Интересно проследить, каким образом рассмотренные нами в данном параграфе феномены отражены в мировой литературе. Рассмотрим особенности бытования расизма и терроризма в произведениях мировой художественной литературы.

1.2 Тема расизма и терроризма и ее отражение в литературе

Искусство, как известно, есть одна из форм общественного сознания, в основе которой лежит образное отражение явлений действительности, прежде всего жизни человека, всей совокупности человеческих отношений, характеров, переживаний и пр. Искусство - единственная область в жизни человека, где он передает эмоциональный опыт поколений. Отображая мир, писатель одновременно воплощает в произведении искусства свои мысли, чувства, стремления и идеалы. Он воспроизводит явления жизни и одновременно дает им свою оценку, объясняет их сущность и смысл, выражает свое понимание мира без использования материальных объектов действительности.

Итак, искусство, в том числе и литература, - та особая область в жизни человека, где он передает исторический, эмоциональный опыт предыдущих поколений. Так, например, мудрость народа отражается в пословицах и поговорках (фразеологический фонд языка, фольклор); представления самых различных народов о божественном начале, о смерти, любви, воспитании, нравах, о добре и зле и пр. мы можем обнаружить на страницах произведений художественной литературы. Расизм и терроризм как проявления человеческой природы и воли, без сомнения играют очень важную роль в социально-политической (общественно-государственной) жизни любой нации, в этой связи данные феномены не могли не отразиться в мировой художественной литературе.

Необходимо отметить повышенное, практически паническое отношение к проблеме расизма в современном обществе. Это отражается, в частности, в новых поисках элементов расизма в ткани произведений мировой литературы. Так, в самых далеких, казалось бы, от националистской (нацистской) тематики произведениях мировой литературы мы можем обнаружить элементы, эпизоды, детали художественного мира, реминисцирующие читателя к проблеме расизма и национальной розни. Например, обращают на себя внимание заголовки статей современных газет, журналов и интернет-изданий: «В «Божественной комедии» Данте нашли расистские высказывания» [52]; «Пеппи Длинныйчулок» обвинили в расизме» («Папа Пеппи Длинныйчулок был негритянским королем») [53]; «Очередная националистическая литература на книжной ярмарке» [54] и т.д.

«Божественная комедия» Данте. Каковы основания обвинений в расизме автора этой известной на весь мир книги? Представители организации Gherush92 выступили решительно. Поясним, что Gherush92 - это структура, включающая исследователей и специалистов, представляющая собой организацию, которая считается одним из консультантов Экономического и Социального совета ООН, в Италии осуществляет различные проекты по защите прав человека и развитию образования. Представители этой организации утверждают, что поэт Данте Алигьери, являющийся одним из основоположников литературного итальянского языка, является расистом, а его легендарная «Божественная комедия» должна быть исключена из школьной программы на Апеннинах [55].

Как пишет портал «Италия по-русски», эксперты Gherush92 нашли в «Божественной комедии» много расистских исламофобских, антисемитских и гомофобских фраз. Особое внимание представителей этой организации привлекли XXXIV, XXIII, XXVIII, XIV песни поэмы, считающиеся настоящим столпом итальянской литературы. Так, например, в XXVIII песне исламский пророк Магомет представлен итальянским поэтом, как еретик, его образ обезображен за совершенные грехи, что в сущности оскорбляет всю исламскую культуру. Кроме того, в его описании используются неприличные слова, а его словесное изображение было настолько ужасным, что арабский филолог Хасан Осман даже пропустил эти строчки при переводе поэмы на арабский, поскольку посчитал их преступлением», - заявила президент Gherush92 Валентина Серени. Представители организации предлагают совсем удалить поэму из школьной программы или подготовить к спорным моментам текста необходимые разъяснения [56].

Вообще надо отметить, что литература, предназначенная для детей (а также мультфильмы, снятые по мотивам художественных произведений), в последнее время подвергаются пересмотру и серьезнейшему анализу с точки зрения национальной политики и правоведения (прав человека). Руки западных исследователей, повсюду ищущих следы неполиткорректности, дошли до детской классики. Трилогию Астрид Линдгрен про Пеппи Длинныйчулок, также обвинили в расизме: «Дело не в том, что сама Пеппи Длинныйчулок - расистка, это не так, - передает шведское издание Local слова фрау Вольрад. - Все три книжки о Пеппи полны колониальных стереотипов. Автором данного высказывания явилась немецкий теолог Эске Вольрад из ассоциации женщин-евангелисток. В качестве примера Вольрад привела такой факт: в последних изданиях трилогии издатели изменили титул отца Пеппи. У Линдгрен он звался «негритянским королем», теперь стал «южно-морским королем». Но Вольрад уверена - в книжках Линдгрен еще есть, что заменять. Дело в том, что «в Германии треть детей до пяти лет родились в иммигрантских семьях. Издатели будто бы думают, что только белые женщины из среднего класса покупают эти книжки», - подытожила свое заявление Вольрад [77].

Джек Лондон, в своем известном романе «Сердца трех», в основу сюжета которого была положена легенда о сказочных драгоценностях, схороненных в горах племен майа, и о поисках этих сокровищ где-то в районе Панамы молодыми американцами, пишет следующее: «самое благоразумное - любить женщину своего племени. Женщины из tierra caliente предназначены для мужчин из tierra caliente. А женщины Кордильер предназначены для мужчин Кордильер. Бог не любит смешения кровей. Недаром мул - самое отвратительное животное под солнцем. Мир был сотворен не для смешения племен - это все выдумки человека. Какие бы чистые ни были расы, если их перемешать, они перестанут быть чистыми. Не могут вода и нефть дать однородную смесь. У природы есть свои законы» [Лондон Дж., «Сердца трех»].

