Переводческие принципы В.Я. Брюсова при переводе "Шести од Горация"

Можно выделить и ещё один художественный приём - анжамбман, служащий резким выделительным средством повышенной эмоциональной напряжённости. То, что мы находим у Горация примеры на этот приём из восьми строк в четырёх, свидетельствует о том, что он «умеет поддержать в нас напряжение от начала до конца стихотворения» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 157.. С помощью таблицы выяснится, что Брюсов не просто в точности по местоположению и ударным слогам скопировал переносы, но почти все из них эмоционально окрасил, а также в третьей и седьмой строках приблизительно, а в восьмой строке точно передал содержание и смысл, которые были в этих местах у Горация.

Таким образом, мы видим, что и этот синтаксически важный приём нашёл отражение в переводе Брюсова. К тому же он удачно передаёт и динамику стихотворения, насыщая его глагольными формами, которые часто переводятся дословно. Например: «ведать грешно» - «scire nefas»; «(что) придёт, терпеть» - «(quidquid) erit, pati»; «дал» - «tribuit»; «мудрой будь» - «sapias»; «цеди» - «liques»; «говорим» - «loquimur»; «уловляй» - «carpe». Можно сделать вывод, что переводчик полностью отразил в своём переводе все основные действия, как и образную структуру, о чём далее и пойдёт речь.

«Первое, что привлекает внимание при взгляде на образы стихов Горация, - их удивительная вещественность, конкретность, наглядность» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 158.. С самого первого предложения появляется мотив смерти, конца («finem»), который Брюсов поэтизирует в словосочетании «смертный день», раскрывая тем самым философию Горация, заключающуюся в том, чтобы наслаждаться жизнью до самого последнего вздоха. Он осознанно не включает в перевод «di dederint» («боги отвели, назначили»), так как для религиозного сознания русских людей характерно наличие одного бога (здесь это Юпитер, который появится в стихотворении чуть позже). Следовательно, в данном случае видна ориентация переводчика на современного ему читателя.

Во второй строке находится обращение «Левконоя», что свидетельствует о важности адресата, и это будет подтверждаться на протяжении всего стихотворения, так как лирический субъект постоянно даёт ей советы. Один из них - «не надо... в Вавилонские тайны чисел вникать», то есть не гадать о будущем. Другой совет - «мудрой будь» («sapias»), хотя этот латинский глагол не имеет такого значения, а означает «будь разумна». То есть Брюсов делает акцент не на разуме, а на мудрости и жизненном опыте Левконои. Следующее пожелание лирического героя - «краткому времени долгих грёз не сули» («spatio brevi spem longam reseces»), что по словарю мы переводим «далеко идущие надежды коротким сроком умерь». Употребление слова «грёзы» вместо «надежды» отсылает к романтизму, так как речь о девушке.

В начале второй строфы мы находим яркий пример конкретности горациевских образов: «quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare Tyrrhenum», что переводится «которая теперь ослабляет напор Тирренского моря, противопоставляя ему скалы». Брюсов предлагает следующий вариант перевода: «та, что бьётся теперь тщетной волной моря Тирренского в груди скал». Речь идёт о возможно «последней зиме», отведённой Юпитером, и переводчик точно передаёт авторскую мысль. Таким образом, мы выделили основные образы данной оды (юной девушки Левконои, окружённого скалами моря, решающего участь всех людей Юпитера) и её мотивы (быстро мчащейся жизни, её конца, мудрости и недоверия к будущему).

Брюсов подчёркивает то, что жизнь быстротечна, переводя «fugerit invida aetas» как «мчатся мгновения жизни», хотя по словарю перевод должен выглядеть так: «будет бежать ненавистное время жизни». Чтобы не думать о кратковременности жизни, лирический герой предлагает Левконое цедить вина, объясняя тем самым, в чём ей надо быть мудрой. В связи с этим выделяется очень важная для Горация тема винопития. Но он настаивает на том, что не стоит злоупотреблять, так как верен своему принципу «золотой середины» («aurea mediocritas»): «Трезвость за вином обеспечивает человеку независимость от хмельного безумия друзей» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 176..

В.Г. Борухович отмечает, что «советы, которые поэт даёт своей подруге, не отличаются от тех, с которыми он обращается к Сестию (ода I,4), к юноше Талиарху (ода I,9), к поэту Тибуллу (послание I,4), к Буллатию (послание I,11), к Меценату (оды III,8,27)». Он же употребляет такое понятие, как «эпикурейская этика», вспоминая, что Эпикур учил так: «человеку не дано знать, что несёт с собой грядущее, и поэтому он должен полагаться только на сегодняшний день, наслаждаясь кратким мгновением» Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1993. - С. 283.. Упомянутый философ «полагал, что счастье состоит в удовольствии» Льюис Дж.Г. Античная философия: от Евклида до Прокла. - Минск: Галаксиас, 1998. - С.142. . Поэтому В.Г. Борухович предлагает назвать 11 оду I книги Горация «Совет эпикурейца».

Трудно не согласиться с данной точкой зрения, тем более что напоследок лирический герой даёт Левконое один из самых важных советов: «день уловляй и берегись веровать будущим» («carpe diem, quam minimum credula postero»). М.Л. Гаспаров так комментирует принцип «carpe diem» («пользуйся днём»): «Чтобы уберечься от давящих мыслей о смерти, есть лишь один выход: жить сегодняшним днём, не задумываться о будущем, ничего не откладывать на завтра, чтобы внезапная смерть не отняла у человека отложенное. Чтобы преодолеть смерть, победить её, человеку дано одно средство - поэзия» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 178., благодаря чему Гораций и обрёл бессмертие.

