элементы», «канонические элементы».

А.В. Десницкая отмечает, что вопрос о формально-языковых средствах и стилистических приемах, характерных для фольклора, имеет свою историю. Важный этап в разработке этой проблемы на основе изучения живых эпических традиций связан с именем А.Ф. Гильфердинга. Именно Гильфердинг поставил вопрос о постоянных формулах устно-поэтического языка в непосредственную связь с самим характером устного народного творчества. В своем знаменитом введении к первому изданию «Онежских былин» (1873) А.Ф. Гильфердинг писал: «Можно сказать, что в каждой былине есть две составные части: места типические, по большей части описательного содержания, либо заключающие в себе речи, влагаемые в уста героев, и места переходные, которые соединяют между собой типические места и в которых рассказывается ход действия. Первые из них сказитель знает наизусть и поет совершенно одинаково, сколько бы раз он ни повторял былину; переходные места, должно быть, не заучиваются наизусть. В памяти хранится только общий остов, так что всякий раз, как сказитель поет былину, он ее тут же сочиняет, то прибавляя, то сокращая, то меняя порядок стихов и самые выражения». В «Исторической поэтике» А.Н. Веселовского стилистические особенности устно-поэтической речи получили широкую трактовку применительно к различным жанрам фольклора и на материале многих языков.

Особое внимание А.Н. Веселовский уделил приему повторения - содержательно-стилистической формуле, характерной для эпического стиля «Я различаю повторение-формулу, известное греческому эпосу, встречающееся и во французском, но особенно развитое в славянском и русском; постоянные формулы для известных положений, неотделимые от них, приставшие к ним, как пристает к слову характеризующий его эпитет; с повторением известного положения в течение рассказа возвращаются и соответствующие формулы: герой снаряжается, выезжает, бьется, держит речь, так сказать, по одному иконописному подлиннику».

В понимание сущности эпических формул значительный вклад был внесен в дальнейшем В.М. Жирмунским. Он показал неразрывную связь этого явления с традиционностью патриархального быта и соответственно с типизирующим характером мышления и стиля. Говоря о постоянстве сюжетных ситуаций, составляющем одну из определяющих особенностей эпической поэзии, В.М. Жирмунский указывает, что бытовая основа «подобных эпизодов, столь же прочная, как и старинный патриархальный общественный быт, закрепляется народным творчеством в типичных «нормальных» формах, которые ложатся в основу прочной художественной традиции». И далее: «С этой точки зрения, для эпоса всех народов особенно характерны типические «общие места», так называемые эпические клише или шаблоны, вроде седлания коня, богатырской скачки и т. п. в русских былинах».

А.В. Десницкая приходит к выводу, что фактор устойчивости стереотипных моделей языка фольклора играет определяющую роль в создании сублимированной формы устной народной речи, которая и по своей функции, и по своим формально-стилистическим признакам, а также и по характеру лексики отличается от речи повседневно-бытового общения.

Сказка также складывается из готовых словесных «блоков» по отработанному веками плану. Значительная часть - по подсчетам исследователей от двадцати до восьмидесяти процентов текста - состоит как бы из готового материала, не требует от сочинителя «мук творчества».

С.И. Селиванова, проведя анализ языкового материала русских народных сказок и взяв за основу уже имеющиеся классификации языковых средств художественной речи, выделила несколько групп языковых клише. Знание этих клише в силу высокой частотности употребления, является ключом к пониманию содержания всех волшебных сказок и адекватному воссозданию фольклорных образов Селиванова СИ. Обучение пониманию художественных произведений с учетом национальной культуры учащихся (на материале русских сказок) Дисс. . канд. педогог. Наук. -М., 1993. -195 с.. Все множество языковых формул русских народных сказок она разделяет на две основные языковые группы: 1 -систему номинаций (атрибутивные формулы) и 2 - собственно языковые клише.

1 - система номинаций (атрибутивные формулы, к которым Селиванова СИ. относит все виды постоянных эпитетов и приложений) подразделяется на пять основных подгрупп:

Имена собственные: Иван-купеческий сын, Финист Ясный сокол, Царевна-Несмеяна, Варвара-Краса длинная коса, Крошечка-Хаврошечка, Маль-чж-с-палъчик и другие, соотносимые по содержанию с характеристиками знаков персонажей и обладающие их свойствами и качествами.

