Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Феномен языка любви в произведениях Катулла



«Любовь» - динамичное понятие, обладающее способностью трансформироваться в зависимости от социальной, политической и культурной ситуации. Так, в Древнем Риме, на протяжении нескольких столетий, полных войн и боевого настроения среди общества, «любовь» выступала в качестве отвлечения мужчин от военного ремесла и предоставляла возможность удовлетворить свои естественные потребности. «Чувства», а именно эмоции и духовного переживания между мужчиной и женщиной, как такового не существовало: взамен выступали партнерские отношения, обусловленные предоставлением ряда услуг сексуального характера.

Однако постепенно, с переменой ориентации государства на более мирное существование и, следовательно, с освобождением большей части времени, прежде занятого военными кампаниями, понятие «любви» трансформировалось, став не только, а может быть даже и не столько синонимом физического «вожделения», сколько отражением платонического аспекта отношений. Отныне фигура женщины в любовной связи партнеров не воспринималась единственно как объект сексуального влечения, а становилась «субъектом», обладающим своею индивидуальностью и искусно владеющим мастерством любви.

«Новое, более серьезное отношение к любви [и, соответственно, к возлюбленной - А. А.] подсказывал сверстникам Катулла и сам латинский язык», - замечает М. Л. Гаспаров. Пришедшее из греческого слово «гетера», обозначающее женщину, «жрицу» и хранительницу мастерства любви, дословно переводилось на родной язык Катулла как «подруга», что не только подчеркивало особое отношение к партнерше и сокращало дистанцию между нею и мужчиной, но и придавало ее фигуре весомость, коей не наблюдалось прежде. Отметим, что понятие «дружбы», в семантическое поле которого частично попадал переосмысленный феномен любви, занимало особую нишу в умах римлян и ценилось как благо, ниспосланное богами. Так, например, в трактате Цицерона «О дружбе» имеются следующие строки о месте дружбы в умах и сердцах человечества: «…я же только могу посоветовать вам ставить дружбу превыше всех дел человеческих; ибо нет ничего более свойственного нашей природе и более ценного как в счастье, так и в несчастье». Понятие дружбы подразумевало такие отношения между людьми, при которых главенствовало бы равенство, доверие и обоюдность. Таким образом, связь с женщиной не воспринималась более как утеха или единовременный физический контакт, но становилась взаимодействием между партнерами (отныне «возлюбленными»), обусловленным гармонией и балансом между оными.

Что касается физического аспекта, стоящего ранее в основе понятия «любви», он не исчезал полностью, но несколько затемнялся и уменьшался, предоставляя место новым эмоциям и чувствам, следующим не от плоти, а от духа и разума. Так, из «развлечения» и инстинктивного «удовлетворения» природных нужд «любовь» превратилась в полноценное «дело», отдельную сферу жизни, описание которой требовало своего самостоятельного лексического аппарата и терминологии.

Первым, кто особенно остро ощутил проблему неполноценности латинского языка для словесного отображения феномена современной ему «любви», стал Гай Валерий Катулл. Поставив перед собой цель описать чувство изнутри, а не извне, поэт стремился найти такие лексемы, которые, самостоятельно или же в комбинации с другими, наиболее полно раскрыли бы суть и, что не менее важно, амбивалентность «нового» чувства, связывающего мужчину и женщину. Экспериментируя с различными конструкциями и заимствованиями из терминологических аппаратов соседних сфер общественной жизни, Катулл предложил свое видение феномена любви во всей его глубине и всесторонности.

Вследствие анализа корпуса дошедших до нас текстов Катулла, нам представляется возможным выделить несколько тематических пластов лексики, используемой поэтом для передачи того или иного аспекта феномена «любви». Структуризация и комментирование полученных выводов станет первым шагом для дальнейшей работы с русскоязычными переводами, где внимание будет сконцентрировано на отмеченных ниже ключевых понятиях.

Несмотря на провозглашение нового типа любви, в котором проявилась платоническая сторона чувства, физический компонент, характеризуемый сексуальным влечением, сохранил свое место в понятии и был выражен Катуллом через эротические подтексты, включенные в послания к Лесбии, предположительно относящиеся к раннему периоду творчества поэта.

Работая с лексическим аппаратом, заключающим в себя ряд семантических слоев, сокрытых под аллюзиями или метафорами, необходимо принимать во внимание факт возможности нескольких вариантов интерпретаций, которые впоследствии находят свое отражение в переводах оригинального текста. Один из примеров такого случая встречается во II стихотворении, описывающего игру Лесбии со своим ручным воробушком («passer»).