Следует отметить, что расизм встречается в различных видах. Поскольку он базируется на неприятии человека, относящегося к иной «группе», - людей, отличающихся цветом кожи, разрезом глаз, прочими физиологическими особенностями. Так, можно назвать «белый расизм» (идеология, несущая в себе идею низкого происхождения и отсталости людей негроидной расы, антисемитизм (одна из форм национальной нетерпимости, выражающаяся во враждебном отношении к евреям как этнической или религиозной группе, часто основана на предрассудках) и др. Есть «жёлтый» расизм, например, официальная доктрина милитаристской Японии во второй мировой войне. Есть и расизм «чёрный» (идеология, распространённая преимущественно в США и ЮАР среди людей негроидной расы и несущая в себе идею превосходства негров над европеоидами), носителями которого являются негры, или, как принято говорить в нынешнем политкорректном мире, - африканцы и афроамериканцы, например, движение «Чёрных пантер» в США, сочетающее в своей идеологии агрессивный ислам и доктрину превосходства чернокожих.

В художественной мировой литературе проблема расизма поднимается в произведениях многих писателей. Пожалуй, в первую очередь необходимо выделить такое историческое событие, повлиявшее на ход развития англоязычных народов - американского государства и всей американской нации в целом - как противостояние Юга и Севера - гражданская война 1861-1865-х гг. В этой связи хотелось бы рассмотреть произведения англоязычных авторов. Так, в нашумевшем и всемирно известном романе Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» родители поучают Скарлетт: к неграм надо быть строгой и доброй, как в отношениях с детьми. У Митчелл высвобожденные негры просятся обратно к господам в рабство; Митчелл, словно бы говорит читателю: посмотрите, они же не созданы для свободы, она им не нужна, они не знают, что с ней делать [84].

Подобное видение проблемы, возможно, можно объяснить тем, что Митчелл родилась в богатой южной семье в начале века XX века, ее мать была из семьи плантаторов-рабовладельцев, которые потеряли рабов после Гражданской войны. Родную для Митчелл Атланту северяне взяли в 1864 году, Маргарет родилась в 1900-м. Будущая писательница выросла на историях о зверствах северян и о том, как хорошо и мудро добрые белые господа управляли неграми. Главной причиной гражданской войны в США было рабство и стремление южных штатов распространить его на северные вопреки желанию северных штатов. Следует сказать, что в романе рабство не только воспринимается как должное, но и от лица некоторых персонажей исходит явное неуважительное, пренебрежительно-оскорбительное, насмешливое отношение к культурно-национальным особенностям различных народов, отличных, в частности, цветом кожи.

Нельзя не упомянуть о книге Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» [74], в которой писательница повествует о мучениях главного героя, чернокожего раба по имени Том и о непростых человеческих отношениях между рабами и их хозяевами. «Хижина дяди Тома» (англ. Uncle Tom's Cabin) - известный роман Гарриет Бичер-Стоу, направленный против рабовладения в Америке. Роман оказал значительное влияние на отношение мировой общественности к афроамериканцам и рабству. Считается даже, что роман обострил один из местных конфликтов на почве рабства, что привело к Гражданской войне в США [Kaufman, 2006: 18].

Действительно, в масштабах всей американской нации ценность этой книги весьма значительна. Расширение границ США, многоукладность американской жизни, теологический плюрализм, конфликт поколений, определенная неуправляемость свободы привели к возможности раскола нации. Южане и северяне, апеллируя к одной и той же Библии, по-разному понимали, что такое рабовладение. Стоу искала свой рецепт от стремительно намечавшегося кризиса. Он был основан на ценностях единства страны, а также на том, что превыше политических и экономических противоречий. У Гарриет Бичер-Стоу не получилось предотвратить катастрофу Гражданской войны. Более того, появление романа «Хижина дяди Тома» обострило конфликт между Севером и Югом. И все же она смогла показать современникам, какой может быть художественная литература, служащая задачам христианско-республиканского общества.

Обращались к теме рабства и расизма и другие англоязычные авторы. В книге английского и шотландского писателя Артура Конана Дойля «Сообщение Хебекука Джефсона» (1884) [57] мы можем видеть противостояние людей разных рас. Мулат Септимиус Горинг сел на бригантину «Святая дева», отправлявшуюся в Португалию, предварительно устроив на этот корабль нескольких своих сообщников-негров в качестве матросов, и во время плавания испортил навигационные приборы - так, что корабль из-за неправильного курса поплыл в сторону Африки, а не Португалии. По ходу плавания расист-убийца не смог удержаться; он убивает несколько «белых», не оставив своих следов, а когда корабль приплыл к берегам Африки, все оставшиеся «белые», находившиеся на «Святой деве», с помощью подплывших на лодке сообщников Горинга были перебиты, и единственным, кого оставили в живых, стал доктор Хебекук Джефсон. Однако доктора оставили в живых не из жалости, а потому, что у него оказался таинственный амулет, когда-то подаренный ему старой негритянкой, и суеверные негры, считавшие этот амулет священным предметом, не позволили Септимиусу Горингу убить доктора. Тогда Горинг решил отпустить на свободу Джефсона, который мешал ему со своим амулетом в установлении абсолютной власти над неграми.

Итак, тема расизма-национализма оказывается достаточно значимой и актуальной для писателей практически всех стран и поколений. Круг произведений художественной литературы, в которых, так или иначе, затрагивается расистская тематика, очень широк и рассмотреть их все в рамках настоящего исследования не представляется возможным, поэтому мы были вынуждены ограничиться лишь наиболее яркими и интересными, на наш взгляд, примерами.