Номинации второстепенных персонажей, не обладающих столь богатой парадигмой знаковых характеристик: а) людей: Объедало, опивало, Студенец, Вертодуб, Одноглазка, мамки-няньки; б) демонов: Леший, Водяной, ведьма, бес, нечистый; в) зверей: Сивка-Бурка вещая каурка, Серый Волк, Ворон Воронович, Конек-Горбунок, конь богатырский, лисица-сестрица;

1.3. Названия волшебных предметов: скатерть-самобранка, гусли-самогуды, меч-кладенец, ковер-самолет, топор-саморуб, волшебное кольцо, сапоги-скороходы, чудесный ларец, пузырек с живой и мертвой водой, серебряные ложки, вилки, ножи, блюдце, золотое веретено (клубок, яблочко).

Локусы - обозначение места действия: а) подземное, подводное, чужеземное, медное, серебряное, золотое царство, тридесятое государство; б) синее море-океан, дремучий лес, чистое поле, святая Русь, сторона заморская; в) избушка на курьих ножках, палаты белокаменные.

1.4. Другие постоянные эпитеты: золотой/ая/ые: коса, клетка, яблоки, стрелы, грива, конь (злато)гривый; белый/ая/ые: лебедь, лицо, руки, тело, свет, шатры, береза, (бело)каменные палаты; добрый/ая/ые: конь, молодец; стол дубовый, красная девица, очи соколиные, брови соболиные, диво дивное, чудо чудное и др.

2. Наиболее значимая группа - группа собственно языковых клише, которую СИ. Селиванова подразделяет на четыре подгруппы:

2.1. Нарративные формулы:

А) формулы-связки;

Б) повествовательные синтагмы (троекратные повторы):

простые (глагольные)

сложные (смысловые блоки из двух / трех предложений)

сравнения.

Обрамляющие повествование формулы;

Этикетные формулы:

а) современные

б) отражающие правила этикета древней Руси

в) характерологические (фиксирующие характерные черты русского характера);

2.4. Сентенции (пословицы, поговорки, суждения).

Самой сложной и многочисленной является подгруппа, представляющая нарративные (повествовательные) формулы, подразделяемые на:

А) Формулы-связки, служащие для связывания отдельных частей канонических текстов, облегчающих переход от одной смысловой части к другой:

Долго ли, коротко ли; низко ли, высоко ли; скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается (иногда применяется в усеченном виде); дни за днями идут, часы за часами, целого года как не бывало и др.

2.1. Б) Повествовательные синтагмы-формулы, описывающие стандартные, повторяющиеся (обычно троекратно) действия:

а) простые повествовательные синтагмы (глагольные): залился/асъ слезами; поклонился/ась на все четыре стороны; ударился/асъ оземь / об пол и стал/а соколом, орлом, вороном, утицей, лебедью, добрым молодцем, красной девицей; дунула-плюнула; слез с коня и припал ухом к сырой земле; спал непробудным сном трое суток; спрыснул живой/мертвой водой; накормила, напоила, спать уложила; изрубил на мелкие части; побил рать-силу великую;

б) сложные повествовательные синтагмы (связанные смысловые блоки из 2-3 и более предложений): конь бежит, земля дрожит, а из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом; не ясен сокол налетел на стадо лебедей и на серых утиц, нападает Иван-царевич на войско вражее, не столько сам убьет, сколько конь его топчет. Побил рать-силу великую, лег спать и спал непробудным сном трое суток; скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехали из лесу Баба-Яга - в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает.

2.1. В) Формулы сравнения:

листья с деревьев так и посыпались; свистнул так громко, что;

искры из глаз так и посыпались;

ни в сказке сказать, ни пером описать;

ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать...

2.2. Вторую подгруппу представляют собой обрамляющие повествование формулы, служащие двум целям: 1) отделить ирреальную сказочную действительность от реальной, т. е. психологически подготовить слушателей (читателей) к переходу в идеальный мир и обратно; 2) указать для достоверности источник информации о рассказываемых событиях:

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был (иногда используется в усеченном варианте жил-был);

стали они жить поживать: да добра наживать;

: да медок попивать;

повенчались: и стали жить себе припеваючи;

: и стали жить себе в любви и согласии;

и я там был, мед-пиво пил, по усам/по бороде текло, да в рот не попало;

и теперь живет, хлеб окует;

разговоры тут коротки - веселым пирком да за свадебку;

