"Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" как автобиографический жанр

Этапы развития агиографической литературы. Причины возникновения жанра жития, их особенности. Исследование "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" как автобиографического жанра. Анализ литературных памятников Нестора и Епифания Премудрого.

Рубрика Литература
Вид дипломная работа
Язык русский
Дата добавления 30.07.2010
Размер файла 88,6 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Оглавление

Введение

Глава I. Основные этапы развития агиографической литературы

Глава II. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр

Заключение

Список использованной литературы

Введение

В русской литературе XVIII века произошли существенные изменения, вызванные в конечном счете зарождением в русском обществе буржуазных отношений. Литература все больше и больше проникается интересами низших слоев русского общества, ее содержание становится разнообразным, расширяется жанровый состав, современность оттесняет на задний план историческую и легендарную тематику. Занимая особое место в литературе XVII века, творчества Аввакума вместе с тем входило в современный ему литературный процесс. Яркое своеобразие человеческой и писательской индивидуальности Аввакума заключается в том, что у него традиционные формы мышления сочетались с непосредственным выражением практического чувства и живого инстинкта жизни, присущего той среде, выражением которой был «огнепальный» протопоп. Отсюда ряд его «еретических» вразрез с догматикой и установлениями традиционного православия; отсюда и та смелость его литературной манеры, которая делает из него подлинного новатора, разрушающего веками освященные литературные нормы. Новаторство Аввакума сказывается, прежде всего, в том, что он традиционное житие с его стилистическими и тематическими шаблонами деформирует в полемически заостренную автобиографию, в повествовании не о каком-либо постороннем угоднике, а о самом себе.

Процесс «обмирщения» древнерусской литературы в XVII веке, т.е. ее постоянном освобождении от опеки церкви, религиозная идеология сказался в трансформации такого устойчивого жанра, как житие. Его каноны, разрушаются вторжение бытовых религий, фольклорной легенды ее с XV столетия. В XVII веке житие постепенно превращается в бытовую повесть, а затем становится автобиографией-исповедью. Очень ярким и показательным образцом литературы XVII века в ее эволюции по пути сближения жития с жизнью сделал протопоп Аввакум в своем знаменитом житии-автобиографии.

Литературное наследие Аввакума и особенно «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» привлекало и привлекает к себе внимание таких ученых-медеевистов, как Д.С. Лихачев, И.П. Еремин, В.П. Адрианова-Перетц, В.Е. Гусев, Н.С. Деликова.

Настоящая работа посвящена анализу древнерусского памятника XVII века - «Житию протопопа Аввакума, им самим написанное».

Цель дипломной работы - рассмотреть «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр.

Данная цель определила следующие задачи:

- рассмотреть основные этапы развития агиографической литературы, определить их особенности;

- исследовать «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр, выявить традиции и новаторство в произведении.

Структура дипломной работы состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемой литературы, насчитывающего 74 наименования.

Во введении указаны цели и задачи нашего исследования, актуальность избранной темы. В первой главе «Основные этапы развития агиографической литературы» рассматриваются причины возникновения житийной литературы, ее основные группы агиографических сюжетов, характерные черты, свойственные житийной литературе, а также анализируются литературные памятники Нестора и Епифания Премудрого.

Во второй главе «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» исследуется личность Аввакума, отражение в его произведение социальных противоречий эпохи, сюжет, композиция «Жития…», новаторство писателя в области языка и стиля.

В заключении подведены итоги и выводы по дипломной работе.

Глава I. Основные этапы развития агиографической литературы

Слово «житие» буквально соответствует греческому BLOS («жизнь»), латинскому vita. И в литературе византийской, и в середине века на западе, и у нас на Руси термин этот («житие») стал обозначать определенный литературный жанр: биографии, жизнеописания знаменитых епископов, патриархов, монахов - основателей тех или иных монастырских общежитий, реже биография светских лиц, но только тех, которых церковь считала святыми. Жития, следовательно - биография светских (будь-то лица духовные или светские).1

Отсюда жития в науке часто обозначаются также термином «агиогафия» (от avlos - «святой» и граф? - «пишу»). Агиография - это художественная литература и искусство, посвященные святым.

Писалась такая биография с целью рассказать («поведать миру») о жизни подвигах святого, прославить его память, сохранить для потомства воспоминания о необыкновенном человеке.

Жанр этот - античная литература его не знала - характерное достояние христианской литературы. Эпоха его рассвета в византийской литературе VIII-XI вв. Именно в это время он окончательно сформировался, приобрел четкие жанровые очертания, выработал свою поэтику.

Есть основания думать, что по своему происхождению восходит к одному из видов античного красноречия, а именно к наградной похвальной речи.2 В центральной своей части - жанр широко распространенный в античном красноречии - всегда содержал биографию идеального героя, воплощавшего в себе все добродетели.

Почти все наиболее популярные византийские жития в XI-XII вв. у нас на Руси были известны в переводе с греческого языка (например, житие Антония Великого, житие Алексея, человека божьего и другие). Эти переводные жития, появившиеся в конце X - начале XI века положили начало житийной литературной традиции. С XI по XVII в. жития пользовались на Руси огромной популярностью.

Некоторые жития вступили во взаимодействия с фольклором, со сказкой (например, житие Петра и Февронии Муромских). Многие жития сами оказывали влияние на устное народное творчество - так возникали народные легенды, стихи, заимствованные из жития. Взаимодействие с фольклором характерно для истории этого жанра в нашей литературе.3

За составление житий брались только очень опытные люди. Этот труд требовал больших знаний и соблюдения определенных правил, стилей и композиций.

«Правильному житию» было свойственному неторопливое повествование в третьем лице; иногда допускалось отступление: обращение автора к читателю, похвала от своего имени святому.

В композиционном отношении были обязательны три части -вступление, собственно житие, заключение. Во вступлении автор должен просить прощения у читателей за свое неумение писать, за грубость изложения и т.д. В заключении должна быть похвала святому - своеобразная ода в прозе. Это заключительная «ода», или похвала герою, - одна из наиболее ответственных частей жития; требовавшая большого литературного искусства, хорошего знания риторики. Житие, наконец, требовало от агиографа строго определенного изображения героя или героев повествования - резко отрицательного или подчеркнуто положительного. Герой отрицательный в житии - всегда «злодей», герой положительный -всегда «святой», т.е. человек идеально положительный, воплощение всех возможных и невозможных в природе добродетелей, разумеется, христианских добродетелей.4

Содержанием жития является биография «святого», т.е. положительного героя; отрицательный герой, «злодей», вводится в житие обычно только для контраста - на заднем плане.