Теперь хотелось бы обозначить некоторые особенности отражения террористической темы в мировой художественной литературе. Сегодня столь же остро, как и в случае с расистскими настроениями и тематикой, стоит вопрос о терроризме в творчестве, современном искусстве. Повышено внимание к элементам террористского толка. Особенно это касается произведений для детей: сказки, мультфильмы, детская литература пересматриваются с точки зрения социально опасных явлений. Связано это с тем, что в современном обществе ведется активная борьба против пропаганды табако-алкогольной и наркозависимости, жестокости, насилия, антипедагогических действий в отношении детей и т.п. Так, например, отечественный мультипликационный многосерийный фильм «Осторожно, обезьянки!» обвиняется современными исследователями в пропаганде терроризма [58]. Кроме того, в России ежегодно обновляется и публикуется «Федеральный список экстремистских материалов» [59]. Подобное существует и в ряде других стран. Это говорит о том, что имеет место активное противодействие террористически-экстремистской деятельности.

В англоязычной литературе и искусстве имеется значительный ряд произведений, в которых обозначена тема терроризма и отношения к ней современного общества. Однако прежде чем говорить об особенностях англоязычной литературы, связанной с художественным отображением терроризма / террориста, следует сделать небольшой экскурс в историю. 11 сентября 2001 года, «черный вторник» или, в американской традиции, 9/11 - обозначения самой страшной трагедии в период мирного существования США, «пример национального потрясения, которое в то же время было глубоко личным и индивидуальным» [Kaplan, 2005: 20]. «Черный вторник» и его последствия, а также обсуждение темы терроризма, спровоцированное нападениями террористов на Нью-Йорк и Вашингтон, нашли отражение в большом количестве художественных произведений. В западной критике утвердилось устойчивое обозначение для текстов такого рода - литература 9/11 [Салов, 2012: 111-121].

Однако, как отмечает в интервью литературовед Мадина Тлостанова, «еще задолго до трагедии 11 сентября 2001 года «психология терроризма была широко представлена в литературе США» [Неверов, 2009: 7]. Отправной точкой обсуждения темы терроризма в серьезной художественной прозе США можно считать роман Пола Теру «Семейный арсенал» («The Family Arsenal», 1976), в котором поведано о терроризме британского образца. Повествование Теру обыгрывает классические литературные образцы и «построено в иронической тональности» [Белов, 1991: 352]. К подобному приему прибегает в 1992 году другой американский писатель, Пол Остер, в романе «Левиафан» («Leviathan») [85], увлекательном и слегка язвительном ответе на вышедшее годом ранее произведение Дона ДеЛилло «Мао II» («Mao II», 1991) [57]. «Левиафан» Пола Остера, а также «Натюрморт с дятлом» («Still Life with Woodpecker», 1980) [57] Тома Роббинса, «Песня моряка» («Sailor Song», 1992) [80] Кена Кизи и «Американская пастораль» («American Pastoral», 1997) [57] Филипа Рота составляют особую группу романов в литературе США до 9/11: в них созданы образы «внутренних» террористов. Герои-американцы Остера, Роббинса, Кизи и Рота встают на путь борьбы с государством «в соответствии с давней традицией американской прозы, где всегда есть место бунту против устоявшегося, социально и официально одобренного» [Белов 1991: 119].

Английский современный театр отозвался на проблему мирового терроризма постановкой пьес, к примеру, британского писателя и драматурга Денниса Келли (Dennis Kelly). Необходимо особо отметить произведение под названием «Герой Осама» («Osama the Hero»), поставленную в мае 2005 г. в театре Хэмпстед. В ее названии уже присутствует провокация. Постановка этой брутальной, сердитой и крайне актуальной пьесы Келли дала повод считать автора одним из самых «горячих» молодых драматургов «новой волны», а газета «Daily Telegraph» назвала спектакль в Хэмпстене «мощнейщим и впечатляющим событием театрального сезона» [75].

Герой этой пьесы - школьник Гарри - совсем не глуп, но мыслит своеобразно: в своем школьном докладе он называет Осаму бин Ладена, террориста с мировым именем, героем наших дней, не подозревая, что может стать жертвой своих убеждений. Когда в гараже Марка (другого персонажа пьесы) взрывается бомба, друзья-подростки Фрэнсис и Луиза запирают Гарри, чтобы выбить из него признания, ведь «улики не нужны, когда наказываешь террориста». Пьеса «Герой Осама» написана с большим юмором, но смех в ней только подчеркивает ужас насилия - основную тему произведения, и злодеи здесь совсем не террористы, а обычные люди. Спектакль наглядно демонстрирует, как атмосфера террора влияет на жизнь обывателей [60].

Героями нового романа британского писателя Джона Ле Карре (John le Carre) «Особо опасен» (A Most Wanted Man) являются участники и жертвы «войны» против терроризма. Сюжет книги сводится к следующему: в Гамбург нелегально приезжает молодой мусульманин, наполовину чеченец, измученный пытками в тюрьмах Турции и России и мечтающий учиться на врача. Несколько добрых людей готовы рискнуть своим благополучием, чтобы дать ему шанс начать новую жизнь. Однако пристальное внимание к юноше со стороны сразу нескольких мировых спецслужб, каждая из которых преследует собственные цели, срывает их планы и калечит судьбы. Трогательная и в то же время жестокая история, изложенная в романе «Особо опасен», затрагивает не только проблему противостояния терроризму в мире, но и националистско-расисткую тематику [Д. Ле Карре, 2012].

Выводы по Главе I

Итак, нами были рассмотрены центральные понятия - «расизм» и «терроризм», а также смежные с ними понятия - «национализм», «нацизм», «фашизм», «экстремизм», «шовинизм». Для целей нашего исследования мы остановились на следующих определениях «расизма» и «терроризма»:

1) Расизм - это система, утверждающая превосходство одной расовой группы над другими. Выделение феномена расизма в человеческом обществе относится лишь к середине ХХ в., когда появились первые обобщающие труды на эту тему.

