Социальное прогнозирование в творчестве Е. Замятина

На ранней стадии творчества Замятина как художника и читателя не могут не настораживать в русском человеке слишком благостное отношение к преступлению и злу. В этом Замятину видится залог будущих трагедий народа и страны. Авторское обрамление сюжета «Руси» с традиционными в своей оппозиции и не раз описанными Москвой и Петербургом, обнаруживает не столько противопоставление, сколько взаимодополнение образа России.

Женское начало, осознававшееся как сущность России, определяет нравственно-философскую проблематику рассказов «Русь» и «Пещера». Нравственность, в основе которой вечная формула «можно» - «нельзя», высота духа и сила плоти, возможность их гармонизации в русском человеке - вот проблемы, которые со всей остротой поднимал Замятин в произведениях, написанных после революции.

Замятинская «Пещера» со всеми атрибутами «пещерной жизни» навеяна не только реальными картинами голодного замерзающего Петербурга 1920-х г. Писатель ориентируется на представление о пещере, связанное с мифопоэтической и литературной традицией. «В небольшом рассказе, - утверждал Замятин, - образ может стать интегральным - распространяться на всю вещь от начала до конца». Функционально-смысловая значимость «интегрального образа» Замятина во многом адекватна образу - символу в современном понимании. Вместе с тем он находится в особых отношениях с другими образами текста, «родит целую систему производных образов, он прорастает корнями через абзацы, через страницы».

Пещера в одноименном рассказе Замятина - это не только реалистический образ петербургской скованной морозом спальни интеллигентнейших Маши и Мартин Мартиныча, но и символ разрушения общероссийского Дома, превращения его в Пещеру, что в свою очередь формирует в сознании читателя мысль о судьбе России, гибельности для нее революционных потрясений.

Кольцевое обрамление сюжета «Пещеры», выписанное в сюрреалистической манере перевернутого времени и пространства, приближенное к апокалиптическому видению мира, переносит не только к истокам рода человеческого, но согласуется с устойчивым мотивом русской поэзии рубежа веков - замерзания планеты.

В рассказе «Пещера» хронотоп «порог», «лестница» проникнут высокой ценностной активностью. Пещерное» сознание, начинающее побеждать в герое гуманистическое начало, позволяет по-новому осмыслить вечную тему преступления и наказания, изобразить, как в человеческой природе поднимается со дна неведомых глубин древнее, языческое. Вместе с тем писатель убедительно доказывает необходимость и возможность гармонизировать эту стихию высоким духом христианской морали. В традициях древнерусской и русской классической литературы воссоздана важнейшая черта женщины - самоотверженность. «Смертью смерть поправ», героиня, ставшая из наполненной жизнью, музыкой, любовью «плоской» «бумажной» Машей, возвышается на пороге жизни - смерти до вечного образа матери Марии. «Интегральные» и «производные» образы фокусируют гуманистическую мысль автора: несмотря на разрушение российского Дома, превращение его в Пещеру, непобедима сила человеческого духа русского человека.

Художнику необходимо равновесие восприятия отрицательных сторон бытия и полюса красоты. Именно такой «полюс» Замятин находит на русском Севере, где побывал по роду профессии кораблестроителя и в силу «вынужденного пребывания» в Кеми, Соловках, Сороке, на Мурмане. Впечатления писателя воплотились в очарованную душу помора Федора Волкова («Африка», 1916), в «младень - богатыря» Марея («Север», 1918), в труженика и мечтателя рыбака Цыбина («Ела», 1929). В «северной трилогии» помимо общности материала, стилистики главной становится проблема характера русского человека, восприятие им инокультуры. В высоконравственной душе труженика - источник отзывчивости и человеколюбия, которыми все в мире держится.

Замятинские герои богатыри в былинном понимании богатырства, которое связано с одолением не мифических врагов, но обстоятельств жизни и быта сурового севера. Вместе с тем это богатырство сочетается с очарованностью души: живет в каждом человеке поэт, мечтатель, восприимчивый к добру и красоте Божьего мира.

