Переводческие принципы В.Я. Брюсова при переводе "Шести од Горация"

Один из них - М.Л. Гаспаров, написавший статью «Брюсов и буквализм», в которой он замечает, что переводческая программа молодого Брюсова - это программа «золотой середины». Программа же его позднего творчества - программа «буквализма», то есть «борьбы за сокращение «длины контекста» в переводе, за то, чтобы в переводе можно было указать не только каждую фразу или каждый стих, соответствующий подлиннику, но и каждое слово и каждую грамматическую форму, соответствующую подлиннику» Гаспаров М.Л. Брюсов и буквализм. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 103..

Особенно такая характеристика относится к переводам Брюсова из римской поэзии. М.Л. Гаспаров объясняет это историзмом переводчика, а также «декоративным экзотизмом» его переводов: «Так как сменяющие друг друга цивилизации равноправны и самоценны, то каждая из них интересна ... тем, что в ней отличного от других. А это значит, что, рисуя иную эпоху, Брюсов всеми силами подчёркивает её экзотичность, отдалённость от нашей... Поэтому он стремится в своих переводах из римских поэтов к такому режущему слух буквализму, какой совершенно чужд другим его переводам, например, из французских поэтов» Гаспаров М.Л. Брюсов и античность. // Брюсов В. Собр. соч. В 7-ми томах. Том 5. - М.: Худож. лит., 1975. - С. 545..

Г.А. Татосян в статье «Брюсов - переводчик армянской поэзии» пишет о том, что в нём соединились три дарования, необходимых для настоящего переводчика классической поэзии - поэта, учёного и артиста. И отмечает: «Знание исходного языка - первое требование, которое Брюсов предъявлял к себе как переводчику... Не менее необходимым он считал также изучение творчества переводимого автора, истории его народа, литературы» Татосян Г.А. В.Брюсов - переводчик армянской поэзии. // Брюсовские чтения 1962 года. - Ереван: Армянское гос. изд-во, 1963. - С. 187..

Действительно, передаче национального своеобразия подлинника в переводах он придавал большое значение. Г.А. Татосян связывает это со стремлением Брюсова быть максимально близким к оригиналу в содержании и в форме, что удавалось переводчику «без ущерба русскому звучанию стихов» с помощью следующих приёмов:

· старался бережно и возможно полнее воссоздать систему образов, характерных для переводимого произведения, без загромождения местными деталями; стремился сохранить специфические образы из оригинала, если они обогащали кругозор русского читателя;

· использовал лексические заимствования, что особенно хорошо видно из примеров переводов армянской поэзии;

· создавал особенный национальный колорит путём точной передачи собственных имён и географических названий, часто оставляя в них исконные ударения (которые ставятся в оригинале);

· воспроизводил национальный колорит посредством инверсии - необычного для русского синтаксиса, но допустимого порядка слов См.: Татосян Г.А. О передаче национального своеобразия подлинника в переводах В. Брюсова. // Брюсовские чтения 1963 года. - Ереван: Айстан, 1964. - С. 335-349..

Брюсов внёс в художественный перевод много нового. В статье «Брюсов - переводчик» В.В. Рогов пишет о том, что им создан «качественно новый тип художественного перевода, который сознательно строится на глубоком постижении особенностей подлинника, на понимании места переводимого автора в литературном процессе; Брюсов впервые дал образцы перевода, основанного на гармонии эстетической и познавательной стороны, синтеза и анализа, искусства и науки» Рогов В.В. В.Брюсов - переводчик. // Брюсовские чтения 1963 года. - Ереван: Айстан, 1964. - С. 304.. К тому же в своей ранней статье «Фиалки в тигеле» переводчик впервые сформулировал «важнейшие условия создания адекватного художественного перевода: умение отделять в переводимом произведении главного от второстепенного, дабы в случае самой крайней необходимости пожертвовать последним» Там же. - С. 305.. Выбирая объекты перевода, он руководствовался их важностью для развития мировой литературы в целом и тем, будут ли они интересны русскому читателю.

К. Григорьян отмечал, что по убеждению Брюсова, переводчик должен стремиться к объективному пониманию авторской мысли, образной системы, стилистического своеобразия переводимого стихотворения, стремиться избегать «отсебятины, соблазна украшения перевода «цветами» собственного красноречия, стремиться как можно ближе подойти к подлиннику с целью более верного его воспроизведения». Поэтому конечная, «идеальная цель» редактора сборника «Поэзия Армении»: «получить на русском языке точное воспроизведение оригинала в такой мере, чтобы читатель мог доверять переводам и был уверен, что по ним знакомится с созданиями армянских поэтов, а не русских переводчиков» См.: Поэзия Армении с древнейших времён до наших дней. Под редакцией, со вступительным словом и примечаниями В.Я. Брюсова. - М., 1916. - С. 15-16. См. также: Григорьян К.Н. Брюсовский метод и проблема перевода поэм Ованеса Туманяна. // Брюсовские чтения 1966 года. - Ереван: Айстан, 1968. - С. 305., ведь переводчик не должен забывать о главном назначении перевода, который должен по возможности заменить подлинник для тех, кому не доступен оригинал по незнанию языка.

В завершение разговора о Брюсове-переводчике следует обратиться непосредственно к его статье «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами», написанной в 1916 году в качестве предисловия к предполагаемому изданию переводов «Шести од Горация». Здесь он чётко сформулировал свои переводческие принципы относительно латинской поэзии. Статья начинается так: «Переводчик Горация может поставить себе одну из двух задач: или передать все особенности подлинника насколько возможно точнее, или постарается произвести на читателей то же впечатление, какое оды Горация производили на его современников» Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 124.. Брюсов понимает, что последняя задача кажется большинству переводчиков предпочтительнее, так как оды Горация - это художественное произведение. Но он не согласен с тем, что переводчику позволено изменять средства, лишь бы достичь той же цели, к какой стремился Гораций, поэтому в своих переводах предпочёл держаться другого метода, изложив причины этого далее по пунктам.