К вышеизложенному стоит добавить замечание В. Дурова о том, что «когда поэт призывает пользоваться радостями жизни, то это продиктовано не страхом смерти, а спокойным приятием её неизбежности» Дуров В. Поэт золотой середины. Жизнь и творчество Горация. // Гораций Квинт Флакк. Собр. соч. - СПб.: Библиогр. институт, 1993. - С. 15., так как подобное отношение к жизни и смерти демонстрирует в своих поздних стихотворениях Брюсов

В переводе Брюсова данной оды интерпретация мотива быстротечности жизни находит своё отражение наряду с другими авторскими мотивами. Но, несмотря на буквализм переводчика на метрическом и синтаксическом уровне, его вариант отличается от оригинала в адекватности прочтения современными читателями, так как он содержит античные именования, которые были привычными для времени Горация, но уже стали экзотичными для брюсовской эпохи и тем более для последующих поколений. Такой результат отнюдь не случаен, а вполне закономерен, ведь Брюсов стремился к тому, чтобы его переводы с латинского языка воспринимались с некоторым эффектом «отдалённости». Именно поэтому он намеренно переносит в свой вариант такие слова и словосочетания, как «Левконоя», «Вавилонские тайны чисел», «Юпитер», «море Тирренское», чтобы передать античный колорит.

В то же время некоторые детали данного перевода, например «Юпитер дал» вместо «боги отвели, назначили» («di dederint»), свидетельствуют об ориентации переводчика на русского читателя. Но это не противоречит взглядам Брюсова на перевод античной поэзии в целом, так как по большому счёту именно Юпитер, будучи отцом всех богов, управлял судьбами людей.

Таким образом, перевод Брюсова 11 оды I книги Горация, несмотря на редкие, причём вынужденные, отступления переводчика от подлинника, подтверждает на практике его теоретические воззрения.

3.3 Анализ перевода Брюсова 25 оды I книги Горация

В примечаниях к переводу Брюсова 25 оды I книги Горация с условным названием «К Лидии» стоит дата «5 апреля 1914» и в скобках приписано: «в один день с переводом оды I,5» Зарубежная поэзия в переводах В. Брюсова. - М.: Радуга, 1994. - С. 803.. Этот факт весьма интересен, так как свидетельствует о том, что плотность переводимых им произведений в то время была очень велика. Впервые этот перевод был опубликован в «Опытах по строфике» 1914 года. Данная ода написана в оригинале Сапфической строфой, состоящей из трёх Сапфических стихов и одного адония, которая встречается ещё в одах I,2,10,12,20,22,30,32,38, II,2,4,6,8,10,16, III,8,11,14,18, 20,22,27, IV,2,6,11, в юбилейном гимне Гораций Квинт Флакк. Собр. соч. - СПб.: Библиографический институт, 1993. - С. 405. .

Частотность её употребления поэтом говорит о том, что она является универсальной, то есть подходит для любой темы. В.Г. Борухович и многие другие исследователи творчества поэта отмечают, что это излюбленный ритм Горация, а М.Л. Гаспаров в статье «Гораций, или Золото середины» даёт пояснение: «В Сапфической строфе восходящий и нисходящий ритмы чередуются: в первом полустишии ритм нисходящий, во втором - восходящий. Так - в первых трёх стихах; четвёртый же стих короткий, заключительный, и ритм в нём - только нисходящий. Таким образом, здесь строгого равновесия ритма нет, нисходящий ритм преобладает над восходящим, и строфа звучит спокойно и важно» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 186.. Из последних слов видно, что Гораций использует эту строфу для медитативной лирики, спокойно и медленно рассуждая на ту или иную тему.

В этом смысле перевод Брюсова достаточно близок к оригиналу на всех уровнях. Прежде всего, он сохранил структуру оды, то есть 5 четверостиший, и её графическое изображение: катрен состоит из трёх длинных строк и четвёртой короткой (в 2-3 слова). Количество предложений переводчик увеличил лишь на одно, разделив тем самым три последних строфы. Эмоциональную окраску также передал точно: по цели высказывания выделяется одно вопросительное предложение, включённое в прямую речь, и два (у Брюсова три) повествовательных.

Метрический строй перевода совпадает с оригиналом. Для этого Брюсов оставляет исконное ударение в слове «Фракийский» («Thracio») на первом (третьем от конца) слоге, что по-русски звучит весьма экзотично. А Семёнов-Тян-Шанский, к примеру, исключает из своего варианта Гораций Квинт Флакк. Собр. соч. - СПб.: Библиографический институт, 1993. - С. 55. это определение, относящееся к слову «ветер». Так нам становится понятно, что для Брюсова важно в переводе сохранить античный колорит. И ему удаётся достичь максимальной близости с древней эпохой точной передачей ритма. По словам Гаспарова, «ритм горациевских строф - это как бы музыкальный фон поэзии Горация; а на этом фоне развёртывается чеканный узор горациевских фраз» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 154.. Перевод Брюсова полностью подтверждает эту мысль.

В стихах Горация очень важна вольная, затруднённая расстановка слов, дающая поэтическому языку напряжённость фразы, и Брюсов при переводе всегда следовал этому правилу. Поэтому мы и находим в его варианте инверсию, связанную с особенностью латинского языка, где определение стоит после определяемого слова: «юноши лихие» («iuvenis... protervi»), «старуха бедная» («anus... levis»). Так как в латинском языке свободный порядок слов, сохраняемый Брюсовым, в его переводе встречаются такие словосочетания: «трясут юноши» («quatiunt iuvenes»), «любит дверца» («amat ianua»). И если для Горация инверсия, которую он широко использовал, является нейтральной, то для русской поэзии её активное употребление не приближает нас к античному миру, а отдаляет от подлинника. Это вновь говорит о стремлении Брюсова к наибольшей экзотичности своего перевода.

Можно выделить и ещё один известный приём - анжамбман, то есть перенос фразы, придающий «стиху специфическую напряжённость» Гаспаров М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. Изд. 2-е. - М.: Фортуна Лимитед, 2001. - С. 14.. Мы встречаем его во второй строке второй строфы: «Петли» - «cardines» (со значением «петли»). Следовательно, Брюсов не просто по местоположению и ударному слогу скопировал этот единственный в оде перенос, но и точно перевёл. К тому же переводчик чётко передаёт и динамику стихотворения, насыщая его глагольными формами, которые часто переводятся дословно. Их количество различно: если в первой строфе у Горация пять и у Брюсова шесть глагольных форм, то в последней строфе всего по две. В связи с этим наблюдается спад динамики и напряжения к концу стихотворения. Таким образом, переводчик сохранил и традиционную горациевскую композицию.