катулл любовь лексика духовный

Споры о том, что же истинно сокрыто под образом птицы, продолжаются до сих пор. Существует две группы комментаторов и переводчиков, которые придерживаются антонимичных мнений и интерпретируют главный образ домашнего любимца и ряд сопряженных с ним лексем диаметрально противоположно. Первая группа, в которую входят такие исследователи как Исаак Восс и Анджело Полициано, придерживаются теории о двойственности образа воробья и, как следствие, наличия эротического подтекста во II стихотворении. Согласно их мнению, с помощью лексемы «passer» Катулл метафорически изображает membrum virile лирического героя. Таким образом, игра с птицей становится описанием сексуального удовольствия, испытываемого героем при мануальном контакте («primus digitus») с возлюбленной.

Глаголы, встречающиеся в тексте, подтверждают наличие эротического подтекста и характеризуют действия сексуального характера между мужчиной и женщиной. Так, лексема «ludere», переводимая как «играть», «шалить» или «резвится», обозначает физический контакт между партнерами, служащий природным целям продолжения рода. Другой глагол, также относящийся к действиям Лесбии, «tenere», продолжает начатую тематику обладания телом и выражает некоторую степень властности и доминантности женщины в сексуальном акте.

Ряд может быть продолжен словами «incitare» («возбуждать») и «jocari» («подшучивать», «играться»), раскрывающими видимую легкость в поведении Лесбии. Такая «невесомость» в серьезном искусстве любви позволяет судить не о поверхностном отношении женщины к описываемым действиям, но о ее мастерстве и ведущей роли в тонкостях чувственного «дела», пока неподвластных самому герою.

Что касается лексем, описывающих состояние, испытываемое мужчиной, выделим существительное «desiderium» («горячее желание» в значении «жажды обладания») и выражение «gravis ardor» («лихорадка любви», «большой огонь», «пламя», «жар»). В совокупности выбранные Катуллом слова имеют своей целью наиболее полно выразить внутреннее самоощущение героя и эмоциональный подъем, обусловленные сильным физическим желанием и возбуждением.

Своеобразным ответвлением от рассмотренной теории, согласно которой в стихотворении преобладают эротические подтексты, может выступать иная интерпретация, где образ воробья скрывает за собой фигуру любовника. Ключом к настоящему предположению служит введение в текст существительного «deliciae», переводимого как «радость», «наслаждение», «утеха» или «любимец». Такое ласковое обращение может быть адресовано не только домашнему питомцу, но и возлюбленному, доказательством чего выступают строки из XXXII стихотворения: «…mea dulcis Ipsitilla, meae deliciae…». Принимая во внимание подобную интерпретацию, стихотворение повествует о переживаниях лирического героя, который становится наблюдателем (возможно непосредственным, а возможно и косвенным) за играми неизвестного мужчины и Лесбии, позволяющей своему «любимцу» не более, чем легкие поцелуи «кончиков пальцев». Наряду с физическим вожделением, наличие которого не исчезает при настоящем варианте прочтения, герой испытывает и душевные переживания, вызванные чувством ревности или душевной нестабильности от разлуки с Лесбией. Данный аспект чувства находит свое отражение и на лексическом уровне. Так, Катулл вводит в стихотворение словосочетание «tristis curas» («печальные заботы»/ «беды»/ «тревоги»), соединяя его с существительным «animus» («разумная душа»). Приведенные лексемы раскрывают в понятии «любви» аспект противоположный физической стороне чувства и позволяют поместить в пространство одного текста, а, следовательно, и одного описанного события явление амбивалентности испытываемых переживаний (как плотских, так и духовных) по отношению к возлюбленной. Более того, понятие «curas» заимствованно Катуллом из сферы политического языка, что иллюстрирует попытку поэта говорить о феномене любви как о «серьезном деле», требующим особенного отношения со стороны обоих партнеров.

Таким образом, можно заметить, что выделенные нами лексемы II стихотворения Катулла раскрывают или же лучше приоткрывают амбивалентность чувства любви между мужчиной и женщиной, более не ограниченного сугубо физическими коннотациями. Поэт комбинирует в тексте лексику из ранее несовместимых сфер эротики и политики, тем самым стремясь создать новый образ «любви» из уже существующих в латинском языке понятий.