Биография предполагает рассказ о жизни реального человека; такая биография обычно полна драматического движения. В житии всегда этого нет и быть не может: нет движения, роста, становления характера. «Святой» неподвижен. Он «святой» уже с момента рождения; он избранник божий. И в этом смысле он не имеет биографии: автору нечего рассказывать. Автору -агиографу остается только одно: подобрать материал для иллюстрации его святости. Житие и сводится обычно к такой иллюстрации в рамках биографического повествования о жизни героя и его кончине. Агиография -искусство дореалистическое; ближайшая к нему параллель - древнерусская иконопись. И там и здесь действуют одни и те же принципы художественного изображения, один и тот же метод отражения действительности.5

Житие, изображая человека («злодея» или «святого»), по возможности стремилось устранить все черты его индивидуального характера: только освобожденный от всего «временного», всего частного и случайного человек мог стать героем агиорафического повествования - обобщенным воплощением добра и зла, «злодейства» или «святости»6. На практике это привело и не могло не привести к тому, что все герои жития стали напоминать один другого; обладать одними и теми же чертами «характера», в сходных обстоятельствах поступать одинаково, произносить одни и те же слова, даже часто двигаться или протягивать руки в одном и том же направлении. Для всех положений у агиографа уже была своя предустановленная схема. Нередко она переносилась из жития в житие - не потому, что у автора не было в запасе другой, собственного изобретения, а потому, что такая схема ценилась автором сама по себе, как уже найденная и закрепленная для данного положения, наиболее совершенная его норма. Здесь сходство - результат не столько подражания готовым литературным образцам, сколько проявления характерной для всякого агиографа тенденции свести к некоторому абстрактному единству все многообразие действительности.

Житие не столько отражает действительность, сколько планомерно и настойчиво навязывает ей свой абстрактный идеал человека, часто умозрительный.

Жития - жанр, характерный для всего средневекового периода развития литературы, - утвердились в литературе Киевской Руси в XI веке.

До нас дошли три оригинальных жития: два жития князей Бориса и Глеба и Житие Феодосия Печерского.

Древнейшие по времени - жития князей Бориса и Глеба.

«Сказание» о Борисе и Глебе - первое крупное произведение древнерусской агиографии. По наиболее вероятному предположению, написано оно было во второй половине XI века - незадолго до торжественного перенесения гробницы Бориса и Глеба 2 мая 1072 года в новую церковь в Вышгороде, сооруженную князем Изяславом Ярославичем. Составляя «Сказание», автор пользовался устной легендой и летописью. В «Сказании» -агиографически стилизованные портреты Бориса и Глеба и полный драматизма рассказ об их трагической гибели.8

Сказанию предпослана небольшая экспозиция. Составлена она в форме беглой фактической справки, цель которой познакомить читателя с действующими лицами предстоящего повествования. Здесь находим упоминание о князе Владимире - крестителем Руси, перечень его сыновей и некоторые необходимые сведения об основных участниках трагедии - Борисе и Глебе, Святополке и Ярославе. Видно, что автор явно поторопился возможно скорее перейти к делу; свидетельствуют об этом и фраза, которой он обрывает экспозицию и допущенный им недосмотр (утверждая, что у князя Владимира было двенадцать сыновей, он называет только одиннадцать имен).

История гибели Бориса и история гибели Глеба во многом дублируют одна другую; они построены по единому плану и подчас даже дословно воспроизводят одни и те же подробности.

Борис в изображении «Сказания» - высокий идеал младшего князя, во всем покорный князьям, старшим в роде. Он - живое воплощение той политической доктрины, которую старшие князья в эту эпоху настойчиво внушали своим вассалам в эгоистической заботе о собственном господствующем положении в стране. Все поведение Бориса в «Сказании» -наглядная демонстрация этой доктрины. Послушный и любящий сын, он по велению отца своего, князя Владимира «с радостью» отправляется в поход против печенегов. На обратном пути он узнает, что отец его скончался и что киевский стол захватил брат Святополк. Дружина предлагает ему пойти на Киев, но Борис отказывается. Он знает, что Святополк готовит покушение на его жизнь, но он верен долгу вассала и смерть предпочитает измене.

Автор «Сказания» хорошо понимал, что покорность Бориса старшим в роде князьям - качество, которое само по себе еще не дает основания рассматривать Бориса как святого, как «блажного». Подвиг Бориса нуждался в религиозном обосновании. С этой целью автор «Сказания» олицетворяемую Борисом политическую доктрину поднял до уровня божественной заповеди, а его самого в избытке наделил и чисто христианскими добродетелями: смирением, кроткостью, безлюбием, непротивлением злу, покорностью воле божьей, аскетическим отречениям от мира и всех его соблазнов.9

В результате образ Бориса приобрел в «Сказании» еще один аспект - стойкого борца за «слово» божье. И даже - мученика за веру.

Образ Бориса в «Сказании» чрезмерно перегружен содержанием. И чтобы он мог вызвать не только благоговейное удивление, но и живое к себе сочувствие, следовало несколько ослабить его «умозрительность». Это автор и сделал. Он сообщил Борису черты, свойственные рядовому человеку, не «страстотерпцу».

В «Сказании» Борис боится ожидающей его судьбы. При мысли, что ему надлежит скоро умереть, он испытывает страх. Автор показывает и рождение, и развитие этого чувства. Предчувствие переходит в уверенность. Накануне смерти (это было в субботу, - сообщает автор) Борис после захода солнца велит «пети вечернюю», а сам уходит в шатер помолиться. Затем, ложится спать, но не может заснуть. На рассвете, рано поднявшись, он просит священника начать заутреню; обувается, умывает лицо и тоже молится. Он уже точно знает, что его ждет. Между тем убийцы подходят к шатру, они слышат голос Бориса, поющего псалмы. Слышит и Борис их шепот около шатра. Его охватывает трепет, но он продолжает молиться. Появляются убийцы, и мы читатели, видим их глазами испуганного Бориса.

Скорбная атмосфера, созданная автором вокруг Бориса, в особенности сгущается, когда тот, не в силах сдержать сердечного сокрушения, проливает слезы - обильные, заливающие лицо, «горькие» и «жалостливые», сопровождающиеся тяжкими вздохами. Это не простые слезы. Они - дар, который бог посылает «избранникам» своим. И они заразительны.10 При виде Бориса, проливающего слезы, все окружающие его «на Льте» (на берегу Альты, где Борис был убит) возмущаются духом и тоже начинают «плакати» и «стенати». Сцена эта («хоровой плач») - одна из художественных находок автора.