Далее необходимо рассмотреть, как в переводе переданы образы данной оды. М.Л. Гаспаров пишет, что при взгляде на образы стихов Горация сразу привлекает внимание их «удивительная вещественность, конкретность, наглядность» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 158.. В первой строфе встречается самый яркий вещественный образ: «amatque ianua limen, quae priors multum facilis movebat cardines». Перевод по словарю выглядит так: «и любит дверь порог, которая прежде часто легко двигала петли». А у Брюсова «и любит дверца порог свой, лёгкие в былом чьи скрипели часто петли». Речь идёт о том, что раньше дверь часто открывалась для гостей, а теперь находится в покое - никто не приходит.

В конце второй строфы встречается обращение к Лидии, причём в прямой речи. Это свидетельствует об уклонении от прямого обращения, то есть адресат данной оды выбран случайно, как и во многих других одах, где, по наблюдению К.П. Полонской, «многочисленные героини стихов Горация не индивидуализированы, мало конкретны» Полонская К.П. «Частный человек» под властью принцепса: Гораций. // Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа. - С. 175.. Несмотря на это, многие исследователи рассматривают Лидию как возлюбленную поэта. Например, С.М. Купич отмечает, что Гораций «предсказывает отвергнувшей его возлюбленной девушке муки преждевременной старости, когда она, лишённая прежней красоты и обаяния, но с ещё неугасшею потребностью любовных радостей, будет изнывать в неудовлетворённом томлении, возбуждая беспощадные в своей холодности насмешки молодых людей» Купич С.М. Вопрос о личности и творчестве Горация. // Известия историко-филологического института князя Безбородко. - Нежин: Печатник, 1916. - Том 31. - С. 143.. А В.Г. Борухович пишет следующее: «В оде I,25 поэт описывает в мрачных красках будущее своей возлюбленной, предрекая ей жалкую участь: постарев, она будет тщетно взывать к проходящим мимо неё заносчивым блудникам, не в силах найти того, кто утолил бы её похоть» Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. - Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1993. - С. 292.. Такие выводы можно сделать на основе анализа образа автора.

В начале стихотворения автором всецело владеет «недоброе чувство злорадства», и во второй половине строфы находит некоторое разрешение, отчасти сменяясь резко-насмешливой иронией: «правда, юноши забывают тебя, но зато они не лишают тебя сладкого сна, а любовь осталась, любовь двери к порогу! Первоначальное чувство не остаётся цельным: смешливость, хотя бы и ироническая, безусловно, смягчает открытое чувство злости» Купич С.М. Вопрос о личности и творчестве Горация. // Известия историко-филологического института князя Безбородко. - Нежин: Печатник, 1916. - Том 31. - С. 143.. Но уже к концу стихотворения Гораций возвышается от единичного факта до общего созерцания безрадостного старческого жребия в живом контрасте с веселящейся молодёжью и с некоторой долей деликатности заменяет в последней строфе образ «старухи» образом сухой («мёртвой») листвы, уносимой порывом холодного Эвра, образом, который, как считает С.М. Купич, усиливает элемент стихийности в этом стихотворении См.: Там же. - С. 144-145..

Интересна метафоричность в описании будущих страданий Лидии: «flagrans amor... saeviet circa iecur ulcerosum». По словарю Дворецкого мы переводим эту фразу так: «страстная любовь... будет неистовать вблизи уязвлённого сердца». А у Брюсова другой вариант: «ярая любовь... пусть раненую жжёт неотступно печень». Эти строки можно интерпретировать как описание ревности, которую в эпоху античности связывали с кипящей желчью, которая и жжёт печень. То, что Брюсов переводит этот отрывок дословно, подтверждает наши предыдущие выводы о его стремлении к отражению в переводе античного колорита, к знакомству читателей с традициями римлян.

Вся природа в этой оде оживает: например, «фракийский... голосит под новолунием ветер». А в двух последних строках («Мёртвые листы предавая Эвру, // Осени другу») олицетворяется Эвр - восточный ветер, как и листья (не успевшие ожить, но уже умершие). В связи с этими же примерами можно говорить и о конкретности образов - особенности творчества Горация: «Thracio vento» («Фракийский ветер») и «Euro» (восточный или юго-восточный ветер). Брюсов в переводе сохранил эти экзотические названия, привычные для читателей Горация, но никак не для современников (и тем более будущего поколения) переводчика.

В заключении стихотворения, то есть в последней строфе, наблюдается необычная именно в конце произведения афористичность, ведь обычно оды Горация обрываются на незначительных фразах. А в данном случае автор в финале делает вывод о том, «Что и плющ, и мирт лишь в красе зелёной // Ценит молодёжь» Гораций Квинт Флакк. Собр. соч. - СПб.: Библиографический институт, 1993. - С. 55. , то есть мужчины предпочитают молодых девушек, а старых игнорируют и забывают. Об этом говорится метафорично, и перевод Брюсова в полной мере отражает авторскую мысль:

Пылкая плющом молодёжь зелёным

Тешится всегда, как и тёмным миртом,

Мёртвые листы предавая Эвру,

Осени другу.

Следует добавить, что в примечаниях Гиндина к сборнику «Зарубежная поэзия в переводах В.Я. Брюсова» мы находим несколько пояснений к переводу 25 оды I книги Горация: «перед нами окончательный вариант, в котором заметны усиление лексической экспрессии («в глухом тупике» вместо «в тёмном переулке») и стремление ещё точнее воспроизвести синтаксис оригинала» Зарубежная поэзия в переводах В. Брюсова. - М.: Радуга, 1994. - С. 865.. Таким образом, проанализировав перевод Брюсова, можно сделать вывод о том, что целью переводчика было как можно полнее и ярче передать античный колорит, экзотичность образов и в целом горациевские традиции, причём на всех уровнях стихотворения.

3.4 Анализ перевода Брюсова 30 оды I книги Горация

30 ода I книги Горация в переводе Брюсова носит название «К Венере», так как уже в первой строке и, более того, первым словом находится обращение «Венера» (как в подлиннике, так и в варианте переводчика). М.Л. Гаспаров в статье «Поэтика и композиция гимнов Горация» писал, что в данном случае перед нами «статическое прославление» богини, и автор спешит «как можно скорее назвать адресата оды и тем самым определить её как гимн» Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том I. - М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 490.. Гимнами Горация считаются 25 стихотворений, объединённых наличием обращения к богу или богам.