Еще одним стихотворением, включающим в себя эротические подтексты, а, следовательно, и их воплощение на лексическом уровне, становится LI текст, представляющий собой перевод Катуллом оды Сапфо и работу поэта с греческим понятиями, нуждающимися в латинских аналогах. По словам М. Л. Гаспарова, LI стихотворение являет собою первый опыт, где Катулл «пытается описать свою любовь не извне, а изнутри, не как провождение «досуга», а как подлинное душевное «дело».

Несмотря на то, что приведенное стихотворение не принадлежит к корпусу текстов о счастливой любви, нам кажется необходимым анализ нескольких использованных в нем лексем, описывающих физическое состояние «влюбленного» и, как следствие, обличающих физическую сторону (или даже «симтоматическую») испытываемого чувства.



При рассмотрении стихотворения со стороны включенной в него эротической составляющей, предметом нашего анализа станут три сочетания языковых единиц, существительного и глагола, изображающих состояние сексуального возбуждения: «flamma demanat» («открытый огонь», «пламя», метаф. «вспышка страсти» «стекает»), «lingua torpet» («язык немеет»), и, наконец, «tintinant aures» («звенят уши»).

Первая из перечисленных конструкций, «flamma demanat», в большинстве случаев употребления становится словесным инструментом для характеристики человеческого состояния или же описания некой ситуации. Так, Цицерон, обращаясь в письме к Марку Туллию Тирону, использует аналогичную лексему метафорически описывая события, происходящие на тот момент в Риме: «flammam civilis discordiae» (Cic. Fam. 16, 11, 2). В приведенном примере существительное «flamma» ассоциируется с негативными явлениями, такими как «разрушение», «разлом», «опасность». Аналогичную коннотацию слово приобретает и в «Метаморфозах» Овидия, в совершенно другом контексте, описывающим не политическую ситуацию, но внутренние муки от чувства любви: «…excute virgineo conceptas pectore flammas, si potes, infelix!» (Ov. M. 7, 17). При данном употреблении слово «flamma» характеризует высокую степень эмоционального возбуждения, сила и мощь которого оказывает разрушительное воздействие на состояние человека. Таким образом, как иллюстрируют приведенные примеры, «огонь», подразумеваемый под существительным «flamma», обладает отрицательной энергией, зачастую приводящей к разрушению, гибели и страданиям, выраженным на физическом или на моральном уровне ощущений.

В LI стихотворении анализируемая лексема выступает в качестве индикатора начала внутреннего разрушения героя, испытующего всепоглощающее чувство вожделения и «буйства страсти». «Огонь желания» как стихия, сопутствующая феномену любви, окутывает и затуманивает тело и разум человека, не оставляя ему шанса на спасение.

Глагол «demanat» (inf. «demanare»), находящийся в связке с рассматриваемым существительным, в большинстве случаев переводится на русский язык как «стекать»/ «струиться». Описываемое этим глаголом действие может обладать физиологической природой, относясь к характеристике процессов, наблюдающихся в живом организме. Так, «demanare» используется в тексте Авла Геллия при объяснении траектории движения воды в теле человека (Gell. xvii. II. I): «...potum dixit defluere ad pulmonem aoque satis umectato demanare per eum sil rimosior». Совмещение Катуллом двух, с первого взгляда, несовместимых лексем, существительного «огня» и глагола «стекать», чаще используемого при изображении водной стихии, встречалось также, как замечает комментатор Э. Робинсон, в тексте Лукреция, где «demanare» объяснял способность пламени деформироваться и принимать агрегатную форму жидкости (Lucr. II. 382).

Катулл, включая в текст настоящее сочетание слов и тем самым вводя понятия из области естествознания, сравнивает феномен страсти с течением воды. Можно предположить, что посредством комбинации лексем «flamma» и «demanare» в данном контексте, поэт стремится подчеркнуть путь «пламени желания»: от визуального контакта героя с Лесбией до сексуального возбуждения, выраженного эрегированным состоянием membrum virile.