Во многом напоминает Бориса в «Сказании» и его брат Глеб. Верный своему долгу вассал, он такой же добровольный мученик, как и Борис. Когда Святополк зовет его в Киев - он немедленно садится на коня и с малой дружиной отправляется в путь, невзирая на неожиданное препятствие. Невдалеке от Смоленска его настигают посланные Святополком убийцы. Глеб безропотно, не оказывая никакого сопротивления, позволяет убить себя; его же собственный повар по приказу одного из убийц - Горясера зарезал его ножом.

Миру света и добра в «Сказании» резко противопоставляется мир тьмы и зла - в образе князя Святополка. Второй Каин, Святополк уже в начале «Сказания» появляется с эпитетом «окаянный»; эпитет этот затем становится постоянным и сопровождает Святополка до конца его истории. Святополк -злодей по самой своей природе. Он уже родился с печатью греха. Он это понимает и сам. Он подлежит полному и безоговорочному осуждению и по закону божественному, как братоубийца, и по закону человеческому, как нарушитель порядка, по которому старшие князья должны строго выполнять свои обязанности по отношению к вассалам - младшим князьям, если требуют от них покорности. Не кто иной, как дьявол подсказывает ему мысль.

Образ Святополка у автора последовательно выдержан в одном и том же ключе; он неизменно появляется в окружении обличающих цитат из «писания» и слов подчеркивающих его «лесть» и злобу.

В литературном отношении наиболее примечательна первая часть этого рассказа. Ярослав здесь автором «Сказания» поднят на высоту, достойную его убитых братьев. В рассказе устранено все, что как или иначе могло бы снизить его Ярослава, заданный патетический облик (нет, например, ни слова о том, что смерть князя Владимира застала его среди приготовлений к войне с отцом). Ярослав в «Сказании» - орудие божественного возмездия Святополку - братоубийце. Он - восстановитель порядка в Русской земле, нарушенного «крамолой старшего брата».

Едва ли не самая показательная особенность «Сказания» как произведения литературного - широкое развитие в нем внутреннего монолога. Эта форма прямой речи была хорошо известна греческой агиографии; она не раз встречается у Кирилла Скифопольского. Но в литературу древнерусскую ее впервые внес автор «Сказания». Своеобразие ее в том, что такой монолог произносится действующими лицами повествования как бы «немо» - «в себе», «в сердце», «в уме своемъ», «в души своей».12 Обычно в «Сказании» внутреннему монологу героя повествования предшествует описание внешних признаков крайнего душевного волнения: дрожь тела, слезы, от печали или страха они лишаются дара речи, не могут говорить; внутренний монолог получает тем самым у автора свою мотивировку. Следует, однако, отметить, что в «Сказании» в монологах этого рода налицо одно неопределенное противоречие. Они ничем в сущности не отличаются от прямой речи, произносимой «вслух». Везде одно и то же: чередование однотипных по структуре предложений, нередко с анафорическим повторением первого слова, риторические возгласы («Увы мне... Увы мне!»), вопросы обращения, цитаты из «писания», известные метафоры, даже созвучия однокоренных слов. Только иногда автору удавалось и в рамках этой высокой риторики сообщать этим монологам характер непроизвольного, психологически вероятного самовысказывания. Примером может служить первый монолог Бориса: здесь и скорбь о смерти отца, и желание повидать младшего брата, и покорность воле божьей, и неуверенность в самом себе, и мысли о тщете мира сего - длинная цепь горестных размышлений, беспорядок которых по-своему очень тонко отражает удрученное состояние его духа.

Агиограф, а не летописец, автор «Сказания» не придавал большого значения исторической достоверности своего повествования13. Рассматривая «Сказание» с этой точки зрения, нетрудно обнаружить в нем и недомолвки и даже прямое невнимание к фактической стороне дела.

В «Сказании» как и во всяком агиографическом произведении, многое условно. Историческая правда в нем полностью подчинена тому комплексу моральнополитических, литературных и даже церковно-обрядовых задач, которые автор себе ставил.14

Условно в «Сказании» даже время. По воле автора оно иногда явно замедляет свой естественный бег. 15 Показательный тому пример - убийство Глеба в изложении автора. Дело происходит в окрестностях Смоленска на реке Смядыни. Глеб с приближенными плывет на лодке. К нему подплывают тоже на лодке, убийцы. Когда обе лодки поравнялись, убийцы прыгают с обнаженными мечами в лодку Глеба. Глебу остаются считанные мгновения. Но он успевает все: не только произнести три монолога, но и преклонив колена, помолиться. Убийцы надолго как бы застывают в том положении, в каком впервые увидел их читатель, - с поднятыми мечами в руках. Иногда, по воле автора, время непомерно спешит. Борис по «Сказанию», был убит 24 июля, Глеб - 5 сентября. За этот срок в «Сказании» происходит слишком много событий, если учесть пространство, отделяющее действующих лиц повествования в тогдашние средства сообщения. Бориса с берегов Альты привозят в Вышгород, Святополк посылает вестника к Глебу в Муром в надежде обманом заманить его в Киев, Глеб окольным путем - Волгой - из Мурома отправляется в Смоленск. Сестро Предслава посылает Ярославу, из Киева в Новгород, известие о смерти отца и гибели Бориса, Ярослав шлет гонца в Смоленск предупредить Глеба. Святополк, не дождавшись приезда Глеба в Киев, отправляет убийц ему навстречу, те прибывают в Смоленск и находят Глеба Смядыни.

«Похвала» которой «Сказание» заканчивается, переключает его повествовательную часть в другой жанр - в произведение ораторской прозы, в так называемое похвальное слово. По содержанию «похвала замечательна тем, что подчеркивает общерусское значение культа Бориса и Глеба. Они -грозное «оружие», «меча обоюдоостра», с помощью которых народ русский и его князья охраняют «отъчество свое» от нашествия иноземцев, успешно подавляют как «усобъныя брани», так и всякие «дъяволя шотания» в земле. Слава их выше славы Дмитрия Салунского, прославленного защитника своего родного города Салуни, ибо они - защитники не одного города, не двух, а всей земли Русской «спасение».16

Этой церковно-политической декларации соответствует в «похвале» и праздничная торжественность ее литературного оформления. Риторические восклицания, у которых преимущественно состоит «похвала» в начале, к концу перерастают в молитвенные обращения, сперва к святым братьям, а затем к богу. Последние в «похвале» навеяны «Словом о законе и благодати» (его заключительной молитвой к богу от вся земли нашея»).