Север и его люди предстают хранителями исконного русского быта, чистоты, которая в других местах уже деформирована машинной цивилизацией и привнесенной культурой. Одновременно Замятин осознает неостановимость наступления технической цивилизации, поэтому и заявляет один из героев «Севера», хозяин, деловой человек, что надо «жить согласно западно-европейским народам». В этих словах Кортомы улавливает писатель опасную тенденцию бездумного и чисто внешнего заимствования.

Исследуя характер русского человека, его потенциальные возможности, Замятин осознает, что значительно медленее, отставая от масштабных социальных перемен, преображается пространство человеческой души.

В пору глубочайшего кризиса веры в прогресс писатель в «последнем советском» произведении (повесть «Наводнение» написана в 1929 г. и издана в 1930), в предельно заостренной форме поставил вопросы жизни и смерти, страсти и ненависти, преступления и наказания. Включив их, благодаря «интегральному образу» наводнения, и в конкретные реалии жизни Петербурга, проецирующиеся в сознании читателя на традиционный мотив русской литературы от Пушкина до Блока и Мандельштама, и в кровавые стихии революций и гражданской войны, и в душевное, а затем физическое «наводнение» истекающей кровью героини, и в библейско-мифологическое представление о сотворении мира, но и возможное грядущее.

Подобно тому, как Бог «почил в день седьмый от всех дел Своих» (Быт 2:2) в финале в седьмой главке повести главная героиня Софья, сотворив наиважнейшее дело - начало новой человеческой жизни - , «спала, дышала ровно, тихо, блаженно. Это состояние душевного покоя и счастья можно охарактеризовать словами Евангелия от Матфея: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (5:8). Но читатель знает, что Софья зачала и родила свою дочь лишь после того, как убила топором приемную девчонку - сироту Ганьку, ставшую сожительницей ее мужа. Рождение долгожданного ребенка на грани жизни и смерти помогает поверить не только в искренность, но и в возможность искупления греха убийства: перенеся родильную горячку, отчаяние умереть нераскаявшейся, Софья перед всеми признается в содеянном. У Замятина концовки произведений не содержат итоговой морали, они обращают внимание читателя прежде всего к собственному «Я».

Тему России, судьбы русского человека Замятин лишает национальной замкнутости, вписывает ее в мировой процесс. В романе «Мы» тема России заключена и в самом названии, и в макротексте произведения, где «Мы» -это не только масса, состоящая из унифицированных «Я», но «Мы» - это и все вместе, всем миром, без вражды. Замятина отличает требовательная любовь к России. Взгляд на Россию жесткий, даже порою жестокий лишен и чаадаевского критицизма, и славянофильской восторженности.

Анализируя более позднее творчество Замятина и особенно его роман «Мы», можно обратить внимание, что Замятин понемногу на место решения социальных проблем ставит сами проблемы, уклоняясь от их решения.

Писатель создавал свое произведение в холодном и голодном Петрограде 1920-го года, в обстановке военного коммунизма с его жестокостью, насилием, подавлением личности. Роман Замятина написан от лица главного героя, человека будущего технократического века, в форме записей -- конспектов, расположенных в хронологической последовательности. При чтении первых из них возникает ощущение резкого света, обилия воздуха, полноты жизни, всеобщего ликования. Душой обладает личность, индивидуальность, человек сочувствующий, сопереживающий, сострадающий. Именно он-то и нежелателен обществу, в котором понятие «я» вытеснено мощным монолитом «Мы». «Мы» -- это не нация, не социальная группа, не какое-либо объединение людей по профессиональному или возрастному признаку. «Мы» -- это слившееся в общем марше человечество, одинаково одетое, одинаково мыслящее и чувствующее, наконец, одинаково счастливое, как бы существует только коллектив - индивидуумов нет. Д-503 вполне доволен тем положением «винтика», которое отведено ему в системе государственного механизма. Его, как и остальных, оставляет абсолютно равнодушным тот факт, что при первом запуске двигателя «Интеграла» 10 «зазевавшихся нумеров» было уничтожено Логика проста: 10 нумеров -- всего лишь одна 100-миллионная часть человеческой массы, которой легко и просто пренебречь.