Во-первых, для того, чтобы «произвести переводом то же впечатление на читателя, которое оды Горация производили на современников», необходимо многое в них изменить. В результате получится следующее:

· Целый ряд выражений Горация, которые для римлянина I века были вполне понятны и обычны (например, все мифологические намёки), окажутся непонятными и чуждыми современному читателю.

· Традиционные приёмы латинских поэтов, которые на их читателей производили впечатление чего-то весьма обычного, нашим читателям покажутся странными, изысканными и тем самым произведут прямо противоположное впечатление. Поэтому переводчик должен будет заменить эти приёмы, значительно уклоняясь от оригинала.

· Размеры и формы стиха од Горация совершенно чужды русскому читателю XX века, и «переводчик, чтобы быть последовательным, должен будет изменить и метры Горация, применяя, вероятно, и рифму, как обычное украшение наших лирических стихотворений. Но в поэтическом создании форма важна никак не менее содержания; изменяя форму стихотворения, переводчик изменит что-то в самом его существе.

· Кроме того, невозможно определить, до каких пределов могут и должны идти все эти (и другие) изменения. Единственным критерием останется личный вкус переводчика, и все переводы такого рода по необходимости будут крайне субъективны, будут давать Горация резко преломлённым сквозь индивидуальную призму переводчика» См.: Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 125..

Во-вторых, Брюсов сомневается в самом принципе поиска впечатления, какое оды Горация производили на его современников. Дело в том, что оды Горация читались, изучались и пользовались уважением в течение всего времени существования римского мира, но в позднейшие века Римской империи они производили на читателей совсем не то впечатление, как при своём первом появлении.

В-третьих, весьма неопределённо и понятие «современный читатель». Переводить для «современного читателя» - значит делать работу, годную лишь на короткое время. Разумнее, по мнению Брюсова, сделать такой перевод, который мог бы если не навсегда, то на долгое время остаться в нашей литературе, не требуя себе замены.

В-четвёртых, наконец, в русской литературе уже имеются переводы од Горация, стремящиеся произвести то же впечатление, что и подлинник. Читатель получает по ним довольно правильное понятие об одах Горация и в наиболее удачных переводах, лучшие из которых принадлежат А.А. Фету, испытывает подлинное художественное наслаждение. «Довольно близкие к оригиналу, большею частью правильно передающие его смысл, написанные лёгким рифмованным стихом, эти переводы до сих пор удовлетворяют потребности читать по-русски нечто подобное одам Горация» Там же. - С. 126..

Объясняя свою главную переводческую задачу и мотивируя попытки передачи од Горация русскими стихами с наибольшей точностью, Брюсов пишет в вышеуказанной статье: «Я поставил себе задачей сохранить в своём переводе: размеры Горация, приёмы его речи, особенности его словаря, характерное расположение слов, аллитерации, вообще «звукопись» и тому подобное - поскольку всё это возможно в переводе метрическом. Нет сомнения, что такой перевод потребует от читателя известного усилия для своего понимания... Но это обстоятельство я не могу считать своей виной: оно зависит от того, что поэзия Горация принадлежит эпохе, совершенно отличной от нашей... Иначе говоря, переводы, которые я предлагаю вниманию читателей, необходимо прежде чтения - изучать» Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 126-127..

К.Н. Григорьян в статье «В. Брюсов и проблема поэтического перевода» пишет: «Брюсов владел многими языками, и мечтою его было достигнуть такого совершенства в знании языков, чтобы перед ним открылись поэтические богатства всего мира» Григорьян К.Н. В.Я. Брюсов и проблема поэтического перевода. // Брюсовские чтения 1963 года. - Ереван: Айстан, 1964. - С. 330.. Сам же переводчик в конце статьи «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами» писал о своём желании представить русскому читателю «как бы латинский текст од Горация», где все слова были бы понятны читателю: «Мне хочется дать возможность лицам, не знающим латинского языка, читать Горация по-латыни... Достичь такой цели - значит дать перевод, который мог бы остаться в нашей литературе так долго, пока язык, на котором он написан, не стал бы окончательно непонятен читателям, то есть на долгие века» Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 127..

2.2 Особенности поэтического творчества В.Я. Брюсова

В широком круге интересов В.Я. Брюсова одно из первых мест всегда занимали идеи и образы античного мира, чья интерпретация и трактовка менялась на каждом этапе творчества в зависимости от мировоззренческой позиции поэта. Ссылаясь на монографию Д.Е. Максимова «Брюсов. Поэзия и позиция», мы выделим четыре периода его творческой деятельности, уделив особое внимание дооктябрьскому периоду, так как в 1916 году предполагался выход «Шести од Горация».

С.А. Хангулян в статье «Античность в раннем поэтическом творчестве В.Я. Брюсова» пишет, что важную роль в развитии его интереса к античной культуре сыграла учёба в гимназии, а также общий интерес к истории стиха. Исследователь отмечает, что «уже в первых рукописных тетрадях обнаруживаются попытки приблизить русский стих к античному размеру» (в духе «обильного размерами» Горация) Хангулян С.А. Античность в раннем поэтическом творчестве Брюсова. // Брюсовские чтения 1983 года. - Ереван: Советакан грох, 1985. - С. 381..

С. Хангулян считает, что увлечение поэта римской литературой сыграло свою роль в становлении рационалистических тенденций его творчества. К тому же большое влияние на Брюсова оказала интимная лирика Батюшкова. Поэтому параллельно с переводами из Катулла и Овидия у него появляются стихотворения «с определённой тематикой: неудовлетворённая любовь, страсть, муки ревности» Там же. - С. 382. . Д.Е. Максимов же, в свою очередь, отмечает двойственность литературной ориентации молодого поэта в зависимости от русских традиций (лирика Фета) и от французских влияний (символисты).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что раннее творчество поэта складывалось на переосмыслении широкого круга литературы, под влиянием произведений великих мастеров. Начиная с ранних стихов, на протяжении всего творческого пути Брюсова в его произведениях часто встречаются античные аллюзии и эмблемы. Например, в сборнике «Me eum esse», много «загадочных» слов: «ламии», «эвмениды», «менады», «лемуры», «сибиллы». Хангулян пишет: «приём этот Брюсов будет использовать и в будущем, но характер, сама природа его будет иной: если в ранних книгах стихов использование античных аллюзий и эмблем носит искусственно-декоративный характер и целиком подчинено задачам символистской поэтики, то в будущем оно явится как бы естественным следствием брюсовской энциклопедичности, историзма его поэтического видения мира» Хангулян С.А. Античность в раннем поэтическом творчестве Брюсова. // Брюсовские чтения 1983 года. - Ереван: Советакан грох, 1985. - С. 385.. Такое замечание свидетельствует о верности поэта своим интересам на протяжении всей творческой деятельности.