2.3. Третья подгруппа - этикетные формулы, встречающиеся как в прямой речи персонажей, так и в авторской речи. Многие языковые формулы этой подгруппы не изменились до настоящего времени и

а) представляют собой обычные слова приветствия: здравствуй, баба/дедушка, Иван-царевич; обращения: дочь моя милая! (поскольку в неизменяемой формуле изменяется только имя, СИ. Селиванова обозначает его N);

б) отражают обычаи христианской Руси:

Благословляй и прощай, батюшка! здравствуй, N. Прежде я гостем ходил, а теперь пришел сватом; вошла, поклонилась, на иконы помолилась; поклонился на все четыре стороны; перекрестившись, вошла в дремучий лес, взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу к матери; стал жить-поживать, да добра наживать; милости просим хлеб соли откушать, заморских вин отведать;

в) формулы, отражающие характерологические особенности русского народа (интернальный локус контроля):

Идите, сестрицы, домой. Я сама виновата - не досмотрела - сама и отвечать буду; прости меня, конь, виноват я перед тобою;

бескорыстие: своей цены не запрашивай, что дадут, то и бери; Никита Кожемяка, сделавши святое дело, не взял за работу ничего, пошел кожи мять; вот так-то разбогател он, женился на хорошей девушке и зажил себе счастливо, а кабы польстился на деньги - черт, наверно, обманул бы его.

2.4. Формулы-сентенции, составляющие, четвертую подгруппу, зачастую бытуют вне канонических текстов в виде пословиц, поговорок. Они включают в себя различные виды суждений:

Богатырский удар и один хорош!

Утро вечера мудренее.

Ну, кому дружбу водить - так в беде помогать.

Рубил бы дерево по себе - лучше бы вышло.

Вы тогда были бы добрые рыцари, если б выехали с ним в чистое поле да - живого победили, а то убили сонного, и тем какую себе похвалу получите? Сонный человек - что мертвый.

Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится, не скоро уймется, все будет придумывать, да зубы чесать [Селиванова 1993: 120].

По наблюдениям СВ. Сидоркова [Сидорков 2003; 26-28], смысловая канва подавляющего большинства народных сказок соответствует либо единичной пословице, либо некоторой комбинации из ограниченного набора пословичных единиц. Наиболее продуктивными в этом смысле являются пословицы, выражающие идеи пагубности таких пороков, как жадность, зависть, неблагодарность (типа Чему позавидуешь, тому поработаешь; Кто чужого желает, скоро свое потеряет), идею адекватного воздаяния за злые и добрые деяния (Что посеешь, то и пожнешь; Как аукнется, так и откликнется; По заслугам и честь), идею конечного поражения коварного злоумышленника (Не рой другому яму, сам в нее попадешь; Как веревочка не вейся, а все равно конец будет), идею несоответствия видимости и сущности, коварства, скрывающегося за внешним доброжелательством (Волк в овечьей шкуре; гладка шерстка, да коготок остер), идею преимущества ума (хитрости) перед силой {Где не взять силой, надо действовать умом).

По мнению СВ. Сидоркова, эти пословицы обычно определяют основной смысл (или коммуникативный контур) тех народных сказок, к которым они приложимы. Помимо этого для сказочных сюжетов оказываются релевантными и другие паремии, которые определяют сюжетные второстепенные ходы, и в этом смысле оказываются маргинальными по отношению к главным паремиям, соотносимым с основным смысловым ядром сказок. К числу таких второстепенных пословичных смыслов можно отнести:

Запретный плод сладок (данная идея, как правило, соответствует характерной сказочной функции В.Я. Проппа нарушение запрета).

Хорошо смеется тот, кто смеется последним; Как аукнется, так и откликнется (эпизод встречи с неизвестным человеком, который в ответ на доброе отношение к нему героя помогает ему или дарит волшебное средство; функции встреча с дарителем и волшебные дары).

Попасть в собственные сети (часто конкретизирует форму поражения коварного злодея или интригана, который оказывается жертвой собственных ухищрений; функция наказание антагониста).

Все тайное становится явным; Как веревочку не вить, а концу все равно быть; Не все коту масленица (Ср.: функции ложный герой изобличается).