Состоянию крайней степени возбуждения сопутствуют и другие физиологические реакции организма, также упомянутые в LI тексте: потеря чувствительности языка или, дословно, онемение («lingua tropet»), шум и звон в ушах («tintinant aures»). Заметим, что второе явление обладает отдельным названием в медицинской терминологии (тиннитус) и имеет тот же корень, что и использованный Катуллом глагол «tintinare». В числе причин возникновения тиннитуса числятся сильное напряжение (как эмоциональное, так и физическое) и нарушение сердечного ритма. Именно эти симптомы могут возникнуть при ярко-выраженном сексуальном желании. С другой стороны, явление звона ушах, а, следовательно, и сочетание «tintinant aures» могут быть интерпретированы иначе, без включения в канву эротического подтекста. Согласно уже не раз упомянутому комментатору Э. Робинсону, возникновение посторонних звуков в органах слуха являются знаком, что некто (обычно возлюбленный(ая)/ любовник(ца)) вспоминает или думает о человеке, испытывающем описанный дискомфорт (т.е. звон в ушах) . Как мы видим, сама конструкция «tintinant aures» заключает в себе черты амбивалентности, сочетающей физиологические и ментальные смысловые аспекты.

Что касается онемения языка, выраженного сочетанием «lingua tropet», - явление может быть также рассмотрено с двух сторон: как симптом сексуального возбуждения или же, отрекаясь от эротической составляющей, как неспособность героя вербально выразить свои чувства к Лесбии (по причине недостаточности активного языкового аппарата).

Таким образом, подводя итоги вышесказанному, заметим, что Катулл использует в своих текстах нетривиальную лексику, заимствованную из различных научных и социальных языковых сфер (например, сферы естествознания, политики, юриспруденции) или же обладающую свойством по-разному звучать в той или иной ситуации. Более того, наряду с преобладающим эротическим элементом в некоторых стихотворениях, поэт включает в тексты и духовный аспект, тем самым подчеркивая полноту и глубину нового понятия «любви». Именно в комбинации двух полюсов одного чувства, в попытке совместить прежде несовместимые стороны феномена и в использовании «серьезной» лексики при описании эмоционального состояния выражается новаторство Катулла, ставшего первым, кто заговорил о «новой» любви в Древнем Риме.

В целях обобщения и структурирования материала, приведем (здесь и в последующих главах) таблицу, иллюстрирующую выделенные в ходе работы лексемы, на которые будет обращено наше внимание при последующей работе.



Таблица № 1

Лексема	Возможные переводы
primus digitus	кончик пальца
ludere	играть, шалить, резвится
tenere	держать, владеть, обладать, связывать
incitare	возбуждать, разжигать, усиливать
jocari	подшучивать, играться
desiderium	желание, томление, потребность, печаль
gravis ardor	лихорадка любви, большой огонь, пламя, жар
deliciae	веселье, отрада, утеха, наслаждение, любимец
tristas curas	печальные заботы, беды, тревоги
animus	разумная душа
flamma	огонь, вспышка, пламя
lingua torpet	язык немеет
tintinant aures	Звенят уши
demanare	стекать, течь, струиться
puella	девушка, молодая женщина
passer	воробей

Амбивалентность «красоты» на лексическом уровне: красота физическая и духовная

В текстах Катулла встречаются два понятия для обозначения красоты Лесбии, перевод которых аналогичен, а значение и контекстуальность использования варьируются согласно авторской интенции. Синонимы «bella» и «formosa» («красивая», «приятная», «прелестная», «прекрасная»), выбранные римским поэтом, зачастую применялись другими авторами только лишь для описания внешней красоты, тогда как внутренний мир описываемого объекта оставался за пределами рассматриваемых лексем. Так, например, Цицерон, современник Катулла, не единожды включал в свои тексты прилагательное «formosa», акцентируя внимание на миловидности облика женщины: «virgines formosissimae» (Cic. Inv. 1, 24, 35), «mulier formosa» (id. ib. 2, 1, 2). Аналогичные случаи характеристики телесной красоты, но уже посредством синонима «bella», встречаются, как замечает комментатор Э. Мерилл, в трудах Плавта (Cat. 69.8; 78.4), значительно предшествующих творчеству вышеупомянутых авторов.

Тем не менее, встречается и другая вариация употребления лексем «bellus» и «formosus». Помещенные в «не любовный», но политический и «дружеский» контексты, прилагательные начинают функционировать в качестве словесного отражения не «видимой красоты», а скрытой от глаз, духовной. В качестве примера приведем текст письма Марка Туллия Цицерона, обращенное к Публию Корнелию Доллабелле (Fam., IX, 14; Att., XIV, 17a), где определение «formosus» характеризует феномен доблести: «…nihil est enim, mihi crede, virtute formosius…». Употребление прилагательного по отношению к высокому свойству души позволяет говорить о качественном изменении роли лексемы, иллюстрируещей в данном случае не внешнюю, но внутреннюю красоту человеческой сути. «Вellus» с аналогичной функцией описания духовной составляющей также встречается в одном из писем Цицерона, адресованном на этот раз Теренции и Туллию (Fam. 14, 7, 3). В нем прилагательное приобретает форму суперлатива («bellisimus») и переводится, согласно варианту В. О. Горенштейна, как «милейший»: «Милейший Цицерон шлет тебе теплый привет». Более того, такое употребление лексемы в превосходной степени встречается неоднократно и в других фрагментах, например, в послании Аттику (Att. 1, 18): «Я так покинут всеми, что отдыхаю только в обществе жены, дочки и милейшего Цицерона». Принимая во внимание приведенные контексты, можно заметить, что «bellus» не относится к описаниям внешних признаков, а имеет собирательную функцию, представляя собою совокупность моральных и душевных качеств.