Брюсов не просто копирует местоположение обращения, но и сохраняет исконное латинское ударение на первом слоге («Венера» - «Venus, Veneris»), как и в четвёртой строке («Гликеры» - «Glycerae»). Он прибегает к такому приёму, чтобы сохранить античный размер Горация, который написал эту оду Сапфической строфой, состоящей из трёх Сапфических стихов и одного адония. Как уже говорилось ранее в связи с анализом перевода 25 оды, это один из излюбленных размеров поэта, им написано больше двадцати од, которые можно отнести к медитативной лирике.

Первую строку («O Venus regina Cnidi Paphique») Брюсов перевёл так: «Венера, чей трон там, где Книд и Паф где». По словарю же получается такая фраза: «О Венера, царица Книда и Пафа». Книд и Паф - приморские города, места почитания Венеры в Малой Азии и на Кипре, в каждом из которых находился храм Венеры. Поэтому мы можем сделать вывод, что Брюсов конкретизировал образ царицы, используя вместо него вещественный образ «трона», что было свойственно писательской манере самого Горация.

В остальном же первая строфа переведена практически дословно, за исключением трёх слов. Во-первых, «dilectam» имеет значения «дорогой, любезный, милый», а у Брюсова - «милый», что можно объяснить его стремлением к сохранению классического размера, для чего необходимо было определение к слову Кипр из двух слогов. Во-вторых, «decoram» имеет 10 значений, среди которых есть слова из трёх слогов, но как «прекрасный» у Дворецкого не переводится. Поэтому выбор Брюсова в данном случае носит субъективный характер, нисколько не меняя при этом значения авторского слова, которое может быть переведено как «приличный, достойный, красивый, изящный, прелестный» и так далее. В-третьих, «transfer» от глагола «transfero», который имеет 12 значений, но с «in aedem» в словаре Дворецкого предлагаются значения «переходить» и «отправляться». Брюсов же предлагает глагол «появись», что не изменяет авторского смысла.

Вторая строфа также переведена максимально точно, но и здесь есть небольшое отступление. Слово «comis» в третьей строке переводится по словарю «ласковый, кроткий, приветливый, обходительный, вежливый, любезный», но у Брюсова мы встречаем «милая». В данном случае его выбор можно объяснить не только сохранением размера, но и тем, что определение это относится к Ювенте - римской богине юности и больше ей подходит.

Данная ода насыщена мифологическими именами и географическими названиями, относящимися к адресату обращения - к Венере. О большинстве из них речь уже шла ранее: это Книд, Паф, Кипр, Гликера (женское имя, которое переводится с греческого «сладостная»), Ювента. Грации - это три богини красоты, спутницы Венеры, дочери Юпитера (как и она сама). То, что они «прочь сняли пояс» (символ девственности) означает их вольность и раскованность. В качестве доказательства этому приведём вариант перевода А.П. Семёнова-Тян-Шанского этой же фразы «solutis Gratiae zonis», который выглядит так: «Грации в своих вольных тканях». Также здесь упоминаются Нимфы и Меркурий - сын Юпитера, вестник богов, изобретатель лиры.

Брюсов сохранил в своём переводе абсолютно все именования, передав тем самым особенности словаря Горация, которые в восприятии русского читателя становятся экзотическими, отдалёнными понятиями, отсылающими к эпохе жизни автора. Таким образом, переводчик в полной мере воссоздаёт античный колорит.

3.5 Анализ перевода Брюсова 20 оды II книги Горация

20 ода II книги Горация в переводе В.Я. Брюсова имеет два названия: главное - «К Мекенату», второстепенное - «Лебедь». Первое заглавие традиционно, так как в самой оде присутствует обращение к Меценату - покровителю Горация и других поэтов. Второе же содержит в себе скрытое сравнение с лирическим героем, о чём речь пойдёт ниже. Обращение «dilecte Maecenas» находится в седьмой строке и дословно переводится как «дорогой (любезный, любимый) Меценат». Но Брюсов предлагает другой вариант: «Мой милый Мекенат». Добавив притяжательное местоимение, переводчик сделал акцент на близости к нему лирического героя (за которым стоит сам Гораций). Выбор слова «милый» объясняется тем, что для сохранения метрического рисунка требовалось определение из двух слогов.

Данная ода написана Алкеевой строфой, состоящей из двух алкеевых одиннадцатисложных стихов, одного девятисложного и десятисложного. Этим размером Гораций пользовался очень часто: им написано около сорока различных од. Брюсов в точности его сохранил, графически выделив строки. Переведённое стихотворение также разделено на шесть катренов и шесть предложений, каждое из которых укладывается в одну строфу. Впервые оно было опубликовано в приложении к статье Гаспарова «Брюсов и буквализм».

Уже в первой строке появляется лирический субъект оды, выраженный глаголом «ferar» («я вознесусь»), который Брюсов переводит «помчусь», передавая тем самым стремительность движения. В этой строфе говорится о желании лирического героя, поэта (как он сам себя называет) покинуть город на крыльях. Переводчик вместо единственного числа («urbis relinquam») предлагает вариант «покину грады», чтобы подчеркнуть, что речь идёт не о конкретном городе, а о людском обществе на земле вообще. Лирический герой хочет быть недоступным зависти, мчась «в выспренном воздухе» («per liquidum aethera»). Интересен выбор Брюсовым этого определения. В словаре предложено более 10 значений слова «liquidus» («жидкий, прозрачный, ясный, чистый» и другие), но переводчик использует «выспренний». Мы можем объяснить это так: данное прилагательное означает «высокопарный, напыщенный» Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М.: АЗЪ, 1996. - С. 116., и такое значение вполне подходит для выражения важности миссии поэта. К тому же оно совпадает по количеству слогов и по ударению на первом слоге, благодаря чему сохранился метрический рисунок стиха.

Во второй строфе лирический субъект повествует о своём людском происхождении и заявляет: «избегну // смерти, волной не задержан Стига» («obibo // nec Stygia cohibebor unda»). Дословный перевод несколько отличается от брюсовского: «Я не умру и стигийской волной не буду задержан». Словосочетание «Стигийская волна» употреблено в значении «река Стикс (Стиг)» (в подземном царстве), задержаться в которой - значит умереть. Отличие в переводе Брюсова не меняет смысла, а конкретизирует его и является художественным вариантом.