Наряду с княжескими житиями в литературе Киевской Руси стали появляться и жития, посвященные выдающимся деятелям церкви - основателям тех или иных монастырских общежитий.

Старейший памятник древнерусской агиографии этого последнего типа жития основателя Киево-Греческого монастыря Феодосия Греческого, принадлежащее Нестору, автору «Чтения» о Борисе и Глебе.

Память Феодосия Греческого в стенах монастыря стала праздноваться вскоре же после его смерти, еще до его в 1108 году официальной канонизации. В 1091 году в новую каменную церковь монастыря из пещеры, где до сих пор покоилось тело Феодосия, были торжественно перенесены его мощи и установлены в притворе на правой стороне. Незадолго до этого события Нестор и написал Житие, видимо по поручению игумена Никона. Точно неизвестно, когда его составил Нестор; во всяком случае, еще при жизни Никона.

Нестор поступил в Греческий монастырь, когда Феодосия не была в живых, при игумене Стефане, когда вокруг Феодосия в монастыре уже стала складываться благочестивая легенда.

Это легенда - устные рассказы и предания - и послужили Нестору основным источником его литературного труда.

Самый тип жития святого - основателя монастырского общежития - не является изобретением Нестора; приступая к жизнеописанию Феодосия, он опирался на давно и прочно сложившуюся литературную традицию. Установлено, что ближайшим литературным образцом для Нестора в данном случае является труд Кирилла Скифопольского, одного из классиков византийской дометафрастовской агиографии, - Житие Саввы Освященного.18 Житие это, во времена Нестора уже известное на Руси в славянском переводе, подсказало ему и композиционную структуру Жития Феодосия, и отделочные сюжетные ситуации, и даже некоторые стилистические формулы.

Житие Феодосия Греческого - сложное и громоздкое литературное сооружение, несомненно потребовавшее от Нестора долгого и напряженного труда.

В соответствии с неписанным литературным уставом, обязательным для каждого агиографа, Нестор предпослал Житию довольно большое вступление. Здесь есть все, что устав этот требовал: и благодарность богу за то, что он удостоил его, Нестора ученого, поведать миру о жизни и деяниях угодника божьего и просьба извинить его неискусство, и упование на помощь свыше в этом предстоящем ему многотрудном деле, которое превыше его силы, и ссылка на то, что жизнь и подвиги Феодосия еще никем не описаны, и просьба «с веяцем прилежанием» прослушать его повествование, и цитата о ленивом рабе (Матфей, XXV , 26-27), и, наконец молитва к богу, чтобы просветлял сердце и отверз уста.19

Вступление составлено из традиционных формул и клише. Но отсюда, однако, не следует, что вступление к Житию Феодосия - всего лишь холодная дань литературному обычаю. Формулы и клише не помешаем Нестору сообщить этой требуемый жанром вступительной церемониальной беседе автора с читателем и характер своеобразной авторской исповеди, не лишенной искренности и лирической теплоты: подавленной сознанием высокой ответственности, Нестор делится с читателем своими сомнениями и колебаниями, своими страхами и надеждами ввиду предстоящего ему литературного подвига. Свидетельствуют об этом проявляющиеся и здесь, в начале Жития, некоторые черты его, Нестора, индивидуального стиля: отсутствие каких-либо нарочитых риторических украшений, умоляющие обращения к «возлюбленной» братии, автобиографические признания бесхитростная простота интонации.20

Из вступления следует, что Нестор, готовясь «вся по ряду» рассказать о покойном Печерском игумене, ставил себе прежде всего задачу обрисовать высокий идеал человека, доблестного «война» божьего, целиком посвятившего себя добру, - в поучение и подражание потомству или, как выражается Нестор, «на успех и на устроение беседующим». Эта дидактическая задача тесно связана у Нестора и с другой, горделиво -патриотической, - на примере Феодосия Печерского показать, что у нас на Руси были святые угодники божьи, прославленные своей жизнью и подвигами.21

Так уже во вступлении определяется аспект, в котором Нестор покажет Феодосия. С первого же появления у Нестора, Феодосии Печерский предстает перед читателем в «серфическом» образе идеально-положительного христианского героя - святого. И таким в основном он пройдет сквозь все Житие, сопровождаемый молитвенно-благоговейными эпитетами - «блаженный», «преподобный», «великый», «богодухновенный».

Рассказ Нестора о детстве и юности Феодосия - рассказ о том, как Феодосии упорно и настойчиво стремится выполнить «от чрева материя» свыше его предназначенное. Он уже в детстве обнаруживает добродетели, в таком собранном виде рядовому человеку не свойственные, совершает поступки, нарушающие все нормы повседневного человеческого поведения: у одних поступки эти - его духовные подвиги вызывают благочестивое изумление, у других, - укоризны и даже насмешки.

В изображении Нестора мать Феодосия - воплощение земного, материального начала, с которым сын ее, иконописный отрок, уже осененный нимбом святости, впервые сталкивается на своем жизненном пути. Это земное, материальное начало в образе матери Феодосия. Нестор выразительно подчеркнул, дав описание ее внешнего облика: была она «теплом крепка и сильна, яко и муж»22, потому кто слышал, как она с кем-либо говорит, казалось, что говорит мужчина. В тех же целях отменил Нестор и господствующую в ней страсть: то ильная мужеподобная женщина буквально одержима любовью к сыну - любовью яростной и неутомимой. И любовь эта - источник постоянных столкновений между матерью и Феодосием в его начальной части; под пером Нестора они принимают характер своеобразного единоборства между сыном и матерью.

История этого единоборства в изложении Нестора полна драматизма. Одна схватка сына с матерью следует за другой, от эпизода к эпизоду, повышая напряженность повествования. Ощущения этой все возрастающей напряженности Нестор добивался простым и в то же время очень действенным способом: настойчивым повторением через некоторые промежутки, каждый раз с новыми вариациями, одних и тех же положений.23

Отрок Феодосии в изображении автора агиографически стилизован. Образ его схематичен и прямолинеен. Он построен по канону, освященному культом святых и вековой литературной традицией.