Паремические смыслы, определяющие сказочные сюжеты, могут находиться друг с другом в парадигматическом и синтагматическом отношении. В парадигматическом отношении они выступают, к примеру, когда некоторая изображенная в сказке ситуация может интерпретироваться разными пословицами, актуализирующими разные её аспекты, либо конкретизирующие одна другую. Так сказочная фабула (или ее эпизод), соответствующая пословице Как аукнется, так и откликнется, одновременно попадает под пословицу Что посеешь, то и пожнешь, обладающую более общим смыслом по сравнению с первой (которая ориентирована в основном на межличностные отношения персонажей).

Таким образом, данные паремии находятся в видо-родовом отношении друг к другу. Синтагматические связи между паремиями имеют место в тех случаях, когда они соотносятся с разными частями сказочного сюжета и находятся, скажем, в отношении причины и следствия. Например, в «Сказке о рыбаке и рыбке» доминирующий смысл «жадность не знает меры» (ср.: дай с ноготок, запросит с локоток; сколько собаке не хватать, а сытой не бывать) находится в синтагматическом отношении с идеей наказания за жадность (Остаться у разбитого корыта).

Подводя итоги анализа специфических особенностей канонических текстов как учебного материала, С.И. Селиванова приходит к выводу, что текст волшебной сказки отличается от прочих художественных текстов необычайно высокой степенью когерентности и программируемости, что обусловлено наличием важнейших конституентов: единообразной композиционной структурой нанизывания задач, дотекстовой упорядоченностью знаков-персонажей и банком языковых клише. Инвариантность композиционной структуры, знаковость персонажей и формульность волшебных сказок объясняются их принадлежностью к устному народному творчеству, и вызваны необходимостью удерживать в памяти большое количество информации.

Рассматривая систему русских волшебных сказок, С.И. Селиванова предлагает все множество постоянных персонажей разделить на четыре группы: героев (протагонистов); антагонистов; идеальных женских образов; персонажей-помощников: а) людей, б) зверей. Среди них только первые три отвечают статусу семиологических.

Исходя из того, что семиологическое значение образов-знаков должно быть известно каждому потенциальному иностранному читателю в силу специфики художественной рецепции, заключающейся в умении мыслить образами, СИ. Селиванова предлагает шесть параметров, в соответствии с которыми раскрывается внутрисистемная дотекстовая характеристика знака-персонажа:

Портретное изображение,

Социальный (сословный) статус,

Семейное положение,

Родственные связи,

Локальная отнесенность,

Характерные особенности.

СИ. Селиванова считает, что имеющаяся в сознании иностранного читателя информация по всем шести параметрам семиологической характеристики знака способствует формированию навыков смысловой догадки при чтении текста, ибо информация, стоящая за узнанным образом, способна замещать семантическое значение незнакомых лексических единиц. Опираясь на работы Г.Д. Гачева, СИ. Селиванова вводит в методический оборот понятие «национально-художественный образ мира», понимая, под ним образ, зафиксированный в сознании индивидуума и становящийся призмой, через которую осуществляется рецепция предметов и явлений действительности.

Таким образом, образ мира представляет собой инвариантное для данной национальной общности структурное образование, на которое преподаватель может ориентироваться в практической работе. В то время как, по замечанию О.Е. Фроловой, обычно преподаватель при выборе некоторого «эталонного» толкования смысла опирался на свою интуицию и на опыт общения с различными национальными группами при коррекции инокультурных интерпретаций художественного текста на русском языке. В результате анализа русских сказочных текстов было установлено, что к наиболее частотным элементам разговорной речи лексико-грамматического уровня относятся разговорная лексика (обращения; грубые, фамильярные слова), модальные частицы и междометия, повелительные конструкции.

В качестве обращений в русских сказках используются прозвища героев, а также такие ласковые формы, как голубчик/голубушка; братик/сестричка (Лисичка-сестричка, посади меня, Ой ты, куманек-голубок, опусти хвост в прорубь, А что хочешь ты, серый волчок, надомною сделать?). Больше всего обращений содержится в репликах, обращенных к лисе, и в репликах самой лисы. В русских сказках обращения подобного типа немногочисленны (Что, Котофей Иванович, женат ты или холост?, За кого же ты вышла, Лизавета Ивановна?, Михайло Иванович, схорони, пожалуйста, куда-нибудь). Это примеры из одной сказки «Кот и лиса». В этой сказке между дикими и домашними животными устанавливаются равные, партнерские отношения, показателем которых является использование в соответствии с нормами русского речевого этикета уважительных (по имени - отчеству) форм обращений.