Вторая строфа примечательна для анализа ещё и тем, что в первой её строке встречается перенос «urbis relinquam» - конец первого предложения. Брюсов не просто графически копирует его, но и переводит соответственно: «Покину грады». Наличие в переводе этого приёма ещё раз доказывает буквализм переводчика на метрическом уровне.

Третья строфа оды описывает превращение лирического субъекта в «белую птицу». Здесь следует вернуться ко второму названию перевода - «Лебедь» и добавить, что Дворецкий в своём словаре предлагает переводить «ales album» как «лебедь». Гаспаров отмечает: «Лебедь был символом поэта как птица, посвящённая Аполлону; считалось, что перед смертью он поёт от радости, что душа его уходит к своему богу» Гаспаров М.Л. Примечания. // Гораций. Оды. Эподы. Сатиры. Послания. - М., 1970. - С. 440. . Таким образом, Гораций для себя лично находит путь к бессмертию, заключающийся в его высокой миссии поэта, так как «поэта не может постигнуть удел обыкновенных людей, поэзия возвышает его даже над правителями; после смерти он превратится в лебедя и улетит в небеса, он бессмертен» Полонская К.П. «Частный человек» под властью принцепса: Гораций. // Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа. - С. 177.. Переводчик точно отображает весь происходящий процесс. Например, «residunt pelles» («кожа облегает») у Брюсова - «ложится кожа». В данном случае сохраняется синтаксическая последовательность, то есть подлежащему предшествует сказуемое. Словосочетание «asperae pelles» («жёсткая кожа») Брюсов переводит как «(ложится) кожа всё жёстче», тем самым передавая динамику превращения. А его выбор перевода слова «umerus» («плечи, предплечья») как «рамены» можно объяснить тем, что оно подходит для сохранения ритмического рисунка стиха.

Четвёртая строфа начинается с того, что лирический герой сравнивает себя, а вернее свою славу, с известностью Икара - сына Дедала, улетевшего вместе с отцом из Крита на искусственных крыльях, но в пути упавшего в море и утонувшего. Брюсов так переводит первую строку катрена: «Я, чем Дедалов Икар, известнее» («Iam Daedaleo notior Icaro»). Но дословно можно перевести проще: «Ещё известнее Дедалова Икара». В связи с этим можно объяснить выбор переводчика тем, что он всегда стремился сохранить вольную расстановку слов подлинника, а в некоторых случаях сам намеренно «разбрасывал слова».

М.Л. Гаспаров в статье «Гораций, или Золото середины» писал об этом: «В латинской поэзии такое прихотливое переплетение слов - не редкость, а обычное явление, не исключение, а правило. Поэтическому языку такая «затруднённая расстановка слов» даёт напряжённость фразы, которая нужна поэту для того, чтобы добиться обострённого внимания читателя к слову, а обострённое внимание к слову нужно читателю для того, чтобы ярче и ощутимее представить себе образы читаемого произведения» Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - С. 157-158.. С такой же целью Брюсов использует при переводе инверсии, которых нет в подлиннике: «птицей белою» - «album alitem»; «почестей бесплодных» - «supervacuos honores». Благодаря им предложения становятся больше похожими на латинские, что придаёт переводу античный колорит.

Наибольший интерес в данной строфе вызывает то, что лирический герой называет себя «canorus ales», то есть «певчей птицей», что никак не соотносится с «лебедем». Это можно объяснить тем, что субъект оды прежде всего ощущает себя поэтом, поющим для всех племён и народов о своих чувствах. Он описывает широту границ, куда ему хотелось бы полететь: к берегам «гулкого Боспора», к Сиртам гетулов и Гиперборейским полям. Все эти географические названия и этнографические реалии Брюсов отразил в своём переводе, оставив в слове «Боспор» ударение на первом слоге, тем самым сохранив метрическую схему стиха и придав экзотичность звучанию, так как в настоящее время (как и во время жизни переводчика) пролив, о котором идёт речь, называется Босфор.

В пятой строфе лирический герой размышляет о том, что его узнают разные народы («колхи», «даки», «предельные гелоны»). Три первые строки Брюсов переводит с максимальной точностью во всех отношениях, но в четвёртой строке «discet Hiber Rhodanique potor» его вариант «Изучит Ибер и из Роны пьющий» немного отличается от нашего («изучит житель Иберии и житель берегов Родана»). В словаре Дворецкого словосочетание «potor Rhodani» рассматривается как устойчивое выражение «житель берегов Родана (Роны)», но в то же время слово «potor» имеет значение «пьющий». Таким образом, верными считаются оба варианта, и право выбора остаётся за переводчиком.

В заключительной шестой строфе лирический субъект оды опять обращается к Меценату, но уже не называя его:

К чему на мнимом плач погребении,

Скорбей постыдность, как и все жалобы,

Оставь стенанья и гробнице

Почестей не воздавай бесплодных.

Здесь мы видим советы и пожелания лирического героя, которые заключаются в прекращении скорбеть и горевать о былом, чтобы как можно больше успеть в настоящем и будущем. Данная строфа, как и предыдущие, переведена практически дословно.

Таким образом, проанализировав композицию оды, можно сделать вывод о том, что Брюсов, не отступаясь от своих буквалистских принципов, перевёл её близко к оригиналу, используя все мифологические именования и географические названия. Всё это способствует трудностям в прочтении и понимании перевода, во многом благодаря множеству экзотических и непонятных для русского читателя слов. Но именно этого сознательно и добивался Брюсов, давая «возможность лицам, не знающим латинского языка, читать Горация по-латыни» Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 127..

3.6 Анализ перевода Брюсова 30 оды III книги Горация

В примечаниях С. Гиндина к «Зарубежной поэзии в переводах Брюсова» упомянуто, что «первая редакция перевода, судя по дате в черновике... была создана «20 августа 12 г.», вскоре после написания Брюсовым оригинального стихотворения «Памятник» (в июле 1912 года) на тему Горация, Державина, Пушкина» Зарубежная поэзия в переводах В. Брюсова. - М.: Радуга, 1994. - С. 804.. Окончательная редакция, предполагаемая к публикации «Шесть од Горация», существенно отличалась от первой. М.Л. Гаспаров писал, что «всего в архиве Брюсова сохранилось 6 редакций этого перевода» Гаспаров М.Л. Примечания. // Брюсов В.Я. Собр. соч. в семи томах. Том 3. - М.: Худож. лит., 1974. - С. 629.. В это время поэт начинает работу над составлением сборника стихов «Семь цветов радуги», в котором многие стихотворения посвящены теме творчества.