Поступки его однотипны и заранее предписаны церковным идеалом христианского святого-подвижника. Речь его немногословна и всегда особо значительна: насыщенная «высокими» церковнославянизмами, она обычно состоит из назидательных сентенций и пересыпана цитатами из «писания». Духовный мир его наглухо закрыт для читателя, и Нестор Святотатственно никогда в него не заглядывает. Земной небожитель, он гость на земле и рвется скорее порвать все путы, еще как-то связывающие его с мирской суетой.24

В дальнейшем Житие круто меняет русло: в повествование вступает новая тема - история Печерского монастыря.

Новая тема частично видоизменяет самый строй житийного повествования. Рассказ Нестора теряет свою непрерывность и приобретает черты летописного способа изложения - по событиям. Каждый новый рассказ вводится в Житие одной из традиционных летописных формул: «В то же время», «бысть же в то время», «тогда же», «тогда бо» и пр.

В рассказах этих Нестор еще раз продемонстрировал свое мастерство рассказчика. По структуре они предвосхищают рассказы Печерского патерика. Все они по объему невелики и содержат законченное повествование о каком-либо эпизоде жизни Феодосия, рассчитанном на благочестивое удивление читателя; удивление это Нестор умел поддерживать и чисто литературными средствами: подчеркнуть нужную деталь, где надо нарочито затормозить действие.

Многие сказания Нестора - литературного происхождения. Впрочем, он и сам отнюдь не скрывал того факта, что в работе над Житием Феодосия пользовался литературными источниками: Житием Саввы Освященного, Житием Антония Великого. В источниках этих он прежде всего искал аналогий деяниями собственного героя. И аналогии такие очень ценил, так как они давали ему возможность лишний раз сопоставить Феодосия Печерского с величайшими святыми христианского мира. Именно поэтому он всегда, как правило, не ограничивался простым перенесением в Житие литературного по своему происхождению сюжета, а его перерабатывал с целью придать ему большую достоверность: усваивал Житие, насыщал бытовыми подробностями древней Руси XI века.25

Повествовательный строй Жития в целом - еще одно свидетельство незаурядного мастерства Нестора рассказчика. Повествование носит характер ровного, неторопливого, истового сказа от первого лица - от автора. Только в одном случае Нестор, следуя примеру Кирилла Скифопольского, у которого аналогичные случаи нередки. Передает слово другому рассказчику - иноку Иллариону: последний сообщает эпизод из своей жизни, и эпизод этот в изложении Иллариона, с сохранением диалога, которым он обменивался с Феодосием входит в состав Жития как «рассказ в рассказе».26

Сказовый характер повествования поддерживается у Нестора всеми особенностями этой формы речи: обращениями к читателю, размышлениями автора по поводу излагаемого, частыми оговорками - знаками авторского самоконтроля, если повествование по тем или иным причина уклоняется в сторону.

В центральной части Жития, как было указано, читаются многочисленные рассказы - эпизоды, каждый из которых образует более или менее самостоятельную единицу повествования. Перед Нестором стояла задача: так включить их в Житие, чтобы они не нарушали единства повествования и не производили впечатления механических вставок. С задачей этой Нестор справился успешно. Каждый рассказ он вводил формулами, которые сами по себе уже в какой-то мере мотивировали его включение в Житие, а повествованию в целом придавали сказовую непосредственность.27

Отдельные рассказы объединил по сходству содержания или по имени героя (сказания о боярине Клименте); нередко уже в предшествующем рассказе строил мостики для перехода к последующему: так, например, рассказ о неожиданном приезде в монастырь князя Изяслава в послеобеденный час предваряется сообщением о приказе Феодосия в час этот запирать монастырские ворота; рассказ о попытке разбойников ограбить монастырь - сообщениям о строительстве нового «двора» и о том, что монастырь в это время не везде был защищен оградой.

Написанное Нестором Житие Феодосия Печерского - наглядный показатель высокого уровня, какого художественная повествовательная проза древней Руси достигла уже во второй половине XI века. Не удивительно, что Житие получило широкое распространение; популярность его еще более возросла, когда оно вошло в Печерский патерик, в составе которого и стало переписываться.28

В середине XII века Житие Феодосия послужило литературным образцом для инока Ефрема - автора Жития Авраамия Смоленского. Литературное воздействие Жития можно проследить и в более поздних памятниках житийной прозы.

Рассмотренные произведения житийного жанра носят в значительной мере традиционный характер, выступающие в них персонажи являются вариантами уже знакомых нам героев старой литературы. Но в XIII веке житийный жанр обогатился произведением, герой которого не имеет предшественников в Житийной литературе. Произведение это «Житие и терпение Авраамия Смоленского», а герой его совершает подвиг преследуемого врагами угодника божия. Он, конечно, проходит общий всем сподвижникам жизненный путь, и поэтому в повествовании о нем автор пользуется общими местами житийного жанра.29 Он сын благочестивых родителей, пользовавшихся уважением и почетом. Его рождение отмечено знамениями, вещими снами, «прозрениями», свидетельствующими о богоизбранности ребенка. Годы учения, успехи в «книжном почитании», равнодушие к детским забавам, ранее пробуждение монашеских склонностей, пострижение, подвиги поста и молитвы, борьба с кознями бесов - весь этот трафарет жизненного пути подвижника наличествует в «Житии Араама». Но не в этом общежитийном трафарете раскрывается подлинное, живое содержание данного жития, особенный характер его героя, своеобразие свершаемого им подвига.

Рисуя образ Авраамия, автор с особой настойчивостью подчеркивает его подвижническую преданность изучению и освоению литературы христианского просвещения, вытекающую из убеждения. Что невежественный пастырь церкви подобен пастуху, не имеющему представления о том, где и как должно пасти стадо, и способному только сгубить его.30

Обращает на себя внимание еще один момент в характеристике Авраамия, именно его необыкновенная одаренность, способность истолковать несведущим смысл «богодуховных книг» умение наизусть воспроизвести их страницы.

Все это создает Авраамию огромную популярность. По-видимому в своих проповедях Авраам касался острых вопросов, поставленных в порядок дня развитием противоречий в современной ему социальной действительности. Вызывая сочувствие одних социальных групп, «протолкователь» возбуждает враждебное отношение со стороны других.

Наиболее непримиримым его врагом выступает старшее духовенство. Они возглавляют травлю Авраама, обвиняют его ереси, обрушивают на него поток клеветнических измышлений, настраивают против него иерархов церкви, которые запрещают ему священнослужительскую деятельность, добиваются предания его светскому суду, чтобы окончательно его погубить.