Что касается текстов Катулла (конкретнее, XLIII и LXXXVI стихотворений), в них автор отчетливо разделяет две, на первый взгляд, синонимичные лексемы и чередует их употребление согласно выбранному смысловому значению. Так, прилагательное «bellus», характеризующее женщину, заключает в себе сугубо физический компонент, относясь к описанию внешних прелестей и достоинств. Примером этому служит XLIII стихотворение, где красота, изящность и женственность Лесбии противопоставляется неизвестной девушке, не обладающей столь богатым природным даром.

Как видно из текста, «bellus» становится одним из элементов связи «прилагательное + часть тела» и находится на позиции обобщающей лексемы, вобравшей в себя прежде перечисленные визуальные достоинства Лесбии.

Второе определение, «formosa», по сравнению со своим синонимом наделяется комплексным значением, сочетая в себе как внешние проявления прекрасного, так и духовные компоненты «красоты». Катулл, посредством поэтических текстов, отмечает неполноценность и недостаточность прилагательного «bellus» в случаях характеризации человека не только извне, но и изнутри. В качестве примера приведем LXXXVI стихотворение, где Лесбия также выступает как положительная противоположность другому женскому образу, Квинтии.



Категории, на основе которых происходит сравнение в настоящем тексте, относятся к сфере метафизических качеств, что, соответственно, приводит к смещению смыслового вектора слова «formosa» с внешних характеристик на внутренние. При этом прилагательное сохраняет свою амбивалентность и, вместе с отсылками к духовной красоте, частично включает в себя компоненты физической привлекательности.

Таким образом, мы видим, что Катулл употребляет синонимичные понятия, «bella» и «formosa», при этом обнаруживая между ними ряд существенных различий. Наиболее распространенный перевод, «красивая», не всегда и не полностью отражает смысл, изначально заложенный поэтом, что существенно затрудняет последующую работу переводчика с лексическим пластом оригинала.

Таблица № 2

Лексема	Возможные переводы (основные значения)
formosa	стройная, изящная, красивая, прекрасная
bella	милая, приятная, прелестная, великолепная

Группа языковых единиц, рассматриваемая в настоящей подглаве, используется Катуллом для обозначения физического акта поцелуя, охарактеризованного в Оксфордском словаре английского языка («Oxford English Dictionary») следующим образом: «Поцеловать - прижаться или дотронуться губами в знак приязни и любви, или как акт почитания и благоговения; или для выражения приветствия или ласки с помощью губ». Согласно приведенному определению, поцелуй и его форма обладают несколькими возможными вариациями, в зависимости от подтекста, сокрытого в производимом действии. Так, прикосновение губ может быть воспринято как символ дружеской связи или же стать воплощением вожделения и страстного сексуального желания. Катулл, изображая акт поцелуя, придерживался аналогичной идее амбивалентности «духовного» и «физического» удовольствия и освещал ее в интертекстуальном пространстве.

Два стихотворения (V и VII), служащие основой последующему анализу, относятся исследователями к раннему периоду творчества Катулла (60 - 61 гг. до н.э.), воспевающего счастливый период отношений между лирическим героем и его возлюбленной, Лесбией.

В данном случае можно говорить о парности соотнесенности текстов: оба имеют похожую структуру, выраженную на смысловом и композиционном уровнях. Герой желает совершить со своей возлюбленной множество поцелуев, число которых было бы насколько велико, что запутало бы любого (будь то человек или зверь), попытавшегося сглазить союз героя и Лесбии.



V

VII

Несмотря на тематическое сходство рассматриваемых стихотворений, в них обнаруживается и ряд существенных различий. Первое из них состоит в перемене действующего лица и его адресата: так, если в V тексте Лесбия предстает в роли субъекта, от которого лирический герой желает получить множество поцелуев, в VII - происходит смысловая инверсия, состоящая в перемене фигур субъекта и объекта.