Как известно, абсолютистских, диктаторских режимов было в истории великое множество, в древности существовали перманентные деспотии и эпизодические тирании. До Американской и Французской революций автократические, авторитарные системы власти господствовали в мире, а в различных формах они сохраняются и поныне. Но в XX веке появился их особый вид, отличный как от авторитарных режимов, так и от все более распространявшихся республиканских, парламентских демократий. Этот жестокий, властный режим и получил название тоталитаризм.

Каталог особых черт тоталитарной системы впервые был составлен 40 лет назад американскими политологами К. Фридрихом и З. Бжезинским (их концепция была названа "тоталитарным синдромом"). Впоследствии он многократно корректировался и существует во множестве вариаций. Системных признаков "общей модели" шесть: господство одной массовой партии с харизматическим лидером, унитарная идеология, монополия массовой информации, монополия на вооружения, террористический полицейский контроль, централизованный контроль над экономикой.

Едва ли не самой важной особенностью тоталитарных режимов было создание и поддержание развитой, устойчивой "взаимосвязи" между "верхом" и "низами", между харизматическим "вождем"-"фюрером" и манипулируемыми, но преисполненными энтузиазма и самоотверженности массами сторонников, составляющих движение, пронизанное унитарной идеологией. Именно в такой "сцепке" заключена сила тоталитарного режима, которая проявляется особенно зримо в момент провозглашения и хотя бы частичного решения поставленных им во главу угла мобилизационных задач. С другой стороны, коренная слабость системы и залог ее конечного крушения проявляется в невозможности бесконечно долго сохранять достаточно высокий накал экзальтированного энтузиазма и слепой веры.

Поглощение общества государством в идеально-типическом варианте "тоталитаризма" и означает модель "тотального", то есть всеобъемлющего, всеохватывающего государства, которое полностью растворяет общество в себе. Наличие дирижируемого массового движения -- обычно в форме жестко иерархизированной партии, добивающейся безраздельной монополии, а затем сращивающейся с государством, -- прежде всего и отличает тоталитарные режимы от авторитарных. Политологи отмечают, что тоталитарная система требует активных демонстраций гражданами их преданности партии и государству. Тоталитарный режим является, как правило, порождением ХХ в., это фашистские государства, социалистические государства периодов «культа личности». Сам термин появился в конце 20-х годов, когда некоторые политологи стремились отделить социалистическое государство и искали четкое определение социалистической государственности.

Тоталитарный режим характеризуется, как правило, наличием одной официальной идеологии, которая формируется и задается общественно-политическим движением, политической партией, правящей элитой, политическим лидером, вождем народа в большинстве случаев харизматическим.

Тоталитарный режим допускает только одну правящую партию, а все другие, даже ранее существовавшие партии, стремится разогнать, запретить или уничтожить. Правящая партия объявляется ведущей силой общества, ее установки рассматриваются как священные догмы. Конкурирующие идеи о социальном переустройстве общества объявляются антинародными, направленными на подрыв устоев общества, на разжигание социальной вражды. Правящая партия захватывает бразды государственного управления: происходит сращивание партийного и государственного аппаратов. Кроме того, осуществляется демагогическая ориентация всех членов общества на якобы имевшие место выдающиеся достижения правящей партии. Монополия на информацию делает это осуществимым.

Центром тоталитарной системы является вождь. Его фактическое положение сакрализируется. Он объявляется самым мудрым, непогрешимым, справедливым, неустанно думающим о благе народа. Какое-либо критическое отношение к нему пресекается. Обычно на эту роль выдвигаются харизматические личности.

Тоталитарный режим широко и постоянно применяет террор по отношению к населению. Физическое насилие, несмотря на его широкое использование, уже не становится самоцелью, как при деспотии и тирании. Оно выступает как главное условие для укрепления и осуществления власти.

При тоталитаризме устанавливается полный контроль над всеми сферами жизни общества. Государство стремится буквально «слить» общество с собой, полностью его огосударствить. В экономической жизни происходит процесс огосударствления в тех или иных формах собственности. В политической жизни общества личность, как правило, ограничивается в правах и свободах. А если формально политические права и свободы закрепляются в законе, то отсутствует механизм их реализации, а также реальные возможности для пользования ими. Контроль пронизывает и сферу личной жизни людей. Демагогия, догматизм становятся способом идеологической, политической, правовой жизни. Тоталитарное государство выступает против экономически и соответственно политически свободного человека, всячески ограничивает предприимчивость работника.