Для осознания особенностей поэтики Брюсова важно и его отношение к латыни как «особой форме поэтической речи, с помощью которой создаётся определённая символистическая экспрессия, достигается таинственность, завуалированность речи, скрытие смысла» Там же. - С. 389.. Основным примером служат названия ранних стихотворных сборников поэта, которые несут значительную смысловую нагрузку и являются органически связанными с содержанием книг: «Juvenilia», «Me eum esse», «Tertia vigilia», «Urbi et orbi». В своих стихах он постоянно опирается на древнюю классику, её образы и кумиры, мифы и легенды, настаивая на том, что Рим для него ближе, чем дух Греции, ближе всего.

Первый период творчества Брюсова Д. Максимов ограничивает рамками с 1892 по 1897 годы, считая, что в это время в центре внимания поэта стоял вопрос о сущностях и признаках символизма. Он пишет: «Молодой Брюсов считал, что целью «нового искусства», идущего на смену реалистического творчества с его устремлением к объективному миру, является обнажение субъективного начала, личности творца, его души во всей её сложности как первоэлемента художественного созидания» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 21.. Основные особенности раннего периода отразились в его сборниках стихов «Шедевры» 1895 года и «Это - я» 1896 года, где наряду с «декадентским индивидуализмом» поэта общей основой лирики является её урбанистический характер.

Многие из его ранних лирических зарисовок резко выделяются чёткой предметностью и натуралистической обнажённостью. Д. Максимов отмечает, что «непривычный для того времени поэтический натурализм проявляется в эротических стихотворениях Брюсова... Любовь, о которой рассказывает поэт в своих стихах, раскрывается преимущественно с чувственной стороны, иногда с налётом какой-то грешной сентиментальности» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 24..

В его стихах 90-х годов возникает образ «страшного мира», проявляется одиночество лирического героя. Д.Е. Максимов пишет: «Брюсов упорно пытался пересоздать «низменную действительность». Этим объясняется «пристрастие к экзотической образности, стремление к борьбе с «материальностью» слов, их конкретностью, предметностью» Там же. - С. 29.. Именно к раннему периоду относятся эксперименты в области ритмического строя лирики поэта и в рифмовке, первые попытки переводов классических поэтов.

В то же время в ряде юношеских стихотворений отражаются душевная боль, осознание духовного тупика, неудовлетворённость от происходящего вокруг. Максимов объясняет это тем, что «в конце века Брюсов попытался в сборнике «Me eum esse» обуздать в себе «земные страсти» и отмежеваться от внешнего мира» Там же. - С. 32.. Поэтому путь выхода из этого кризиса был для него путём к людям, к объективному миру. Этот путь мы отнесём ко второму периоду творчества поэта, ограниченный 1900-ми годами.

Этот этап представлен четырьмя сборниками (поэтической тетралогией): «Tertia vigilia» («Третья стража») 1900 года, «Urbi et orbi» («Граду и миру») 1903 года, «Stephanos» («Венок») 1906 года и «Все напевы» 1909 года. В это время поэт видит основу искусства и творчества «в интуитивном познании таинственных глубин души и жизни в целом... Теперь действительность наполняется для него не только бытовым, но и широчайшим культурным, историческим и политическим содержанием» Там же. - С. 48.. Действительно, стихи Брюсова эрудированны, нагружены историческими и мифологическими сюжетами, названиями городов и народов, именами богов, легендарных героев и деятелей истории.

В эти годы его поэтическая система переживает большие изменения. М.Л. Мирза-Авакян так определяет суть творчества поэта в начале XX века: «После 1903 года Брюсов осмысляет новые задачи поэзии - приближения её к духовным запросам современности, к миру представлений и чувств человека XX века» Мирза-Авакян М.Л. Брюсов - художник. // Брюсовские чтения 1962 года. - Ереван: Армянское гос. изд-во, 1963. - С. 73.. Он обращается к теме духовного порабощения человека городской культурой - следствием буржуазной цивилизации в жизни России.

По мнению М.А. Волошина, город «неотвязно занимает мысли Брюсова, и половина всего, что он написал, так или иначе касается города» Волошин М.А. Лики творчества. - Л.: Наука, 1989. - С. 416.. Кроме того, многие исследователи (Максимов, Мирза-Авакян и другие) отмечают, что Брюсов является одним из первых поэтов-урбанистов, который ищет ответ на вопрос «как передать чувства и мысли городского человека?». В связи с этим в его поэзии 1900-х годов наблюдается стремление примирить прежние и новые воззрения, синтез реализма и модернизма, что и привело к общему росту реалистичности. К тому же в этот период поэт по-новому рассматривает акт творчества: «Поэтический труд для Брюсова становится работой, сопоставлением и изучением действительности» Мирза-Авакян М.Л. Брюсов - художник. // Брюсовские чтения 1962 года. - Ереван: Армянское гос. изд-во, 1963. - С. 75..

В эти годы его творчество отличается и ростом эпических начал: поэзия становится более монументальной, появляется тяга к крупным поэтическим формам - поэме, драме, циклам стихов. Разворачивается и переводческая, литературно-критическая и литературоведческая деятельность Брюсова, он проявляет себя и как мемуарист, публицист, биограф, историк. В поэзии же у него Максимов выделяет в это время три господствующие сферы: стихи о городе, о природе, о любви. При этом он пишет: «Поэтический мир Брюсова, окружающий его автогероя и объективированных персонажей его лирики, представляет собой при всех своих противоречиях органическое единство. Темы не замыкаются в себе и свободно переходят одна в другую» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 113..