Что касается лексического аппарата рассматриваемых стихотворений, в нем происходит чередование двух форм существительных посредством прибавления к разговорному «basium» (V) суффикса диминутива - «basiationes» (VII). Подобное использование уменьшительно-ласкательного варианта может указывать иронический оттенок, гармонирующий с общей лирической линией.

Наряду с использованием общеупотребительной лексики и включением в VII текст стилистического приема с целью насмешки, Катулл обращается и к фигуре метафорического сравнения («quam magnus numerus…» - «сколь велико число…»), характерного, в свою очередь, для высокого регистра литературной речи. Основу используемого поэтом сопоставительного оборота составляет существительное «basiationes», соединенное с номинативной конструкцией из нескольких лексем. Таким образом, дважды встречающееся сравнение предстает в виде своеобразной формулы: столько X («поцелуйчиков»), сколь(ко) YY.

Перемещая фокус от формальных к смысловым признакам рассматриваемых тропов, заметим, что в обоих случаях подчеркивается идея бесчисленности и бесконечности, которая из сферы философии или теологии переносится в область физиологии и начинает работать при описании акта поцелуя. Так, великое множество поцелуев, которых лирический герой ожидает от своей возлюбленной, приравнивается к количеству песков на земле и звезд на небе («…quam magnus numerus Lybyssae harenae» и «…quam sidera multa, cum tacet nox»). В результате такой параллели выстраиваются точные координаты, не только относящиеся к характеристике метафорического пространства, но и становящиеся отсылками к отдельным событиям и фактам, считываемым лишь homini venusto.

Первая аллюзия, заключенная в строках «…quam magnus numerus Lybyssae harenae laserpiciferis iacet Cyrenes» («…сколь велико число ливинских песков лежит в Кирене…»), относится к литературной сфере, а, следовательно, расчитана на современного Катуллу читателя, который осведомлен и заинтересован в историко-биографических сведениях о значимых и влиятельных авторах того периода. Кирена, фигурирующая в качестве географической точки, на территории которой и находятся бесчисленные «ливинские пески», являлась родиной древнегреческого поэта, Каллимаха, - кумира и образца не только для самого Катулла, но и, например, для таких поэтов как Овидий, Энний и Тибулл.

В этом же стихе появляется и другая отсылка, на этот раз к медицинской тематике, выраженная употреблением прилагательного «лазерпецинный». Данное определение, выбранное Катуллом не случайно, произошло от однокоренного названия растения, «лазерпиций» (или по-другому «сильфий»), которое использовали в качестве лекарственного средства в случаях повышенной температуры тела или отравления ядовитыми веществами. Более того, зачастую сок сильфия применялся как сильный афродизиак, обладающий эффектом повышенной сексуальной активности. Так, с одной стороны, с помощью упоминания ценного медикамента в контексте стихотворения, поэт стремился подчеркнуть значимость поцелуев Лесбии, способных вылечить героя от любовного жара. С другой же стороны, учитывая тот факт, что лазерпиций являлся веществом, стимулирующим половое влечение, употребление его по отношению к действиям женщины может трактоваться как акцентирование оказываемого ими эффекта, то есть крайней степени возбуждения и физиологического влечения.

Следующая, скрытая от глаз «несведующих», деталь находится уже во втором сравнении, где число поцелуев возлюбленной уподобляется количеству звезд ночного небосвода («…aut quam sidera multa, cum tacet nox, furtivos vident homines…»). Придерживаясь теории о прототипе Лесбии, Клодии Пульхры, с которой Катулл, согласно сохранившимся сведениям, имел неформальную связь, настоящее сопоставление можно рассматривать как элемент автобиографии, повествующий о первой встрече поэта с будущей любовницей. Другое, более «литературное», объяснение состоит в аллюзии на творчество Сапфо, древнегреческой поэтессы, оказавшей значительное влияние на творчество Катулла. Сравнительная конструкция «столько X, сколько + явление природы», согласно комментатору Э. Мериллу, зачастую применялась Сапфо в ее одах и представляла собою метафорический образ бесконечности. Впрочем, во времена Катулла, подобные количественные соотнесения вошли в литературную традицию (сначала древнегреческую, а затем и римскую) и широко использовались такими авторами как Гомер и Овидий.