Авраам выступает перед нами жертвой слепой злобы и клеветнических измышлений. Это совершенно новая в житийной литературе мотивировка судьбы героя, свидетельствует о том, что конфликт между героем «Жития Авраама» и его преследователями вызван условиями социальной действительности, существенно отличными от тех, в которых создавались жития киевского периода древнерусской литературы. Житийная литература не знала такого конфликта.31

Подвижники церковной идеологии, выступавшие в литературе Киевской Руси, по преимуществу шли единым фронтом против «тьмы бесовской», противопоставляли идеалы христиански праведной жизни, далеко не изжитым в русском обществе той поры понятиям и навыкам языческого прошлого. Авраам идет тяжелым путем гонимого праведника, терпеливо добиваясь того, что праведность его становится общепризнанной. В этом заключается своеобразие и новизна литературного образа Авраама.

«Житие Авраама» не столько эпический рассказ о жизни героя, сколько его аналогия, оправдание его личности от несправедливых обвинений, и это совершенно новая форма жития.32

К XIII веку принадлежит так называемое «Житие Александра Невского».

«Житие» было написано в Рождественском монастыре во Владимире, где был погребен князь Александр Невский. Жизнеописание Александра Невского - произведение агиографического жанра. Это нашло отражение в целом ряде характерных особенностей в житие. Во-первых, в предисловии, в соответствии с канонами жанра, автор говорит о себе с подчеркнутым самоуничижением, употребляя при этом эпитетные формулировки. Во-вторых, в духе агиографии автор сообщал в начале своего повествования о рождении и родителях Александра. В-третьих, ярко выраженный агиографический характер носит рассказ о чуде, свершившемся после смерти Александра. Наконец, в самом тексте произведения постоянно делаются отступления от церковно-риторического характера, приводятся молитвы князя.33

Рассказ об Александре Невском должен был показать, что несмотря на подчинения русских княжеств Орде на Руси остались князья, мужество и мудрость которых могут противостоять врагам Русской земли, а их воинская доблесть внушают страх и уважение окружающим народам.

Автор «Жития», о чем он прямо говорит в начале своего рассказа, знал князя, был очевидцем его государственных дел и ратных подвигов: агиографы часто пишут в своих произведениях о том, откуда они подчеркнули сведения о жизни героя своего повествования. В сообщениях такого рода автор жития, как правило, говорит о реальном положении вещей: о святом он узнал либо из рассказов современников его, либо из сохранившихся записей о нем, либо из более раннего жития этого святого, либо его современник или ученик.

Наиболее редко в житийных текстах встречается сообщение, что автор сам знал святого. Реальный образ героя, близкий автору, и задачи, поставленные им в своем произведении, придавали агиографическому памятнику особый воинский колорит. Чувство живой симпатии рассказчика к Александру Невскому, преклонение перед его ратной и государственной деятельностью обусловили особую искренность и лиричность «Жития» Александра Невского.34

Характеристики Александра Невского в «Житии» очень разноплановы. В соответствии с житийными канонами подчеркиваются его «церковные добродетели».

И в то же время Александр, величественный и прекрасный внешне, мужественный и непобедимый полководец. В своих воинских действиях Александр стремителен, самоотвержен и беспощаден. Получив известие о приходе на Неву шведов, Александр «разогрелся сердцем», «с малою дружиною» он устремляется на врага. Стремительность Александра, его полководческая удаль характерны для всех эпизодов, в которых говорится о ратных подвигах князя.

Объединение в одном повествовании подчеркнуто «церковного» и еще ярче выражающегося «светского» плана - стилистическая особенность, оригинальность «Жития» Александра Невского».35 Несмотря, однако на эту разноплановость и, казалось бы даже противоречивость характеристик Александра, образ его целен. Цельность эта создается лирическим отношением автора к своему герою, тем, что Александр для автора не только герой-полководец и мудрый государственный деятель, но и человек, перед которым воинской доблестью и государственной мудростью которого он искренне преклоняется.

Особой торжественностью и вместе с тем искренней лиричностью пронизана заключительная часть «Жития» - рассказ о последних днях князя и о его смерти.

Александр поехал в Орду к хану, чтобы освободить русских от обязанности входить в воинские силы монголо-татар. Ему удалось добиться этого. Но по дороге из Орды, князь заболел и умер.

Завершается «Житие» рассказом о дивном «достойном памяти» чуде, якобы свершившемся во время погребения князя. Когда мертвому Александру хотели вложить в руку «грамоту духовную», то покойник «акы жив сущи распростере руку свою и взят грамоту от рукы митрополита».

Автор «Жития», несмотря на агиографический характер создаваемого им произведения, описывая ратные подвиги князя, широко пользовался и воинскими эпическими преданиями, и средствами поэтики воинских повестей. Это дало ему возможность воспроизвести в агиографическом памятнике яркий образ князя -- защитника родины, полководца, воина. И вплоть до XVI века «Житие» Александра Невского являлась своего рода эталоном для изображения русских князей при описании их воинских подвигов.36

Значительный вклад в развитие древнерусской агиографической литературы конца XIV - начала XV века внес талантливейший писатель Епифаний Премудный. Большую часть своей жизни (31 год) он провел в стенах Троице-Сергиева монастыря.

Епифанию принадлежат два произведения: «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского». Создавая агиографии своих замечательных старших современников, чьи имена «блестят ярким созвездием в нашем IV веке, по словам Ключевского, «делал его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли»37, Епифаний стремился показать ставшего общее дело - дело укрепления Русского государства.

«Житие Стефана Пермского», написанное в начале XIV века, представляет собой выполненное с большим художественным мастерством жизненписание, превосходное произведение житийного жанра. Автор сумел создать черезвычайно живой, волнующий образ подвижника, взявшего на себя трудную и опасную миссию распространения начал христианства и просвещения среди племен Пермской земли.38

«Житие Стефана Пермского» рисует весь жизненный путь Стефана, с детства определяемый одной страстью просвещения.

С этой страстью к учению он проходит весь жизненный путь. Ею живет он, достигнув зрелого возраста и приняв иноческий чин. Его иноческое подвижничество выражается не только в посте и молитве, сколько в чтении и непрестанном обогащении своего ума семи достижениями христианской мысли.