По характеру обращений можно судить о степени близости отношений между участниками диалога. Русские сказочные персонажи соблюдают меньшую по сравнению с арабскими героями дистанцию в общении. В их репликах, помимо различных вариантов обращений, присутствуют фамильярные, грубые слова, не свойственные речи арабских героев (Ах ты, старый пень! Такой-сякой! Ты еще вздумал обманывать!; Ах ты, мерзкий кобель, смеешь меня бранить?; Ах вы, дурачье, пойдемте со мной!; Нет, цапля, убирайся, ступай прочь!; Ах ты, серый кот - бестолковый лоб, за что ты нас-то загубил!).

Выражение модальных значений, демонстрирующих субъективные установки участников диалога (согласие, возражение, предположение, сомнение, удивление и др.) и их отношение к действительности, осуществляется в русских сказках с помощью различных средств. В репликах русских сказочных персонажей категория модальности выражается посредством модальных частиц, которые по значению делятся наследующие группы (табл.1):

Таблица 1

Модальные частицы в языке русских народных сказок

Частицы	Примеры
Вопрос: ли, неужели (неужто)	«Умеешь ли плакать?»; «Стану ли я есть тебя!»; «А братцы, не лучше ли вам схорониться?»; «Неужто ж нам голодными спать?» [Афанасьев 1957].
Указание: вот, вон, -то	«Вот кто съел!»; «Вот будет подарок жене!»; «Ну, ребятушки, вот каковы кот да баран!»; «Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мертвая»; «Так-то ты меня учишь?»; «Я хвост-то как в прорубь опущу, сельдь, да две, сельдь, да две» [Афанасьев 1957].
Восклицание: как, что за	«Как мне не плакать!»; «Как тебя жалко!»; «Что за шерсть, что за хвост!».
Смягчение: требования -ка	«Пусти-ка, кум, меня на крылечко»; «Дай-ка попробовать!»; «Поплачь-ка!» [Афанасьев 1957].
Усиление: же, уж, да, ведь	«Где же моя скалочка?», «Хорошо же, уж я тебе отплачу!»; «Да где же ты ее берешь?», «Да смотри, быка положи, а сам схоронись»; «Ну, Михайло Иванович, ведь больно кот ретив!»; «Ведь я на дерево ни за что не взберусь!» [Афанасьев 1957].

В речи русских сказочных персонажей основными носителями модального значения становятся частицы. Подобное расхождение в использовании грамматических средств выражения модальности сохраняется в разговорной речи современного русского языка.

Характерной принадлежностью разговорной речи русских сказочных персонажей являются междометия. В зависимости от значения они подразделяются на две группы. К первой группе относятся междометия, выражающие различные настроения и чувства (восторг, удивление, горе, радость, страх, сожаление, боль и т. д.): Ой ты, куманек-голубок!; Ох, ох! Захворала, кум, что-то головушка разболелась; Ах, лиса, ласковые твои словеса!; Ах, лиса, как мне не плакать?; Ах, Михайло Иванович, какой кот-то сердитый!; О, лисица, сахарные уста, льстивый твой язык!; Эх, свинья, ведь я свои кишочки таскаю!; Э-эх, старуха! По коробу поскреби, по сусеку помети: авось муки и наскребешь; У! Котофей Иванович у меня такой сердитый! Ко второй группе относятся междометия, выражающие различного рода побуждения (к речи, действию): Ну, сиди же тут!; Ну, лезь на печку-то!; Ну, теперь выпусти меня на волю!; Ну-ка, мужичок, покажи, как ты его завязывал!; Ну, кому же идти за Котофеем Ивановичем? .

К синтаксическим особенностям диалогической речи русских сказочных персонажей относятся односоставные предложения. В репликах героев при сказуемом, выраженном личной формой глагола, употребление подлежащего не является обязательным: Пойду уж сама; Да сама ловлю. Наловила в пруде; Коли хочешь, научу.

В предложениях с вопросительными местоимениями в соответствии с нормами русского языка опускается глагол-связка: Куда вы, серые волки?; Чей домок-теремок?, Кто там? В диалоговых репликах героев распространены также безличные предложения, в которых в качестве главного члена предложения выступает наречие: У нас и без тебя тесно; Сладко, куманек!.