Об урбанизме поэта в нашей работе речь уже шла. Следует добавить, что в его стихотворениях появляются раздумья о судьбе цивилизации, создаётся обобщённый образ города, и в городской действительности Брюсов ищет силу и красоту. Но в то же время он находит и «противоестественные», враждебные человеку черты города, различая в нём признаки смерти и разложения» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 114. . Поэтому вместо прежних героев - «любимцев веков» (индивидуалистов, с гордой волей) в его поэзии обнаруживаются герои двух планов: из реальной жизни и идеалы для человека. Мирза-Авакян добавляет: «В поэзии Брюсова есть герои и другого типа - буржуазной повседневности, забитые, рабски приниженные жертвы большого города. Они даны в собирательных образах, обобщённой массой: «самодержавные колодники», «людской поток», «опьянённые городом существа» Мирза-Авакян М.Л. Брюсов - художник. // Брюсовские чтения 1962 года. - Ереван: Армянское гос. изд-во, 1963. - С. 77..

Мирза-Авакян отмечает, что в стихах о городе принципиально значим пейзаж, передающий давящую силу социальной жизни, и добавляет: «Пейзаж Брюсова монументален, перегружен подробностями, построен по принципу развёртывающейся панорамы; имеет обобщённый смысл, олицетворяет «обстоятельство», среду, которая губит его героев» Там же. - С. 78.. О насыщенной перегруженности деталей как характерной особенности пейзажной живописи поэта свидетельствуют примеры: город «стальной, кирпичный, стеклянный», усеян «дворцами из золота», «уставлен статуями, картинами и книгами».

У Д.Е. Максимова же иное мнение: «Отталкивание от механического бездушия и пошлой изнанки городской буржуазной цивилизации последовательно приводило Брюсова к мысли о природе как оздоровляющем начале. Поэт обращается к ней за помощью, ищет в общении с ней утраченную современным «аналитическим» человеком непосредственность и свежесть восприятия, цельность сознания» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 132.. Исследователь добавляет, что в изображении природы Брюсов «предпочитает определённо выраженные краски, очертания и качества «переходным», «смешанным» образам... Его пейзажные стихи прекрасно организованы и отточены, но во многих случаях суховаты и лишены подлинного внутреннего одушевления» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 133-134..

Таким образом, мы имеем две взаимодополняющие одна другую точки зрения на отношение поэта к природе и выражение её в необычном пейзаже.

О третьей важной в поэзии Брюсова сфере (стихах о любви) Максимов пишет: «Как противоядие миру буржуазной пошлости в творчестве Брюсова развёртывается поэзия любви, занимающая в лирике одно из центральных мест... Любовь для него - прежде всего страсть... Тема всепобеждающей, всеопределяющей любви к женщине пронизывает поэтическое творчество Брюсова. Он стремится окружить свои любовные сюжеты торжественными, мифологическими, культовыми ассоциациями» Там же. - С. 124-128.. В его произведениях любовь принимает разные формы: это галлюцинации, вечная вражда, старая обида, муки, пытки. Любовники часто становятся жертвами гибельной страсти, а героини являются выражением обобщённого женского начала.

Б.В. Михайловский так же замечает, что поэзия Брюсова «предана культу чувственной страсти и плоти». Исследователь полагает, что в творчестве поэта выражены все грани этого чувства (в исторических, мифологических образах и образах античного мира) и так разводит между собой эти понятия: «Плоть» - тёмная, «демоническая», безликая стихия; страсть - это жестокая борьба, пытка, мучительство и мученичество; любовь - это «мука страстная», пытка, уничтожение личности» Михайловский Б.В. Творчество В.Я. Брюсова. // Михайловский Б.В. Русская литература XX века: с девяностых годов XIX века до 1917 года. - М., 1939. - C. 311..

К этому необходимо добавить мнение В.С. Дронова, выраженное в статье «Брюсов и традиции русского романтизма», где он пишет, что поэт продолжил «поэтическую эмансипацию «грешной и роковой страсти» Дронов В.С. Брюсов и традиции русского романтизма. // Русский романтизм. (Под ред. К.Н. Григорьяна). - Л.: Наука, 1978. - С. 241. вслед за Тютчевым. Но вместе с тем, наряду с героизацией страсти, которую Брюсов противопоставил «эротической «уравновешенности» буржуа» в своём творчестве, он утверждал ещё и норму «гуманистической любви», видя её в далёком прошлом См.: Дронов В.С. Брюсов и традиции русского романтизма. // Русский романтизм. (Под ред. К.Н. Григорьяна). - Л.: Наука, 1978. - С. 242..

В связи с этим следует отметить ещё одну знаменательную черту творчества Брюсова - историзм. О его эволюции у поэта Д.Е. Максимов пишет так: «На раннем этапе его привлекали «эсхатологические» решения судьбы человечества. В зрелом же творчестве он в каждом культурном цикле, в каждой эпохе видел их своеобразие и вместе с тем искал объясняющих аналогий с другими культурными циклами, прежде всего с современностью» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 134.. Размышляя над этим вопросом, Б.В. Михайловский приходит к выводу о том, что Брюсов противопоставляет религиозному мифотворчеству «чисто художественное использованием древней мифологии и «языческий» эстетизм, ориентированный на античный мир» Михайловский Б.В. Творчество В.Я. Брюсова. // Михайловский Б.В. Русская литература XX века: с девяностых годов XIX века до 1917 года. - М., 1939. - C. 310. .