Тоталитарный режим использует полицейский сыск, поощряет и широко использует доносительство, сдабривая его «великой» идеей, например борьбой с «врагами народа». Поиск и мнимые происки врагов становятся условием существования тоталитарного режима. Именно на «врагов», «вредителей» списываются ошибки, экономические беды, обнищание населения.

Однако социальная цена за такой способ осуществления власти со временем все возрастает (войны, пьянство, разрушение мотивации к труду, принудительность, террор, демографические и экологические потери), что приводит в конечном счете к сознанию вредности тоталитарного режима, необходимости его ликвидации. Тогда начинается эволюция тоталитарного режима. Темпы и формы этой эволюции (вплоть до разрушения) зависят от социально-экономических сдвигов и соответствующего этому возрастания людей, политической борьбы, иных факторов. В рамках тоталитарного режима, обеспечивающего федеративное устройство государства, могут возникать социально-освободительные движения, которые разрушают и тоталитарный режим, и само федеративное устройство.

Роман Замятина создавался в условиях военного коммунизма. Однако нельзя видеть в нем только лишь сатиру на политические системы социалистического или коммунистического образцов. У Замятина речь идет не только о политическом тоталитаризме, но о гораздо большем -- о следствиях технического прогресса, оторванного от духовного начала, которому тоталитаризм способствует.

Псевдокарнавал -- структурный стержень антиутопии. Принципиальная разница между классическим карнавалом, описанным М. Бахтиным, и псевдокарнавалом -- порождением тоталитарной эпохи -- заключается в том, что основа карнавала -- амбивалентный смех, основа

псевдокарнавала -- абсолютный страх. Понимание страха лишь как сигнала опасности тоталитарная действительность, а до нее и литературная антиутопия, преодолела. Ночные бдения в ожидании ареста позволяли ввести ночное пространство -- по сути своей индивидуально-интимное -- в сферу действия перманентного страха. В отличие от смеха, который амбивалентен и связан со многими бинарными оппозициями, страх безусловен и абсолютен. Смысл страха в антиутопическом тексте заключается в создании совершенно особой атмосферы, того, что принято называть «антиутопическим миром».

Как и следует из природы карнавальной среды, чувства и качества приобретают амбивалентность: страх соседствует с благоговением перед властными проявлениями, с восхищением ими. Эта амбивалентность оказывается «пульсаром»: попеременно «включается» то одна, то другая крайность, и эта смена становится паранормальным жизненным ритмом. Благоговение становится источником почтительного страха, сам же страх стремится к иррациональному истолкованию.

Сущность тоталитарного страха, которым охвачен замятинский герой Д-503,-- в освобождении от страха «экзистенциального». Этот страх перед самым фактом человеческого существования остается в глубинах подсознания и переносится на страх перед «врагами великой цели». Объявление всеобщего врага, врага псевдокарнавала, в данном случае превращает его во врага народа, ибо весь народ кружится в этом действе -- кульминация, за которой следует катарсис. Выявление, конкретизация врага на некоторое время устанавливают передышку от страха.

Вместе с тем страх является лишь одним полюсом псевдокарнавала. Он становится синонимом элемента «псевдо» в этом слове. Настоящий карнавал также вполне может происходить в антиутопическом произведении. Он -- важнейший образ жизни и управления государством. Ведь антиутопии пишутся в том числе и для того, чтобы показать, как ведется управление государством и как при этом живут обычные, простые люди.

В антиутопии создается философское напряжение между страхом обыденной жизни и карнавальными элементами, пронизывающими всю повседневность. Разрыв дистанции между людьми, находящимися на различных ступенях социальной иерархии, вполне возможен и порой считается нормой для человеческих взаимоотношений в антиутопии. Скажем, у Замятина в Едином Государстве практически сняты -- согласно карнавальным традициям -- формы пиетета, этикета, благоговения, разорвана дистанция между людьми (за исключением дистанции между нумерами и Благодетелем -- сакральной персоной). Тем самым вроде бы устанавливается «вольный фамильярный контакт между людьми» -- привычная карнавальная категория. Но фамильярность эта имеет в своей основе право каждого на слежку за каждым, право доноса на каждого в Бюро Хранителей. Именно этим отныне определяется «новый модус взаимоотношений человека с человеком» в тоталитарном обществе.