Поднявшись на высокую ступень церковного просвещения, Стефан почувствовал, что он достаточно поучился, чтобы самому стать учителем, и настолько просвещен, что не только может, но и должен стать христианским просветителем. Так из подвижника книгочтения и книгоописания он становится подвижником просветительства. Стефан выбирает трудный и даже опасный род это деятельности - распространение христианского просвещения среди не вышедших из состояния дикости обитателей лесных дебрей Пермского края.

Смысл предпринимаемого Стефаном подвига заключается в том, чтобы «привести к Христу» Пермскую землю, сделать ее епархией Московской митрополии.

Вооруженный знанием языка и переведенными им самим на язык коми необходимыми книгами, Стефан отважно пускается в дикие дебри Пермской земли и, обходя ее из конца в конец, исполненным пламенного красноречия «глаголом жжет сердца» ее обитателей. Он произносит проповедь за проповедью, обнаруживая в каждой и свою обширную эрудицию, и ораторский талант. Сторонник доселе господствовавшего в краю язычества пытаются дать отпор проповеднику, мобилизуют на борьбу с ним богатыря своей религии, верховного жреца и волхва Пама. Происходит поединок -решающая дискуссия Стефана с Памеем. Пам, опасный и сильный противник, умеет наносить чувствительные удары; но он пасует перед силой полемического красноречия Стефана, и победа остается за богатырем христианства.

Цель достигнута, Пермская земля приняла христианство, и Стефан едет в Москву оформить присоединение к митрополии обращенного им в христианство края, куда он возвращается, чтобы занять по назначению великого князя и митрополита пост епископа, главы новой епархии. На этом посту он продолжает свое просветительское и церковно-строительное подвижничество до самой смерти, которая постигла его в Москве в одну из поездок его туда по делам церкви.

Образ Стефана нарисован в «Житии» кистью искусного мастера, подлинного художника слова, которому близка жизнь его героя, который сам живет его чувствами, мыслями, и устремлениями и потому, умеет найти нужные для его изображения словесные краски.39 Перед читателем написанного Епифанием «Жития» стоит как живой подвижник просветительства, великий мастер красноречия.

Кроме Стефана и Пама, в «Житии» нет других действующих лиц, других художественно разработанных образов.

Но вокруг названных персонажей расположена толпа, волнующаяся масса перемен, выступления которой изображаются так же живо, как характеры персонажей. Особенностью изображения толпы в «Житии» является то, что ее жизнь выражается главным образом в речах и разговорах, ничем не отличаясь в этом отношении от отдельных героев. Она так же красноречива, как и герой, и говорит она как личность, языком человеческой индивидуальности. Толпа у агиографа теряет многоликий характер, она становится собирательной личностью, выступает как единая личность, персонифицируется.40

Настроение и переживания толпы раскрываются в «Житии» либо в форме внутреннего монолога лица обращенной к себе самому речи, либо в форме монолога, обращенного к тому или другому герою.

Такой способ изображения переживаний коллектива на современного читателя может произвести впечатление неумелости, неспособности избежать явной искусственности подобного изобразительного приема. Однако ошибочность этого впечатления станет совершенно очевидной если мы обратим внимание на то, как гармонирует этот прием со всем стилем произведения, с пафосом красноречия, разлитым по всему тексту «Жития». В нем все дышит велеречивым витийством: велеречив герой «Жития» Стефан, велеречив его противник Нам, велеречивой выступает в нем и толпа пермян. Наиболее развернутым примером этого велеречия являются «плач пермских людей» и «плач церкви пермской».

Эти «плачи» являются словесно-поэтическим выражением скорби, причитаниями народной траурной обрядности, разукрашенными цветами книгоцерковного красноречия.

В форму риторически украшенных словесных излияний отливаются в «Житии» все потрясающие человека эмоции, все аффективные состояния, изображение которых занимает значительное место в его композиции, хотя эмоции эти и не отличаются разнообразием. Все сводится к причитаниям, выражающим горестную эмоцию, молитвам и панегирикам, выражающим эмоции религиозного порядка. Особенно много места отводится плачам-причитаниям. Причитают люди пермские, причитает пермская церковь, плачем причитанием заканчивает свое произведение автор, плачем-причитанием выражает свою скорбь потерпевший поражение волхв Пам.

Религиозная взволнованность героя «Жития» и его автора находит выражение в молитвословиях и славословиях, составляющих также весьма заметный элемент в его композиционном слове.41

Следует отметить в составе «Жития» еще один весьма существенный компонент, рассчитанный на то, чтобы усилить просветительский характер произведения, - это авторские отступления, представляющие собой экскурсы в ту или иную область знания. Так, рассказывая о намерении героя «Жития» идти на проповедь в Пермскую землю, автор делает весьма пространное отступление, в котором знакомит читателей распространения христианства, апостолы которого еще не проникли в этот край.

Рисуя образ «чудного дидаскала», автор сам становится таким же «дидаскалом», овладевшим всей книжной мудростью учителя, преподавателем церковно-христианской науки. Он так же учен и так же красноречив, как его герой.

Пафосом ученого красноречия проникнуто его произведение.42

Приемы этого красноречия определяются свойственным человеку феодальной культуры догматизмом мышления. Для такого человека нет нужды искать истину, ибо она уже дана раз и навсегда в книгах священного писания, и остается ее только усвоить. Для него нет нужды доказывать правильность своих мыслей логической аргументацией, для доказательства достаточно сослаться на текст писании, и чем больше таких ссылок, тем более доказательной представляется аргументация. Нагнетание цитат, являющиеся естественным для автора методом аргументации, лежит в основании того словотворческого приема, который носит название амплификации -- повторения одной и той же мысли на разные лады в различных словосочетаниях. Нагромождение разными словами выражающих одну и ту же мысль цитат дополняется присоединением самостоятельно изобретенных словесных вариаций той же мысли.

Многословие, нанизывание тавтологических выражений - характерная особенность словесной ткани «Жития Стефана Пермского». Порой амплификация переходит в повторение отдельных слов или словосочетаний, становится однословием. Такая речь рассчитана не на убеждение, а на внушение. Говорящий таким языком не доказывает, а так сказать, вдалбливает, вколачивает мысль назойливым ее повторением, стремясь как бы заговорить, загипнотизировать слушателя.43

Герой «Жития» выступает перед нами искусным мастером такой амплифицированной речи. Для обоснования любой высказанной им мысли у него всегда наготове ворох цитат. Цитатами он посрамляет идолопоклонников, цитатами славославит христианского бога и обосновывает правду своего вероучения.