Глава 3. Проблема редактирования и адаптация текста для восприятия

Как художественный текст сказки характеризуется некоторыми специфическими для этого жанра особенностями. Сказки сочинялись народом прежде для бытования в устной форме, поэтому композиция сказок проста, а объем невелик (особенно сказок о животных). Сказкам присущи лаконичность, законченность, красота формы, мелодичность и напевность сложения, образность выражения. Фразы клишированы, обязательны как минимум троекратные повторы; частотны повторения целых эпизодов; характерен диалогический вид повествования в прозаической или стихотворно-песенной форме. Поэтому сказки обладают большой силой эмоционального воздействия на читателя. В сказках о животных в типичных ситуациях каждый из персонажей воспроизводит какие-то строго определенные и реальные свойства, черты характера людей. За внешней простотой содержания сказок скрываются глубокие идеи, народные принципы жизни и система ценностей, которые формируют ментальность русского человека.

Все эти характеристики сказочного текста, а также прецедентность сказок и тот интерес, который проявляют к сказкам дети, делают их важным материалом на начальном этапе обучения языку в иностранной детской аудитории. Таким образом, обращение к русским народным сказкам объясняется концентрацией в них лингвистических, страноведческих и культурологических явлений, имеющих большое значение для учебного процесса.

Тексты сказок отвечают критериям актуальности, познавательности, доступности и значимости для младших школьников. Важным критерием отбора аутентичных текстов русских народных сказок о животных для нашего исследования явился тот факт, что сказки «Колобок», «Курочка Ряба», «Репка», «Теремок» и другие являются «первоосновой русской культуры» [Дронов, Ремизова 2002]. Это самые первые художественные произведения в жизни русских детей. Сказки представляют интерес для детей дошкольного и школьного возраста любой национальности.

Чтение (во взаимосвязи с другими видами речевой деятельности) оказывает большое влияние на формирование речи младших школьников. Чтение художественных текстов, являющихся основой для выхода в коммуникацию, закладывает базу для овладения языком. Чтение - это также основа психического развития детей. Оно играет важную роль в формировании человека как носителя языка и человека нравственного.

В методике существуют различные подходы к определению видов чтения. В рамках реферируемого исследования для нас наибольшее значение имеют как чтение вслух и про себя (для чтения текстов сильной адаптации), так и изучающее чтение по классификации С.К. Фоломкиной (для чтения текстов средней адаптации).

Широко используются возможности сказки. Сказки обладают большим лингвометодическим потенциалом, реализация которого способствует мотивированному и эффективному усвоению иноязычной речи. Кроме того, в свете проблемы адекватного восприятия иностранными школьниками национальной картины мира русских, сказки являются незаменимым средством для знакомства с русской культурой.

Так как оригинальные сказки бывают сложны даже для носителей языка, в переложении для русских детей тексты сказок (например, на основе текстов из сборника ЗАО «ОЛМА Медиа Групп») претерпевают упрощение. В преподавании иностранных языков одним из решений «снятия трудностей» восприятия аутентичных художественных текстов является адаптация как реализация методического требования языковой доступности текста.

Опираясь на классификацию степеней адаптации аутентичного текста А.Н. Васильевой, мы подвергаем аутентичные тексты сказок из сборника ЗАО «ОЛМА Медиа Групп» средней и сильной адаптации в соответствии с базовым сертификационным уровнем Российской государственной системы тестирования граждан зарубежных стран. Под средней адаптацией текста понимается «внесение существенных изменений за счет мелких сокращений и синонимических замен трудных мест», под сильной адаптацией текста - «общее качественное изменение речевой структуры текста» [Азимов, Щукин 1999].

Таким образом, адаптация предполагает сокращение объема незнакомой лексики и грамматических конструкций, не входящих в базовый уровень ТРКИ, возможную замену новых слов на синонимы, знакомые учащимся, в добавлении слов, помогающих эксплицировать смысл фраз, предложений.

В некоторых предложениях текста производится восстановление нейтрального порядка слов в соответствии с требованием уровня, либо восстановление привычного (закрепившегося в сознании) для носителей языка порядка слов в предложении, обусловленного влиянием адаптированных для русских детей текстов сказок (см. Таблицу 1).

Сказка является оптимальным для данного возраста учащихся и этапа обучения видом текста, позволяющим вовлекать младших школьников и в игровую (с привлечением активных методов обучения), и в учебную деятельность.

Табл. 2.