Донос становится нормальной структурной единицей, причем рукопись, которую пишет герой антиутопии, можно рассматривать как донос на все общество. Дело в том, что рукопись героя лишь условно предназначена для саморефлексии. В действительности же, помимо самовыражения, она имеет своей целью предупредить, известить, обратить внимание, проинформировать, словом, донести читателю информацию о возможной эволюции современного общественного устройства. Поэтому «доносительство» (взятое в кавычки или употребляемое без них) является вполне нормальной атмосферой внутри антиутопии.

Д-503 как герой антиутопии всегда эксцентричен. Он живет по законам аттракциона. «Аттракцион оказывается эффективным как средство сюжетосложения именно потому, что в силу экстремальности создаваемой ситуации заставляет раскрываться характеры на пределе своих духовных возможностей, в самых потаенных человеческих глубинах, о которых сами герои могли даже и не подозревать»¹. Собственно, в эксцентричности и «аттракционности» антиутопического героя нет ничего удивительного: ведь карнавал и есть торжество эксцентричности. Участники карнавала одновременно и зрители, и актеры, отсюда и аттракционность.

Таким образом, аттракцион как сюжетный прием антиутопии вполне органичен другим уровням жанровой структуры. Эксцентричность многих героев антиутопии проявляется в их творческом порыве, в стремлении овладеть творческим даром, не подвластным тотальному контролю власти. Однако для читателя уже само сочинение записок человеком из антиутопического мира становится аттракционом, причем буквально на всех уровнях подтверждающим его емкое и многостороннее определение, данное А. Липковым:

«-- в плане коммуникативном: сигнал повышенной мощности, управляющий моментом вступления в коммуникацию или вниманием реципиента в процессе коммуникации;

-- в плане информационном: резкое возрастание количества поступающей информации в процессе восприятия сообщения;

-- в плане психологическом: интенсивное чувственное или психологическое воздействие, направленное на провоцирование определенных эмоциональных потрясений;

-- в плане художественном: максимально активное, использующее психологические механизмы эмоциональных потрясений средство достижения поставленных автором произведения задач, желаемого «конечного идеологического вывода»

Общество, реализовавшее утопию, не может не быть обществом ритуала. Там, где царит ритуал, невозможно хаотичное движение личности. Напротив, ее движение запрограммировано. Сюжетный конфликт возникает там, где личность отказывается от своей роли в ритуале и предпочитает свой собственный путь. В этом случае она неизбежно становится той «сывороткой», которая изменяет само жанровое качество произведения, без нее нет динамичного сюжетного развития. Антиутопия же принципиально ориентирована на занимательность, «интересность», развитие острых, захватывающих коллизий.

В антиутопии человек непременно ощущает себя в сложнейшем, иронико-трагическом взаимодействии с установленным ритуализованным общественным порядком. Его личная, интимная жизнь весьма часто оказывается чуть ли не единственным способом проявить свое «я». Отсюда -- эротичность многих антиутопий, гипертрофированность сексуальной жизни героев либо преувеличенное -- на первый взгляд -- внимание к воссозданию сексуальных сцен и картин.

Кульминация в раскрытии конфликта произведения - сцены восстания членов организации «Мефи» и их сторонников. Стена, отделявшая мир тоталитарного государства от свободного мира, взорвана повстанцами. Доказательством победы, пусть временной, естественных начал в природе и истории, торжества в душах героев чувства свободы служит и то, что в городе «нумера» начинают соединятся в нерегламентированных любовных порывах. Характерно, что именно во время восстания мысль Д-503, размышляющего над глобальными философскими проблемами, окончательно освобождается от догм, навязанных ему с детства. Он опровергает основополагающие для идеологии Единого Государства представления о конечности Вселенной: «…а там, где кончается ваша конечная Вселенная? Что там дальше?», - этот вопрос свидетельствует о том, что наиболее мыслящие из жителей замятинского мира сделали правильные философские выводы о бесконечности пространства, о бесконечном движении исторического развития.