Комбинируя элементы «ученой» поэзии с разговорной лексикой и иронической составляющей, Катулл добивался амбивалентности понятия любви. Лирический герой через монологическую речь, обращенную к Лесбии, одновременно предстает в образе «влюбленного» (то есть искренне привязанного к женщине и подверженного плотским желаниям) и «ученого» (использующего интертекстуальные аллюзии, традиционные фигуры речи) персонажа. В результате, тексты, «собранные» из лексических компонентов разных семантических структур, раскрывались в своей полноте лишь тому читателю, который был достаточно и всесторонне образован и осведомлен в актуальной Катуллу литературной ситуации.

Таблица № 3

Лексема	Возможные переводы (основные значения)
basium	поцелуй
basiationes	поцелуйчики, лобзания
laserpiciferis	лазерпецинный

Расширение лексических границ: конструирование новых понятий на месте существующих «amor» и «amare»

Неправильно было бы утверждать, что до фигуры Катулла, творчество которого сформировало словесный облик «нового» понятия любви в Древнем Риме, не существовало вариативности форм описания чувства. Так, в Древней Греции уже различали несколько подвидов любви, каждый из которых имел собственный характер выражения. Всего насчитывалось четыре основные категории, обозначенные в языке самостоятельными лексемами: «eros» (страстная любовь, желание обладать), «agape» (любовь к ближнему, привязанность, согласие), «philia» (дружба, любовь между равными) и «storge» (любовь родителя и ребенка).

Что же касается Древнего Рима, первоначально различалась только одна форма (см. 1. 1), синонимичная греческой «eros», в которой главенствовала сексуальная связь. Позже, с появлением феномена досуга и, как следствие, изменением роли женщины, «любовь» начала трансформироваться, превращаясь в более глубокое и многостороннее понятие. Именно тогда обнаружилась проблема неполноценности существующего словесного аппарата и появилась необходимость создания новой терминологической системы.

Катулл стал одним из первых, кто заметил данную лексическую лакуну и начал искать средства для ее заполнения. Общеупотребительные, привычные для римлянина слова, такие как «amor» (сексуальная страсть, связь) и «amare» (желать), заключали в себя односторонний взгляд на феномен любви, ограниченный физическим влечением к потенциальному партнеру. Наряду с заимствованием языковых единиц из сфер медицины, истории и юриспруденции, поэт обратился и к социальному институту дружбы. Само понятие, «дружба», и комплекс отношений, стоящих за ним, качественно отличались от физически обусловленных чувств. Более того, настоящий тип связи между людьми включал в себя целую группу компонентов, выраженных морально-этическими качествами субъекта: «…дружба - отношение глубокое и интимное, предполагающее не только верность и взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие…». Катулл, на основе вышеперечисленных понятий, создал, а вернее собрал, новый конструкт «любви», включающий в себя терминологию семантического поля «дружбы».

Элементы «нового» чувства, а точнее его «духовной» составляющей, звучат в следующих текстах: LXXVI («fides» (верность), «foedus» (договор), «benefacta» (благожелательность), LXXXVII («fides in foedere» (Верность в Договоре)), LXXII («bene velle» (уважать), CIX («sanctae foedus amicitiae» (Договор священной дружбы).

Начнем анализ с последнего из вышеперечисленных стихотворений (CIX) и включенной в него конструкции «sanctae foedus amicitiae».

Выбранное Катуллом словосочетание представляет собой соединение нескольких ключевых понятий, таких как «дружба», «договор» и сопряженное с ними определение «священный». Употребление первого из них, обозначенного лексемой «amiticia», позволяет подчеркнуть возвышенность и значимость «нового» чувства любви. Как уже было отмечено ранее, «дружба» символизировала особый тип отношений между людьми, предполагающий абсолютное равенство между партнерами. Такая связь считалась крепким и долговременным союзом, «согласием во всех делах божеских и человеческих, в сочетании с благожелательностью и привязанностью». К тому же, зачастую феномен «дружбы» подразумевал гендерное разделение, то есть контакт между представителями мужского пола, чему свидетельствует, например, трактат Цицерона «О дружбе» или дружеская лирика Катулла. Приведенный факт указывал на особую ценность феномена, изначально (еще до становления фигуры женщины субъектом любовной лирики) обладающего одним из центральных положений в социуме.