Параметры адаптации

Операции по адаптации	Степени адаптации
	Средняя адаптация	Сильная адаптация
1	2	3
Сокращение	- Разговорные / просторечные слова, флексии; - Незнакомые морфемы, слова, грамматические конструкции и союзы; - Эмоционально-оценочные частицы	- Разговорные / просторечные слова и конструкции; - Незнакомые грамматические конструкции и лексика; - Эмоционально-оценочные частицы; - Междометия
Замена	- Флексий и предлогов устаревшей нормы; - Незнакомых морфем, слов, форм слов для учащихся базового уровня на синонимы, которые могут быть уже известны учащимся либо не знакомы, но которые могут быть объяснены и проиллюстрированы; - Разговорные слова и конструкции (замена на синонимы литературного языка, либо слова, уже встречавшиеся в тексте); - Изменение порядка слов в предложении в аутентичном тексте на привычный порядок слов для носителей языка под влиянием текстов сказок, адаптированных для русских детей	- Суффиксов на слова; - Незнакомой лексики для базового уровня на синонимы; - Незнакомых синтаксических конструкций на известные; - Разговорных слов на литературные; - Замена одним предложением нескольких
Вставка	- Дополнение текста привычными для носителей языка предложениями, которые содержатся в сказках, адаптированных для детей, но отсутствующими в оригинальном тексте; - Вставка уже встречавшихся в тексте слов для их лучшего усвоения учащимися; - Вставка традиционных сказочных эпитетов персонажей; - Вставка слов, дополняющих смысл предложения, или слов, поясняющих оттенки значения незнакомых морфем	- Дополнение текста привычными для носителей языка предложениями, которые содержатся в сказках, адаптированных для детей, но отсутствующими в оригинальном тексте; - Вставка уже встречавшихся в тексте слов для их лучшего усвоения учащимися; - Вставка традиционных сказочных эпитетов персонажей; - Вставка слов и предложений, дополняющих смысл; - Восстановление кратких прилагательных в форму полных; - Вставка опущенных в разговорной речи глаголов

Сказка «Три медведя» сегодня воспринимается и представляется как народная, а между тем, она придумана Толстым и является сугубо его авторским сочинением. Талант Толстого и специфический советский исторический контекст, сделали из этой сказки фольклорное произведение, что интересно уже само по себе. Учитывая, что в российской, как и во всякой иной культуре и обществе, сказка вообще несет в себе определенную роль, функцию и смысл3, рассмотрение этой специфической роли на примере конкретной сказки помогут лучше понять и узнать творчество Толстого. 

Таким образом, в проблему данной работы входит не только анализ конкретной сказки с выводами, но и выяснение значения этого вывода для понимания творчества Л. Толстого в целом.

Методика исследования и порядок изложения. Анализировать сказку вообще, а тем более - сказку «Три медведя» - задача сложная. Она усугубляется, когда с удивлением обнаруживаешь за ней авторство классика. Возникает дополнительная трудность, связанная с тем, как относиться к данному произведению (?), как к народной сказке, или как к авторскому рассказу. Возможно, следует на время отвлечься вообще от знания авторства и рассмотреть «Три медведя», как текст, подчиненный определенной структуре и схеме. 

Творчество Толстого слишком велико, слишком значимо для русской культуры и слишком противоречиво. Благодаря школьной программе, в частности, и массе критического материала о Толстом, Толстой «провоцирует» нас на общие фразы, на слишком поспешные и глобальные обобщения. 

Именно поэтому, - интересно, чрезвычайно любопытно и методологически корректно будет сделать предметом рассмотрения небольшое и всем известное произведение. Более того, - применить к этому произведению конкретный и совершенно определенный метод. 

Дабы избежать пустых обобщений, связанных с тем богатейшим исследовательским материалом, который посвящен Толстому в философии и литературоведении.

Такой особенностью данной работы в формальном отношении будет являться применение метода анализа сказки русским ученым Владимиром Яковлевичем Проппом. Данное обстоятельство ни в коем случае не делает метод Проппа главным предметом нижеследующего изложения. В изложении представленного здесь материала на этот метод мы будем опираться как на нечто устойчивое и само собой разумеющееся. 

Однако, выводы, аналогии и интерпретации, которые будут следовать за применением данного метода к произведению Толстого, не будут ограничены школой структурной фольклористики, к которой принято относить работы и творчество В.Я. Проппа. Кроме того, разбор сказки Толстого «Три медведя» по формальным функциям будет составлять одну часть данной работы. Другая содержательная ее часть будет посвящена выводам, сделанным по части формальной с привлечением иного, дополнительного материала, а также носить характер попыток целостного обобщения полученных результатов. 