2) Стремительное развитие современной цивилизации повлекло за собой обострение множества глобальных проблем, затрагивающих судьбы всего мира, среди которых ведущее место занимает международный терроризм. Терроризм - это метод, посредством которого организованная группа или партия стремится достичь провозглашенных ею целей преимущественно через систематическое использование насилия. Таким образом, терроризм, так или иначе, связан с политическим институтом государства.

3) Националистический терроризм активизируется в конце XIX - начале XX в., когда террористы принимают участие в борьбе за суверенитет своих исторических территорий. С тех пор понятия «расизма» и «национализма» начинают постепенно сближаться в сознании людей.

4) Писатели всего мира обращали внимание на эти темы. Наиболее яркими литературными образцами, в которых обозначена тема терроризма или расизма являются такие произведения мировой художественной литературы, как «Хижина Дяди Тома» Г. Бичер-Стоу, «Сердца трех» Дж. Лондон, «Унесенные ветром» М. Митчелл, «Семейный арсенал» П. Теру, и др.

В следующей главе настоящей работы нами будут рассмотрены особенности представления феноменов «расизма» и «терроризма» в британской художественной литературе на материале современной прозы.

британский литература расизм терроризм

Глава II. Лингвопрагматические средства моделирования образов «расиста» и «террориста» в британской прозе ХХ в.

2.1 Актуализация стереотипа «свои - чужие»

В рамках рассматриваемой проблемы стереотипное представление о «своих» и «чужих» уточняется по расовому или национальному признаку. В условиях конфликтного столкновения представителей разных рас (что наиболее часто происходит в рамках террористического взаимодействия) под «своими» понимаются все принадлежащие той же расе, что и субъект, а под «чужими» - все, принадлежащие иной расе. Актуализация национального противопоставления происходит в литературе гораздо реже в силу той причины, что террористические столкновения в современном нам мире происходят не столько между людьми разных национальностей, сколько между людьми разных рас. Среди всех национальностей подчеркнуто на национальном уровне выделяется, вероятно, только еврейская нация, которая противопоставляется по такого рода признакам всем другим нациям [Шафаревич, 2010].

Задачей настоящего параграфа является исследование языковых средств, используемых авторами британских коротких рассказов для описания лиц, принадлежащих одной или другой стороне оппозиции. Наиболее полно такой задаче отвечают два рассказа: рассказ Ханифа Курейши «Мой сын-фанатик» (Hanif Kureishi, «My Son the Fanatic», 1994) и рассказ Хелен Ойейеми «Моя дочь-расистка» (Helen Oyeyemi, «My Daughter the Racist», 2010).

В рассказе Ханифа Курейши «Мой сын-фанатик» оппозиция «свой» - «чужой» реализована предельно четко. Сын главного героя осознает себя приверженцем радикального мусульманства и обвиняет своего отца в отходе от мусульманских традиций. Так как большая часть обвинений высказывается от имени сына, и он вообще выступает как более активный персонаж, рассмотрим те характеристики, которые признаются значимыми этим персонажем.

Среди описания «идеального» образа мусульманина в этом рассказе выделяются следующие черты:

1) атрибутивные: отказ от свиного мяса (Ali didn't need to think. As if he had been waiting for this moment, he asked his father if he didn't relish pork pies?) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 102], антирелигиозность «чужих» (Western education cultivates an anti-religious attitude) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 104], конкретные действия, неприемлемые для «своих» (And in the world of accountants it was usual to meet women, drink alcohol, and practice usury) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 104];

2) черты внешнего вида: борода и усы (Finally, at the end of the evening, as Ali went up to bed, he had asked his father why he didn't have a beard, or at least a moustache) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 104];

3) черты фонового (религиозного) обрамления: бесчисленные правила Корана (He had broken countless rules of the Koran) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 102], идея о преследовании со стороны «чужих», идея о священной войне (If the persecution doesn't stop, there will be jihad) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 103], о награде после смерти (For us, the reward will be in Paradise), молитва (`Pray, urged Ali, Pray beside me') [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 103];

4) черты национально-этнической детерминации: западная цивилизация (You are too implicated in Western civilisation) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 102], осознание собственной национальной принадлежности - мой народ (My people have taken enough) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 103];

5) гипертрофированные эмоциональные состояния: экстраполяция собственных чувств на «чужих» (The Western materialists hate us, Ali said. Papa, how can you love something which hates you?) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 102], значительное преувеличение собственных переживаний о «своих» (Ali said he was going to begin to work in prisons, with poor Muslims who were struggling to maintain their purity in the face of corruption) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 104];

6) пренебрежительные и оскорбительные номинации «чужих» (On one occasion, Ali accused Parvez of `grovelling' to the whites) [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 105].

Наиболее ярко мироощущение героя - сына-мусульманина - выражено в следующем фрагменте, описывающем его быструю реакцию на вопрос отца:

Ali didn't need to think. He addressed his father fluently, as if Parvez were a rowdy crowd which had to be quelled or convinced. The law of Islam would rule the world; the skin of the infidel would burn off again and again; the Jews and Christers would be routed. The West was a sink of hypocrites, adulterers, homosexuals, drug users and prostitutes [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 103]

В приведенном фрагменте содержится большое количество пренебрежительных и оскорбительных номинаций «чужих»: Christers, hypocrites, adulterers, homosexuals, drug users, prostitutes. Первая из приведенных номинаций не имеет эквивалента на русском языке, т.к. в русском языке отсутствуют вообще пренебрежительные наименования приверженцев титульной национальной религии.