Еще один элемент рассматриваемой лексической конструкции, существительное «foedus», принадлежит юридической терминологии, использование которой, в свою очередь, частично перемещает понятие «любви» в сферу права и приписывает возлюбленным роли самостоятельных «субъектов». Сам «договор», по своей природе, принадлежал к «священным» понятиям и требовали от принявших его «непреложной Верности». В случае нарушения принятых обязательств, признавалось несоблюдение «благочестия по отношению к Богам», караемое общественным порицанием и внутренним чувством греха.

В совокупности приведенное словосочетание относилось к «латинской дипломатической терминологии» и применялось, например, в фундаментальных исторических трудах Саллюстия или Тацита. Таким образом, описывая один из аспектов любви через словарный состав юридической области («fides», «foedus», «foedere»), Катулл добивался трансформации смысла понятия «любви», превратившегося из удовлетворения естественных потребностей и сугубо удовольствия в «серьезное дело», не терпящее поверхностного отношения.

Еще одна составляющая концепции чувства Катулла находится в LXXII стихотворении, которое, хоть и не входит в корпус текстов о счастливой любви, становится необходимым звеном в цепи целостного понимания языка поэта. Речь идет о сочетании «bene velle», переводимом как «желать блага». Благожелательность («benefacta») понималась как неотъемлемая часть феномена «дружбы», помещенная в его основу. Подтверждением этому служат строки Цицерона из текста «О дружбе»: «…если чувство благожелательности пропало, то дружба уничтожается» . Используя настоящую группу лексических единиц, относящихся к семантическому полю «блага», Катулл характеризует отношения между возлюбленными, отличительной чертой которых становится взаимодействие и взаимодинамика. Поясним: если раньше между партнерами не существовало равенства, а, следовательно, желания одного ставились превыше воли другого, «новая» любовь подразумевала добровольные шаги навстречу возлюбленному и духовного удовлетворения от совершаемых на благо партнеру действий. В результате, обоюдная динамика любовников по отношению друг к другу становилась признаком «деятельной» любви, не только забирающей, но и отдающей.

Подводя итоги настоящей части нашего исследования, еще раз подчеркнем основные аспекты, важные для понимания общей идеи Катулла. Поэт осознавал ограниченность лексемы «amor» и ее производных, традиционно использующихся в римском обществе. Новое чувство, амбивалентное и глубокое, требовало и новых вариантов своего описания, которыми латинский язык не располагал. Катулл, не отвергая полностью уже привычные формы для изображения «любви», расширил лексические границы и заимствовал элементы для терминологии из сфер истории, юриспруденции, и, главное, дружбы. Так, дополняя прежде существующую «любовь» понятиями Верности, Дружбы и Благожелательности, поэт создал словесный образ «активного» и «деятельного» чувства.

Таблица № 4

Лексема	Возможные переводы
fides	верность
foedus	договор
benefacta	благожелательность
fides in foedere	верность в договоре
bene velle	уважать
sanctae foedus amicitiae	договор священной дружбы



Литература

Гай Валерий Катулл Веронский. Книга стихотворений / пер. С. В. Шервинского. М.: «Наука», 1986. URL: http://ancientrome.ru/antlitr/catullus/catul-f.htm (Дата обращения: 22 апреля 2016 года).

Гай Валерий Катулл. Катулл. 33 стихотворения / пер. Торпусман Р. Иерусалим: Филобиблон, 2001.

Гай Валерий Катулл. Лирика / пер. Амелина М. М.: Время, 2005.

Гай Валерий Катулл. Сочинения / пер. Славянки О. М.: Русская панорама, 2009.

Гай Валерий Катулл. Стихотворения / пер. Амелина М. М.: Текст, 2010

Марк Туллий Цицерон. О дружбе/ Пер. О. В. Горенштейн. URL: http://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1423774816#020 (дата обращения: 04 мая 2016 года).

Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. Т. II, годы 51--46/ Пер. В. О. Горенштейна. М.--Л., 1950.

Платон. Пир / Пер. Городецкого И. Д. М.: Дилетант, 1908. URL: http://www.lib.ru/POEEAST/PLATO/pir.txt (дата обращения: 22 апреля 2016 года).

Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах// Плутарх. Цицерон/ пер. Г. А. Стратановского. М.: «Наука», 1994. URL: http://www.ancientrome.ru/cicero (дата обращения: 21 апреля 2016 года).

C. Valerius Catullus. Carmina/ ed. E. T. Merill. URL: http://www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus:text:1999.02.0003 (дата обращения: 20 мая 2016года).

C. Velerius Catullus. URL: http://www.thelatinlibrary.com/catullus.shtml (дата обращения: 01 мая 2016 года).

Размещено на Allbest.ru