В свою очередь, М.Л. Гаспаров в статье «Брюсов и античность», следя за развитием историзма в поэзии Брюсова, выделяет два периода, когда именно античные темы играли для него особенно важную роль: это 1890-е и 1910-е годы. Исследователь отмечает, что между взглядами поэта на античность 1890-х и 1910-х годов существует большая разница. «В 1890-х годах в брюсовском отношении к античности не было историзма - то есть внимания к исторической конкретности, своеобразию и взаимосвязи явлений... В 1910-х годах в центре внимания Брюсова стоит уже не личность, а общество, на смену стихам о героях прошлого приходят стихи о культурах прошлого» Гаспаров М.Л. Брюсов и античность. // Брюсов В. Собр. соч. В 7-ми томах. Том 5. - М.: Худож. лит., 1975. - С. 543.. К этому он добавляет, что, начиная с «Семи цветов радуги», едва ли не в каждом сборнике поэта присутствует стихотворный обзор смены мировых цивилизаций «от Атлантиды до современности».

Третий этап творчества Брюсова ознаменовался переходным сборником «Все напевы» 1909 года, книгами «Зеркало теней» 1912 года, «Семь цветов радуги» 1916 года, «Девятая камена» 1916-1917 годов и «Последние мечты» 1917-1919 годов. Его поэзия в это время стала спокойной и уравновешенной, перестала выглядеть торжественной и приподнятой, «сдвинулась в сторону эмпирического реализма» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 164.. В лирике Брюсова происходит усиление внимания к внешнему, материальному миру, к природе, а «восприятие этого мира становится более конкретным, предметным, расчленённым» Там же. - С. 166.. Большое значение в творчестве приобретает и тема человека - завоевателя природы, вечного труженика. Важно отметить, что прославление поэтом труда во всех областях связано с темой поэтического творчества, поэзии как ремесла.

Вторая половина 1910-х годов (приблизительно 1914-1920-е) стала для Брюсова плодотворной по части экспериментов и опытов в области стиха. В остальное время (кроме конца 1890-х годов) важнейшей задачей для него был не стих, а стиль. Стиховые искания поэта второй половины 1910-х годов глубоко связаны с затяжным творческим кризисом Брюсова этих лет См.: Гаспаров М.Л. Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец (1910-1920-е годы). // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том III. О стихе. - М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 399-400..

Четвёртый, последний период развития поэзии Брюсова открывают его революционные послеоктябрьские стихи. Этот этап представляют сборники: «В такие дни» 1921 года, «Миг» 1922 года, «Дали» и вышедший в 1924 году (после смерти автора) «Mea» («Спеши»). К этому времени им уже был сделан самый значительный (по мнению Максимова) шаг - «разрыв с обществом, заканчивающим исторический цикл, переход в лагерь революции» Максимов Д.Е. Брюсов. Поэзия и позиция. // Максимов Д.Е. Русские поэты начала века. - Л.: Советский писатель, 1986. - С. 187..

С.И. Гиндин отмечает, что на протяжении всего творчества поэт выразил в своих стихах с небывалой до того в русской поэзии силой «естественную жажду жизни, тягу здорового человека к «обычной» жизни со всеми её «мгновеньями радостей» и «заветными тайнами», горестями и «строгими надеждами» Гиндин С.И. Поэзия В.Я. Брюсова. (К 100-летию со дня рождения). - М.: Знание, 1973. - С. 21.. Например, в стихотворении «Пока есть небо» 1917 года он выразил весьма оптимистичную мысль о том, что жизнь прекрасна сама по себе, нужно только хотеть и уметь чувствовать и жить. Брюсов обращает внимание на то, что человек уходит, а жизнь и мир остаются, и в этом нам приоткрывается ещё одна сторона его отношения к жизни, сходная с мироощущением античных писателей (в частности, Горация) - «не только стихийная индивидуальная жажда жить, тяга к жизни, но и умение видеть мир и жизнь вне себя и без себя и любить их такими» Там же. - С.23..

И.М. Нахов в статье «Валерий Брюсов и античный мир» пишет о том, что поэт начинал символистом, то подражая (Ш. Бодлер, Ст. Маларме, А. Рембо, П. Верлен), то новаторствуя, подстраиваясь под революционную эпоху с её «новым искусством». В конце же творческого пути он вновь возвращается к символизму. Исследователь обращает внимание на «неодолимое» влечение Брюсова к мифологическим архетипам, вечным образам, характерам, греко-римского искусства, объясняя это тем, что «возвышаемая и идеализируемая античность помогала уйти от обыденности, бытовщины, серости жизни. Она придавала творчеству вселенский характер, особую значительность» Нахов И.М. Валерий Брюсов и античный мир. // Русская словесность. - М., 2003. - № 6. - С. 9..

Сравнивая поэта с Горацием, проводя между ними параллели, Хангулян пишет: «В стройности и логичности построений даже самых символистских книг стихов Брюсова, в рациональном, рассудочном, последовательном, расположении стихотворений слышится эхо античного принципа numerus и nombre. Этот принцип ставил во главу угла Гораций при составлении своих книг, соблюдая строгую последовательность расположений стихотворений по содержанию и форме, намеренно чередуя оды с различными размерами» Хангулян С.А. Античность в раннем поэтическом творчестве Брюсова. // Брюсовские чтения 1983 года. - Ереван: Советакан грох, 1985. - С. 390.. Это только один из многочисленных случаев, когда Брюсов в своём творчестве идёт вслед за Горацием. Остальные рассмотрим в последующих главах нашей работы. А в конце этой главы обобщим важнейшие интересы Брюсова на протяжении всей его творческой деятельности, связанные с античностью. Опираясь на вышеупомянутую статью «Античность в раннем поэтическом творчестве В. Брюсова» (автор С.А. Хангулян), рассмотрим основные интересы изучаемого нами поэта и переводчика:

· эксперименты в области культивирования античных поэтических форм на почве русской поэзии (к этой теме тесно примыкают брюсовские переводы из римской поэзии);

· связь интимной лирики Брюсова с римской любовно-эротической поэзией и с античными традициями русской поэзии в целом;

· тема поэта и поэзии (горацианская тема);

· интерес к смене культур и эпох, а в связи с этим особый интерес к эпохе падения Рима и античности в целом Хангулян С.А. Античность в раннем поэтическом творчестве Брюсова. // Брюсовские чтения 1983 года. - Ереван: Советакан грох, 1985. - С. 393. .