Описание «чужих» подчеркнуто негативное, что выражается не только через существительные, прямо номинирующие отрицательные явления в обществе «чужих», но и через использование глаголов, обозначающих отношение «своих» к «чужим»: «ненавидеть» (hate). В данном случае автор использует прием метонимии, когда действие одного героя переносится на другого героя. Так, ненависть мусульман атрибутируется ими своим противникам.

Напротив, описание «своих» - подчеркнуто сочувственное: мусульмане называются бедными (poor), борющимися за сохранение чистоты своей веры (struggling, purity).

Противопоставление описаний «своих» и «чужих» практически антонимическое, что отражает один из стереотипов террористического мышления - склонность к черно-белому представлению мира. Упоминание Корана и молитвы указывает еще на один стереотип террористического мышления - религиозность. Особенно показательна такая сюжетная деталь: Али никогда не выезжал из Лондона, он обучался в английской школе и сейчас учится в английском высшем учебном заведении на бухгалтера. Следовательно, он не мог оказаться в истинной мусульманской среде, он не получил истинного мусульманского воспитания, в отличие от его отца Парвеза, который воспитывался в Пакистане и имел доступ к Корану и настоящей мусульманской культуре. Али является носителем не мусульманской культуры Востока, а того, что под ней понимается в Лондоне такими же выходцами, как он сам.

В рассказе Хелен Ойейеми «Моя дочь-расистка» фокус описания сконцентрирован на «своих», причем выбранная автором сторона совпадает с предыдущим рассказом. Здесь противопоставленность взглядов и культур несколько сложнее, т.к. отсутствует четкое распределение персонажей по полюсам: главные действующие лица отличаются от «своих», но при этом и не принадлежат чужим.

Показательным является то, что в рассказе Хелен Ойейеми используется термин в рамках рассматриваемого лексико-семантического поля - racist. В английском языке согласно словарю McMillan, это слово имеет следующее значение: someone who does not like or respect people who belong to races that are different from their own and who believes their race is better than others [61].

Наиболее интересным в этом рассказе является эволюция использования слова friend (друг). Всего это слово встречается в рассказе 13 раз. Первоначально это слово употреблено девочкой в отношении своих сверстников и ее матерью к ее одноклассникам:

She didn't have an answer, so she just went off in a big gang with her schoolfriends. [44: 5]

My daughter's friends had dropped her. [44: 14]

`You have to go to school,' I told her. `How else will you get your friends back again?' [44: 17]

Когда к героине рассказа приходит одна из ее знакомых Нура, чтобы предупредить ее о вероятных последствиях ее поведения, она называет себя другом героини:

`I'm telling you this as a friend, a true friend… my husband doesn't want me to talk to you anymore. He says your ideas are wicked and bizarre' [44: 16].

А затем это слово употреблено по отношению к американскому солдату:

My daughter waited for the soldier until it was fully dark, and I waited with her, pretending that I was still expecting our friend.

`Oh, you don't even care that our friend is gone. Mothers have no feelings and are enemies of progress' [44: 17].

Вопрос о том, что такое друг возникает в последней части рассказа, когда мать объясняет дочери, что такое настоящий друг, и почему не стоит грустить о том, что он уехал:

I tickled the sole of her foot until she shouted. `Let this enemy of progress tell you something,' I said. `I'm never sad when a friend goes far away, because whichever city or country that friend goes to, they turn the place friendly. They turn a suspicious-looking name on the map into a place where a welcome can be found. Maybe the friend will talk about you sometimes, to other friends that live around him, and then that's almost as good as being there yourself. You're in several places at once! In fact, my daughter, I would even go so far as to say that the further away your friends are, and the more spread out they are, the better your chances of going safely through the world…' [44: 18].

Концентрация слова friend в этом рассказе нарастает к финалу, когда героини обсуждают представителя «чужих». В этом смысле рассказ является «антирасистским», т.к. утверждает возможность наличия дружеских отношений между представителями разных рас.

Обострение переживания стереотипа «свой» - «чужой» происходит именно в конфликтной ситуации, причем в ней ориентация героя направлена именно на собственную расу. В мирном обществе, когда отсутствует угроза жизни, модальность переживания этого стереотипа меняется. В качестве примера можно привести рассказ Джона Вэддингтона-Фезера «Старший директор и маленький Билли Кло» (John Waddington-Feather, «The High Master and Little Billy Clough», 2008) [45]. Рассказ открывается подробным описанием йоркширского акцента, отличающего всех выходцев из этого графства:

It's his flat, short vowels and clean-cut consonants which mark out a Yorkshireman from his fellow Brits. The forebears of present-day Yorkshiremen may have come from anywhere in the world: Africa, Asia or Europe, and he may have skin of any colour, but he'll still speak with the pronounced accent of the Anglo-Norse settlers who laid down West Yorkshire's dialects centuries ago [45: 1].

Сюжет рассказа построен на попытках матери избавить своего сына от «провинциального» йоркширского акцента, чтобы обеспечить ему возможность успешной жизни в дальнейшем. Здесь маркеры принадлежности к «своим» осознаются носителями этих маркеров как отвергаемые, а не как предпочитаемые:

Ladies in Yorkshire tried hard to iron out their Yorkshire accents from an early age, till their speech became a sort of mangled Yorkshire (for they could never get rid of the flat vowels) which came down the nose [45: 3].

В этом юмористическом рассказе попытки избавиться от маркеров принадлежности к «своим» заканчиваются неудачей. Более того, в финале рассказа «чужие» приобретают такие же фонетические особенности.

Данная оппозиция реализуется в текстах рассказов, как на языковом, так и на образном уровне. На образном уровне рассказы в большей или меньшей степени насыщены указаниями на различного рода маркеры принадлежности к «своим»: атрибутивные (наименования типичных предметов и действий), фоновые (наименования и описания ритуалов, обычно религиозных), обсценные (оскорбления, пренебрежительные наименования «чужих»), эмотивные, национально детерминирующие.