На наше исследование и его порядок так же будет влиять и тот факт, что «Три медведя» несколькими поколениями русских и советских детей воспринимались как народное произведение наряду с такими классическими сказками как «Колобок», «Репка» и «Курочка ряба».

Итак, та часть работы, которая «опирается» на формальный метод В.Я. Проппа, изложенный им в работе «Морфология сказки»5, будет разбита на тридцать один пункт, что полностью соответствует основной классификации, которую В.Я. Пропп предлагает. Кроме этой классификации, которую автор «Морфологии» считал основной, и которая является классификацией по функциям, остальные классификации сказки нами специально рассматриваться не будут. 

Во всех этих классификациях уже присутствует в скрытом или явном виде базовое членение сказки на тридцать одну функцию. С другой же стороны, и этого, сложного и исчерпывающего членения сказки достаточно для «Трех медведей» Л.Н. Толстого. 

Далее, внутри каждого пункта мы будем сопоставлять материал Толстого и материал Проппа, находя соответствие или различие. Выводы по этому сопоставлению будут даны здесь же, внутри пункта. Если же выводы по пункту-функции будут выводить нас на более широкие обобщения и аналогии, то даваться они тоже будут здесь же, в границах пункта. Сразу отметим, что мы изначально соглашаемся с тезисом о единообразии строения сказок, видя это единообразие в общей ограниченности и конечности сюжетов, ходов, ролей, историй, тем мифологического, сказочного, и отчасти - религиозного содержания. Другой вопрос - воздействие, эффект и значение, которое несет собой сказка или мифологическое повествование. Здесь никакого ограничения быть не может, идею сказки усваивают по-разному. И рассматриваемая нами сказка Толстого несет собой послание, с одной стороны, ограниченное формой сказки, а с другой - сугубо специфическое и особенное, авторское. 

Специально вопрос о корректности и методологической обоснованности самой классификации рассматриваться не будет, поскольку мы исходим из того, что есть в наличии, тем более, что в отношении сказки ничего более подробного до сих пор не существует. 

После той части работы, которая методологически опирается на «Морфологию», мы сделаем общие выводы как по самой сказке «Три медведя», так и по той позиции, с которой эта сказка была написана.

Предварительное обозначение авторской позиции Л.Н. Толстого. Итак, «Три медведя» самим Толстым названа сказкой. В отличие от «рассуждений, басен, былей, рассказов, описаний», которые «входят» в «Азбуку» и «Русские книги для чтения». Согласимся, что само по себе название книг - «Азбука» и «Русская книга» есть достаточно радикальное педагогическое заявление и фундаментальная претензия на придумывание новой, своей, писательской идеологии, которую дети усваивали бы с младшего возраста. Формируя нового читателя, Толстой формирует нового человека, человека особых взглядов, веры и убеждения. Талант Толстого и ирония времени делают в отношении именно этой сказки свое дело - данная сказка воспринимается как именно народная.

Современным русскоязычным читателем она читается и слушается как подлинный фольклор, наряду с такими сказками, как «Колобок», «Репка», «Маша и Медведь».

Подобного рода убедительность имеет своей причиной, на наш взгляд, специфическую позицию автора «Трех медведей», которую, в самом первом приближении следует назвать просвещенческой. 

Понимаемая через призму идеологии Просвещения, авторская сказка - есть вид общественного проекта, маленькая утопия. Эпоха Просвещения, персонажем и героем которой, без сомнения, был Толстой, создавала новые сказки с назидательными целями, с четкой выделенной моралью, с явным философским смыслом и выводом. 

А между тем, Толстой отстаивал такую позицию в отношении образования и педагогики, согласно которой, учитель не должен навязывать ученику никаких убеждений и взглядов. В этом заключается один из многочисленных парадоксов Просвещения, согласно которому, природа одновременна и разумна, и естественна. Человек же, существо природное, естественно добр, справедлив и рационален. Подобного рода парадоксы мы находим, например, у Гоббса в «Левиафане», и у Руссо, так почитаемого Толстым. Тот же Руссо совмещает в своей писательской деятельности одновременно и позицию просветителя, и позицию сказочника, и позицию педагога. Хотя, просветитель, в некотором смысле, имманентно является и педагогом, и сказочником обязательно, в силу того, что он именно просветитель.