30 оду III книги Горация (один из его известных гимнов) в русской переводческой традиции принято называть «К Мельпомене». Но Брюсов не следует в этом отношении за предшественниками и называет свой перевод «Памятник». Этот выбор можно обосновать тем, что сам образ памятника занимает в оде важное место, представляя собой объект повествования лирического героя. К Мельпомене же (музе трагедии и лирической поэзии) он обращается только в самой последней строке, в конкретной ситуации, когда просит её увенчать его голову «Дельфийским лавром». Таким образом, выбор заглавия для нас понятен.

Данная ода написана Первой Асклепиадовой строфой, встречающейся у Горация ещё в двух одах (I,1; IV,8). Она состоит из повторяющихся 4 раза Асклепиадовых стихов. В примечаниях к разделу «Опыты по метрике и ритмике» Брюсов заметил, что этому античному стиху на русском языке «вполне соответствует сложный метр из двух анапестов, за которыми следуют два дактиля» Брюсов В.Я. Собр. соч. в семи томах. Том 3. - М.: Худож. лит., 1974. - С. 534.. Поэтому вполне естественно, что он сохранил исконный размер, как и количество предложений (увеличив их всего на одно, вместо четырёх - пять). Копируя метрическую схему стихов, переводчик в словах «Авфид» и «Дельфийский» ставит ударение на первый слог, а в словах «Италийский» и «Мельпомена» - на второй. В связи с этим при таком их прочтении возникает чувство необычного и экзотического произношения, так как многие из этих слов принято произносить по-другому. Брюсов использует данный приём для создания «эффекта отдалённости».

Оставляя в переводе античный размер, он также копирует два авторских переноса: «Либитины уйдёт» («vitabit Libitinam») и «На Италийский лад» («deduxisse modos»). К тому же переводчик создаёт целый ряд инверсий, которые отсутствуют в подлиннике: «пирамид царских» - «regalique pyramidum»; «славой посмертною» - «postera laude»; «деву безмолвную» - «tacita virgine»; «жрец верховный» - «pontifex»; «Авфид неистовый» - «violens Aufidus». Такое нагромождение перевода «искусственными» инверсиями свидетельствует о стремлении Брюсова передать горациевский слог, создавая предложения, максимально похожие на латинские.

Но, несмотря на буквализм переводчика во всех отношениях, он объединяет все четыре строфы оды в одно целое. Это изменение можно объяснить особенностью композиции данного произведения, выстроенной в традиции Горация, о которой мы уже упоминали при анализе оды I,5: самое энергичное и запоминающееся в стихотворении - начало, и напряжение от первой к последней строке не растёт, а падает. Брюсов, соединив строфы, добился прочтения своего перевода «на одном дыхании», в состоянии эмоционального напряжения от начала и до конца стихотворения.

Ода начинается со слов лирического субъекта «вековечный воздвиг меди я памятник» («exegi monumentum aere perennius»), и целая строфа посвящена его описанию: «Выше он пирамид царских строения,

Ни снедающий дождь, как и бессильный ветр,

Не разрушат его ввек, ни бесчисленных

Ряд идущих годов или бег времени».

Таким образом, Гораций сравнивает свои стихи с пирамидами и вековечной медью, которым не страшны разрушения. В связи с этим Н.В. Морева-Вулих обращает внимание на то, что в оде говорится о «трёх формах бессмертия - египетских пирамидах, Капитолии и стихах поэта» Морева-Вулих Н.В. Римский классицизм: творчество Вергилия, лирика Горация. - СПб.: Академический проект, 2000. - С. 263.. Она же, ссылаясь на мнение современного нам исследователя В. Пёшлю, предлагает новую интерпретацию существительного «situs», которое переводится как «строение» (в том числе и Брюсовым). Н.В. Морева-Вулих пишет, что оно имеет совсем другое значение, происходя от глагола «sinere» - «положить», который может значить «оставить лежать» с частным нюансом «лежать бесплодно, сгнивать», и приводит массу примеров, из которых следует, что фразу «situ pyramidum altius» переводить нужно «выше царственного гниения пирамид», то есть «пирамиды - сооружения бессмысленные, при всём своём величии, и им противопоставлены в оде вечно живой Капитолий со своими сакральными действами и слава пота» См.: Там же. - С. 263-264..

Отметим такую точку зрения как один из вариантов перевода и вернёмся к первому четверостишию, переведённому Брюсовым практически дословно, кроме словосочетания «non aquilo impotens» («бессильный Аквилон», северный ветер), которое выглядит у переводчика как «бессильный ветр». Такая замена даже несколько удивительна для нас, так как Брюсов вслед за Горацием обычно сохраняет все античные именования, конкретизируя те или иные образы. Но данный выбор всё же можно объяснить тем, что в словах «ветр» и «Аквилон» наблюдается разное количество слогов, и для сохранения метрической схемы стиха подошёл как раз первый вариант.

Тема бессмертия, начатая в первой строфе, продолжает своё плавное развитие дальше: «Нет, не весь я умру, большая часть меня // Либитины уйдёт». Либитина - богиня смерти, похорон и сама смерть, поэтому вариант Брюсова «уйдёт» («vitabit») следует трактовать как «избежит» (смерти). Далее возникает тема посмертной славы, которая сохранится для потомков лирического героя и будет «возрастать, пока по Капитолию // Жрец верховный ведёт деву безмолвную». В этой фразе описан обряд ежегодного моления «о благоденствии Рима», совершавшегося на главном римском холме - Капитолии верховным жрецом и старшей весталкой Зарубежная поэзия в переводах В. Брюсова. - М.: Радуга, 1994. - С. 805..