На языковом уровне самой яркой чертой реализации данной стереотипной оппозиции является использование различной лексики с коннотативным компонентом при описании действий «своих» против «чужих».

2.2 Прототипический сценарий «расистского» и «террористического» художественного произведения

Прототипический сценарий «расистского» и «террористического» художественного произведения строится на основе стереотипных представлений авторов и читателей. В данном случае работает психологический принцип «горизонта ожидания». Всякое восприятие предваряется выделением эмпирического горизонта ожидания. Иначе говоря, восприятие явления всегда предполагает постижение смысла этого явления. Ожидание восприятия целостности изображенного предполагает ожидание понимания смысла, задавая тем самым горизонт смыслового ожидания. Направленность сознания (интенция) на постижение феномена определяется в горизонтах ожидания. Она может быть либо мыслью, либо чувственным восприятием, которое включает в себя мыслительную направленность на схватывание целостности эмпирического явления. Подобно тому, как мысль следует отличать от горизонта смыслового ожидания и самого постигаемого смысла, следует также отличать эмоцию, как переживаемую инерцию интенции от горизонта эмоционального ожидания и от новых эмоций, которые возникают в пределах этого горизонта. Подобным образом и в эстетической области можно выделить эстетическую направленность, эстетическое ожидание и эстетическое переживание [62].

Базовым прототипическим сценарием рассматриваемых коротких рассказов является столкновение представителей разных рас (национальностей) либо одной расы (национальности), принадлежащих разным культурным парадигмам. Иногда в сюжетной линии рассказа сложно определить, что является первоисточником столкновения - национально-расовые предрассудки или культурные стереотипы.

Например, в рассказе Хелен Ойейеми «Моя дочь-расистка» двигателем сюжета является изменение отношения героинь к американскому солдату, причем более показательно здесь отношение девочки. Ее мать несколько раз задается вопросом, с кем же общалась ее дочь, сообщающая ей однажды утром, что она - расистка и она ненавидит солдат. Девочка довольно последовательно реализует принятые в своей культуре маркеры негативного отношения к другому человеку, не разделяющему ее ценность: она оскорбляет американского солдата и побивает его камнями. Подтверждением тому, что это типичное поведение для ее культуры, является параллельная сцена избивания молодой вдовы представителями ее же национальности за слишком вызывающее поведение.

Однако реакция американского солдата оказывается несколько неожиданной: он «примеряет» на себя образ жизни местных жителей, и приходит к девочке и ее матери в гости:

He looked itchy and uncomfortable in his djellaba, and he wasn't wearing his keffiyeh at all correctly - his hair was showing.

`What a clown,' my daughter said, and from her seat on the cushioned floor my mother vowed that clown, or no clown, he couldn't enter her house [44: 10]

Девочка легко выстраивает отношения с американским солдатом. Ее мать также довольно быстро находит с ним общий язык, но при этом она твердо помнит правила своей национальной культуры. Кульминация сюжета происходит тогда, когда героиня осознает, что своим общением с солдатом она не просто нарушает какие-то правила, но и наносит оскорбление Билялю, который сватался к ней уже трижды. Фактически, острого столкновения культур здесь не происходит, т.к. героиня, в конце концов, отказывается от своей попытки завести друга. Но описание возможных несчастий дается ее подругой Нурой, которая предсказывает беды не столько для матери, сколько для дочери (ее заберут и посадят под замок в темную комнату, чтобы она не превратилась в такую же, как мать).

Еще одна составляющая горизонта ожиданий читателя в рамках такой темы - это столкновение не просто культур, а философий «своих» и «чужих». Этот аспект реализован в рассказе Ханифа Курейши «Мой сын-фанатик». Здесь сталкиваются не просто люди со своими коммуникативными интересами, а представители разных философий. Ни философия Али, ни философия Парвеза не являются их личными и даже осознанными. Али делится с отцом идеями, приобретенными им в каком-то мусульманском, довольно радикальном сообществе в Лондоне. Вступив с это сообщество, Али настолько изменился, что отец вначале подозревал Али в употреблении наркотиков и лишь позже понял, в чем дело.

Initially, Parvez had been pleased: his son was outgrowing his teenage attitudes. But one day, besides the dustbin, Parvez found a torn shopping bag that contained not only old toys but computer disks, videotape, new books, and fashionable clothes the boy had bought a few months before. Also without explanation, Ali had parted from the English girlfriend who used to come around to the house. His old friends stopped ringing [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 96].

The TV, video-player and stereo system followed the guitar. Soon the room was practically bare. Even the unhappy walls bore pale marks where Ali's pictures had been removed [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 96-97].

О том, что философии Али необходимо что-то противопоставить, Парвезу сообщает его подруга Беттина. Парвезу - водителю такси - недоступны такие сложности, как формулирование собственной философии, поэтому единственное, что он может сделать, - это выбрать что-то подходящее из известного ему. В результате, сам того не осознавая, он противопоставляет убежденности сына вульгарную, по мнению Али, философию современного западного мира:

“But while I am here on earth I want to make the best of it. And I want you to, as well!”

“What d'you mean by “make the best of it”?” asked the boy.

“Well,” said Parvez. “For a start... you should enjoy yourself. Yes. Enjoy yourself without hurting others”. [A New Book of Contemporary British Stories, 2005: 105]

Этой философии противопоставлена убежденность Али в притеснении мусульман, в необходимости священной войны против неверных и в том, что в случае победы его ждет Рай после смерти. В этом рассказе мы наблюдаем столкновение национально-религиозных стереотипов, усложненное отношениями отцов и детей и идеей отстранения от собственной культуры и религии, как результат ассимиляции к культуре той страны, в которой он живет (реализовано в образе Парвеза).