Остаётся лишь добавить, что перечисленные нами темы проходят через всё творчество Брюсова, следуя от ранних книг стихов к более поздним, от туманного символистского налёта к зрелому стройному и законченному виду. В связи с этим важно отметить постоянное соседство поэтической и переводческой деятельности, что, безусловно, позволяло поэту-переводчику совершенствовать обе эти области творчества.

перевод поэтический брюсов ода гораций

Глава 3 Анализ перевода В.Я. Брюсова «Шести од Горация»

3.1 Анализ перевода Брюсова 5 оды I книги Горация

5 апреля 1914 года В. Брюсов перевёл 5 оду I книги Горация, которая условно называлась «К Пирре» и должна была входить в публикацию 1916 года «Шесть од Горация». В оригинале ода написана Третьей Асклепиадовой строфой, состоящей из двух асклепиадовых стихов, одного ферекратея и одного гликонея. Этот же размер Гораций использует в 14,21,23 одах I книги, 7,13 одах III книги, 13 оде IV книги. Восходящий ритм здесь преобладает над нисходящим: первые два стиха повторяют ритм «полустишие восходящее, полустишие нисходящее»; затем следуют два коротких стиха с восходящим ритмом - ими заканчивается строфа, которая звучит взволнованно и живо См.: Гаспаров М.Л. Гораций, или золото середины. // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том I. О поэтах. - М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 139..

Брюсов сохранил структуру оды, то есть в его варианте также четыре четверостишия, и её графическое изображение, то есть строки катрена содержат тот же метрический рисунок, что и у Горация. По количеству предложений также наблюдается равенство (за исключением одного лишнего вопросительного у переводчика). Таким образом, мы видим, что перевод Брюсова на метрическом уровне максимально точен и близок к оригиналу. Это свидетельствует о буквалистском стремлении переводчика как можно точнее воссоздать ритм подлинника. Анализ композиции оды позволит нам сделать выводы о том, насколько полно и правильно Брюсов донёс до читателей образы, смыслы и художественные приёмы Горация.

Композиционно ода построена по традиционной для Горация схеме, о которой М.Л. Гаспаров писал так: «в стихах Горация концовка скромна и неприметна настолько, что порой стихотворение кажется оборванным на совершенно случайном месте. Напряжение от начала к концу не нарастает, а падает; самое энергичное и самое запоминающееся место в стихотворении - начало» Гаспаров М.Л. Гораций, или золото середины. // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том I. О поэтах. - М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 147.. То же мы видим и в данном случае: ода начинается с череды вопросов, которые лирический герой задаёт бывшей возлюбленной Пирре. Обращение к ней мы находим в третьей строке первой строфы, что на первый взгляд может говорить о первостепенной важности адресата. Но ещё раньше, а именно в первой строке, речь идёт о «мальчике на ложе из роз», являющимся новым увлечением Пирры. И далее будет описываться именно его несчастная судьба, как и любого другого, кто займёт его место. Лишь в четвёртой строфе лирическое сознание наблюдателя вырастает до лирического субъекта повествования, что проявляется в употреблении личных местоимений «мне» и «я».

Таким образом, субъектная организация оды представляет собой наличие трёх персонажей: лирический герой, следящий за ситуацией через призму собственного опыта, Пирра - девушка, к которой он обращается, и юноша, в котором видна проекция лирического героя на себя и на всю будущую историю, связанную с его возлюбленной. Что касается личности последней, то в примечании к «Собранию сочинений» Горация упоминается, что она является «гетерой» См.: Гораций Квинт Флакк. Собр. соч. - СПб.: Библиогр. институт, 1993. - С. 362. - незамужней женщиной, ведущей свободный образ жизни, обычно с артистическими особенностями.

Н.М. Благовещенский в книге «Гораций и его время» писал о том, что в римской эротической поэзии владычество гетеры, которая в эпоху Августа приходит на место матроны, имело тесную и необходимую связь с нравами того времени. Римские поэты-эротики (под влиянием греческих) превращают любовь к ней в «искусство, в целую науку, над которой работает у них голова, а не сердце» Благовещенский Н.М. Гораций и его время. 2е издание. - Варшава, 1878. - С. 157.. Открытая связь с такими женщинами нисколько не считалась в древности предосудительной: гетера, при всём своём разврате, была в глазах древнего человека очень изящной. Женщины этого класса почти все были рабского происхождения, но получали обыкновенно хорошее воспитание. Мужчины всех возрастов и социальных слоёв желали оказаться в их обществе. Исключением не был и Гораций, который никогда не был женат и, следуя общему примеру, с молодых лет предавался всем соблазнам римской жизни См.: Благовещенский Н.М. Гораций и его время. 2е издание. - Варшава, 1878. - С. 158-159., как и его герой из данной оды.

В первой строфе, а точнее во фразах «мальчик на ложе из роз» («multa... puer in rosa») и «благовоньем облит нежным» («perfusus liquidis odoribus»), лирический герой явно иронизирует над тем, что рядом с Пиррой ещё совсем молодой и неопытный юноша, который, чтобы больше ей понравиться, чрезмерно надушился, что во времена Горация было роскошью и редкостью. К тому же он подчёркивает, что влюблённые находятся на ложе из лепестков роз, что тоже является дорогим удовольствием.

Для анализа перевода как такового интересно следующее предложение: «Для кого косы рыжие // Распускаешь, хитрая?». В оригинале оно выглядит так: «Cui flavam religas comam // Simplex munditiis?» - и переводится по словарю И.Х.Дворецкого как «Для кого заплетаешь (убираешь) золотистые (огненного цвета) волосы (кудри), // Простая в изяществе?». Различие перевода Брюсова с нашим подстрочником можно объяснить только авторским отношением и его точкой зрения на происходящее. То, что переводчик вместо словосочетания «заплетаешь золотистые волосы» берёт фразу «косы рыжие распускаешь», отсылает нас к национальному русскому культурному символу с отрицательной коннотацией.