Третья строфа содержит в себе два мифологических именования: «Авфид» (Ауфид - главная река в Апулии) и «Давн» - «легендарный царь Северной Апулии, области на юго-западе Италии, родины Горация» Там же. - С. 805.. Тем самым лирический герой конкретизирует место своей славы, так как он первым «перевёл песни Эолии // На италийский лад». Здесь видна проекция на автора оды, так как речь идёт о греческих лирических размерах, впервые введённых Горацием в римской поэзии. В связи с этим в заключительном предложении у него не остаётся сомнений, что Мельпомена должна заслуженно и благосклонно увенчать его голову лавром.

Таким образом, тема творчества и связанного с ним бессмертия проходит через всю оду, как в оригинальном стихотворении, так и в переводе Брюсова. В данном варианте переводчика, как и в остальных его переводах с латинского языка, присутствует большое количество авторской лексики («Либитины», «Авфид», Капитолий, жрец, Давн, Эолия, Италийский, Дельфийский, Мельпомена), что затрудняет восприятия стихотворения в целом, но отвечает основной переводческой задаче Брюсова - максимально полно передать античный колорит произведений Горация.

3.7 «Шесть од Горация», выделенные Брюсовым для отдельной публикации

В примечаниях к «Зарубежной поэзии в переводах В. Брюсова» С.И. Гиндин отмечает: «К 1916 году переводов набралось уже достаточно, чтобы поставить вопрос об общих принципах, положенных в их основу. Так родилась специальная заметка «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами», которая должна была сопровождать публикацию брюсовских переводов. Сохранился заглавный лист подобной публикации - «Шесть од Горация» со вступительными примечаниями» Зарубежная поэзия в переводах В. Брюсова. - М.: Радуга, 1994. - С. 802..

Всего Брюсов перевёл 15 од Горация: 1,5,8,11,13,14,21,22,25,30,37 из I книги, 7,14,20 из II книги и 30 из III книги. В связи с этим закономерен вопрос о том, почему в сборник «Шесть од Горация» должны были войти 5,11,25,30 оды I книги, 20 ода II книги и 30 ода III книги и почему переводчик выбрал именно эти произведения для их совместной публикации.

К моменту предполагаемой публикации 1916 года у Брюсова из Горация были переведены не только шесть интересующих нас од, но и других од, не включённых в сборник: I,1 - 16.01.1915г., I,8 - 1916г., I,13 - 2/15.03.1915г., I,14 - 1916г., I,37 - не позже 5.04.1914г., II,7 - 1915г., II,14 - 3.06.1915г.

Объясняя в вышеуказанной статье свою главную переводческую задачу, В.Я. Брюсов пишет: «Вот те соображения, которые побудили меня сделать попытку - передать оды Горация русскими стихами, по возможности со всей точностью. Я поставил себе задачей сохранить в своём переводе: размеры Горация, приёмы его речи, особенности словаря, характерное расположение слов, аллитерации, вообще «звукопись» и тому подобное - поскольку всё это возможно в переводе метрическом» Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 126..

Так как В.Я. Брюсов выдвигает на первый план точность именно метрического перевода, то он не просто сохраняет античные размеры - Первую (III,30), Третью (I,5) и Пятую (I,11) Асклепиадову, Алкееву (II,20) и Сапфическую (I,25 и I,30) строфы - но и оставляет их графический рисунок, так же, как и Гораций, разделяя стихотворение на строфы. Более того, переводчик даже сохраняет исконное ударение в некоторых словах, неудобное для русского произношения. Например, в словах «Юпитер» (I,11), «Фракийский» (I,25), «Боспор» (II,20) ударение стоит на первом слоге, а в слове «Левконоя» (I,11) - на втором от начала.

Переводы В.Я. Брюсовым данных од насыщены массой географических и мифологических именований, передающих особенности словаря Горация и способствующих созданию эффекта экзотичности и отдалённости для современного переводчику читателя. Также они имеют большое количество инверсий, связанных с особенностью синтаксиса латинского языка, в котором определение стоит после определяемого слова. Причём в большинстве случаев инверсии, имеющиеся у Брюсова, отсутствуют в подлиннике, что свидетельствует о стремлении переводчика передать античный слог, создавая предложения, максимально похожие на латинские.

Также в переводах Брюсова можно увидеть и художественный приём «анжамбман» (перенос), который служит резким выделительным средством, способствуя тем самым передаче состояния повышенной эмоциональной напряжённости на протяжении всего стихотворения, к которому стремился Гораций. Переводчик использует этот приём почти во всех одах сознательно, не сомневаясь, что такой перевод потребует от читателя некоторого усилия для понимания, и осознавая, что переводы, которые он предлагает вниманию читателей, необходимо прежде чтения - изучать См.: Брюсов В.Я. Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами. // Мастерство перевода. Сборник восьмой. - М.: Советский писатель, 1971. - С. 127..

Таким образом, проанализировав метрический строй в переводах Брюсовым «Шести од Горация» («К Пирре», «К Левконое», «К Лидии», «К Венере», «К Меценату», «К Мельпомене»), можно сделать вывод о том, что буквалистский перевод Брюсова на всех уровнях отвечает главной задаче переводчика, которую он поставил себе в статье «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами» 1916 года: «Мне хочется дать возможность лицам, не знающим латинского языка, читать Горация по-латыни» Там же. - С. 127..

Как видно уже из брюсовских названий, каждая из упомянутых од имеет обращение. По этому признаку их можно классифицировать: первые три оды обращены к девушкам (к Пирре - I,5, Левконое - I,11, Лидии - I,25), две следующие - к божествам (к богине Венере - I,30 и музе Мельпомене - III,30), а одна - Меценату (II,20). Но обращения есть и в других одах, которые перевёл Брюсов (К Лидии, друзьям, Помпею Вару, Постуму, Меценату и другим), что связано с особенностью поэзии Горация, а именно со структурой его од, в которых он всегда имеет в виду своего собеседника - лицо, действительно существующее или исторически возможное, чаще всего обращаясь к нему напрямую. Поэтому наличие обращения во всех предполагаемых «Шести одах Горация» не является основанием для их объединения.