В рассказе Наоми Альдерман «Джуфиш» (Naomi Alderman, «Jewfish», 2010) представлен еще один аспект социальной стереотипизации националистического и расового конфликта. По существу, на поверхности рассказа этого конфликта нет, т.к. нет такого выраженного противопоставления представителей разных культур. Однако главный герой, по существу, оказывается единственным носителем еврейской культуры, противостоящим целому миру. В его образе реализовано сразу несколько стереотипов, связываемых с евреями:

- интерес к любым антисемитским проявлениям;

- склонность к накоплению денег;

- исключительная бережливость и экономичность;

- культ матери (следование ее заветам).

Интерес к антисемитским проявлениям в этом рассказе показан в очень ярком образе: герой сам по себе этим вроде бы и не интересуется, однако по настоянию давно умершей матери регулярно занимается просмотром газет и вырезает из них любые упоминания проявлений антисемитизма:

They say things like:

- if you should read that a man has been refused a job because he is a Jew

- if you should read that Jews are a threat to the country, or to the world

- if you should read a call for any Jewish practice to be outlawed (she lists 53 possible practices)

- if you should read that Jews may not wear certain garments, or that they must wear certain garments

This last one is marked with a star, which means it is very important. [42: 5].

Главный герой ощущает тоску по своему народу, поэтому он накапливает у себя дома артефакты, связанные с еврейской нацией. Одним из самых желаемых в его коллекции объектов становится рыба, которая носит название «Jewfish».

Этимологическая характеристика этого слова, вынесенного автором в заголовок рассказа, неясна. Установлено, что это слово возникло в языке приблизительно в XVII веке. Впервые оно употребляется в сочинении У. Дэмпира «Новое путешествие вокруг света» (опубликовано в 1697 г.). Он рассказывает о своем путешествии на Ямайку, где он впервые видит эту рыбу (большой морской окунь) и наблюдает, что она является любимой пищей живущих там евреев. Это одна из наиболее вероятных гипотез, объясняющих происхождение этого слова.

В рассказе «Jewfish» герою по случаю удается приобрести чучело этой рыбы чуть более метра длиной. Это приобретение так его поражает, что он постепенно сходит с ума, распродавая все из собственного дома, чтобы обеспечить рыбе достаточно места. Рассказ заканчивается трагически: сумасшедший герой решает совершить самоубийство, стремясь воссоединиться со своим народом и реализовать свою национальную идею.

В этом рассказе рыба является не только объектом, но и ключевым метафорическим символом, обозначающим еврейский народ в целом:

In the meantime, at home, he pores over representations of the Jewfish, learning its habits and signifiers. The Jewfish is friendly. Fascinated by divers, it will often swim alongside a boat. The Jewfish is endangered; in the waters of America it is no longer permitted to kill the Jewfish. It continues to exist only due to the mercy of others. Nonetheless, the Jewfish is dangerous. Legends abound. Jewfish of 10 or 12 feet long are regularly spotted; it is supposed that larger fish certainly exist. A story circulates of a missing diver whose underwater camera is discovered. When developed, it reveals one last image: the face of an enormous Jewfish, head on. He is unsurprised by these facts. He is pleased to cut them from magazines and paste them into a book, to make them his own [42: 3].

В этом пространном описании присутствуют очевидные параллели с историей еврейского народа, например, указание на то, что джуфиш существует «только благодаря милости других».

В целом же ближайший горизонт читательского ожидания в отношении расистского конфликта - это физическое столкновение представителей разных рас, обычно неравноценное по силам. Такой образ наиболее последовательно представлен в рассказе Треззы Аззопарди «Палки и камни» (Trezza Azzopardi, «Sticks and Stones») [43].

В заголовок произведения вынесена часть идиомы «Stick and stones may break my bones but names will never hurt me» - «Палки и камни могут сломать мои кости, но слова никогда не ранят меня» [www.thefreedictionary.com]. Главный герой Люис спокойно наблюдает в школе, как издеваются над мальчиком Полом Фраем, он методично конспектирует все происходящее и затем предъявляет свои записи директору. Люис видит в Поле свое прошлое и поэтому старается ему помочь, как умеет. Его умение жить соотносится с девизом, который несколько раз повторяет его мать: «survival of the fittest» - «выживает сильнейший». Люис находит утешение в приспособлении к среде, но даже на берегу океана в доме у матери ему это не удается до конца. Мальчишки, которых он сначала принимал за рыбаков, сильно избивают его, но его мать снова предпочитает приспосабливаться, повторяя, что ему очень повезло, что мальчики его нашли. С этой философией окончательно смиряется и сам Люис, который убеждает себя в том, что он победил - ведь он выжил, несмотря ни на что.

В отношении расизма, национализма, терроризма существует определенный набор социальных мифов, которые сводятся к следующим основным представлениям:

1) расистские, националистические и террористические наклонности имеют биологическую предопределенность, т.е. на данный момент в современном обществе считается, что определенные нации более склонны к проявлению такого рода чувств (в британских коротких рассказах к таким нациям относятся восточные);

2) расистские, националистические и террористические наклонности имеют психопатологическое происхождение и связаны с индивидуальными особенностями личности (например, сумасшествие главного героя в рассказе «Джуфиш»);

3) расистские, националистические и террористические наклонности имеют уголовную обусловленность и генетически связаны с неблагоприятной социальной ситуацией, в которую попадает герой (например, ситуация Али в рассказе «Мой сын-фанатик»);

4) расистские, националистические и террористические наклонности имеют национально-этническую и религиозную детерминацию, выражающуюся в приверженности героев к тем установкам религиозного и национально-культурного характера, которые свойственны для его окружения или принимаются им как «свои» (например, культурные импликации героини рассказа «Моя дочь-расистка»);

5) расистские, националистические и террористические наклонности обусловлены процессами мировой глобализации (например, столкновение местных жителей в рассказе «Моя дочь-расистка»).