Амплифицированная речь вообще фигуральна. Она предполагает большую изобразительность в перегруппировке словесного состава любой фразы, в изменении ее рисунка, в уменье сплетать из этих фигур пространные фразеологические ряды, искусство комбинировать одни и те" же слова и словесные обороты в новых и новых сочетаниях. «Плетением, извитием словес», витийством называлось это искусство, и автор «Жития Стефана Пермского в совершенстве владеет этим искусством; он как и его герой, «научился всей грамотней хитрости» и проявляет себя блестящим мастером «плетения словес».44

Благодаря нанизыванию однородных частей предложения и словесным повторам, фигуральная речь приобретает еще и музыкальный характер. Впечатление музыкальности создается созвучиями повторов; при этом возникает ритмическое движение в нанизывании однородных частей предложения и в повторах.

Богатый ритмикой и созвучиями повторов, фигуральный и музыкально звучащий язык «Жития Стефана Пермского» резко отличается от чуждающегося витийственного убранства и всяческих ухищрений краснословия, аскетически монотонного языка житий литературы домосковского времени. И герой этого «Жития» апостол московской цивилизации, подвижник книгочтения, глубоко вникший во все тайны «грамотней хитрости», совсем не подходит на героев аскетического подвижничества. Чтобы дать образ такого героя, был бы мало пригоден тот язык, которым пользовались для изображения иноков-аскетов киево-печерского типа. Рисовать образ высокопросвещенного витии, каким является Стефан Пермский, можно только витиеватым языком. Таким именно языком и написал его «житие» Епифаний Премудрый, создав великолепный, обаятельный для его современников образ подвижника -- миссионера, передового человека и подлинного героя эпохи возвышения Москвы.45

В том же стиле, хотя и не столь витиевато, написано Епифанием «Житие Сергия Радонежского». Герой «Жития» Сергий не вития, не красноречивый апостол московского православия среди язычников, а подвижник пустынножительства, создающий обители христиански праведной жизни в необжитых лесных дебрях, на лоне первозданной, нетронутой рукой человека природы.

Такого рода подвижников не существовало в русском обществе домосковского времени, их не знала и житийная литература той поры. Зародившееся в условиях Киевской Руси монашеское подвижничество, так ярко предоставленное в литературе образом Феодосия Печерского, отнюдь не вдохновлялось идеей пустынножительства. Феодосии уходит из родительского дома не в пустыню, а в город Киев, чтобы «в монастырях ту сущих» предаться строительству христиански праведной жизни. Монастырских подвижников киевской поры вдохновляла идея борьбы с преодоленными еще среди населения языческими традициями, которые мешали объединению восточно-славянских племен в единоверный русский народ. Не о безмятежной, далекой от мирской суеты тишине пустыни мечтали они, а об утверждении в окружавшем их мире нового религиозного сознания и христиански устроенного быта. «Языческой скверне» они противопоставляли иной, на строгом соблюдении заповедей христианства устроенный быт, реализуя его в своей личной жизни, объединяясь с подобными себе ревнителями христианства, чтобы общими усилиями создать в недрах все еще ослепленного язычеством общества обители праведного существования - монастыри, подающие пример христианского, «богоугодного» быта. Создаваемые такими подвижниками монастыри назывались «мужскими» и строились в городах или городских окрестностях.


Подобные документы

  • Характеристика описания жития - жанра древнерусской литературы, описывающего жизнь святого. Анализ агиографических типов жанра: житие - мартирия (рассказ о мученической смерти святого), монашеское житиё (рассказ обо всём пути праведника, его благочестии).

    контрольная работа [39,2 K], добавлен 14.06.2010

  • Возникновение русской литературы. Литературные памятники Древней Руси: "Слово о Законе и Благодати", "Слово о полку Игореве", "Хождение за три моря" Афанасия Никитина, сочинения Ивана Грозного, "Житие протопопа Аввакума". Жанры литературы Древней Руси.

    реферат [31,3 K], добавлен 30.04.2011

  • Анализ элементов фантастики и чудес в древнерусских произведениях: "Житие протопопа Аввакума" и "Повесть о Петре и Февронии". Христианские и языческие традиции древнерусской литературы. Чудесное как неотъемлемая часть картины мира древнерусского человека.

    контрольная работа [32,8 K], добавлен 15.01.2014

  • Древнерусское житие. Литературные особенности житийного жанра. Историческая и литературная ценность произведений агриографии. Составляющие канонов житийного жанра. Каноны изложения житийных историй. Каноническая структура житийного жанра.

    курсовая работа [25,8 K], добавлен 27.11.2006

  • Эволюция житий и особенности образования агиографического жанра на русской почве. Житие как жанр литературы XVIII века. Направления эволюции агиографического жанра. Особенности женских образов в литературе XVII в. Ульяния Лазаревская как святая.

    курсовая работа [48,2 K], добавлен 14.12.2006

  • Процесс становления сатирической литературы XVII в. Пословицы и поговорки в работе Аввакума "Житие". Особенности смеховой культуры Руси, развитие новой литературы. Татищев и его философские воззрения. Вклад М. Ломоносова в развитие отечественной культуры.

    реферат [28,1 K], добавлен 23.04.2013

  • Агиография - дисциплина, изучающая житие святых, богословские и историко-церковные аспекты святости. Формирование культуры на основе агиографической литературы. Русская агиографическая литература. Особенности западной и восточной агиографической традиций.

    курсовая работа [39,9 K], добавлен 23.11.2008

  • Изучение истории развития детектива, специфического жанра массовой литературы и кинематографа ХХ века. Исследование основных видов детективного жанра. Леди Агата Кристи и ее детектив. Анализ особенностей детективного романа Агаты Кристи "Пять поросят".

    реферат [33,6 K], добавлен 02.05.2017

  • Житийный жанр в древнерусской литературе. Особенности формирования древнерусской литературы. Древнерусская культура как культура "готового слова". Образ автора в жанровом литературном произведении. Характеристика агиографической литературы конца XX в.

    дипломная работа [95,8 K], добавлен 23.07.2011

  • История развития жанра фэнтези, причины его популярности и основные признаки. Характерные черты героического, эпического, игрового, исторического направлений фэнтези. Анализ романа Р. Асприна для выявления композиционно-стилистических особенностей жанра.

    курсовая работа [52,4 K], добавлен 07.02.2012

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.