Следует заметить, что Брюсов не только для публикации, но и вообще не перевёл ни одной оды из IV книги Горация, то есть среди выбранных переводчиком од - зрелые произведения римского поэта, написанные им до 23 года до н.э. и, соответственно, относящиеся ко второму периоду его творчества. Думается, это вовсе не случайно, так как три первые книги были единым целым - первым сборником лирических стихотворений («песен») Горация, где окончательно оформился новый стиль - римский классицизм, опирающийся на достижения эллинистической поэзии, ранней греческой лирики и римского неотеризма. По мнению исследователей, поэт переходит в это время к философской лирике, и в связи с этим неудивительно, что Брюсову более интересны данные оды, нежели произведения четвёртой книги, которые Гораций по большей части писал по официальному заказу.

Вместе с тем все вышеизложенные соображения всё же не объясняют отдельной публикации переводов «Шести од Горация» В.Я. Брюсова и их выбора поэтом из 15, переведённых им. Отдельная публикация этих од создает особый контекст для каждой оды и придаёт им статус цикла. В этой связи необходимо определить параметры этого цикла.

Во-первых, это разнообразие размеров, а главное, о чём уже было сказано раньше, - сохранение во всех случаях Брюсовым античного метра. Он выбрал из переведённых им стихотворений оды с разными размерами: I,5 - Третья Асклепиадова строфа (как и I,14,21); I,11 - Пятая Асклепиадова строфа; I,25 и I,30 - Сапфическая строфа (как и I,22); II,20 - Алкеева строфа (как и I,37, II,7,14); III,30 - Первая Асклепиадова строфа (как и I,1). В результате без внимания остались два латинских метра, которые переводчик не включил в предполагаемый сборник: Большая Сапфическая строфа (I,8) и Четвёртая Асклепиадова строфа (I,13). Возможно, это связано с тем, что обе эти оды объединены обращением к Лидии, как и ода I,25, вошедшая в сборник. Исходя из выбора Брюсовым для публикации оды I,25, можно сделать вывод о том, что её тематика (любовные переживания, быстротечность времени, счастье молодости и горе старости) ему более близка, чем тематика двух других (описание страданий Сибариса в оде I,8 и мук ревности лирического героя к Телефу в оде I,13).

Отметим также, что переводчик отобрал для публикации две оды, написанные Сапфической строфой (I,25 и I,30). Такой выбор можно объяснить тем, что данный размер наряду с Алкеевой строфой является излюбленным у Горация и им написаны более 20 различных од, и к тому же ода I,30 является образцом античного гимна, обращённого к богине (Венере). Учитывая эти факты, становится понятным, почему Брюсов счёл нужным включить в свой сборник обе вышеуказанные оды.

Во-вторых, весь цикл объединяет особая проблематика, воплощающая в себе существенные черты мировоззрения римского поэта, которые представлялись Брюсову важнейшими. Тематика вышеуказанных шести од находит своё отражение в поэтическом творчестве переводчика. Например, как уже было сказано, во время перевода 11 оды I книги («К Левконое») одной из тем его лирики было прославление горациевского принципа «carpe diem» («лови день»). Широко развернулась в его поэзии и проявленная в 20 оде II книги и в 30 оде III книги тема поэта и поэтического творчества, а также связанного с ним бессмертия, отразившись в стихотворениях сборника 1912-1916 годов «Семь цветов радуги». Не менее близка Брюсову и любовная тематика (5 и 25 оды I книги), занимающая в его творчестве одно из первых мест.

Кроме того, отдельная публикация обладает определённой целостностью и завершённостью, что позволяет говорить о характере интерпретации Брюсовым Горация. В поэтике римского поэта исследователи отмечают баланс между личным и сверхличным, имея ввиду, что для него в творчестве было равнозначным как описание проблем индивидуального существования человека, связанных с философией и темами любви, дружбы, винопития, так и изображение миссии Рима, его правителей и долга гражданина Римского государства.

В связи с этим следует отметить, что Брюсов не отобрал для своей публикации оды со столь важной для Горация концепцией истории и государственности (например, I,14, где автор испытывает тревогу за судьбу государства и сравнивает его с кораблём, попавшим в бурю), темой дружбы (I,37, II,14), не взял одну из центральных его од с обращением к Меценату (I,1). То есть переводчик не взял в сборник оды, в которых преобладает сверхличное, так как для него гораздо большее значение имеет любовная тематика, наиболее полно и глубоко выраженная в одах I,5 и I,25, а также тема бессмертия имени поэта и поэтического творчества, раскрытая им в стихотворении о поэтическом памятнике, написанном на основе 20 оды II книги и 30 оды III книги, являющимися в этом отношении центральными в сборнике Горация.

Не менее важной для переводчика была и эпикурейская тема любви к жизни и всем её радостям, раскрытая в оде I,11. Таким образом, в предполагаемой публикации переводчиком были бы отражены не все излюбленные темы Горация, а лишь близкие Брюсову и поэтому кажущиеся наиболее значимыми в творчестве римского поэта.

В связи с этим основной причиной выбора «Шести од» мы считаем их особую мировоззренческую близость переводчику и их репрезентативный характер, заключающийся в горацианской мудрости. Стоит отметить, что на протяжении всей его работы над данными переводами им были написаны подражания Горацию и создавались похожие по тематике стихотворения.

Проанализировав всё вышеизложенное, можно сделать вывод о том, что есть много оснований для объединения исследуемых нами переводов шести од в отдельную публикацию. Переводы Брюсова 1,5,11,25 од I книги, 20 оды II книги и 30 оды III книги Горация передают читателям все особенности эпохи жизни автора, в полной мере передают античный колорит.

Заключение

В данной работе рассмотрен диапазон современных исследований в области проблемы художественного перевода, определены понятия «перевод», «норма перевода» и «художественный перевод», выявлены цель и задачи переводчика в узком и широком смысле, переводческие принципы, плюсы и минусы нормативного подхода, периодизация истории переводческого опыта. Также осмыслены проблемы переводимости, их решение и трудности перевода, о которых пишут Н.Л. Галеева, выделяющая безэквивалентную лексику, безэквивалентную грамматику и лакуны, А.Д. Швейцер, разбирающий проблемные случаи художественного перевода (каламбуры, диалектизмы, «говорящие» имена), а также Т.Р. Левицкая, А.М. Фитерман, Я.И. Рецкер и другие, исследующие грамматические, лексические, стилистические трансформации при переводе. Таким образом, были выявлены основные проблемы художественного перевода и намечены пути их решения.