2.3 Особенности интерпретации художественных произведений на тему расизма и терроризма

По мнению С.А. Васильева - «задача интерпретации состоит, прежде всего, в том, чтобы овладеть самыми глубинными пластами смысла произведения, понять как можно адекватнее замысел автора, сопоставить его с тем смысловым целым, которое находят в произведении его читатели и представить в явном, эксплицитном виде всё то, что автор постарался замаскировать, скрыть, чего он не хотел или не мог сказать прямо, чего он не договорил» [Васильев,1988: 107].

Многие ученые, в том числе Арнольд И.В., Домашнев А.И., Завельский А.А., Платонов С.И., Щирова И.А., осуществляют разработку понятия интерпретация как художественной деятельности. Интерпретация художественного произведения направлена на освоение обобщенно-художественного смысла произведения. «Смысл произведения искусства является продуктом всех творческих факторов, участвующих в создании произведения, впечатлений, интуиции, фантазии, вкуса, - а также мышления» [Ермаш,1972: 100]. Выделяют вопрос о «степени свободы» читательской интерпретации. С одной стороны, интерпретация направлена на объективно существующий смысл художественного произведения. С другой стороны, понимание смысла, как оно представлено в свете неклассической философии, отличается неопределённостью.

Интерпретация субъективна и по механизму, и по характеру конечного результата. Читательская интерпретация включает в себя такие характеристики: она есть конкретизация, актуализация читателем произведения, вариация его. Она определяется особенностями взаимодействия индивидуальности читателя и творческой индивидуальности писателя. Интерпретацию, рассматриваемую как элемент художественной деятельности, тесно связывают с процессом восприятия. «Интерпретация в искусстве (в предельно широком значении) рассматривается как толкование произведения в процессе его восприятия» [Иванов,1977: 97].

Прежде всего, для читательской интерпретации имеет значение представление о двух уровнях литературного произведения - уровне высказывания и уровня образа действительности в произведении как особого внутреннего мира произведения, обладающего цельностью, построенного по особым законам организации пространства и времени, этическим, эстетическим и другим законам [Лихачев,1981: 94]. Но если литературоведение изучает, характеризует «структуры произведения как художественной реальности» [Поляков, 1983: 5], то читатель осваивает эту реальность в процессе восприятия произведения. В теории восприятия сегодня выделяют два разнонаправленных процесса: субъективирования и объективирования. Субъективирование связывают с «входом» читателя в художественную реальность произведения, его переживанием. Этот путь освоения мира произведения считают основным. Этому процессу сопутствует объективирование. «Реципиент делает себя, свои переживания, содержание произведения искусства предметом своего познания, следовательно, объективирует всё это, смотрит на всё со стороны, осмысляет, сопоставляет происходящее, отдаёт себе отчёт в том, что перед ним художественное произведение, а не реальная действительность» [Панпурин,1990: 185].

Внимание к интерпретации как внутреннему духовному явлению, связано с попытками социологов изучать формы проявления интерпретации. «Результат творчества зрителя - воссозданная в воображении воспринимающего определенная интерпретация художественного произведения - недоступен изучению социолога» [Конев,1975: 154].

С.С. Гусев выделил обыденную и научную интерпретацию. «Обыденная интерпретация может осуществляться средствами естественных и искусственных языков, в том числе языка науки (научное описание, объяснение, истолкование) и языка искусства (художественное, объяснение, истолкование). Область применения обыденной интерпретации практически безгранична» [Гусев,1985: 58]. Именно к этой широкой группе автор, по всей видимости, относит интерпретацию профессиональную. С другой стороны, имеется тенденция не разъединения, а объединения интерпретации профессионалов и дилетантов по механизму и функциям в художественной деятельности. Исследователи видят в читательской интерпретации родственность литературоведческой, интерпретации критика по роду деятельности, чтению.

Мы рассматриваем интерпретацию литературного произведения читателями с тех позиций, которые вырабатывают форму художественной деятельности личности. Согласно этому, интерпретацией называют процесс постижения обобщенно-художественного смысла произведения искусства, а также результат этого процесса. Качество интерпретации есть прямое следствие процесса интерпретирования; процесс интерпретирования осуществляется интуитивно и подсознательно, при условии вхождения читателя в художественный мир произведения, вживания в него, переживания и сопереживания. Средство воздействия на качество интерпретаций - влияние на процесс интерпретирования.

Литературоведы и критики интерпретируют произведения с последующим переводом освоенных смыслов на язык понятий, создают «толкование». Профессиональные интерпретации отличаются от непрофессиональных изначальной установкой на обязательную объективизацию их и большею ролью анализа как способа проверки и обогащения первоначальных впечатлений.

Интерпретация предполагает рассмотрение всего произведения в целом и отдельных его отрывков так, чтобы были охвачены выраженные в них идеи, мысли и чувства. При интерпретации текста важно учитывать его лексико-семантический аспект. Слова придают тексту эмоциональную наполненность, помогают понять основную идею текста, замысел автора. Поэтому, анализируя художественное произведение, нужно уделять внимание его лексическому наполнению, выделять ключевые слова.

И.В. Арнольд [Арнольд,1984: 5] предлагает использовать тематическую сетку лексики произведения для его интерпретации. Под тематической сеткой понимаются специально подобранные слова, которые в своей совокупности определяют не только тему произведения, но и его идею. Слова и словосочетания группируются по темам, а затем в получившихся тематических группах выделяются ключевые слова. Тематическая сетка произведения характеризуется повторением слов и словосочетаний.