С древних времён на Руси распущенные волосы считались признаком порока (в таком виде женщина могла появляться перед мужчиной только при интимной близости), поэтому в данном случае Брюсов подчёркивает вульгарность и порочность Пирры, показывая подобную ситуацию. К тому же он называет её «хитрой» (вместо «простой в изяществе»), а грот, в котором происходит свидание, «сладостным» (вместо «приятным»). Этому мы находим объяснение непосредственно в поэтическом творчестве самого переводчика, которое, по замечанию Б.М. Михайловского и многих других исследователей, предано «культу чувственной страсти и плоти» Михайловский Б.В. Творчество В.Я. Брюсова. // Михайловский Б.В. Русская литература XX века: с девяностых годов XIX века до 1917 года. - М., 1939. - C. 311.. Любовь у Брюсова - это чаще всего порочная страсть, с муками, пытками, но и наслаждением для влюблённых, в отличие от Горация, который «всегда холодновато сдержан, в меру влюблён, склонен к мимолётным увлечениям, часто выступает как наблюдатель чужих страстей, глядящий со стороны на переживания друзей и предостерегающий их от неудач» Полонская К.П. «Частный человек» под властью принцепса: Гораций. // Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа. - С. 175..

Но, несмотря на некоторую разницу в изображении героини автором и переводчиком, в результате в первой фразе получается одинаковая картина идиллического счастья влюблённых: объятия, цветы, ароматы. Вторая же строфа контрастна по отношению к первой: автор предвещает будущее горе, будущие бури. Далее опять возникает идиллия любви и верности, но уже только как мечта и иллюзия. Но в четвёртой строфе вновь резкая перемена: переменчивый ветер, обманчивый свет. И в конце стихотворения мы видим, что как спасшийся от кораблекрушения пловец благодарно приносит свою одежду на алтарь спасшему его морскому богу, так и Гораций, простившийся с любовными тревогами, издали сочувственно смотрит на горькую участь влюблённых. В связи с этим М.Л. Гаспаров отмечает, что мысль поэта от строфы к строфе движется, «как качающийся маятник, от картины счастья к картине несчастья и обратно, и качания эти понемногу затихают, движения успокаиваются: начинается стихотворение ревнивой заинтересованностью, кончается оно умиротворённой отрешённостью» Гаспаров М.Л. Гораций, или золото середины. // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том I. О поэтах. - М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 148..

Наряду с отсылками к русской традиции Брюсов использует при переводе и стилистический приём, обусловленный правилами латинского языка, - инверсию, то есть ставит определение после определяемого слова: «благовоньем нежным» - «liquidis odoribus»; «в гроте сладостном» - «grato antro»; «косы рыжие» - «flavam comam»; «богу могучему» - «potenti deo». Причём во всех случаях данные инверсии отсутствуют в подлиннике, что свидетельствует о стремлении переводчика передать античный слог, создавая предложения, максимально похожие на латинские. Это желание Брюсова объясняется его отношением к латыни как «особой форме поэтической речи, с помощью которой создаётся определённая символистическая экспрессия, достигается таинственность, завуалированность речи» Хангулян С.А. Античность в раннем поэтическом творчестве Брюсова. // Брюсовские чтения 1983 года. - Ереван: Советакан грох, 1985. - С. 389., а также тем, что в его сознании данная особенность латинской поэзии (наличие инверсий) связана в большей степени именно с Горацием.

Также в данном переводе Брюсов использует художественный приём, который часто встречается в одах Горация, - анжамбман (фр. «перенос», «перескок»), являющийся, по мнению Гаспарова, наиболее ярким случаем «антисинтаксического деления: когда в начале или конце строки появляется слово, синтаксически не связанное с ней, а связанное гораздо теснее с предыдущей или последующей строкой» Гаспаров М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. Изд. 2-е. - М.: Фортуна Лимитед, 2001. - С. 34. . Он выглядит так: «Распускаешь, хитрая?» - «Simplex munditiis?».

Кроме того, переводчик активно употребляет метафоры Горация, но передаёт их не всегда точно. Например, «mutatos deos» по словарю мы переводим как «немилость (изменчивость) богов», а у Брюсова - «козни богов», что несёт в себе признак коварства и злобы богов, а в оригинале на этом внимание не заостряется. Интересно и важно то, что в переводе употреблено слово «Понт», которого нет в подлиннике. Это свидетельствует о стилизации перевода, так как Понт - это античное название Чёрного моря, и в этом можно увидеть культурную аллюзию к «Письмам с Понта» Овидия.

Другое слово, которого нет в оригинале, - слово «ризы». У Горация - «vestimenta», что переводится «одежды». Вариант Брюсова отсылает нас к христианской традиции, так как ризы - это одеяние священников. Но здесь присутствует и противоречивость, так как лирический герой посвящает ризы морскому богу, а это уже языческий элемент, античные аллюзии. Таким образом, присутствие в переводе слова из христианской культуры может быть расценено как претензия лирического героя на святость, связанную со своевременным расставанием с Пиррой.

Далее стоит обратить внимание на то, что Гораций сравнивает чувства лирического героя с бурей на море, конкретизируя и овеществляя этот образ: «aspera nigris aequora ventis emirabitur insolens». По словарю эту фразу мы переводим так: «С изумлением будет смотреть на бурную поверхность моря, // Взволнованную мрачными ветрами». А У Брюсова такой вариант: «С огорчением видя // Понт под чёрными ветрами». Поэтому, исходя из сравнения переводов, можно утверждать, что Гораций обращал внимание своих читателей именно на шероховатую поверхность моря, а Брюсов нарисовал панорамную картину мрачного шторма на море.

Тема моря продолжается на протяжении всей оды и разворачивается в последней строфе в метафору. Здесь лирический герой сочувствует новым жертвам Пирры и сравнивает себя с опытным моряком, спасшимся от любовного крушения, заключая это сравнение в следующую фразу: «Посвятил я морскому // Ризы богу могучему» («Suspendisse potenti // Vestimenta maris deo»). Речь идёт о древнем обычае моряков, которые посвящали богам свои одежды после плавания, а особенно в случае спасения от гибели при кораблекрушении.

Таким образом, все важные образы, мотивы и метафоры Брюсов в своём переводе отразил в некоторых случаях точно, а иногда интерпретируя их в разных культурно-религиозных аспектах. В связи с этим основное различие между переводом и подлинником заключается в брюсовской трактовке образа Пирры, который получился у него гораздо распущеннее и развратнее, чем в авторском оригинале. Из относящихся к ней эпитетов («простая (чистая) в изяществе (опрятности)» - «simplex munditiis», «всегда любезная (милая, приятная)» - «semper amabilem») видно, что Гораций не задавался целью показать её образ в отрицательной коннотации, а даже наоборот, объективно подчёркивал лучшие качества Пирры.

Основная причина такой трансформации образа героини при переводе в различии нравов времён автора и переводчика. Во-первых, если для Горация и его современников связь с гетерой была вполне естественна и нисколько не осуждалась, то для русского менталитета (особенно начала XX) всякого рода вольности, разврат и публичные отношения с подобного рода женщинами вовсе не одобрялись обществом, в том числе и самим Брюсовым.

Во-вторых, если предположить, что Пирра не гетера, то в таком случае здесь сказывается разница в изображении любви Горацием и Брюсовым. К.П. Полонская пишет о том, что «любовь не является для Горация главным содержанием жизни. Он никогда не находится целиком во власти любви и чаще зовёт к её радостям, чем сам отдаётся истинному чувству» Полонская К.П. «Частный человек» под властью принцепса: Гораций. // Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа. - С. 175.. А у Брюсова любовные переживания занимают в творчестве центральное место и зачастую являются испытанными непосредственно на собственном опыте.

В-третьих, отличается и отношение обоих поэтов к своим героиням любовной лирики. Так Гораций, по мнению Н.В. Моревой-Вулих и по нашим наблюдениям, «пытается разобраться в таинстве страсти и вместе с тем, поняв её суть, принимает на себя роль «учителя любви»... Он обращается к женщинам и девушкам в своих одах с чувством глубокой симпатии, давая дружеские советы, предостерегая, ободряя» Морева-Вулих Н.В. Римский классицизм: творчество Вергилия, лирика Горация. - СПб.: Академический проект, 2000. - С. 231.. Его поэзия рассудочна и, как замечает К.П. Полонская, имеет цель - «воспеть наслаждение и радость любви» Полонская К.П. «Частный человек» под властью принцепса: Гораций. // Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа. - С. 175.. Брюсов же, описывая вслед за автором переводимого им стихотворения возможные страдания влюблённого юноши, переживает муки страсти вместе с ним и явно не симпатизирует той, которая заставляет его страдать.

Таким образом, буквалистский перевод Брюсова не исключает его ориентации на русский менталитет, культуру и религию, а также проекции на собственное поэтическое творчество.

3.2 Анализ перевода Брюсова 11 оды I книги Горация

В 1911 году Брюсов перевёл 11 оду I книги Горация с условным названием «К Левконое», и в связи с этим в его стихотворениях этого года явно прослеживаются горациевские мотивы. Например, в цикле «Жизни мгновения» он обращается к отдельным моментам состояния человеческой жизни, что видно уже из названий («Вечеровая песня», «На берегу моря», «Ночное одиночество», «После ночи»), и воспевает принцип Горация «carpe diem» («лови день»). В 1916 году работа над переводом была возобновлена, так как предполагалось включить его в публикацию «Шесть од Горация». Окончательная редакция впервые была опубликована в «Торжественном привете» (сборнике переводов Брюсова под редакцией Гаспарова 1977 года).

Опираясь на последний вариант, мы проанализируем его точность, используя свой подстрочник. Перевод Брюсова достаточно близок к оригиналу на всех уровнях. Прежде всего, он сохранил структуру оды, то есть уложился в восемь строк, хотя количество предложений и увеличил вдвое (вместо трёх - шесть), а также половину из них эмоционально окрасил (два восклицательных и одно вопросительное).

Нужно отметить, что «стих Горация труден, потому что строфы в нём составляются из стихов разного ритма; повторяющейся метрической единицей является не строка, а строфа» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 150.. Ода I,11 написана классическим размером: это Пятая Асклепиадова строфа (точнее, две таких строфы), которая состоит из повторённого четыре раза Большого Асклепиадова стиха. Гораций графически разделяет строфы, а Брюсов их объединяет, создавая целостную картину и добиваясь прочтения стихотворения на одном дыхании.

Переводчик сохраняет ритмический рисунок и даже оставляет исконное ударение в именах «Левконоя» и «Юпитер» (на третьем слоге от конца), что придаёт экзотический оттенок при их произношении. А С.В. Шервинский, например, в своём варианте перемещает ударение на второй слог от конца, что более привычно для нашего слуха. Таким образом, мы видим, что для Брюсова было принципиально важно донести до читателей особенности античного слога, чего он достиг благодаря чёткой передаче ритма оригинала.

Кроме того, в стихах Горация большое значение имеет вольная расстановка слов, придающая напряжённость от начала и до конца стихотворения, и именно Брюсов старательнее других русских переводчиков её сохранял. Поэтому мы и находим в его варианте ряд фраз, связанных с особенностью латинского языка, в котором сказуемое обычно ставится в конце предложения: «в Вавилонские тайны чисел вникать» - «nec Babylonios temptaris numeros»; «то, что придёт, терпеть» - «quidquid erit, pati»; «мудрой будь» - «sapias»; «долгих грёз не сули» - «spem longam reseces»; «день уловляй» - «carpe diem». Также в переводе Брюсова есть инверсия, связанная с другой особенностью латинского языка, по которой определение стоит после определяемого слова: «моря Тирренского» - «mare Tyrrhenum».